Текст книги "«Крестоносцы» войны"

Автор книги: Стефан Гейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 45 страниц)

4

Карен Уоллес искала Бинга. Когда она подошла к нему, он немного смутился и поспешил представить ей Торпа, – Толачьян уже ушел к себе, в деревню Валер.

– Это Престон Торп, – сказал Бинг. – Он воевал в Северной Африке.

Торп почувствовал на себе любопытный взгляд Карен.

– Брось ты эту Северную Африку! – отмахнулся он. – Я хочу забыть про нее. Я хочу…

Бинг расслышал страх в голосе Торпа и понял свою ошибку. Карен тоже заметила волнение Торпа и переменила разговор.

– Ну как листовка? – спросила она Бинга. – Я ничего не выудила ни у Уиллоуби, ни у других офицеров.

Она хотела знать все: точку зрения, с какой Бинг думает подойти к вопросу, форму, в которую собирается облечь свои мысли, доводы, которые, по его мнению, должны убедить немцев.

– Видите ли, мисс Уоллес, – ответил Бинг. – Если бы хоть кто-нибудь мог сказать мне точно и ясно, ради чего мы воюем, у меня было бы, за что зацепиться. – Он подтолкнул локтем Торпа, но Торп молчал. Он отвернулся от них и пристально вглядывался в чашечки водяных лилий, смутно белевших на черной воде.

– Я уже несколько часов, как опрашиваю всех, кто мне попадается… – продолжал Бинг.

– Может быть, начать с четырех свобод? – нерешительно предложила Карен. – Это как будто годится.

– Нет, это очень туманно. Спросите любого нашего солдата: воюет ли он за свободу слова, за свободу совести? Да еще за свободу слова и совести для других. И за свободу от нужды и страха – тоже для других? Нет, никогда немцы этому не поверят.

Торп вдруг резко повернулся.

– А флаг, – насмешливо сказал он. – А наши традиции?

– Ну, знаешь, – ответил Бинг. – Коли на то пошло, у немцев традиций гораздо больше, а уж флагов – и не счесть!

– А ну тебя! – сказал Торп. – Сам же просишь совета – и ни одного не принимаешь. Уж лучше флага, поверь мне, ты ничего не придумаешь. Спокойной ночи, мисс Уоллес! – И он торопливо ушел, тихонько посмеиваясь про себя.

– Что с ним? – спросила Карен.

– Не знаю. Я таким его еще не видел. Не пойти ли мне за ним? – Бинг нерешительно потоптался на месте. – Да нет, обойдется. Просто он устал от войны, да еще эта луна… Как вы провели день?

– Набиралась впечатлений.

– Воображаю. Ну и что вы скажете?

– Да я разговаривала только с начальством. Нелегко вам, должно быть, сержант Бинг. Хотя вы уж так привыкли, что раз начальство, значит, и разговаривать нечего.

– Пожалуй, что и так. Но, между нами, я частенько поступаю по-своему. Разница между хорошими и плохими офицерами в том, что хорошие не мешают вам поступать по-своему, а плохие вставляют палки в колеса.

– И вам это сходит с рук? – улыбнулась Карен.

– Да вот хотя бы… – Бинг замялся. Он не знал, хорошо ли это будет, если он расскажет ей про случай в Сен-Сюльпис.

– Ну, что же вы? Рассказывайте. Я умею слушать,

– Я хотел сказать про майора Уиллоуби. При всех своих недостатках, он хороший офицер. Когда мы вошли в Сен-Сюльпис, чтобы занять форт, у Уиллоуби хватило ума засесть в кафе и напиться, а проведение операции предоставить сержанту Клементсу и мне.

– Я слышала об этой истории. Расскажите поподробней. – В Карен проснулось профессиональное любопытство.

– Немцы были отрезаны в форте; их было много, несколько сот, точно мы не знали – сколько. Но нам было известно, что боеприпасов и продовольствия им хватит надолго. А генералы торопили – нужно было очистить дорогу на Шербур. Вероятно, Уиллоуби предложил им пустить в ход громкоговоритель; если хотите, я вам покажу машину, на которой он установлен. Она стоит у самого моста. Мы должны были выманить немцев из форта.

– А Уиллоуби засел в кафе?

Бинг засмеялся:

– Он, видимо, надеялся на нас… Ну, мы с Клементсом обсудили положение. Потом предъявили немцам ультиматум. Наш громкоговоритель сообщил им, что у нас достаточно пушек и танков, чтобы сравнять их форт с землей, и что мы даем им десять минут сроку, чтобы одуматься и выйти с поднятыми руками. Ровно десять минут. А потом – и в этом состоял главный фокус – мы стали отсчитывать минуты: девять минут осталось, восемь минут, семь… Немцы, должно быть, нервничали, но, поверьте, не так, как мы!

– И сколько же вы отсчитали?

– Когда оставалось три минуты, вышли первые немцы. Потом больше и больше – словно плотину прорвало. Казалось, им конца не будет. Они окружили нас. И вот вместо пушек и танков они увидели грузовик с громкоговорителем и один несчастный взвод военной полиции или того меньше. Положение их было глупое, но и наше не лучше. Лейтенант, командовавший взводом полиции, метался в поисках подкреплений. Немцы обозлились; они сказали, что мы их обманули, и если так, то они не желают сдаваться.

Карен засмеялась.

– Мы не знали, что делать, – продолжал Бинг. – Позволить им уйти обратно в форт мы не могли, да, по всей видимости, немцам этого вовсе и не хотелось. Пожитки их были аккуратно уложены – они явно решили кончать это дело.

– Они могли бы наброситься на вас и убить.

– Не такое у них было настроение. Но один из их офицеров потребовал, чтобы пришли танки и выпустили несколько залпов. Тогда они смогут заявить, что капитулировали ввиду превосходства сил противника.

– Так что же вы сделали?

– Я отрядил Клементса в кафе, где сидел Уиллоуби. Мы хотели, чтобы Уиллоуби достал нам танки. Майора в кафе не оказалось. Он ушел оттуда с какой-то девицей и не велел себя беспокоить. Но там был Иетс и еще один лейтенант – Лаборд, вы с ним, вероятно, познакомитесь. Лаборд должен был участвовать в нашей операции, но, слава тебе господи, опоздал. Будь он на месте, он, чего доброго, открыл бы огонь по немцам. В конце концов танки нам достал Иетс – штук шесть. Они обстреляли форт, и после этого немцев увели в плен.

– И вы так об этом рассказываете, как будто речь идет о безделице! – сказала Карен.

– Это я нарочно, – засмеялся Бинг. – Чтобы вы меня похвалили. А то никто не хвалит.

– Вы хоть медаль-то получили?

– Ни шиша.

– Я бы охотно написала об этой истории.

– Не надо, прошу вас. Порадуйтесь со мной, что, может быть, кое-кто из ребят сегодня жив, потому что мы с Клементсом сумели выкурить немцев. Но если эта история получит огласку, Уиллоуби обозлится, и Люмис, и еще другие, – и тогда меня совсем лишат свободы действий.

– Мне пора идти, – сказала Карен. – Они там вечеринку устраивают для меня.

Они сошли с моста. Под деревьями стоял грузовик с громкоговорителем, накрытый маскировочной сеткой. Карен и Бинг сели на ящик с инструментами, стоявший возле грузовика.

– Эта листовка начинает тревожить меня, – заговорил Бинг. – Я отчасти виноват в этой затее. Вот когда вы пришли в блиндаж Каррузерса, я только что всадил Иетсу нож в спину. Просто так – из озорства. Иетс приехал в дивизию Фарриша с определенным заданием: сказать, что выпустить листовку невозможно. А я возьми да и скажи, что можно. Не знаю, какая муха меня укусила. Нет, знаю: мне захотелось написать листовку. Захотелось сказать, за что мы воюем, потому что я сам хотел разобраться в этом, и потому что, по-моему, эта война – не только война пушек, танков и самолетов, но и война идей. Как, по-вашему?

– С одной стороны, это верно, – согласилась Карен. – Но ведь есть промышленники, которые сейчас получают миллионные прибыли, и они воюют за них. И есть солдаты, которые воюют, потому что их призвали, – что же им оставалось делать? А есть люди, которые воюют за право на жизнь. Но, воюя за это право, они вместе с тем воюют и за прибыли миллионеров. Так мне кажется. Тут все перепутано, и я не представляю себе, как это можно привести к одному знаменателю.

– Вы очень странно говорите…

– А как я должна говорить, по-вашему?

– Ну, не знаю… Вы все-таки женщина; вы должны бы чувствовать любовь, сострадание к угнетенным, сочувствие к тем, кто борется…

– Послушайте, Бинг, – сказала Карен. – Я всего нагляделась.

– Понятно.

– Я уже не верю в высокие идеалы. Когда доходит до дела, все решают цифры: сколько у кого войск, техники, денег. Без этого все ваши идеалы повиснут в воздухе, а те, кто верует в них, – на двух столбах с перекладиной.

Они встали и пошли к замку. Во дворе они столкнулись с Иетсом.

Увидев Карен, Иетс быстро подошел к ней.

– Я ищу вас повсюду, мисс Уоллес, мы вас ждем…

Внезапно темный двор осветился ярким светом: словно гигантские люстры, в воздухе повисли немецкие парашютные ракеты. С бешеной быстротой приближался глухой рокот моторов.

Загрохотали зенитки. Как всегда, – будь то огонь тяжелых или легких орудий, – казалось, что прислуга уснула и, застигнутая врасплох, теперь старается наверстать упущенное время. Пестрые дуги трассирующих пуль смыкались вокруг мишеней.

Карен побежала к замку. Иетс бросился за ней и схватил ее за плечи.

– Стойте на месте! – прошипел он.

– Вряд ли они могут нас нащупать, – сказал Бинг. – Но и он стоял неподвижно.

Невдалеке от них уже взрывались немецкие бомбы. Иетс чувствовал, как содрогается земля под ногами. У него сосало под ложечкой и дрожали колени.

– Не бойтесь, – сказал он Карен. – Это довольно далеко.

– Смотрите, как красиво! – воскликнула Карен. – Вот еще ракеты и еще… Как раз над нами!

Лица их в резком свете ракет казались неестественно большими, глубокие черные тени прорезали мертвенную бледность щек.

Иетс сказал:

– Да, в этом есть своеобразная красота. – Черт подери, если она может любоваться бомбежкой, то и он может.

– Терпеть не могу, когда осколки падают возле меня, – сказал Бинг. – Это самое противное. – Голос его звучал ровно.

– Вы не боитесь? – спросила Карен.

– Конечно, боюсь… Смотрите, смотрите! Один сбили!

До сих пор бомбардировщики были скрыты за световой завесой ракет. Но вот один из них вспыхнул, словно огромная звезда, закачался и сверкающей хвостатой кометой скользнул по небу.

Бинг толкнул Карен в спину, и не успела она опомниться, как они уже оба лежали ничком, прижимаясь к жесткой земле. Волна горячего воздуха прокатилась над ними.

– Чуть-чуть не задело. – Голос Иетса донесся до нее, словно откуда-то издалека. – Он упал там, за полем. Отсюда видно, как он горит.

Иетс помог Карен встать.

– Вы не ушиблись? – спросил он, смахивая пыль с ее куртки.

– Нет, я только очень испугалась. Не тогда, когда он падал, – я не поняла, что это значит. Но после взрыва…

– Видимо, он не успел сбросить все бомбы. Они и взорвались. Должно быть, мало что от него осталось. Может быть, сходим поглядеть? – оживленно говорил Иетс; сознание, что опасность миновала, развязало ему язык.

– Мне что-то не хочется никуда идти, – сказала Карен.

Кругом все было тихо, только пламя горящего самолета потрескивало в неподвижном воздухе.

– Ну, мисс Уоллес, – с наигранной бодростью сказал Иетс, – вас ждут на вечеринку. Пойдемте.

Бинг лежал на спальном мешке в башне замка и лихорадочно припоминал свой разговор с Толачьяном. Как он сказал? Где бы это ни случилось, это случилось со мной… Что именно случилось? Несправедливость, должно быть, страдания. Слушая Толачьяна, Бинг был твердо уверен, что рассказ о Тони, об этом новом Бэниане – великане с детским сердцем – разрешает все вопросы. А теперь он опять ни в чем не уверен… Трещины в стенах стали еще больше. Штукатурка так и сыплется с потолка. Завтра надо будет вытрясти мешок, он такой грязный… И хорошенько подумать о словах Толачьяна и о словах Карен… К черту все это, спать пора. Все равно не дадут спать – начнется бомбежка, зенитки. Красивое имя – Карен. Она честная, говорит, что думает. В том-то и беда – послушаешь ее и во всем изверишься… Ох, уж эта война!

5

На столе высился внушительный ряд бутылок: херес и бенедиктин, найденные в одном из погребов местечка Изиньи, шотландское виски и джин, припасенные еще во время службы в Англии, и прозрачный забористый кальвадос, выменянный Дондоло у здешних крестьян на сигареты. Мадемуазель Вокан, по просьбе Иетса, разрешила воспользоваться бокалами из хрустального набора, принадлежащего господину графу, который проживал в Париже; на тончайшем венецианском стекле – родовой герб: единорог над двумя сцепившимися львами.

– Вот это жизнь! – воскликнул Уиллоуби, косясь на ноги Карен.

Карен сменила брюки на юбку. Она удобно расположилась в углу диванчика времен Людовика XIV с сильно потертой голубой обивкой. Лампочки большой люстры ярко горели, сообщая комнате некоторое подобие ее былого великолепия. Окна были затемнены старым картоном и плакатами, на которых американский танкист, высунувшись из башни, пожимал руку многочисленному французскому семейству.

– Что же вы молчите, мисс Уоллес! – сказал Уиллоуби. – Правда, здесь очень уютно? Мы стараемся отгородиться от войны. Malbrough s'en va-t-en guerre! [3]3
  Мальбрук в поход собрался (франц.).


[Закрыть]Ратаплан! Ратаплан! – запел он, размахивая в такт бокалом и расплескивая вино.

Иетс, тоже с бокалом в руке, сидел возле Карен на подлокотнике дивана. Он поглядел на Уиллоуби и сказал:

– Как вы думаете, почему мадам Пулэ сказала, что мы не умеем пить?

Уиллоуби замолчал и посмотрел исподлобья на Карен и Иетса.

Начальник радиосвязи в чине капитана и три лейтенанта устроились на полу, в дальнем углу комнаты, вокруг разостланного одеяла: они играли в покер. Пачки бумажных денег – «франки вторжения» – переходили из рук в руки. Один из лейтенантов, немолодой человек с рыжеватыми волосами и обрюзгшим бледным лицом, поднялся на ноги и сказал:

– Хватит с меня. Я продулся.

Остальные стали удерживать его.

– Я поставлю за вас! – крикнул капитан. – Успею с вас получить. Война не скоро кончится!

– Они играют без перерыва с той самой минуты, как сели на транспорт, чтобы пересечь Ла-Манш, – сказал Иетс. – Чем больше выпивки, тем быстрее оборачивается их наличность. – Он понизил голос. – Да, мисс Уоллес, мы пьем, потому что нам тоскливо.

Он коснулся рукой ее плеча. Она отстранилась, но так, чтобы не обидеть его.

– Ах, Карен, – шепнул он, – как хорошо посидеть с вами.

– Благодарю вас, – сказала она мягко. При первом знакомстве он ей не понравился, показался каким-то натянутым, неестественным. Теперь он держался проще. А может быть, он только выгодно отличается от всей этой компании?

Уиллоуби направился к дивану. Карен обернулась к Иетсу и спросила, указывая на офицера, одиноко сидевшего у стола:

– Кто это?

Лейтенант Лаборд, наморщив бледный лоб, пристально разглядывал свои руки. Он мучительно придумывал, как бы ему привлечь внимание журналистки. Чем он может заинтересовать ее? Сказать ей, что он герой, что он в любую минуту готов пожертвовать жизнью? Его так засмеют, что придется бежать отсюда. Никто из офицеров без крайней необходимости не желает проявлять геройство. Но он всегда был смельчаком. Еще когда он служил в крупном химическом тресте, он бесстрашно вошел в газовую камеру, отнюдь не будучи уверен, что выйдет оттуда живым. А сколько раз его крутили в учебной кабине, чтобы установить, что может выдержать человеческий организм. Его организм все может выдержать. Но какое кому до этого дело?

– Это лейтенант Лаборд, – сказал Иетс и жадно допил свой бокал, словно ему вдруг нестерпимо захотелось пить. – Позвать его? Он будет просто счастлив.

Но Уиллоуби уже уселся на свободное место возле Карен.

– Правда, у нас уютно? – спросил он.

Люмис откупорил еще одну бутылку. Когда пробка хлопнула, он тупо уставился на нее.

– Помните Карантан? – сказал он. Не дождавшись ответа, он громче повторил свой вопрос: – Кто помнит, как мы выступили из Карантана? Под огнем противника? Эй, Крэбтриз!

Лейтенант Крэбтриз, живописно изогнувшись в кресле, захохотал.

– Еще бы! В жизни не забуду. Хоть сто лет проживу. Да, в то время еще было опасно ездить по дорогам. На мосту через… как же она называлась, эта проклятая речонка?…

– Вы не поверите, мисс Уоллес, – подхватил Люмис, – охрана моста ежедневно теряла людей. Просто головы поднять нельзя было! Немцы засели за холмом и держали дорогу под наблюдением. Случалось вам быть под огнем минометов? Не знаю, что хуже – артобстрел или бомбежка, но хуже минометов ничего быть не может.

– Безусловно! – сказал Крэбтриз и подтянул ремень на своей осиной талии.

Наконец, Люмис дождался вопроса Карен:

– И что же там случилось, капитан?

– Так вот, – начал Люмис, торжественно приступая к рассказу о своих подвигах, – нам нужно было проехать этой дорогой. Другой дороги просто-напросто не было. И как раз в то время, когда немцы начинали свой ежедневный обстрел…

– Ровно в пять часов пополудни, – сказал Крэбтриз. – Ежедневно. Пунктуальный народ, эти немцы!

– Не мешайте, – отмахнулся Люмис. – Я говорю шоферу: мы рискуем жизнью, но мы должны исполнить свой долг! «Есть, сэр», – отвечает шофер. Чудесные ребята в нашей части, просто чудесные. И вот мы едем…

– И вас обстреляли, – прервал его Уиллоуби.

– Обстреляли? Боже милостивый, да это был настоящий огневой вал. Бум, бум, бум! Позади нас, впереди! Я говорю шоферу: жми, жми, давай газу! «И так жму, сэр!» – говорит. Мы летели – шестьдесят миль в час, семьдесят…

– Больше! – Крэбтриз от волнения отпустил поясной ремень.

– А потом что? – спросила Карен.

– Благополучно доехали! Мы были спасены!

– Какое счастье, – сказал Крерар, беря на руки котенка. Иетс откинулся назад и сдержанно фыркнул.

– Вы не представляете себе, как это опасно, – оправдывался Люмис. – Ехать по дороге под обстрелом! Но у нас не было выбора.

Уиллоуби встал с дивана. Он допил свой бокал и со стуком поставил его на стол.

– Мисс Уоллес, – сказал он, – вы их не слушайте. Конечно, каждый из нас выполняет свой долг. Для этого мы здесь. Но наша часть – тыловая. Случается, что нас обстреливают или бомбят, – но это сущие пустяки. Мы не можем сравнивать себя с солдатами на фронте, которые сидят в окопах, сражаются лицом к лицу с фрицами. Вот они – настоящие герои…

Какой скромник выискался, подумал Иетс. Чего он ломается? Уж не воображает ли он, что Карен наивная дурочка? Иетс подошел к столу, налил себе вина и вернулся на свое место.

– Не подумайте, Люмис, – сказал Уиллоуби, любезно улыбаясь, – что я хочу умалить…

– Нет, нет, что вы! – покорно сказал Люмис. Он знал, что тягаться с Уиллоуби ему не по плечу.

– Иногда, правда, нам кое-что удается сделать, – сказал Уиллоуби. Он подошел к Карен с бутылкой в руке и налил себе и ей. – С вашего разрешения, Иетс… – Он с видом хозяина сел совсем близко к Карен.

– Да, кое-что удается, – повторил он. – Может быть, это и пустяки, но кто скажет, что важно, а что неважно в ходе этой всеобъемлющей войны? Все мы исполняем свой долг!

Иетс встал с ручки дивана. Повернувшись лицом к Уиллоуби и Карен, он залпом проглотил остатки вина в своем бокале. Ему обожгло горло, а в голове появилась приятная легкость.

– Хо-хо, – произнес он.

– Опьянел наш друг, – сказал Уиллоуби, наклоняясь к Карен. Потом он повернулся к Иетсу:

– Валяйте! Там еще много осталось. Только чтобы завтра не жаловаться, что голова болит!

Иетс ничего не ответил. Он подошел к Люмису и сказал громко:

– Вы, Люмис, шут гороховый! Просто шут гороховый!

– Чем? – вяло спросил Люмис, все еще слишком подавленный, чтобы возмутиться. Но Иетс отошел от него.

Уиллоуби продолжал:

– Вот, например, операция в Сен-Сюльпис, мисс Уоллес, это полностью наша заслуга. Свыше тысячи пленных, огромные трофеи – продовольствие, боеприпасы, военное имущество… все это мы добыли. Разрешите немного похвастать?

– Хвастайте на здоровье! – Бенедиктин уже оказывал свое действие, желтоватое лицо Уиллоуби расплывалось перед ее затуманенным взором.

– А как это было просто! Я приехал, обследовал обстановку. Понадобилось бы несколько дней, чтобы атаковать и взять этот пункт. Тогда я говорю: мы предъявим им ультиматум. Беспощадный ультиматум: десять минут на размышление. Мы сказали нацистам, что наши танки и орудия наготове, чтобы разнести их в клочья. А потом я приказал отсчитывать минуты, – вы представляете себе психологический эффект, мисс Уоллес! Осталось жить восемь минут… пять… три!

– Гениально! – сказала Карен. – И вы все это сами придумали?

– Ах, бросьте, – отмахнулся Уиллоуби, кладя руку на ее колено. – Ничего особенного, сущая безделица.

– Вы врете, – сказал Иетс. Голос его прозвучал ровно, звонко и гневно. Все разговоры разом оборвались. Даже игроки в покер перестали шелестеть картами. Слышался только голос Крерара: – Плотц, Плотц, иди сюда! Иди к папочке!

Иетс застыл на месте, ошеломленный своей выходкой. Он не хотел лезть в драку, но бахвальство Уиллоуби и грубое приставание к Карен вывели его из себя, а к этому примешалась обида за Бинга и других его подчиненных, которые честно и скромно делали свое дело.

Карен, оттолкнув Уиллоуби, быстро встала с дивана и подошла к Иетсу.

– Молчите, прошу вас, молчите. Не нужно. Я знаю правду.

– Но ведь это же просто вранье! – сказал он. Уиллоуби смотрел на них с натянутой улыбкой.

– Мисс Уоллес! – позвал он. – Идите сюда, садитесь. Не из-за чего расстраиваться. Лейтенант Иетс отчасти прав – фактически операция была проведена двумя сержантами. Разумеется, он мог бы выразиться поучтивее. Но мы припишем это действию алкоголя. Не забывайте, что я, как командир, на которого было возложено выполнение этого задания, нес всю ответственность за исход операции и поэтому имею известное право считать ее успех своей заслугой. В случае неудачи отвечать пришлось бы мне, – так уже водится в армии, мисс Уоллес.

– Совершенно верно, – сказал Люмис. – Я нахожу, что майор Уиллоуби проявляет необыкновенное великодушие, ибо поступок лейтенанта Иетса, прискорбный, я бы сказал… – он запнулся, запутавшись в длинной фразе и не зная, как ее закончить. – Но так или иначе…

– Замолчите! – сказал Уиллоуби.

Крерар играл с котенком. Плотц лежал на спине, выставив белое брюшко, и махал своими бархатными лапками. – Кис, кис, кис, – сказал Крерар, – ах ты глупый Плотц, ничего ты не понимаешь… Кис, кис, кис, ты просто гражданская тварь!

– Это намек! – грозно сказал Лаборд.

– Простите? – Крерар выпустил котенка.

– Мы – военные! Каждому ясно, что вы не кошку имели в виду!

– Тише! – крикнул Уиллоуби. – Если вы не умеете вести себя в присутствии дамы, я вас всех сейчас разгоню!

Один из игроков в покер вылез из угла и подошел к Уиллоуби.

– Неужели вы допустите, чтобы вся эта выпивка пропала даром?

– Ну, вот что… – Уиллоуби, по-видимому, смягчился.

Он с минуту посидел в задумчивости, опустив глаза.

Скверно. Нетрудно себе представить, что Карен думает о нем, о всей честной компании.

Уиллоуби налил себе еще вина.

– Видите ли, мисс Уоллес, мне хотелось рассказать вам о нашей работе, чтобы вы не считали, что даром к нам приехали.

Он выдержал паузу, словно ожидая ее вопроса, но она молча потягивала бенедиктин.

– Даром! – повторил он многозначительно. – Ибо о листовке, которая вас заинтересовала… о листовке вам писать не придется.

Крерар тихонько присвистнул.

– Никакой листовки не будет, – продолжал Уиллоуби, – не будет никаких «Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий».

– Почему? – спросила Карен.

– Я сорвал это дело.

– Почему?

Уиллоуби понимал, что его слова произвели сенсацию. Достаточно было взглянуть на лица офицеров. Пусть он возглавляет только маленькую группу, которой помыкает любой разведотдел, пусть он принужден барахтаться между всемогущими повелителями в штабе союзного командования и заносчивыми генералами – все-таки он, Уиллоуби, вертит ими. Учтите, мисс Уоллес!

– Почему? – сказал он. – Да потому, что вся эта затея – просто нелепость. Фарриш, бесспорно, кое-что понимает в танковых атаках, в «клещах» и прочее, но он не имеет ни малейшего представления о человеческой психологии.

– А мне понравилась его идея.

– Неужели, мисс Уоллес, вы серьезно думаете, что немецкому солдату интересно знать, за что мы воюем? Какое ему до этого дело? Что он – политик или философ? Как, по-вашему?

– Не знаю, – ответила Карен. Она уже не чувствовала опьянения. – Но как вы могли отменить листовку? Мне кажется, что Фарриш умеет настоять на своем.

Крерар весь превратился в слух. Неужели Уиллоуби сейчас откроет свой план, который он утаил от них на совещании? Если так, то он кретин, безответственный болтун. Впрочем, если ему хочется, пусть лезет в петлю – это его забота.

Уиллоуби и сам колебался. Но Иетс только что уличил его во лжи. Если он сейчас ничего не расскажет, то выйдет, что он опять прихвастнул. Соблазн был слишком велик.

Он встал и повернулся лицом к Карен.

– Я вам доверяю, крошка. Само собой – это не для печати.

– Само собой, – сказала Карен.

– Все равно, если даже это получит огласку, – задумчиво добавил Уиллоуби – я всегда могу опровергнуть сообщение… Я глубоко убежден, что война отличается от обыкновенной будничной жизни только тем, что она увеличивает риск, на который иногда приходится идти. А вообще отношения между людьми остаются те же. Соперничество, зависть, интриги, – ну, вы понимаете. Я отнюдь не считаю себя умней других…

– Напрасно, сэр, напрасно! – крикнул Крэбтриз. Он был очень пьян и, чтобы не упасть, держался за Люмиса.

– План Фарриша предусматривает непроизводительный расход боеприпасов. Так вот – я звоню в штаб корпусной артиллерии, вызываю генерала Дора. А генерал Дор – мой старый приятель, мы знакомы домами. Он зовет меня Кларенс, а я его Чарли. Вот я и говорю ему: «Послушай, Чарли, друг дорогой, – Фарриш придумал сногсшибательный трюк, он хочет в честь Четвертого июля устроить грандиозный фейерверк – дать сорок восемь залпов из сорока восьми орудий. Кто бы мог подумать. Фарриш – и вдруг расшибается в лепешку во славу звездного знамени и все такое…» Вы бы послушали, что сделалось с Дором! «Что? – говорит. – А Фарриш знает, сколько на это пойдет снарядов? И сколько времени требуется, чтобы доставить боеприпасы через Ламанш?» Разбушевался, не приведи бог… Итак, разрешите сообщить вам, мисс Уоллес, и вам, джентльмены, что разговор состоялся в девять часов вечера и что, по моим расчетам, генерал Фарриш уже отказался от своего намерения.

Уиллоуби сел. Он был чрезвычайно доволен собой. Девчонка смотрит на него с восторгом. А какие у нее красивые глаза! Она понимает жизнь – умеет ценить ум и силу.

Иетс пытался быть беспристрастным, но хмель мешал ему рассуждать здраво. Неужели ход истории зависит от таких закулисных махинаций? В колледже ему внушали, что есть люди, мысль которых охватывает широчайшие человеческие массы, мощные общественные движения, и которые используют свое влияние, свою силу, имея в виду общее благо. Но в жизни он встречал только таких людей, как Уиллоуби, которые плели свои мелкие интриги в узком, ограниченном мирке. Иетсу стало страшно: сегодня Уиллоуби убил листовку, завтра он может убить его, Иетса.

Карен действительно восхищалась Уиллоуби: было что-то поистине безмерное в этом грошовом интриганстве.

– Итак, вы считаете, майор, – сказала она, – что между войной и… скажем, миром очень маленькая разница? Мне кажется, вы забываете о том, что во время войны в гораздо большей степени, чем в мирное время, от любого принятого решения зависят человеческие жизни.

– Это разница только в степени, а не по существу.

– Не согласен! – резко сказал Иетс. – Из-за войны моя жизнь зависит от вас!

– Плотц считает, что это подлость, но весьма остроумная, – засмеялся Крерар.

Люмис, до которого только сейчас дошел смысл сообщения Уиллоуби, рассыпался в похвалах по адресу майора.

– Изумительно! – восклицал он, – изумительно! – Потом добавил с завистью: – Конечно, если имеешь связи…

Уиллоуби, восстановив свой престиж, повел решительную атаку на Карен.

Еще минута, и он сядет ей на колени, подумал Иетс. Почему она не прогонит его? Может быть, она ничего не имеет против… Во всяком случае, глядеть на это не особенно приятно. И вообще хватит торчать здесь. Иетс встал и направился к двери.

Кто-то загораживал выход.

Человек, стоявший в дверях, походил на видение горячечного бреда: бледное лицо, оскаленный рот, разорванный ворот рубашки.

Иетс узнал Торпа.

– Господи! – Иетс бросился к солдату, думая, что тот сейчас упадет. Но Торп не упал. Он овладел собой, вошел в комнату и заговорил, сдерживая волнение.

– Я не могу уснуть, Простите, пожалуйста, но я не могу уснуть.

Карен налила вина в бокал и подошла к Торпу. Жаль, что здесь нет Бинга, подумала она. Бинг сумел бы успокоить своего друга.

Торп, казалось, не видел Карен, стоявшую перед ним с бокалом в руке.

– Не могу уснуть! – крикнул он, словно взывая о помощи.

– Ничего, ничего, Торп, успокойтесь! – сказал Иетс.

– Нет ли у кого каких-нибудь пилюль? – спросил Люмис.

Торп не замечал ни окружающих, ни вызванного им переполоха.

– Почему вы не можете уснуть? – спросила Карен.

Не глядя на нее, Торп сказал неожиданно бесстрастным голосом:

– Уж очень тихо. А они лезут отовсюду!

– Кто лезет? – спросил Уиллоуби. – Что за чепуха!

Блуждающий взгляд Торпа остановился на Иетсе.

– Вы честный человек, – сказал он все тем же ровным, бесстрастным голосом. – Ведь это и вас касается. Разве вы не видите, что мы проигрываем войну? Мы каждый день терпим поражение. Фашисты лезут отовсюду. Я не болен, лейтенант, уверяю вас, я не болен. Я вижу, своими глазами вижу, как они подбираются к нам. Вот здесь, в этой комнате, в замке, в армии, дома…

Иетс почувствовал, что все офицеры смотрят уже не на Торпа, а на него.

– Он воевал в Северной Африке, – сказала Карен.

– Это все бомбежка, – сказал Крэбтриз. – Есть люди, которые ее просто не выносят.

– Но он ведь жалуется, что слишком тихо, – заместил Крерар.

Торп поднял руку.

– Молчать! Что толку выигрывать сражения, если мы проигрываем войну? Наш флаг – да это же всего-навсего пестрая тряпка. Разве не так, лейтенант? Скажите!

У Иетса словно язык отнялся. Он не вслушивался в слова Торпа и не вполне понимал, что происходит в душе солдата. Он только видел, что тот совсем измучился и глубоко несчастлив. Однако Иетс отлично знал, что офицерская пирушка – не место для нервного припадка.

– Это ваш подчиненный, Иетс? – сказал Уиллоуби. – Будьте любезны, уведите его отсюда.

Торп, погруженный в свои мысли, все же понял смысл приказа Уиллоуби.

– Не надо! – закричал он. – Не гоните меня, лейтенант! Скажите мне – прав я или не прав? – Не дожидаясь ответа, он заговорил, понизив голос, словно хотел быть услышанным одним только Иетсом: – Некуда будет уйти! Куда вы уйдете? Будет только всепоглощающий мрак, черный, густой, удушливый…

Иетс сказал нерешительно:

– Не бойтесь, я вас не брошу одного.

Люмис подошел к двери и крикнул:

– Разводящий!

Торп сделал еще шаг к Иетсу:

– Пока не поздно, уйдемте куда-нибудь, – вы и я, и все честные люди, которых мы сумеем найти.

– Выпейте! – Карен снова протянула бокал.

Торп, видимо, узнал, ее.

– Вы от газеты, я знаю, знаю… Пожалуйста, подождите минутку. Я сделаю заявление, которое поразит всех. Но сейчас, простите, у меня неотложное дело.