Текст книги "На исходе лета"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

– Я знаю, она в пути, хотела не спеша прогуляться по лесу. Не беспокойся, она скоро будет.

Скинт появился в числе последних, объявил, что Смитхиллз и еще двое не придут, поскольку согласились подежурить сегодня на юго-восточных склонах.

– Теперь нужно все время нести караул, – заметил Скинт, и это были единственные слова за весь день, несколько омрачившие настроение.

– Да, – вздохнул Соррел, – сейчас нужно проявить бдительность, ведь я заплатил дорогой ценой…

– Он собирается снова рассказать нам, как его чуть не убили возле подземного перехода, – сказал кто-то.

– Пускай, ведь его рассказ становится с каждым разом все более захватывающим! – возразил другой крот.

Первая половина дня промелькнула с удивительной быстротой: ведь все время подходили новые кроты и нужно было обменяться приветствиями, да и посмотреть было на что. Но время шло, выглянуло солнце, кое-кто вылез наверх, и по гроту прошел нетерпеливый шепот.

И вдруг все снова изменилось – это появились Мэйуид и Сликит, и дружный приветственный гул встретил их. Мэйуид был кротом, который точно знал, где и когда появиться, и все догадались, что теперь скоро придет и Триффан.

– Господа и дамы, – бодро обратился к ним Мэйуид, – мы оба приветствуем всех и каждого в этом зале – я, Мэйуид, и моя подруга. Нас было не видно последнее время, да? Совсем не видно! Мы были невидимками, не так ли?

– Вот именно, Мэйуид! – выкрикнул какой-то крот. – Где ты скрывался?

– Нежничал, – ответил Мэйуид. – Все мое время было отдано Сликит! – Он улыбнулся, и Сликит улыбнулась, сияя от удовольствия. В более молодой компании по этому поводу могли бы отпустить рискованную шуточку, но, быть может, и нет: от этих двоих веяло таким великим покоем и несказанной близостью, что на них приятно было посмотреть. Не так уж часто можно было встретить такое в Данктонском Лесу – любовь и… нежничанье.

Несколько кротов – причем не только женского пола – не смогли удержаться, чтобы не поведать друг другу шепотом мысли, которые, если кратко подытожить их, сводились к следующему: «Мэйуид выглядит старше, чем прежде, а Сликит – моложе. Вот что может сделать с кротами любовь».

– Все мы старше, чем были, – возразил более рассудительный крот. – Все, кроме Бичена.

Они могли бы добавить: «и Бэйли». Только Бичен был моложе, чем Бэйли. С тех пор как много лет назад Бэйли разлучился со своими сестрами, Старлинг и Лоррен, с лица его не сходило потерянное и озадаченное выражение. Тем не менее он выглядел как детеныш, каким был тогда. В отличие от большинства, Бэйли был склонен к полноте, и, возможно, это придавало ему более бодрый вид и отличало от тощих престарелых кротов.

Оглядев собравшееся общество, Бэйли усмехнулся и произнес:

– Они идут, теперь уже скоро. Я устроюсь возле тебя, Скинт, если не возражаешь.

По залу прошел взволнованный шепот, и вдруг все затихло в ожидании, когда из тоннеля, ведущего в Болотный Край, послышался звук шаркающих шагов и приглушенные голоса – один грубоватый, другой нежный.

Затем в тоннеле потемнело – дойдя до грота, крот остановился, вглядываясь в собрание. За ним двигалась еще одна тень, и свет в тоннеле совсем померк.

Последовало молчание, все почувствовали на себе взгляд Триффана. Потом он сделал шаг вперед, свет упал на него, и кроты стали перешептываться. Наконец все угомонились, ожидая слов Триффана.

Шрамы у него на лице обозначились еще глубже, запавшие глаза казались бездонными. Голова Триффана слегка тряслась, стертые когти утратили блеск. Дыхание было тяжелое и сиплое, – казалось, ему нездоровится.

Триффан принес с собой рукопись из тонкой коры, которую держал под правой лапой. Когда она начала выскальзывать, Фиверфью, стоявшая справа от Триффана, слегка поддерживая его, подхватила рукопись и водворила на место.

Триффан ничего не говорил и только вглядывался в собравшихся, словно искал кого-то и не находил. Фиверфью выступила вперед и, что-то прошептав ему на ухо, указала на то место, где находился Бичен. Взглянув в ту сторону, Триффан что-то пробормотал себе под нос, кивнул и стал медленно огибать грот.

Кроты зашевелились, когда он проходил мимо: кто-то хотел прикоснуться к нему, кто-то улыбался, кто-то от робости или из благоговения утыкался носом в землю. Казалось, он не видит их и думает лишь о том, как бы добраться до Бичена.

Когда Триффан дошел до него, они коснулись друг друга с удивительной нежностью, а Бичен помог Триффану повернуться лицом к центру зала с такой любовью, что наблюдавшие эту сцену кроты дружно издали вздох. Некоторые, как, например, Тизл и Мэддер, даже уронили слезу.

Место, выбранное Триффаном, находилось у самого выхода на поверхность, а потому освещено ярким светом. И тут все увидели, что шкура на Триффане висит складками, так сильно он похудел. Мех в некоторых местах поседел и вытерся. Словом, он выглядел словно крот, последний срок которого близок.

Однако при взгляде на Триффана сразу же становилось ясно, каким он был в молодости. Плечи и сейчас еще были могучими, и, хотя голова тряслась, все четыре лапы твердо стояли на земле. Природная сила духа укрепляла его тело. Он пристально смотрел на них. Хотя Триффану требовалась помощь, он был бесстрашнее, чем когда-либо прежде.

– Где Скинт? – озабоченно спросил Триффан, вновь окинув взглядом собрание.

Скинт сидел как раз напротив него, на самом видном месте.

– Я здесь, Триффан, здесь… – отозвался он, пошевелившись. Крот-летописец повернулся в его сторону и сказал:

– Подойди поближе, крот, чтобы я мог тебя увидеть. Да, так лучше.

Медленно и осторожно ступая, Триффан прошел немного вперед, причем с обеих сторон его поддерживали Фиверфью и Бичен, и положил рукопись на пол, в то место, куда падал луч света, чтобы все могли ее видеть.

Затем он вернулся на прежнее место и, тяжело дыша, спросил:

– А Мэйуид здесь?

Он склонил голову набок, словно для того, чтобы лучше слышать, глядя в землю, и всем стало ясно, что он почти ничего не видит.

– Обеспокоенный друг, – сказал Мэйуид, – смиреннейший всегда находится где-то неподалеку от тебя. Мэйуид любит тебя и никогда больше не покинет.

Даже тут Триффан не взглянул в сторону Мэйуида, а только ниже наклонил голову, и легкая улыбка, от которой появились морщинки в уголках глаз, тронула его губы. Потом он поднял взгляд, в котором было столько доброты и мудрости, и сидевшие поблизости увидели, что слезы блестят у него на глазах.

– Да, я знаю, Мэйуид, я знаю, – медленно проговорил он. – Это много для меня значит. Вы все здесь?

– Все, кто смог сюда прийти, – ответил Скинт. – Смитхиллз дежурит у подземного перехода, и с ним двое других.

Триффан кивнул, но ничего не сказал. Взгляд его был обращен к рукописи, лежавшей перед ним. Снова воцарилась тишина, лишь иногда кто-то случайно поскребет по полу или чихнет да сверху послышится щебетанье птицы или шум ветра в деревьях.

И тогда наконец Триффан заговорил:

– Вы знаете, что я Триффан, родившийся здесь, в Данктоне, и посланный Камнем охранять Босвелла в его путешествии в Аффингтон с Заветным Камнем Молчания. Вы знаете, что по воле Босвелла я сделался кротом-летописцем, кроме того, он поручил мне подготовить кротовий мир к приходу того, кого мы называем Кротом Камня.

Время шло, и вокруг меня собрались кроты, которых я любил. Первым из них был Спиндл, мой самый старый и дорогой друг. Он ушел к Камню в ту ночь, когда родился Бичен, но его сын Бэйли здесь, среди нас. Другие кроты, которые путешествовали вместе со мной, тоже здесь, а также те, кого я встретил перед своим возвращением в Данктонский Лес.

Сделав паузу, Триффан медленно, с любовью перечислил их имена:

– Ты, Скинт… и ты, славный Мэйуид… Смитхиллз, которого сейчас здесь нет… Маррам… Фиверфью, моя дорогая подруга… И другие, которых я узнал и полюбил с тех пор, как возвратился в Данктонский Лес. Хей – первый, кого мы со Спиндлом встретили, вернувшись, Тизл, поверившая мне, Боридж, Хизер… Некоторых я узнал совсем недавно: это Доддер, Мэддер… я мог бы продолжать перечисление до бесконечности, если бы позволило время. Но вы сами все прекрасно знаете.

Кротам не дано узнать многих, кого они смогли бы назвать друзьями, поскольку у них – или, по крайней мере, у этого старого крота, стоящего сейчас перед вами, – не так уж много любви и сил, чтобы хватило на всех. Хотелось бы мне, чтобы было иначе! Крот должен считать, что ему повезло, если он может выбирать друзей, и вдвойне повезло, если его выбор правилен. – Триффан улыбнулся, и все кроты улыбнулись ему в ответ.

До них донесся приятный шум ветерка в ветвях деревьев Бэрроу-Вэйл. Хотя почти непрерывно светило солнце, лучи которого проникали сюда сквозь входы, время от времени его закрывали облака, и тогда в гроте становилось темно.

– Я написал Свод законов для нашей общины, который она сможет использовать в будущем. Все они заключены вот в этой невзрачной рукописи. – Триффан взмахнул лапой, указывая на текст, лежащий перед Слова, а кроты Слова – кротов Камня. Община не исключает никого, даже самых пропащих.

Община состоит из кротов, преданных ей, но не в ущерб собственным интересам. А если у крота возникает конфликт со своей общиной, то лучше ему винить себя! Пусть крот в первую очередь подозревает себя, а не общину. А когда он особенно уверен в своей правоте, пусть не сомневается, что не прав!

Триффан снова улыбнулся, на этот раз немного грустно, и многие кроты тоже улыбнулись: им было хорошо известно., сколь часто они ставили свои интересы выше всех других.

– В общине говорят только правду, а это суровая вещь! Более мудрые кроты, чем я, возможно, изложат это лучше, но тот, кто действительно знает себя, согласится со мной. Босвелл говорил всегда только чистую правду, но даже он иногда заблуждался! Так что, когда вы особенно уверены в своих словах, вам следует быть осторожными. Чем больше кротов, которых вы любите и которым доверяете, говорят, что вы не правы, тем больше вы должны сомневаться в своей правоте. Там, где в общине говорят без страха, победил здравый смысл!

Но при всем при том в общине, основанной на правде, трудно жить, особенно на первых порах, поскольку каждый крот там испытывается правдой. Постепенно становится легче, как известно многим из нас, и наконец правда становится единственным возможным путем.

Нельзя ожидать, чтобы все кроты были всегда согласны друг с другом. Ни в коем случае! В общине спорят, но спорят с любовью и говорят с доверием, и каждый крот учится очень внимательно слушать. И тогда, как бы трудно ни было, утешает мысль, что община не свернет с верного пути. Иногда община может попытаться сбежать от себя самой, но большинство ее членов всегда знают, что ей больше некуда идти, у нее один путь – путь правды. Такие конфликты и их мирное разрешение – верный признак того, что в системе все в порядке.

Я часто наблюдал, как община пыталась поставить кого-то во главе и таким образом избежать необходимости принимать решения. У большинства систем Камня в прежние времена были старейшины, у всех систем Слова есть элдрены.

Аргументы в пользу правителей кажутся столь непреложными, а желание кротов переложить ответственность на других столь велико, что не многим общинам удалось избежать этого пути. Кроты так привыкли, что в их системах есть вожди, что не могут представить себе, как можно без них обходиться, – просто им никогда не приходилось жить без вождей. Они справедливо полагают, что в результате может возникнуть только хаос. Я сказал «справедливо полагают». Но они просто боятся признать, что в истинной общине такой хаос невозможен. Каждого крота там ценят по его заслугам, и он гордится ими. У нас здесь тоже был хаос. Если бы Хенбейн не вынудила нас когда-то отсюда уйти, сомневаюсь, чтобы возникла наша община, – вряд ли мы нашли в себе мужество создать ее. Вот так тьма иногда ведет к свету. Были среди вас такие, кто был недоволен, что я не возглавил общину весной. Но Свод законов, который вы помогли мне написать, запрещает, чтобы кто-нибудь из кротов становился вождем и вел за собой других. Община, идущая этим путем, боится сама себя и разрушает свою сердцевину. А эта сердце-вина заключается в том, что каждый может дать что-то свое, особенное, и его голос должен быть услышан. Кроты не любят жить без вождей, но придется, если только они хотят стать истинной общиной.

Некоторые кроты могут предложить больше, нежели другие, но община должна им напоминать, что, как бы они этим ни гордились, главное – служить тем, кого любишь, и ничто не сравнится с этой честью. По правде говоря, ни один крот не может судить, кто из них одареннее и больше дает общине. В истинной общине все помогают друг другу, учась ценить то, что дают другие, больше собственных даров.

А что же получает сам крот за все эти хлопоты? Гарантированную возможность быть самим собой и веру в то, что другие ему это позволят. Утешение, когда сбился с пути. Радость. Любовь. Свободу, которая нелегко досталась. Чувство гордости.

Когда крот старится и тело его слабеет, а сам он ощущает усталость, он спрашивает себя: что же хорошего было в его жизни? И тогда он думает о других кротах и о тех минутах, когда его принимали таким, какой он есть, и любили. Подумайте о своей собственной жизни, вспомните, какие моменты вы цените больше всего, и вы обнаружите, что так оно и есть. Как это ни странно, в истинной общине крот всегда может оставаться самим собой. Но это нелегко, и община должна всегда быть начеку, чтобы никого не исключить. Я родился с верой в Камень, и я крот-летописец, служащий ему, но больше не считаю, что это единственный путь…

При этих словах послышался удивленный шепот, и Триффану пришлось повысить голос, чтобы перекрыть его. Он продолжил:

– Если это единственный путь, то как же могло случиться, что я встретил так много кротов, воспитанных в вере в Слово, которые научили меня столь многому? Некоторые из них сейчас здесь, с нами. Это Маррам, Сликит, Доддер, Скинт, Смитхиллз и многие другие.

Сейчас большинство этих кротов – последователи Камня, однако в молодости все они поклонялись Слову. Нет, нет, Камень – это всего лишь один из путей, и истинная община, какова бы ни была ее вера, с открытой душой примет всех, даже если они считают, что их путь – единственный. Да, даже и тогда. Душа изменяется, когда перед ней живой пример, а не просто слова. А познать новое можно лишь на опыте. Чтобы служить примером для других, община должна быть открытой. Она все время меняется, подобно тоннелям, меняющимся с каждым новым обитателем. Сколько от него шума! Как мало он может изменить! Но прогоните его – и какими мертвыми вскоре станут эти тоннели!

Некоторые говорят, что великие тоннели Аффингтона были разрушены грайками. Но я, который там был и которого учил сам Босвелл, заявляю следующее: Аффингтон умер задолго до того. И Данктон тоже. То же самое, мне кажется, произошло и с Верном.

Триффан помолчал немного, и кроты то смотрели на него, то переглядывались друг с другом, о чем-то перешептываясь. Он слегка выступил вперед, возможно, чтобы снова привлечь их внимание к тексту, который написал.

– Но конечно, община хороша лишь настолько, насколько хороши те кроты, из которых она состоит. А кротам свойственно ошибаться. Да, свойственно.

Меня воспитали в этой системе Ребекка и мой отец Брекен. Они были уже в преклонном возрасте, и теперь я думаю, что выиграл от этого, хотя до прошлого лета это не приходило мне в голову. Действительно, я не думал о подобных вещах до тех пор, пока Фиверфью не появилась среди нас при свете Звезды Крота Камня и не родила Бичена, который был послан нам Босвеллом.

Итак, мать у Бичена, так же как и моя мать, не так уж молода. Я же взял на себя отцовские обязанности. Этим летом вы разделили со мной эти обязанности, и каждый по-своему дал Бичену очень много.

Он же поделился со мной тем, что вы ему дали, и таким образом помог мне понять это многое, что и позволило написать Свод законов. Рукопись, которую вы видите, и есть Свод законов, и каждый из вас помог мне его создать, каждый из вас.

Триффан произнес последние слова очень медленно, то обводя взглядом кротов, то возвращаясь к тексту.

– Я сказал, что община хороша лишь настолько, насколько хороши ее члены, и это утверждение справедливо и для нашей общины. Почти все мы старики, и нам недолго осталось жить. Многих из тех, кто присутствовал при рождении Бичена, больше нет с нами. Многие из присутствующих здесь не доживут до Самой Долгой Ночи. Я думаю, грядет время перемен, и наша община снова в опасности, как уже не раз случалось в прошлом. Она вскоре может умереть. О да, может. Кто из присутствующих здесь не чувствовал, что наступает тьма? Кто не задрожал, услышав, что случилось с Маррамом и Соррелом у подземного перехода?

Итак, о нашем Своде законов. Ну что же, тут нет ничего нового – ведь Аффингтон тоже жил по Своду законов, позволявших кротам-летописцам проводить свою жизнь в учении и поклонении Камню. Однако их Свод был большим и сложным. Мне кажется, что и у Верна есть Свод законов, правда тайный, негласный. И находится он в лапах Господина или Госпожи Слова, а также группы элдренов, которых они называют Хранителями.

У кротов Данбара, живших в Вене, также был Свод законов, сочиненный самим великим Данбаром, и я его знаю по Вену. Когда мы вернулись сюда, Спиндл записал его по памяти. Я часто заглядывал в рукопись Спиндла, создавая наш Свод законов, и меня поразило то обстоятельство, что многое из того, чем вы делились этим летом с Биченом, было также известно Данбару.

Но наш Свод законов отличается от его Свода одним важным моментом. Его Свод написан для Камня, ритуалы которого помогали создать его форму. Можно подумать, кроты Данбара избрали своим вождем не крота, а Камень. Там община умерла. Кроты забыли, что нужно думать самим. Наш Свод законов предполагает волю Камня, чтобы каждый из нас был перед ним самим собой, а не притворялся тем, чем следует быть.

И наш Свод законов не требует от кротов быть более смиренными и благоговейными перед Камнем, чем друг перед другом. Камень – это они сами как часть общины, стремящейся стать как можно лучше.

Что касается таких Сводов законов, как у Аффингтона и Верна, то наш сильно отличается от них, поскольку у него другая цель. Он должен помочь кротам объединиться в общину и выполнить обязательства перед ней. Это не набор правил, за нарушение которых следует карать.

Отсюда можно заключить, что наш Свод законов несет добро. Он такой же, какой была моя мать Ребекка, – добрый. Она предпочитала подводить крота к тому, что он смог бы сделать, а не выговаривать ему за то, чего не сделал. Подобные ей кроты верят, что те, кто воспитан соответствующим образом, смиренно учатся любить самих себя, и, таким образом, их жизнь полна удивления по поводу того, каковы они. Такие кроты – у самой сердцевины истинной общины.

Вот и наш Свод законов занимается той реальностью, которая здесь, сейчас, а не совершенным миром, который должен когда-нибудь прийти. Вот почему ложь и обман не помогают кроту, а мешают ему и той общине, где он живет. Они маскируют реальность, знать которую нужно всем.

Но чтобы знать реальность и ясно видеть ее, необходима дисциплина, а это тяжело. Вы снова и снова, каждый по-своему, говорили Бичену, что жизнь крота тяжела. Наш Свод законов помогает кроту, показывая, что, как бы тяжела ни была правда, ложь и неясность в конечном счете тяжелее. Они-то и создают тот хаос, которым окружает себя крот и от которого трудно избавиться.

Однако как же нам избавиться от хаоса? Как научиться отдавать все, что имеем, общине, в которой живем? Слово учит, что крот должен искупить то, что сделал неправильно, и только тогда его могут признать достойным. Короче говоря, Слово наказывает крота за то, что он крот, и говорит, что только через наказание и страдание он может спастись.

Наш Свод законов не указывает кроту этот путь, и я не верю, что Камень этого хотел бы. Мы говорим, что ни один крот не совершенен, так что все кроты должны в той или иной степени нести с собой свой хаос. Такова их реальность. Но помочь им покончить с хаосом нельзя через наказание – оно лишь подтверждает, что крот не прав. Нет, нужно учить кротов, что в любой момент они снова могут повернуться к восходящему солнцу, которое является светом Камня, и увидеть, что, потянувшись к нему, они могут моментально отбросить свой хаос.

Этот поворот к реальности – он может отнять целые годы, а иногда требуется всего одна минута – кроты-летописцы в прежние времена называли благодатью. Но мы почти утратили это слово, его значение связано с удивлением и верой, которые также потеряны. Благодать – это состояние, которое не будет с нами вечно. Оно может уйти так же, как приходит, и крот не обретет его снова, если не повернет свой нос к восходящему солнцу еще раз.

Однако мне известно, что многих из вас осенила подобная благодать здесь, в Данктоне, причем без всяких усилий, без Искупления и наказания. Вы завернули за угол и увидели солнце и правду широко открытыми глазами, оставив свой хаос далеко позади. Как же могло случиться, что больные и изгнанные кроты нашли благодать и, покончив с хаосом, обрели общину? Более того, как смогли мы – такие несовершенные, – как мы смогли дать так много Бичену?

Ответ также лежит в Своде законов, который вы помогли мне написать. Многие из нас пришли сюда полные злобы и ненависти. Мы не любили наших соседей, не доверяли друзьям. Мы делали больно другим, поскольку нам самим сделали больно. Вот так начиналась эта община изгоев, и при ее болезненном рождении многие умерли. Однако когда мы остались наедине с Безмолвием Камня и мудрой сменой времен года, которые ежедневно показывают нам, кто мы такие, кем были и чем станем, то потихоньку прекратили бороться за то, чего нам не дано иметь. Некоторые перестали жаловаться, другие нашли покой в скромной норе, третьи обнаружили, что чем больше слушаешь, тем меньше приходится говорить. А многие научились поднимать носы от своих мелких забот и видеть, как восходит солнце каждый день, и познали радость от уверенности, что правда того стоит.

Итак, постепенно мы учились друг у друга, и в нас самих произошло нечто. Мы перестали так упорно сражаться за то, в чем на самом деле не нуждались, и обнаружили, как богата червями почва, которую дал нам Камень. А затем мы постарели, стали медлительнее и… увидели солнце.

В Своде законов, который вы помогли мне создать, об этом много говорится. Путь истины в конечном счете не такой уж тяжелый, а только кажется таким, когда кроты запутываются в собственном хаосе. Однако как же медленно мы учимся не бояться и не стыдиться того, чем являемся, и не грустить по этому поводу! Мы такие же, как восходящее солнце, и поскольку Камень нас знает и видит, каковы мы на самом деле, то можем принять себя без всякой лжи. В этом есть великий покой, и это великий дар нам от Камня. А когда мы полностью примем это, мы откроем Безмолвие.

Все это изложено в нашем Своде законов. Мы это знаем и, как сумели, передали Бичену. Это простые истины, которые слишком часто заставляла нас забывать борьба. Кротовий мир их забыл. Теперь наступает самая долгая зимняя ночь, а он к ней не готов. Она наступает всю нашу жизнь – да, всю жизнь. Однако есть надежда. Словно предчувствуя, что такое время наступит, наши предки создали миф о Кроте Камня, который станет нашим спасителем. Мы полагали, что он будет сильнее нас, мудрее, лучше, могущественнее.

Но когда он пришел, мы увидели, что это самый обычный крот. Он такой же, как мы. Такой же изгой, как мы. Из плоти и крови, как мы. Склонен ошибаться, как мы. Боится, как мы. Босвелл, Белый Крот, носитель Седьмого Заветного Камня, который принадлежит Безмолвию, послал к нам своего сына – Крота Камня – и оказал честь Данктону, поручив его воспитание нам. Мы старались, как могли, и теперь, накануне долгой зимы, должны сделать последнее, что указано в нашем Своде. Мы должны довериться себе и отпустить Бичена.

Нужно предоставить ему свободу покинуть нас, дать ему знать, что мы доверяем ему, – это последний и самый великий дар, который мы имеем, ведь в прощании тоже таится сила. Наш ритуал Середины Лета помог подготовить и нас, и его к расставанию. Теперь пришла пора проститься. Это тот момент, с которым сталкиваются все кроты, у которых есть детеныши, и они должны научится относиться к нему с таким же доверием, как к восходящему солнцу.

Бичен – наша юность, он – свет восходящего солнца, который мы увидели, он – любовь, которую мы отдавали, ничего не прося взамен, он – дар, который мы приносим другим. Как наша община отдавала нам, так мы отдавали ему, и со временем он передаст дух Свода законов, созданного нами, всем кротам.

Его учение, содержащее нашу мудрость, зажжет для кротов свет в великой тьме. Он такой же, как мы сами, и если мы слабы, то он будет слаб, и если нашей силы в нем недостаточно, тогда победит тьма. Что касается этого Свода законов – слабого отражения того, что мы вложили в сердце Бичена, – то его можно поместить туда, где великий летописец Спиндл спрятал тексты, написанные нами при его жизни.

Если Камню будет угодно, чтобы кротовий мир пережил мрачную зиму сомнений, то когда-нибудь эти тексты найдут другие. Величайшей мечтой моего брата Комфри было, чтобы детеныши или внуки тех, кто покинул когда-то Данктонский Лес, вернулись. Я молюсь, чтобы именно так и было и чтобы они нашли этот Свод законов и, хорошо изучив, открыли для себя уже открытые нами истины. Мне не известно, где тайник Спиндла, но Мэйуид знает. Он выберет крота, который вместе с ним отнесет туда Свод законов, чтобы кто-то еще знал.

– О практичный патриарх, я уже выбрал! – заявил Мэйуид. – Этот крот – Бэйли.

– Но… – начал было Бэйли.

– Да, это именно Бэйли! Разве не все мы с этим согласны? – На его слова ответили одобрительным гулом. – Община решает, и господа и дамы действуют как один крот! Невероятно. Похоже, оптимизм Триффана не лишен оснований. Превосходно!

Триффан улыбнулся и поднял лапу:

– Я должен сказать еще одну последнюю вещь, и, если я слишком уж похож на вождя, который сам себя назначил, немедленно урезоньте меня. Пусть Бичен покинет нас завтра. Пусть добрый Мэйуид проводит его, а Сликит пойдет вместе с ними. Да поможет нам Камень, и этого будет достаточно, чтобы Бичен в целости и сохранности выбрался из Данктона.

А у нас, остающихся здесь, будет новая задача: выдержать, собрав воедино всю волю общины, те испытания, которые ждут нас впереди. Однажды, когда сюда пришли грайки, я сбежал. Теперь мне бы хотелось, чтобы я этого не делал. Основная мысль нашего Свода законов заключается в том, что ни один крот не выигрывает, сбегая от тьмы.

Вернувшись сюда со Спиндлом, я сказал ему, что никогда больше не уйду. И сейчас я этого не сделаю, хотя все говорит за то, что скоро на нас снова могут напасть грайки. Вот какова будет наша задача, наша величайшая задача, хотя мы уже стары: мы встретим кротов Слова так, словно они – наша возвращающаяся родня. Не будем их бить. Не причиним им вреда. Мы покажем им, кто мы такие – община, которая борется лишь за то, чтобы в себе самой лелеять любовь и веру в Камень.

Мы ощутим страх. Нам могут причинить вред. Нас вполне могут убить. Но если кто-нибудь из присутствующих знает лучший путь, чем просто оставаться самими собой, когда придут грайки, пусть он об этом скажет.

Никто не произнес ни слова.

– Тогда завтра, на рассвете, при восходящем солнце, мы проводим Бичена на юго-восточные склоны, а оттуда по опасному пути, через дорогу ревущих сов, которую знает Мэйуид, он вместе со Сликит уведет от нас Бичена. После этого их всех поведет Камень.

Больше Триффан ничего не сказал. Опустившись на передние лапы, он поел и побеседовал со многими, кто подходил к нему в тот долгий вечер и ночь. Все это время вместе с ним были Бичен и Фиверфью, и многие подходили и дотрагивались до них.

Было еще темно, когда кроты медленно пошли по лесу – одни по тоннелям, другие поверху. Наконец они добрались до опушки леса, находившегося на юго-востоке.

Дорога ревущих сов была тихой, лишь изредка по ней что-то проносилось. Ветер шумел в подлеске, облетали листья с буков; перед самым рассветом, когда небо начало светлеть, Мэйуид с Бэйли вернулись из Древней Системы, где они прятали текст.

Они подошли к Бичену, по обе стороны которого стояли Триффан и Фиверфью, и присоединились к ним. То же самое сделали Скинт и Смитхиллз, Сликит и Маррам, и тут кроты увидели, что все семь опекунов Бичена, которые во время его рождения собрались у Данктонского Камня, снова окружили Бичена.

На востоке начало восходить солнце, и во всем кротовьем мире занялся рассвет.

– В дни Аффингтона, – произнес Триффан, – стало традицией в Священных Норах, чтобы произносилось благословение, когда крот-летописец отправляется в путешествие по кротовьему миру. Итак, сейчас я прочитаю для Бичена это древнее благословение Камня, прочитаю с любовью, которую мы все здесь ощущаем.

Повернувшись к Бичену, он положил свою большую лапу на правую лапу молодого крота и в предрассветной тишине произнес такие слова Камня:

Миром силы твоей да направь его.

И да пребудет с ним милость Белого Крота,

Дабы целым и здравым в родную вернулся нору.

Когда кроты и все опекуны, кроме Мэйуида и Сликит, попрощались с Биченом, на склонах под ними заблестела под солнцем утренняя роса.

Бичен повернулся к Триффану и Фиверфью. Старый Триффан пылко обнял своего ученика, крепко сжав его плечи. Последней с ним прощалась Фиверфью. Она просила его никогда не забывать, что его «сильно любят, ош-шень любят».

Затем Мэйуид и Сликит увели Бичена, а Бэйли немного проводил их вниз по склону. Солнце стало светить ярче, так что кротам, смотревшим им вслед, пришлось прищуриться. А когда солнце поднялось настолько высоко, что опять стали видны склоны, Сликит, Мэйуид и Бичен уже исчезли из поля зрения кротов.

Единственное, что они смогли разглядеть, – это дорогу ревущих сов и следы ушедших на росистой траве на Лугах. А там, внизу, застыл Бэйли, приподнявший правую лапу.

За ними шумел ветер в больших деревьях, несколько листьев слетело вниз, на склоны. Один за другим данктонцы повернули назад, к лесу, в свои тоннели, готовиться к предстоящему великому испытанию.

Глава семнадцатая

Однако лето все еще не покидало Шибод, вопреки ожиданиям, что оно уйдет отсюда в первую очередь. Над горами простиралось ясное небо, а легкий ветерок лишь ласкал. Казалось, еще несколько славных деньков отпущено Шибоду, которому особенно нужны будут воспоминания о лете во времена грядущих испытаний.