Текст книги "Чаша любви"

Автор книги: Уинстон Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава двенадцатая

I

Ярмарку в честь Михайлова Дня устроили двадцать девятого сентября. За день до этого Мастак Томас провалился в кроличью нору и подвернул лодыжку, так что на следующее утро хромал. Джон, старший брат, избегал подобной торговли и держался подальше от базаров или праздников, поэтому Мастак сказал:

– Певун, пойдешь ты. Тётушке Эди нужна мазь от нарывов. Она сказала, там торгует одна старуха, вдова Кроу. У ней есть снадобье для Эди. Не сходишь за ним вместо меня. А?

– Чего? – переспросил Певун. – А?

– Ты слышал. – Брат повторил просьбу.

Певун продолжил выстругивать палку. Подошел Рыжик, один из его пяти котов, обнюхал стружки, но быстро утратил интерес и двинулся прочь.

– Я не связываюсь с ведьмами, – пробурчал Певун.

– Ведьмы? Вдова Кроу никакая не ведьма, это уж точно, иначе б Эди и близко к ней не подошла. Просто старуха в юбке и умеет делать снадобья. Вспомни-ка Уоллеса Бартла, как он корчился от боли в кишках, а как принял ейное лекарство, так в два счёта выздоровел. А сынок Найджела Эллери – она его вылечила от громкого кашля. А...

– Нет на свете никаких ведьм, – сварливо бросил Джон, находившийся не в духе, потому что сардины так и не появились. – А тем более старухи в юбках. Все они обманщицы, все до единой.

– Не знаю, пойду ли, – сказал Певун. – Тут ещё долго возиться.

– Сходи. Ты ж такого не пропускаешь. Если кто и пойдет на ярмарку или праздник, так это ты, Певун.

Мастак взирал на брата. Несмотря на мирный нрав, у Певуна порой случались приступы редкостного упрямства, и Мастак боялся, как бы сейчас этого не произошло. Уже два года он ухаживал за пухлой коротышкой Эди и имел виды на её пухленькое кожевенное дельце. Как же тяжко ему было торчать рядом с ней, когда рядом крутятся аппетитные девицы его возраста, только попроси. Такие пустяковые поручения – лёгкий способ ей угодить.

– Это для её нарывов. Мазь втирают, и нарыв перестает ныть.

– Не знаю, пойду ли, – опять повторил Певун.

– Проклятые коты, – выругался Джон и дал одному пинка. – Вечно крутятся под ногами – хуже детей. Говорю же, избавься от них.

– Она вполне порядочная старушка, эта вдова Кроу, – сказал Мастак. – У ней прилавок впритык с точильщиком ножей, так что мимо не пройдешь. Ты точно видал её много раз, Певун.

– Не знаю, видал ли, – сказал Певун.

– Девицы тоже к ней захаживают. Говорят, у ней куча приворотных зелий. А ещё есть средства от упадка сил, кровоточащих язв, детского сглаза, рожи и бородавок.

– Ещё одна старая обманщица, – злобно проворчал Джон.

Певун закончил строгать. Длинной тощей рукой он стал отряхивать стружки.

– А ещё у них появилась полоумная, – сказал Мастак. – Сидит в клетке. С цепью на шее. Ужасно хочу поглядеть на неё; говорят, она буйная. Туда пускают за пенни. Пенни возвернут, если пожмёшь ей руку.

– Нельзя такого разрешать, – заметил Джон.

– А ещё бык, – продолжил Мастак, глядя на брата. – Ты всегда участвовал в травле, Певун.

– Никогда не участвовал, – сказал Певун. Но затея с полоумной ему понравилась.

– А ещё говорят, там будет Чёрный Фред. Мы видали его пять лет назад в Саммеркорте. Помнишь его, Джон? Он проглотил живую мышь на верёвке, а потом досчитал до десяти и вытащил её живой и невредимой. В этом году ты туда не ходил, Певун, свалился с корью. Тебе понравится, Певун, помяни моё слово.

– Эй, отстань от него, Мастак, а? – сказал Джон.

Певун встал и скинул древесные стружки в ящик для растопки. Звук распугал кур, и те разбежались.

– Снадобье стоит шесть пенсов, – сказал Мастак. – Эди говорит, склянка маленькая, но её хватит, чтобы заживить нарывы. Думаю, накину тебе ещё два пенса в благодарность.

– Не знаю, пойду ли, – прогундел напоследок Певун.

II

Но всё же он пошёл и насладился всеми чудесами ярмарки. Полоумный его разочаровал – во-первых, он оказался мужчиной (а женщины иногда бывали почти без одежды), а во-вторых, просто сидел в углу клетки и не реагировал, даже когда в него тыкали палкой. Разочаровал его и Чёрный Фред, потому что мышь почти издохла и еле дёргалась. Но хватало и других развлечений. Певун слонялся по ярмарке почти до темноты, прежде чем подойти к вдове Кроу. Он приближался к её шатру уже несколько раз, но рядом всегда оказывался кто-то ещё, разговаривающий со вдовой или делающий покупки, и Певуна беспокоила мысль, что его засмеют. Но в этот раз она была одна и уже начинала убирать свои жестянки и баночки в старый мешок, чтобы накинуть его на плечи и унести домой.

Вдова оказалась высокой и худой болезненной женщиной с лошадиной гривой чёрных волос, спадающих на плечи, большими костлявыми и грязными ногтями. Одета она была в поношенную муслиновую блузу, расшитую чёрными бусинами, оборванный чёрный жакет и пыльную серую юбку. Она тут же разглядела Певуна насквозь и, чтобы расположить его к себе, заявила, что такой прекрасный и здоровый молодой человек явно не страдает от нарывов, а, значит, ищет одно из её особенных снадобий для кого-то другого – матери? тётушки? сестры? Певун объяснил, что это для девушки его брата, а затем нервно рассмеялся от мысли, что назвал старуху Эди девушкой.

– А у самого-то есть девушка? – спросила вдова Кроу.

Певун покраснел.

– Типа того.

– Какого ещё типа, милок? У вас любовь?

– Типа того.

Вдова достала из котомки каменную баночку и выложила её на прилавок.

– Вот, это для девушки твоего брата. С тебя семь пенсов.

– Брат говорил про шесть пенсов.

– Семь, милок.

– Маловата склянка для семи пенсов, – хитро сказал Певун.

– Знаешь, сколько мне стоило его приготовить?

– Брат говорил, шесть пенсов.

Вдова Кроу вновь сунула бутылочку в мешок.

– Или семь пенсов, или ничего, милок.

Певун засомневался.

– Ладно, пусть семь.

– А ты знаешь, что там? – тихо спросила вдова. – Сказать тебе?

– Мне без разницы, – смело произнес Певун.

– Лягушки.

– Лягушки?

– Да. У лягушек красная кровь, как у нас с тобой. Но холодная. Понимаешь, милок? Холодная. И этот холод лечит нарывы. Здесь всё есть. Слюна лягушек, соки лягушек, икра лягушек, семя лягушек. И смола, и бальзам для смазывания. Нанеси его на нарывы, и они исчезнут – просто волшебство! Смотри сам!

Певун порылся в переднем кармане штанов и медленно достал семь пенсов. От острого взгляда вдовы не укрылся блеск серебра.

Певун с неохотой вытаскивал монету за монетой, и вдова подсчитывала их.

– Говоришь, милок, у тебя есть девушка? «Типа того» – так ты сказал?

Певун промямлил что-то невразумительное и забрал баночку с мазью.

– Так говоришь, у вас любовь? Так, милок? А что же юная леди? Может, она вовсе тебя и не любит, а?

Певун ещё что-то промямлил и положил баночку в карман. Кое-кто зажигал фонари, но бóльшая часть ярмарки готовилась к закрытию.

– Не любит тебя? – переспросила вдова Кроу. – Тебя, прекрасного статного паренька? Не любит?

– Может. А может, и нет.

– Как насчёт приворотного зелья?

– Чего?

– Приворотного зелья.

Певун вспотел. Кажется, они одни. Люди проходили мимо, но никто не приближался к шатру. Может, его просто не видно в сумерках.

– Я не уверен, – промямлил он.

Вдова Кроу достала вторую баночку, даже меньше первой.

– Для тебя – девять пенсов, милок.

– Чего?!

– С других я бы взяла целый шиллинг, но для тебя – всего девять пенсов, в знак особого расположения. Ты мне понравился. Ты никогда не узнаешь, что в этой склянке, но скажу, что на приготовление ушло восемь пенсов, так что у меня нет причин продавать так дёшево. Но ты мне приглянулся. Прекрасный статный паренёк, не оставляющий равнодушным ни одну горничную.

– Я не уверен, – повторил Певун.

– Ни одну горничную, – повторила вдова Кроу, убирая прядь сальных волос за ухо. – Но горничным сложно угодить. У некоторых горничных странные причуды. Некоторые горничные ветрены. Некоторые горничные непостоянны, как погода. Вот тогда-то тебе и пригодится приворотное зелье, милок.

Певун вспомнил бродящую по дому Кэти, её высокую нескладную фигуру, большие чёрные глаза, а волосы совсем как у этой женщины, но только крепкие и блестящие.

Вдова Кроу повертела баночку и с нежностью взглянула на неё.

– Девять пенсов, – сообщила она. – Всего один глоток. Дай ей это выпить, и от тебя больше ничего не потребуется. Оно не имеет вкуса. В нём – сердца серых птиц, а ещё лошадиное вымя и сусло. Всего один глоток. Подмешай его в алкоголь, эль, чай или воду, а лучше просто заставь её выпить в чистом виде. В чистом виде. Убедись, что именно ты окажешься рядом, когда она это проглотит, ведь как только зелье окажется у неё в животе, её глаза начнут светиться при одном взгляде на тебя – она будет любить тебя до самой смерти!

Капли дождя текли по разгорячённому лицу Певуна. Ему предстояла долгая дорога обратно по сырости. Этого он не предусмотрел.

– Восемь пенсов? – переспросил он.

– Девять.

– Эх, – выдохнул он, нащупывая в переднем кармане ещё одну монету.

III

Когда Джеффри Чарльз наведался в Нампару, то попросил Демельзу одолжить ему нескольких слуг на праздник.

– Миссис Поуп предложила помощь, так что я рассчитываю на трёх её служанок. Двух-трёх попрошу и у доктора Эниса. Лучше много, чем мало.

– Мы с Клоуэнс можем прийти, если хочешь, – предложила Демельза. – В смысле прийти пораньше, чтобы помочь на кухне и подготовиться к празднику.

– Очень мило с твоей стороны. Но из Труро накануне прибудут две кухарки. Я мог послать тебе жалобное послание со словами «На помощь! Помогите!», но мне всё-таки хочется, чтобы вы в качестве гостей приятно проводили время, а не брали на себя обязанности.

– А Амадора?

– Заявила, что напугана до смерти, но я совершенно уверен, она с радостью преодолеет трудное препятствие.

– Понимаю её чувства.

Джеффри Чарльз поднялся.

– Есть ещё кое-что, и мне понадобится твоя помощь или хотя бы совет. Наверное, ты и так знаешь, о чём я.

– Не имею представления.

– Это касается моего отчима – следует ли его пригласить...

Демельза смутилась.

– Приём устраиваешь ты, значит, решать тебе.

– Если бы мы приехали сюда и не общались с ним, то вопрос о его приглашении отпал бы сразу. Он мне не друг, ты ведь прекрасно знаешь. Но мы его навестили; я решил, что с юридической точки зрения необходимо ему сообщить, что я вступаю во владение своим имуществом, так сказать. Когда мы встретились спустя столько лет, моё отношение к нему осталось прежним; но его новая жена настояла, даже не сомневаюсь, против его воли, чтобы мы остались на обед, а потом настояла, чтобы мы взяли на время двух великолепных лошадей, как она сказала, до нашего возвращения в Испанию. Стало быть, даже при всём желании исключить Джорджа, по отношению к ней будет оскорбительным не послать приглашения. С другой стороны, – поспешил продолжить Джеффри Чарльз, когда Демельза собиралась что-то сказать, – меньше всего на свете мне хочется поставить кузена Росса в неловкое положение. Я прекрасно знаю, что он чувствует, что они испытывают друг к другу, и если Росс решит, что присутствие сэра Джорджа омрачит праздник, никакого приглашения не будет.

– Почему бы не узнать об этом у самого Росса? – спросила Демельза.

– Подумал, может, ты это сделаешь. С тобой он точно будет более откровенным.

Демельза рассмеялась.

– Вот оно что.

Часом позже Росс спросил:

– Сколько людей приглашено на праздник?

– Около восьмидесяти человек. Кто-то наверняка не сможет прийти.

– Тогда скажи Джеффри Чарльзу, чтобы поступал, как ему вздумается. Все мы смягчились с возрастом, и если я увижу, что Джордж направляется ко мне, то сразу спрячусь.

– Может, он откажется, – сказала Демельза.

– Будем надеяться.

– Честно признаюсь, мне хочется познакомиться с его новой женой. Но дом для него полон горьких воспоминаний.

– Любопытно, сколько человек... – Росс запнулся.

– Что ты хотел сказать?

– Любопытно, сколько человек хранит об этом доме горькие воспоминания.

Демельза ненадолго задумалась, ей хотелось поспорить с этим.

– Ну, теперь-то всё переменится.

На следующее утро Джордж получил приглашение и отнёс его Харриет, возившейся с псами.

– То есть, нам придется заночевать? – спросила она.

– Пятнадцать с лишним миль по ухабистой дороге.

– Думаю, можно остановиться у Кэролайн.

– Ты не спросила, хочу ли я пойти.

– Он твой пасынок. Ты жил в том доме. С чего бы тебе не хотеть туда съездить?

– По-моему, это лицемерно с твоей стороны, Харриет.

Харриет надела просторную блузку, на взгляд Джорджа, слишком обнажающую шею и грудь, на радость Коллинса и Смолвуда, молча работавших неподалёку. У неё были блестящие чёрные волосы цвета воронова крыла; перчатки запачкались, как и подол; на высокой скуле красовалось грязное пятнышко.

– Джордж, когда ты женился на мне, – сказала она, – то начал новую жизнь. Как и я. Нельзя же постоянно перебирать в голове старые воспоминания.

Собаки вокруг поскуливали и тявкали, и Джордж понадеялся, что слуги не расслышали её слова. Разумеется, они не слышали его ответа, ведь он не прозвучал, но стоит ли тратить всё свободное время на проклятое зверьё и выполнять тяжёлую работу, когда есть куча хорошо оплачиваемых слуг, которые только и ждут, чтобы ей заняться.

Кроме того, ему хотелось добавить, никому не нужны такие приёмы, какой вчера устроил Валентин; но, разумеется, она первой с восторгом к нему присоединилась, просидев до рассвета за игрой в фараон по-крупному. Пришёл новый дружок Валентина, парень, который когда-то был обручен с Клоуэнс Полдарк; одет неплохо, но с дурным говорком; львиная грива; (мощный, как кузнец, заметил кто-то, и Джорджа аж передёрнуло). Харриет, похоже, от него в восторге, чего о Джордже уж точно не скажешь, уж слишком его облик бросается в глаза. Он проигрался; да так ему и надо. Проигрался и паренёк Блейми, сын Верити; он казался весьма неопытным; вероятно, игра оказалась ему не по карману. Чёртовы дурни, играть на деньги – покажите мне человека, которому удалось заработать состояние на игре. Разбогатеть на игре – всё равно что видеть призраков: не встретишь человека, видевшего призрака, но обязательно есть человек, знакомый с тем, кто его видел. Встречаешь только тех, кто знает выигравших состояние в клубе «Уайтс». Или на скачках. Как дурак Джон Тревэнион. Вот отчего Джордж отсрочил исполнение договора и вплоть до прошлого месяца откладывал разговор с Валентином о намеченных планах. В прошлом году Тревэнион получил заём, чтобы продержаться до брачной церемонии, но, вопреки всем своим заверениям, делал ставки на скачках в Эксетере и Эпсоме и в итоге прогорел. А сейчас снова жалобно умоляет и страшно сожалеет о своем поступке. Даже бес на мели превращается в ангела. Следует скрепить брачный союз; договор должен быть настолько чётко изложен, чтобы ни один пенни Валентина, принесённый в брак с Кьюби, никоим образом не присвоил себе её транжира-братец.

Харриет осматривала щенка. Затем спросила:

– Я так поняла, Валентин с Урсулой тоже приглашены. Валентин уж точно пойдет. А Урсула – как ты поступишь с ней?

– Забудь о ней.

– Разве она не там родилась?

– Ей нет и четырнадцати. У неё всё впереди.

– Она уже очень упрямая.

– Не упрямее собственной мачехи.

Два псаря удалились. Глаза Харриет сверкнули, а затем она сухо рассмеялась.

– Ты прекрасно знал, когда женился на мне. Ты всё это знал. Тоби тоже пытался меня объездить. Нельзя научить старую лошадь новым трюкам. Я знаю, что ты вынашивал такие планы!

Джордж начал выходить из себя.

– Не думаю, что лошадиные метафоры здесь уместны. К тому же это тебе не к лицу. Мне бы хотелось, чтобы ты хоть немного прислушивалась ко мне, когда выбираешь друзей.

– Ну же, парень, давай! – сказала Харриет, выпуская щенка из рук. Затем сняла перчатку и без стеснения почесала под мышкой. – Умоляю, скажи, что теперь не так?

Псы всей сворой опять залаяли и завыли, как шумная компания на празднике.

В гневе Джордж повысил голос:

– Ты не можешь упрекнуть меня, что я не удовлетворяю любые твои потребности. Деньги всегда в твоем распоряжении, чтобы удовлетворить самые дорогие и нелепые из них. Похоже, ты умеешь их только тратить.

– А для чего ещё они нужны? – заявила она презрительно.

– Поверить не могу, что ты строишь из себя дуру! Деньги приносят власть и положение, их разумная трата...

– Ох, знаю, знаю, знаю. Значит, я расточительная. Это не новость. Ты знал ещё до женитьбы. Для нас обоих это второй брак, и не предполагается, что в наших силах изменить свой образ жизни и нрав в угоду друг другу.

Джордж глубоко вздохнул.

– Во всяком случае, я считаю, что твой долг передо мной – не торчать всё лето в конюшне, равно как и не проводить всю зиму на охоте. Также я имею право требовать, чтобы ты не поддерживала стремления моего сына и его дружков проводить ночи за выпивкой и игрой!

Повышенный тон разговора привёл к тому, что невольно перепалка стала более серьёзной. Вместе с тем, закончив речь, Джордж ощутил вспышку досады, которая только подтверждала его отношение к сказанному. Озлобленный, он постоял в окружении псов, затем развернулся и пошёл прочь.

У двери Харриет его окликнула:

– Джордж!

Он замер.

– А тебе не приходило в голову, – сказала Харриет, – что лучше видеть Валентина за игрой и выпивкой в собственном доме, чем в других местах, куда он незамедлительно направится, если его выгонят? А ещё не приходило ли в голову, что я провожу не больше времени с лошадьми и собаками, чем ты со своими бухгалтерскими книгами и счетами; и если бы ты больше ездил со мной, то и виделся бы со мной чаще – и мне лучше, и тебе для здоровья полезней.

От такого циничного высказывания он нахмурился и на время потерял дар речи.

– Всё это очень хорошо, но...

– Но что?

– Одно дело разрешать играть, а другое – наслаждаться этим самой и всячески поощрять!

– Скажу тебе честно, Джордж, мне это нравится. Я тебе не методистка. И уговоры тут не помогут.

Повисла тишина, не считая шума вокруг.

– Когда приглашают? – спросила Харриет.

– Что?

– Когда приглашают в Тренвит?

– Девятого числа.

– Думаю, подходящее платье у меня есть. Будет ошибкой надеть слишком пышное на «семейный» приём.

– Согласен.

– И, наверное, понадобятся новое украшения.

– У тебя уйма драгоценностей.

– Только несколько старых фамильных. Может, жемчужные сережки? У нас есть десять дней. Я успею подыскать.

– В банке сейчас острая нехватка наличных средств, – сдержанно произнес Джордж.

– Жемчуга – всё равно что трёхпроцентные облигации. Мы их продадим, когда мне надоест их носить. – Она ласково похлопала Джорджа по руке, затем сняла перчатку и помахала ей, чтобы стряхнуть оставленный на его рукаве след.

По пути к дому, он решил, что ни её жест, ни улыбка не означали попытку примирения. Она обращалась с ним как с мальчишкой. Как с юнцом, которого можно легко уговорить. Однажды она поймет свою оплошность. Разумеется, он до сих пор желал её как женщину – ещё одна его беда; когда она пускала его в свою постель, он получал невиданное доселе наслаждение; при свете дня это мешало его свободе действий и приходилось сдерживать недовольные замечания.

Порой он вспоминал о первом её браке. Однажды, в начале их совместной жизни, выпив лишнего, Харриет рассказала об ужасных ссорах с Тоби Картером. Тоби, хоть и сам заядлый охотник, выступал против того, чтобы жена охотилась чаще четырёх раз в неделю. В итоге, когда та ослушалась, он сгрёб её в охапку и оттащил в спальню, где запер до окончания охоты. Харриет лениво посмеивалась, рассказывая Джорджу подробности, как она перебила в спальне всё стекло, порвала шторы, сломала мебель, а в довершение – и дверь. Дважды она выбиралась из окна, соскальзывала с крыши, спускалась вниз по плющу и сразу к конюшне. Позднее Тоби установил на окна решётки, но вскоре после этого, упокой Боже его католическую душу, покойся с миром, Благодатная Мария и так далее и так далее, сломал свою мерзкую шею. Харриет освободилась от него и оказалась полноправной наследницей банкрота.

Джорджу с трудом верилось, что это сильное, но лениво-величавое создание, лежащее рядом, способно на подобное поведение, если его разозлить. Наверное, только во время любовных игр он видел глубины её характера.

Многому ли научил её первый брак, раз теперь она умела направлять гнев мужчины в свою пользу? Или он настолько слаб, податлив или по глупости ещё менее упрям, нежели сэр Тоби Картер? И тут Джорджа осенила мрачная мысль: а разве он вообще перечил ей? Разве она не всегда поступает по-своему? Разве он сам не сдаётся? Как правило, она умела убеждать с милой надменностью, характерной для дочери герцога. Пожалуй, в этом и состоит суть всех затруднений. Сэр Тоби, будучи сам, естественно, благородного происхождения, испытывал меньший трепет перед родовитостью жены.

Джордж расправил плечи. Он был совершенно уверен, что, несмотря на всё сегодня сказанное и подразумеваемое, несмотря на жёсткость выговора, Харриет не изменит поведения или хотя бы свой режим. Будет и дальше кормить его туманными обещаниями и делать по-своему. Что, в конце концов, может привести только к бедам. Он должен тщательно подготовить почву. В случае настоящего столкновения надо оказаться во всеоружии.

IV

Неделю спустя Джордж, находившийся в охотничьем домике в Труро вместе со своим дядей Кэрри, получил весточку от Ландера, главного банковского клерка. Тот сообщил, что хочет видеть сэра Джорджа, и лучше наедине.

Джордж предположил, что встреча должна пройти без участия придирчивого Кэрри, и спустился в банк. Ландер, сорокопятилетний мужчина с плохими зубами и зловонным дыханием, но отменными знаниями обо всех, от Плимута до Пензаса, вытер пот вокруг накрахмаленного воротничка и высказал предположение, что сэр Джордж хорошо помнит январское ограбление, когда у Банка Уорлеггана и Уильямса похитили несколько тысяч фунтов в золоте, банкнотах и ценных бумагах...

– По-вашему, я мог такое забыть?

– Нет, сэр. Как вы помните, сэр, мы опубликовали известные нам номера нескольких банкнот, чтобы преступники не могли ими воспользоваться.

– Разумеется, – Джордж всегда становился вспыльчивым, когда ему объясняли то, что он и без того знает.

– И как вы помните, сэр, – упорно продолжал Ландер, – по вашему предложению номера пяти или шести специально не публиковались...

– Пяти.

– Именно. На самом деле нам известны номера и этих пяти, но вы предложили не печатать их в газете наряду с остальными, чтобы воры сами себя выдали...

– Я прекрасно это помню, Ландер.

– Выдали себя, расплатившись банкнотами, которые мы сможем отследить, – Ландер выдержал паузу, вновь покрывшись потом. – Так вот, сэр, вчера к нам попала одна из этих банкнот.

Джордж потеребил гинеи в кармашке для часов.

– Боже, да неужели! Вы сверили номер?

– Конечно, сэр.

– Да, разумеется, так и следовало сделать. Как она к нам попала? Её предъявили банку или...

– Предъявили банку, сэр.

Джордж подошел к окну, сосредоточив взгляд на пыльном стекле.

– Вы вовремя это заметили? Точно знаете, кто предъявил банкноту?

– Да, сэр. Грит заметил, потому что та банкнота была сложена компактнее остальных, а складки оказались влажными. Так он и понял. Я несколько раз его переспрашивал, сэр, чтобы убедиться, что не произошла ошибка...

Джордж помедлил.

– Так кто же её предъявил? Мы должны принять меры как можно скорее.

Ландер достал платок, чтобы промокнуть лоб. Он не знал, куда смотреть – уж точно не на сэра Джорджа.

– Ваша жена, сэр.