Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
Глава пятая
I
Неделю спустя Росс и Демельза ужинали с Дуайтом и Кэролайн Энис в Киллуоррене.
– Вы ещё не виделись с ними? – спросил Росс.
– Нет, – ответил Дуайт. – Кэролайн собиралась их пригласить, но я подумал, им нужно несколько дней, чтобы обустроиться.
– Обустроиться! – воскликнула Демельза. – Дом в ужасном состоянии! Мы приходили туда каждый день – я, Джереми и Клоуэнс – и трудились изо всех сил. А Джеффри Чарльз нанял трёх женщин из деревни. И ещё пятерых человек, которые чинят трубы и заново кроют крышу. А братьям Харри дали месяц, чтобы съехать. Думаю, бедная Амадора просто ошеломлена.
– Милое имя, – отметила Кэролайн. – Да и сама она, наверное, миленькая?
– Спроси Росса, – отозвалась Демельза, – она произвела на него впечатление.
– Мне всегда нравились маленькие черноволосые девочки, – ответил Росс. – Уж ты-то должна это знать.
– Я не маленькая.
– Значит, была такой, когда я первый раз тебя увидел.
– Уж прости, если я выросла.
– Ничего, высокие черноволосые девочки мне тоже нравятся. А также высокие рыжеволосые девочки с красивыми глазами.
– После этого обмена остротами, может, всё же опишете её нам?
Росс хмыкнул:
– Она невысокая и темноволосая. Гордое маленькое личико – наполовину напуганное, наполовину воинственное, наполовину жаждущее тепла и любви.
– Выходит три половины, – заметила Кэролайн. – Но, кажется, я тебя поняла.
– А как там Морвенна и Дрейк, с которыми они так дружили? – спросил Дуайт.
– Приедут на следующей неделе. Джеффри Чарльз уже писал им, но Дрейк только что получил заказ на новую шхуну, и – вполне в его духе – не хочет уезжать, пока не заложат киль.
– Она католичка, я полагаю? – неожиданно вставила Кэролайн.
– Амадора? Должно быть, – Росс взял ещё один кусок земляничного пирога. – А жаль.
– Я думала, ты симпатизируешь католикам.
– Я симпатизирую не католикам, а людям, которые могут служить Богу так, как хотят, не получая за это наказания, что пока невозможно в Англии.
– Даже методистам?
– Даже методистам. Мне лишь не нравится религиозная исключительность, от кого бы она ни исходила.
– Но две секты, которые мы только что упомянули, как раз-таки мнят себя самыми исключительными. Методисты верят, что только cпасённые ими увидят Христа. А католики и вовсе не считают нас членами церкви Христовой!
– Знаю. Мир нетерпим.
– Но и мы этого не лишены, – сказал Дуайт. – В прошлом по всей стране прошли антикатолические выступления. А ведь им просто два или три века подряд внушали, что Рим – «блудница в пурпуре» и всё такое.
– Всё же, – заметила Демельза, – если двое любят друг друга, это важнее всего. А где есть настоящая любовь, всегда возможны взаимные уступки.
– Это зависит от силы любви и силы религиозных убеждений, не так ли? – спросил Росс. – Проходит два или три года, рождаются дети, а чувства уже не такие тёплые...
– Росс, несомненно, судит по собственному опыту, – вставила Демельза, нахмурившись.
– Мой собственный опыт слишком необычен, чтобы по нему судить. Да и оглядись, вся компания совершенно исключительна.
– Не знаете, намерена ли юная пара обосноваться здесь? – поинтересовалась Кэролайн.
– Джеффри Чарльз через несколько месяцев возвращается в полк, и она поедет с ним. Но что они намереваются делать, когда закончится война...
– Их намерения к концу войны будут сильно зависеть от намерений к концу этого визита. Её настроение сильно повлияет на его. А кто знает, как она будет себя чувствовать? Может, это зависит от того, насколько хорошо мы к ней отнесёмся.
Кэролайн похлопала её по руке:
– Хорошо сказано, милая. Я должна поехать туда завтра, дождаться её и предложить... Что я могу предложить, чего у неё ещё нет?
– А ты говоришь по-испански?
– Достаточно, чтобы знать, что «масло» в итальянском звучит так же, как «осёл» в испанском. Но не более.
– А Харриет Уорлегган вроде бы говорит. Они завязали дружбу, которую едва ли оценят мужья обеих.
Обед завершали орехами, виноградом, изюмом и, конечно, портвейном. Демельза попивала портвейн, вытянув ноги. Ей ещё недоставало прежней энергии, которой она обладала до рождения малыша Генри, но вполне хватало сил для большинства дел. Из множества трапез её жизни обеды в этом доме – одни из самых приятных (не считая, конечно, шумных трапез с семьей, которые всегда стояли особняком). Обедать в Киллуоррене со старыми друзьями и Россом – даже лучше, чем принимать гостей. Никакой мелочной тревоги о том, прожарится ли телятина или не подадут ли печёные персики остывшими. Кэролайн всегда удавалось нанимать лучшую, более эффективную прислугу. Демельза признавала, что сама она не слишком хорошая домоправительница. Она никогда не могла заставить себя приструнить слуг, даже если те не выполняли приказов. Росс мог сделать это за секунду, но это не входило в его компетенцию. Здесь же – лучшая прислуга, отличные блюда, вино и никаких мыслей о том, что творится на кухне.
– Простите? – переспросила она, не расслышав вопроса.
– Опять замечталась, – сказала Кэролайн. – Я говорила Россу, что скоро опять могу потерять Дуайта.
– Это вряд ли, – отозвался Дуайт, – Кэролайн фантазирует.
– Вовсе нет! Просто знаю его привычки.
– Кэролайн в своей иносказательной манере пытается сообщить вам, что я получил письмо от сэра Гемфри Дэви, – пояснил Дуайт. – Ты помнишь его, Росс, вы познакомились на приеме у герцогини Гордон.
– Конечно. Мы ещё где-то встречались, но не помню где.
– Сэр Гемфри?
– Его посвятили в рыцари в прошлом году. И недавно он женился.
– На вдове, – кивнул Росс. – И вроде бы она богата?
– У неё значительное состояние, но мне кажется, они действительно любят друг друга.
– Деньги этому не помеха, – ответил Росс.
– Да, но они порождают неприятные слухи. Они приехали в Корнуолл в мае, чтобы навестить его родителей в Пензансе. Джордж Уорлегган и Харриет предложили им остановиться на ночь в Кардью, а нас пригласили отобедать там.
– Думаю, на сегодня Дэви – самый выдающийся учёный Англии.
Дуайт взял орех и расколол его, но не положил ядрышко в рот.
– Когда мы с Дэви встретились в Кардью, он рассказал мне о приглашении, полученном из Франции. В последние годы войны он поддерживал связь с ведущими французскими учёными – Ампером, Гей-Люссаком, Лапласом. А в начале прошлого года об открытиях и достижениях Дэви услышал сам Наполеон и предложил ему посетить Париж и устроить путешествие по Франции и Европе – везде, куда ему захочется. Это важное признание его достижений. И ещё, как по мне, важное свидетельство широты взглядов Бонапарта – в разгар ожесточенной войны вдруг сделать подобное предложение подданному вражеской державы.
– А что Дэви? Он не принял приглашение?
– Пока нет. Но оно всё ещё в силе, и он подумывает, не принять ли его этой осенью.
Демельза сделала глоток портвейна. Все молчали.
– Наполеон сейчас в иной ситуации, – сказал Росс. – Тогда он был на коне, как истинный властелин Европы. Теперь же между двух огней. На месте Дэви я бы попросил дополнительных гарантий.
– Не думаю, что Наполеон не сдержит слово.
– Не забывай, чем завершился Амьенский мир, – сказала Кэролайн. – Десять тысяч британских туристов задержали как военнопленных. Да вы с Россом едва унесли ноги через Ла-Манш. А я была тут одна, когда носила Софи!
– А что в том письме от сэра Гемфри? – спросила Демельза, уже чувствуя, к чему всё идет.
Дуайт улыбнулся:
– Ему сказали, что он может взять с собой жену, несколько слуг и одного-двух друзей-единомышленников.
– Каких, например?
– Что?
– Каких друзей?
– О... Химиков или просто учёных, но не больше двух-трёх. Как ты уже догадалась, меня спросили, не хочу ли я стать одним из них. Они предполагают, что, как доктор, я могу быть полезен в путешествии небольшой группы по чужой и враждебной стране.
Росс бросил взгляд на Кэройлайн, хмуро уставившуюся на тёмную виноградину.
– Дилемма.
– Письмо пришло только вчера. Меня восхищает мысль о возможности встретить всех этих французских учёных на их родной земле. Снова увидеть Париж, пусть и в пучине войны... Но мне кажется, сэр Гемфри Дэви собирается после Парижа в Италию – он планировал посетить Овернь и даже доехать до Неаполя, на что ему явно потребуется минимум год. Что для меня невозможно и неприемлемо.
– Интересно, как отреагируют власти Франции, когда сэр Гемфри привезёт им сбежавшего без выкупа военнопленного! – вставила Кэролайн.
– Сомневаюсь, дорогая, что они сумеют обнаружить это восемнадцать лет спустя.
– У Кэролайн хорошая память, – заметила Демельза. – У нас обеих! И неудивительно.
В дверь постучали, и вошел Майнерс.
– Доктор Энис, сэр. Мистеру Поупу снова нехорошо. Только что пришёл посыльный из Плейс-хауса, Певун Томас. Он говорит, что это срочно, но, конечно...
Подразумевалось, что Певун Томас – не самый надёжный посланник.
– Скажите Тресидеру, чтобы седлал Парси. И пусть Томас возвращается обратно – я скоро приеду.
– Очень хорошо, сэр.
Когда они остались одни, Кэролайн спросила:
– А вы ведь помните, как примерно год назад случилось то же самое? Вы обедали с нами, и тут кто-то из Плейс-хауса пришел за Дуайтом. Нужно постараться, чтобы это не вошло в привычку.
– Ты часто их видишь – в обществе, я имею в виду?
– Наши девочки слишком юны для его дочерей, а у меня от него мурашки. А она была бы хороша, если бы перестала беспокоиться, должна ли проявлять снисходительность или другим следует быть снисходительными к ней.
– Я посещал их ежемесячно с прошлого года, – сказал Дуайт. – В обществе они как будто завернуты в своего рода смирительную рубашку. И не только в обществе. Это странное семейство.
– Вы слышали о Джереми? – спросила Демельза. – Миссис Поуп упала с лошади, а Джереми обнаружил её и помог вернуться домой.
– Когда это случилось?
– На прошлой неделе. Она прислала ему серебряную булавку, Джереми она пришлась по душе.
– Вероятно, дарительница тоже ему пришлась по душе, – высказал мнение Росс, а затем спросил: – Известно ли что-нибудь о шахте, которую Анвин собирается открыть у порога мистера Поупа?
– Думаю, он с этим подождёт, – ответил Дуайт. – Верно, Кэролайн? Ты ведь что-то слышала от Харриет Уорлегган?
Кэролайн зевнула.
– Этот сюжет придется отложить на потом. Как-то связано с ценами на медь. Разумеется, в этом деле всем заправляет Ченхоллс. Но и Анвин в последнее время уж точно не в убытке.
Дуайт встал, хлопнул Росса по плечу, чмокнул Демельзу в щёку и накрыл рукой длинные пальцы жены.
– Что ж, не станем заставлять старого джентльмена ждать. Насколько я помню, дорогая, в прошлом году ты предложила мне бренди перед уходом.
– Какая прекрасная память, – заметила Кэролайн.
II
Квадратный и прочный Плейс-хаус примерно столетие назад каменщики возвели из местных валунов, а вот на мишуру и украшения им явно не хватило времени; но второй владелец, посетивший Лондон и ознакомившийся с работами Иниго Джонса, добавил фасад в палладианском стиле, чтобы придать дому изысканность и исключительность. Дом, построенный из гранитного порфира и тяжёлого сланца, был просторным, но не защищал от сквозняков; ему не хватало изящества; колонны выдерживали климат хуже, чем остальное каменное сооружение. Перед домом не было даже сада: только терраса с балюстрадой, стоящая на склоне холма в сторону моря.
Когда приехал Дуайт, в доме, похоже, только что зажгли дополнительные свечи. Его впустила Кэти Картер. Её характер напоминал эти свечи – такой же беспокойный; из-под чепца торчали нечёсаные волосы, похожие на водоросли. Кэти с порога принялась торопливо объяснять Дуайту, что первой услышала крики миссис Поуп, побежала по лестнице и увидела, как та пытается привести хозяина в чувство. В последнее время, говорила Кэти, ему подают лёгкий ужин в постель; скорее всего, он слегка выпил после еды, пошёл по лестнице и упал у распахнутых дверей спальни, где хозяйка его и обнаружила. Кэти и хозяйке удалось дотащить его до комнаты и уложить в кровать.
Не пристало горничной хриплым шёпотом рассказывать доктору такие подробности и подниматься по элегантной отполированной лестнице, оставляя на ней капли жира от свечей, но сестра Бена Картера происходила из деревенской семьи и позволяла себе такие вольности, не зная, что это такое вообще. Ростом выше Бена и такая же темноволосая; из-за чего корнуольцы складывали целые легенды о моряках из Армады, потерпевших кораблекрушение у этих берегов. В этом могла быть доля правды: испанская кровь могла примешаться и позднее – они с Беном были совершенно не похожи друг на друга. К тому же она была крупной девицей, неуклюжей, беспокойной, а иногда угрюмой и замкнутой. Ступни у неё были слишком велики, и частенько казалось, что она вот-вот споткнется. Но всё-таки держится молодцом, думал Дуайт, и явно выглядит неплохо: избежала оспы, кожа у неё чистая; большие и яркие глаза в обрамлении таких чёрных ресниц, что можно решить, будто их накрасили.
Миссис Поуп ожидала его у дверей спальни; они пожали друг другу руки, и доктор проследовал к больному. Поначалу Дуайт решил, что тот мёртв. Лицо старика побелело, как простыня, тело похолодело, а пульс не прощупывался. Зрачки расширены, глаза закатились, язык высовывался между гнилых зубов. Дуайт взял ручное зеркальце и подержал его у синеватых губ. Через пару секунд зеркало помутнело.
– Грелки, будьте добры, – попросил Дуайт.
Он порылся в саквояже и достал бутылочку диэтилового эфира, капнул на тряпицу и поднес к носу мистера Поупа. Через плечо Дуайт сказал:
– Очевидно, у него сильный приступ, который ещё не прошёл. Он физически или эмоционально перенапрягся?
– Вовсе нет, – ответила миссис Поуп. – Он прилёг в семь часов. Выработал такую привычку после вашего первого посещения. В этом отношении он прекрасный пациент. Я... ужинала внизу, а его ужин, как обычно, подали наверх. Очевидно, он уже поел. Когда я заканчиваю ужинать, то всегда поднимаюсь к нему удостовериться, не надо ли ему чего и всё ли благополучно. Я обнаружила его в таком состоянии у порога спальни. Мы подняли его на кровать и поскорее послали Томаса за вами. Я... боялась, что он умер.
Дуайт плеснул на ложку пару капель опия, окунул в неё пальцы и намазал ими губы и язык старика.
– Шнурок колокольчика у его кровати. Зачем ему было вставать?
– В самом деле.
Её трясло как в лихорадке, она сильнее запахнула зелёный халат из китайского шелка. Иногда она искусно прибирала длинные белокурые волосы, но сегодня скрутила их в обычный пучок и скрепила испанским гребнем цвета эбенового дерева.
– Когда он уходит отдыхать, то уже не выходит из комнаты, доктор Энис. Если даже и выходит, то до сих пор я об этом не знала. К постели он не прикован, так что вполне мог выходить из спальни, если вздумается.
– Его дети здесь?
– Нет. Ночуют у Тигов.
– Думаю, их следует вызвать.
– Вечером? Но они же всё равно вернутся к утру.
– Что ж, миссис Поуп, вам решать. Но когда человек в таком состоянии, почти бессознательном...
– Это значит... – миссис Поуп запнулась. – Это значит, что он умирает?
– Точно нельзя сказать. Но безусловно близок к этому.
Миссис Поуп зарыдала. По крайней мере, она вытащила носовой платок, приложила его к носу и всхлипнула. Дуайт снова поднёс зеркало и заметил, что оно затуманилось уже быстрее. Вскоре зашли Кэти Картер с другой женщиной и принесли по тёплой грелке.
– Потише, Кейт, – упрекнула миссис Поуп, когда грелка звякнула.
– Простите, мэм. Я спешила...
Грелки просунули под простыни к ногам мистера Клемента Поупа. Дуайт вытащил баночку и приложил по пиявке на каждое запястье. В отличие от своих коллег, он отказывался от кровопускания, но сейчас это поможет снизить давление.
Миссис Поуп обратилась к слугам:
– Проследите, чтобы немедленно послали за мисс Летицией и мисс Мод.
– Да, мэм.
Женщины вышли. Дуайту хотелось спросить у миссис Селины Поуп, всегда ли она ужинает в изящном дезабилье. Но его это не касалось. Не имел он также права спрашивать, следовал ли мистер Клемент Поуп его указаниям вести тихую размеренную жизнь и отказался ли от супружеской близости.
– Вы останетесь, доктор Энис? – спросила миссис Поуп, глядя на него из-под мокрых ресниц.
– Разумеется, на некоторое время. Пока он не очнётся или не наступят какие-то изменения.
– Могу ли я принести вам чего-нибудь выпить? Горничные сде...
– Нет, благодарю.
Когда ждёшь, время проходит быстро или течёт медленно, смотря насколько занят и взволнован разум ожиданием, поэтому Дуайт не мог оценить, Селина Поуп, вероятно, тоже, сколько времени они так просидели. Дуайт сидел у кровати, а миссис Поуп – у окна в ранне-георгианском стиле, на обитом жёлтым шёлком стуле.
Дуайт подумал о своих дочерях, которые скоро вырастут. Софи одиннадцать, а Мелиоре почти десять. Четыре года спустя после трагической смерти Сары Кэролайн обнаружила, что снова носит ребёнка, и друг за другом произвела на свет двух девочек. Словно чтобы восстановить равновесие вследствие хрупкости их первого ребёнка, эти девочки причиняли совсем мало беспокойства, даже когда подхватывали детские болезни. Обе худые до костлявости, обладающие неутомимой энергией и напором, в чём их превосходила только Белла Полдарк. Софи станет весьма миловидной, но созревать будет долго; внешность Мелиоры была малопримечательной, а губы слишком крупными, но этот недостаток легко восполнялся очарованием. На удивление, обе родились блондинками, а не рыжими.
Дуайт хотел спросить у сэра Гемфри Дэви, можно ли ему взять жену хотя бы в Париж; но и так знал, что больше чем на месяц она не оставит детей. Сама мысль о встрече с французскими учёными его волновала, но он заранее понимал, что вынужден отказаться.
С больным пока не происходило никаких изменений; Дуайт убрал пиявки и время от времени добавлял по капле эфира на тряпицу и подносил к носу больного. Селина бесчисленное количество раз то скрещивала, то распрямляла изящные ноги и поднимала руки, чтобы собрать в толстый пучок соломенные волосы. Наверное, прошёл час, а никто не проронил и слова, и тут мистер Поуп заговорил.
Да, мистер Поуп впервые заговорил после сердечного приступа.
Мало-помалу, незаметно для них, он пришёл в себя. Его ресницы дрогнули, взгляд сначала устремился в потолок, а затем на фигуру жены в элегантном халате, чей силуэт выделялся на фоне тёмных штор. Он облизал губы и заговорил.
– Шлюха, – произнес он с чувством и весьма отчетливо. Затем снова повторил: – Шлюха.
И испустил дух.
Глава шестая
I
Похороны мистера Поупа состоялись в ночь на четырнадцатое августа. Он отметил ночное время похорон в завещании, составленном вскоре после возвращения в Англию, когда узнал, что после смерти богатых мужей многие вдовы вынуждены нести огромные затраты на похороны, потому что следует пригласить полграфства. Осторожный во всём, он решил не ставить вдову в неудобное положение. Разумеется, он полагал, что такое случится ещё не скоро. Люди редко думают о подобных малоприятных вещах, особенно когда, достигнув среднего возраста, возвращаются в Англию, чтобы провести старость в уютной обстановке и рядом с дочерьми, выдать их замуж, а также рядом с молодыми жёнами – подержаться за их бюст. Трудно сказать, изменил ли он мнение за последние месяцы, но завещание осталось прежним.
Также трудно сказать, к кому или чему именно относились те странные последние слова, которые изрёк старик. Дуайт деликатно сделал вид, что не обратил на них внимания, как и на пунцовое лицо Селины. В высшей степени порядочный, придерживаясь сугубо медицинского такта, Дуайт сделал всё, что от него требовалось, включая успокоительное для Селины и обеих девушек; он помог им пережить ночь по возвращении. Только когда его провожала к выходу Кэти Картер, он задал вопрос необычно притихшей и плачущей горничной, которая отпускала его с неохотой.
– Твой хозяин умер, Кэти. Ни ты, ни другой не смогли бы его спасти... Ты ведь сказала, что нашла мистера Поупа за дверью его спальни?
– Нет, сэр. О нет сэр. Это было у дверей спальни, примыкающей к его собственной. Её называют голубой спальней. Когда я подбежала, он был там, лежал лицом вниз, а хозяйка склонилась над ним.
– Ах да, понятно. Что ж, благодарю, Кэти.
Она повисла на входной двери, покосившись на другую служанку, прошмыгнувшую мимо.
– Это не моя вина, сэр. Понимаете, сэр. Я тут совсем не при чём!
– Не при чём? О чём ты, Кэти?
– Я про увиденное, доктор Энис. В смысле, я виновата, что увидела это?
– Разумеется нет, – успокоил её Дуайт. Но все-таки не свойственно человеческой натуре настолько сильно придерживаться медицинского этикета, чтобы не спросить: – Я не совсем понимаю, о чём ты, Кэти.
– Ох, сэр... – начала она, но тут появился Певун Томас с лошадью, и возможность дальнейших признаний теперь оказалась безвозвратно утеряна.
II
Утром, на следующий день после смерти мистера Поупа, Певун Томас осмелился задержаться у дверей комнаты в надежде повидаться с Кэти, и был вознагражден её внезапным появлением, когда та искала банку варенья. Кэти выглядела расстроенной событиями прошлой ночи, и ей не терпелось поговорить с ним. Внезапный сердечный приступ мистера Поупа, Кэти это понимала, временно установил между ними более доверительные отношения, нежели раньше.
Братья Томасы жили холостяками. У Джона, самого старшего, была подружка по прозвищу Порыгунья Митчелл, у неё дергался один глаз и был лежачий глухой муж. Джон Томас ночевал у неё каждый день, когда не выходил в море. Второго брата по имени Мастак, старше Певуна всего на год, часто связывали с младшим братом по имени – ведь мастерство и музыка неразделимы, – но Мастак отличался и внешне, и по нраву: его расчётливость находилась за гранью понимания Певуна. Мастак ухаживал за вдовой Эди Пермеван, которая годилась ему в матери, в надежде заполучить кожевенную мастерскую, оставленную ей в наследство покойным мужем.
Певун, откровенно говоря, был не склонен забегать вперёд и не думал о будущем, а лишь довольствовался настоящим и надеялся на улыбку Кэти, что девушка благосклонно снизойдет до общения с ним.
– Наверное, всё станет по-другому без хозяина, – уже в третий раз повторил Певун, в надежде, что капля камень точит.
И точно.
– Тебя это не касается, Певун Томас, – резко оборвала Кэти, – и будь жив хозяин, ты бы здесь так не расхаживал!
– Я не расхаживаю, – стал оправдываться Певун. – Я был поблизости, понимаешь, и... – он замолчал, не в силах признаться в истинной причине: увидеть её. – Ты сказала мне вчера вечером...
Кэти нашла нужную банку. Вытерла пыль с крышки рукавом и чуть её не выронила.
Она прожгла его взглядом.
– Видишь, что я чуть не натворила из-за тебя! Ну же, или отойди, или скройся.
Он посторонился, чтобы дать ей пройти, и вдруг заметил в конце коридора Этель, главную горничную.
Этель всем своим существом выражала неодобрение.
– Кэти, ты нужна в музыкальном салоне. Тебя ждет хозяйка. А ты что здесь делаешь, Томас? Здесь тебе не место, хоть сегодня и траур.
Они поспешно разбрелись в разные стороны.
«От Певуна в музыкальный салон, – подумала Кэти. – И что вдруг понадобилось хозяйке? Не обсуждать же вчерашний вечер, потому что я этого не вынесу. Мама дорогая, я правда не могу! Что она скажет?»
Комнатка, раньше служившая сэру Джону кабинетом, превратилась в музыкальный салон для двух девушек, но сейчас там была только миссис Поуп.
Чёрный цвет ей шёл. Наряд соорудили на скорую руку, но простое платье с чёрной вуалью не производило впечатления вдовьего траура. Даже строгая причёска не умаляла её красоты. Только выражение лица говорило о другом. Кэти показалось, что она скорбит; по крайней мере, ей хотелось так думать.
Они не виделись со вчерашнего вечера. Кэти возилась на первом этаже, чтобы только не попадаться на глаза.
Странная тема для первого дня тяжелой утраты, но миссис Поуп начала разговор с фортепиано мисс Мод, которое не содержится в должной чистоте. Клавиши залипают и пожелтели. Само собой, сказала она, никакой игры на инструменте, пока соблюдается траур; но крайне важно, чтобы раз в неделю клавиши протирали молоком, и небрежным, беспечным и неряшливым служанкам негоже этим пренебрегать. Мисс Мод только вчера жаловалась.
Затем последовал строгий нагоняй за качество работы в доме. Кэти отвечала: «да, мэм», «нет, мэм», «ну, мэм, я пыталась, но они говорили»... потом опустила голову, надеясь, что скоро обстрел закончится. Кэти всегда восхищалась хозяйкой и завидовала её женскому обаянию: красивая хозяйка с ключами на поясе, мягко следившая за порядком в доме, какое это имело значение, и так далее и так далее... Строгости всегда следовали со стороны мистера Поупа, но он имел на это право; Кэти искренне надеялась, что миссис Поуп не станет брать на себя его роль, пока наверху ещё лежит покойный. Ведь такое порой случается.
Вероятно, у миссис Поуп просто шок, она скорбит. Это пройдет, и скоро она придёт в себя. Или это не скорбь. Может, гнев из-за вчерашнего вечера? Кэти понимала, что именно она является предметом раздражения хозяйки. Наверное, пусть лучше она её отчитает, если на этом всё закончится.
Вскоре миссис Поуп замолчала. Посмотрела на арфу, села на низкий стульчик и тронула пальцами струны, но так тихо, что за дверью никто не услышал.
– Кейт, – спросила она, – вчера вечером ты ведь пришла первой, когда с мистером Поупом случился сердечный приступ?
Святой Моисей, ну вот и началось!
– Да, мэм.
– Я благодарна тебе за помощь. Моего дорогого супруга сразило так внезапно, что я чуть не упала в обморок, увидев его на полу.
– Да, мэм. Для вас это стало ужасным потрясением.
– А случайно, – согласилась миссис Поуп, глядя по-кошачьи, – в той суматохе ты не вообразила то, чего нет на самом деле?
Кэти уставилась в одну точку и засопела, изо всех сил сопротивляясь желанию утереть нос тыльной стороной ладони.
– Точно не могу сказать, мэм. Ничего не знаю об этом, мэм.
Селина Поуп с серьёзным видом неторопливо кивнула, подтверждая это признание в смятении.
– Именно так. В такие моменты часто может привидеться невесть что...
Кэти сказала:
– Ну, мэм, я видела только...
– Хватит, – перебила миссис Поуп. – Всё, что, по-твоему, ты видела, к делу не относится. Как я сказала, в минуты потрясения можно вообразить всякое, чего и в помине нет на белом свете.
– Правда, мэм? Не знаю, мэм. Для таких, как я...
– Меня волнует только одно: рассказывала ли ты кому-нибудь свои байки.
Кэти уставилась на неё.
– А?
Миссис Поуп повторила вопрос.
Кэти пыталась запихнуть выбившуюся прядь обратно под чепчик.
– Байки? Выдумки, мэм? О нет, мэм. Я не рассказывала никаких баек.
Она снова принялась теребить волосы.
– Оставь в покое чепец.
– Да, мэм. Вчера вечером, когда доктор Энис уходил, он спросил...
– Что? Что насчёт доктора Эниса?
– Насчёт сердечного приступа, и он не мог понять, почему мистер Поуп лежал в таком положении.
– И что ты ответила?
– Ничего, мэм. Негоже мне говорить чего-то.
Из-под пальцев миссис Поуп зазвучали переливы арфы. Знает она этих корнуольских девчонок, которые вывернутся из любой ситуации. Но Кэти простушка, не в том смысле, что туповата, но доверчива, малограмотна и наивна. Похоже, у неё совсем мало друзей. Немного притворства и женской хитрости ей бы не помешало. Маловероятно, что сейчас она притворяется.
– Кейт, помнишь, как в прошлом году ты разбила японский чайник?
– О да, мэм. Разве такое забудешь!
– Мистер Поуп страшно рассердился и расстроился из-за такой потери. А помнишь те две стаффордширские тарелки с золотой каймой, которые ты разбила в январе?
Кэти понурила голову.
– Да, мэм.
– Когда это случилось, мистер Поуп был готов тебя уволить, решил, что всей нашей фарфоровой посуде грозит опасность.
– Вы удержали их стоимость из моего жалованья, мэм. Придётся до ноября расплачиваться.
– Возможно. Но полагаю, ты бы хотела остаться горничной.
– О да, мэм! Даже не представляю, что буду делать, куда пойду, если вы меня выгоните!
– Что ж... теперь я овдовела и могу сократить число прислуги. Пока рано, но потом я начну думать об этом. Мне ничего не остаётся, как жить менее роскошно.
Миссис Поуп замолчала, чтобы до Кэти дошел смысл сказанного. Разговор ужасно неприятный, но пока складывался удачно.
– Все, что случилось вчера, – решилась на откровенность миссис Поуп, – что случилось, или что ты там надумала, привиделось только тебе. Больше никто не видел, Кейт. Никто, кроме тебя. Тебе понятно?
– О да, мэм!
– Само собой, мне бы хотелось, чтобы случившееся между мной и мужем осталось в тайне. Я не желаю, чтобы деревенские бабки бешено ухватились за пустые слухи. Стало быть, если поползут сплетни, то кто окажется их виновником?
– А? – Кэти нахмурилась, пытаясь разрешить в уме столь трудную задачку на тему этики и логики.
– Кто окажется виновным? – повторила Селина, теряя терпение. – Ты, конечно же! А кто же ещё? Только ты.
– Но мэм, я и словом не обмолвилась! Ни разу! Ничего не сказала! Это какой-то другой чокнутый открыл рот, говорю же. С чего бы мне...
– Я не сказала, что пошли слухи! И пока ещё никого не обвинила в распространении небылиц! Я лишь пытаюсь тебе объяснить, что если расползутся какие-нибудь россказни, то виновата в этом будешь только ты. – Миссис Поуп поспешила поправиться: – Потому что только ты могла неверно истолковать случившееся вчера. Кроме тебя некому, потому что только ты была там. Тебе ясно? Значит, если пойдут лживые слухи и болтовня, то я сразу пойму, что это ты, поняла?
В глазах Кэти блеснули слёзы.
– Я ничего не сказала, мэм. Богом клянусь, ни одной живой душе не обмолвилась. Я знаю, что была там, но никому про это не сказала.
– И не скажешь?
– А?
– Стало быть, ты обещаешь, что не заговоришь?
– О да. Я тут ни при чём. Совсем ни при чём!
«Мама дорогая, – думала она, – надо поскорей предупредить Певуна Томаса, чтобы держал рот на замке!»
Миссис Поуп поднялась из-за арфы и медленно подошла к горничной.
– Ну-ну, перестань плакать... Мне лишь хотелось тебе чётко всё разъяснить. Хочу, чтобы ты осталась здесь горничной. Пусть ты иногда неуклюжая и небрежная, но я считаю, что ты можешь стать хорошей служанкой, и мне хочется тебя оставить. Но ты же понимаешь, Кейт, что всё зависит от того, поползут ли по деревне мерзкие слухи.
– О да, мэм. – Кэти моргнула. А затем, чтобы разом всё прояснить, спросила: – То есть, вы говорите, что мне нельзя заговаривать о мистере... о молодом человеке, который был с вами вчера вечером?
III
Спустя полтора часа Певун Томас расчесывал буйного и неспокойного Амбоя, который застоялся в стойле – почти никто не осмеливался приблизиться к нему, кроме Певуна – и тут вдруг в конюшне появилась Кэти Картер. Певун чуть не выронил щётку из рук.
– Кэти, – только и произнёс он, – ну и ну! – И слабо улыбнулся.
