Текст книги "Талиесин"

Автор книги: Стивен Лоухед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Глава 17

Когда закончился пир в честь рождения Мерлина, знатные гости отбыли, увозя весть о рождении царственного младенца в дальние холмы и долы Диведа. Блез и друиды задержались еще на день, готовясь к путешествию на юг, где ждал известий Хафган.

В день их отъезда Харита подошла к Блезу и сказала:

– Не затруднит ли тебя передать весточку моему отцу, царю Аваллаху в Инис Гугрин?

– Я охотно сделаю и это, и много большее, – отвечал Блез. – Что ему передать?

– Передай, что я родила ему наследника. Что я… что мы хотим вернуться домой и будем ждать, чтобы он прислал нам знак своего расположения.

– Госпожа, я все это ему скажу, – пообещал Блез.

Тут подошел Талиесин, и все вместе вышли во двор, где ждали остальные друиды.

– Прощай, Блез, брат мой, – сказал Талиесин, тепло его обнимая. – Кланяйся от меня родителям. Скажи, что внук их здоров и скоро будет дома.

Харита задумалась над мужниными словами. Что он такого знает?

– Ты снова увидишь своего отца, – сказал Талиесин Харите, когда друиды ушли. – И познаешь радость – вложить свое дитя в руки того, кто ребенком держал тебя на руках.

Минули недели, на земле утвердилась весна. Прошли теплые дожди, и вновь зазеленели холмы. Почки набухли и выпустили побеги, ручьи вздулись и вышли из берегов. Харита кормила младенца и оправлялась после долгих месяцев, проведенных взаперти. Они с Талиесином разговаривали по многу часов, но, как ни хотелось ей узнать смысл происшедшего в зале во время пира, что-то ее останавливало: что-то в произнесенных им словах, в том, как он поднял их ребенка – словно жертву, предназначенную для заклания…

Серыми ветреными дождливыми днями и ясными солнечными, когда свет был как бледное густое масло, Харита ждала ответа от отца и тревожилась, что весточки все нет. Однако Талиесин, казалось, нимало не тяготился ожиданием: он по-прежнему пел у Пендарана и в городе, так что его слышали и многие простолюдины. В округе шептались, что владыка Алый Меч принимает у себя короля и королеву фей, за что те обещали богатство всем жителям Маридуна и окрестностей.

Близилось лето, Харита нет-нет да и поглядывала на дорогу к вилле – не скачет ли гонец от отца. Однажды, когда она гуляла с Мерлином во дворе, подошел Хенвас.

– Госпожа, – сказал старый слуга, – к вам человек.

Она быстро обернулась.

– От отца?

Хенвас пожал плечами.

– Он не сказал.

Она поспешила в зал, где увидела человека, с головы до ног закутанного в плащ. Он стоял сразу за дверью, спиной к ней.

– Мне сказали, что ты меня ищешь, – сказала она. – Вот я.

Он обернулся, и сердце ее упало – она ожидала увидеть знакомого, но это был кто-то чужой.

– Это ты зовешься Харитой? – спросил он.

– Я.

– Тогда это тебе. – Он сунул руку под плащ и вынул из кожаной сумы черное птичье перо.

Уставившись на перо, Харита спросила:

– И все? Ничего больше?

– Мне ничего больше не дали, – отвечал незнакомец, протягивая необычное послание.

– Царь Аваллах сам его тебе дал? – сказала Харита, принимая перо.

– Сам царь, – подтвердил незнакомец.

– Кто ты? – спросила Харита. – Я тебя не знаю.

– Ты и не можешь меня знать, – отвечал посланец. – Я с востока, из Логрии, но в последние годы много путешествовал. Две ночи я провел в Инис Гутрине. Когда же царь узнал, что я еду на юг, он передал мне перо со словами: «Отдай его моей дочери Харите, она в Маридуне». – Незнакомец небрежно пожал плечами. – У меня были дела в Каергвенте и Городе Легионов, не то я пришел бы раньше.

– Каково было здоровье царя, когда ты его видел?

– Я недолго с ним пробыл, но он принял меня учтиво – хотя увечье его терзало и ему пришлось лежать.

Харита кивнула и повертела в пальцах перо.

– Спасибо, – сказала она. – Благодарю за услугу и постараюсь тебя отблагодарить.

– Мне заплатили вперед, – отвечал вестник, склоняя голову. – Если у тебя нет ко мне других дел, я откланяюсь. – И с этими словами он торопливо вышел.

Харита не могла взять в толк, что значит черное перо. Когда вернулся Талиесин (он катался верхом с Пендараном и его сыновьями), она рассказала ему о гонце и о странном послании.

– Вот оно, – сказала она, протягивая мужу перо. – Вот так и он мне его передал.

Талиесин скривил лицо, потом натянуто улыбнулся:

– Видишь? Вот знак, который ты просила.

– Черное перо?

– Вороново перо. У нас говорят, что тот, перед чьим домом ворон каркал в безлунную ночь, умрет. Вороново перо – знак скорби.

Харита поежилась.

– Почему же ты говоришь, что я этого просила?

– Может быть, Аваллах хочет сказать тебе, что скорбит. Ему горестно без тебя. Время и брат Давид сделали свое доброе дело – он смирился с нашей женитьбой. Он очень сожалеет о былом и хочет, чтоб мы вернулись.

– Если так, почему он послал чужака? Почему не кого-то из слуг?

– Вот об этом мы его и спросим при встрече, – отвечал Талиесин. – Теперь уже скоро.

Перо так взбудоражило Хариту, что смысл последних слов дошел до нее не сразу.

– Так мы можем ехать домой?

– Конечно. Тронемся, как только будут готовы съестные припасы.

– Тогда завтра! – воскликнула Харита. – Едем завтра же!

Она сжала его руки и принялась звать Руну. Вскоре обе женщины уже углубились в сборы.

Лорд Пендаран опечалился, когда Талиесин сообщил ему о послании царя Аваллаха. Улыбка сошла с его лица, глаза потухли.

– Я давно знал, что наступит этот день, – сказал он, медленно кивая. – Но мне от этого не легче. Мне не хочется отпускать тебя, друг мой, хотя я и знаю, что ты должен ехать.

– Не таким ты был при первой нашей встрече, – напомнил ему Талиесин.

Пендаран только насупился и отмахнулся.

– Сейчас перед тобой другой Гледдиврудд, не такой, какого ты видел тогда.

– Знаю, – сказал Талиесин, хлопая его по плечу, – но о прошлом время от времени надо напоминать, чтоб мы не возгордились.

– Вот видишь? Ты – вожатый моей души.

– Свет, – сказал Талиесин. – Смотри на Свет и служи ему, лорд Пендаран, и он будет тебе лучшим вожатым, чем кто-либо из смертных.

Пендаран печально покачал головой.

– С тяжелым сердцем я тебя отпускаю.

– Мы еще не уехали.

– Но скоро уедете. И все же я не отпущу тебя, пока ты не пообещаешь вернуться и еще какое-то время пожить под моим кровом.

– Да будет так, – согласился Талиесин.

До конца дня, пока Руна и Хейлин укладывали провизию в дорогу, Харита собирала свои небогатые пожитки. Она взялась за сборы с легким сердцем, повторяя про себя: «Я еду домой… домой…». И ей казалось, что мир был мертв и только сейчас ожил.

Вновь и вновь она замирала над плетеной люлькой, в которой спал, прижав к щеке крошечный кулачок, Мерлин. «Мы едем домой», – говорила она, ероша темные шелковистые волосики.

Мысли о доме напомнили о матери, и Харита вновь пожалела, что Брисеида не увидит ребенка. Как ей хотелось материнского совета и участия! Взяв из люльки спящего ребенка, Харита прижала его к груди и принялась тихо напевать, вспоминая то время, когда Брисеида была жива и Атлантида купалась в лучах солнца.

Пришел Эйддон и объявил, что поедет с ними.

– Чтобы вам не было скучно, – объявил он, но про себя подумал, что лишние меч и копье не будут помехой в дороге.

К вечеру, когда все было уложено, Харита поужинала в зале. Она сидела рядом с королем, а Талиесин в последний раз пел для Пендарана и его домашних.

На следующее утро они вышли во двор и увидели Эйддона и младшего из королевских сыновей, Салаха, которые уже вывели вьючных лошадей; на одной из них был устроен насест для кречета. Три другие лошади стояли оседланные, и лорд Пендаран прощался с сыновьями. Он повернулся к Талиесину и Харите, которая держала тепло укутанного в кроличьи шкурки Мерлина.

– Удачный день для путешествия, – сказал Пендаран. – Вы успеете засветло покрыть большое расстояние.

Талиесин взглянул на коней и сказал:

– Сдается, мы опустошили твои конюшни.

– Пустяки, – воскликнул король. – Я бы сам с вами поехал, когда бы не дела. Но я отправляю вместо себя сыновей, да и Руна попросила разрешения сопровождать госпожу и маленького господина. Я с радостью согласился.

Харита крепко обняла хозяина дома.

– Спасибо, лорд Пендаран. Я не была бы дочерью своего отца, если бы не предложила гостеприимство Аваллахова дома тебе и твоим близким. Если будешь в Инис Гутрине, знай, что ворота всегда открыты для тебя и почетное место ждет.

– Я ничем этого не заслужил, – отвечал Пендаран, – но если это значит, что мы еще свидимся, то я с благодарностью принимаю приглашение.

– Прощай, Алый Меч, – сказал Талиесин, сжимая его руки. – Обещаю не забывать своей клятвы. День нашей новой встречи – в моем сердце.

Король грубовато прижал Талиесина к груди и похлопал по спине:

– Вот и езжай поскорее, чтоб быстрей настал этот день.

Хенвас и Хейлин вышли проводить гостей. С ними пришла и Руна. Она села в седло, Эйддон попрощался с отцом, и всадники, повернув коней, двинулись к еще темному Маридуну, лежащему в долине под беловато-серой дымкой. Когда они проезжали мощеными улицами, люди высовывали головы и молча наблюдали за кавалькадой или перешептывались, глядя на красавицу с младенцем: «Королева фей! Видите? А это малолетний король!».

Они ехали на юг к Хабренскому заливу по римской дороге, идущей вдоль побережья к Каергвенту и Городу Легионов, прежде чем свернуть на восток к Глеву и южным римским городам, до самого Лондона и дальше. Огибая горы на юге, они проехали развалины Ленкара – когда-то оживленный портовый город в укрытой бухте превратился в груду серых камней – и на закате третьего дня были в Городе Легионов. Здешний трибун хорошо знал Эйддона и принял путешественников в своем доме. Как и многие другие военачальники, он жил в городе под самыми стенами укрепления.

– Тревожиться нечего, – говорил трибун Валенс, оставшись с Эйддоном наедине. Они сидели в кухоньке за деревянным столом, подливая себе из кувшина. – За всю весну не было ни одного набега. На севере Феодосий одерживает победу за победой. Подлые псы, захватившие тамошние земли, уползли в свои норы и еще долго будут зализывать раны.

Эйддон потянул себя за подбородок.

– Бдительность не повредит.

– Я тебе говорю, все переменилось, – уверял Валенс. – Укрепления на севере отстроили заново, вдоль южного берега воздвигли цепочку сторожевых башен, так что врасплох нас уже не застать. Галльская война идет успешно, того гляди, войска вернутся сюда. Попомни мои слова, Эйддон Ваур, через несколько лет легионы снова будут здесь, и я смогу удалиться в свое имение – жиреть на собственной говядине и сыре.

– Хорошо бы все было так, – отвечал нимало не убежденный Эйддон.

– Ладно, а ты скажи, кто эти твои друзья? Ноденс меня ослепи, если я хоть раз видел подобную красавицу. – Он подался вперед и ухмыльнулся: – Я бы на твоем месте не тревожился. Любой мало-мальски стоящий саксонский князь отвалит немало золота за такую кралю, а?

Эйддон резко выпрямился.

– Ты что, обиделся? – наивно спросил трибун.

– Из дружбы я не попомню тебе этих слов. Знал бы ты, кого приютил сегодня под своим кровом, не стал бы говорить таких глупостей.

– Просвети же меня, о Душа Премудрости и Чести, кто спит сегодня у меня в доме?

– Слышал когда-нибудь о барде Талиесине?

– А что, должен был слышать?

– Он безусловно величайший бард из всех ныне живущих. А Харита – его жена, как говорят, Ллионесская царевна, хотя сама она о себе молчит. Отец ее – король Аваллах из Инис Гутрина.

У трибуна расширились глаза.

– Надо же! О нем-то я слыхал. И как тебя занесло в такое высокое общество?

– Они жили у нас в Маридуне в прошлом году, а сейчас едут домой.

– Насчет поэтов и рассказчиков ничего не знаю, – проговорил Валенс, – но коли песнями можно пленить такую красотку, я велю раздобыть мне арфу и завтра же начну бренчать.

Эйддон рассмеялся.

– И распугаешь весь скот с окрестных холмов! – Он покачал головой. – Скажу тебе, никогда я не слышал, чтобы кто-нибудь так пел. Одним своим словом он прогнал гнусного жреца и снял проклятие, много лет тяготевшее над нашим отцом.

– Как Алый Меч?

– Другой человек. Увидишь его – не узнаешь, а все Талиесин.

– Кудесник он, что ли?

– Я тебе расскажу про его чудеса, – серьезно сказал Эйддон. – Он в лицо попрекнул полный зал местных князьков, и ни один из них не тронул его пальцем.

– И впрямь диво, – сказал Валенс. – Как по-твоему, споет он для меня?

– Поздно, друг мой, а мы весь день провели в дороге. Я не стал бы его просить.

Однако, пока он говорил, в соседней комнате послышались первые звуки арфы. Эйддон с Валенсом встали и тихонько пошли туда. Талиесин сидел у огня, напротив него Харита кормила ребенка. Салах, младший брат Эйддона, лежал у ног певца, завернувшись в плащ, а Руна сидела на полу рядом с Харитой. Рабыня Валенса, молоденькая фракийка, которая вела этот дом, примостилась в уголке, и ее черные глаза поблескивали в свете очага. Талиесин поднял взгляд на вошедших. Они придвинули походные стулья и уселись поближе к огню.

Голос Талиесина наполнил комнату золотистым сиянием, словно редкий медвяный нектар из глубокого потаенного источника. Арфа в его руках стала орудием колдовства – челноком богов, ткущим изысканную красоту, не доступную человеческим взорам, но дивно звучащую в ушах. В ту ночь он пел о земле, которая когда-то ему привиделась, о царстве света и мира, стране вечного лета. Слова вызывали из небытия величественные образы, а звуки оживляли их в глазах слушателей.

Харита не раз слышала, как он рассказывает о своем видении, но сейчас он пел и впервые описал короля, который будет править в этом священном царстве: король этот будет отмечен не за силу и родовитость, но за любовь к справедливости и правде; король, рожденный служить правде и чести, смиренно вести свой народ и повелевать землей во имя Спасителя Бога.

Харите казалось, что Талиесин излагает стихами все, что когда-либо думал и говорил про свое вымышленное царство, мысли облекаются в звуки, слова срываются с губ и обретают форму, философский костяк обрастает мясом.

«Сегодня рождается царство Лета, – думала она, – точно так же, как обрел плоть и родился мой сын. Они созданы друг для друга, они – одно».

Она взглянула на ребенка, сосавшего грудь.

– Слышишь, Мерлин? – спросила она. – Твоя судьба зовет тебя сквозь годы. Слушай, сынок. Сегодня отец твой песней изменил мир. Слушай и запоминай.

Они выехали на следующее утро и повернули на юг к заливу вдоль реки Аск. В ее устье теснились купеческие корабли и рыбачьи суденышки; с хозяином одного из них Эйддон договорился о перевозе.

– Надо подождать, – сказал он, вернувшись. – Нам годится только вон тот корабль, а они ждут груз из Каергвента. Когда они будут готовы к отплытию, кормчий за нами зайдет. Боюсь, это будет уже поздно вечером.

– Тогда давайте пока поедим, – предложил Талиесин, – и дадим отдых коням.

Они спешились, расстелили плащи на берегу перед деревянным причалом и сели ждать. Салах отъехал в поселок чуть выше по реке и вернулся со свежезажаренной уткой и вином в добавление к хлебу и сыру, которые они взяли с собой.

– Я учуял утку, – объяснил он, кинжалом кромсая птицу на куски, – и уговорил вдову ее продать. Та только обрадовалась.

– Молодец, Салах! – сказал Талиесин. – Хорошо иметь находчивого спутника. Езди со мной всегда!

Юноша покраснел и отвернулся, пряча робкую улыбку. Они поели и стали ждать дальше. Солнце поднялось выше, низкие тучи с моря серыми пальцами тянулись к земле. Вскоре они закрыли солнце. Холодный ветер наморщил речную гладь. Тут-то и появился кормчий.

– Если хотите с нами, давайте скорей, – крикнул он. – Мы отчаливаем.

Забрав вещи, они прошли по причалу к кораблю, низко осевшему в воде.

– Поднимайтесь, – крикнул владелец корабля, – пока ветер попутный!

Покуда лошадей привязывали к тросу посреди палубы, Харита отыскала себе и ребенку место под холщовым навесом на корме, сразу под надстройкой, на которой помещался кормчий. Она завернулась в подбитый мехом плащ и прижала к себе малыша. Руна устроилась рядом, закрыв их собой от ветра. Через несколько минут корабль отошел от пристани и двинулся вперед.

Не успели они отплыть от берега, как налетел ветер. Он принес с собой промозглый туман. Вскоре суденышко окутала сумеречная мгла. Влага каплями оседала на волосах и одежде, медленно просачиваясь внутрь. Хозяин корабля, поминая разом несколько десятков богов и одновременно на чем свет стоит костеря рулевого, бегал от одного борта к другому, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в сплошной завесе тумана.

Вымокли все основательно, однако до противоположного берега добрались без всяких приключений. Кораблик подошел к пристани у небольшого селения Абона на дороге к Аква Сулис. Путники предпочли бы высадиться южнее, но владелец объяснил, что это невозможно из-за близящегося отлива. Как только они сошли на берег, корабль повернул назад.

– Может, оно и к лучшему, – сказал Эйддон, снова садясь в седло. – Поедем по дороге и, если повезет, засветло будем в Аква Сулис.

– Я бы с удовольствием поспал сегодня в сухой постели, – сказал Талиесин, помогая Харите залезть в седло. Он заметил ее отсутствующий взгляд. – Тебе нездоровится, любовь моя?

Харита вздрогнула и очнулась.

– Я задремала, – сказала она. – Это все из-за тумана.

– Можно немного отдохнуть, – предложил Эйддон.

– Нет, – отвечала она, улыбаясь через силу. – Просто меня немного сморило. Все пустяки. Пройдет.

– Если угодно, госпожа, я заберу ребенка, – предложила Руна.

Харита протянула ей малыша, и они продолжили путь, вытянувшись в цепочку. Как ни боролась Харита со сном, она вскоре снова впала в ту же тяжелую полудрему. Плотный серый туман сомкнулся вокруг, веки сами собой смежились.

Казалось, прошел миг, но, когда она вновь открыла глаза, мгла стала еще темнее. Дорога лежала мокрая и пустынная, только тяжелые капли сбегали с придорожного кустарника. Харита подняла голову и в тот же миг почувствовала опасность.

Тишина казалась неестественной. Она торопливо огляделась. За ней ехала Руна, дальше Талиесин. Немного впереди Эйддон, расправив плечи и слегка наклонив голову, внимательно вслушивался. Ладонь его лежала на рукояти меча. Еще дальше в тумане чуть угадывался Салах, зажавший в руке копье.

– Что стряслось? – спросила она, но туман поглотил слова.

Впереди Салах остановился и привстал на стременах. Подъехал Эйддон, они о чем-то поговорили. Потом Эйддон развернул лошадь и подъехал к Харите. Лицо его было встревоженным. В руке он держал обнаженный меч.

Мерлин! Где ее дитя? Она круто повернулась в седле, чтобы взглянуть назад.

В тот же миг раздался странный, пугающий звук – то ли жужжание рассерженной осы, то ли свист рассекающих воздух орлиных крыльев, а после – глухой хлопок.

Эйддон пронесся мимо, и в тот же миг Руна поровнялась с Харитой.

– Дай сюда Мерлина, – хрипло прошептала мать.

Пока служанка доставала ребенка из-за теплой пазухи, лошадь Талиесина вырвалась вперед. Харита повернулась спросить, в чем дело, и слова застряли у нее в горле.

Она метнулась к нему…

И увидела стрелу в его груди.

Голова барда была развернута к ней, но глаза смотрели куда-то вдаль, лицо светилось – он видел Летнее царство. Лишь на краткий миг вспыхнул этот свет и тут же угас. Талиесин повалился вперед, не выпуская из рук поводьев.

Лесную тишь разорвал пронзительный вопль, и Харита поняла, что кричит она сама. В тумане вокруг беспорядочно метались тени. Оказалось, что она стоит на земле, над лежащим телом, и с воем пытается вырвать стрелу из сердца мужа.

Чьи-то ладони сомкнулись на ее руках – это был Эйддон. Талиесин пустыми глазами смотрел в небо, и тепло медленно уходило из его тела.

Глава 18

– Госпожа, мы не должны здесь более оставаться.

Глухой голос принадлежал Эйддону, его рука поддерживала Хариту под локоть.

– Они могут вернуться в любой миг.

Харита подняла голову и увидела страшное, посеревшее лицо друга. Рядом хныкал младенец на руках у Руны. Смеркалось, близилась ночь. Туман разошелся, сеял мелкий дождик, мощеная дорога, на которой лежал Талиесин, была мокра. Харита перевела взгляд на свои руки, увидела кровь, и ей вдруг показалось, что она стоит на коленях уже целую вечность.

– Харита, – мягко позвал Эйддон, – мы едем?

Она безмолвно кивнула и попыталась встать, однако ноги подкосились, и она рухнула на тело Талиесина. Харита припала к нему, ладонями убрала с лица промокшие волосы, прижалась щекой к застывшей груди.

– Спи спокойно, любимый. – Она поцеловала холодные губы, и Эйддон помог ей встать.

Салах стоял на коленях чуть поодаль, бессильно уронив руки, слезы струились по его лицу. Он поднял полные отчаяния глаза и закричал:

– Прости меня, госпожа! Если бы я раньше поднял тревогу… если бы я только их услышал… я бы… если бы я их услышал, он был бы сейчас жив… – Он уронил голову, не в силах больше говорить.

– Ты ничего не мог поделать, – сказала Харита. – Никто не мог. Тебя не за что прощать. Откуда ты мог знать? – Она протянула ему руку. – Вставай, Салах, мне нужна твоя поддержка. Нам предстоит долгий путь.

Юноша провел рукавом по лицу и с усилием поднялся на ноги. Харита обняла его и подвела к лежащему.

– Помоги Эйддону поднять Талиесина на коня. Я его здесь не брошу.

Салах колебался, но Эйддон кивнул, и они вдвоем принялись поднимать Талиесина в седло.

Уже давно стемнело, когда они добрались наконец до деревеньки у брода через реку Бид. Горстку круглых мазанок окружал земляной вал, увенчанный частоколом. Ворота были закрыты, но на площадке между домами горел огонь.

Эйддон подъехал ко рву и окликнул стоящих у огня. Те в страхе метнулись в тень. Эйддон снова громко крикнул на бриттском наречии, чтобы его не приняли за разбойника. Через несколько минут над воротами возник факел.

– Ворота закрыты на ночь. Мы никому не откроем, – произнес невидимый голос.

– На нас напали по дороге. Нам нужна помощь, – сказал Эйддон. Последовало долгое молчание. – Серебром заплатим, – добавил юноша.

Почти сразу ворота отворились и появились грубо сколоченные деревянные мостки. Всадники въехали под защиту стен. Обитатели Бида молча столпились вокруг перекинутого через седло тела.

Старик, открывавший ворота, с опаской взглянул на Эйддона.

– Похоже, твой слуга ранен, – сказал он, косясь на золотую пряжку Эйддонова плаща и серебряную гривну на его шее.

– Это мой друг, и он мертв, – тихо отвечал Эйддон. – Мы везем его домой.

Старик кивнул и прищурился в свете костра.

– Значит, на вас напали. – За его спиной обитатели поселка сочувственно загудели. – Наверное, вы голодны.

– Будем благодарны за еду, – отвечал Эйддон. Повернувшись к Харите, он подвел ее к огню, расстелил свой плащ и помог ей сесть. Потом они с Салахом отвели лошадь с Талиесином в темноту, бережно уложили тело на землю, укрыли плащом и оставили на ночь.

Путники согрелись у огня, поели, не чувствуя вкуса еды, и легли спать. Старик без лишней суеты поставил у ворот стража, сказав: «Вам будет лучше спаться под присмотром». Одна из местных женщин обратилась к Харите: «Маленькому здесь холодно, госпожа. Зайдите ко мне вместе со своей служанкой».

Харита встала и пошла в дом, следом Руна с Мерлином на руках. Им предложили одну лежанку на троих – расстеленную на соломе овчину в теплом углу. Харита в изнеможении закрыла глаза и заснула, едва голова ее коснулась подстилки.

Ночь прошла в блаженной пустоте. С первыми лучами света Харита проснулась. Мерлин ворочался рядом и кричал, требуя еды. Она дала ему грудь и лежала, думая о длинном, одиноком дне впереди; потом – о грядущих месяцах и годах. Где найти силы, чтобы держаться? Нет, невозможно загадывать так далеко вперед. Надо думать, только о настоящей минуте, не пытаясь заглянуть в следующую. Так, минута за минутой, она сможет исполнить все, что от нее потребуется.

Когда все встали и приготовились уезжать, старик подошел к Эйддону.

– Не пристало покойнику разъезжать на коне. – Он обернулся и указал на двух своих односельчан, которые подкатили скрипучую двухколесную тележку. – Здесь вашему другу будет покойнее. Возьмите.

– Если бы он знал о твоей доброте, – сказал Эйддон, – то щедро наградил бы тебя. – Юноша запустил руку в суму, вытащил пригоршню серебряных монет и высыпал в ладони старику.

Старик взвесил монеты на руке.

– Он что, король?

– Король, – отвечал Эйддон.

Они запрягли лошадь в тележку и бережно уложили Талиесина, потом выехали из поселка, преодолели брод и двинулись к Аква Сулис. К началу дня они были уже на людных улицах. Здесь поели и, торопясь до заката поспеть в Инис Гутрин, повернули на юг, к перекрестку, оставив позади колоннады, портики, высокие черепичные крыши и каменные стены этого оживленного города.

Время от времени Харита оборачивалась в седле, ожидая увидеть там Талиесина, улыбающегося, со вскинутой в приветствии рукой.

Но лишь грубая телега медленно раскачивалась перед ней из стороны в сторону.

Часы проходили один за другим. Солнце еле ползло за облаками. Остаток пути Харита не запомнила, ощущалась только глубочайшая, неведомая прежде боль да черная пустота, в которую рвались вопли ее сердца. Она ехала, как во сне, придавленная бременем своего неизбывного горя.

К вечеру доехали до речки Бру и свернули с мощеной дороги на проселок, ведущий к Стеклянному острову. Когда горизонт на западе заалел, Харита подняла голову и увидела дворец Аваллаха на вершине холма, плывущий в окаймленном тростником озере.

В сердце ее не шевельнулась радость, на душе не стало легче или светлее. Она лишь горько подумала о том, какой могла быть эта встреча и какой ей уже никогда не стать.

Вскоре конские копыта застучали по дамбе. Вьющаяся серпантином дорога вывела путников к дворцу. Их увидели заранее и распахнули ворота. Как только телега с телом Талиесина остановилась, во двор вышли Лиле и Аваллах.

Эйддон помог Харите спешиться. Царь приветственно распростер руки, потом внимательнее взглянул на дочь, и улыбка сошла с его лица.

– Харита? – спросил он, заметив свиту из незнакомцев. – Где Талиесин?

Харита указала на грубые дроги, но не сумела выговорить ни слова. Эйддон подошел и встал рядом с ней. Почтительно склонив голову перед Аваллахом, он произнес:

– Талиесин мертв, о владыка, – сражен по дороге пиктской стрелой.

Мощные плечи Аваллаха опустились, он протянул руку и привлек Хариту к себе. Лиле, тихо стоявшая рядом, подошла к телеге и приподняла плащ, которым укрыли тело. Мгновение она смотрела в некогда светлое лицо, потом легонько тронула стрелу, все еще торчавшую в груди. Она опустила плащ и быстро пошла к конюшне. Когда она вернулась, оттуда вылетел всадник и во весь опор устремился прочь.

– Надо сообщить его родичам, – сказала она Салаху, молча наблюдавшему за происходящим. – Я велела сказать, чтобы они сразу ехали сюда.

Салах печально кивнул и вновь потупил глаза.

Наконец Аваллах поднял голову и подозвал Руну. Та протянула ребенка, отогнув шерстяной край, чтобы можно было увидеть Личико.

– Ах, дитя! – промолвил он. – Дитя… такое прекрасное…

Харита шевельнулась.

– Его зовут Мерлин, – сказала она, забирая ребенка у служанки и протягивая его отцу.

– Здравствуй, маленький Мерлин, – сказал Аваллах, проводя указательным пальцем по детскому лбу и щекам. – Здравствуй и ты, дочь! – Он помолчал и вновь взглянул на похоронные дроги. – Прости меня, Харита. Его смерть я буду носить в сердце, покуда сам не умру. Господь да покарает меня за мою жестокость.

– За что тебя прощать, отец?

– Я прогнал вас прочь и тем навлек на него смерть.

Харита решительно покачала головой.

– Ты ли натягивал лук, отец? Ты ли приладил стрелу и наугад спустил тетиву во мраке? Нет, тебя не за что прощать.

Лиле подошла ближе и сказала:

– Ведите Хариту в дом. Я займусь телом.

Аваллах отдал ребенка Руне и повел Хариту во дворец. Руна шла за ними.

Когда Хариту с младенцем проводили в ее покои, Аваллах вернулся во двор.

– Я не знаю тебя, – обратился он к Эйддону, – но вижу, что ты сослужил мне добрую службу – доставил домой мою дочь, за что я тебе благодарен.

Эйддон печально покачал головой.

– Не благодари меня, ибо я и сейчас охотно поменялся бы с Талиесином местами.

– Ты был его другом?

– Был и остаюсь, – сказал Эйддон. – Меня зовут… – он замялся, – меня зовут Мелвис, и я приветствую тебя от имени моего отца, Пендарана Гледдиврудда, владыки Диведа.

– Да, друиды, которые принесли мне весть, говорили о твоем отце. Тебе и твоему брату рады в моем доме.

Они подошли к телеге, и Аваллах долго и печально глядел на певца. Лиле вернулась со слугами, которые принесли носилки. Когда тело вносили в дом, во двор вбежали, запыхавшись, Давид с Колленом. Лица их были искажены горем, рясы развевались на бегу.

Давид приблизился к телу и некоторое время стоял, как громом пораженный, потом, вытащив из складок рясы сосудец, окунул палец в елей и начертал знак креста на хладном лбу Талиесина. После этого оба монаха преклонили колени и стали молиться об упокоении своего друга.

Когда они закончили, телом занялась Лиле. Давид встал и пошел к Аваллаху.

– Твой слуга заметил нас по дороге и передал скорбную весть. Мы прибежали сразу. Где Харита?

– Ее отвели в комнаты. Она сегодня проделала долгий путь.

– И все же я к ней зайду, – сказал Давид. – Хотя бы ненадолго.

Монахи вошли во дворец и нашли женщин в комнате наверху. При виде Давида Харита встала и пошла навстречу. Священник обнял ее, взял за руку и усадил на кровать. Довольно долго они сидели молча. Потом вошла Лиле и сказала, что тело положили в зале.

– Ты видел… видел Талиесина? – спросила Харита Давида.

– Я принес елей и помолился о нем.

– Какой теперь прок от твоих молитв? – тихо, но резко спросила Лиле.

Давид не ответил ей.

– Что я могу сделать для тебя, Харита?

– Оставь ее в покое. Вы со своим Богом и так слишком много для нее сделали, – скривилась Лиле.

– Прошу тебя, Лиле, – мягко попросила Харита, – я хотела бы поговорить с другом. Пойди, найди корзинку для Мерлина.

Лиле вышла, бросив уничтожающий взгляд на Давида. Руна, держа ребенка на коленях, села у кровати. Лицо ее осунулось, но глаза горели в свете уходящего дня.

Харита, по-прежнему держа священника за руку, взглянула в открытое окно на алую полосу заката.

– Ничто не предвещало беды, – тяжело вздохнула она. – Мы ехали в густом тумане. Было темно и мокро. Я услышала странный звук, обернулась. Стрела попала в Талиесина. Он не успел даже вскрикнуть. Просто… просто оказалось, что он мертв. – Она повернулась к Давиду, устало тряхнула головой. – Я так его любила, и вот его нет.

Давид сидел с ней, покуда алая кровь заката заливала небо. Не было слов, которые исцелили бы ее рану или утишили грызущую сердце боль.

Наконец Харита встала и подошла к окну.

– Больно мне… тошно, – сказала она. – Что мне делать?