Текст книги "Талиесин"

Автор книги: Стивен Лоухед

– Не хочу ничего слышать. – Эльфин обернулся и кликнул девушку: – Шелаг! Сбегай, позови Медхир. Сегодня все едим за моим столом. Хочу, чтобы вся семья собралась вместе. Беги, беги! И тащите сюда, что она там настряпала.

– Если бы я знал, что ты хочешь устроить пир, я бы распорядился заранее, – сказал Гвиддно. – Когда возвращается дружина, положено пировать.

– Возвращение мы отпразднуем попозже. Сегодня всем хочется побыть со своими близкими. – Эльфин притянул Ронвен к себе, обнял и поцеловал в щеку. Она протянула ему оправленный в серебро рог с пивом. Покуда он пил, она сняла с него алый плащ и расстегнула тяжелую кожаную кирасу.

В этот миг Талиесин влетел в дом и прямиком кинулся к отцу.

– Расскажи мне все-все-все! – закричал он. – Все, что ты делал!

Эльфин рассмеялся и сгреб сына в охапку.

– Этак я буду говорить, пока у тебя уши не отвалятся. Ты этого хочешь?

– Но прежде все должны поесть, – сказала Ронвен.

– Твоя мать права, – сказал Эльфин. – Разговоры подождут, первым делом еда.

Вернулась Шелаг с Медхир, обе несли подносы с едой: тушеной репой, свининой и теплыми ячменными лепешками. Медхир поставила поднос на стол, повернулась к сыну – он все еще держал Талиесина на руках – и обняла обоих.

– Вот ты дома, целехонький, Эльфин. Ох, как же я рада! Уж целый год, кажется, тебя не видела.

– А я-то, матушка, как рад, что дома и цел. Это не свининой ли пахнет?

– Свининой, свининой. Садись, я тебе положу.

Эльфин, Талиесин и Гвиддно сели – Эльфин во главе стола, Талиесин рядом. Женщины суетились вокруг. Убедившись, что у мужчин все есть, они наполнили свои миски и тоже сели.

– Ах, до чего же хорошо! Честное слово, чего по ту сторону Вала не хватает, так это женской стряпни. – Эльфин поднял миску и допил остатки, потом оторвал кусок хлеба, положил его в миску, зачерпнул еще мяса из горшка и залил сверху юшкой. Он облизал губы и снова втянул в себя горячее варево.

Они ели, пили и говорили обо всем, что случилось за лето в деревне. Когда закончили, женщины убрали миски и вновь наполнили кувшины. Талиесин, все это время терпевший бессмысленную, на его взгляд, болтовню, заерзал и сказал:

– Ну теперь-то ты расскажешь, что с тобой было? Ты бился с пиктами? Убил хоть одного? А римляне там были?

– Да, – весело отвечал Эльфин, – я обещал все тебе рассказать и сдержу слово. Давай-ка устроимся поудобнее. – Он отхлебнул из рога, отер пену с усов. – Так-то лучше, – промолвил он и начал:

– Так вот, мы, как всегда, присоединились к легиону в Каерсегойнте. В этот раз меня, впрочем, наповал сразили известием, что в гарнизоне осталось триста человек – все больше пехотинцы, не отличающие холку лошади от крупа. Авита отправили в Галлию, трибуном теперь Максим.

Максим – вот это военачальник! Он с тремя сотнями может больше, чем этот невежа Ульпий со своими тремя тысячами!

– Так легион из Эборака присоединился к вам? – спросил Гвиддно.

– Прислали пятьдесят конников – сказали, что больше не могут.

– Три сотни! – в отчаянии повторил Гвиддно. – Это охрана наместника, а не легион!

– Я обсуждал это с Максимом. Он говорит, что ничего не поделаешь. Он даже писал императору Констанцию, но надежды никакой. То же самое везде: в Городе Легиона, Веруламии, Лондоне… в самом Лугуваллии на Валу всего четыреста человек, из них лишь семьдесят конников.

– Но почему? – удивилась Ронвен. – Не понимаю. Пиктов с каждым годом все больше и больше, а римляне уменьшают гарнизоны.

– Слышал я, что пикты – еще полбеды, куда хуже саксы, – отвечал Эльфин. – А они бесчинствуют в Галлии. Максим говорит, если не разбить их там, придется сражаться с ними здесь.

– Уж лучше там, – заметил Гвиддно.

– А как насчет сражений? – спросил Талиесин. – Я хочу про сражения!

– Ну что ж, мой кровожадный сын, перехожу к сражениям. Итак, мы собрались в Лугуваллии и двинулись на север. Как и в прошлом году, я взял с собой лишь одного центуриона – фракийца Лонгина; он был в коннице Августа и в седле сидит так, будто он с лошадью – одно целое. На третий день повстречали пиктов. Человек сто. Захватили их врасплох в зарослях утесника к западу от Калидонского леса. Они растерялись и по большей части бросились бежать. Остальных мы окружили – они не успели даже наложить на тетиву свои проклятые стрелы – и без борьбы захватили их вожаков.

– А что вы с ними сделали?

– Отпустили.

– Отпустили?! – Талиесин заерзал у отца на коленях. – Зачем?

– Чтобы они вернулись восвояси и сказали родичам, что сражаться с нами бессмысленно, что они могут жить к северу от Вала, там их никто не тронет, лишь бы сюда не совались.

– Думаешь, они поняли? – спросила Ронвен.

– Они поняли, что их не убили, хотя легко могли бы убить. Думаю, они вернулись с позором, и их прикончили соплеменники.

Медхир шумно вздохнула.

– Вот ведь зверье.

– Пикты не боятся смерти, они ее приветствуют. После смерти их душа вырывается на волю, как птица, а воля – это то, к чему они стремятся больше всего. Лучше умереть, чем хоть миг прожить опозоренным. Когда кто-то из их вождей гибнет в бою, его воины закалывают себя, чтобы не возвращаться без него.

– Эта женщина права, они звери, – пробормотал Гвиддно. – Вороватые звери.

– Да, красть для них так же естественно, как дышать, – согласился Эльфин, – хотя сами они не считают это кражей. У них самих нет ничего своего, они не понимают, что это значит – владеть. Все, что у них есть, – общее. Жены, дети, лошади, собаки – все. Они смеются над тем, что мы пашем землю и сеем хлеб.

– А как воровать его, они тут как тут, – вставила Медхир.

– Просто потому, что иначе им его не добыть.

– Растили бы свой хлеб, держали б свои стада! – воскликнула Медхир. – Могли бы сеять и жать, как мы.

– Чтобы сеять, матушка, нужно жить на одном месте, они этого не могут. Они кочуют куда глаза глядят. В этом для них вся жизнь.

– Чудные люди, – пробормотала Медхир.

– А как их женщины? – полюбопытствовала Ронвен. – Такие же ужасные?

– Такие же или даже хуже. Женщина берет себе столько мужей, сколько пожелает. Дети своих отцов не знают, принадлежат всему клану. А если у женщины нет детей, она раскрашивает себе лицо соком вайды и идет воевать вместе с мужчинами. Их дикие вопли слышны за многие лиги.

Эльфин отпил большой глоток пива и снова поставил рог.

– Так или иначе, – продолжал он, – только эту сотню мы за все лето и встретили. Вдоль побережья живут нованты, они говорят, что видели, как пикты по холмам уходили на север.

– Может быть, они оставили нас в покое, – предположила Ронвен.

– Вряд ли, – заметил Гвиддно.

– Не знаю. – Эльфин медленно покачал головой. – Мои ребята говорят, такого не может быть. – Он просветлел лицом и объявил: – Во всяком случае, на следующий год мы никуда не поедем. Я сказал Максиму, и он согласился, что, раз пикты ушли, нет смысла все лето сбивать лошадям копыта. Мы останемся дома и займемся своими делами.

– Прекрасно! – вскричала Ронвен и бросилась ему на шею. – Ты будешь здесь… ой, так ты целое лето будешь путаться у меня под ногами?! Что я буду с тобой делать?

– Что-нибудь придумаем, госпожа моя. – Он притянул ее к себе и поцеловал.

– Рад, что ты вернулся, сынок, – сказал Гвиддно, медленно вставая. – Но мне пора на боковую. Идем, женщина, – обратился он к Медхир. – Я устал.

Они заковыляли прочь.

Эльфин взглянул на Талиесина – тот спал у него на руках.

– Вот кому тоже пора в постель.

Подошла Шелаг, сидевшая в уголке рядом с очагом. Эльфин встал, протянул ей спящего Талиесина, потом нагнулся и поцеловал золотистую головку.

– Спокойной ночи, сынок.

Ронвен одной рукой обхватила мужа за талию.

– Идем, супруг, – прошептала она. – Возляжем и мы.

Глава 3

Заря обещала палящий зной, хотя солнце еще не встало. С севера тянуло пылью и выгоревшей травой. Харита проснулась и сразу поняла, какой будет день. К тому времени, когда откроются ворота стадиона и толпа начнет протискиваться на сиденья, белое раскаленное солнце повиснет в зените. Песок будет жечь ступни, быки станут капризными и непредсказуемыми, а зрители – раздражительными и требовательными.

В такой день жди беды.

Значит, надо убедиться, что Чайки готовы. Они позавтракают смоквами и медом, хлебными лепешками, копченой рыбой, сушеным мясом, молоком, орехами, финиками, и никому не будет позволено встать из-за стола, пока он не наестся. Они наденут легкую одежду и выйдут на пустой стадион – разогреть мускулы и потренироваться.

Когда все разомнутся, Харита соберет их вокруг себя, и они начнут распределять роли в сегодняшнем танце. Она уже мысленно разбила их на пары: Жоет и Галая займутся первым быком – их уверенное выступление успокоит молодых танцовщиков. Калили, Юноя и Перонн будут следующими: Юное полезно выступить с более опытными товарищами, а риск так станет меньше. Можно не сомневаться, что Белисса и Марофон в любых обстоятельствах покажут впечатляющее зрелище, но быка для них надо выбрать поспокойнее, кого-нибудь из заслуженных ветеранов арены – Желторога или Горбача.

А она сама? К ней присоединится Галая, потом – Белисса. Втроем они исполнят номер, который готовили к прошлогоднему храмовому празднику; этот вдохновенный танец они ни разу с тех пор не повторили. Тогда толпа бушевала от восторга.

С последним быком Харита выступит в одиночку. Номер? Она ничего не будет решать заранее. Сегодня она станцует для бога Бела и только для него; движения подскажет сама пляска, надо лишь положиться на чутье, на сердце и душу. Сегодня она танцует в последний раз. Как и они все.

А потом?

Остальные не будут об этом знать до самого конца. Тогда она им скажет. Не прежде: они не поймут, новость огорчит их, они потеряют форму и могут сбиться. Жизнь танцора висит на тончайшей ниточке. Малейший просчет, неверная постановка руки, секундная рассеянность – и ниточка рвется. Эти мысли занимали Хариту, покуда она надевала легкую рубаху, мылась и шла поднимать танцоров.

Заря еще только-только проклевывалась на востоке, когда Харита пересекла лужайку, отделявшую ее жилище от домика остальных танцовщиков. Те еще крепко спали. Харита подошла к насосу возле дорожки. Он был сделан в виде дельфина; она взяла его за хвост и несколько раз качнула, пока чистая прохладная вода не потекла в бронзовый таз, установленный на треножнике.

Затем она тихонько постучала и открыла дверь.

– Галая, – прошептала она, ласково тряся девушку за плечо, – проснись.

– М-м-м, – простонала танцовщица.

– Давай, вставай, сейчас принесут завтрак, и я хочу с вами поговорить.

Галая свернулась калачиком.

– Еще рано, – пожаловалась она.

– Сегодня особый день, – сказала Харита, выходя. – Одевайся и приходи.

Так она будила одного за другим. Первые уже сонно брели к бронзовому тазу, умывали лица и руки холодной водой.

– Ох, – простонал Перонн, когда пришел его черед, – ты жестокая предводительница.

– Жестокая и бессердечная. Я живу, чтобы отравлять тебе жизнь, ленивый Перонн. – Харита дернула дельфина за хвост, окатив юношу холодной водой.

– И тебе это удается!

– Где Марофон?

– Еще валяется, – отвечала Белисса. – Лежебока. Хочешь, я его подниму?

– Идите за стол, – распорядилась Харита. – Я сама его разбужу.

Чайки, шумно переговариваясь, толпой повалили прочь. Харита постучала в самую дальнюю дверь домика и вошла в комнату Марофона.

– Мар… – начала она и остановилась. На узкой лежанке сплелись два тела.

Марофон тут же проснулся и увидел ее. Он резко выпрямился, отпихнув лежащую рядом девушку.

– Харита! Прошу! Погоди, я…

Харита подошла к изножью кровати.

– Немедленно одевайся.

– Я объясню. Прошу тебя…

– Не желаю ничего слышать. Гони ее вон.

Девушка, проснувшаяся и перепуганная до полусмерти, смотрела на Хариту, прижимая к груди одеяло.

– Подожди, пока остальные уйдут, и выставь эту потаскуху. Чтобы никто ее не видел! Понял?

Марофон усиленно закивал. Харита повернулась на каблуках и вышла.

Все танцоры ели вместе в нижнем храмовом дворе возле бычьей арены, однако у Чаек был свой стол в выгороженной части двора. Готовили им отдельно из того, что Харита сама покупала на рынке.

Это вызывало ревнивое недовольство других команд, которые завидовали Чайкам, но Харита знала, как важно танцорам чувствовать себя избранными. Пусть знают, что они лучше всех. Даже если сначала это было не совсем верно, убежденность сделала свое дело. Они – Чайки, и они действительно лучше прочих.

Остальные уже ели, когда к ним присоединился Марофон. Все принялись подшучивать над соней, но никто не заметил виноватого взгляда, который он бросил на предводительницу.

Они почти закончили завтрак, когда Харита встала и объявила:

– Эй, крикливые Чайки, молчите и слушайте. Сегодня особенный день.

– У царицы лишь один день рождения, – заметил Жоет.

– Ш-ш! Не мешай, – сказала Белисса.

– Некоторые из вас знают, что я говорила вчера с Белреном, – продолжала Харита. – И вот к чему мы пришли… – Она сделала паузу.

Они перестали есть и выпрямились.

– Нам что, на головы встать? – спросил Перонн.

– Он согласился отдавать нам половину золота с сегодняшнего дня и до…

– Половину! – воскликнул Жоет, вскакивая. Танцоры недоверчиво переглядывались. Жоет сгреб Хариту в объятия и поцеловал в щеку. – Половину, клянусь золотыми яйцами Бела! Слыхали? Да здравствует наша прекрасная, решительная предводительница!

– Сядь, Жоет, – закричали остальные. – Дай ей договорить.

– Белрен также согласился, чтобы я выбирала быков. Да, и он понял, что был неправ, навязывая нам эти глупые правила.

– Мы свободны! – хором вскричали Галая и Перонн.

– И богаты! – добавил Жоет.

– В чем дело, Маро? – поддразнила Белисса, толкая юношу под ребро. – Голову сегодня под подушкой забыл?

Марофон жалко улыбнулся.

– Нет, я слышал. Я рад…

Остальные команды начали стекаться во двор.

– А теперь, – сказала Харита, – немедленно за работу. Надо размяться, пока солнце еще не очень палит. Не торопитесь. Начинайте медленно. Сегодня тут будет пекло, так что всем потребуется выдержка. – Она хлопнула в ладоши. – Ну, вперед. Я скоро вас догоню.

Танцоры отодвинули стулья и побежали через двор.

– Маро, – позвала Харита. – Пожалуйста, на одно слово.

Пристыженный танцовщик вернулся. Он открыл рот, чтобы заговорить, потом снова сжал губы и потупился.

– Я не хочу напоминать тебе о священном обете целомудрия, – начала Харита. Она говорила спокойно, но за словами ее угадывался рвущийся наружу гнев. – Мы все здесь девственны – или были девственны – и, покуда танцуем, принадлежим одному богу. Скажи, зачем ты нарушил этот святой обет? И как давно ты спишь с этой потаскухой?

– Она не потаскуха, – начал он. – Она танцовщица. Она…

– Тем хуже! Из-за тебя и она нарушила обет. Маро, о чем ты думал? И надо же, чтобы именно сегодня!

– Я… мне очень жаль.

– Будь на моем месте Белрен, вас бы отодрали и спустили со ступеней храма.

– Но ты сказала, что Белрен позволил тебе самой разбираться с нами.

– Хватит причитать, Маро, а то я еще больше разозлюсь. Да, Белрен разрешил мне действовать по моему усмотрению. Ты думаешь, я начну давать вам поблажки? Думаешь так? Отвечай!

Бедняга повесил голову и ничего не сказал.

– Теперь ты поумнел, но поздно.

Он вскинул голову.

– Ты разрешишь мне танцевать? Пожалуйста! Обещаю, это больше не повторится. Клянусь! Никогда! Поверь мне.

– Ты нарушил главный обет танцовщика. Как ты мог?

Танцор скривился от муки.

– Ты знаешь, что этим поставил под удар нас всех. Из-за тебя будут рисковать остальные.

– Я готов танцевать один, – проговорил он безнадежно.

– Мне вообще не следовало бы выпускать тебя на арену! – Харита долго смотрела на него в упор. – Но, похоже, у меня нет выбора. Если я тебя выгоню, замену придется готовить не одну неделю, а ведь и один новичок – это всегда опасность. Юноя только-только ощутила уверенность. Если сейчас добавить кого-то еще… – Она вздохнула. – Что мне делать?

– Я готов танцевать один, – повторил Маро. – Чтобы никого не подвергать опасности.

– Кроме себя. – Харита покачала головой. – Нет, лучше, чтобы остальные ничего не узнали. Будешь танцевать с Белиссой и мной – исполним номер, который я поставила к празднику.

Марофон кивнул, не поднимая глаз.

– Спасибо.

– Потом поблагодаришь. А сейчас убирайся, пока я не передумала.

Танцор, не оглядываясь, быстро пошел прочь. Его все же надо будет наказать, подумала Харита, нельзя, чтобы танцоры могли безнаказанно нарушать свой главный обет…

Хотя нет, это не имеет значения. После сегодняшнего выступления это будет неважно.

Харита и не думала, что выбрать быков окажется так сложно. Трудно было отыскать смотрителя, еще труднее – убедить начальника арены, что ей и впрямь позволено выбирать самой. Однако Харита не сдавалась – просила, уговаривала, прибегала к помощи Белрена чаще, чем ей хотелось, и добилась-таки своего.

Она прошла по подземному помещению, останавливаясь перед каждым стойлом, заглядывая за решетку, в то время как смотритель держал в руках коптящий факел. Быки смотрели на нее со смиренной безучастностью, которая обманула бы менее опытного танцора, но только не Хариту. Она знала здесь почти всех; ей довольно было раз взглянуть на копыта и рога, состояние шкуры, размер крупа и холки, расположение глаз, чтобы прикинуть, как новое животное поведет себя на арене.

Посмотрев десятка полтора и выбрав четырех, с которыми могла рассчитывать на безопасное, но зрелищное представление, Харита поняла, что не знает, с кем танцевать ей самой. Одного за другим отвергала она быков, время шло, надо было решаться. Она напоминала себе, что легко станцует с любым из здешних животных.

Последним стоял огромный рыжий бык, которого она видела впервые.

– Кто это? – спросила она у смотрителя, который оперся на прочные чугунные прутья.

– Этот-то? М-м-м, – загадочно произнес тот. Лицо его собралось в складки, и Харита догадалась, что это должно изображать знающий прищур. – Новенький. С запада, из Микенеи, значит.

– Обучен для арены?

– Да, да, конечно. Больше выступал на маленьких аренах, хотя мы слыхали, что его выставляли и в Аргосе у царя Мусеуса.

Харита внимательно посмотрела на быка. Животное, непривычное к большой шумной арене, может повести себя непредсказуемо. С другой стороны, рыжий – такой необычный цвет произведет впечатление на публику, добавит остроты ее последнему выступлению.

– Да, мы получили из Микенеи еще одного. Хотите посмотреть?

– Нет, – твердо отвечала Харита. – Годится этот. Выпустишь его под конец.

Они вернулись к начальнику арены, который как раз говорил смотрителям, каких быков готовить к сегодняшнему представлению.

– Вот кого я выбрала для Чаек. – Харита перечислила быков в той последовательности, в которой их предстояло выпустить. – И нового под конец. Для меня.

– Как хочешь, – отвечал начальник, записывая указания, – так и сделаем.

Харита вышла из подземелья и поспешила на арену. Чайки уже должны были закончить разминку, а она еще и не начинала. В комнате, где танцоры переодеваются, она сменила длинную рубаху на короткую тунику. Завязывая на ходу пояс, она выбежала на арену. Здесь разминались еще несколько команд. Чайки закончили упражнения и теперь прыгали через деревянный снаряд. Харита начала разминаться, медленно, мягко растягивая мышцы спины и ног и не сводя при этом глаз со своих подопечных.

– Колени вместе, Перонн! – крикнула она, подходя к ним. – Держи подбородок прижатым. Чувствуй изгиб позвоночника. Давай еще раз. – Она повернулась к остальным. – Белисса, Галая, Калили, Юноя – все. Я хочу увидеть семь безупречных двоек.

Они все позанимались на деревянном снаряде. Солнце поднималось все выше, песок слепил глаза. Пот ручьями катился по рукам и ногам танцоров, туники давно взмокли. Харита чувствовала, что ей самой надо бы позаниматься подольше, но не хотела утомлять остальных. Солнце может выпить их силы, упорство улетучится. Они и так уже взлетали ниже и опускались на песок ближе к снаряду.

Харита хлопнула в ладоши.

– Хватит. Довольно. Теперь отдохнем. Все в дом. Отдыхаем.

Они потрусили в комнату для переодевания, предоставив арену остальным командам. В помещении было темно и прохладно. Бронзовыми лопаточками для растирания они счистили с себя пот, вытерлись свежими льняными полотенцами, выпили воды и начали тихо расхаживать по комнате, остывая и весело переговариваясь на ходу.

– Ко мне, болтливые Чайки, – сказала Харита, выстраивая их в круг. Как только они угомонились, она начала объяснять, какие номера им предстоит показать сегодня, подробно расписывая, что необходимо сделать каждому.

Закончила она так:

– Давайте сегодня станцуем, как никогда. День ожидается трудный. Зной, солнце – все против нас, толпа будет раздражена – заставим же ее рукоплескать громче прежнего. Пусть никто из пришедших не забудет сегодняшнего выступления.

Жоет, привыкший все свои мысли выражать вслух, спросил:

– А что, сегодня какой-то особый день?

Харита замялась, и это еще пуще раззадорило их любопытство. Марофон смотрел в сторону.

– Да, – твердо отвечала она. – Или вы забыли?

Непонимающие взгляды.

– Золото! – сказала она. – Сегодня мы получим половину пожертвований. Так пусть оно сыплется нескончаемым дождем, бурной полноводной рекой.

Танцоры засмеялись и заспорили, чье выступление принесет им больше денег. Харита пошла к дверям со словами:

– Отдыхайте. Я приду, когда настанет пора переодеваться к выступлению.

Харита вернулась к себе и легла на постель, но поняла, что отдохнуть не сможет. Она продолжала думать о том, что будет дальше, после выступления, о той ужасной минуте, когда придется объявить им о своем решении.

Честно ли она поступает? Есть ли иной путь?

Конечно, они вольны выбирать сами. Если они захотят остаться при храме, их возьмут в любую команду. Этому может помешать разве что мелочная зависть. Но они перестанут быть Чайками. Без Хариты Чаек не будет.

И все же она надеялась, что они предпочтут свободу, уйдут с арены, пока их не настигло увечье или болезнь.

Белрен прав: она служит долго и успешно, но пора остановиться. Лучше закончить на пике мастерства, уйти по собственной воле.

Переполняемая этими мыслями, она встала, надела платье и сандалии, вышла и бесцельно побрела по храму, чувствуя почти забытую нервную дрожь. Сейчас она волновалась не из-за выступления, но теперешнее ощущение напомнило ей день перед первым выходом на арену.

Это было в начале весны: она уже два года провела в храме, с необычайной скоростью осваивая трудное мастерство танцовщицы. Казалось, она рождена для танца, как будто нет ничего естественнее, чем прыгать через взбешенного, остервеневшего от злобы быка. И даже в этот день, хотя ее выступление ничем особым не отличалось, зрители запомнили печальную девушку, танцевавшую с таким блеском, с такой самоотреченной покорностью судьбе.

Это презрение к опасности заметили все. Вскоре народ стал собираться нарочно, чтобы взглянуть на девушку, которая танцует со смертью. Хотя все, смотревшие на хрупкую фигурку посреди арены, не сомневались в том, что она на волосок от гибели, ей с загадочной легкостью удавалось сохранять жизнь даже во время номеров, которые другие танцоры считали слишком опасными. Вдохновенные выступления быстро завоевали ей уважение старших танцоров, и ее назначили предводительницей команды Серых.

Она оказалась требовательной руководительницей. Одному за другим членам ее команды пришлось уйти, чтобы уступить место более талантливым – их Харита выбирала сама. Вскоре Серые стали называться Чайками.

Теперь это завершится. Харита никогда себя не обманывала. Что бы ни говорила она Белрену, сама она знала: однажды придет конец. Случится ошибка, погрешность, промах – и все. Боль, кровь, да, но в то же время избавление. Жизнь оборвется.

Именно уверенность, что так оно и будет, помогала ей отдалять этот миг крови и боли. Она принимала неизбежное, более того – тешилась мыслью о нем. В ответ на смелость и покорность судьбе боги даровали ей жизнь – непрошеную, ненужную.

До сего дня. «Пора принять решение», – сказала царица. Очень хорошо, она решилась. Остальные пусть выбирают сами. Она не может вечно за них отвечать. Она покажет еще одно представление и даст им волю. Даст волю себе. Один раз они станцуют за деньги, и деньги купят им будущее.

Ноги вывели ее в окрестности храма. Она стояла в почти пустом проулке возле рынка. Торговцы снимали навесы и запирали лавки. Она поняла, что они закрываются, потому что вот-вот начнется представление.

Она повернулась и побежала туда, откуда пришла.

К тому времени, как она добежала до комнаты, где переодевались танцоры, первая команда уже вышла на арену. За криками толпы наверху никто не услышал, как Харита, запыхаясь, влетела в дверь. Она быстро оделась – влезла в жесткий кожаный набедренник, туго затянула шнуровку, обмотала грудь узким полотнищем, из шкатулки камфарного дерева достала лавровый венок на шею – его листочки были сделаны из чистого золота. Она ловко заплела длинные волосы в толстую косу и, схватив белый кожаный ремешок, чтобы ее подвязать, присоединилась к своим танцорам.

Чайки были уже готовы. Они сидели в кружок, скрестив ноги, положив руки на колени и закрыв глаза. Харита опустилась рядом, сделала три очистительных вдоха и начала:

 
Бел преславный, бог света и пламени,
Владыка небес, повелитель преисподней
И всего, что пребудет вовеки,
Услышь моление слуг твоих!
Старейший на небесах, призри со своего высокого трона,
Одари нас благодатью твоего присутствия,
Дай нам силу, мужество, крепость,
Нам, танцующим перед тобой сегодня.
Величие мощи, Озаряющий землю,
Укрась нашу жертву,
Вселись в наш дух,
Оживи красу нашего танца
 

Трижды повторив молитву, танцоры молча встали и начали тянуться, расслабляя мышцы. Каждый старался заглянуть в глубины своей души, чтобы почерпнуть в них мужество для первого шага на арену, а там уже сработает привычка, обретенная за бесчисленные часы тренировок, и движения станут автоматическими. Однако первый шаг требовал усилия воли, и никакие тренировки тут не помогали. И каждый танцор должен был сделать это усилие самостоятельно.

По грому рукоплесканий они поняли, что первая команда закончила выступление и на арену вышла вторая. Чайки продолжали готовиться. Один за другим танцоры подходили к большой алебастровой амфоре, стоящей на треножнике в центре комнаты, обмакивали руки в благовонное масло и принимались натираться.

Харита ходила между ними, держа в руках маленький каменный сосудец. Когда она подходила к Чайкам, те становились на колени, закрыв глаза и воздев руки в знаке Солнца. Харита окунала палец в сосуд и рисовала танцору золотой кружок у основания шеи.

Крики толпы наверху становились все громче, потом разом оборвались. Танцоры молча переглянулись. Они знали, что это означает: кто-то из их товарищей лежит на арене, и алая кровь уходит в горячий белый песок.

– Бел избрал себе жертву, – прошептала Харита. – Хвала Белу!

– Хвала Белу! – повторили остальные.

Она выбросила руки в стороны, ближайшие танцоры взялись за них, и вскоре все уже держались за руки, стоя в кружок посреди комнаты.

– Кто мы? – тихо спросила Харита.

– Мы – Чайки, – отвечали танцоры.

– Кто мы?

– Мы – Чайки! – закричали они. – Чайки! Мы – Чайки!

– Мы лучше всех! – выкрикнула Харита. – Лучше всех!

– Мы – Чайки! Мы лучше всех! – подхватили они.

В этот миг большие внутренние двери комнаты распахнулись. Двое потных служителей держали створки. Не расцепляя рук, танцоры шагнули в слепящий свет. Их приветствовал многоголосый радостный рев. Харита почувствовала, как по телу пробежала знакомая дрожь. Она подняла глаза на круто вздымающиеся ряды, на орущих зрителей и медленно воздела руки. Этот простой жест заставил публику вскочить на ноги и разразиться новыми криками. В истерзанном воздухе гремело ее имя.

– Хари-та! Хари-та! Хар-ри-та-а-а!

Без всякого предупреждения в противоположной стороне открылась дверь, и на обожженную арену вылетел бык. Он тряс исполинской головой, брызгал слюной. Рога его были окрашены в алый цвет, острые концы блестели. По сигналу Хариты Жоет и Галая легко двинулись к центру овала, остальные Чайки остались на месте.

Бык сразу ринулся вперед. Наклонив голову, он несся на танцоров. Однако, когда он добежал, их там уже не было. Он оторопело вертел башкой, но они всякий раз оказывались не там, где должны быть, так что, когда танец окончился, распахнулись двери и выбежали служители с сетями, растерянный бык послушно ретировался. Зрители разразились смехом и криками. Жоет и Галая, кувыркаясь, выбежали с арены.

– Отлично, – похвалила Харита, обнимая запыхавшихся, сияющих радостью танцоров. Она снова кивнула. Теперь на середину арены выбежали, взявшись за руки, Калили, Юноя и Перонн. Перонн поднял Юною высоко над головой, а Калили кружила вокруг них, раскинув руки.

Служители выпустили следующего быка. Животное неторопливо двинулось на танцоров, потом взревело и бросилось в атаку. Толпа ахнула. Видят ли его танцоры? Они, если и видели, то не подавали виду. Калили описывала круги вокруг Перонна, а тот держал Юною на вытянутых руках.

Бык кинулся на них. В последний миг Перонн выпустил Юною, та выпрямилась и легко приземлилась на бычью спину, скользнула по хребту и спрыгнула на землю в то время, как Перонн отскочил в сторону. Подбежала Калили и запрыгнула быку на спину. Она ехала стоя, сведя ноги и раскинув руки, а зверь ревел и кружился на месте, стараясь ее скинуть.

Номер прошел без сучка и задоринки. Вернувшись к остальным, которые тут же бросились их обнимать, танцоры спросили:

– Чувствуете? Там сущее пекло.

– Как быки? – спросила Харита. Она наблюдала за первыми двумя животными и заметила, как медленно те движутся.

– Вялые, – ответил Перонн.

Жоет согласился:

– Жара, и они осоловели.

Белисса и Марофон заняли места на арене. Харита дала им выполнить несколько акробатических трюков и лишь потом выбежала сама. При виде ее толпа разразилась криками, но Харита присоединилась к товарищам, не стараясь их затмить.

Номер включал в себя много зрелищных фигур, быстро сменявших одна другую, всякий раз на волосок от гибели. Бык бросался снова и снова, мотал рогами из стороны в сторону, силясь пронзить молниеносно мелькающие призраки. Он и впрямь казался сонным, отяжелевшим, тем не менее кидался с яростной решимостью, словно силился сбросить с себя сонную одурь, которая сковывает движение, мешает насадить на рога назойливых танцоров. Харита не помнила, чтобы опытный бык входил в такой раж.

Все трое легко выполняли номер. Толпа восторженно кричала, когда они без видимых усилий кувыркались в раскаленном воздухе.

Бык явно уставал. Он отступил и наклонил голову, чтобы вновь перейти в атаку. Танцоры приготовились к последнему прыжку – сложной фигуре, в которой Харита и Марофон выполняли двойки, а Белисса делала стойку на рогах.