Текст книги "Вечный Жид"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)
Станислав Гагарин заметил, как Христос осторожно поднялся из-за стола и, стараясь не привлекать внимания, направился к выходу.
«Уж больно он грустен, – подумал сочинитель. – Вовсе не праздничный вид у брата Иисуса…»
Слабо сопротивляясь чувству сомнения в правильности того, что он делает – может статься, что Сын Человеческий пожелал побыть в одиночестве?! – председатель Товарищества ласково погладил руку сидевшей рядом Вере и подался вслед за Учителем.
Иисус Христос стоял на крыльце, с видимым наслаждением дышал чистым звенигородским воздухом и проницательно всматривался в быстро густеющие сумерки.
Услышав шаги, он повернулся, и мягкая добрая улыбка засветилась на его удивительно красивом и одухотворенном лице.
– Рад вас видеть, дружище, – искренне произнес Христос, и писатель с внутренним облегчением вздохнул, подумав о том, что не погрешил против собственных выдержки и такта.
– Стою вот и любуюсь, – продолжал тем временем Иисус. – Нравится мне в России, особенно в Подмосковье… Хвойные леса и морозный воздух, скованные льдом озера и реки, хруст снега под ногами и резкий вороний грай. А какие у вас люди! Нигде в христианском мире не знаю я более искренних приверженцев моих, нежели русские, ибо они христиане в первую очередь не по формальному верованию в Евангелие, а по сердечной, душевной сути своей…
– А как же семьдесят лет богоборства? – осторожно спросил Станислав Гагарин.
– Пустое, – отмахнулся Иисус Христос. – Я не сержусь на неразумных детей, одураченных российскими саддукеями и фарисеями. Сейчас весы качнулись в другую сторону, и вчерашние коммунисты, недавно еще старательно показывавшие собственное безбожие, сегодня часами выстаивают в храме со свечкою в руках. Кого обманывают эти ренегатствующие лицемеры? Мне стыдно за них, дружище.
– А я стыжусь того, что мой народ верит новоиспеченным саддукеям, готовым пятки лизать римскому, то бишь, вашингтонскому прокуратору… Тьфу! Чуть было не сказал – Иудеи… России, разумеется. Униженной и оскорбленной России.
Кстати, брат Иисус, могу ли я задать один вопрос?
– Почему же один? – улыбнулся Учитель. – Я, как и вы, партайгеноссе, отвечаю на любые вопросы.
Вопрос этот давно мучил Станислава Гагарина, он и так и эдак повертывал его, примеривался, вплотную подходил к его разрешению всюду, где возникал под его пером образ Иисуса Христа, но вот он сам, Учитель, во плоти стоит перед писателем, как не спросить его, не использовать, первоисточник, понимаешь…
– Почему вас, мягко говоря, не любят иудеи? И нынешние, и те, что были тогда, в Иерусалиме?
Председатель так просто и бухнул перед Христом вопрос вопросов, полагая, что не пристало ему вилять хвостом, э к и в о ч и т ь перед таким человеком.
– Можно ответить и коротко, и длинно, – не задумываясь, отозвался Иисус Христос. – Короткий ответ предельно прост: для иудеев я обыкновенный г о й, расово неполноценное существо, как негр в Южной Африке или русский человек в фашистской Балтии.
«Сильно сказано, – подумал писатель, но возражать Учителю не стал, ибо давно считал себя лично оскорбленным тем, что происходит по отношению к его е д и н о к р о в н ы м в потерявших всякое представление о справедливости карликах-лимитрофах, так звали в годы между мировыми войнами Курляндскую и Виленскую губернии России, и поклялся н и к о г д а не появляться в прибалтийских районах. Разве что на танке…
– Мой род, – продолжал тем временем Иисус Христос, – никогда не имел отношения к иудейскому племени… Начинал я проповедовать в Галилее среди простых людей, таких же, как и я сам, сын плотника.
«Да, – подумал Станислав Гагарин, – ты, Назорей, был и остаешься величайшим гением человечества, хотя деятельность твоя была недолгой. Но мгновенна и вспышка молнии! Чуть более года, ну, может быть, до двух-трех лет учил ты ассирийских колонистов северной провинции Иудеи, прежде чем осознал собственную миссию и решился отправиться в Иерусалим – центр и оплот иудейства… Там и ждала тебя гибель.
Но погибнув на кресте, ты спас человечество. Какой крест уготован тебе в разоренной заокеанскими прокураторами России?»
– Мои предки были поселены в Галилее, – продолжал Христос, – и вынуждены были принять иудаизм при Антиохе Третьем, царе селевкидской династии. Но можно быть православным, а не русским, евреем, например, и не иудаистом, мусульманином, а не арабом… Переход в иудаизм не принес ассирийцам равенства с евреями ни в чем, ни в одной сфере экономической или социальной жизни. Противоречиям между галилеянами, или как нас еще называли – самаритянами, и евреями не было конца. Мне ничего другого не оставалось как перенести вовсе не простые отношения в русло борьбы за этническое, говоря современным языком, равенство и социальную справедливость.
Естественно, это напугало саддукеев, еврейскую аристократию и фарисеев-книжников. Да и как могли они смириться с тем, что некий г о й из Назарета призывает их – да еще и в ультимативной форме! – поделиться имуществом с представителями других народов, стать равными им…
Провозгласите в Соединенных Штатах идею равенства я н к и с вьетнамцем-чарли или зулусом из Анголы, и вы получите сходную реакцию, Папа Стив.
– Да уж наверняка, – проворчал Станислав Гагарин. – Интернационализмом в мировом масштабе в Америке и не пахнет…
– Я всегда выступал за равенство всех без исключения народов, – сказал Иисус. – А сие противоречило идеологическим принципам иудаизма, приводило в бешенство саддукеев и фарисеев, этих порождений ехидны.
И язык мой, язык моих учеников был ассиро-арамейский, его принесли в Иудею наши прадеды.
«Да, – подумал сочинитель, – это так… Его последние слова, которые он произнес на кресте – «Или, Или, ляма шафахатани? Мой Боже, мой Боже, зачем ты оставил меня?» – и сегодня поймет любой сириец. Страшное преступление совершено во время оно в Иерусалиме – казнили невинного человека… Выходит, что последующий разгром города Титом Флавием суть справедливое возмездие?»
– Меньше всего я хотел бы покарать собственных убийц, – печально вздохнул Назорей. – Бедные люди, не ведали они, что сотворили, исполнители, что с них взять…
– Но разве Анна и Каиафа, подбившие Пилата на ваш арест, не подлежат каре? – воскликнул Станислав Гагарин.
– Они защищали собственное бытие. Хотя…
Иисус Христос не договорил и повернулся к входной двери.
За их спинами стояла Вера.
– Замерзнешь, глупая, – заботливо произнес Станислав Гагарин и с готовностью потянул с плеч хотя и старенький, но любимый им твидовый пиджачок.
– Нет, нет, – возразила молодая женщина. – Я на минутку… Фарст Кибел зовет вас в дом. Он получил важное известие.
IVНаправо ожидался боковой ход туннеля, и Станислав Гагарин погасил фонарь: из подземного мрака удобно стрелять на свет.
Он вспомнил, как много лет назад тренировался на специальном полигоне в стрельбе из пистолета. Ему предлагалось идти по неведомому коридору, внезапно вспыхивал свет или кричали из динамика «Руки вверх!», поддевали за ноги резко возникающей проволокой, и надо было стрелять, перевертываясь в падении, стрелять по вспышкам, по неопознанному голосу, стрелять, увертываясь от хищно шарящего по закоулкам луча прожектора, судорожно нащупывать в кармане запасную обойму, загонять вслепую в рукоятку пистолета и стрелять, стрелять, стрелять…
Теперь, через годы мирной писательской жизни, навыки приобретенные на полигоне, хотя и незакрепленные на практике – могли сочинителю пригодиться.
Заратустра, который следовал за ним, видимо, погасил фонарь на мгновение раньше. Во всяком случае, едва Станислав Гагарин нажал кнопку, их охватила могильная тьма.
– Повернем направо, – вполголоса сообщил Папа Стив пророку, поправил висящий на плече к а л а ш н и к и тронул рукою близкую стену.
До бокового хода оставалось три метра.
Этот ход был запасным в системе московских подземных туннелей и тянулся вдоль бывшей реки Неглинки в сторону Театральной площади, где располагался центральный коллекторный узел.
Таких запасных п р о б о е в сквозь подземную толщу было несколько. Они с разных сторон подходили к узлу, и по ним двигались сейчас боевые товарищи Станислава Гагарина и Заратустры.
Едва писатель ощутил рукою закраину стены и повернул, сделав три осторожных шага, как нога его вступила в истерично запищавшую тонкими, высокими противными голосами живую, копошащуюся плоть.
Станислав Гагарин с омерзением выдернул ногу, но было уже поздно.
Невидимые существа заполонили пространство вокруг писателя. Пронзительно пища, они цеплялись за его ноги, карабкались вверх по телам тех, кто был внизу, не позволяя оказавшемуся в засаде человеку двигаться.
Сочинитель схватился за автомат и выронил фонарь.
– Вашу мать! – заорал председатель. – Стреляйте, Заратустра! Здесь крысы…
– Хорошо, что не д э в ы Аримана, – спокойно отозвался Заратустра, и луч его фонаря высветил полчища крупных крыс, напавших на сочинителя.
Прогрохотала очередь, гулко прозвучавшая под сводами туннеля, вторая, третья… Основатель зороастризма стрелял вокруг Станислава Гагарина, подсвечивая себе электрическим фонарем.
Поначалу крысы, среди них писатель успел заметить и небывалого размера, более полуметра от кончика носа до основания хвоста, особей, крысы при первых выстрелах продолжали атаку, но крики боли, предсмертные вопли простреленных сестриц, достигли сознания ужасных тварей, сработал инстинкт самосохранения, и мерзкие создания злобного Аримана, не прекращая пронзительно пищать, серым потоком хлынули по запасному переходу, исчезая в сгущающейся в конце туннеля кромешной тьме.
– Вырубите фонарь, – распорядился, переводя дух, Станислав Гагарин. Собственный фонарик, оброненный им давеча, он подобрал и сейчас цепко сжимал его в левой руке, брезгливо ощущая л и п к о с т ь крысиной крови на нем.
– Дэвы Аримана не выносят света, – возразил Заратустра, послушно, тем не менее, гася фонарик.
– Современные дэвы хорошо стреляют по любому свету, – проворчал сочинитель. – В ваши времена, уважаемый Заратустра, не было автоматов и фауст-патронов… А здесь нас могут подстрелить из любого темного угла.
– Но без света нам не пройти и шага, партайгеноссе Гагарин. И не только крысы… Могут обнаружиться провалы, ямы-ловушки, капканы, наконец.
Заратустра замолк, прислушался. Крысы больше не пищали, затаились.
«Прежде я умел видеть в темноте, – продолжал он говорить, телепатически передавая мысли Станиславу Гагарину. – Но брат Иисус, как вы помните, уговорил нас превратиться в беззащитных смертных. Хорошо хоть эту способность – передавать соратнику мысли – оставили мы за собой, не надо кричать об опасности и шептаться на секретные темы».
«Вы правы, – согласился с огнепоклонником Станислав Гагарин. – Свет в туннеле необходим. Поступим так. Фонарь поднимаем высоко над головой в левой руке, высвечиваем участок в десяток-другой шагов и сразу вырубаем. Светим по очереди. Разок я, потом вы. И наоборот… Авось, подземные л о м е х у з ы не успеют прицелиться».
…Их настигли, когда Заратустра и писатель миновали – по прикидке последнего – Министерство здравоохранения, прошли под зданием российского высшего арбитражного суда и находились на нижнем уровне Столешникова переулка.
В ответ на очередную вспышку гагаринского фонаря из едва расступившейся тьмы туннеля вдруг ахнул выстрел из гранатомета.
«Ложись!» – мысленно крикнул сочинитель, с размаху хлопнувшись в лужицу зловонной жидкости, которая хлюпала под ногами.
Снаряд пролетел над ними и взорвался в сотне метров позади. Их, эти метры, ратники уже одолели.
Тишина, возникшая после взрыва, длилась недолго. Впереди упавших на землю огнепоклонника и Папы Стива затрещали автоматные очереди.
Но пули в их сторону не летели. Бой с теми, кто ждал Заратустру и председателя с гранатометами наготове, завязали другие, идущие навстречу от коллекторного узла.
«Наши», – сообщил Заратустра Станиславу Гагарину, и едва прозвучал последний выстрел, сочинитель услышал знакомый, чуточку насмешливый голос вождя:
– Где вы прячетесь, братцы-кролики? Выходите без опаски. Мы кончили этих цуциков, понимаешь…
VНельзя сказать, чтобы заявление Иисуса Христа ошеломило ратников боевой группы, собравшихся в Звенигороде отметить день рождения пророка.
Во всяком случае, один лишь Станислав Гагарин не сумел сдержать восхищения высочайшей нравственностью того, о чем поведал их товарищ.
А Христос был предельно краток и безапелляционен.
Когда Вечный Жид сообщил, что получил сведения о готовящемся подземном взрыве в том месте, где президент будет возлагать венок, и группе необходимо проверить эту версию, возможно придется и пострелять в подземных аллеях столицы, Христос поднял руку и спокойно произнес:
– Прежде чем мы перейдем к обсуждению деталей боевой операции, имею заявить следующее. Меня и, как мне кажется, моих товарищей с первого дня пребывания в России беспокоило одно.
Справедливо ли нам, существам бессмертным, неуязвимым сражаться с простыми смертными? Они ведь попросту безоружные люди по сравнению с нами.
Товарищ Сталин умеет расправляться с монстрами, которых создают л о м е х у з ы, и лишен права стрелять в живых людей.
Как нам известно, монстров среди наших противников не будет. Стрелять же в людей, готовящих заговор против России, мы просто обязаны. Для того и собрались…
Считаю безнравственным наше превосходство над ними.
Иисус Христос произносил короткую речь, глядя на Вечного Жида, который внимательно слушал пророка, хотя вид у Агасфера был некоторым образом отсутствующий. Но Станислав Гагарин переводил глаза с одного пророка на другого и видел, что они хорошо понимают товарища и разделяют его нравственную позицию.
А принц Гаутама и Абу Касим или Ал Амин, как еще называли Магомета, Верный, в переводе с арабского, обменивались многозначительными взглядами и кивали друг другу, при этом создавалось впечатление, что им уже приходилось говорить между собой на подобную тему.
– Ваше предложение, брат Иисус? – спокойно спросил Вечный Жид.
– Необходимо лишить нас преимущества перед будущими врагами, – ответил Христос. – На время операции, ради которой мы прибыли в Россию, до завершения ее, лишите нас бессмертия, Зодчий Мира.
– Но вы же можете погибнуть! – вскричал Станислав Гагарин.
Иисус Христос усмехнулся.
– А разве не доводилось мне и моим товарищам в той, прошлой жизни подвергаться смертельному риску, умирать ради человечества? – спросил пророк. – Погибнем еще раз… За Россию.
Пораженный суровой логикой Иисусовых слов, ошеломленный нравственным пиком, который воздвигла сложившаяся вдруг ситуация, Станислав Гагарин молчал, осознавая несравнимое ни с чем величие духа Сына Человеческого.
– Хорошо, – просто сказал Вечный Жид. – Технически задача решаема. Но я обязан спросить остальных. Уважаемый Заратустра…
– Восхищен позицией моего друга, – отозвался без промедления основатель зороастризма. – Сам я уже думал об этом…
– Понятно, – кивнул согласно Агасфер. – Ваше слово, Кун-фу!
Молодой китаец бесстрастно пожал плечами.
– У средневекового поэта Синь Цицзи есть соответствующие моменту строки:
Хаос и гибель с собой
Варвары всюду приносят.
Но что свершилось – о том
Поздно теперь сокрушаться!
Быть не у дел в эти дни
Я уже больше не в силах,
Самое время теперь
Ждать повеленья от Солнца!
– Синь Цицзи, – продолжал Конфуций, – знаменит в Китае не только как поэт. Стихами Синь Цицзи сражался с погрязшими в пороках и предательстве советниками императора, которые отдали китайский народ под иго иноземных оккупантов, а мечом действовал не менее решительно в боях с чжурчжэнями.
Синь Цицзи жил без малого тысячу лет назад, и я не знаю более достойного китайца.
– Простите, уважаемый Кун-фу, – мягко остановил соратника Агасфер. – Что вы скажете о предложении брата Иисуса?
– Поэт Синь Цицзи не был богом, но, поднимая меч против гуннов, смерти не боялся. Могу ли я нарушить традицию?
– Понятно, – произнес Фарст Кибел. – Отец Мартин?
– Согласен, – скромно ответствовал создатель протестантизма.
– Принц Сиддхартха Гаутама?
– Для себя я давно решил этот вопрос, – сказал Просветленный. – Мы и с Магометом на эту тему говорили…
– Значит, пророк Магомет…
– Без проблем, – отозвался Абу Касим. – Во все времена мы высоко чтили пророка Иссу как боговдохновенного Спасителя, величайшего из всех посланных прежде меня для исполнения Закона Божьего. Примите мою искреннюю признательность, брат Исса. Я горжусь тем, что вместе с вами участвую в благородном деле, угодном Аллаху.
– А что скажет товарищ Сталин? – спросил Фарст Кибел. – Речь не о вашем статусе, Иосиф Виссарионович. Его я изменить без Совета Зодчих не имею права. Ваше отношение к предложению Христа?
– А что товарищ Сталин? – спокойно ответил вождь, – Товарищ Сталин, как всегда, с народом, понимаешь…
VIПодобравшаяся вовремя группа товарища Сталина состояла из него самого и Конфуция с принцем Гаутамой. Магомет с Иисусом Христом и Мартином Лютером подбирался к запутанной сети подземных ходов Кремля со стороны станции метро «Кропоткинская» и прошел уже под Ленинской Библиотекой.
– Его группу дважды, понимаешь, обстреляли, – сказал Иосиф Виссарионович. – Но пока все в порядке, потерь, слава Богу, нет.
Писатель не стал расспрашивать о том, как связывался Сталин с группой Магомета, ясное дело без Агасфера здесь не обойтись, если не считать того, что Сталин сохранял в отличие от остальных присущее его новой ипостаси совершенство.
В той части туннеля, где Сталин с Буддой и Кун-фу перестреляли засаду с гранатометами, было достаточно светло, горели желтые плафоны на подволоке, и сочинитель покосился на трупы четырех неизвестных, облаченных в черные комбинезоны и черные сплошные шапки-маски с прорезями для глаз, натянутые на мертвые теперь головы.
– Проверили, кто они? – спросил Станислав Гагарин.
– Теперь это значения не имеет, – отозвался Конфуций. – Документов в карманах у них, естественно, нет… Закончим прочесывание, уйдем отсюда – и пусть их забирают хозяева.
– То, что останется после крыс, – добавил бесстрастно Гаутама, и председатель содрогнулся.
«Не постичь мне восточного менталитета, – подумал он. – Как не принять ихней башни молчания, где живого человека привязывали к железным кольцам в камнях и ждали, когда его плоть растащут хищные грифы».
Но чувство справедливости напомнило сочинителю о страшной казни, придуманной сибиряками. Голого человека прикрепляли к дереву в болотистой тайге на съедение комарью и гнусу.
Тоже удовольствие не из числа к а й ф о в ы х. Ни хрена себе хрена, как говаривал на совместных прогулках славный Михал Михалыч Урнов, симпатичный папуля Димы Урнова, литературного критика-американиста и кучера русской тройки.
На трупы тех, кто едва не п р и г о л у б и л его с Заратустрой гранатой, Станислав Гагарин больше не смотрел.
– Ждем послание от Агасфера, – сообщил товарищ Сталин. – План коммуникаций, понимаешь, нам доставят. Надо подобраться к Александровскому саду. Идти по прямой опасно. Там ждет нас ловушка.
Иосиф Виссарионович повернул запястье левой руки и скользнул по нему лучом фонаря.
– Осталось пять минут… Откройте люк, Кун-фу. Гонец оттуда появится, понимаешь…
Молодой китаец повиновался.
Станислав Гагарин недоумевающе смотрел, как Конфуций поддел коротким ломиком едва заметную под ногами, но тяжелую крышку люка, резко вывернул ее, а затем трижды мигнул вниз фонариком, будто подавал условный сигнал.
Наблюдая за четкими действиями создателя свода Лунь-юй – Бесед и суждений, писатель вспомнил их недавний разговор, когда 7 января 1993 года Кун-фу отвозил сочинителя после праздничного обеда в военный городок.
Конфуций мастерски вел черную в о л г у, и Станислав Гагарин шутливо помыслил о том, что умение управлять автомобилем едва ли не обязательный минимум для пророка, прибывающего в Россию с миротворческой целью.
«А может быть сие качество объемлет – ц з ю н ь-ц з ы – конфуцианская концепция идеального человека?» – подумал сочинитель, когда они пересекали Николину Гору, приближаясь к знаменитому мосту через Москву-реку, с которого некогда некие злоумышленники с б р о с и л и в мешке некое Very Importent Person – Особо Важное Лицо.
Есть теперь между Звенигородом и Одинцовым замандяцкая, с позволения сказать, достопримечательность!
«Тогда изначально не тяну на ц з ю н ь-ц з ы, – вздохнул Станислав Гагарин. – Машину водить, увы, не умею…»
– История Китая изобилует глобальными потрясениями, – заговорил Станислав Гагарин, когда миновали злополучный мост. – Но каждый раз довольно быстро восстанавливалась особая государственная система династии Хань, которая пришла к власти в конце Третьего века до нашей эры. И так во все времена, вплоть до нашего времени, когда ныне у государственного руля Современной Поднебесной Державы находятся коммунисты.
Все дело в принципах, которые обосновали вы, почтенный учитель Кун, создав моральное учение, в основе которого здоровая преемственность.
– Традиция, понимаешь, – голосом товарища Сталина наставительно произнес и рассмеялся Кун-цзы. – Иосиф часто говорит: Поживи я подольше, мы бы, русские коммунисты, развили бы эти принципы совместно с китайскими, понимаешь, товарищами.
А сейчас вы, сегодняшние русские, оставили наедине с Америкой Пекин, обрекли его в одиночестве противостоять заокеанской Империи Зла.
– И не только его одного, – проворчал писатель. – Палестина, Ливия, Ирак, Куба и Сербия, наконец… Во все времена такое называлось однозначно – предательство!
Сейчас, когда Кун-чжун-ни моргал фонариком в неведомый люк, председатель подумал, что ему, Папе Стиву, больше всего симпатичен культ предков, провозглашенный конфуцианством. Каждой семье, каждому роду собственный храм, пусть карликовый, некий к р а с н ы й угол в комнате, может быть, с фотографиями умерших. У китайцев в домашнем храме размещались таблички ц ж у, они символизировали предков!
«И ничего более, – подумал Станислав Гагарин. – А ведь так и было прежде в русских деревнях и поселках. Большая рама со стеклом на стене, а за нею дилетантские ф о т к и, сделанные в разные годы разъездными мастерами… Где они, эти поблекшие, с желтизною времени фотографии тех, кто сложил головы в Отечественную или сгинул на иных российских просторах?»
В сумерках подземелья бледно осветился черный зев открытого люка. Некто отвечал на световые сигналы Кун-цзы.
– Гонец, понимаешь, явился, – удовлетворенно произнес товарищ Сталин.
Из люка высунулась голова в черном капюшоне. Человек в защитном комбинезоне, с деревянной кобурой с т е ч к и н а на бедре, с вещмешком и к а л а ш н и к о м за спиною, довольно ловко выбрался на поверхность, подошел к вождю, протянул пакет и мелодичным голосом Веры доложил:
– Здесь мы не пройдем, товарищ Сталин. Вечный Жид рекомендует подобраться по нижнему горизонту, обходным путем. Вот новая карта подземных коммуникаций!
«Мужики, мать бы вашу так и переэдак! Зачем девку-то в дело втянули?» – сердито и тревожно подумал Станислав Гагарин.
