Текст книги "Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты"

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

– Понимаю, – сказал Малыш, – Но сейчас я не хочу… играть. А где еще один – с волосами на щеках?

– Его зовут Яков, – сказал Тендер. – Он работает.

– Работает… Поработаю… Надо работать… Поработаю-ка я немножко… Нет, не помню. Просто делалось тихо. Не помню. Это неважно. А как он ходит через кусты? Цепляется? Я всегда цепляюсь волосами. Но у меня они наверху.

– Он мало ходит по кустам, – произнес Тендер. Невооруженным глазом было видно, что наш ксенопсихолог зашел в какой-то тупик и пока не знает, как выбраться. – А сколько их… твоих друзей?

– Много. Те, которые летали, те, которые ползали, те, которые плавали… Ты не понимаешь?

– Не совсем, – сказал Тендер.

– Может быть, я не понимаю. Друзья: это с кем разговариваешь, кто кормит, кто играет, кто возит, поднимает и опускает, кто спасает, кто делает больно, чтобы никогда не было больно… – Он выставил на обозрение страшные шрамы на шее и на боку. – Правильно? Это друзья?

– Да, в общем правильно, – сказал Тендер.

– Друзей у меня много. Сотни сотен сотен. Везде.

– А почему мы их никогда не встречали?

– Зачем? Им не нужно. Если мне не нужно, вы меня никогда не встретите. Разве у вас не так?

– Примерно так, – сказал Тендер. – Но их мы не встретили, а тебя мы встретили. Значит, тебе было нужно?

– Конечно! Вы мне были нужны, вы мне сейчас нужны. В меня сразу встретили. Только я сначала не знал, что вы – это вы. Сначала я думал, что вы – вот это все… – Он опять повел головой, и я понял, что он имеет в виду весь корабль. – Это теплый холм. Он не двигался, но он дышал, он вздрагивал, он издавал звуки, и он умел, как теперь умею я, отделять от себя изображения. Он умел даже больше, чем я. Мои изображения неподвижны и похожи на меня, а у него изображения двигались и были разные. Непохожие друг на друга. Это я думал так с самого начала. Потом я еще много что думал – скучно рассказывать – и только вчера разобрался, где вы, а где не вы. Вот эти большие, излучающие огонь… это ведь не вы. Или это ваши друзья?

– Это не друзья, – сказал Тендер. – Это машины.

– Что такое машины?

И Тендер принялся рассказывать, что такое машины. Мне было очень трудно судить о душевных движениях Малыша. Но если исходить из предположения, что душевные движения его так или иначе преобразовывались в движения телесные, можно было считать, что Малыш сражен. Он метался по кают-компании, как кот Тома Сойера, хлебнувший болеутолителя. Когда Тендер объяснил ему, что мои киберы вообще не являются живыми существами, он вскарабкался на потолок и бессильно повис там, прилипнув к пластику ладонями и ступнями ног. Сообщение о том, что киберы умеют считать, причем гораздо быстрее, точнее, чем мы, скрутило Малыша в колобок, развернуло, выбросило в коридор и через секунду снова швырнуло к нашим ногам, шумно дышащего, с огромными потемневшими глазами, отчаянно гримасничающего. Никогда раньше и никогда после не приходилось мне встречать такого благодарного слушателя. А Тендер говорил и говорил, точными, ясными, предельно простыми фразами, ровным размеренным голосом, даже мне, кибертехнику-профессионалу, было интересно его слушать, и время от времени вставлял интригующие: «Подробнее об этом мы поговорим позже» или «Это на самом деле гораздо сложнее и интереснее, но ведь ты пока еще не знаешь гемостатики…»

Едва Тендер закончил, Малыш вскочил на кресло, обхватил себя длинными своими тощими руками и спросил:

– А можно сделать так, чтобы я говорил, а они слушались? Тут я впервые подал голос:

– Ты уже это делал.

Он бесшумно, как тень, упал на руки на стол передо мной. – Когда?

– Ты прыгал перед ними, размахивал руками, и самый большой из них – его зовут Том – останавливался и спрашивал тебя, какие будут приказания.

– Но я не слышал его вопроса!

– Ты видел его вопрос, но не понял. Помнишь, там мигал красный огонек? Это был вопрос. Он задавал его по-своему.

Малыш перелился на ковер.

– А можно еще? – спросил он тихо-тихо моим голосом. Я посмотрел на Тендера. Тот прикрыл глаза. Я поднялся.

– Можно, – сказал я. – Пойдем.

Он вскочил, метнулся к двери, вернулся, посмотрел каждому из нас в лицо, рот его исказила судорога, взметнулись и снова упали длинные руки.

– Нет, – сказал он вдруг. – Не надо. Не хочу. И никогда.

Я мигнул, и Малыша не стало. Только слабый, совсем прозрачный фантом быстро таял на том месте, где он только что был. Потом в отдалении чмокнула перепонка люка, и воцарилась тишина. Я посмотрел на Тендера, развел руки и сел. Голос Вандерхузе обеспокоенно осведомился по интеркому:

– Что случилось? Куда это он так почесал? Неудача?

– Может быть, я сказал что-нибудь не так? – спросил я.

– Он заметил, что вы перемигивались, – предположил Дик.

– Ну и что же? – спросил я.

– Не знаю… Может быть, он подумал, что мы строим козни…

– Не выдумывайте, ребята, – сказал Тендер. – Мы действительно строим козни, но он об этом не может догадаться. Все идет гораздо лучше, чем я ожидал. Пошли в рубку.

Он встал и направился в угол, где был установлен блок видеофонографов.

– А по-моему, он что-то понял, – упрямо сказал Дик. – Какую-то нечистоту наших намерений уловил…

– Чего же здесь нечистого? – возразил я, – Мы просто знакомимся, а его дело – принять знакомство или не принять…

– Мы не просто знакомимся, – сказал Дик. – Сам Малыш нам не нужен, он для нас – только орудие…

– Ну уж – не нужен, – сказал я. – Во-первых, он все-таки человек…

Дик замотал головой.

– Нет. Если бы он был человеком, мы бы с ним так не обращались…

Подошел Тендер с кассетами в руках.

– Правильно, Дик, – произнес он. – Мы, конечно, не просто знакомимся. Малыш нам нужен не только как наш соплеменник. От него слишком многое зависит. И мы должны сделать все, чтобы он нас полюбил. Пошли.

Он двинулся в рубку, и мы поплелись следом. Дик был неудовлетворен, это видно было по его лицу. У него был какой-то несчастный вид. Я совершенно не понимал – почему. Что это он выдумал: нечистые намерения? Конечно, мы ведем игру. Всякий контакт есть игра. Но это игра, в которой выигрывают обе стороны. Малыш, например, уже явно в выигрыше, мы тоже кое-что узнали, мало, конечно, но кое-что узнали…

В рубке Тендер прежде всего подошел к экранам и внимательно огляделся. Если не считать неоконченной стройки, все вокруг было так, как в первый день нашего прибытия. Ни Малыша, ни чудовищных «усов» над горами видно не было.

– Действительно, удрал, – сказал Тендер весело. – Что ж, подождем. Я, признаться, изрядно устал. Стась, вот вам кассета, передайте все в экстренных импульсах прямо в Центр. А дубль я возьму к себе. – Он огляделся. – Где я тут видел проектор? А, вот он… Дик, смените, пожалуйста, Вандерхузе, сейчас я буду анализировать запись, пусть он заодно посмотрит. Пошлите его ко мне в каюту… Да, Стась! Проглядите заодно радиограммы. Если будет что-нибудь стоящее… только из Центра, с Базы или лично от Горбовского или от Мбоги…

– Вы меня просили напомнить, – сказал я, усаживаясь у рации. – Вам еще надо поговорить с Михаилом Альбертовичем.

– Ах да! – Лицо Тендера стало необыкновенным – оно стало виноватым. – Знаете, Стась, это не совсем законно… Окажите любезность, выдайте запись сразу по двум каналам: не только в Центр, но и на Базу, лично и конфиденциально Сидорову. Под мою ответственность.

– Я и под свою могу, – проворчал я, но он уже был за дверью. Дик тяжело вздохнул.

– Ну что еще? – сказал я, настраивая автоматику. – Опять у тебя предчувствия?

– Кибертехник! – произнес Дик с огромной язвительностью и тоже вышел.

Я вставил кассету в автомат, включил передачу и просмотрел радиограммы. На этот раз их было немного – всего три: видимо, Центр принял меры. Одна радиограмма была из Информатория и состояла из цифр, букв греческого алфавита и из значков, которые я видел, только когда регулировал печатающее устройство. Вторая радиограмма была из Центра от Бадера: Бадер продолжал настойчиво требовать предварительных соображений относительно других вероятных зон обитания аборигенов, возможных типов предстоящего контакта по классификации Бюлова и тому подобное. Третья радиограмма была с Базы от Сидорова: Сидоров официально запрашивал Тендера о порядке доставки заказанного оборудования в зону контакта. Я пораскинул умом и решил, что первая радиограмма Тендеру может понадобиться; третью не передать неудобно: неловко перед Михаилом Альбертовичем; а что касается Бадера, пусть пока полежит. Какие там еще предварительные соображения…

Через полчаса транслирующий автомат просигналил, что передача закончена; я вынул кассету, забрал две карточки с радиограммами и отправился к Тендеру. Когда я вошел, Тендер и Вандерхузе сидели за проектором. По экрану взад и вперед молнией проносился Малыш, виднелись наши с Диком напряженные и растерянные физиономии. Слышался ровный и сильный голос Тендера: «…научились создавать из неживого не только мускулы, но и мозг…» Вандерхузе сидел, весь подавшись к экрану, поставив локти на стол и захватив бакенбарды в сжатые кулаки. Глаза его были вытаращены, рот приоткрыт.

– Одну минуточку, – сказал Тендер и остановил воспроизведение. – Вернемтесь-ка немножко назад…

Щелкнул переключатель, и на экране появилось лицо Малыша. Малыш говорил: «…он не двигался, но он дышал, он вздрагивал, он издавал звуки, и он умел, как теперь умею я, отделять от себя изображения…»

– Стоп, – сказал Тендер и снова остановил воспроизведение. – «Как теперь умею я». Почему «как теперь»? Значит, раньше не умел… Что вы на это скажете, Яков?

Вандерхузе отдулся и выпрямил спину.

– Изображения, – сказал он. – Изображения это, вероятно, то, что вы называете защитно-отвлекающими фантомами… Только я не совсем понял, кто это такой «он». «Он дышит», «он умеет»… По-моему, никто из нас не умеет отделять защитно-отвлекающих фантомов, Каспар, как вы полагаете?

Тендер его не слушал.

– «Как теперь умею я», – повторил он. – «Как теперь…» Нет, это не оговорка. Выходит, раньше он не умел. А теперь научился. Что такое произошло теперь, что он научился… или его научили? Прибыли мы. Обратите внимание, как все любопытно получается, Яков. Они знают про нас. Можно предположить, что они о нас не очень-то хорошего мнения, ибо сочли нужным оснастить своего разведчика защитно-отвлекающей техникой… я полагаю, что сюда входит и мимикрия… Но с другой стороны, они не думают о нас. «Зачем им о вас думать?» Некоторое противоречие, вы не находите, Яков?

– Нахожу, – честно сказал Вандерхузе.

– Ну ладно, – сказал Тендер. – Посмотрим, что там дальше. Я воспользовался моментом и положил перед ним радиограммы.

– Что это? – сказал он нетерпеливо – А… – Он пробежал радиограмму из Информатория, усмехнулся и отбросил ее в сторону. – Это все не то, – сказал он. – Впрочем, откуда им знать… – Он проглядел радиограмму Сидорова и поднял глаза на меня. – Вы отправили ему…

– Да, – сказал я.

– Хорошо, спасибо. Составьте от моего имени радиограмму, что оборудование пока не нужно. Вплоть до нашего запроса.

– Хорошо, – сказал я и вышел.

Я составил и отправил радиограмму на Базу и решил посмотреть, как там Дик. Мрачный Дик старательно крутил верньеры. Насколько я понял, он тренировался в наведении пушки на далеко разнесенные цели.

– Безнадежное дело, – объявил он, заметив меня. – Если они высунутся разом по всему горизонту и все одновременно плюнут в нас, нам каюк. Нам просто не успеть.

– Во-первых, можно увеличить телесный угол поражения, – сказал я, подходя. – Эффективность, конечно, уменьшится порядка на три, на четыре, но зато можно захватить четверть горизонта, а расстояния здесь маленькие… А во-вторых, ты действительно веришь, что в нас собираются плевать?

– А ты?

– Да не похоже что-то.

– А если не похоже, то чего ради я здесь сижу? Я сел на пол возле его кресла.

– Честно говоря, не знаю, – сказал я. – Все равно надо вести наблюдение. Раз уж планета оказалась биологически-активной, надо выполнять инструкцию. Сторожа-разведчика ведь не разрешают выпускать…

Мы помолчали.

– Тебе его жалко? – спросил вдруг Дик.

– Н-не знаю, – сказал я – Жалко – это не то слово. Я бы скорее сказал – жутко. А жалеть… Почему, собственно, я должен его жалеть? Он бодрый, живой… Совсем не жалкий.

– Ты заметил, как он жадно слушает? Я не знаю, как это сформулировать… Голова у него работает великолепно, но у меня такое впечатление, что мозг его изголодался. Ему всю жизнь не хватало пищи. Мы для него – как манна небесная, а Тендер этим и пользуется.

– Что значит – пользуется? Тендеру надо установить контакт. Он избрал определенную стратегию… Ты же понимаешь, что без Малыша в контакт нам не вступить.

– А если они не хотят контакта?

– Что значит – не хотят? Надо сделать так, чтобы захотели. Всегда ведь кто-то хочет, а кто-то не хочет. Надо найти тех, кто хочет. Надо переубедить тех, кто не хочет. Это же азбука. Речь идет об историческом повороте в жизни цивилизации…

– Ох, – сказал Дик, сморщившись. – Брось ты эти лекции…

– Нет, подожди, – сказал я. – Что значит – хочет, не хочет? Почти все они не хотят сначала. А потом находятся умные люди, которые понимают, что это полезно, что это прогрессивно, что это неизбежно, наконец…

– Да не о них я говорю!

– А о ком?

– О мальчике!

– А мальчик что – не один из них?

– Мальчик – один из нас! Как вы этого понять не можете? А вы его ловите на живца, а потом на него будете ловить эту самую цивилизацию, которая, может быть, гроша ломаного не стоит…

– Подожди, – сказал я, сдерживаясь. – Во-первых, ты что – серьезно считаешь, что Малыш – один из нас?

– А ты не считаешь?

– Конечно, нет! Он даже есть по-нашему не умеет… Что у него вообще наше? В какой-то степени общий облик. Прямохождение. Ну, голосовые связки… Что еще? У него даже мускулатура не наша, а уж это, казалось бы, прямо из ген… Тебя просто сбивает с толку то, что он говорит. Действительно, великолепно говорит… Но и это ведь, в конце концов, не наше! Никакой человек не способен научиться бегло говорить за четыре часа. Тут дело даже не в запасе слов. Надо освоить интонации, фразеологию… Оборотень это, если хочешь знать, а не человек! Мастерская подделка! Подумай только, помнить то, что было с тобой в грудном возрасте, а может быть, как знать, и в утробе матери – разве это человеческое? Ты видел когда-нибудь роботов-андроидов? Не видел, конечно. А вот я видел!

– Ну и что? – мрачно спросил Дик.

– А то, что теоретически идеальный робот-андроид может быть построен только из человека. Это будет сверхмыслитель, это будет сверхсилач, сверхэмоционал, все что угодно «сверх», в том числе и сверхчеловек, но только не человек. И уже сейчас, заметь, это только дело техники. Если бы нашелся на Земле этакий доктор Моро навыворот…

– Ну, ладно, – сказал Дик. – Я тебя понимаю. Я не понимаю только, откуда ты все это видишь в Малыше. Малыш – это просто мальчик, воспитанный существами, которые умеют что-то, чего не умеем мы, и не умеют чего-то, что умеем мы. И вот этого чего-то, что умеем мы, Малышу не хватает. Не умеют они рассуждать о звездном небе, а человек спокон веков о нем рассуждал. Не умеют они думать о пришельцах, а человек о них думал еще тогда, когда и думать-то было не о чем…

– Да чушь ты говоришь, – возмутился я. – Как это можно не думать о звездном небе?

– Вот именно. Как это можно? Каждую ночь оно над головой. Каждую ночь ты его видишь. И тем не менее Малыш ничего о нем не знал. Для него это было ново. Для него весь этот разговор был новый. Голову даю на отсечение, что он впервые в жизни говорил с кем-то о звездном небе!

– Ну, это, положим, ниоткуда не следует…

– А по-моему, следует, – сказал Дик. Мы помолчали, дуясь друг на друга.

– Во всяком случае, – сказал я наконец примирительно, – Малыш – это единственное звено, которое связывает нас с аборигенами. Если мы Малышу не понравимся, контакт сорвется.

– Да, наверное, – вяло сказал Дик. Я был окончательно уязвлен.

– Прикажешь понимать так, что контакт тебе неинтересен? Дик пожал плечами.

– Постольку поскольку, – проговорил он.

– То есть?

– Я считаю, что контакт хорош постольку, поскольку он безвреден.

– Подумаешь – открытие!

– Что ты ко мне пристал? – сказал Дик. – Могу я иметь свое мнение?

– Хоть два, – разрешил я.

– Могу я с недоверием относиться к ксенопсихологии, которая есть и не наука вовсе, а так, собрание сомнительных фактов и несомненно ложных выводов?

– Можешь. Через труп Каспара Тендера, любимца доктора Мбоги.

– Могу я, наконец, с сомнением взирать на действия Каспара Тендера, о котором мне кто-то говорил, что это душа общества, и который на самом деле есть всего лишь ходячая ксенопсихологическая таблица?

– А можешь ли ты задать этот вопрос лично ему?

– Не могу, – сознался Дик. – Среди многих, очень многих вещей, которые я не могу, эта занимает первое место. Но зато я могу в два счета на законном основании выставить посторонних с поста, где я несу ответственную вахту.

– Где эти посторонние? – грозно осведомился я, озираясь по сторонам. – Как инспектирующий кибертехник, я настаиваю, капитан, чтобы посторонние были немедленно удалены, и объявляю вам выговор за попустительство и нарушение инструкции.

– Обращаю ваше внимание, инспектор, что подчиненные вам кибертехники, как и все кибертехники во вселенной, грубы, настырны и не знают приличий. Их представления о целях и назначении контакта являют собой нечто совершенно зоологическое.

Начался треп. Мы совместными усилиями удалили посторонних, обменялись выговорами и затеяли спор, кто главнее: вахтенный или инспектор. В разгар спора Дик вдруг схватил меня за плечо и сказал:

– Смотри, идет.

Я поднялся с пола и взглянул на экран. Малыш возвращался. Он шел по взлетно-посадочной полосе, шел как будто неохотно, медленно, как вчера вечером, когда нес к кораблю охапку сучьев. Голова его была опущена, руки странно переплетены на груди. Сначала непонятно было, направляется ли он к кораблю или проходит мимо, но вскоре он свернул и пошел прямо на нас. И снова у меня появилось ощущение, будто он смотрит прямо в объективы обзорных экранов. Дик торопливо произнес в микрофон интеркома:

– Пост УАС – Тендеру. Малыш приближается.

Я дернулся было бежать наверх, но поймал взгляд Дика, и мне стало неловко. Нехорошо как-то получалось: я пойду, а он останется.

– Иди, иди, – сказал Дик, отводя глаза.

– Да ладно, – сказал я небрежно. – Потом посмотрим запись.

– Не выдумывай ты, иди, – настаивал Дик, но я-то его знал и видел, что он доволен мною, а это, в конце концов, самое ценное.

Впрочем, в эту минуту раздался голос Тендера:

– Дик, Стась. Оставайтесь там, где вы сейчас. Очередную встречу я буду проводить один. Я включу аварийную трансляцию, так что вы все будете слышать.

Мы с Диком переглянулись и повеселели.

– Гуманность, – шепотом сказал Дик.

– Чуткость, – шепотом откликнулся я.

– Сострадание.

– Тонкое понимание чуждой психологии.

Между тем Малыш приблизился метров на пятьдесят, остановился, постоял, понурив голову, потом вдруг стремительно повернулся на пятке вокруг оси и, сорвавшись с места, скрылся в мертвом пространстве. Я еще не успел устроиться поудобнее у ног Дика, как из репродуктора донесся его голос:

– Когда вы отсюда уходите?

– Почему ты так хочешь, чтобы мы ушли? – спросил Тендер.

– Потому что будет плохо.

– Кому?

– Ему.

– Кто это?

– Мои друзья.

– Значит, они хотят, чтобы мы ушли?

– Они такого никогда не хотят. Но им будет плохо, если вы не уйдете.

– Значит, сейчас им не плохо?

– Сейчас им как обычно. Было немножко плохо вчера вечером. Было немножко плохо позавчера. В остальное время – как обычно. Но если вы останетесь, им когда-нибудь станет плохо всегда.

– Тебе интересно с нами?

– Да.

– А может быть, им тоже будет интересно с нами? Пауза.

– Он совсем другой. Он не такой, как я. Мне интересно потому, что я не умею, как он. Если бы умел, мне бы тоже было не интересно.

– А как он умеет?

Пауза.

– Это невозможно объяснить. Ты умеешь объяснить, что такое больно?

– Нет, – сказал Тендер, – не умею. Но у нас есть средство, чтобы узнать, как больно другому человеку, например, тебе.

– А у меня нет такого средства, чтобы ты узнал, как он умеет. И у него нет такого средства, а то бы я давно уже научился. Я очень хочу научиться, давно хочу. Он говорит, когда пройдет много сотен сотен дней, я, может быть, научусь, но не обязательно. Вот если бы я научился, тогда бы вы были мне не интересны. Хорошо, что я до сих пор не научился.

– Да, это хорошо, – согласился Тендер – Значит, ты не знаешь, как он умеет. А что он при этом делает?

– Кто – он?

Пауза.

– Твои друзья, – сказал Тендер.

– Мне никогда не рассказать! Их гораздо больше, чем разных слов. Я должен буду перечислить все слова, и к тому же я еще не все слова знаю…

– Ну, хорошо. Они при этом смотрят?

– Куда?

– Все равно куда.

– Если тебе все равно – куда, то я лучше попробую сказать, куда они не смотрят. Они не смотрят насквозь. Они не смотрят вот так… Они не смотрят вглубь до самого конца, так очень горячо, обжигает, и тогда нужны новые… не знаю, как сказать… глаза, но не глаза. У меня такого нет, и у вас такого нет… Трудно говорить. Я не так понимаю тебя, ты не так понимаешь меня.

Пауза.

– Малыш, – сказал Тендер. – Может быть, ты умеешь рисовать? Вот так…

Пауза. Слышен неясный шум. Потом Малыш прошептал:

– Это ты?

– Нет. Это вообще человек. Ты, я… кто угодно.

– Нет. Так отделять изображения я не умею. Он умеет. Только не плоско, а в воздухе. Висит.

– А он большой? – спросил Тендер.

– Разный. Смотря где.

– На что он больше всего похож?

– Опять ты не так понимаешь меня. О нем нельзя говорить, что он похож.

– По-моему, про все на свете можно сказать, что оно на что-то похоже. Вот это все – это называется корабль – корабль похож на холм. Ты сам сказал…

– Значит, холм похож на корабль?

– Нет, не значит, – сказал Тендер, засмеявшись. – Мы всегда сравниваем то, что сделано нашими руками, с тем, что сделала природа.

– Но он ведь не сделан вашими руками. Он может сделать вас… наверное. Вы его сделать не можете. Нельзя говорить, что он похож.

– Ну, хорошо. А у него есть руки, ноги, голова?

– Ты не понимаешь, – сказал Малыш. – Нельзя так про него говорить. Нет смысла. Я у тебя спрошу: у тебя есть воздух? Или я у тебя спрошу: у тебя есть холм? И есть, и нет, верно?

Пауза.

– Ты прав, – сказал Тендер. – Я неправильно ставлю вопросы. Попробуем по-другому.

– Нет, ты лучше скажи: когда вы уходите?

– Малыш, тебе ведь интересно с нами?

– Сейчас не интересно. Интересно, когда ты рассказываешь, интересно, когда ты показываешь, когда ты учишь… вот изображения отделяешь, тоже интересно. Интересно, когда ты изменяешься… изменяешься наружу. А когда ты изменяешься внутрь, когда ты все время спрашиваешь, это неинтересно.

– Но ведь мне тоже интересно, когда ты отвечаешь, объясняешь…

Малыш прервал Тендера:

– Это все путаница. Я объясняю, но я ничего не объяснил. Я отвечаю, но я ничего не ответил. По твоим вопросам я вижу, что я ничего не могу тебе сказать. Я только издаю звуки. Они почти ничего не значат. Даже хуже. Они значат то, чего нет. Вот ты все время спрашиваешь про него. Я тебе не могу объяснить, что нельзя спрашивать про него. Не имеет смысла. Все твои слова к нему не подходят. Это все равно, что ты бы знал всего четыре слова: «сколько», «звезд», «на небе» и «один», и спросил бы меня: «Сколько звезд на небе?» Как мне отвечать, чтобы ты понял?

– Ты мог бы мне ответить! – живо возразил Тендер. – Ты бы сказал…

– Да, но, во-первых, ты бы все равно не понял, сколько звезд на небе, а во-вторых, пусть ты знаешь не слово «один», а слово «зеленый». Что тогда?

– Я понимаю тебя, – сказал Тендер. – Ты очень умный мальчик. Но ведь я все-таки знаю больше, чем четыре слова? Давай попробуем так. Ты подходишь к нему, к твоему другу…

– К какому другу?

Пауза.

– К тому, кого ты называешь «он».

– Он не друг. Он – друзья.

Пауза.

– Хорошо. Ты подходишь…

– Это опять путаница. Ты подходишь к воздуху. Как тебе?

– Но воздух окружает нас со всех сторон… Он тоже окружает нас со всех сторон?

– Нас? Нет. Меня он окружает. И он внутри меня. Хватит, я устал.

– Я тоже, – признался Тендер. – Но ответь мне, Малыш. Ты можешь сделать так, чтобы я его тоже увидел?

– Он не захочет. А если он не захочет, я ничего не могу.

– Один раз он захотел, – сказал Тендер. – Вчера вечером мы видели, как из-за гор поднялись огромные черные… палки, шесты, башни, щупальца, образования, очень гибкие, очень прочные… вот такие вот… Вот это горы, а вот это они, понимаешь?

– Не знаю, – проговорил Малыш после некоторого молчания. – Я никогда не видел такого.

– Ну как же… – растерянно сказал Тендер. – Вчера вечером, когда мы с тобой сидели, и я учил тебя говорить…

– Нет, я не видел, – сказал Малыш. – Ни вчера, никогда. Но это ничего не значит. Может быть, это были друзья. Я многого не видел никогда. Я почти каждый день вижу такое, чего не видел раньше. Особенно, когда сплю. У тебя так бывает? Ты просыпаешься и вспоминаешь, будто только что что-то видел. Иногда это хорошо известное, а иногда совсем новое.

– Да, бывает, – сказал Тендер. – Это называется сон. Я сплю и вижу сны.

– А откуда это берется? – сейчас же спросил Малыш. – Что это такое – сон?

– Небывалые комбинации бывалых впечатлений, – со смешком сказал Тендер.

И он прочел коротенькую лекцию о том, что такое сны, откуда они берутся, зачем они нужны и что было бы с человеком, если бы их не было.

– Вот это интересно, – шепотом сказал Малыш (наверное, он опять висел где-нибудь под потолком от восторга). – Это открытие. Но это не большое открытие. Это еще не все про сны. Я так и не понял, почему я вижу во сне то, чего я никогда раньше не видел.

– Например?

Пауза.

– Живое, – сказал Малыш медленно. – Много разного живого. Настоящее живое. Много разных цветов и оттенков. Много разных движений. Земля. Кусты – огромные и разные, очень зеленые, очень красные, очень синие. Это я все понимаю. Но вот кусты раздвигаются, и движется живое, большое, все волосатое, не только здесь, а везде, по всему телу. Очень злое, очень опасное, как обвал в горах. И когда я убегаю, оно бежит за мной… Интересно, – сказал он другим голосом. – Что бы оно стало делать, если бы я умел оставлять изображения? Когда я видел этот сон, я еще не умел. Теперь я умею, но во сне вижу совсем другое.

– А ты давно научился оставлять изображения?

– Нет. Как только пришли вы.

– Ты сам научился?

– Нет, конечно, нет. Сам я умею только делать открытия. Но ты не сказал мне, что означает такой сон?

– Не знаю, – сказал Тендер. – Вероятно, я не совсем хорошо понял тебя… Ты уверен, что никогда раньше не видел это опасное живое?

Малыш помолчал.

– Пожалуй, я не уверен, – признался он. – Когда я говорю о снах, я вообще ни в чем не уверен.

– Может быть, ты видел это живое по видеофону?

– Да, может быть. – Малыш помолчал. – Я вот сейчас вспоминаю. Есть одна вещь, которую я, может быть, когда-нибудь видел, но которую я наверняка никогда не делал. Понимаешь, что я хочу сказать? Видел, как делают другие, но сам не делал, потому что это плохо. Это нельзя. Это неприятно. А было так. Я сидел около еды, брал ее руками и клал в рот. Как ты утром, помнишь? И мне не было противно, не было страшно, мне было вкусно, как будто я ел так, как надо. Но ведь так я никогда не ем. Я не могу так. У меня бы не получилось.

– А как ты ешь?

– Очень просто. Я делаю вот так. – Пауза. – И еда льется мне в рот, и я глотаю.

– А где ты это делаешь?

– Где угодно, когда захочу.

– Здесь ты можешь?

– Здесь – нет. Здесь нет еды. Ну давай теперь хватит. У меня очень устал язык. Или давай поговорим лицом.

– Давай, – сказал Тендер. – Расскажи мне что-нибудь. Только скажи сначала, о чем будешь рассказывать. Расскажи о нас – так, как ты будешь рассказывать ему.

Наступила тишина. Дик с досадой стукнул кулаком по пульту.

– Ну-ну, – сказал я, – Тендер совершенно прав. Может быть, удастся расшифровать.

Голос Тендера произнес:

– Все? А теперь расскажи то же самое словами.

– Я сказал тебе: я ничего не буду ему рассказывать, это глупо – рассказывать ему о вас.

– Хорошо. Тогда перескажи лицом то, что я тебе рассказывал о снах.

Снова наступило молчание. Потом Тендер сказал:

– Все? Очень хорошо. А теперь…

– Скучно, – объявил Малыш. – Я не люблю, когда одно и то же. Теперь лучше ты расскажи мне что-нибудь. Расскажи, почему, когда бросаешь камень, он летит так… а когда бросаешь лист с куста, он летит вот так… Ты можешь рассказать?

– Могу, – сказал Тендер и начал рассказывать. Слушать его было интересно. Все-таки откуда у этих ксенопсихологов берутся такие простые и ясные слова? Можно себе представить, что там сейчас выделывал Малыш!..

– Достаточно, – произнес Малыш, – Я так и думал. А теперь расскажи, как все образовалось: горы, океан, небо… Можешь?

– Могу, – сказал Тендер. – Но это очень-очень долгий разговор. И для тебя это лучше показать, чем рассказывать… интереснее. По видеофону.

– Покажи, – потребовал Малыш.

– Сейчас не могу. Нужно особое средство, которого здесь нет. Я попрошу, и нам пришлют.

– Кого ты попросишь?

– Своих друзей. Они там…

– Высоко?

– Далеко.

– Но раз далеко, значит, долго, – возразил Малыш.

– Нет, не обязательно, – сказал Тендер. – Мы умеем быстро, даже если далеко.

– Он тоже умеет быстро, даже если далеко, – ревниво сказал Малыш. – А я вот не умею. Я должен бегать… Ну, хорошо… Тогда скажи мне про меня. Почему мне все интересно? Все, что снаружи? Почему у меня все время появляются вопросы? Откуда они берутся? Ведь мне от них нехорошо. Они меня мучают, если я не знаю, как ответить. Раньше я думал: вопросы приходят изнутри, потому что раньше у меня были вопросы, на которые я умел ответить, а когда ответишь на вопрос, становится очень хорошо. Как будто вкусно поел или прыгнул сегодня выше, чем вчера. Но потом стало плохо. Вопросов много, десять вопросов в день, двадцать вопросов в день, а ответов мало или совсем нет, или еще хуже – старые ответы, которые радовали, отказываются негодными, это очень больно… Но ведь все, что идет изнутри, идет, чтобы сделать мне хорошо. Значит, опросы идут снаружи? Правильно? Но тогда где они лежат, где они висят, где их точка? Очень мучительный вопрос.

Пауза.

– Я мог бы уже сейчас ответить на этот твой вопрос, – медленно произнес Тендер. – Но я боюсь ошибиться и ответить неправильно или неточно. Но я уверен: если я узнаю о тебе больше, много больше, я когда-нибудь отвечу тебе без ошибки.

Наступило долгое молчание. Потом Малыш сказал сдавленным голосом:

– Я очень, очень хочу, чтобы вы ушли. Вы должны уйти. Если вы не уйдете, я уйду. Совсем.

Мы услышали шорох, стремительный шелест, и голос Тендера проговорил: