Текст книги "Религия"

Автор книги: Тим Уиллокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 47 страниц)

На севере, позади изрезанной шрамами горы Скиберрас, над раковиной форта Святого Эльма трепетало алое с белым крестом знамя рыцарей. На заливе Марсамшетт остатки турецкого флота отчаливали от берега и направлялись на север, в сторону залива Святого Павла. Они оставили по себе десятки подожженных галер, потому что на них не было больше ни матросов, чтобы управлять ими, ни пассажиров, чтобы отбыть на них прочь. Вся гавань была затянута черным дымом, будто бы море вскипело вдруг серой, и, когда весь этот призрачный флот догорел и ушел на дно, к небу взмыло гигантское облако белого пара, и обрывки парусов белыми перьями усеяли берег; хотя ни один живой человек не видел до сих пор ничего подобного, никто из троих не произнес ни слова, потому что никто из них не ощутил удивления, ибо в аду больше не осталось ничего, способного удивить таких, как они.

Три всадника поехали дальше, оставив эту terra damnata за спиной, и Гуллу Кейки повел их на север, к краю хребта Наш-Шар. Оттуда доносились до них звуки битвы, последней битвы, еще более бессмысленной, чем все предыдущие, которая должна была наполнить воды залива Святого Павла телами новых покойников.

* * *

На гребне холма они увидели рыцаря-командира прибывшего подкрепления, Асканио де ла Корна. От взволнованного адъютанта Тангейзер узнал последние новости.

Турецкая армия – все еще насчитывающая тридцать тысяч человек, включая обслугу, но испугавшаяся двадцати тысяч свежих сил христиан – почти все предыдущие сутки была занята погрузкой на транспорты и галеры флота Пиали. Этим утром, перед рассветом, разведчики-сипахи из отряда Сари Бейрака сообщили, что христианское подкрепление на самом деле составляет меньше половины указанной цифры, и Мустафу охватил один из тех приступов гнева, которыми он славился. Твердо вознамерившись извлечь долю славы из грядущего бедствия, он тут же высадил на берег залива Марсамшетт девять тысяч лучших воинов из того, что у него оставалось, и лично повел их маршем к хребту Наш-Шар на битву. Пусть это и делалось в припадке гнева, но славная победа могла бы настолько поднять дух турецкой армии, что Мальта была бы завоевана, несмотря ни на что. Корабли Пиали прошли вдоль побережья и бросили якоря в заливе Святого Павла, к берегу которого могла бы отступить армия в случае катастрофы.

Катастрофа и разразилась там, куда Мустафа привел своих воинов.

Между хребтами Наш-Шар и Вардижа, растянувшись на милю к северу, открывалась Бингемская котловина, начинающаяся узкой расселиной и расширяющаяся к заливу. На заре испанская пехота де ла Корны и рыцари ордена, только что прибывшие с Сицилии, спустились в котловину с холма, чтобы ответить на последний выпад турок. И в это же самое время кавалеристы де Луньи выехали из Мдины по дороге на Мгарр, идущей по холмам, и зашли с запада, чтобы атаковать колонну Мустафы с фланга. После часа яростной схватки измотанная турецкая армия отступила и побежала к заливу.

Тангейзер окинул взглядом перспективу. Простоявшая заброшенной все долгое лето, Бингемская котловина представляла собой широкую долину с выжженной травой и полями. Некогда житница острова, теперь эта котловина превратилась в залитую кровью арену, усеянную сотнями покойников, ковыляющими ранеными и десятками бьющих в предсмертной агонии ногами лошадей. Долина коробилась в жарком мареве, словно меланхолический ландшафт геенны. Тангейзер гадал, сумел ли Орланду преодолеть его.

Если сумел, значит, он на заливе Святого Павла, который едва ли являлся сейчас более безопасным местом. Залив был черен от множества галер и лодок, его воды пенили весла баркасов, отчаянно старающихся перевезти солдат обратно на корабли. По берегу беспорядочно метались тысячи людей. На плоской оконечности долины перед заливом и на невысоких холмах, закрывающих берег с юга, доблестный арьергард сдерживал мощный натиск христиан, отвоевывая для товарищей время. Вдоль всей этой линии, над которой стояли густые столбы мушкетного дыма, бушевала рукопашная. Среди поднятых турецких штандартов Тангейзер узнал санджак-и-шериф и, в самом центре, штандарт Мустафы. Упрямый престарелый генерал и его гарибы – хранители знамени пророка – будут последними, кто погрузится на корабль. Справа стояли одетые в доспехи янычары Зирхли Нефера. Алжирские мушкетеры Хассема растянулись вдоль холмов. А на противоположном конце строя, слева от Мустафы, упираясь в залив Салина, развевались желтые знамена Сари Бейрака. Кавалерийское подразделение Аббаса.

– Только посмотри на них, – произнес Борс. Могучий уроженец Карлайла сидел на коне, положив на колени дамасский мушкет. Кажется, он говорил о турках. – Сколько доблестных воинов было впустую загублено на этой скале.

– Сегодня мы здесь не ради турок, – сказал Тангейзер.

Борс ответил:

– Я знаю, кому мы хотим пустить здесь кровь. – Он заморгал и отвернулся, словно ощущал себя уже не тем человеком, каким был когда-то. Потом он снова повернулся к Тангейзеру. – Я рассказал ему все!

– Я и сам рассказал бы, – заверил его Тангейзер. Он уже слышал историю о голове Сабато Сви. – Но это никак не повредило, он просто получил ту веревку, из которой сам себе связал петлю.

Его слова не утешили Борса. Он взглянул вниз, на окровавленную долину, на бурно кипящее по всей котловине побоище.

– И где мы его найдем?

Тангейзер обернулся к Гуллу Кейки, который наблюдал за уничтожением цвета турецкой армии с гораздо большей радостью, чем его спутники. Тангейзер махнул рукой.

– Желтые знамена, – сказал он. Гуллу кивнул. – Мы сможем добраться до них быстро, не пробиваясь через сражение? Если Орланду здесь, он будет с ними.

Гуллу направил свою лошадь вниз по склону, Тангейзер повернулся к Борсу.

– Там мы найдем и Людовико.

Борс двинул лошадь вслед за Гуллу Кейки.

– Борс! – позвал Тангейзер.

Борс остановился. Тангейзер подъехал ближе. И сказал:

– Usque ad finem.

Он протянул руку. Борс взял его руку и крепко пожал.

Они поехали вслед за Гуллу на север, вниз по гребню холма в сторону залива Салина. Море справа от них было белым от отраженного света. Отряды Пиали патрулировали только берег. Когда хребет опустился в узкую седловину, за которой начался пологий спуск к волнистым холмам, грохот битвы сделался громче, дым от горящего пороха разъедал им глаза. Они проезжали мимо людей с чудовищными ранами, с отсеченными конечностями и стрелами, торчащими из животов, которые доползли сюда, чтобы умереть. Они провели своих лошадей в какой-то сотне футов от общей свалки, и Тангейзер внимательно рассмотрел бушующий рядом хаос.

Целое войско tercios – должно быть, не меньше полутора тысяч – осаждало турецкие ряды с алебардами и копьями, пока пять mangas[116]116
  Здесь: толпа, большой отряд (исп.).


[Закрыть] аркебузиров с почерневшими ртами две сотни человек в каждой, прекрасно защищенные колючим частоколом колющего оружия, – держа патроны в зубах, отмеривали порох, заряжали и выстреливали; ряды их постоянно сменяли друг друга, они поливали врага продольным огнем, сеявшим смерть в турецких рядах. Напуганные, лишившиеся всадников лошади брыкались и бросались из стороны в сторону, носясь по полю, топча кричащих раненых копытами. Насколько мог судить Тангейзер, турецкие кавалеристы, теснимые копейщиками-христианами, сражались по большей части пешими.

На пологом спуске в котловину, в двух сотнях ярдов от главного сражения, несколько сотен конных рыцарей выстроились в клин и теперь, выставив перед собой копья, двинулись на левый фланг турок. Испанские пехотинцы ощутили, как дрожит под всадниками земля, и sergento mayor[117]117
  Старший сержант (исп.).


[Закрыть] проревел приказ, который был тут же подхвачен abanderados.[118]118
  Знаменосец (исп.).


[Закрыть] Гениальность войска tercios состояла в слаженности действий копейщиков и аркебузиров каждого подразделения. Подчиняясь взмахам синих и зеленых флажков сигнальщиков, они отошли назад от строя турок, разворачиваясь, словно две открывающиеся створки гигантских ворот, стрелки прикрывали огнем образовавшийся разрыв, и в эту все расширяющуюся брешь с грохотом ворвался клин рыцарей. Они пропахали строй турок холодной сталью и ворвались в задние ряды. Пока всадники истребляли турок по всей котловине, отряд копейщиков – сотня рядов по шесть человек в каждом – прошел через разорванный строй и принялся теснить Сари Бейрака, загоняя его в море.

Тангейзер повернулся к Гуллу Кейки и потянулся рукой к пистолету с колесцовым замком.

– Ты жди здесь, если хочешь посмотреть на своего будущего правнука.

Зрелище истребления турок сильно занимало Гуллу, и он, кажется, был только рад подчиниться. Тангейзер сунул пистолет за пояс и выхватил меч, Борс раздул запальный фитиль дамасского мушкета. Они спустились с кручи и рванулись во все расширяющийся разрыв в строю бойцов. Земля была сплошь усеяна павшими турками, и лошади отыскивали среди них дорогу с изяществом танцоров. Пока Тангейзер с Борсом обходили сзади копейщиков, зажатые с двух сторон мусульмане отступили к выходу из котловины. Непоколебимый Мустафа лично стоял в центре своего войска, а арьергард продвигался к берегу залива Святого Павла.

В отчаянной попытке соединиться с ним остатки отряда Сари Бейрака – почти вырезанного – снова оседлали коней, чтобы пробиться в закрывающуюся брешь между котловиной и заливом Салина. Пока копейщики неукоснительно сужали проход, через который могли спастись кавалеристы, mangas аркебузиров осыпали их пулями, а конные рыцари атаковали с праведной яростью. Почва сделалась вязкой от крови, в горле першило от стоящего в воздухе порохового дыма и пыли. От звука труб, боевых кличей, ружейных залпов и пронзительного ржания лошадей с перерезанными сухожилиями и вспоротыми животами Бурака пробивала дрожь, и Тангейзер, чтобы успокоить, шептал ему на ухо газель. Он внимательно всматривался в затянутое дымом поле боя и не видел ни одного знакомого лица. Тангейзер заставил Бурака подойти ближе, поднялся на стременах и двинулся вдоль строя. Где, во всей этой свалке, может быть Орланду?

* * *

Переживший буйное помешательство последних дней форта Сент-Эльмо, Орланду сумел сохранить самообладание во время отступления. Но все-таки битва за Сент-Эльмо была ограничена горой камней, а неожиданные повороты в ходе сражения на открытой местности требовали от Орланду всей его сообразительности. На его попечении находились три запасные лошади, и он с самого рассвета держал их за уздечки. От стоящего вокруг грохота и смятения даже специально обученные лошади постоянно пугались, и Орланду приходилось тратить почти все силы на то, чтобы успокоить их. Он снова и снова повторял на ухо лошадям шахаду, уверенный, что звуки знакомой арабской речи помогут им. По большей части это действительно помогало, но он был покрыт синяками с головы до пят и уже сбился со счету, сколько раз ему удавалось избежать удара в голову.

Другим конюшим повезло меньше. Орланду видел, как двое упали без сознания, а третий получил пулю в лицо. Из оставшихся после них лошадей Орланду пополнял свои запасы, потому что время от времени к нему, пошатываясь, подходил какой-нибудь лишившийся коня кавалерист и забирал свежую лошадь из тех, что у него имелись. Некоторые уезжали без седел, некоторые приносили седла с собой. Мучения лошадей, павших в битве, были чудовищны и вызывали у Орланду большее сострадание, чем крики людей. Лошади барахтались в озерах крови, покалеченные и ничего не понимающие, или носились по полю, ослепленные и обезумевшие, или ковыляли по долине, волоча за собой вывалившиеся клубки желтых внутренностей, которые разматывались у них между задними ногами.

Орланду уже не раз задумывался, не сбежать ли ему в Эль-Борго, но удобного момента так и не представилось, и он болтался из стороны в сторону, словно поплавок на багровой волне. Большую часть времени он не мог определить, где тут передние ряды, а где задние, и попытка бегства, скорее всего, закончилась бы смертью. Янычары Сари Бейрака дрались как сорвавшиеся с цепи демоны, но их потери были очень велики из-за мушкетного огня. Орланду старался не выпускать из виду штандарт Аббаса, но он исчезал, как казалось, на целые часы, каждый раз, когда свирепый турецкий генерал предпринимал атаку за атакой в самую середину строя христиан.

Казалось, теперь остатки желтых знамен попали в кольцо на берегу залива Салина. Широкая арка дыма и конные воины не давали Орланду увидеть, что именно происходит, но он старался не обращать внимания на смятение, держать в узде свои страхи и сохранять ясность ума. Как сделал бы Тангейзер. У Орланду осталась на попечении всего одна лошадь, он закрывал ей глаза брошенным флагом и нашептывал в ухо: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк Его». Рыцари, насколько он мог видеть, никому не давали пощады. Если они прорвутся, они прикончат его точно так же, как любого другого турка. Орланду поглядел на воду в сотне футов отсюда и составил план. Он остановился и стянул с себя сапоги. Трава под ногами была чистой и прохладной. Лошадь он не бросит, пока не бросит. Но если ее кто-нибудь заберет или же битва подойдет слишком близко, он побежит к морю и уплывет. Никто не станет преследовать его вплавь, а он, если возникнет такая необходимость, может держаться на воде часами.

Не успел он как следует обдумать свои движения, как группа разгоряченных рыцарей прорубила себе дорогу через ряды турок и понеслась прямо на него. Их возглавлял человек, одетый в удивительные черные доспехи, сверкающие на солнце, словно жидкий обсидиан. Несмотря на то что вокруг было полно иных мишеней, эти всадники неслись на Орланду, словно он был единственным турком, чьей крови они желали. Орланду сбросил с себя шлем, выпустил поводья лошади и помчался, спасая свою жизнь, к заливу. На бегу он сорвал с себя и выбросил рубашку. Он слышал грохот копыт и сопение животных. Он высоко поднимал колени, пока мчался по песку, перенеся свой вес вперед и размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Когда волны были уже совсем близко, он услышал сзади гулкий голос:

– Орланду!

Его имя отдалось эхом в мозгу, когда ноги уже коснулись воды. Орланду не стал останавливаться. Он замедлил бег, когда волна дошла до коленей, но продолжал двигаться вперед.

– Орланду!

Он рискнул оглянуться через плечо, так и не остановившись.

Черный рыцарь подъехал к самой воде. Он держал свой меч за лезвие, высоко подняв рукоять, будто распятие. Свободной рукой он звал его к себе. Лицо, которое виднелось под шлемом, было худощавым и смелым, глаза черные, как и его доспехи, и такие же блестящие. Орланду не знал этого человека, но это был рыцарь Религии. Орланду развернулся, по-прежнему продолжая пятиться в море. Три других рыцаря встали позади первого, расположившись защитным полукругом. Черный рыцарь снова позвал его и заставил коня войти в мелкую волну.

– Орланду! Я брат Людовико из Итальянского ланга! Мы приехали за тобой! За тобой, мой мальчик! Чтобы отвезти тебя к матери!

Орланду остановился; вода уже доходила ему до пояса и плескала на грудь. Черный рыцарь спешился. Он оказался огромным. Он двинулся к нему. Затем остановился. Орланду видел, что глаза рыцаря мокры от слез. Рыцарь поднял свой развернутый меч к небесам.

– Хвала Тебе, Господь мой, Иисус Христос – Людовико опустил меч и посмотрел на Орланду. И кажется, чувства снова переполнили его, и теперь слезы открыто покатились по щекам. Он протянул руку. – Подойди ко мне, мальчик мой, и дай мне тебя обнять.

Орланду был слишком смущен, чтобы не подчиниться ему. Он побрел обратно к берегу и остановился перед своим спасителем. Тот в самом деле был громадный. Такой же высокий и широкий, как Тангейзер. Закованная в сталь рука обхватила плечи Орланду и прижала к нагруднику. Доспехи были горячи и испачканы запекшейся кровью. Орланду посмотрел во влажные глаза рыцаря и снова увидел то, что однажды уже видел в глазах Тангейзера. Это была любовь.

– Идем, – сказал Людовико, отпуская его. – Нам пора выбираться из этого котла. Наша роль уже сыграна. Свою роль в делах еще более славных нам только предстоит сыграть.

Людовико взял свою лошадь под уздцы, и они пошли на берег. Молодой рыцарь с одним глазом протянул Орланду поводья арабской лошади, бывшей на его попечении, а Людовико придержал ее, пока Орланду забирался верхом на неоседланную спину. Людовико тоже сел верхом. Четыре рыцаря образовали вокруг Орланду защитный кордон. Он ощутил, как дрожь прошла по спине. Он был смущен не меньше, чем раньше, но происходящее было просто чудесно. Все стало еще чудеснее, когда Людовико вынул из ножен запасной меч, притороченный к его седлу. Он протянул его Орланду.

– В Мдину, – сказал Людовико.

Орланду сжал бока арабской лошади коленями и поскакал в сторону поля боя, а четыре благородных рыцаря ехали вплотную к нему.

* * *

Тангейзер всматривался в бедственную картину без всякого результата. Как это всегда случается на поле боя, моменты наивысшего напряжения перемежались моментами неожиданного застоя. Снаряженные так, как были снаряжены эти воины, а в живых оставались только облаченные в самые полные доспехи, они не могли драться долго, не делая передышек. Кони, как и люди, останавливались, раздувая ноздри и неуклюже расставляя передние ноги, чтобы отдышаться, время от времени рыцари, убитые жарой, падали навзничь в своих раскаленных, как печи, доспехах. Треугольный клочок земли отделял воды залива Салина от залива Святого Павла, и, пока беспорядочная масса сражающихся неумолимо, ярд за ярдом, сдвигалась в сторону берега, в ней то и дело возникали просветы. Через один из таких просветов Тангейзер увидел, как Аббаса бен-Мюрада выбили из седла.

Лошадь Аббаса упала вместе с ним, забилась, силясь подняться на ноги, и ударила копытами своего бывшего седока. По бокам от Аббаса упали знаменосец полка и еще два офицера, сраженные пулями того же самого залпа. Тангейзер развернул Бурака.

– Матиас!

Тангейзер обернулся. Борс указывал вдоль строя дулом дамасского мушкета. Через очередной просвет в постоянно меняющейся линии фронта, в двух сотнях футов от них, из задних рядов дерущихся на равнину вырвалась группа из пяти всадников. Их лошади были в пене, едва ли не загнанные. Кавалькада поехала через котловину к узкому выходу из нее. На возглавлявшем ее рыцаре был потрясающий черный нагрудник работы Негроли. Три рыцаря, ехавших позади, вместе с ним образовывали ромб, и в центре этого ромба скакал Орланду.

Он был раздет до пояса и восседал гордо, как бойцовый петух.

Тангейзер посмотрел на Аббаса. Тот стоял, покачиваясь, среди мертвых тел, опираясь на древко желтого штандарта, зажатого в руках. На него надвигался конный рыцарь. Аббас наклонил древко, уперев его нижний конец в землю и прижав ногой, и уколол лошадь в грудь заостренным наконечником штандарта. Он неловко отодвинулся в сторону, когда конь с всадником рухнули на землю, и упал на одно колено, поднял обагренный меч и опустил на упавшего рыцаря, собрав последние силы. В тридцати футах позади него возник еще один рыцарь с явным намерением прикончить Аббаса.

Тангейзер убрал меч в ножны и обернулся к Борсу:

– Поезжайте за ними, но в бой не вступайте. Я вас нагоню.

Борс кивнул и рванулся вперед. Тангейзер оттянул назад рычаг на пистолете, укоротил поводья, и Бурак взял с места в галоп. Тангейзер поднялся на стременах, врываясь в просвет в строю и несясь к Аббасу, сокращая расстояние между ними, но рыцарь, выставивший перед собой копье, точно так же несся с другой стороны. Аббас поднялся рядом со своей жертвой и, поворачивая голову, заметил, что на него мчатся сразу двое убийц. Он поднял меч, готовясь ответить на вызов Тангейзера, и Тангейзер подцепил большим пальцем ремешок шлема под подбородком и сбросил с головы шлем. Когда их разделяло всего тридцать футов, Аббас заморгал, узнавая Тангейзера, а тот указал пистолетом ему за спину. Нетвердо держась на ногах, как сильно ударившийся человек, Аббас развернулся навстречу несущемуся на него копью. Тангейзер выпустил поводья Бурака и пригнулся к шее коня, готовясь к прыжку. Бурак перелетел через кучу мертвецов слева от Аббаса, ничего не задев, и приземлился, не теряя аллюра. Рыцарь, несущийся на Аббаса, удивленно повернул голову. Оказавшись в десяти футах от него, Тангейзер прицелился и выстрелил рыцарю в грудь.

Стальная пуля пробила нагрудник, и рыцарь завалился назад, на луку седла, его копье описало широкую дугу и упало, когда конь понес. Тангейзер мягко натянул поводья, призывая Бурака остановиться, и развернулся. Рыцаря бросило вперед. Аббас махнул сверкающим клинком перед носом у несущегося коня, конь свернул в сторону, и, когда всадник вывалился из седла на землю, его рука запуталась в поводьях, натягивая их, после чего конь остановился. Аббас упал на колени и оперся на меч.

Тангейзер спешился рядом с ним. Аббас был так густо залит кровью, что было невозможно разглядеть его раны. Он поднял голову.

– Ибрагим.

– Отец, – отозвался Тангейзер. – Все будет хорошо.

Он поднял Аббаса на ноги и прислонил его к боку Бурака. Потом присел и подставил руки под ногу Аббаса.

– Давай вместе.

Тангейзер поднял его, а Аббас закинул ногу, сумел сесть в седло и привалился к шее Бурака, обхватив ее обеими руками. Тангейзер взял уздечку.

– Молись, – сказал он. – Прочти Ад-Дарият.

Пока Тангейзер вез Аббаса к замершей на месте лошади рыцаря, они произносили суру вместе:

– Клянусь ветрами, что веют, рассеивая прах, тучами, несущими бремя дождевой воды, кораблями, плавно скользящими по морю, ангелами, распределяющими веления Аллаха, обещанное вам истинно осуществится. Воистину, суд праведный грядет!

Тангейзер склонился над павшим рыцарем. Красная пена пузырями выходила из его ноздрей, борода блестела от крови. Рука зацепилась за поводья коня; Тангейзер наступил на его руку и высвободил поводья. Он сел верхом на боевого коня, и тот поднялся под ним на дыбы, но Тангейзер сжал коленями его бока и усмирил животное; Бурак подошел ближе, и его присутствие, кажется, успокоило другого коня. Аббас цеплялся за короткую льняную гриву, теперь его губы шевелились, не произнося ни звука. Тангейзер взял Бурака за поводья, и они все вместе двинулись обратно в котловину.

Тангейзер поглядел на юг и увидел отряд Людовико, проделавший уже половину пути через долину к выходу из котловины. Орланду в безопасности. Немного позади и левее отряда двигалась еще пара всадников: Гуллу Кейки и Борс. Поскольку в котловину все время въезжали и выезжали курьеры де ла Корны, только что прибыл новый отряд рыцарей из Эль-Борго, то при общем столпотворении из раненых, конных и пеших никто не обратил ни малейшего внимания ни на один из уехавших отрядов. На севере битва переместилась к поросшим травой склонам и уступам из песчаника, обрамлявшим залив Святого Павла. Дальше были сбившиеся в кучу лодки и долгий путь домой, в Золотой Рог.

Тангейзер заставил коней идти рысью, он обогнул христиан с тыла, там, где Сари Бейрак продолжал с боем отступать. Между этим клочком земли и местом главной битвы протянулся участок долины, где схватка шла не так яростно, и Тангейзер направился туда. Они проехали через широкий круг, где велась битва, словно существа, занесенные каким-то волшебством в чужой сон, потому что никто, как показалось, не заметил их, никто не преградил им путь. Лошади высоко поднимали ноги, перешагивая через тела, загораживающие дорогу, и среди этих последних Тангейзер не заметил ни одного раненого мусульманина, потому что накатывающие волны христиан прикончили всех. Они прошли через разорванный строй и добрались до берега залива, где пятнадцать тысяч человек сцепились в рукопашной на миле песка.

По всему берегу рассыпались турки, пытающиеся погрузиться в лодки. В некоторых местах сражающиеся заходили в волны, и прибой окрашивался алым, накатывая на ноги солдат. Янычары, сидящие в баркасах, которые отходили к кораблям, стреляли в mangas, выстроившиеся на склонах, а пушки с галер метали ядра в христианских копейщиков. Сражение будет идти еще не один час, но единственный вопрос – сколько покойников оставят турки, отступая. Тангейзеру было уже все равно. Он проталкивался через толпу, боевой конь плечами отодвигал в стороны народ, с величественно-насмешливым видом наступая на тех, кто упал.

– Агаси Сари Бейрак![119]119
  Командир Сари Бейрак! (тур.)


[Закрыть] – выкрикивал Тангейзер, и ряды людей расступались, когда они видели, что он везет за собой окровавленного генерала.

У кромки воды шла погрузка на три баркаса. Тангейзер соскочил на землю и подошел к Аббасу. Глаза Аббаса от боли превратились в узкие щелки. Он просто соскользнул с седла на руки Тангейзера. Тангейзер понес его к отмели, сын, оберегающий отца. На корме второго баркаса Тангейзер заметил Сали Али, который, кажется, руководил погрузкой, потому что он направлял пистолет на лезущих в воду людей, отчаянно желающих попасть на борт.

– Сали! – окликнул Тангейзер.

Корсар тотчас узнал его. Глаза его широко раскрылись, когда он увидел у него на руках генерала. Тангейзер побрел к баркасу.

– Обработай раны аги, – сказал Тангейзер Сали. – Ты озолотишься, если он выживет.

Несмотря на царящую вокруг анархию, Сали мигом почуял источник немалых денег – а заодно и немалой славы, текущих ему прямо в руки. Он коснулся рукой лба в знак приветствия и помог Тангейзеру погрузить Аббаса в лодку. Сали крикнул гребцам, что они отчаливают сейчас же, и те опустили лопасти весел в воду.

Тангейзер стянул с запястья свой драгоценный золотой браслет и закрепил львиные головы на руке Аббаса. Аббас открыл глаза, Тангейзер взял его руку, пожал и произнес:

– «Я пришел на Мальту не за богатствами и не за славой, а ради спасения своей души».

Аббас в ответ тоже пожал ему руку; пальцы его совсем ослабли. Он поднял голову и поглядел Тангейзеру в глаза. Тангейзер видел в его глазах невысказанную муку. А за этой мукой крылось беспокойство за его судьбу.

– Мой сын, – сказал Аббас, – нашел ли ты спасение среди неверных?

– Я нашел тебя, – ответил Тангейзер. – И еще я нашел любовь. В этом и состоит спасение.

– Значит, ты не едешь со мной, – сказал Аббас.

Тангейзер почувствовал, как боль уколола сердце. Он улыбнулся и покачал головой.

– Нет, отец. Не в этот раз.

Аббас улыбнулся в ответ.

– В этот раз я отправляюсь в Золотой Рог без тебя.

– Но только телом. Душой я вечно буду рядом с тобой. Как и ты вечно останешься со мной.

Аббас в последний раз сжал его руку. Он сказал:

– Аставда Окмаллах.[120]120
  Да сохранит тебя Бог (араб.) – принятая у мусульман формула прощания.


[Закрыть]

– Ассалам алейкум, – отозвался Тангейзер. – Фи иман Алла.[121]121
  В Бога веруем (араб.).


[Закрыть]

Тангейзер выпустил его руку, и Аббас упал на колени Сали. Тангейзер шагнул назад. Он смотрел, как баркас отходит по волнам с кровавыми барашками, унося Аббаса бен-Мюрада, лежащего на носу. Потом он развернулся, сел на Бурака и поскакал через толпу прочь от берега, предоставив другим доводить до конца последнюю битву; его ждала собственная последняя битва.

* * *

Суббота, 8 сентября 1565 года – Рождество Пресвятой Богородицы

Ущелье Наш-Шар – высоты Коррадино

В самом узком месте дорога между горами была почти полностью перегорожена мертвыми телами. Те раненые турки, которым удалось доползти сюда, были здесь же и перерезаны, а пешие испанцы – около дюжины – снимали с покойников золото и украшения. Когда Тангейзер проехал мимо, они подняли головы, и их лица светились счастьем, как у детей, застигнутых в разгар игры. Тангейзер выехал из узкого ущелья на открытое место и двинулся по равнине; в дымной мгле впереди он увидел трех боевых коней без всадников, щиплющих пожелтелую траву, и безысходное отчаяние охватило его. Сирокко гнал по дороге клубы пыли, и в искажающем картину жарком мареве, которое поднималось от обожженной солнцем земли, кони показались огромными, как башни, и уродливыми, как фантастические чудища, собранные из плохо подходящих друг к другу частей. Четвертая лошадь была привязана у дороги в тени чахлого дерева, под стволом которого сидели два человека. Тангейзер уговорил Бурака перейти на легкий галоп, и, когда он подъехал ближе, его отчаяние только усилилось.

Пара распластанных тел, закованных в доспехи, лежала, поджариваясь под полуденным солнцем. Первым был Бруно Марра. Кровь сочилась у него из ушей и глазниц, разрубленный шлем так глубоко засел в черепе, что потребуются инструменты, чтобы снять его. Нагрудник второго рыцаря все еще поднимался и опадал. Из его паха торчало древко сломанного копья. Этот человек оказался Эскобаром де Корро. Тангейзер склонился над ним, вытащил меч, и Корро поднял на него глаза. Лицо кастильца подрагивало от усилий – он пытался сдержать крик, потому что не хотел доставить врагу подобного удовольствия. Больше на лице его не отражалось ничего интересного; Тангейзер перерезал ему горло и подъехал к дереву.

Гуллу Кейки держал турецкую флягу с водой у рта Борса; англичанин сделал большой глоток, потом выплюнул воду на ладонь и обтер лицо. Гуллу, кажется, не пострадал, и Тангейзер был благодарен хотя бы за это. Борс сидел с непокрытой головой, волосы его сбились в колтуны и завивались кудрями от пота, а на голове и лице виднелись многочисленные порезы. Его левая рука была наполовину отрублена от плеча, кость и похожие на усики сухожилия виднелись в зияющей ране. Из-под кирасы Борса натекла целая лужа крови, стынущей у него на бедрах. Под правой его рукой стоял дулом вверх мушкет, украшенный серебром и черным деревом, – словно Борс собирался опираться на него, как на посох, в грядущем загробном мире.

Тангейзер опустился на корточки рядом с ним, и Борс улыбнулся.

– Всего один покойник из четырех? – спросил Тангейзер. – Должно быть, проведя в той дыре столько дней, ты ослабел не только головой, но и телом.

– Время покажет, что я могу претендовать на троих, но увидишь это только ты, – проворчал Борс.

– Троих?

– Черный монах тебя уже не побеспокоит. В конце концов я все-таки сумел пробить этот чертов доспех Негроли. Стальная пуля, двойная порция пороха, стрелял я со ста шагов.

– Так вся работа уже сделана, – сказал Тангейзер.

– Анаклето я оставил тебе.

Тангейзер посмотрел на Гуллу Кейки.

– Я проследил их путь до самой дороги на Мдину, – сказал Гуллу. – Оказалось, что Людовико не может ехать в гору. Вместо этого они повернули обратно в Эль-Борго.

– А что с мальчиком?

– Все в порядке, – сказал Борс. – Кажется, я здорово его удивил. – Он усмехнулся. – Я их всех удивил, этих негодяев. Ты лучше поторопись, а то Людовико вернется в город и опорочит твое имя.

Тангейзер спросил:

– Мы еще увидимся с тобой?

Борс помотал головой.

– Не по эту сторону мироздания.

Он указал вверх, на не дающее тени дерево. Три жирных ворона сидели рядом на одной ветке и с любопытством поглядывали на них.