Текст книги "На исходе лета"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Я хочу увидеть Камень, – сказал он. – Скорее.

– Их много, любовь моя, слишком много для одного крота. Зачем тебе понадобился Камень?

– Я хотел бы владеть им ради Слова. Я бы прикоснулся к нему, и громко восславил Слово, и обратил бы могущество Камня нам на пользу.

«Обратил» было его любимым словом. Люцерн часто произносил его.

Позади прокатился гром. Яркая белая вспышка осветила небо. Налетел ветер, и внезапно хлынул дождь. На мгновение Люцерн будто испугался.

Хенбейн с улыбкой снова сунула ему сосок, и Люцерн уже почти взял его. Пока он колебался, вспыхнула молния, ее свет озарил тело кротихи, ее влажные сосцы, и Люцерну померещились в глазах матери ужас и отвращение.

– Пососи, пососи меня, любовь моя, – сказала Хенбейн.

Вокруг неистово полыхали молнии, оглушительно гремел гром; повинуясь неожиданному импульсу, с ненавистью в глазах, Люцерн повернулся к матери и ударил ее.

– Хватит! – сказал он. И с плачем, в котором смешались ощущения утраты и обретения чего-то нового, отвернулся, чтобы прочувствовать происшедшее. Сверху хлынул дождь, и кротиная шерстка ярко засияла от воды.

Пораженная, испытывающая боль скорее в сердце и душе, чем в теле, Хенбейн попятилась, ища укрытия от дождя и от ярости Люцерна.

Не глядя на нее, он крикнул:

– Я убью Камень! – и протянул выгнутые острые когти к небу.

Из вышины, словно по его команде, снова прогремел гром. Люцерн рассмеялся, довольный страшной сценой, и поднял лапу, словно стремясь дотянуться до одному ему видного Камня. Небо потемнело от проливного дождя, по нему неслись грязные тучи, нависая над высочайшими вершинами Верна, и буря пронеслась над всем кротовьим миром на юг. Хенбейн ушла, и Люцерн остался торжествовать в одиночестве.

Глава пятая

В тот солнечный день Бичен с Триффаном продолжали путь к Данктонскому Камню. Подъем не становился легче, и по дороге к поляне Бичен не раз спрашивал: «Скоро? Мы уже близко?»

Его голос звучал все более взволнованно, поскольку Фиверфью поотстала, и Бичен знал: это не оттого, что она не может поспеть за ними, а потому, что этот путь знаменует собой его, Бичена, переход из-под ее опеки под опеку Триффана.

Потом и Триффан исчез среди зеленой поросли, ветвей и сучков, потрескивающих под его лапами.

Триффан оглянулся и не увидел Бичена, хотя и слышал его шаги. Триффан крикнул, чтобы тот оставался на месте, пока сам он не разыщет путь… Старый крот злился на себя: ведь никто не знал Данктон лучше, и вот надо же такому случиться – этот день сбил его с толку, и он словно потерял власть над собственными лапами! Все пути вели куда-то не туда, а воздух нагрелся от лесной почвы и напитался глубоким, богатым ароматом. Странно! Земля здесь должна была бы быть суше, а высокие буки вокруг поляны с Камнем – ближе. Однако почва казалась совсем не такой, как надо, неровной… Прочь отсюда! Но лес вдруг наполнился каким-то необычным светом, и Триффану померещилось, что среди деревьев блуждают призраки кротов. Он в трепете припал к земле.

А Бичен, видя, что Триффан ушел вперед и исчез в зарослях ежевики, скорее побежал следом, чтобы догнать его. Но, достигнув места, где думал найти названого отца, никого там не обнаружил. Только солнце да шепот ветра в вышине. Повернувшись, Бичен увидел, как кусты ежевики словно тоже поворачиваются, и, испугавшись, бросился обратно, но прежнее место оказалось совсем другим. Он остался один; он потерялся.

Потерялся? Нет, нет… Бичену вспомнился урок Мэйуида. Он здесь: вот его лапы, вот рыльце, весь он. Здесь. Мэйуид… Вызвав в памяти образ чудаковатого крота, Бичен успокоился. Нет, он не потерялся. Он свободен. И рядом Камень. Нужно только… Мэйуид говорил, что нужно нащупать путь вперед, или назад, или куда-нибудь. Постараться сделать место знакомым и, используя этот метод, идти дальше, не впадать в панику.

И Бичен – взволнованный, но не потерявший голову – двинулся вперед. Кругом лежали листья, сухие сучья и мелкие веточки, колючий подмаренник цеплял его за бока, как будто чьи-то предательские мягкие лапы стремились сбить его с пути. С какого пути? И, снова запутавшись, чуть не плача, Бичен услышал, как, проламываясь через заросли, к нему движется какой-то крот, явно чтобы схватить его. Мгновенно забыв уроки Мэйуида, Бичен не разбирая дороги бросился бежать! Яркое солнце мелькало в глазах, ветви хлестали по бокам и качались позади, и, наверное, он закричал бы от страха, если бы вдруг не услышал:

– Сюда! Сюда!

У Камня среди огромных Камней стояла молодая кротиха и еще одна, постарше, но они были далеко, и, сколько Бичен ни старался, он так и не приблизился к ним. А кротихи все кричали: «Сюда!»

– Как тебя зовут? – спросил он молодую кротиху.

– Мистл, – прошептал ветер. – Я жду, когда же ты наконец придешь.

– Нет, нет, это вы должны прийти ко мне, – сказал Бичен, но они исчезли, однако Камень, на который показывала Мистл, еще некоторое время оставался, а на небе появился первый намек на облака. Приближалось что-то темное.

Заросли вдруг пропали, деревья расступились, и перед Биченом возник тощий, потрепанный крот и закричал, предлагая помощь:

– Сюда, крот! Сюда! Я так долго ждал тебя! Мое имя Карадок.

– Но это ты должен прийти ко мне, – снова прошептал Бичен, стремясь к нему, но вдруг обнаружил, что склон стал круче и там, где только что был Карадок, теперь возвышаются серые скалы, а в воздухе холодало, и ветер усилился.

Теперь сверху его звал Глиддер, указывая путь и говоря, что до вершины не так далеко.

– Но это ты… – чуть ли не в отчаянии проговорил Бичен, поскольку, как близко все они ни казались, им предстоял далекий путь и только он мог помочь этим кротам, а он был слаб, и темнота надвигалась на них всех, а его лапы устали, и он тяжело дышал.

Потом и Шибод исчез, и снова вокруг стояли деревья, и другая кротиха звала из круга Камней. Рядом с ней стоял маленький крот с блестящими глазами. Оба призывали Бичена найти спасение среди их Камней, если бы только, когда приблизишься, круг остался материальным, и Камень, к которому звала кротиха, оказался на месте, и к нему было можно прикоснуться…

– Сюда, Крот Камня, сюда! – кричала Рэмпион.

Но круг Камней растаял, и на его месте появился другой, еле видный, – Файфилдский, где какой-то грайк, а точнее, кротиха из грайков, элдрен, стремилась прикоснуться к Камню и тоже звала его.

– Сюда! – послышался самоуверенный голос Уорт, элдрен из Файфилда.

Повсюду он был нужен, и отовсюду ему же предлагали помощь.

Или почти отовсюду. Потому что теперь Бичен оказался там, где когда-то были Священные Норы, ныне обвалившиеся и заброшенные. Высокий Аффингтонский Холм, усыпанный белыми костями кротов. Здесь никого нет. Где-то рядом находился Поющий Камень, но слишком далеко, чтобы заблудившийся крот мог найти его и добраться к нему до темноты.

И тут лапы понесли Бичена туда, куда раньше побежали другие, но ему требовалась помощь, потому что приближалась великая неотвратимая тьма, огромная, невыносимо огромная. Кроты разбежались с этого места, и Бичен поежился, ему стало страшно.

– На помощь! – крикнул он, и его зов пронесся над пустынным холмом, который вдруг чудесным образом изменился, и, оглядев его, Бичен понял, что это прекрасный Биченхилл.

– Сюда! – кричал Уорф. – Сюда, скорее…

И Бичен почувствовал охвативший всех ужас.

Но как только им овладел мучительный страх, раздался другой голос:

– Бичен! – Голос был таким старым, таким знакомым – именно этого голоса он ждал. – Бичен!

Старый, совершенно седой, белый хромой крот с теплыми добрыми глазами, со скрюченными лапами, а вокруг возвышались буки – чистый буковый лес.

– Бичен, помоги же мне.

Старый крот повернулся, и Бичен пошел за ним на поляну, залитую солнцем, светлым, как глаза старика, и догнал его. Старик улыбнулся.

– Пошли, сынок, – сказал он.

Перед ними возвышался Камень, его поверхность поглощала все краски солнца, и он вздымался к самому небу.

– Ты знаешь мое имя и кто я?

Бичен кивнул.

– Тогда помоги им прикоснуться к Камню. Помоги им ради меня.

– Мне страшно.

– Им тоже страшно. Помоги им, помоги ради меня.

И Босвелл поковылял к Камню, сияющему великим светом, и от него исходило Безмолвие, какого еще не слышал крот. Когда Бичен попытался догнать старика, свет исчез, и Бичен обнаружил, что стоит перед Данктонским Камнем.

Светило июньское солнце, звуки огромного леса остались внизу, и Бичен попытался дотянуться лапой до Камня.

Но как это было трудно, как страшно! Ему стремились помочь всего несколько кротов, чьи имена он только что узнал, но уже забыл.

– Помогите мне! – снова крикнул Бичен, и те немногие, что ждали его, услышали этот зов.

Карадок, хранитель Кэйр-Карадока.

Мистл перед Камнем Виолеты в Эйвбери.

Глиддер у Шибодских Камней.

А в Файфилде Уорт – одинокая, напуганная, тянущаяся к Камню, испытывая на себе его силу и превозмогая страх.

– Помогите мне, – прошептала она, словно эхом повторяя зов Бичена.

И Рэмпион, родившаяся и выросшая в Роллрайте, – превозмогая себя, тянулась к грозному Камню.

Все стремились к нему, все протянули лапы, в шести из Семи Древних Систем, и до полной семерки требовался еще один.

– Помогите мне! – закричал Бичен, дрожа от усилий.

Воздух вокруг сгустился, небо трепетало от надвигающейся темноты.

❦

Но мольба не была услышана там, где в другое время ее ощутили бы, – в Аффингтоне, первой из Семи Древних Систем, но последней, где следовало сейчас искать кротов, которые помогут. Здесь давно никого нет. Здесь остались лишь воспоминания, и мольбы глохнут тут в обрушившихся тоннелях и не находят ответа у костей давно умерших кротов. Здесь мольбу не услышат. Теперь нужна другая Седьмая, а вместе с ней столь долгожданные перемены в кротовьем мире. Как звезды перемещаются на небесах, так теперь переориентировались Камни кротовьего мира. Новая сила пришла на место старой. Традиция умирает, и традиция возрождается. Только так можно ответить на подобные мольбы.

– Помоги нам! – снова беспомощно воззвал Бичен и, отвернувшись от безжизненного Аффингтона, направил мольбу на север, в Биченхилл, где темнело небо и приближалась гроза. Но там, где стоял Камень, было светло. Свет сиял здесь ярче, чем вокруг, но то был тревожный свет, и какой-то крот, выбиваясь из сил, отчаянно стремился к Камню.

– Поздно! Я опоздал! – в отчаянии крикнул Уорф, его друзья далеко отстали.

Так он бежал к сверкающему Камню, пока грозовая туча не заслонила солнце и невозвратимый момент не был навеки упущен. Откуда в храбрых кротах берется сила? От веры? От упорства? По велению звезд? Нет, крот, она приходит из Безмолвия, которого большинство не находит. Она приходит оттуда, и это наследие всех кротов.

Ощутив первые капли дождя, Уорф напряг последние силы. Земля перед ним шла вверх, там стоял Камень, и Уорф слишком изнемог, чтобы чего-либо бояться. Он протянул лапу с первыми полновесными дождевыми каплями и положил на Камень, а на шерстке его уже блестела вода.

– Посвящаю жизнь свою и все свои помыслы Камню! – крикнул он. – И предлагаю помощь всем нуждающимся в ней!

– И я! – крикнул Карадок в далеком Валлийском Пограничье, где он так долго ждал в одиночестве. – И я предлагаю свою помощь!

То же крикнула Мистл в Эйвбери, прикоснувшись к Камню, и Глиддер – за шибодских кротов, и Рэмпион, рожденная в Роллрайте. А в Файфилде мудрый Камень принял прикосновение Уорт, хотя она служила Слову и имела дурные намерения. Но все же шесть кротов касались Камня, желая помочь Кроту Камня также прикоснуться к нему.

И в это самое мгновение Бичен поднялся, прикоснулся к Данктонскому Камню и произнес слова, признав тем самым свою великую духовную миссию:

– Камень, сотворивший меня, помоги мне в служении кротам, помоги мне узнать твою истину, которую через меня услышат и они! Научи меня понимать все таким, как оно есть, – свет и тьму, шум и Безмолвие, тех, кто дает, и тех, кто берет. Помоги мне так возлюбить их, чтобы за пределами этой жизни, что я посвящаю им, они услышали твое Безмолвие!

Так молился Бичен, и Триффан с Фиверфью нашли его склонившимся перед Данктонским Камнем. Левой лапой он касался Камня, а вокруг распространялись святость и Безмолвие. Они подошли ближе и, глядя на Бичена с любовью, вместе помолчали перед Камнем.

Солнце померкло, когда его заслонили собравшиеся тучи, небо расколола молния, на землю хлынул дождь и залил водой и шумом весь кротовий мир.

Но Бичен, ощущая лишь радость, проговорил:

– Я не один. Со мной другие, хоть я и не помню их имен. Но они будут ждать меня. Они узнают меня и помогут мне, пока здесь, где я родился и куда пришел сегодня, я не появлюсь на свет снова, и тогда они узнают меня и узнают самих себя.

Слезы Бичена и слезы его матери и Триффана смешались с дождем. Добрая данктонская земля впитала их бесследно.

И все же, когда они ушли с поляны, Камень дрожал, по его мокрой поверхности бежали отраженные в ней тучи. Юный крот посвятил свою жизнь Безмолвию, но велика была тьма в кротовьем мире, а крот мал. И Камень в Данктоне трепетал, ожидая, что будет.

❦

А тем временем над одним-единственным местом в кротовьем мире в тот день снова засияло солнце, вернув к жизни мокрые бледные утесы и скалистые возвышенности. Оно засияло в Верне, его свет упал на Люцерна, и он прищурил глаза. Солнце ему не нравилось.

Люцерн вернулся под землю, его глаза потемнели, а лапы направились туда, где началась его жизнь, – к неподвижному озеру Скалы Слова. Он пошел туда и нашел там Хенбейн.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

День тьмы и солнца, когда любимый сын ударил ее, стал для Хенбейн днем возвращения к жизни и обновления.

– Я не люблю свет и не люблю Камень, – прошептал Люцерн над темной водой у Скалы Слова. Он замолк, размышляя, как бы окончательно погасить свет и разрушить Камень.

– Его падение будет твоей миссией, – сказала Хенбейн. – Когда придет время, я не буду препятствовать твоему восшествию.

– Да, – спокойно проговорил Люцерн. – Ты не воспрепятствуешь.

Он обернулся и уставился ей в глаза, и, как ни сильна она была, его взгляд оказался сильнее, и мать отвела взгляд. На что она смотрела? На Скалу? На неизвестно куда ведущие тоннели?

– Оставь меня, – сказал Люцерн.

Но не Скала, не тоннели стояли у Хенбейн перед глазами, когда она ушла. А воспоминание, смутное и неопределенное, как свет, пробивающийся сквозь щели высоко наверху. Воспоминание о том, что случилось когда-то давно. Воспоминание, возникшее в этом самом гроте, когда родилась она сама. Воспоминание о мимолетном лучике света, когда Чарлок и Рун, ее свирепый отец, подарили ей жизнь. За последующие суровые годы это воспоминание стерлось. И до сих пор не проявлялось. Осознав это, Хенбейн в первый раз с тех незапамятных времен, когда была еще мокрым, только что родившимся детенышем, пришла в замешательство.

– Оставь меня! – проревел Люцерн.

Что Хенбейн и сделала, растолкав столпившихся у верхних тоннелей сидимов, запыхавшаяся, отчаянно стремясь на поверхность за светом почти прошедшего июньского дня, воссиявшим вслед за очищающим дождем и грозой.

– Свет, – тихо проговорила Хенбейн, словно увидев его впервые, и заплакала, поняв, кем она была и кем теперь стал Люцерн. Заплакала о своей загубленной жизни и чужих загубленных жизнях, которые уже не вернуть.

– Помоги нам, – прошептала она, глядя на свет дня, уже погасшего над Верном, как и над всем кротовьим миром, и увидев надвигающуюся темноту.

Но была ли ее молитва услышана Словом или чем-то более могущественным, никто не знает. Кротовий мир наконец столкнулся сам с собой, и дальше все будет зависеть от того, что он будет теперь делать и как.

Глава шестая

Когда дождливый день в Данктонском Лесу наконец уступил место прохладному вечеру, Триффан начал свой рассказ. Он рассказал Бичену о событиях, происшедших здесь, на этом самом месте, перед Камнем, до его рождения.

Фиверфью оставалось лишь подтвердить все сказанное Триффаном, а иногда, когда он сомневался или память подводила его, она излагала свое видение событий, ибо история всегда неоднозначна и рассказать ее можно по-разному.

Снова и снова, доходя до какого-то места, Триффан говорил:

– Чтобы узнать об этом подробнее, тебе нужно будет посмотреть работы Спиндла. Это по его настоянию все было записано, чтобы оставить для будущего правду о происшедших событиях, и многие тексты сейчас спрятаны там, где он их писал. Когда-нибудь должны прийти мирные времена, и тогда эти манускрипты найдут. Спиндл вместе со мной жил в Болотном Крае и написал обширный отчет обо всем, что было. Он говорил, что когда-нибудь его труд будет востребован. И мне кажется, это случится раньше, чем думал Спиндл! С тех пор как я был в твоем возрасте, кротовий мир стал шагать гораздо быстрее. Но как бы то ни было, я вместе с Фиверфью расскажу тебе о самых важных вещах, а подробности могут подождать, пока ты сам научишься читать и писать…

Триффан рассказал о своем путешествии в Аффингтон, о Босвелле, о нашествии грайков и долгом затмении света Камня тьмой Слова; о своих похождениях вместе со Спиндлом и о проникновении в самое сердце Верна, где он встретил Фиверфью. А потом про Верн, и про возвращение в Данктон, и про небесную звезду, возвестившую о его, Бичена, рождении.

Когда на землю упала ночь, а в небе взошла луна, Триффан живо описал Бичену разных кротов, многие из которых так и остались неизвестными, а их задачи невыполненными, но эти кроты несли в сердцах свет надежды и веры в то, что когда-нибудь придет крот и укажет им путь из темноты. Многие начали понимать, что они сами помогали проложить этот путь. И так Триффан довел свой рассказ до пришествия Крота Камня.

– Ведь ты знаешь, Бичен, кто такой Крот Камня?

Бичен кивнул и посмотрел на освещенный лунным светом Камень.

– Это я, да? – просто спросил он и добавил с трогательной скромностью: – Но я всего лишь крот. Самый обыкновенный. И… – Бичен запнулся.

Триффан придвинулся к нему с одного боку, Фиверфью с другого, и все трое посмотрели на Камень и на темное небо за ним.

Бичен тихо продолжил:

– Иногда мне кажется, что я – не просто я, и это пугает меня, но также и волнует. Я чувствую, что кроты ждут меня, но не знаю, как и где их найти. Прикоснувшись к Камню, я понял, что некоторые из них были рядом и помогали мне. Но…

Бичен обернулся к Триффану, а потом к матери, и в глазах его были слезы и страх. В лунном свете он казался совсем кротенком.

– Но пока мне еще не надо уходить, а?

– Нет, пока еще не надо, – сказал Триффан, не в состоянии скрыть обуревавшие его чувства, видя в Бичене смесь страха и покорного принятия своего назначения, трудность и величие которого молодой крот уже ощутил. – Тебе нужно кое-чему научиться в Данктоне, и все мы поможем тебе. Твоя задача сейчас в том, чтобы слушать других и учиться у них по их словам и поступкам.

В прежние времена подростки уходили из дома вскоре после Середины Лета. В Данктоне они уходили на Луга, а некоторые, как я, совсем покидали систему. В первый раз я ушел из Данктона в сентябре, и, думаю, тебе тоже настанет пора уйти, когда придет осень, но в этом тебя направит Камень. Возможно, кто-нибудь из нас пойдет с тобой, ибо тебе предстоит многое сделать и тебе понадобится помощь, как она нужна была мне. Но тебе также поможет и Камень, как он помог мне найти Спиндла, и Мэйуида, и многих других, кого я полюбил. Да, крот, уходить страшно, но это одновременно и вызов судьбе. А по пути тебе встретится немало кротов, и ты найдешь у них многое такое, о чем и не мечтал.

Однако теперь ты должен покинуть свою мать. Я проведу тебя по системе, чтобы ты получил представление о тоннелях и познакомился с живущими там кротами. Мы поселимся в Болотном Крае, и к Середине Лета ты уже немного научишься писать. Потом ты постигнешь еще многое, и это будет нелегко, потому что времени мало – летние годы почти наверняка, но не дольше. Я провел с Босвеллом больше времени, но никогда не чувствовал, что узнал достаточно! Однако давай пока поспим. Близится рассвет, и нам нужно спешить отсюда.

Естественная осмотрительность Триффана уже подсказала ему, что лучшее место для Бичена – тоннели Болотного Края. Там находились хранилища манускриптов самого Спиндла, где на протяжении долгих зимних лет до нынешнего лета Триффан писал свои тексты, и в той атмосфере Бичен должен был узнать все, что можно, о сделанном кротами Камня, а также обо всем, что не сделано.

– Как бы то ни было, – сказал Триффан Фиверфью чуть позже, когда Бичен уснул, – теперь, с наступлением лета, я чувствую: нужно вернуться к писаниям, которые я прекратил, когда умер Спиндл и родился твой сын. У меня куча работы, и он может мне помочь, а заодно и сам научится кое-чему. В Бэрроу-Вэйл и Болотном Крае многие будут рады встретиться с ним, а он любознательный и доброжелательный юноша и многому научится у них.

– Я буду скучать, – сказала Фиверфью. – Но потребны ли кроту тишь и покой после весенних страстей? Следи за ним, любый мой, и за собою тоже.

– Я прослежу, Фиверфью. Но и ты не забредай далеко. Праздник Середины Лета – такое время, когда грайки начинают проявлять бдительность, и, несомненно, они возьмутся за Данктон и его окрестности. Впрочем, ты знаешь ходы в нашей системе и сумеешь скрыться от пришельцев, а Скинт лучше любого другого знаком с местами вдоль пути ревущих сов, и он организовал дозоры, так что грайки не застигнут нас врасплох.

Они подремали вместе, лапа к лапе, бок к боку, уткнувшись рыльцем друг другу в шерстку, и рассвет, прокравшись сквозь ветви деревьев в сырой от дождя лес, облил спящих кротов своим мягким светом, пока восходящее солнце пригревало им шкурку. Оно высушило влагу на их лапах, и тогда кроты проснулись.

Почистив шерстку и мирно позавтракав, все трое прочли короткую молитву Камню и спустились по склону вниз. Вчерашние волнения остались за деревьями и кустами, и вскоре показались ходы и тоннели, которые Триффан, Фиверфью и Бичен делили с апреля.

Триффан и Бичен попрощались с Фиверфью и, повернувшись, стали спускаться еще ниже, чувствуя грусть от разлуки, а перед ними расстилались роскошные нижние склоны Данктонского Леса, и для Бичена началась новая, самая важная часть жизни.

❦

Возвращение Триффана в Бэрроу-Вэйл после столь долгого отсутствия, да еще вместе с самим Биче-ном, Кротом Камня, не прошло незамеченным и вызвало большое возбуждение. С самого апреля спорили, на кого Бичен похож, обсуждалось то немногое, о чем поведали его опекуны – Бэйли, Сликит и Мэйуид, и эти разговоры усиливали уверенность, что действительно Бичен – крот, которым система может гордиться, что он призван оправдать надежды данктонских кротов, ощущавших до его появления, что время и события проходят мимо, а Данктон безнадежно обречен на забвение.

И когда разнеслась весть, что к Бэрроу-Вэйл приближается Триффан с молодым кротом, – нет, что они уже в Бэрроу-Вэйл, – многие бросили рытье летних тоннелей, а кто в это время завтракал – своих червяков и под предлогом необходимости поздороваться вышли посмотреть на Бичена.

Триффан, ныне, возможно, менее общительный, чем прежде, был не слишком рад всей этой толкотне, протянутым лапам и похлопываниям по спине, но его обрадовало, что Бичен со всеми дружелюбен, хотя и несколько ошеломлен таким радушным приемом.

В толпе оказалось несколько знакомых, им Бичен особенно обрадовался. Тут был Бэйли, которого Бичен очень любил и который, он знал, занимал особое место в сердце Фиверфью с тех пор, как Босвелл поручил Бэйли проводить ее в Данктонский Лес. Здесь был также молчаливый Маррам, который пожелал Бичену здоровья и сказал, что, когда Триффан сочтет время подходящим, он будет рад рассказать молодому кроту о гвардейцах (ведь Маррам сам некогда служил гвардейцем) и о Шибоде, где какое-то время жил.

– Шибод! – воскликнул Бичен. – Яс радостью послушаю про это место!

За разговорами они задержались дольше, чем Триффану хотелось, и, хотя первоначально намеревались добраться до Болотного Края в тот же день, в конце концов решили остаться в Бэрроу-Вэйл на ночь. Кроты были в восторге, и тихий вечер перешел в ночь увлекательных рассказов, а потом – об этом надо упомянуть – праздничное веселье смешалось со скорбными воспоминаниями об умерших, тоской по незабвенным временам, и Триффан уже радовался, что они с Биче-ном остались. Молодому кроту было полезно послушать старших, попеть с ними старые песни и узнать, в какой необычной, всеми уважаемой системе он родился.

Кроты собрались в большом общем зале Бэрроу-Вэйл, где раньше, объяснил Триффан, собирался совет старейшин, где великий и печально знаменитый Мандрейк вершил свой суд и где зловещий Рун, тогда еще молодой, впервые достиг власти над южной системой и познал слабость и силу последователей Камня.

– Еще до моего рождения, – промолвил Триффан, вспоминая о тех днях, – Рун домогался моей матери, а она не хотела его. И за это много позже я был сурово наказан!

Он указал лапой на свои шрамы вокруг глаз, и кроты затихли, ибо каждый, кроме Бичена, мог поведать свою страшную историю, как он пострадал от кротов Слова, и самые ужасные истории рассказывали те, кто сам когда-то был грайком или гвардейцем и кого Слово предало.

Зал Бэрроу-Вэйл, так долго пустовавший после чумы, снова был заполнен, с пола смели пыль, входы прочистили. Ощущение древности исходило не столько от земляных стен, сколько от тянущихся с поверхности древесных корней, служивших залу опорой и сводом. Кое-где – в самых удобных местах, где кроты лежали, – корни были отполированы до блеска, а в остальных ободраны и исцарапаны когтями.

Друзья Триффана, такие как Бэйли и Маррам, а также Сликит, которая присоединилась к компании позже, и кроты посмелее, желавшие получше рассмотреть Крота Камня, образовали вокруг Триффана с Биченом внутреннее кольцо. Но среди жителей Бэрроу-Вэйл гораздо больше было тихих и скромных: они, многие из которых были уже пожилыми, образовали внешний круг. Хотя сами кроты в основном молчали, их глаза говорили многое. Старики смотрели на Бичена с трогательным нетерпением и преданностью и чуть ли не благоговейно слушали общую беседу.

Когда позже, разнося червей, Бичен подошел к ним, они смутились и растерялись, но были рады, что он подошел так близко.

И все же в зале не было мира и спокойствия: кроты просто не умели подолгу находиться вместе и среди них несколько раз за ночь вспыхивали споры.

Один крот, казалось, вызывал особое презрение у прочих, его имя было Доддер. Этот старый крот когда-то был гвардейцем, причем гвардейцем из старших. Его словно раздражал весь кротовий мир, он нарывался на склоку с любым, кто оказывался рядом, и это вызывало ответное раздражение и агрессивность.

– Не стой тут, старый пень, – сказал ему один из кротов, когда Доддер пришел с поверхности.

– Не больно-то и хотелось, Мэддер. Хватит с меня того, что я оказался с тобой в одной норе! Просто ступить некуда! И вот за таких мы проливали кровь!

Мэддер возмущенно хмыкнул.

И так далее. Но вспышки вроде этой вскоре затихли, и кроты задремали, размышляя о том, что первый выход Бичена прошел успешно и молодой крот оправдал ожидания. А что касается «Крота Камня» и всего такого прочего, вроде рождения при свете странной звезды, то теперь, когда Бичен вырос, он выглядит вполне обычным кротом, ничего такого святого. И по правде сказать, все были даже несколько разочарованы его заурядностью…

Но с приходом утра многие, забыв вчерашнюю робость, подходили и желали Бичену доброго здоровья, а услышав, что в Болотном Крае он станет учиться письму, шепотом выражали надежду, что достопочтенный Триффан не будет слишком уж строг и позволит ему время от времени выходить на воздух.

– Спасибо, – неуверенно отвечал Бичен, сам не до конца понимая, за что, собственно, благодарит, и втайне гадал, что они такого видят в Триффане.

Через несколько кротовьих лет многие, вспоминая первую встречу с Биченом в Бэрроу-Вэйл, говорили с налетом ностальгической грусти (что вообще характерно для воспоминаний о безвозвратно ушедшем):

– Тогда он был простым молодым кротом и взирал на окружающий мир глазами распахнутыми, как клюв у скворца! Кто бы мог подумать?..

Но что бы ни мог кто-то подумать, по крайней мере один крот имел особые причины помнить те давние дни, и его краткий рассказ достаточно ярко показывает, что при всей своей «заурядности» Бичен уже в юности был отмечен Камнем и, хотя, вероятно, еще сам не знал этого, протянул лапу к самому сердцу кротовьего мира.

В то утро, вскоре после ухода из Бэрроу-Вэйл, путникам повстречался крот; худой и старый, он словно поджидал их, чтобы только бросить взгляд, когда они будут проходить. Такое случалось не раз, и Триффан уже привык к подобному, поскольку многие данктонские узники пережили такие беды, что стали робкими и забитыми; а если к тому же их коснулась болезнь – они были совершенно сломлены, однако в глубине души жаждали уважения.

Хотя Триффан был не склонен оказывать особые пики учтивости – возможно, потому, что зрение его было уже не то, – для таких кротов он всегда находил в сердце приветливые слова, по мере возможности избегая длительных бесед. Но приветливость, участие, чуть-чуть теплоты всегда можно проявить. Стоит ли отказывать в такой малости?

Однако в тот день после задержки в Бэрроу-Вэйл Триффану не терпелось двигаться вперед. В глазах встреченного крота определенно виделась робость, но смешанная с любопытством и ожиданием. Триффан уже видел этого несчастного в ночь, когда родился Бичен, но не знал его имени, и накануне в Бэрроу-Вэйл его не было.

– Да пребудет с тобой Камень, юноша! – проговорил крот, к облегчению Триффана не делая попыток добавить что-то еще или приблизиться.

И они уже почти прошли мимо, когда Бичен вдруг остановился и обернулся к незнакомцу.

– Пошли, Бичен, – сказал Триффан, не желая снова задерживаться.

Но было поздно – Бичен уже вернулся к старому кроту и приветливо поздоровался с ним.

Голова старика была изъедена лысухой, лапы распухли, скрючились и, очевидно, болели. Когда Бичен приблизился, он словно удивился, встревожился и даже приготовился бежать, но Бичен оказался слишком быстр для него, и старый крот, сделав два-три шага, замер и выдавил неуверенную улыбку:

– Я просто хотел пожелать вам здоровья. Просто посмотреть на тебя.

Бичен ничего не говорил, а крот взволнованно продолжал:

– Говорят, твое имя Бичен. Раньше я не слышал такого имени, но оно звучит внушительно.

Несмотря на свою застенчивость, он говорил связно и гладко. По местному акценту Триффан догадался, что крот пришел в Данктон из близлежащих систем.

– А как твое имя? – спросил Бичен.