Текст книги "Вечный Жид"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)
Часовой, едва ощутимо растворенный мглою, н е о п р е д е л е н н о маячил у противоположной вагонной двери.
Сейчас он повернется, прислушается, а затем сторожко двинется в тот вагонный конец, за которым прячется Станислав Гагарин.
Писатель спокойно ждал обреченного часового, перебирая в руках эластичный шнурок, с помощью которого он уже отправил на тот свет двух охранников.
Вообще, шнурок этот в уверенных и ловких руках был надежным оружием. Годился для подобных целей и узкий брючный ремешок, вроде того, каковым Станислав Гагарин н е й т р а л и з о в а л боевика в БТР, когда они с товарищем Сталиным должны были уйти от преследователей, захвативших их самолет на маршруте Москва-Тбилиси.
____________________
Внимание!!! Об этом подробно рассказывается в фантастическом романе «Вторжение»! Его только что выпустило вновь книгоиздательское Товарищество Станислава Гагарина. Заказать обалденный роман можно по адресу: 143 000, Московская область, Одинцово-10, а/я 31. Высылается двухтомный шедевр современной литературы наложенным платежом.
____________________
С тех пор Станислав Гагарин никогда не расставался с надежным шнурком, готовый применить его при первой же необходимости.
Конечно, у писателя были всегда при себе и другие средства защиты и нападения, но безобидный с виду шнурок сочинитель ценил больше всего. Им, кстати говоря, и руки противнику можно связать. Но лучше и эффективнее всего – сзади на горло…
Раз! Резко стянул, не давая опомниться очередному к о з л у – и пожалуйте бриться… Уноси готовенького!
«И никакие тебе ни Джон Локк не помогут, ни пресловутая его с и л а м н е н и я, прилагая которую рассудок допускает, что представления согласны между собою или противоречат друг другу, – любил порассуждать по поводу любимого им метода снятия часовых, да и в иных целях подобный способ годился… Затянул шнурок – и никакой тебе альтернативы! Финита ля комедия? Финита!»
Часовой повернулся и довольно долго стоял, прислушиваясь.
Слишком долго стоял.
Сочинитель не то чтобы з а м а н д р а ж и л, но зуд нетерпения поселился в его ладонях, на которых покоился безальтернативный шнурок.
Психологически не должен был часовой так долго выжидать, если, конечно, слух его не воспринял некие посторонние звуки.
«Спокойно, Папа Стив, спокойно, – сказал себе Станислав Гагарин. – Время еще есть… В двух случаях ты оказался молодцом, справишься и в третий…»
Часовой неуверенно шагнул в его сторону и вновь замер, как бы растворившись в запеленавшей человека ночной мгле, на мгновение писатель даже видеть его перестал. Но председатель Товарищества этому не удивился, знал, что в Час Быка подобные штучки-дрючки, оптические фокусы имеют место быть.
Наконец, часовой успокоился и с автоматом наизготовку медленно двинулся вдоль вагона.
Это был третий часовой в сегодняшней жизни Станислава Гагарина.
Два других, в Луховицах и в подмосковных Подлипках, были уничтожены им без проблем. Шнурок на горло, резкий рывок, сдавленный хрип… А затем – для контроля! – длинный узкий нож в сердце.
Словом, как учили…
Часовой приближался.
Плыть необходимо, жить нет необходимости.
Старина Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» сообщает байку о Помпее, римском экспедиторе-снабженце. Когда Помпей получил от сената указание, совокупленное с чрезвычайными полномочиями – они и тогда были в моде! – для доставки хлеба в Вечный Город из Сицилии, Сардинии и Африки и готовился возвернуться в метрополию, разразился страшенный шторм.
Опытные мореходы-кормчие отговаривали Помпея от рискованной затеи пересекать в бурю Средиземное море. Но отважный римлянин первым поднялся на корабль, ударил кулаком по левой стороне груди, где под туникой таился партийный билет, и гордо воскликнул: «Плыть необходимо, жить нет необходимости!»
И тут же отдал приказ выйти в бушующее море.
Через двадцать веков Станислав Гагарин сделает слова Помпея эпиграфом к собственному роману «Возвращение в Итаку, или По дуге Большого Круга».
Расстояние между неизвестным существом, охранявшим оружие, которое утром разрушит многомиллионный город, столицу Отечества, и русским писателем, без колебаний взявшим на душу грех никем ю р и д и ч е с к и не санкционированного убийства, неумолимо сокращалось.
Сейчас охранник – интересно бы узнать про национальность его и гражданство, подумал писатель – дойдя до того края вагона, где прячется Станислав Гагарин, остановится, затем повернется, чтобы двинуться в обратный путь.
Тут он застынет на мгновение, чтобы прислушаться: не сулит ли каких неожиданностей загадочная русская ночь. Потом поднимет ногу, чтобы начать первый шаг.
В сей момент и действовать сочинителю с его смертоносным шнурком.
«Хо-хо, – мысленно вздохнул Станислав Гагарин, – видел бы меня сейчас Валерий Воротников, старинный, еще по Свердловску, к е н т, а ныне и главный компаньон. Глядишь – и взял бы меня в группу «Альфа». Впрочем, и «Альфу» у него отобрали после августа прошлого года, и б э т т у, и г а м м у. Не пришелся молодой и талантливый генерал по убеждениям и нраву д е р ь м о к р а т и ч е с к о м у двору».
Часовой подошел так близко, что писатель явственно ощутил смешанный запах американских сигарет и французской туалетной воды, исходивший от него.
«Чужой запах, – отметилось в сознании Станислава Гагарина, и писатель на мгновение ощутил себя начальником муравьиного патруля Икс-фермент-Тау, в которого превращал его уже Метафор – дьявольское устройство л о м е х у з о в. – Известно, что появление чужака в колонии крыс вызывает взрыв агрессивности, она долго не исчезает даже после того, как пришелец уничтожен. А пчёлы, термиты и мои соотечественники из рода Formica rufa, рыжие муравьи, по запаху отличают чужака и немедленно убивают любого вторгшегося к ним и н т е р в е н т а. Знают ли об этом д е р ь м о к р а т ы, безоветственно призывающие в Россию войска ООН и НАТО? Русские люди особенно чувствительны к появлению на их родной земле иноземного солдата».
Ему вдруг представился тот механизм убийства, который Станислав Гагарин должен был через мгновение запустить, и писатель явственно осознал, что движет им не стремление к убийству ради убийства, не з л о б н а я а г р е с с и я – bosartige Agression Фромма, не шопенгауэрова з л о б а – Bosheit, а исключительно стремление спасти жизни сотен тысяч ни в чем не повинных жителей столицы и ее гостей, неустанно заполняющих Москву и днем и ночью.
И в тоже время Станислава Гагарина настораживала та готовность к убийству, которую неизменно проявлял его литературный герой и в романе «Вторжение», и в романе «Вечный Жид».
Технику убийства сочинитель живописал неоднократно и прежде, один его роман «Мясной Бор» чего стоит… Но там убивали другие, несовокупленные с личностью писателя индивиды. А в последних двух романах убивал Станислав Гагарин. И делал это, если уж быть до конца откровенным с самим собой, с удовольствием. Конечно, убийства эти были всегда вынужденными, как и в данном случае с часовым – вот он стоит рядом, сейчас повернется и – раз! – но писатель почувствовал: неспроста он так любовно описывает процесс насильственного лишения жизни, процесс, осуществляемый им самим.
«Видимо, события последних месяцев, связанных с разбоем Федотовой и ее головорезов, сняли с души моей этические барьеры, – подумал Станислав Гагарин. – И психологически я готов уничтожить тех, кто покусился на Идею, предпринял попытку разрушить ее…»
И еще он подумал о том, что не перестал быть коммунистом, а это значит не исчезла в нем готовность умереть за Идею, эта готовность всегда отличала коммунистов-романтиков от коммунистов-циников. Эти циники будто по мановению волшебной палочки, а вернее с помощью долларового факела из рук Белой Дамы, стоящей у входа в нью-йоркскую гавань, превратились в поборников буржуазной демократии, предателей собственного Отечества.
А коли Станислав Гагарин готов умереть за Идею, то равнозначно будет уничтожать тех, кто Идее угрожает.
«С этими же, – подумал он о часовом, – проще… У него оружие в руках, он – иноземный солдат. Внимание! Оп!»
Часовой повернулся, и в тот же момент Станислав Гагарин набросил ему на горло эластичный шнурок. Одновременно писатель подобрал слабину, не давая врагу ни сантиметра люфтовой форы, резко дернул шнурок, закручивая его так, чтобы не скользил он по шее противника.
Негромкий хрип возник в ночном воздухе. С обочины поднялись тени – это спешили спутники писателя.
Станислав Гагарин, не ослабляя захвата, перенял концы шнурка в левую руку, уперся локтем в спину запрокидывающегося навзничь часового, чтобы усилить давление на горло, а правой, выхватив из ножен узкий и длинный нож, ударил противника в сердце.
Но удар оказался неточным. Помешала некая бляха или пряжка на груди часового. Лезвие глухо звякнуло и скользнуло в сторону.
Часовой захрипел сильнее.
Станислав Гагарин поднял нож и снова ударил пониже шнурка, охватившего горло, стараясь в кромешной тьме на ощупь попасть в адамово яблоко, которое ничем у часового не было защищено.
Но, видимо, ужас вплотную придвинувшейся смерти придал иноземцу сил. Он увернулся от страшного удара, и нож вонзился в левую ключицу, причинив сильную боль, но вовсе не прикончив бедолагу.
Хватка на горле несколько ослабла, и часовой соскользнул вниз и влево, освобождаясь от надежного казалось бы капкана.
В предыдущих случаях Станислав Гагарин без проблем уничтожил часовых, а затем он с товарищами отсек охрану. Соратники дали возможность Агасферу выбросить вагоны с сейсмическим оружием в иное пространство и время, охрану же оставили невредимой для будущих р а з б о р о к с милицией и МБ.
В самом первом случае, под Клином, им пришлось порядком пострелять. Видимо, и сейчас к этому шло.
Поняв, что без шума не обойтись, Станислав Гагарин отшвырнул от себя недорезанного и недодушенного – увы! – им часового, выхватил из деревянной кобуры с т е ч к и н и дважды выстрелил в морского пехотинца, воевавшего за имперские интересы Штатов на всех континентах, а нашедшего смерть в апрельской России 1992 года.
– Уходим на запасную позицию! – крикнул он товарищам. – По-тихому не вышло… Работаем вариант два!
К началу этой, уже последней операции, Станислав Гагарин как-то незаметно для себя и окружающих стал неформальным лидером, ненавязчиво, но достаточно жёстко руководил остальными людьми.
Агасфер, представлявший высшие силы, в н и к а л лишь в те моменты, когда сие соответствовало его чину.
В стоявших на запасных путях вагонах уже открывались двери, но никто пока по товарищам не стрелял.
Когда возник ответный огонь, Станислав Гагарин с Верой и оба друга-соседа заняли уже достаточно безопасное место.
Ударили сразу из трех гранатометов, выпустили дюжину гранат, дополнили ночной с ю р п р и з напалмовыми бомбами и завершили огневой удар очередями из четырех автоматов.
– Хватит, хватит! – услышали они голос Агасфера. – Объект вы подготовили в лучшем виде… Никого в живых не осталось! За чем они пришли, то и получили… Приготовьтесь к изъятию! Сначала их, потом вас…
Еще мгновение назад ярко пылали вагоны со смертельным оборудованием, засланным в Россию с вероломными целями под видом г у м а н и т а р н о й п о м о щ и. Округа была освещена бушевавшим пламенем, в котором взрывались гранаты из арсенала охраны и трещали в огне автоматные патроны.
И вдруг… Тьма сомкнулась над полем боя. Всё стихло.
– А что же мы? – спросила Вера, приподнимаясь на локте за естественным бруствером, который предохранял их от пуль теперь навсегда исчезнувшей в ином измерении охраны.
Станислав Гагарин почувствовал, что неожиданно затвердела земля, на которой лежал он, обстреливая страшные вагоны и тех, кто обслуживал и охранял их. Он подтянул левую ногу, чтобы упереться на колено и приподняться, увидел, что вокруг достаточно светло, встал на оба колена и обнаружил, что он и его спутники лежат на брусчатке Красной Площади.
Послышался тихий смех Вечного Жида.
– Поднимайтесь, поднимайтесь, друзья, – сказал Агасфер, стоя от спутников в пяти шагах. – Не то милиция вас не поймет… По Красной Площади либо идут, либо на ней стоят. А вы улеглись… Поднимайтесь!
Еще разгоряченные боем, увешанные оружием, люди поднялись на ноги.
– Мне показалось, что вам будет приятно оказаться именно здесь, в с в я т о м для русского сердца месте, – продолжал серьезным тоном Вечный Жид. – Да и попрощаться здесь символично, в традиционном духе… Машины ждут. Они развезут вас по домам. А пока… Спасибо за службу, товарищи!
«Для с о с е д е й он по-прежнему в роли Федора Константиновича – представителя Президента, – подумал сочинитель. – А как отвечу Зодчему Мира я, посвященный в истинный расклад?»
– Служу Отечеству! – просто сказал Станислав Гагарин.
IIIОднажды еще в молодые годы он прочитал в «Письмах» Сенеки латинскую фразу и остался верен ей на всю жизнь.
Природа дает достаточно, чтобы удовлетворить естественные потребности.
Что может быть разумнее сего изречения?! Позднее Станислав Гагарин и воззрения киников сюда подверстал, и Бритву Оккама, и самостоятельно шутливый коммерческий закон сформулировал: «Если можешь заплатить меньше, не плати больше».
Сочинителю в с е г д а хотелось жить на лоне природы, трудиться на земле и довольствоваться плодами рук собственных… Может быть, и процесс писания романов был ему так по душе именно тем, что в основе имел вождение зажатым в пальцах правой руки пером по листу бумаги. Как знать…
Разумная экономия всегда и во всем, хозяйское отношение к любому делу отличали Станислава Гагарина, даже если добро не принадлежит тебе лично, а считается государственным, то бишь, общенародным, иначе говоря, н и ч ь и м.
А известную притчу Льва Толстого «Много ли человеку земли надо», прочитанную нашим героем в детстве, Станислав Гагарин помнил всю жизнь.
В третьей книге «Опытов» Мишеля Монтеня сочинитель, вздыхая от некоей зависти к тем, кто был напрочь лишен чувства собственности, прочитал:
«Сократ, видя как проносят по городу бесчисленные сокровища, драгоценности и богатую домашнюю утварь, воскликнул: Сколько вещей, которых я отнюдь не желаю!
Ежедневный паёк Метродора весил двенадцать унций, Эпикура еще того меньше. Метрокл зимой ночевал вместе с овцами, а летом – во дворах храмов…»
Разумно и расчетливо относясь к материальным ценностям, не прибранному в дело добру, справедливо понимая, что из любого г о в н а можно изготовить конфетку, Станислав Гагарин высоко ценил человеческую жизнь, неустанно повторяя: человеческая личность суть Вселенная.
А вот на тебе! Сколько вселенных разрушил он в сегодняшний отчаянный Час Быка, действуя к а л а ш н и к о м и ножом, с т е ч к и н ы м и безобидным по внешнему рассмотрению шнурочком, да и гранатометом не брезговал, покидал г у м а н и т а р и с т а м ответные роковые гостинцы.
Бессмысленно сравнивать любые ценности с человеческой жизнью, Станислав Гагарин и не пытался это сделать, а вот мысль-расчет «А скольких же я сегодня уделал?» неотвязно крутилась в сознании, когда в составе боевой группы покидал он Красную Площадь.
– Оружие оставьте здесь, – сказал им Агасфер. – Вот-вот начнут проводить баллистические экспертизы. Часть трупов осталась на поле боя, м е н т ы и э м б э ш н и к и с прокуратурой сейчас примутся за расследование этих, по их мнению, мафиозных р а з б о р о к. Оружие я сейчас приберу.
– Разве вы не доложите Президенту? – с некоторой растерянностью в голосе спросил л у б я н е ц.
– Хотите получить новый российский орденок? – с изрядной долей сарказма спросил Станислав Гагарин. – Придется вам, Геннадьевич, перебиться.
– Ладно, – усталым голосом произнес Вечный Жид, – передаю всю информацию по этому д е л у. Сейчас вы узнаете правду обо мне.
Они подходили уже к Никольской, бывшей улице 25 октября, где напротив ГУМа л о м е х у з ы на месте русского храма кощунственно и нагло соорудили общественную сральню.
Ни молния не сверкнула, ни гром не ударил, серой тоже не пахнуло, а Станислав Гагарин почувствовал, как знание об Агасфере и Зодчих Мира вошло и намертво укоренилось в Юозасе и полковнике с Лубянки.
– Ё-моё, – скромно и корректно определил собственное отношение к полученной информации Олег Геннадьевич.
Подполковник ГРУ Генштаба Вилкс индифферентно промолчал. То ли потрясен был тем, что служил в эту ночь не представителю Совета безопасности, а звездному пришельцу, то ли не успел обозначить для себя режим, в котором ему подлежало действовать.
– Где наш транспорт? – спросил писатель, дабы разрядить обстановку и отвлечь некоим образом с о с е д е й от непривычных размышлений. В конце концов, хотя парни они к р у т ы е, не каждый день даже им приходится узнавать о реальном существовании Вечного Жида, богоподобного Зодчего Мира.
– Между Новой и Старой площадями, – ответил Агасфер. – Два автомобиля… Они и отвезут вас по домам вполне земным способом.
– Мне бы в больницу надо, – вяло засопротивлялся Станислав Гагарин, хотя ему вдруг неудержимо захотелось очутиться рядом с женою на Власихе. – Впрочем, можно и по домам…
«Нет чтобы перебросить меня туда во мгновение ока», – мысленно проворчал сочинитель, адресуясь к Федору Константиновичу или Фарсту Кибелу, надеясь втайне, что Вечный Жид именно так и поступит.
Но Агасфер будто не слышал телепатического посыла, а может быть и отключил на время устройство, позволяющее ему с л ы ш а т ь мысли Станислава Гагарина.
А последнего охватила вдруг пронзительная тоска одиночества. Писатель ощутил себя заброшенным в безбрежный космос, просторы которого, конечность и бесконечность, взрывали обыкновенное человеческое сознание.
Он явственно видел себя приближающимся к углу г у м о в с к о г о здания, за которым начиналась Никольская улица, видел устало бредущих – четыре боя в разных точках Подмосковья не шутка! – соратников, понимал, что ранним утром находится в Москве, что скоро попадет в собственную уютную квартиру на Власихе, где ждут его знакомые книги за стеклами полок, тихий домашний кабинет с удобным письменным столом, за которым он только воскресным утром 15 ноября 1992 года сумеет описать эту сцену, там ждет Вера, вернее, не ждет – думает муж снимает давление на Каширке, там редко одолевают писателя приступы одиночества, а такого, к о с м и ч е с к о г о, ему не доводилось испытывать никогда.
Он понимал это и, странным образом раздвоившись, находился между Трехзвездным Поясом Ориона и Звездой Барнарда в Змееносце. А может быть, вселенская тоска вынесла Станислава Гагарина в созвездие Волопаса или в Туманность Андромеды?
«Что э т о?» – робко спросил он, адресуясь к Агасферу, и Вечный Жид тотчас же отозвался, будто ждал вопроса, находился рядом наготове.
– Отношение с о с л а н н о с т и, – ответил Вечный Жид. – Чтобы вы не говорили о вашем материализме, а на генетическом уровне в душе каждого землянина сохранилась вера в Бога, отсюда и отношение с о с л а н н о с т и. Земляне полагают: они с о с л а н ы в мир планеты по имени Земля. В глубинах сознания у вас теплится уверенность, будто настоящее Отечество лежит где-то вне Земли. И самое важное ждет вас только в неких запределах: в раю, в космосе, на Олимпе или в Валгалле.
Но существует, увы, только материальный мир в его бесчисленных вариациях…
– А Бог? – спросил Станислав Гагарин.
– Бога нет, не было и не будет, – строго ответил Вечный Жид.
– А как же религии, у которых сотни миллионов приверженцев?
– Религии? – переспросил Агасфер. – Интересный вопрос… У вас будет возможность л и ч н о задать его тем, кто эти религии основал. Будда и Магомет, Лютер и Конфуций, Христос и Заратустра. Товарища Сталина спросите, наконец. Он ведь тоже основал религию.
– Еще какую! – воскликнул Станислав Гагарин.
Тоска одиночества, терзавшая его, отступила. Так теперь было всегда, если писатель вспоминал о друге-вожде.
– Запомните: любая религия всего лишь система взаимоотношений человека с Богом, – наставительно передал Агасфер писателю. – Позднее у вас будет время и возможность развить это положение. Сейчас ваших товарищей убьют, и одиночество вновь войдет в вашу душу…
– Как? – вслух произнес Станислав Гагарин и резко остановился. – Как убьют?
Спохватившись, последние два слова он произнес мысленно.
– Что-нибудь случилось, Папа Стив? – встревоженно спросила Вера, и писатель подумал, что его беспокойство передалось молодой женщине.
– Нет, нет, – пробормотал он. – Все в порядке.
«И Юозаса, и Геннадьевича с Лубянки, и Веру? – спросил он у Агасфера. – Но кто и за что?»
«Есть кому и есть за что, – отозвался Вечный Жид. – Уже предопределено, Станислав Семенович. Ничего не поделаешь – детерминизм. Провидение, если хотите, Рок, fatum».
– И вы ничего не захотите сделать?! – воскликнул Станислав Гагарин. – Вы, всемогущий Зодчий Мира, который перебросил во времени целую планету!?
«Нет, – передал Агасфер. – Они сейчас умрут. И исключений здесь не будет…»
Они миновали подъезды ГУМа, с правой руки открылся проезд Сапунова. Вечный Жид двигался чуть впереди группы, уверенно держался в роли ведущего, затем оба с о с е д а, а немного позади шли Станислав Гагарин с Верой.
«Детерминизм, говоришь!? – чертыхнулся писатель. – Л о ж и л я на твой детерминизм!»
– Сюда, парни! – неожиданно для всех и в первую очередь для себя заорал Станислав Гагарин. – Рванули по проезду Сапунова! Так мы скорее выйдем на Старую площадь…
Веру он подхватил под руку, а с о с е д и дружно повернули в проезд вслед за писателем.
Боковым зрением Станислав Гагарин видел, как Вечный Жид послушно двинулся за всеми.
«Ну и как? – задорно спросил писатель. – Клёво я п о и м е л ваш детерминизм, партайгеноссе Агасфер? Получили информацию о том, что на Никольской или еще где по этому маршруту нас ждет засада и на тебе – закон причинных связей неумолим… Рок, Судьба! А мы по другой дороге! По левой пойдешь – жизнь потеряешь, а тут только коня лишишься… И хрен с ним, с мерином!»
Вечный Жид, конечно же, прочитал, у с л ы ш а л мысли писателя, только не единого звука в ответ к Станиславу Гагарину не пришло.
– Вперед, друзья, и выше! – проговорил писатель, увлекая спутников в проезд Сапунова. – Выйдем на Куйбышева, потом свернем налево – и вот она, Старая площадь…
Они приближались к издательству «Советская Россия», где рядом, но при входе со двора, размещался Московский областной арбитражный суд, печально знакомый Станиславу Гагарину по делу 13–101, связанному с иском его Товарищества к главе Одинцовской администрации Александру Георгиевичу Гладышеву – пусть останется сей фигурант по кляузному делу в памяти потомков! – и бандформированию недавних еще наемных работников Российского творческого объединения «Отечество».
Именно из этой подворотни выступили неожиданно двое с револьверами в руках.
Но едва щелкнул первый выстрел, как молодая женщина по имени Вера резко оттолкнула Станислава Гагарина и встала на пути той пули, которая назначалась писателю.
Но тут позвонила Ирина Лиханова, принесла перепечатанными предыдущие страницы. Станислав Гагарин лихорадочно дописал фразу о той пуле, которую определили для него неизвестные пока убийцы, судорожно вздохнул, отнес листки в прихожую, вручил Ирине, удостоился от нее, улыбающейся, не совсем понятных слов: «Ну и хулиган вы, Станислав Семенович!», вернулся к письменному столу, чтобы впрячься в архирабскую, но такую с л а д к у ю работу.
Больше всего нравилось Станиславу Гагарину впервые перечитывать сочиненный им текст после того, как изладила его машинистка.
Писатель никогда не перечитывал того, что родилось под его пером. Более того, после чтения и правок, разумеется, нового текста Станислав Гагарин с еще большим воодушевлением писал роман.
Принесенные Ириной страницы сочинитель читал в последние воскресные часы 15 ноября 1992 года.
Написанное до того, прежде, ему почти понравилось, хотя и смущало писателя то обстоятельство, что застрял он на событиях еще апреля нынешнего года и никак не свяжет прошедшие более чем полгода с сегодняшним днем.
…Каждый из нападающих успел выстрелить трижды. Стреляли профессионалы: только одна пуля ушла в м о л о к о.
Первая, которую метили в Станислава Гагарина, ударила ринувшуюся на нее Веру в левую часть груди и пробила молодой женщине сердце.
Две других из этого револьвера принял на себя Олег Геннадьевич, полковник с Лубянки, фамилию которого писатель так и не успел узнать.
Четвертая была неприцельной, а вот две последних пришлись в голову Юозаса, и рослый прибалт с размаху грохнулся об асфальт проезда Сапунова, приложившись о него уже мертвым.
Выскочившие из подворотни налетчики собирались стрелять в упавшего от толчка Веры писателя, но Агасфер уже отбросил убийцу силовым полем в подворотню, так же накрыв им живого пока Станислава Гагарина.
А тот уже вскочил на ноги, затем склонился над бездыханным телом молодой женщины, пытаясь сообразить, чем может он ей помочь.
«Детерминизм, мать его так! – матерился писатель. – Хотел, как лучше… Спасти всех задумал!»
– Не терзайтесь, – спокойно проговорил Агасфер, тон его был бесстрастным и до отвращения ровным, вроде как у Николая Юсова, называвшего себя в шутку генсеком партии п о х у и с т о в. – Так все было и задумано. И ваш порыв с неожиданным поворотом направо тоже… Как говорили древние: согласно инструкции, записанной в Книге Судеб.
– Клал я с прибором на вашу Книгу! – взорвался Станислав Гагарин. – Что с мужиками? Можно ли спасти Веру?
– Товарищи ваши уже в раю, а Вера… Пуля пробила ей сердце, но мозг еще жив. Пока… У нас еще сорок секунд. Или чуть больше минуты.
– Так что же вы медлите!? – заорал сочинитель. – Сделайте что-нибудь… Ведь она приняла на себя мою пулю! Пусть уж лучше бы меня, старого и драного козла, застрелили! Действуйте, Агасфер, мать вашу ети!
– Хорошо, – просто сказал Вечный Жид, кивнув в знак согласия, не уточняя при этом в каком смысле упомянул Станислав Гагарин его мамашу, если таковая у Зодчего Мира вообще имелась.
И молодая женщина исчезла.
Станислав Гагарин остолбенело смотрел на асфальт, который только что был окроплен ее кровью, а теперь оказался девственно чист, и не лежала на нем еще мгновение назад его боевая подруга.
Фарст Кибел тронул сочинителя за плечо.
– Пора уходить… Товарищей придется оставить. Им ничем уже не помочь. Так было надо.
– Кому надо? – горько спросил Станислав Гагарин.
Ему больно и тяжело было смотреть на такие неподвижные, с п о к о й н ы е, мёртвые – увы – тела товарищей.
Агасфер не ответил.
Он подхватил писателя под руку и едва ли не силой увлек в сторону улицы, которая шла параллельно Никольской.
– Сейчас сюда прибудут оперативники МУРа и МБ, – на ходу разъяснил Вечный Жид. – Мы им вряд ли сможем помочь… А вот убийц они найдут с оружием в руках, я их немного нейтрализовал, сопротивляться не будут. Возмездие убийцам воздастся.
«Эти люди погибли, спасая миллионы соотечественников… Какие люди! – горестно размышлял Станислав Гагарин. – Они ведь и за меня тоже отдали жизнь… Сто́ю ли я того, чтобы за меня умирали другие?»
