Текст книги "«Крестоносцы» войны"

Автор книги: Стефан Гейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

У Иетса защемило сердце.

– Неужели он настолько плох?

Филипзон не счел нужным ответить.

– Я пытался получить кое-какие сведения от офицера, по приказу которого он был доставлен сюда.

– Капитан Люмис?

– Да, Люмис. Но он почти ничего не знал, а может быть, не хотел говорить.

Иетс бросил на него острый взгляд. Что он подозревает?

Но Филипзон сразу заговорил о другом.

– Очень досадно, что больного привезли вечером. Меня не было. Тот врач, который первым его осмотрел и обработал его порезы и ушибы, доложил, что больной чем-то, видимо, озабочен, но в общем ничего. Его поместили в общую палату, а среди ночи он стал буйствовать, расшвырял все, что попалось под руку, кричал что-то про фашизм, про заговор. Дежурный врач – опять-таки новый человек – распорядился изолировать его.

– Это что же, вроде одиночки? – спросил Иетс.

– Вроде, – вздохнул Филипзон. – Все это очень печально, лейтенант. Не забудьте, мы имеем дело с теневой стороной жизни.

– Вы-то сами когда его увидели?

– Меня не вызвали, – сказал Филипзон и добавил в защиту своих коллег: – И ни к чему было. Я бы сделал то же, что они, – дал бы ему шприц, чтобы он успокоился. Утром он был такой, как сейчас, и с тех пор все время пребывает в этом состоянии.

– Такие случаи часты?

– Довольно часты.

– Кто-то должен был с ним поговорить, как только его сюда привезли, – сказал Иетс возмущенно.

Филипзон резко отпарировал: – Кто-то должен был помочь ему до того, как его увезли в полицию! Кто-то должен был побывать в полиции и разобраться в его делах! Кто-то должен был не допустить, чтобы его так избили неизвестно где. Кто-то! Кто-то! Бросьте вы свои обвинения, лейтенант, они нам не помогут. – Он сдержался и добавил спокойно: – О себе вам следует на время забыть.

Иетс проглотил пилюлю.

– У вас есть особые причины желать его выздоровления? – спросил врач.

Иетс ответил не сразу.

– Была допущена несправедливость, – сказал он. – Чтобы поправить дело, нам нужен вполне вменяемый, отвечающий за свои слова Торп. В качестве свидетеля.

Взгляд врача спрашивал – ну, дальше?

– Вам может показаться, что это пустяк, – сказал Иетс. – Торпа обвиняют в некой сделке на черном рынке. Я разыскал одного француза, который признался, что виновен вовсе не Торп, а тот самый американский сержант, который его обвиняет. Теперь этого француза выпустили, и я не могу его найти. Так что, вы понимаете, мне нужен Торп.

– Боретесь за попранную справедливость? – спросил Филипзон.

Иетс нахмурился.

– В жизни не думал, что до этого дойдет. Но рано или поздно приходится.

Капитан Филипзон нервно пригладил волосы.

– Ничего у вас не выйдет.

– Я обещал, – упорствовал Иетс. – И в первую очередь самому себе.

Филипзону лейтенант начинал нравиться.

– Каковы ваши отношения с больным? – спросил он.

– Отношения не совсем обычные, – медленно ответил Иетс. – Я – офицер того отдела, в котором служит Торп. Один раз, еще в Нормандии, у нас была вечеринка – собрались офицеры и одна женщина, военный корреспондент. И в самый разгар веселья явился Торп, попросту вломился к нам, в страшном возбуждении. Говорил он не очень связно, и я не помню точно, что именно он сказал, но сводилось все к тому, что повсюду фашисты, и среди нас тоже; видимо, ему мерещился какой-то заговор; и что мы проиграем войну, даже если победим…

– Это вы впервые слышали от него такое? – спросил Филипзон.

– Да. Он говорил как одержимый. У меня было такое впечатление… ну, как будто человек говорит вам, что видит белых мышей, и вдруг вы сами находите белую мышь у себя в кармане.

– А при чем все-таки здесь вы, лейтенант?

– Торп пришел просить у меня помощи. Из всех выбрал меня. Он сказал, что такие люди, как мы с ним, будем… жертвами.

– И что вы сделали?

– Ничего.

– Так, – сказал Филипзон. Он посмотрел на руки Иетса, на бородавки.

Иетс спрятал руки.

– Это нервно-соматическое, – сказал он виновато.

– Так, – повторил Филипзон. – Ну и что же было дальше?

– Вызвали разводящего и Торпа увели. Потом нас бомбили немцы. А гораздо позже один солдат, который спал с ним рядом, сообщил мне, что Торп в ту ночь пришел спать весь избитый.

– Вам известно, кто это сделал?

– Торп никогда об этом не говорил. Между прочим, – у Иетса точно молния сверкнула в памяти, – разводящим в ту ночь был тот самый человек, который сейчас обвиняет Торпа.

– И вы не поговорили с Торпом после того, как его увели с вашей вечеринки? Так и оставили его одного?

– Я пробовал. Но было поздно. – Иетс заметил, что Филипзон опять смотрит на его бородавки. – Ну, ну, не стесняйтесь! Скажите, что вы обо мне думаете!

– Перестаньте ребячиться. Торп, вероятно, рехнулся еще после Северной Африки. Но как бы то ни было, я решил, что могу допустить вас к нему.

– Спасибо.

– Вам, может быть, интересно, почему я так решил? У меня есть надежда, только помните, лейтенант, очень слабая надежда, что ваше присутствие поможет больному найти мостик, чтобы вернуться на нашу сторону жизни. По тем или иным причинам Торп в трудную минуту почувствовал в вас родственную душу. Если бы нам удалось воссоздать это чувство, хотя бы частично…

– Сейчас?

Теперь, когда ему предстояло увидеть Торпа или то, чем Торп стал по его вине, Иетс почти жалел, что врач не отказал ему. Он чувствовал, что свидание с Торпом будет поворотным пунктом в его жизни, и это его пугало.

– Сейчас! – сказал капитан Филипзон. Это прозвучало, как приказ.

Иетс попробовал возмутиться.

– Я-то не ваш пациент, – сказал он.

Филипзон поднялся и, подождав, пока Иетс встанет со стула, пошел впереди его к двери.

Иетс услышал, как за спиной у него щелкнул замок. Через несколько секунд глаза его привыкли к полутьме; единственное окно закрывала плотная занавеска, повешенная так, что из комнаты ее нельзя было достать.

В комнате стоял отвратительный запах. Запах держался, хотя в комнате, видимо, подметали и мыли. Единственным подобием мебели была полка, вероятно, служившая кроватью, но сейчас поднятая и привинченная к стене.

Оттого, что в комнате ничего не было, она казалась большой, но, несмотря на это, рождала ощущение, что ты здесь заперт навеки и надежды на избавление нет. Иетс ожидал, что обстановка в палатах располагает к спокойствию и бодрости, а здесь и нормальный человек свихнется, подумал он и решил указать на это Филипзону.

Кто-то кашлянул.

Это было самое обыкновенное покашливание, словно человек, прежде чем заговорить, хотел привлечь к себе внимание.

Иетс вздрогнул, именно потому, что кашель прозвучал так нормально и просто. Он еще раньше увидел Торпа, но нарочно отводил от него глаза и разглядывал стены, пол, потолок и полку, лишь бы не глядеть на человеческую фигуру, не то сидевшую, не то лежавшую в самом центре комнаты. На него нельзя смотреть, думал Иетс; горбуны и люди с кривыми носами обижаются, когда на них смотрят. Он гнал от себя мысль, что Торп, вероятно, уже не в состоянии обижаться на что бы то ни было…

– Хелло, Торп! – сказал он.

Для начала вышло неплохо, – он сумел произнести эти слова легко и весело,

– Хелло, Торп, как живем? Кормят вас тут прилично?

Теперь он уже различал голову и туловище; из полумрака выступило белое лицо Торпа. Он был наголо обрит. На черепе вздулась шишка, бледные губы тоже как будто распухли.

Что-то в лице изменилось. Глаза открылись, но в них не было жизни; они светились тускло, как янтарь.

Голова медленно поднялась и замерла, склонившись набок. Торп старался услышать, понять. Знакомый звук, раздавшийся извне, коснулся какой-то струны; но есть ли дека, чтобы вызвать ответный звук, или она разбита в щепки?

Иетс говорил не умолкая:

– Все хорошо. Скоро мы за вами приедем, увезем вас отсюда. Вам уже лучше, гораздо лучше. Товарищи шлют вам привет – Бинг, Клементс, Абрамеску, все…

Руки пошевелились. Это были руки слепого – длинные, чуткие; они старались нащупать мир, но не встретили ничего, только спертый, зловонный воздух.

Этот жест потряс Иетса.

– Торп! – крикнул он. – Вы меня слышите, Торп?

Распухшие губы дрогнули. Лицо оживало. Глаза уже не казались янтарными, в них наметились зрачки.

– Скажите что-нибудь, Торп! – Голос Иетса срывался от напряжения. – Вы меня узнали? Это я, Иетс…

Он вложил в эти слова всю свою волю. Словно передаешь сигналы по радио. Нужно усилить передатчик, чтобы слабенький, разбитый приемник их услышал.

– Иетс! – сказал Торп.

Сигнал принят! Теперь дело пойдет. Главное – не терять контакта.

– Ну, конечно, это я! Вы же знали, что я приду вас навестить, правда?

Неважно, что говорить ему, лишь бы говорить, лишь бы удержать внимание Торпа и тянуть, тянуть за веревочку, которую он ему бросил.

– Вы – Иетс?

– Ну разумеется, Иетс! – Бедняга, он еще сомневается. Но мы с этим справимся. – Я пришел вас навестить. Вы хворали, вам много пришлось пережить, но теперь вы уже поправляетесь, с каждым днем все больше.

– Быть не может, что вы Иетс.

– Да вы… – он чуть не сказал «с ума сошли». – Ну посмотрите на меня как следует. Откройте глаза. Потрогайте меня. Я Иетс. Я вам друг.

– Угу.

– Вот видите – вы меня узнали! А я вам кое-что принес. – Он ничего не принес. Он приехал в госпиталь экспромтом, сразу после свидания с Терезой. Нужно было скорее придумать, что бы подарить Торпу.

– Платок. Я принес вам носовой платок. Думал, вам пригодится, – добавил он неуверенно.

Он положил платок перед Торпом и ждал, когда тот возьмет его.

– Иетс умер.

На минуту Иетс растерялся. Вялость Торпа сменилась чем-то иным. Утверждение, что он, Иетс, умер, было высказано твердо, решительно.

Иетс попробовал рассмеяться.

– Ерунда! Кто это вам сказал? Я не умер, вот он я, перед вами. Вы разве меня не видите? Ну, потрогайте меня.

Он взял руку Торпа и поднес ее к своему рукаву. Он вспомнил, как давно-давно Торп вцепился в этот рукав, не отпускал его.

Рука бессильно упала. Рука не поверила.

– Иетс умер. Убили его. Забили до смерти. Вы не Иетс.

– Что они с вами сделали? – Праздный вопрос! Разве он сам не приложил руку? Он не вмешался. Он виновен не меньше других.

– Китель! – сказал Торп и тихо, хитро засмеялся. – Меня не обманешь. Я знаю. Я ничего не скажу. Иетс умер.

Да, подумал Иетс. Иетс умер, тот Иетс, что жил в сознании этого человека.

В том-то и суть: того Иетса, какого Торп выдумал, никогда не было! И все же он где-то существовал, этот человек, к которому Торп мог придти в минуту отчаяния, честный человек, храбрый, преданный и мудрый – такой большой человек, что его измену Торп мог объяснить только смертью.

– Неправда, – сказал Иетс. – Иетс не умер. Он жив! Он почувствовал, что слова его отскакивают от стен, не достигая цели.

– Да послушайте, Торп, – сказал он, собрав последние силы, – Иетс жив!

Казалось, Торп его слушает, но в то же время видно было, что он уходит все дальше, снова погружается в бездонное равнодушие, из которого на минуту вынырнул.

Губы его раскрылись. В уголках рта показалась слюна.

9

Сразу после обеда в баре бывало не так людно, как по вечерам. Полковник Девитт, который любил поесть и вообще не гнушался мирскими радостями, обычно заходил сюда в это время выпить рюмочку «для пищеварения». Сейчас он сидел за столиком в углу бара, и спина Крерара скрывала его от посторонних глаз.

С первого взгляда наружность Девитта поражала своей простотой. Одевался он строго по форме, не терпел бронзы на погонах и ленточек. Грубоватые черты его лица свидетельствовали о некоторой гармонии между его желаниями, усилиями и успехами. Губы у него были необыкновенно полные для человека его лет; глаза быстрые и наблюдательные. Крерар, служивший с ним в Англии, подозревал, что внешнее его спокойствие – лишь маскировка человека с пытливым умом, каждое свое мнение взявшего с бою. В кругах, близких к военному министерству, Девитта называли иногда чудаком, тут же оговариваясь, что на самом деле он вовсе не чудак; он не сторонился людей, служил исправно, но явно не обладал гибкостью, которая помогла бы ему сделать карьеру.

Однажды в Лондоне, в Гровенор-сквере, наводнением американскими военными, которые на время подготовки к вторжению заняли прилежащие к площади дома, Девитт сказал Крерару:

– Все это я уже видел однажды, в прошлую войну. Тогда я был молод. Мне казалось, что это очень интересно, но бессмысленно. И вот я опять здесь…

– Что это доказывает? – спросил Крерар, и Девитт ответил с ноткой разочарования в голосе:

– Я надеялся, что люди с тех пор поумнели.

Крерар и тогда считал, что это пустые надежды, и еще более утвердился в этом мнении сейчас, после поездки на свою разоренную ферму к северу от Парижа. За столом разговор все время вертелся вокруг этой поездки. Крерар повторял:

– Зря я туда поехал, нужно было сохранить все в памяти таким, каким оно было раньше… – а Девитт утешал его:

– Земля ведь осталась, и стены стоят. Начните все сначала. Деньги у вас есть. На моей родине, в Новой Англии, ураганы и наводнения иногда уничтожают целые деревни. И всегда они снова отстраиваются.

– Пальцем не шевельну, – угрюмо возражал Крерар. – Они там деревья срубили для своей артиллерии, а стрелять не стреляли, ушли в другое место.

– Посадите новые деревья, – терпеливо сказал Девитт.

– А вы знаете, сколько времени растет дерево? Посади я их сегодня, мне все равно не дожить, пока они начнут давать настоящую тень.

Девитт понял: вместе с фермой безвозвратно ушел в прошлое целый период жизни Крерара, и он мучительно переживал утрату.

– Кстати, куда девался Плотц? – спросил Девитт.

– Я оставил его на ферме, – улыбнулся Крерар. – Совсем одного, с мышами и крысами. Он так вырос, что неудобно таскать его с собой.

Девитт заговорил о другом:

– Фарриш в Париже. Я его видел вчера вечером, но не подошел, не хотелось с ним говорить. – Он покачал головой. – Беснуется человек.

– А он всегда так. – Крерар вспомнил, как генерал явился в его палатку в Нормандии, вспомнил Рамбуйе. Вечно Фарриш пыжится, хвастает, петушится.

– Я знаю, как тяжело ему далось отступление.

– Отступление? – удивился Крерар.

– Конечно. Чуть не взял Париж, прошел всю Францию, а потом изволь отходить от Метца, когда знаешь, что впереди фактически нет организованного сопротивления, – потому только, что в танках не осталось ни капли горючего.

– Но ведь бензин поступает! Зря мы разве тянем бензопровод?

Девитт сказал с горечью:

– Бензин поступает. И тут же, в Париже, продается на сторону.

– Да, по нескольку бидонов. Я сам видел на Елисейских Полях. Остановился военный грузовик с бензином, и шофер передал два бидона какому-то гражданскому типу.

– А вы почему не вмешались? Вы же приравнены в чине к подполковнику! – Девитт гадливо разглядывал свою рюмку. – Все кричат о черном рынке, а никто ничего не делает.

Крерар обиделся. Если господа военные сами не справляются с дисциплиной, пусть бы молчали.

Девитт злобно усмехнулся.

– Вот так и все рассуждают, – сказал он помолчав. – Тут два бидона, там два бидона. А пока горючее дойдет до фронта, смотришь – половина осталась. Я вам скажу, в чем тут дело: нас губит успех. Те же люди, которые работали, как черти, когда кругом рвались снаряды, – посмотрите на них сейчас: бездельничают, нос задирают – «попробуй нас тронуть, нам все нипочем». Меня временами пугает – что будет, когда мы выиграем войну, если мы ее выиграем.

– Мы – молодая нация, – иронически улыбнулся Крерар.

– Но мы живем в мире взрослых. Я никогда не позволял сыну оправдываться тем, что он-де еще молод и чего-то там не знал. Я ему говорил: у тебя есть голова на плечах, есть язык, чтобы задать вопрос. Я тебя деру за лень, изволь пользоваться тем, чем тебя наделила природа.

В бар вошли Люмис и Крэбтриз. Люмис направился было к столику Девитта, но тот не взглянул на него; Люмис поколебался, потом круто свернул вправо и выбрал себе место в противоположном конце комнаты.

Гуськом, возглавляемые начальником радиосвязи, проследовали через бар четыре игрока в покер, которые начали партию еще на транспорте, когда пересекали Ла-Манш. Люмис помахал им, но они, не останавливаясь, прошли к другому столику, потребовали виски и карты и стали передвигать по столу пачки «франков вторжения».

Люмис начинал тяготиться одиночеством. Правда, у него есть Крэбтриз; но Крэбтриз не в счет. Он чувствовал себя отверженным, хотя ничего, казалось, не давало к тому оснований. Никаких тревожных сигналов не поступало, молчали и Дондоло, и Сурир, и военная полиция, и госпиталь. Люмис даже подумывал, нельзя ли чем-нибудь помочь Торпу.

– Да что с вами? – спросил Крэбтриз. – Желудок не варит?

– Оставьте меня в покое, – сказал Люмис. – Принесите коньяку, двойную рюмку. Здесь не обслуживание, а черт знает что.

Есть люди, которые винят его в смерти Толачьяна; теперь, чего доброго, найдутся такие, которые и помешательство Торпа на него свалят. Почему на него? Почему не на Уиллоуби, например? Уиллоуби везет; даже из того скандала с листовкой он вышел героем. Сам Девитт его похвалил, точно забыл, что они действовали в обход верховного командования. Уиллоуби всегда сухим из воды выйдет.

Вернулся Крэбтриз с коньяком.

Люмис залпом выпил рюмку.

– Осточертела мне война, – сказал он. – Ничего хорошего из нее не получится.

Крэбтриз поднял брови:

– Чем плоха война? Разве вам скучно живется в Париже? Вспомните ту девочку…

– Какую еще девочку?

– Да ту, к которой вы меня не подпустили. Ну хорошо, я был пьян. А вы разве плохо развлеклись?

Люмис надулся.

– Спасибо за такое развлечение.

Крэбтриз стал его расспрашивать. Люмис отмахнулся от него. Его беспокойство росло; почему-то он был уверен, что полковник и Крерар говорят о нем. Если б набраться смелости, подойти к ним и ввязаться в разговор! Или хотя бы услышать что-нибудь!

В бар вошел Иетс.

Люмис и ему помахал рукой. Иетс прошел прямо к столику Девитта.

– Да ну вас! – цыкнул Люмис на Крэбтриза, снова задавшего ему какой-то вопрос насчет Терезы. Но когда Крэбтриз, обидевшись, замолчал, только слышнее стали азартные выкрики игроков, веселый смех и говор завсегдатаев и мерное позвякивание стаканов, которые буфетчик ополаскивал, вытирал и ставил обратно на полки.

Девитт взглянул на Иетса с интересом, но без неудовольствия. Лейтенант никогда не искал его общества, – вероятно, не хотел прослыть подхалимом.

– Садитесь, Иетс, – сказал он. – Как дела?

– Я только что был в госпитале у одного из наших солдат, – начал Иетс.

Он сам удивился, как легко далось ему начало. Он готовился к нему с той минуты, как вышел из камеры Торпа. Что он может доказать? У него мало фактов и много догадок, а Девитт не придаст значения домыслам. Был момент, когда препятствия показались ему такими огромными, что он чуть не отказался от своей затеи. Ведь для Торпа нет и тени надежды. Он отбросил эту мысль, но как характерно, что она все же пришла ему в голову!

Полковник ждал, что он скажет дальше.

– Этот солдат будет негоден к службе, если вообще выживет, – продолжал Иетс.

– Торп? – спросил Крерар. – Я о нем слышал. Это ведь он так неожиданно появился тогда на вечере, который Уиллоуби устроил в Шато Валер?

Иетс кивнул.

– Я в первый раз был в таком отделении. Это очень страшно, и я лучше не буду об этом говорить. Меня интересует только этот случай, сэр. Я в свободное время занялся им и собрал кой-какие данные. – Он взглянул прямо в глаза Девитту. – Я хотел бы познакомить вас с ними, полковник.

Девитт выслушал историю про Торпа и Сурира. Лицо его все больше темнело.

– Почему, лейтенант, вы не предоставили это тем, кому положено заниматься такими вещами? – проворчал он. – Чем вас так заинтересовал этот Торп?

Иетсу хотелось сказать, что отстаивать справедливость положено всем. Но Девитт был военным старого толка, и Иетс отвечал с оглядкой.

– На том вечере, о котором упомянул мистер Крерар, Торп обратился ко мне, почему – не знаю. Может быть, он рассчитывал на мою помощь. Ведь такое доверие обязывает, не правда ли?

Ответ, видимо, удовлетворил Девитта.

– А этот Сурир все сидит в военной полиции?

– Боюсь, что нет, сэр. Я еще застал его там. Капитан Люмис разрешил его отпустить, а в полиции мне сказали, что камера полна и они рады от него избавиться.

– Тогда нужно прощупать Дондоло, – сказал Крерар.

– А если он станет отпираться? – спросил полковник. – Ведь других свидетелей нет?

– Нет.

– Так что мы можем узнать только версию Дондоло.

– Нет, есть и другая сторона, – возразил Иетс. То, что полковник был, видимо, не прочь провести расследование, придало ему уверенности. – Я выяснил, что Сурир действует не вполне самостоятельно. У него есть хозяин, для которого он выполняет всякие поручения: между прочим, в тот день, когда мы вошли в Париж, он вывез отсюда на грузовике нескольких немецких офицеров.

Крерар тихо свистнул.

Иетс продолжал:

– Старший из этих офицеров – некий подполковник Петтингер. Я справлялся у оперативных работников в отделе разведки. Его имя там известно. Он – эсэсовец, но больше мне ничего не сказали.

– Это уже интересно! – сказал Крерар. – Если Торп должен был сойти с ума, чтобы защитить Петтингера…

– Не торопитесь с выводами! – сказал Девитт сердито. – Возможно, что на черном рынке Сурир работал от себя. Кто его хозяин?

– Некий князь Яков Березкин.

– Князь Березкин? – воскликнул Крерар.

– Вы его знаете? – спросил Иетс

– Слышал фамилию.

– Ну, хорошо, хорошо! – Девитт не хотел упускать нить разговора. – Расскажите мне, что это за князь. Чем он промышляет?

– Он не промышляет, – сказал Крерар. – Он председатель правления фирмы Делакруа, а Делакруа во Франции означает сталь.

– Невероятно, – сказал Девитт. Он инстинктивно питал некоторое уважение к крупным дельцам. Не то чтобы у него не хватало смелости ставить им условия, если того требовала война, но он полагал, что самый размах их деятельности предполагает более или менее высокий этический уровень.

– Можно бы побеседовать с князем Березкиным, – сказал Крерар. – Можно спросить его, знает ли он Сурира и как нам до него добраться.

Иетс не решался сделать следующий шаг. О Люмисе он сказал все, что мог сказать, не выдавая своих личных подозрений. Уиллоуби – другое дело. Он помощник Девитта, его ближайший сотрудник, и, должно быть, пользуется неограниченным доверием старика.

– Вы случайно не связались с этим Березкиным? – спросил Девитт.

Иетс увильнул от прямого ответа:

– Вероятно, нам мог бы помочь майор Уиллоуби. Он знаком с князем.

Иетс ожидал, что Девитт спросит: а вы откуда знаете? Но полковник встал из-за стола и тоном, не предвещавшим ничего хорошего, объявил:

– Перейдем, пожалуй, в мой кабинет. – Заметив, что Крерар колеблется, он добавил: – Вы мне тоже нужны, Крерар.

Люмис видел, как полковник пошел к выходу в сопровождении Крерара и Иетса. Весь вид их говорил о том, что уходят они не на поиски развлечений.

– Иетс-то! – сказал он Крэбтризу. – Наушничает!

Крэбтриз поглядел вслед маленькой процессии.

– Хоть бы в общественном месте постыдился!

Майор Уиллоуби писал мистеру Костеру, сообщая ему о своем свидании с князем. Письмо дышало оптимизмом. Уиллоуби писал, что будет продвигать это дело, насколько ему позволят его другие обязанности; в данную минуту руки у него связаны, потому что Березкин уехал из Парижа в Роллинген (Лотарингия), который только что очищен от немцев. Роллинген, пояснил Уиллоуби своему патрону, это Питсбург Империи Делакруа.

Зазвонил телефон. Уиллоуби фыркнул с досады и взял трубку.

– Да. Что такое? – Но, узнав скрипучий голос Девитта, он живо съехал на вежливый тон. – Да, сэр. Приду сию минуту.

Он вернулся к столу. Перечитав письмо, он не спеша подписался, запечатал конверт и засунул его под бювар.

Девитт был немногословен. Скорее всего, ему просто хочется поговорить. Старик скучает; сидеть бы ему дома, у камина, играть с женой в триктрак или во что они там играют в его возрасте…

Он обрадовался, увидев, что полковник не один. Но радость его быстро померкла, когда он спросил себя, зачем здесь Иетс.

Девитт сразу заговорил о деле.

– Я слышал, вы знакомы с князем Березкиным.

– Да, сэр. – Уиллоуби сумел сохранить спокойствие. – А что?

Девитт не считал нужным скрывать что-нибудь от своего помощника.

– Я хочу получить о нем кое-какие сведения.

– В связи с чем?

Полковник ответил:

– До меня дошло, что люди из нашего отдела занимаются аферами на черном рынке. Я этого не потерплю. Зачем, скажите на милость, здесь находитесь вы и еще целая куча офицеров, если вы не можете это пресечь?

– Мы стараемся, сэр, стараемся пресекать, – попытался успокоить его Уиллоуби.

– Короче говоря, – продолжал Девитт, – мне сообщили, что один субъект, которого этот князь Березкин отлично знает, некий Сурир, торгует с нашими людьми, и я хочу, чтобы этого Сурира нашли и допросили, и выяснили наконец, кто тут замешан. Черт знает что! – взорвался он. – Чем приходится заниматься, точно у нас другого дела нет!

Иетс увидел, что полковник, рассердившись, забыл о главном… Спросите Уиллоуби, как он познакомился с князем! – молил он мысленно. Не открывайте карт. Дайте я с ним поговорю; я это умею, и от этого будет куда больше толку… И вдруг он подумал: О, господи, сейчас он разболтает про Петтингера…

Так и случилось. Девитт дружески, как равный к равному, обратился к Уиллоуби:

– Я хочу вас предостеречь относительно этого Березкина. Есть сведения, что уже после вступления союзников в Париж Сурир по его распоряжению помог бежать нескольким германским офицерам. Среди них был некий эсэсовец, подполковник Петтингер, который нас интересует. Так что будьте с князем как можно осторожнее.

Уиллоуби навострил уши. Ясно, что сведения идут от Иетса. Этот проныра умней, чем можно было подумать; пожалуй, есть смысл войти с ним в союз.

– Я всегда действую осторожно, сэр, – сказал он. – Я юрист.

Иетсу казалось, что никогда еще он не сидел на таком неудобном стуле. Полковник явно потерял нить, сейчас Уиллоуби подхватит ее.

Он вмешался: – Разрешите, сэр, я бы хотел задать майору Уиллоуби один вопрос.

Оба были изумлены, Девитт потому, что не ожидал такой дерзости от младшего по чину, Уиллоуби – потому, что почувствовал: вот оно, этот проныра приберег-таки последний удар.

– Давайте! – сказал Девитт.

– Это, собственно, просьба, майор. В следующий раз, как вы пойдете к князю Березкину, возьмите меня с собой!

Нет, подумал Уиллоуби, это еще не то. Но почти то. Он ответил: – С удовольствием! Только, к сожалению, нам придется подождать, Иетс. Я недавно узнал, что Березкин уехал в Лотарингию, в Роллинген, где расположены самые крупные предприятия Делакруа.

Иетс почувствовал, что у него уходит почва из-под ног. Когда-то теперь доберешься до Березкина, когда-то извлечешь у него сведения о Сурире, а потом придется возвращаться в Париж разыскивать этого типа, а фронт тем временем передвинется дальше, и работы будет по горло, – нет, невозможно. Оттяжка равносильна поражению. И он выпалил:

– Так зачем же, черт возьми, вы не дали мне поговорить с Березкиным?

– Стойте, – перебил полковник. – Повторите, что вы сказали. Выходит, вы тут что-то от меня скрываете?

Лицо его побагровело, руки тряслись. Крерар шепнул ему:

– Тише, тише. Лейтенант Иетс все объяснит.

– Попробуй лейтенант Иетс не объяснить! – сказал Девитт. – Ну?

– Как я вам уже докладывал, сэр, – дипломатично начал Иетс, – я узнал от Сурира, что Березкин, возможно, орудует на черном рынке и безусловно причастен к бегству Петтингера. Тогда я навел справки о том, кто такой Березкин и как его найти.

– А тем временем упустили Сурира? – перебил его полковник. – Почему вы не доложили тогда же?

Так, теперь его обвиняют в освобождении Сурира. Это даже забавно. Нужно защищаться.

– Сэр, – сказал Иетс, – я знал, что вы не захотите меня выслушать, если у меня не будет всех данных. А кроме того, за освобождение Сурира отвечает капитан Люмис. Это он дал приказ в военную полицию.

Значит, и Люмис здесь замешан, подумал Уиллоуби. За этими молодчиками нужен глаз да глаз.

– Этим мы займемся в свое время, – сказал Девитт. – Так что же, вы пошли к этому князю?

– Я позвонил в контору Делакруа и попросил князя Березкина к телефону. Он подошел, но сказал, что очень занят и не может меня принять. Я сказал, что дело срочное, но это не помогло. Тогда я поехал сам… – Иетс замолчал. Нельзя бросать тень на Уиллоуби. Полковник истолкует это превратно.

– Продолжайте, – подбодрил его Уиллоуби. – Что же было дальше?

Иетс судорожно глотнул.

– Из кабинета князя вышел майор Уиллоуби…

Уиллоуби зацепил большим пальцем складку жира под подбородком.

– И я сказал вам, что вам незачем ходить к Березкину.

– Да, сэр.

Вот так оно и идет в армии. «Да, сэр», а потом молчи. С ними не сладишь, они всегда выше тебя. Пирамида; чем выше лежит камень, тем тяжелее он давит тебе на шею, тем труднее пошевелиться.

– А вы сами, Уиллоуби, что делали у него в кабинете? – спросил полковник.

Раньше нужно было спросить, подумал Иетс.

– Что я там делал? – Уиллоуби снисходительно покачал головой. – Между прочим, расспрашивал князя относительно Петтингера, – солгал он. – Это было нетрудно, князь привел этот случай, как иллюстрацию нацистских методов. По его словам, Петтингер с револьвером в руке потребовал у него грузовик. Князь вызвал шофера. – Уиллоуби повернулся к Иетсу. – Видимо, это и был ваш Сурир, лейтенант.

Иетс закусил губу. Ладно, пусть даже и так, но почему Петтингер обратился именно к Березкину? И о чем еще Уиллоуби беседовал с князем?… А спросить нельзя. Он младший по чину и к тому же ему явно не доверяют.

– Ну, все ясно, – сказал полковник.

– Не совсем, – сказал Уиллоуби. – Разрешите, сэр, я выясню еще одну вещь, для сведения. Лейтенант Иетс, чем вы мне объяснили ваше желание повидать князя Березкина?

– Я сказал, что провожу обследование. – Улыбайся, подумал Иетс, больше ничего не остается.

– По-вашему, это смешно, лейтенант? – спросил Девитт.

– Нет, сэр.

– Тогда к чему эта дурацкая улыбка?

Уиллоуби сделал вид, что ему жаль Иетса.

– А что я вам ответил?

– Вы сказали, что князь – важное лицо, и вы не хотите, чтобы его беспокоили.

– Правильно, – сказал Уиллоуби. – Благодарю вас, Иетс… – Он обернулся к Девитту. – Вы понимаете, полковник, если бы я знал истинные мотивы Иетса…

Крерар встал с места.

– Поразительно! – сказал он. – Могу я теперь идти?

– Что поразительно? – спросил полковник брюзгливо.

– Все! – ответил Крерар. – Армия, жизнь, назовите как угодно. Прошу прощенья, господа. Спокойной ночи.

– Вызвать сюда Люмиса, – сказал Девитт.

Войдя в комнату полковника, Люмис почувствовал, что предстал перед судом. Два старших офицера – это судья, обвинитель и присяжные; Иетс, вполне очевидно, – главный свидетель обвинения. И в то время как во всяком цивилизованном суде подсудимый может хотя бы рассчитывать на ободряющий кивок своего защитника, Люмису было не на что опереться. Он оглядел все лица в тщетных поисках сочувствия, – Иетс крепко сжал губы; полковник рассматривал свои руки, левой рукой сдерживая дрожь в правой; а Уиллоуби задумчиво растирал складки на подбородке.