Текст книги "Талиесин"

Автор книги: Стивен Лоухед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

– Ты не говорил мне, что хочешь собрать дружину.

– Не успел. Но если тебя тревожит…

– Нет. Это хорошая затея. Я займусь припасами. – Он внезапно улыбнулся. – А ты будешь королем и воеводой. Как властители древности. – Глаза Гвиддно вспыхнули предвкушением. – Придет Самайн, и никто не оспорит твоего права стать королем!

Глава 14

Харита встала рано и быстро оделась. Она взяла из чаши на столе спелую грушу и выпорхнула на балкон полюбоваться садом. Откусывая мягкий спелый плод, она увидела, что кто-то бредет внизу по обсаженной виноградом тропинке. Это был Аннуби. Он смотрел в землю, ноги его волочились, руки странно подергивались.

Положив недоеденную грушу на перильца, Харита легко сбежала по ступеням и пошла за прорицателем. Он настолько ушел в свои мысли, что не замечал ее. Харите прискучило идти следом, она догнала его и пошла рядом.

– Где ты был, Аннуби? Я не видела тебя с самого приезда.

Он повернулся к ней и ехидно заметил:

– Ты не спишь? Неужто уже полдень?

– Кто же спит? Сегодня Праздник царей. Я не хочу ничего пропустить.

– Да тебе и не удастся.

Он вновь уставился в дорожку под ногами.

– Зря ты пьешь это гадкое греческое вино, – сказала Харита, – ты такой же кислый, как и оно.

Если Аннуби и слышал ее, то не показал виду.

– Я разговаривал со жрецами… ха! – препирался со склизкими, ядовитыми, безмозглыми тварями.

Харита рассмеялась.

– Так вот где ты пропадал? Со жрецами? Чем они тебя расстроили?

– Они бормочут, лепечут, нюхают друг у друга под мышкой и притворяются, будто знают, что делают. Они давят прыщи на своих никчемных задах и усмехаются своими невыносимыми усмешечками… и все это ложь, Харита, все ложь! Ложь льется у них изо рта, как гной из открытой раны.

– Другими словами, ты услышал не то, что хотел услышать…

– Они позорят священный сан. Они стонут, и воют, и закатывают глаза при малейшем намеке на дельную мысль. Все! Больше к ним ни ногой!

– Если они такие жалкие твари, что тебе до них? Зачем тратить на них свое время?

Губы Аннуби вытянулись в линию. Он начал было говорить, но захлебнулся словами.

– Вот видишь? Ты просто устал и злишься. Иди во дворец, съешь что-нибудь, и тебе станет лучше.

Аннуби взглянул на нее – волосы сияют золотом в утреннем свете, яркие глаза горят жизнью, стройные руки и ноги покрыты загаром от долгого пребывания на солнце – и кивнул.

– Пусть тебе всегда будет так же светло, солнышко, – сказал он.

Они немного прошли в молчании, потом вернулись в царские покои, где уже накрыли стол и подавали трапезу. Харита уселась, положила себе свежих смокв и теплых лепешек. Аннуби остался стоять в дверях, глядя на стол и собравшихся за ним. Брисеида заметила его и медленно встала. Видимо, в глазах ее читался молчаливый вопрос, потому что прорицатель слегка мотнул головой. Брисеида только кивнула.

– Ну же, Аннуби, съешь хоть что-нибудь, – сказала она мягко. – Царь уже ушел, и Киан с ним. А у нас еще времени вдоволь. Садись, перекуси.

Аннуби на неверных ногах прошел к столу и упал на стул. Слуга предложил ему тарелку с финиками, фруктами и сыром. Аннуби взглянул и только мотнул головой. Слуга отошел.

– Аннуби встречался со жрецами, – объявила Харита. – Он сказал, они ведут себя, как ядовитые твари.

– Твари! – рассмеялся Майлдун.

– Расскажи нам, чего они наговорили, – попросил Эоинн.

– Да, расскажи нам! – потребовал Гуистан.

– Оставьте Аннуби в покое, – велела Брисеида. – Он много трудился и устал.

– Они показали тебе какие-нибудь свои секреты? – спросил Майлдун.

– Предсказали будущее? – не отставал Эоинн.

– Скажи нам! – упорствовал Гуистан.

Аннуби мрачно взглянул на мальчиков и проговорил:

– Жрецы сказали мне, что любопытство – большой порок трех юных саррасских царевичей.

– Они ничего подобного не говорили! – фыркнул Майлдун.

– Ты все врешь! – выкрикнул Гуистан.

– Довольно, мальчики! – прикрикнула Брисеида. – Идите.

Царевичи повскакали из-за стола и с топотом выбежали из комнаты.

Брисеида легонько вздохнула.

– Прости, Аннуби. Мне кажется, они с каждым днем становятся все более невоспитанными.

Аннуби казался рассерженным, однако лишь пожал плечами и сказал:

– Они молоды, и жизнь кажется им безграничной. Нет ничего невозможного, непосильного или непознаваемого. Мир и все, что в мире, принадлежит им. Пусть их… пусть.

– Трудно вообразить, что и я так когда-то думала, – ответила Брисеида. – А ведь думала, наверное.

– И ты думала, и мы все… когда-то. Это проходит, – заметил Аннуби и добавил: – Ничто не длится вечно.

Харита увидела глубокие борозды на его лице и поняла, что давным-давно не видела Аннуби улыбающимся. Она перевела взгляд на мать, и в памяти мелькнул образ: мать с прорицателем стоят среди колонн, Брисеида трогает его за рукав и отходит со странным, напряженным выражением на лице. Сейчас это выражение вернулось.

– Да, ничто не вечно, – согласилась Брисеида, распрямляя плечи. Она вскинула голову, слабо улыбнулась. Глаза ее сияли.

Аннуби медленно встал.

– Я пахну кровью и фимиамом. Мне надо пойти вымыться и сменить платье, – сказал он.

– Отдыхай, Аннуби. Если захочешь, подойдешь к нам позже.

Он ответил не сразу.

– Очень хорошо, я присоединюсь к вам во дворе.

Царский советник шагнул в дверь, потом повернулся и вновь вошел в комнату.

– Это не предрешено. – Он горько хохотнул. – Ничто не предрешено. Это я, по меньшей мере, усвоил.

– А теперь иди, отдыхай. Поговорим позже. А?

Он взглянул на нее утомленными глазами.

– Спасибо тебе, Аннуби, – сказала она просто.

Прорицатель поклонился, осенив себя знаком Солнца.

– Знамения – лукавые гонцы, – отвечал он. – Пусть солжет и это.

Харите весь разговор показался донельзя странным. Когда Аннуби вышел, она спросила:

– Мама, что такое? Что стряслось?

Вместо ответа царица обняла ее. Харита приникла к матери.

– Харита, – шептала Брисеида, касаясь губами ее волос, – ты столькому должна научиться… а времени так мало.

– Но в чем дело?

Брисеида не отвечала – Харита уже подумала, что она не слышала вопроса, – потом отстранила дочь на расстояние вытянутых рук.

– Слушай, – сказала она хрипло, – Харита, сердце мое, я тебя люблю. Ты понимаешь?

Озадаченная Харита сглотнула вставший в горле комок.

– Я тоже тебя люблю. Но…

– Не спрашивай, милая. – Царица покачала головой. – Любовь – это все, Харита. Не забывай.

Харита кивнула и зарылась лицом матери в шею, почувствовала ласковое прикосновение ее рук.

– Ну вот, – сказала Брисеида в следующий миг. – Пора. Элейна будет ждать нас у входа в храм. Ты готова идти?

Харита кивнула, стряхивая повисшую на ресницах слезу.

– Готова.

Они вышли и вместе со всеми направились к храму, где должен был состояться обряд с участием всех царей.

В храме Солнца было четыре внутренних дворика, один над другим, и у каждого из них колонны были из своего металла: у нижнего – из бронзы, у следующего – из латуни, у третьего – из золота, а у самого верхнего – из орихалька. В этом-то верхнем дворе цари и собрались поклониться Белу и обновить царские обеты участием в древнем обряде.

Восемь царей и Верховный царь в простых рубахах из неотбеленного полотна вошли во двор и собрались вокруг огромной жаровни, наполненной тлеющими углями. Перед ней остановился верховный жрец, прочие встали попарно за спиной у каждого царя.

Когда все было готово, верховный жрец начертил в воздухе солнечный знак и высоким, срывающимся голосом воззвал к Белу. Руки его рассекли воздух. Он кивнул жрецам, и те взяли царей за плечи.

– Власть – земная одежда, – провозгласил верховный жрец. – Все, что надето, можно сорвать.

При этих словах раздался громкий треск: жрецы ухватили царские рубахи, разорвали сверху донизу и бросили на пол. Цари выступили из обрывков своих одежд, приблизились к жаровне и встали, протянув к ней руки. Верховный жрец поднял большой алебастровый сосуд и плеснул из него на угли. Зашипело, и к сводчатому потолку устремился благовонный дым.

– Пусть дыхание бога очистит вас, – сказал жрец. – Он взял ветку иссопа, подержал ее над паром и пошел между царями, охаживая их веткой сперва по рукам, потом по груди и плечам, спине, бедрам и ягодицам. Цари глубоко вдыхали ароматный дым и без звука сносили побои.

Завершив круг, верховный жрец вернулся на свое место. Два жреца поднесли ему тяжелую чашу, еще один подал ложку на длинной ручке. Верховный жрец, зачерпнув из чаши, полил склоненную голову первого царя – раз, другой, третий, пока тот весь не залоснился от золотистого масла.

Так, последовательно, он помазал Итазиаса, Мейрхиона, Хугадерана, Мусеуса, Белина, Аваллаха, Сейтенина и Нестора. Закончив, он провозгласил:

– Вы прошли очищение и помазание. Предстаньте перед богом и просите его милости.

Дверь в конце двора растворилась. Цари медленно прошествовали в круглое внутреннее помещение, где в центре кольца из трехногих табуретов стоял большой железный кратер, наполненный горящими угольями. Цари уселись на табуреты лицом к котлу. Вошли голые по пояс жрецы с кувшинами. Дверь закрылась. В комнате стало темно, только светилось раскаленное железо, бросая на стены алые отблески.

Раздалось оглушительное шипение, от углей поднялся приторно-сладкий пар и окутал сидящих на табуретах властителей. Цари глубоко вдыхали дурманящий аромат.

Жрецы, стоя вокруг, хлестали ветвями иссопа их голые, потные тела. В комнате было тихо и темно, только свистели ветки в руках у жрецов и шипели уголья, которые время от времени поливали из очередного кувшина.

Прошел час, другой; в конце третьего дверь отворилась, цари встали, распрямили плечи и, пошатываясь, вышли во двор. Каждого из них встречал жрец с охапкой душистых эвкалиптовых листьев. Цари пригоршнями брали листья и стирали с тела масло и пот. Затем верховный жрец подал каждому снежно-белую полотняную мантию и завязал ее на шее золотым шнурком.

Аваллах вышел из комнаты, обтерся листьями и предстал перед верховным жрецом, который подал ему мантию. Когда жрец завязывал шнурок, Аваллах впервые заподозрил что-то неладное. Служитель храма смотрел на дверь, и в глазах его читалась тревога. Аваллах взглянул туда же – вроде все в порядке.

Он посмотрел на Белина. Тот стоял нахмурясь, с листьями в горсти, но не вытирался. Что-то не так… но что?

Верховный жрец завязал шнурок и пошел мимо Аваллаха к двери. Только тут царь догадался, в чем дело: девять их вошло в комнату, и только восемь вышло.

Аваллах двинулся за жрецом. По полу комнаты змеился благовонный дым, железный кратер еще светился. И здесь, смутно различимый на полу, на который он упал, лежал Керемон – на боку, подтянув колени к груди.

В два шага Аваллах очутился подле Верховного царя. Он опустился на колени, положил ладонь туда, где должно было биться сердце. В комнату ворвался Белин.

– Умер?

– Да, – тихо отвечал Аваллах.

Вбежали остальные цари. Итазаис опустился на колени рядом с Аваллахом и прижал ухо к груди Верховного царя. Потом медленно выпрямился, тряся головой, не в силах поверить в случившееся.

Ледяное молчание сомкнулось над царями. Аваллах вгляделся в их лица. Даже в слабом свете раскаленного кратера было ясно – каждый из них просчитывает, взвешивает, оценивает возможные выгоды.

– Как это случилось? – хрипло прозвучал в тишине голос Мусеуса.

Итазаис взглянул на тело.

– Не вижу раны.

– Надо вынести его на свет, – сказал Аваллах, выпрямляя Керемону ноги. Итазаис взялся под мышками, и они вынесли тело во двор. Остальные гурьбой следовали за ними.

– Смотрите! – крикнул Хугадеран, указывая на Итазаиса. – Взгляните на его руки!

Итазаис в ужасе опустил взгляд: с его левой руки текла свежая кровь.

Аваллах перекатил тело на бок. Под лопатками уже собралась кровавая лужица.

– Поднимите ему руку! – распорядился он.

Никто не шевельнулся, и Аваллах сам поднял обмякшую руку. Тело просело, рана открылась. По ребрам Керемона на пол заструился багровый поток.

– Убийство! – завопил, расталкивая царей, верховный жрец и бегом бросился со двора с криком: – Убийство! Верховный царь убит!

Было уже очень поздно, когда Аваллах вернулся в свои покои. Брисеида встретила его в дверях. Она мягко подтолкнула его к дивану.

– Сядь, – сказала она. – Отдохни. Я приготовила еду.

Она пододвинула ему низкий столик и поставила подсвечник.

– Я не голоден, – ответил он, потирая лицо руками.

Она принесла поднос с холодным мясом и хлебом, поставила чашу с фруктами.

– Вино есть? – спросил он.

– Да, – отвечала она, – но не стоит пить на голодный желудок. Ты ничего не ел весь день.

– Принеси вина.

Она налила кубок и подала одной рукой, держа в другой поднос с хлебом и мясом. Он взял хлеб, она протянула кубок.

– Очень было тяжело? – спросила царица.

– Хуже, чем я мог себе представить. – Аваллах осушил кубок и протянул его жене, чтобы она вновь наполнила его. Отломил кусок хлеба, положил в рот, медленно прожевал. Она подала ему вино, обошла диван, положила руки на плечи мужа и стала массировать усталые мышцы в основании шеи. Он закрыл глаза и уронил голову на грудь.

Через некоторое время он взял ее за руки и притянул к себе, поцеловал и снова отхлебнул вина.

– Аннуби вернулся?

– Еще нет, – отвечала Брисеида. – Я велела ему прийти сюда и дожидаться тебя. Я не знала, сколько ты там пробудешь.

Аваллах кивнул, отломил еще хлеба. Краска постепенно возвращалась на его лицо. Брисеида взяла фруктовый ножик, разрезала грушу, протянула ему кусочек. Царь откинулся на спинку и закинул ноги на столик, держа кубок у груди.

– Орудие так и не нашли.

– А в комнате никто ничего не видел и не слышал? – спросила Брисеида.

– Один-то все видел.

– Нестор?

– Готов поспорить на свое царство, что он.

– Но почему?

– Думаю, Керемон решил его низложить. Возможно, Нестор посчитал, что, убив Керемона, он устранит угрозу себе и сможет легче начать войну.

– Кто-нибудь обвинил его в открытую? – полюбопытствовала Брисеида.

– Белин, – устало отвечал Аваллах. – Но орудия так и не нашли – я сам искал. А поскольку убийство произошло, когда все мы там были вместе и никто ничего не видел и не слышал, выходит, что Керемона сразил сам бог.

– Ты в это не веришь.

– Не верю, но другие готовы поверить, потому что это их устраивает. Эту версию предложил Итазаис, а Мусеус набросился на нее, как собака на кость. Для них это лучше, чем разбираться с обвинением Белина.

– А Нестор?

– Нестор хитер и хладнокровен, он умеет держать рот на замке и не давать новых поводов для обвинений. И все равно я уверен, что это он. Или кто-то по его наущению. Так или иначе, кровь Верховного царя на его руках.

– Что будет теперь?

– Это мы узнаем, как только вернется Аннуби.

– Я хочу сказать, кто наследует Керемону?

– У него осталась вдова из царского дома.

Брисеида удивленно подняла брови.

– Данея?

– Данея. Кто же еще? – Губы Аваллаха горько скривились. – Царство может перейти к вдове, если нет наследника и если она царских кровей.

– Но я думала…

– Вероятно, так же думал и Нестор, – сказал Аваллах. – Мейрхион нам напомнил. Чтобы принять бразды правления, ей нужно лишь одобрение Совета царей.

– Но согласится ли Совет?

– Обязательно. Я сам выступил за это.

– Ты? – Брисеида подняла брови. – Но, Аваллах, ты же мог стать Верховным царем.

– Мог бы. – Он пожал плечами. – Белин и Сейтенин меня бы поддержали. Однако Мусеус тоже метит на это место. Нестор с Хугадераном могли бы припугнуть Итазаиса, и он бы примкнул к ним.

– А Мейрхион стал бы на твою сторону.

– И голоса бы разделились пополам. – Он взглянул на жену, взял ее за руку. – Извини.

– Я не стремлюсь к венцу Верховной царицы, муж мой, – сказала она. – И мне не нужен Посейдонис.

– А мне нужно одно – разоблачить Нестора и разрушить его замыслы. – Он снова отхлебнул вина. – Избрать Данею – единственный выход. Обойти ее можно, только доказав, что она не может или недостойна править, а это неправда. И я не хочу, чтобы Совет забыл; один из нас – убийца. Ради своей выгоды некоторые предпочли бы закрыть на это глаза.

Брисеида положила голову ему на плечо.

– Ужасное, чудовищное убийство. Мне бесконечно жаль Данею – горе ее, наверное, безутешно.

Довольно долго они сидели в молчании, прежде чем раздался стук в дверь.

– Это Аннуби, – сказала Брисеида. Она подошла к двери и впустила прорицателя.

Аваллах встал и повернулся к своему советнику.

– Что скажешь?

– Нестор бежал из города, – ответил Аннуби.

Брисеида в изумлении взглянула на мужа.

– Ты знал это?

Аваллах кивнул.

– Как он бежал?

– На корабле. В гавани его дожидалась трирема.

– Когда это случилось?

– Начальник гавани не может сказать точно; полагаю, его молчание куплено. – Прорицатель гадливо скривился. – Однако за несколько монет невозможно скрыть час своего отплытия. Я поговорил с людьми, видевшими, как отходила трирема; это было никак не больше трех часов назад.

– Спасибо, Аннуби. Отдыхай, ты понадобишься мне завтра.

– Спокойной ночи, государь. – Он повернулся к царице, пожелал ей хорошо почивать и вновь исчез в темном коридоре.

– Что это значит? Я про Нестора, – сказала Брисеида, едва дверь затворилась.

– Он расписался в своей вине, – с яростью произнес Аваллах. – Но бегство его не спасет. Он ответит за все.

Брисеида задумалась, потом спросила:

– А тебя не удивляет, что Нестор приготовил галеру до Совета? Выходит, он знал, что решение будет не в его пользу?

– Кто-то его предупредил, – нахмурился Аваллах. – М-м-м, какая же у меня мудрая жена!

– Значит, кто-то еще с ним в сговоре.

Аваллах только отмахнулся.

– Лишь Белин и Сейтенин знали, что я поддержу царицу. Нет. – Он мотнул головой. – Нестор приготовил галеру на всякий случай.

Брисеида подошла ближе и обняла мужа.

– Знаю, дурно так думать, но я рада, что не мне сегодня ночью ложиться одной. Я бы этого не вынесла.

– Я тоже, – прошептал Аваллах, прижимая ее к себе. – Я не настолько силен.

Глава 15

На третий день после разговора с трибуном Эльфин отправился собирать дружину. С ним ехал Киалл – первый из воинов будущей центурии. В Махинллете, деревушке из мазанок возле брода в сердце долины Диви, их приняли с радостью. Глава клана, рыжебородый великан Гвейр Паладир, так хлопнул Эльфина по спине, что у того затрещали позвонки.

– Ах ты! Королевич Эльфин! Гляньте-ка на него! Женатая жизнь пошла тебе впрок, как я посмотрю! Пошли, разопьем чарочку-другую. – Он повернулся к родичам. – Эй, ребята! Принесите лошадям воды и клочок сена.

Все трое вошли в дом Гвейра, где его жена-толстуха сразу захлопотала, выставляя перед нежданными гостями глиняные горшки и миски.

– Не суетись, жена, просто принеси нам пива.

Она поставила перед Гвейром внушительных размеров горшок. Тот налил чарки, так что потекло через край, и поднял свою со словами:

– Да здравствует наш повелитель, пусть копье его всегда разит в цель!

Выпили, налили еще.

– Ну, Эльфин, старина, какие новости? Слышал, на вас был набег?

– Да, хотели угнать скот… – начал он.

– Лорд Эльфин сразил двоих одним ударом, – вставил Киалл. – Сам видел. Пришел в исступление и насадил двоих на копье.

– Слыхал, – отвечал Гвейр, одобрительно кивая. – Слыхал.

– Их было немного, – объяснил Эльфин, – и они не ждали отпора.

– Вышел на них с голыми руками, – бахвалился Киалл. – Сам видел.

– Они были испуганные и заморенные. Я погрозил им щитом, они бросили оружие и разбежались.

– У него не было щита! – выкрикнул Киалл. – А копье он ухватил в воздухе, когда оно летело ему в сердце!

Гвейр хохотнул в бороду.

– Тут-то негодяи должны были призадуматься! Вы их узнали?

Эльфин пожал плечами.

– Помельче, чем круитни, и некоторые с раскрашенными лицами.

– Пикты! – воскликнул Гвейр, ударяя по столу кулаком. – Это они, грабители проклятущие, осаждают вал вот уже второе лето подряд.

– Далеконько на юг они забрались, – заметил Эльфин.

– Верно говоришь. А уж раз зашли, жди их снова – вот увидишь.

– Поэтому я и здесь, – сказал Эльфин. – Я собираю дружину.

Кустистые рыжие брови Гвейра удивленно поднялись.

– Дружину, говоришь? – Он перевел взгляд с одного гостя на другого, и по лицу его медленно расползлась улыбка. – Дружину, значит?

– Мне потребуется сто человек.

– Сто?!

– И столько же лошадей.

Гвейр оперся на локти, ссутулил мощные плечи.

– Это немало, Эльфин. Очень немало.

– Мы будем не скотокрадов пугать, а защищать наш народ и землю. Мою дружину обучат в римской кавалерии.

– В римской? – Улыбка сошла с его лица: до Гвейра постепенно доходила вся серьезность затеи.

– Я договорился с трибуном Каерсегойнта. Мы даем ему на лето людей и коней, а он возвращает их обученными и готовыми к бою.

Гвейр колебался.

– Сто людей и сто коней, – пробормотал он.

– Мы соберем их, – уверенно сказал Эльфин, – если приложим все силы. Я хочу быть с ними, чтобы научиться командовать. Трибун сказал, что кроме круитни на юг от Вала пробиваются аттакотты и скотты из Ирландии, и еще какие-то саксы. Набегов следует ждать ко времени сбора урожая, если не раньше.

– А что, гарнизон их не остановит?

– Нет, – Эльфин твердо покачал головой. – Во всех гарнизонах недобор. Им не сдюжить.

– Я плачу немалые подати, – буркнул Гвейр Паладир.

– Подати податями, на людей не хватает. А хоть бы и хватало – дикари осмелели. Если мы будем смотреть и ждать, головы наших детей скоро украсят их пояса.

– Неужто все так плохо? – усомнился Гвейр.

– Уж поверь, – сказал Киалл.

– Да. И будет еще хуже. – Эльфин положил ладони на стол. – Сильная дружина – главная наша надежда.

– А лорд Гвиддно? Что говорит он?

– Соглашается. Или мы собираем дружину, или будем смотреть, как жгут и грабят наши деревни, угоняют женщин и скот.

Гвейр запустил пятерню в тронутую сединой гриву.

– Я и не знал.

– Так ты нас поддержишь?

– Да, да. Гвейр Паладир свою часть выполнит. Махинллет даст людей и коней.

Эльфин просиял.

– Вот и славно! – Он поднял кубок. – Здрав будь, Гвейр.

– Да, и да будут здравы враги наших врагов!

Они выпили, утерли пену с усов, и запыхавшаяся хозяйка поставила на стол дымящийся горшок. Пока она разливала похлебку по деревянным мискам, Эльфин спросил:

– Так на сколько человек нам рассчитывать?

Хозяйка предостерегающе взглянула на мужа. Гвейр покусал губы и, не обращая внимания на выразительный взгляд жены, сказал:

– На пятнадцать… нет, пусть будут все двадцать!

Жена грохнула на стол чугунок и, колыхаясь; вышла из комнаты.

– Пусть будет десять, – ответил Эльфин. – Этого довольно. Мы не хотим оставить деревню без мужчин. Тебе понадобятся работники в полях и во время уборки.

– Десять так десять, – широко улыбнулся Гвейр. – Клянусь светом Ллеу, это будет славная дружина!

Так оно и продолжалось. В Нетбо, Исгибор-и-Коеде, Талибонте, Невенире, Динодиге, Арлехведде, Плас Гогерддане, Бреви Вауре, Абериствите и других селениях королевства Гвиддно Гаранхира – везде Эльфин встречал ласковый прием и просил дать ему людей. Там, где откровенность и разумные доводы не достигали цели, Эльфин упрашивал, грозил, льстил и ловил на слове. Одного за другим убеждал он местных правителей.

В Каердиви он вернулся через пять дней, заручившись обещаниями получить сто двадцать человек. Гвиддно Гаранхир порадовался сыновним успехам.

– Когда они приедут? – спросил он.

– За три ночи до полнолуния. Они должны привезти еды для себя и корма для лошадей на всю дорогу. Мы даем мясо, пиво и хлеб.

– Как договаривались. Надеюсь, трибун Авит оценит нашу щедрость, – неохотно согласился Гвиддно.

Эльфин сурово взглянул на него.

– Слушай, отец. Мы делаем это не для Авита или кого-то еще. Это для нас самих. Ты слышал центуриона Максима: мы будем защищать себя и свое добро. Важно, чтобы это понимали все.

– Да все я понимаю, – раздраженно произнес Гвиддно. – Мне вот что не нравится: разве я плачу подати не для того, чтобы римляне охраняли мои земли?

– Гвейр, Тегир, Эбрей и остальные – все слово в слово говорят одно и то же, – ответил Эльфин. – Но это не меняет главного – власть Рима не безгранична. А даже и будь она безгранична, легион не может поспеть всюду. Дружина нужна нам самим и обойдется в пустяк – часть летней подати. Глуп тот властитель, который ради такой малости ставит под удар все.

Гвиддно нехотя согласился.

– А ведь было время, когда соседство с гарнизоном что-то да значило.

Эльфин ухмыльнулся:

– Погоди, к концу лета у нас будет свой гарнизон.

Последующие недели были посвящены сбору припасов для поездки в Сегойнт на все долгие летние месяцы. Для Эльфина время отъезда выпало неудачное, ведь он только что женился и беспокоился о своей семье. Он старался как можно больше времени проводить с женой и сыном. Они с Ронвен часами гуляли вдоль реки и по обрывам над морем, смотрели, как ядреными звездными ночами и ясными солнечными днями весна преображает поблекший за зиму мир.

– Ты уезжаешь так надолго, – вздохнула Ронвен, ставя обед на стол в их новом доме. – Мы будем скучать.

– Я уже без тебя скучаю, – нежно сказал Эльфин, ловя ее за руку и притягивая к себе. – Сумеешь ли ты быть сильной? Вытерпишь ли разлуку?

– Не скажу, что это будет легко, но я рада, что ты едешь. Я знаю, как тебе это важно. Ты должен ехать ради нашего будущего.

Эльфин притянул ее руку ко рту и надолго прижал к губам.

– Ах, Ронвен…

– Полнолуние и новолуние прошло с тех пор, как мы поженились, супруг мой.

– Да.

– Срок нашего разделения окончился. Пора нам быть вместе.

Эльфин рассмеялся и обнял ее за талию.

– Ты очень прямолинейная, Ронвен. А еще ты очень красивая, очень сильная, очень добрая – короче, женщина по моему вкусу.

Она отбросила с глаз прядь каштановых волос, взяла Эльфина за руки и повела к ложу.

Хафган сидел на залитом солнцем пне, крутил в руках посох, синий плащ был переброшен через одно плечо. Его серо-зеленые глаза были устремлены в небеса; казалось, он задремал, но два мальчика, сидящие у его ног, знали, что он бодрствует.

– Наблюдайте, – нараспев говорил Хафган, – как они летят. Как они держат крылья?

Два филида подняли глаза к небу и увидели стайку лесных голубей, летящих в сторону холмов к востоку от каера.

– Они летят низко, Хафган, крылья их прижаты к телу, – ответил один.

– Тебе это что-нибудь говорит?

Мальчик с минуту глядел на голубей, потом пожал плечами и сказал:

– Несуразные птицы, поди с ними разберись.

– В природе нет ничего несуразного, Блез, – укорил его Хафган. – Каждое тело создано для своего образа жизни. Посему, столкнувшись с необычной задачей, оно может вести себя несуразно. Мы наблюдаем, мы видим, а когда причины того, что мы видим, известны, мы знаем. – Хафган указал на голубей. – Ну-ка, посмотрите снова и скажите мне, что вы видите.

– Они мечутся, летят то выше, то ниже. Не могу представить себе никакого объяснения.

– Думай, Блез! Кричат ли они, пролетая у нас над головой? Спасаются ли они от хищника? Не против ли ветра они летят? Не ищут ли они, где опуститься?

Темноволосый юноша взглянул из-под руки.

– Они летят против ветра. Хищника нет. Пролетая, они не кричат.

– Ты не видишь причины?

– Нет, учитель, не вижу, – упавшим голосом произнес Блез.

– Ты молчишь, Индег. Надеюсь, это признак мудрости. – Хафган повернулся к другому своему ученику. – Каков твой ответ?

– Я тоже не вижу причины, по которой лесные голуби летят именно так, – отвечал юноша. – На мой взгляд, это необъяснимо.

– Посмотрите еще раз, безмозглые вы мои, – вздохнул Хафган. – Глядите выше. – Юноши подняли глаза. – Еще, еще. Выше. Еще выше. Что вы видите? Кто там? Кто парит на распластанных крыльях?

– Сокол! Вижу! – закричал Блез, подпрыгивая. – Сокол!

– Да, сокол. А какой?

Блез снова сник.

– Не могу различить на такой высоте.

– Я тоже, – хохотнул Хафган. – Однако сама высота должна тебе подсказать.

Блез наморщил лоб.

– Кречет или сапсан. Голуби летят низко, плотной стаей, чтобы от него скрыться.

– Молодчина! Однако, клянусь рогатым Цернунном, это все равно что вырывать зуб!

Блез проводил взглядом голубей, скрывшихся в лесу, и, сияя, обернулся к наставнику.

– Теперь я понимаю. Близость хищника влияет на их полет. Они летят так от страха!

– Страх! Что вы знаете о страхе?

– Это мощный побудитель к действию.

– Мощнейший из побудителей, – добавил Индег. – Самый сильный из них.

– Страх толкает к действию робкого, а смелого делает отчаянным, это правда, – ответил Хафган. – Однако есть более сильный побудитель.

Индег и Блез удивленно переглянулись.

– Что это? – спросили они.

– Надежда, – мягко произнес Хафган. – Надежда сильнее всего на свете.

Пока они размышляли над его словами, друид повернулся и поднял руки со словами:

– Смотрите! Вот шествует тот, кто недавно не знал надежды, а ныне возвысился над людьми.

Филиды обернулись и увидели Эльфина с Ронвен, шедших рука об руку.

– Будущий повелитель нашей земли, – объявил Хафган. – Привет тебе, Эльфин! – (Два ученика внимательными темными глазами смотрели на приближающуюся пару.) – И тебе привет, леди Ронвен.

– Это твои слуги, Хафган? – спросил Эльфин, подходя и указывая на двух юношей, одетых в серые рубахи и штаны. У каждого был перекинут через плечо темно-бурый плащ.

– Цена значимости.

– Надеюсь, не слишком тяжелая?

– Тяжелая, еще какая. Бремя чужих ожиданий всегда нелегко, – он строго взглянул на молодого правителя и добавил: – Однако судьба берет и другую плату.

– Я заплачу, – беспечно отвечал Эльфин. – Сто пятнадцать человек, Хафган. Слышал? С такой дружиной будут считаться.

– Да, и удача потребует от тебя больше, чем прежнее невезенье.

Эльфин улыбнулся, глубоко вздохнул.

– Какой же ты скучный, Хафган! Погляди, какой денек! – Он откинул свободную руку, словно желая обнять все мироздание. – Разве можно в такую погоду думать о невезенье?

Хафган увидел, что они с Ронвен держатся за руки, пальцы их переплетены, увидел любовь в глазах Ронвен, ее растрепавшиеся волосы.

– Пейте жизнь большими глотками, Эльфин и Ронвен. Отныне ваши души неразделимы.

Ронвен при этих словах смущенно зарделась. Однако Эльфин звучно рассмеялся.

– Неужели ничто не ускользает от тебя, Хафган? Неужели ты видишь все?

– Я вижу довольно. – Он склонил голову набок. – Я вижу честолюбивого юношу, которому отцовская корона, возможно, покажется маловатой.

Смех замер на губах Эльфина. Гневный румянец залил его щеки.

– Завидуешь?

– Ба! – Хафган только отмахнулся. – Ты знаешь меня, а если не знаешь, так должен бы знать. Я говорю лишь о том, что есть или может случиться. Но я вижу, что бросаю слова на ветер. Иди своей дорогой, Эльфин. Не обращай внимания на мои слова.

– Будь здоров, друид, – процедил Эльфин.

Они с Ронвен пошли по дороге к каеру, Хафган и два его ученика остались смотреть им вслед.

– Дурак, лезет не в свои дела, – пробормотал Эльфин.

– Никогда так не говори, – сказала Ронвен. – Это до добра не доведет – так отзываться о барде. Что он тебе сделал кроме хорошего?