Текст книги "Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты"

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

– Ну куда! Дверь-то! – не успел закончить фразу Малянов, как створка распахнулась, и он чуть не вывалился на асфальт…

Санитары двинулись вперед, и мимо лица Малянова проплыли носилки, покрытые мятой белой простыней. У конца носилок простыня была продрана, и сквозь дыру на Малянова посмотрел широко открытый, но мертвый глаз.

Малянов вытер лоб и выпрямился.

Санитары ловко задвинули носилки в раскрытое чрево санитарного фургона, прыгнули внутрь и захлопнули дверцы. Микроавтобус заурчал, пустил клуб черного дыма и, присев на задние колеса, взял с места…

Стриженый шофер стоял у своего газика, уперевшись рукой в пыльное крыло, и смотрел туда, куда только что увезли того, кто был Арнольдом Павловичем Снеговым.

– Так, так… – отчетливо сказал низкий мужской голос за спиной Малянова. Малянов вздрогнул и обернулся, но за ним никого не оказалось.

Малянов, задыхаясь, ввалился в квартиру и уже с порога раздраженно закричал:

– Лида! Лидуха! Черт тебя дери! Слушай!

Ему никто не ответил, и Малянов нервно забарабанил в дверь Петькиной комнаты:

– Эй! Подымайся, слышишь!

Снова тишина. Малянов распахнул дверь. В комнате никого не было. Не было и никаких следов спальных принадлежностей на Петькином диванчике. Малянов зачем-то рванул дверцу шкафа: на полках ровными стопками лежали детские вещи, полотенца и постельное белье. Было похоже, что бельем никто не пользовался. Малянов захлопнул шкаф и посмотрел в угол, где раньше стоял Лидочкин чемодан: угол был пуст. Малянов выскочил из детской и сунулся к себе – кабинет был тоже пуст.

– Эй! – сказал Малянов неуверенно.

Ответа не последовало. Тогда Малянов грузно зашагал по коридорчику на кухню, заглянув по дороге в ванную и сортир. Как теперь и следовало ожидать, и в этих помещениях Лидочки не оказалось. Зато на кухне Малянова ждал сюрприз: за кухонным столом сидел, разглядывая длинные полированные ногти, рыжий горбун, не так давно повстречавшийся Снеговому.

Малянов мгновенно раздулся до угрожающих размеров и выдохнул:

– Та-а-а-ак! Здравствуйте! Значит, явление десятое… А где Лидочка?

– Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич! – вежливо ответил горбун из-за стола. – Я несколько недопонял ваш вопрос.

– Я спрашиваю, где милейшая подруга моей жены и кем, если не секрет, вы ей доводитесь?

– Никем, – совершенно спокойно сказал рыжий и, закатив глаза, начал расчесывать пятерней косматую бороду. Наступила неловкая пауза.

Малянов бессмысленно побродил по кухне, достал из кармана мятую пачку «Беломора» и закурил. Рыжий возился со своей бородой.

– Тогда очень бы хотелось знать, – сказал наконец Малянов, – кого моя дорогая постоялица умудрилась впустить в мою квартиру?

– Меня никто не пускал, – сообщил посетитель.

– Что значит – не пускал?! – заорал Малянов. – Вы соображаете, что говорите? Вас что – по воздуху сюда занесло?

– Успокойтесь, Дмитрий Алексеевич, – все таким же вежливо-предупредительным тоном ответил рыжий. – Пусть вас не волнует, как я сюда попал. Ну, предположим, по воздуху. Вас, надеюсь, не это интересует?

– Не понимаю… Пришли без спроса…

– Вот-вот! – подхватил рыжий. – В том-то и дело! Мы-то надеялись, что вы уже всё поняли, но, оказывается, увы, этого не случилось!

– Что это я должен был такое понять и кто это такие «мы»? – нервно спросил Малянов, стряхивая пепел в раковину.

Рыжий помолчал, пожевал ус и спросил:

– Чем вы сейчас занимаетесь, достопочтенный Дмитрий Алексеевич?

– В каком смысле? – насторожился Малянов.

– Над чем работаете?

Малянов преобразился: нарастающее в нем раздражение перешло в открытую ярость. Он отбросил папиросу, подлетел к столу и, схватив рыжего за грудки, сдернул со стула. Рыжий по-кошачьи вякнул. Малянов зарычал, вздернул горбуна на воздух и стремительно поволок в коридор. У входной двери он бросил свою жертву, рывком распахнул дверь и вышвырнул горбуна на площадку.

– Я тебе покажу, над чем я работаю, хамлюга! – загремел Малянов вслед кувыркающемуся по лестнице рыжему. – Аферист! Ты у меня сейчас на «воронке» протрясешься!

Захлопнув дверь, Малянов схватил телефонную трубку и уже было сунул толстый палец в номеронабиратель.

– Постой, дурак! – раздался из трубки искаженный бас– Не звони никуда.

Малянов в каком-то обалдении отставил трубку и вперился взглядом в микрофон, стукнул по нему кулаком, потом забарабанил ладонью по рычагу. Трубка безмолвствовала. Малянов положил ее рядом с телефоном и, перебирая руками спутанный длинный шнур, пошел, согнувшись, к розетке.

– Ничего не выйдет! – сказала трубка очень громко. – Там всё в порядке!

Малянов бросился назад, схватил трубку:

– Перестаньте валять дурака! Что за шутки в самом деле! Трубка молчала.

– Ну ладно! – выкрикнул Малянов. – Я вам сейчас покажу, с-с-сукины дети!

Он бросил трубку рядом с аппаратом и пошел открывать дверь. Замок как назло заело. Малянов рванул дверь, но она не подалась. Малянов осатанел, двинул дверь плечом, ударил ногой в филенку. Удар был страшен, но дверь, как это ни странно, не пошелохнулась.

– Зря вы так, Дмитрий Алексеевич! – сказал за его спиной рыжий горбун. Малянов развернулся и, не раздумывая, врезал прямой правой, целясь горбатому в голову. Тот ловко увернулся, успев при этом нагло подмигнуть. Малянов врезал еще раз и снова мимо. Тогда он бросился вперед головой и, как разъяренный бык в барьер, врезался в стену, хотя, казалось, на этот раз горбатому не уйти. Раздался хруст. Малянов «поплыл» и сел…

Придя в себя он вытер ладонью окровавленное лицо и сплюнул.

– Сволочь, – сказал он сорванным голосом. – Бандит. Гнида. Потом он медленно поднялся, держась руками за стену, и пошел на рыжего. Тот отступил в комнату. Малянов сделал обманный финт, но, вместо того чтобы ударить горбуна, неожиданно подскочил к входной двери и вцепился в замок. Замок не поддавался. Горбун стоял в маляновской комнате и сквозь распахнутую дверь, улыбаясь, наблюдал, как Малянов пытается разобраться с замком. Малянов оглянулся. Рыжий радостно осклабился и поманил Малянова пальцем. И тогда, отступив на три шага, Малянов бросился снова на дверь, пытаясь сокрушить ее всей тяжестью своего стокилограммового тела…

Удар был столь силен, что с потолка посыпалась штукатурка, но тонкая дверь и жалкий замок выдержали… Малянов завыл от боли, но в его могучем теле еще хватало энергии. Издав оглушительный рев, Малянов ворвался в кабинет и, схватив стул, с силой метнул его в улыбающегося рыжего. Рыжий даже не моргнул. Стул пропахал стеллажи, посыпались стекла, и стул распался на составляющие. Рыжий почему-то оказался у дверей. Малянов повернулся и, тяжело дыша, снова пошел на своего противника.

– Да перестаньте же наконец, – сказал рыжий миролюбиво. – Подумайте, что я вам сделал?

– Подумать, говоришь?!

Резко повернувшись, Малянов схватил тяжелое кресло и запустил его в окно. Малянову показалось, что неуклюжее рогатое кресло летело к окну сто лет, целую вечность, и целую вечность это массивное сооружение с центральной стальной трубой-вертушкой отскакивало от тонкого оконного стекла… Малянов медленно и плавно подпрыгнул, пролетел метра три в воздухе и ударился лбом в оконное стекло…

Когда Малянов открыл глаза, перед ним на табуретке сидел рыжий горбун и улыбался…

– Ну, слава богу! – сказал он ласково. – Как же так можно, Дмитрий Алексеевич! Хорошо, все так обошлось, а то вот сосед ваш, Арнольд Павлович…

Малянов подскочил на тахте, большой тряпичный тампон, который покоился у него на лбу, упал на брюки, и Малянов с ненавистью отбросил его в сторону.

– Да лежите вы! – уже с некоторым раздражением сказал горбатый. – Никто же его не хотел, ей-богу… Вы вот тоже, чуть из окна не высигнули… А потом бы началось… Эх, нервы, нервы…

– Ты откуда взялся? – мрачно спросил Малянов, укладываясь на подушку и придерживая ладонью разбитый лоб.

– Я?

– Да, ты! – прохрипел Малянов и стал смотреть в сторону.

– Вот с этого и надо было начинать, а не драться… А вы подумайте…

– Не знаю… – произнес Малянов с трудом. – Либо из-за бугра, либо из тюряги.

– А вы не можете себе представить, что вашей работой может интересоваться еще кто-то?

– При чем тут моя работа? – буркнул Малянов. – Денег у меня нет, золота тоже. Выпивка вот есть… В холодильнике. Так что давай и проваливай.

Малянов взглянул на рыжего и вдруг снова разозлился:

– Вот дерьмо! – сказал он и повернулся к стене.

– Послушайте! – снова сказал рыжий миролюбиво. – Я ведь не шпион и не жулик и, если говорить серьезно, в некотором роде даже и не человек…

Помолчали. Малянов медленно повернулся на боку и уставился на рыжего…

Малянов с перевязанной головой ходил по разгромленной комнате, а рыжий сидел на тахте и смотрел, как Малянов ходит…

– Статистический выброс! – выкрикнул Малянов. – Им… видите ли, не нравится. Энтропия их, видите ли, не устраивает! Обеспокоены они! – Малянов сделал неприличный жест рукой. – Вот вам! Просек?!

Он замолчал. Молчал и рыжий, разглядывая, как Малянов меряет шагами комнату.

– Значит, как я понял, мне нужно бросить свою работу, материалы сжечь…

– Почему сжечь? – спросил рыжий. – Можете не сжигать. Они в таком виде все равно никому не нужны. К счастью, еще время не настало. Просто не работать, и всё.

– Значит, не будет ни дурацких телефонных звонков, ни землетрясений, ни баб этих… – Малянов кивнул в сторону Петькиной комнаты. – А будет, значит, благодать и пост директора?

– В ближайшей перспективе, в ближайшей перспективе, – предостерегающе поднял палец рыжий.

– А если я буду работать дальше… – продолжал Малянов, – то тогда…

– Тогда мы будем вынуждены применить меры третьей ступени.

– Как к соседу, так? – быстро спросил Малянов.

– Н-нет… – впервые поморщился рыжий. – Это, так сказать, упущение, потеря контроля… Мы этим не пользуемся.

– Не пользуетесь! – всплеснул руками Малянов. – Вот спасибочки! Дай я тебя за это поцелую, котик мой! Чтоб ты сдох! Холера!

– Мы не умираем, – сказал рыжий обиженно. – Поэтому ваша ирония неуместна…

– А что уместно? – завопил Малянов. – Ну что вы можете еще придумать?! Ну, еще одну бабу прислать? Дверь заклинить? Кран испортить? А то, над чем я пятый год сижу, значит, побоку?! Это мои-то интегральчики, полости мои – побоку?! Да что ты мне предлагаешь, гнида? – Малянов был страшен. – Да тебя собственными руками…

В дверь позвонили.

– Идите, откройте, – сказал рыжий. – Идите, идите… Это наше, так сказать, последнее предупреждение, а там уж пеняйте на себя…

– А вот это видал? – Малянов сложил огромный кукиш и покрутил его перед носом рыжего. – Видал, говорю?

Рыжий укоризненно поглядел на Малянова и разлегся навзничь на тахте, подложив под голову руки. В дверь снова позвонили.

– Трусите, милейший? – поинтересовался рыжий.

– Вот сволочь, – сказал Малянов и вышел в прихожую.

Звонок зазвонил снова настойчиво и требовательно. Малянов подумал, огляделся, потом решительно распахнул дверь кладовой и с грохотом выволок оттуда тяжелый деревянный ящик. Звонок трезвонил, не умолкая. Малянов тем временем извлек из ящика здоровенную «шведку», взвесил ее на руке и подошел к двери. Едва он дотронулся до замка, как дверь с треском распахнулась.

Малянов отступил на шаг и замахнулся шведкой.

Длинные рычаги ключа лязгнули, шведка застыла в воздухе.

Лицо Малянова вытянулось. Он откашлялся и опустил руку – перед ним на площадке стоял мальчик лет пяти.

На мальчике были трогательные короткие штанишки с поперечной лямочкой на груди, как носили в сороковые или пятидесятые годы… И в принципе мальчишка производил впечатление какого-то «довоенного» или «сразу послевоенного» ребенка… Стрижка наголо только дополняла это впечатление. А в остальном это был мальчик, как мальчик…

– Что тебе? – спросил Малянов.

– Я к тебе, – ответил мальчик. – Я теперь буду у тебя жить.

– Так, – сказал Малянов. – Значит, жить.

– Да, – сказал мальчик растерянно, оглянулся и вдруг, словно чего-то испугавшись, бросился к Малянову.

– Дядя! Дядя! – истерически закричал он. – Миленький, мне страшно! Боюсь! Боюсь!

Малянов выпустил шведку, которая с лязгом грохнулась в прихожей и подхватил мальчишку на руки. Мальчишка рыдал.

– Тихо! Тихо! – бормотал Малянов, неловко прижимая малого к себе. – Все хорошо! Я здесь, понял? Все будет… хорошо… – Говоря это, Малянов судорожно озирался, будто искал выход – Подожди! Сейчас все будет… – Он, видимо, хотел добавить слово «хорошо», но вместо этого крякнул и выпрыгнул из квартиры на площадку.

Дикий вой потряс весь дом, казалось, до основания. Мальчишка буквально взбесился. Он лупил Малянова коленками, локтями, кулачками, царапал лицо, лягал в живот, норовил прихватить зубами щеку, нос или ухо и при этом дико выл и верещал.

В первые секунды Малянов пытался только увертываться, потом начал отбиваться, пытаясь сбросить мальчишку с себя. Но тот вцепился в Малянова как клещ, с силой совершенно не соответствующей пятилетнему ребенку… Вой на секунду прервался, и тут Малянов отчетливо услышал, как лязгают замки в соседней квартире. Малянов замер, мальчишка тоже перестал бесноваться и посмотрел на соседскую дверь. Запоры залязгали и внизу, захлопали двери.

– Мария Ивановна! – крикнул женский голос– Кто это кричал так страшно? Ребенок, что ли?

Замок на соседской двери издал заключительный разрешающий лязг, и зацепленная на цепочку дверь стала медленно отворяться…

Малянов попятился, ввалился в прихожую и захлопнул дверь…

– Вот так бы давно, – сказал мальчишка, несколько неожиданно оказавшийся стоящим на полу. – Сиди и не рыпайся. Он поковырял носком простеньких сандалий брошенную «шведку». – А то начал тут… выставляться. Бегун.

Малянов ничего не ответил и заглянул в комнату. Рыжего не было. Тогда Малянов прошел в детскую – там тоже никого не было.

– Да шут с ним! – сказал мальчик басом. – Нету и баста. – Он помолчал и объявил: – Кушинькать!

– Так! – В который раз задень сказал Малянов. – Как тебя зовут, детка?

– Кушать хочу-у-у! – завопил мальчишка, плача, и затопал ногами. – Кушать хочу-у-у!

Малянов молча схватил его за руку и поволок на кухню.

Мальчик сидел на кухне, уплетал банановый конфитюр, залезая в яркую банку липкими пальцами, и философствовал:

– Ты что думаешь? Всё это зря? Если все должны страдать, чтобы страданиями купить вечную гармонию… Ты ведь тоже стремишься к вечной гармонии?

– Ни к чему я уже не стремлюсь, – мрачно сказал Малянов, наблюдая за странным своим собеседником.

– Стремишься, стремишься… Ты уже жену на эту гармонию променял, и сына тоже…

– Ты можешь замолчать, а? Наказание господне…

– Может, и наказание, – согласился мальчик. – Так вот, если ты своим страданием хочешь купить вечную гармонию, то страдай. Но при чем здесь дети? Зачем мы должны попадать в материал и унавозить чью-то гармонию?

– Да замолчишь ты или нет! – Малянов ахнул кулаком по столу. Мальчик поперхнулся, закашлялся, лицо его покраснело. Мальчик попытался вдохнуть воздуха, но от этого еще сильнее зашелся в кашле, лицо его сделалось лиловым, потом посинело, он задыхался. Малянов выскочил из-за стола, начал неловко бить его ладонью по спине, трясти, бестолково разводить ему руки, пытаясь изобразить некое подобие искусственного дыхания. Мальчик засипел, закатил глаза, его хрупкое тельце стала бить мелкая дрожь… Малянов подхватил его на руки и помчался в свою комнату. Уложив ребенка на тахту, он бросился к телефону, схватил трубку и в это время взглянул на мальчика.

Тот сидел на тахте, по-турецки подложив под себя ноги и показывал Малянову двойной нос.

Малянова передернуло. Он положил трубку на рычаг и стал смотреть на мальчишку, который не удовлетворившись показыванием носа, начал строить мерзкие рожи, пускать пузыри, бебекать, как дебил, и гадко подхихикивать, видимо, с целью довести Малянова до белого каления.

Малянов, насупившись, смотрел на все эти безобразия и молчал. Мальчишка, почувствовав, что эти трюки пока еще на Малянова не действуют, резво соскочил с тахты и подбежал к своей жертве. Расставив ноги и чудовищно вытянув вперед шею, он завертел пальцами обеих руку стриженых висков, раздул щеки и издал губами отвратительный звук, испустив при этом такое количество слюней, что в них воистину можно было запутаться.

– Дядя дурак! – сообщил мальчишка картаво.

Малянов отвернулся. Взгляд его пополз по книжным полкам, изредка цепляясь за корешки потрепанных книг. Малянов подошел к полкам и протянул руку, чтобы взять один из приглянувшихся ему томов.

– Стой! – сказал мальчишка отчетливо. Малянов не обратил на него никакого внимания, достал книгу и пошел с нею к столу. Уселся. Отодвинул ящик и положил на стол давешний лист бумаги с нарисованным на ней красным контуром. Потом вынул паркер и стал свинчивать с него колпачок. Подумал. Достал еще один лист бумаги, на этот раз совершенно чистый, и попытался расписать на нем перо. Паркер не писал. Малянов встал из-за стола и подошел к стеллажам, разыскивая там пузырек с чернилами.

– Так, – сказал он. – Так-так. Сейчас мы, значит, найдем чернила…

Странный шум привлек его внимание. Малянов обернулся: мальчик аккуратно заливал невесть откуда взявшимися чернилами маляновский контур. Делал он это сосредоточенно и в некотором роде виртуозно, одной рукой выливая из пузырька содержимое, а другой – размазывая чернила по листу.

Малянов пискнул и твердыми шагами пошел к противному шалуну, но тот, быстро сообразив, в чем тут дело, показал Малянову уже вымазанный синими чернилами язык и ловко юркнул под стол. Малянов зарычал, рванулся за мальчишкой, перелетел через стул и грохнулся на пол…

Мальчик, оказавшийся у тахты, торжествующе фырчал, визжал, свистел, плевал и улюлюкал, шлепая грязными ладошками по обоям, отчего на стенах, естественно, образовывались жирные чернильные пятна, изображающие его маленькие пятерни…

– Дядька дурень! Дядька дурень! Бегемотик! Бегемотик! Ляля-ля! – Мальчишка начал прыгать на одной ноге, показывая Малянову рожки и корча самые разнообразные физиономии.

– Бегемотик, бегемот, у тебя болит живот! Дядька дурень, дядька дуб, из какашек любит суп! Бе-бе-бе! Бе-е-е-е!

Малянов с трудом встал, отряхнулся, сел на стул у письменного стола и вяло попросил:

– Прекрати. Кому говорят, прекрати… Иди умойся! Слышишь! Да посмотри на свои руки, чучело!

Мальчик вдруг перестал бесноваться и повертел руками, разглядывая ладошки. Лицо его приобрело растерянное выражение, он зашмыгал носом и горько разрыдался, расставив в стороны руки и растопырив пальцы… Под мальчиком образовалась лужица…

Разорвав руками неподатливый сатин, Малянов достал наконец из трусов резинку, вытащил ее, сужая, таким образом, трусы в поясе, и завязал резинку узлом. Оглядел свою работу и вышел из детской в прихожую. Из ванной доносились слабые всхлипывания. Мальчишка стоял в ванной без штанов и исподлобья смотрел на Малянова.

– Давай ногу, – сказал Малянов, присаживаясь и помогая мальчику надеть трусы. – Другую. Вот и в норме. А ты расстраиваешься…

Открыв смеситель, Малянов выдоил из крана несколько капель, которые с мягким бульканьем упали в порыжевшую от долгого стояния воду, которой была наполнена ванна. Смеситель затрясся, зарычали трубы, кран начал чихать грязно-бурой смесью, от которой в ванне стали расходиться масляные пятна. Малянов поспешил закрыть смеситель, вытащил из-под раковины полиэтиленовый тазик и, зачерпнув воды, водрузил тазик на облупленную табуретку.

– Давай руки, – сказал Малянов.

– Нет, – твердо сказал мальчик, пряча ладони за спиной, – Не буду в тазу, хочу водопровод.

– Кран испорчен, видишь? Воды нет, – терпеливо объяснил Малянов. – Давай руки!

– Не дам!

– Как хочешь, – сказал Малянов и пошел из ванной.

– Руки! – заорал мальчик. – Руки мыть! Хочу руки мыть! – Он навалился на таз…

Вода окатила мальчишку с ног до головы и ухнулась на пол. Мальчишка завизжал, пнул тазик и ухватил Малянова за брюки, оставляя на светлой материи синие чернильные следы. Малянов изловчился и ухватил мальчишку поперек спины. Адский вой оскорбленного в лучших чувствах младенца заставил Малянова отвернуть голову в сторону. Мальчик сучил ногами и несколько раз укусил своего обидчика.

Малянов выволок беснующееся чадо в прихожую, забросил в комнату и закрыл дверь на швабру. Мальчишка затих. Малянов повернулся к входной двери и начал открывать замок. Замок, как и следовало ожидать, не поддавался. Малянов рванул дверь на себя, потом толкнул, рванул еще раз.

– Дядя! Дяденька! – крикнул мальчик из комнаты – Открой! Мне страшно! Тут кто-то ходит! Я боюсь!

Малянов бросил неподатливую дверь и вошел в комнату. Перемазанный чернилами мальчик стоял у окна в громадных маляновских трусах со свисающей до полу резинкой и округлившимися от ужаса глазами смотрел в противоположный угол. Там на стене качалось бесформенное черное пятно, похожее на тень, но только значительно более плотное… Малянов поморгал, и странная тень пропала. Мальчик сел на корточки и тихо заплакал.

– Так! – сказал Малянов преувеличенно громко. – Так. – Он потер руки. – Значит, так.

Он подошел к телефону и стал набирать номер. На последней цифре его палец задержался. Малянов взглянул на мальчика. Тот плакал и исподлобья наблюдал за Маляновым.

– Ну что? – спросил Малянов. – Звонить разрешишь? Мальчик встал, растопырив чернильные руки и, заливаясь слезами, заковылял в прихожую…

Малянов вытер ладонью вспотевшее лицо, зажмурился, крякнул и начал набирать номер заново.

– Вечеровский? Ты? Слушай, Фил, у меня к тебе дело…

Провалившись в глубокое ушастое кресло, Малянов равнодушно созерцал хоромы, в которых в данный момент пребывал…

Большая, если не сказать гигантская, комната была средоточием комфорта и благополучия. Изящная люстра мелкого хрусталя, строгая финская стенка, блеклый вьетнамский ковер изумительной ручной работы, круглый светящийся аквариум с сонмом величественных скалярий, кое-какой антиквариат, ультрасовременная ХАЙ-ФАЙ-звукоаппаратура, тугие пачки пластинок, блоки компакт-кассет – все говорило об определенном вкусе и полном отсутствии финансовых затруднений…

Вошел хозяин. Безукоризненная крупноклетчатая тройка, башмаки; в зубах хорошо уравновешенный «Бриар»…

– Работаешь? – спросил Малянов.

– Как всегда, – сорванным тонким голосом ответил хозяин.

– Ну, я ненадолго.

– Конечно. Кофе?

– Подожди, – сказал Малянов. – А впрочем, давай.

Малянов сидел на кухне, исполненной в стиле «А ля рюс» и наблюдал за хозяином, который колдовал с кофейным оборудованием.

– Я сделаю по-венски.

– Валяй, – отозвался Малянов. – Сливки есть?

Хозяин не ответил. Малянов смотрел, как под тонкой клетчатой тканью энергично работают лопатки хозяина.

– Слушай, Вечеровский! Тебе когда-нибудь мешали работать?

Лопатки на мгновение застыли.

– В каком смысле?

– Ну, к примеру, ты возишься с какой-нибудь там своей ревертазой, а тебе говорят: сворачивай к черту тему, а не то… как мошку…

– Кто говорит? – осведомился Вечеровский.

– Н-ну… кто-то… Собственно не в этом дело…

– А в чем?

– Слушай, а ты Снегового знал?

– Какого Снегового? А Пе?

– Ну да, физика, он у меня внизу жил, ты у меня сам по телефону спрашивал!

– Ах этот! Нет, старичок, как ни странно, нет. Мне его какая-то работа по статистике была нужна, а в библиотеке не было…

– Он застрелился.

Раздался мелодичный звон.

– Прости… – сказал Вечеровский и элегантно снял трубку с ониксового аппарата стоимостью этак в тысячи полторы франков…

– Это тебя, – сказал Вечеровский, протягивая трубку Малянову.

Малянов проглотил слюну и нерешительно протянул руку к трубке…

Белая тридцать вторая «Волга» с белыми «мишленовскими» шинами на магниевых литых дисках, нашпигованная изнутри синтезаторами, магнитофонами, антирадарами и еще черт знает чем, подкатила к маляновскому дому.

– А как велосипед? – забеспокоился Малянов.

– Он что, тебе нужен? Пусть пока в багажнике.

Вечеровский ловко набрал на панели синтезатора какую-то комбинацию, и из-под капота раздалось громкое лошадиное ржание…

– Ты что, рехнулся?! Совсем оборзел? – подскочил Малянов.

– Еще не вечер… Это я в Андорре купил. Слушай, а что там у тебя в окне?

Малянов посмотрел наверх. Окно светилось неестественно ярким светом, словно в комнате был установлен дуговой прожектор, каким пограничники освещают море…

– Фил… – сказал Малянов, щурясь от яркого света. – Я хотел бы тебе кое-что сказать… Видишь ли… Я влип в очень странную историю…

– Это и так ясно, – сказал Вечеровский. – И что ты мне предлагаешь? Не ходить сейчас с тобой? Я правильно тебя понял?

Малянов и Вечеровский сидели в полумраке вокруг журнального столика с остатками экзотических яств, ели, закусывали, изредка прихлебывали алкоголь, смешанный с «джусами» и смотрели телевизор. Приволоченный из прихожей телевизор нелепо торчал посередине комнаты. Помалкивали. Мальчик сидел на тахте, смотрел телевизор и тоже помалкивал. Помалкивал и телевизор… В его мерцающем окошке беззвучно возникали изможденные люди со скорбными лицами. Люди что-то раскапывали, переносили, вытаскивали. Вокруг расстилалось бескрайнее холмистое плато. То там, то здесь можно было видеть глубокие ямы и горы не то истлевших тряпок, не то больших свертков из этих тряпок… Люди ходили медленно, печально, и никто не улыбался. Сосредоточенность, неотвратимость, опустошение… Странная и какая-то жуткая работа…

Малянов, скосив глаза на телевизор, поднес полную рюмку ко рту, залпом выпил. Схватил толстенный бутерброд с семгой и начал с остервенением его поедать.

– Митька трус! – произнес вдруг мальчик отчетливо и впился зубами в мягкую шоколадную плитку.

– Забавно, – сказал Вечеровский – Ты не находишь, что в этом что-то есть?

– Почему это я трус? – оживился Малянов. – Зачем ты меня обижаешь?

– Я тебя не обижаю, – возразил мальчик, разглядывая Малянова, как некое редкостное животное. – Просто трусость, несомненно, один из самых страшных пороков…

– Нет, философ, я тебе возражаю, это самый страшный порок… – Вечеровский встал и зажег свет.

– Опять Федор Михайлович? – иронично спросил Малянов.

– Да нет… Другой кто-то… Вернемся к нашим баранам, если они тебя интересуют, конечно… – предложил Вечеровский, скользя взглядом по стеллажам.

– Ну, в общем, этот рыжий объяснил приблизительно так. – Малянов с опаской поглядел на мальчика. – Дело здесь в локальном нарушении статистических закономерностей… Причины этих нарушений, как выразилась эта образина, во мне, то есть в моей работе, поскольку моя, видишь ли, высоконаучная работа выбивается за некий общий уровень и представляет определенную опасность.

– Для кого? – перебил вопросом Вечеровский.

– Для этой… сверхцивилизации…

– И что?

– Что, что? Потребовал, скотина, чтобы я свернулся. Полный бред!

– Чего там, – сказал мальчик. – Он ему там вогнал ума, куда следует!

– Да замолчишь ты или нет? – вскипел Малянов. – Прибью ведь!

– Опять за свое, – сказал мальчик. – Прибью, прибью. Болтун.

Малянов побагровел и посмотрел на мальчишку весьма грозно:

– Я те покажу болтуна! Я тя ей-богу прибью!

– Да ну, – сказал мальчишка даже с некоторым сожалением. – Не можешь ты меня прибить.

– Это почему не может? – ухмыльнулся Вечеровский и как-то очень внимательно посмотрел на Малянова. – Он у нас такой… Ух, какой…

Вечеровский показал, какой с его точки зрения Малянов.

– Да брось ты, – сказал мальчик. – Ну вот если б ты создавал мир, создал бы ты на слезинке ребенка с целью в финале осчастливить людей, дать им мир и покой?

– Госсссподи… – сказал Малянов замученно. Вечеровский снова ухмыльнулся и стал закручивать ус.

– Ну что смотришь? Тебя спрашивают, – рассердился мальчик. – И для этого необходимо непременно было замучить лишь всего-то одно крохотное существо, вот то самое… Било себя кулачонками в грудь и плакало к богу…

Мальчишка разжалобил сам себя, заревел белугой, уткнулся носом в угол тахты. Худенькая его спина вздрагивала от рыданий.

– Слушай, – спросил Малянов, обращаясь к Вечеровскому, – а может, в милицию заявить? Мальчишка-то, наверное, все-таки чей-то?

– Тридцатого затмение, – сказал Вечеровский в пространство. – Полное.

– Затмение солнца есть обычное явление природы, которому невежественные люди придают мистический смысл, – сообщил мальчик сквозь рыдания.

– А ты уверен, что твоя работа на нобелевку тянет? – неожиданно изменил тему разговора Вечеровский.

– Тянет, – убежденно сказал Малянов. – Как пить дать – тянет…

– М-да, – сказал Вечеровский, расхаживая по комнате. – Очень даже м-да…

– Слушай! – Малянов почесал затылок. – Странно, конечно. Но я вот о чем тут думал. Ну если они все из себя такие всемогущие, ну чего бы им просто не отравить меня тухлыми консервами, а? Съел ложечку, и каюк.

– Видишь ли, Дмитрий, это исключено.

– Почему исключено, – выпятил губу Малянов. – Как раз наоборот… Съел ложечку, и каюк.

– Ты просто не можешь ложечку, ты сожрал бы всю банку! Малянов утробно захохотал. Вечеровский ухмыльнулся, потом посмотрел на Малянова и тоже захохотал, его тоже разобрал этот глупый беспричинный смех. Хохотали от души, до слез, до колик. И только мальчик сидел на тахте и хмуро ковырял вилкой в открытой консервной банке. По всей видимости, первым эту злосчастную банку увидел Вечеровский, потому что он быстро подошел к мальчику и вырвал ее у него из рук. Смех как-то сам собой стих.

Малянов повертел банку пальцами. Откашлялся и продолжил:

– А они, видишь, сентимонии развели… Снегового им жалко… Ах, извините, так вышло! Дурь, ей-богу, глупость какая-то! Зачем все эти смертоубийства, фокусы? Да внушили бы нам чем-нибудь этаким, мы бы не только диффузные газы или твою ревертазу – мы бы родную мать забыли! Или, скажем, выработали бы у нас условный рефлекс: как мы сядем за работу, так у нас грипп, радикулит, головная боль… Экзема… Мало ли что. Никто бы ничего и не заметил…

– Но ведь ты же заметил! – улыбнулся Вечеровский.

– Я??? – возмутился Малянов. – Пока не пришел этот тип и не сказал, что все эти телефонные звонки, и предложение директорства, и эта Лидочка, и этот вот! – Малянов с раздражением ткнул пальцем в сторону мальчика. – Я бы и…

– Значит, если б не знал, все было бы хорошо? Так?

– Что так?

– Ну так надо что-то делать.

– Делать, делать! Землю жрать! А выкину все к чертовой матери и уеду… на Кавказ… А если они меня таким сделают? – Малянов весь перекривился, высунул язык, закатил глаза. – Бе-бе-бе! Или будет… все время башка болеть!

– Башка, говоришь? – спросил Вечеровский подозрительно. – Подожди-ка подожди…

– Писить хочу, – ясным голосом объявил мальчик. Малянов издал стонущий звук, выкарабкался из кресла, взял мальчика за руку и вышел в коридор.

Вечеровский достал из сумки-педерастки записную книжку, порылся в ней, подошел к телефону и начал медленно набирать номер…