Текст книги "Вечный Жид"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)
– Вам привет от товарища Сталина, – понизив голос, произнес незнакомец.
Писатель вздрогнул.
– Значит, вы… оттуда? – спросил он после некоторой паузы.
– А вы думали, что я гэбэшник или мент? – усмехнулся молодой бородач.
– Ничего я не думал, – проворчал писатель. – На фуя им моя персона сдалась…
«И все-таки я где-то его видел прежде», – подумал Станислав Гагарин.
– Это верно, – согласился собеседник. – Меня вы помните потому, что описали в рассказе об Агасфере. И дурацкое дело, состряпанное Емельяновым по наущению Федотовой и других доносчиков скоро закроют. За отсутствием состава…
– Сие и первокурснику юрфака очевидно, – буркнул Станислав Гагарин, история с блефовой уголовщиной ему порядком надоела. – Из четырех сторон состава преступления отсутствуют три… Нет ни объекта преступления, ни объективной стороны… Нет и субъективной стороны, то есть, умысла! Один субъект…
Незнакомец рассмеялся.
– Я не юрист, но по-моему здесь нет и субъекта тоже, – сказал он.
Станислав Гагарин подозрительно посмотрел на него.
– Позвольте, но кто же вы? – спросил писатель.
– Я один из Зодчих Мира, – просто ответил собеседник. – И зовут меня Агасфер…
– Тот самый?! – воскликнул Станислав Гагарин. – Вечный Жид!?
– Да, – согласился Агасфер. – Так меня тоже называли… Впрочем, вы провидчески сообразили во время оно, что Агасфер был инопланетянином. Разумеется, я вовсе не библейский персонаж.
– А я роман собрался написать о вас, – растерянно проговорил сочинитель. – И уже пишу его вовсю… Надо же… Вы прямо-таки по заказу явились ко мне. И спасибо за привет от товарища Сталина… Как он там? Жаль, роман «Вторжение» по вине пресловутой Федотовой и ее сообщников-бандитов, о которых я еще расскажу в этом романе, не вышел еще из печати, хотя и дважды в двух изданиях был набран в типографии. Передали бы с оказией вождю на Тот Свет.
– Роман еще выйдет, не пройдет и года, и оказия не замедлит случиться, Станислав Семенович, – успокоил писателя Агасфер.
Они оба помолчали.
– Пишете новый ро́ман? – заинтересованно вдруг произнес Агасфер. – О чем же он? Наверное, и название придумали… Мне известно, что вы, Станислав Семенович, не в состоянии начать работу над новым сочинением, если нет еще заголовка.
– Это верно, – усмехнулся писатель. – Сюжет наметился осенью прошлого года, точнее, возникло название: «Вторжение продолжается, или Вечный Жид». Но вот начать повествование, положить на бумагу первые строки сумел только двадцать первого апреля, в девятнадцать часов двадцать пять минут. Не ранее, чем почувствовал вашу слежку за мной…
– Вовсе не слежку, – слабо засопротивлялся Агасфер. – Знаете, просто не решался как-то вдруг, сразу вступить с вами в контакт.
«Ишь ты, какой застенчивый фраер! – сердито подумал Станислав Гагарин. – Иосиф Виссарионович поступил проще: взял да и в о з н и к у меня в квартире. А с этим мы хрен кашу сварим, если он прибыл с похожей миссией на Землю, шелкопер и салага».
– Моя миссия, пожалуй, будет посложнее, – мягко возразил писателю его собеседник. – И возможности пошире…
– Значит, вы тоже… читаете мысли? – смутился писатель.
– Читаю, – будничным тоном произнес пришелец. – Что же касается салаги, то нынешний мой облик скопирован с матроса Канделаки, которого вы изобразили в рассказе «Агасфер из созвездия Лебедя». Помните? На самом деле я архидревний старикан, по земным, разумеется, меркам. Настоящий Мафусаил…
– Извините, – пробормотал, избавляясь, тем не менее, от некоей неловкости Станислав Гагарин. – Только ведь не из-за старого моего рассказа же в самом деле вы прибыли именно ко мне?
– К рассказу мы еще вернемся… Давайте проясним принципиальный вопрос. О чем вы будете писать в романе «Вечный Жид»? Первую половину названия вы, кажется, опустили.
– Опустил, – согласился писатель. – А напишу я о том, что происходило и происходит со мною и вокруг меня. И о вас, естественно… Я знал, что вы появитесь в моей жизни.
– Этого мало, – строго произнес Вечный Жид. – Что будет в о с н о в е романа? Литература – дисциплина, если так позволено мне будет выразиться, э т и ч е с к а я, нравственная. Вот в этом смысле вы продумали тему романа?
Агасфер испытующе, п р о н з и т е л ь н о посмотрел на писателя.
– Вы правы, – согласился Станислав Гагарин. – Без нравственного императива роман не соорудишь… По крайней мере, р у с с к и й роман. Ведь я и работу над ним не мог начать до тех пор, покудова не определился с моральным стержнем.
– Ну-ну, – с улыбкой поощрил сочинителя Агасфер.
– Впрочем, идею эту я проводил и провожу всюду, во всех собственных произведениях, её до меня четко сформулировал Гёте. Будь самим собой… Этот призыв, лозунг или, если хотите, принцип бытия особенно актуален в проклятое и мерзкое, архигнуснейшее постперестроечное время.
– Массовая истерия, эпидемия духовного распада, нравственный хаос, – вздохнул Вечный Жид.
– Сейчас скурвиться – ноу проблеме, – продолжал писатель. – И курвятся, беззаветно откликаясь на вселенский визгливый призыв доморощенных и с к а р и о т о в – хапать! Многие соотечественники, к величайшему сожалению и прискорбию, уже утратили духовные ориентиры, поддались искушению и – хапают… Распродают Россию оптом и в розницу.
Жуки рода Ломехуза, увы, победили! Муравейник гибнет, муравейник обречен…
На этом месте, видимо, возникает потребность остановиться. Лично я, автор, потребности сей не замечал, и пишу эту вставку 1 апреля 1993 года, когда мы с Галиной Поповой, главным редактором Товарищества Станислава Гагарина, принялись готовить к изданию «Вечного Жида».
– Хорошо, – сказала Галина Васильевна, обаятельная, между прочим, и л а д н а я женщина, – если читатель этого романа знаком был прежде с вашим сочинением «Вторжение», там-то вы вволю наобъясняли, кто такие л о м е х у з ы и как они служат космическим Конструкторам Зла. И про Василия Белова, который первым ввел в литературный оборот понятие л о м е х у з ы очерком «Ремесло отчуждения» в «Новом мире» за 1987 год, и на муравьином, так сказать, уровне показали жуков Ломехуза в их г е н о ц и д н о м по отношению к муравьям действии.
А как быть с теми, кто роман «Вторжение» не читал?
– Действительно, – я смущенно почесал затылок. – Видимо, надо рассказать и здесь, что жук Ломехуза поселяется в муравейнике, живет за счет муравьиного потомства, пожирая беспомощных куколок, и терпят муравьи Л о м е х у з у за то, что тот позволяет им облизывать Л о м е х у з а м брюшко, источающее наркотик. Последнее и губит муравейник окончательно…
– Вот такую судьбу и уготовили двуногие л о м е х у з ы для России и русского народа, – подхватила главный редактор. – Завербованные Конструкторами Зла, эти агенты влияния действуют теперь повсюду.
– О них знаменитый академик, известный борец за трезвость, Федор Григорьевич Углов целую книгу написал, – напомнил Станислав Гагарин. – Она так и называется – «Ломехузы». Недавно он прислал ее мне из Ленинграда в подарок… Думаете этого объяснения достаточно?
– Вполне, – ответила Галина Попова. – А те, кто не читал «Вторжение», пусть закажут книгу в нашем Товариществе по адресу: 143 000, Московская область, Одинцово-10, а/я 31. Только и всего. Можно и по телефону позвонить: 593–05–36.
Итак, в разговоре с Агасфером, вовсе не библейским персонажем, а с самим Зодчим Мира, вы, Станислав Семенович воскликнули: – Жуки рода Ломехуза, увы, победили! Муравейник, то бишь, наша с вами разворованная и униженная Россия, гибнет, муравейник обречен…
– Вы полагаете? – сощурился пришелец.
– А что, сохранился шанс? – вопросом на вопрос ответил, дрогнув внутренне от тайной надежды, Станислав Гагарин.
– Без надежды человеку нельзя, – заметил Агасфер. – Вы, впрочем, и не утратили ее, Станислав Семенович. Не правда ли?
– Конечно… Я верю в Россию и русский народ. Хотелось бы, чтоб соотечественники поскорее очнулись от наваждения, д е р ь м о к р а т и ч е с к о г о д у р м а н а.
Вот и в романе намереваюсь заложить основную мысль – даже если наше время станет еще более смутным: преступать нравственные принципы не моги!
– Помнится, знаменитый моралист Жан Жак Руссо заметил однажды, что если полагать цель жизни в успехе, то гораздо естественнее быть подлецом, чем порядочным человеком. Ведь вы тоже мечтаете об успехе, Станислав Семенович… По крайней мере, о литературном.
– Понятное дело, – кивнул сочинитель. – Всегда стремился к тому, чтоб мои книги прочло максимальное число людей. Материальное, скажем так, д е н е ж н о е выражение успеха меня волновало куда в меньшей степени, хотя всю жизнь я был нищим литератором, изданием моих книг любимое Отечество меня не баловало.
Но во имя высшей цели – блага Державы – я готов пожертвовать и литературным успехом в том числе.
Скажите мне: Россия и народ будут счастливы, но больше ни одной книги твоей не выпустят в свет – соглашусь, не задумываясь.
– Это уже слишком, – промолвил Вечный Жид. – Нам, Зодчим Мира, подобные жертвы ни к чему. Да они никак и не связаны с возрождением России. Продолжайте выпускать собственные романы, ваши книги как раз и способствуют прозрению русских людей.
А мы любимому вами Отечеству поможем…
– Наконец-то! – воскликнул Станислав Гагарин.
V…Он сам определил себе задачу, пытаясь за день отработать два маршрута, и теперь, добивая второй, сверхплановый, проклинал все на свете: и кадровиков, зажавших полные штаты, и длинный северный день, позволявший ему надрываться сейчас за двоих, и самого себя, собственную жадность к работе, неистребимое стремление быть всегда на коне, если даже нет для того реальных возможностей.
Полный рюкзак с каменюками-образцами неудержимо рвал онемевшие плечи к земле. Ноги скрипели, сгибаясь в коленях. Геологический молоток превратился в двухпудовую гирю, а правая рука отказывалась повиноваться. Он собирался переложить молоток в левую, но сил на подобное движение не сумел приискать и все шел да шел, пока не увидел в сгустившемся, посиневшем окоеме темно-зеленый язык тайги, поднявшийся на обрыв, занятый их палатками.
Поисковая партия геологов была в сборе. Первыми встретили начальника собаки, две лайки с библейскими кличками Хам и Яфет. Люди тоже вышли за сотню шагов, но снимать рюкзак со спины тяжело шагавшего Беглова не стали: не положено по таежному этикету. Раз человек на ногах, он эти метры осилит, а у самой житьевины помощь ему оказывать – значит, обидеть его.
Когда Беглов умывался, отводя холодной водой притомленность, поливавшая ему коллектор Зося не утерпела, шепнула:
– У нас гость, Владимир Петрович! Такой симпатичный… Будто цыган! Брюнет…
У Зоси все мужчины считались симпатичными, кроме тех, кто состоял в их партии. Тут Зося была истинным кремнем, и потому Беглов примечание коллектора пропустил мимо ушей.
Но сообщение о госте его взволновало, в безлюдной тайге новый человек в диковину. Потому, едва обтершись полотенцем, Владимир Петрович отправился в большую палатку шурфовщиков, откуда доносились веселые возгласы и дружный смех.
Он сунул голову в палатку, смех затих, и Беглов дружелюбно сказал:
– Ну, который здесь гость? Выходи на волю, знакомиться будем.
Потом Беглов вспомнил, что больше всего его поразило чисто выбритое лицо незнакомца. Такую роскошь никто себе в тайге не позволяет. И комфорту никакого, и традиция есть запускать бороду, да и от комарья верное спасение, коль до самых глаз зарастешь.
А тут вроде как из салона красоты выломился товарищ. Верно, смуглый оказался парень, только не цыганского, иного типа. А какого – Беглов не определил. Глаза большие, добрые, поражающе глубокие, такие глаза женщин наповал сражают. Нос прямой, с горбинкой, темные волосы зачесаны назад, достают едва не до плеч и волнистые. И улыбается приветливо, первым протянул руку Беглову.
– Дудкин я, – сказал пришелец, – а кличут Иваном… Охотник из Окачурихи. Иду с участка. Сено там косил, зимовье ладил, вот к вам и завернул.
Верно, знал Беглов названную деревню, сто пятьдесят верст назад по Бормотую.
– Ну и ладно, – сказал он охотнику, пожимая его сильную руку. – Погости, Дудкин Иван, а может, и с нами останешься, рады будем.
Дудкин широко улыбнулся.
– Можно и с вами, – проговорил он и пожал плечами. – До сезона далеко, и в деревне скукота да бабы с ребятишками одне…
– Эка, паря, хватил, – роготнул и блеснул глазами шурфовщик Стрекозов, по прозвищу Долбояк, – нешто с бабами-то скукота бывает?
Иван повел плечами, покосил глазом на Долбояка, смолчал.
– Документы какие есть? – спросил Беглов, не веря удаче. Ведь ах как бедствовал он сейчас без людей! – Аль пошутил, охотник?
– А чо шутить? – отозвался Иван, засовывая руку во внутренний карман. – Об работе, чай, не шутят, ее излаживают добром. А вот и бумаги мои.
Беглов посмотрел документы Ивана, нашел их приемлемыми и тут же за ужином у костра написал чернильным карандашом в блокноте приказ о зачислении Ивана Дудкина временным рабочим геологоразведочной партии.
VI– Мы, Зодчие Мира, поможем вашему Отечеству, – буднично произнес Вечный Жид.
– Наконец-то! – воскликнул писатель. – И слава Богу…
Агасфер улыбнулся.
– Но вы, кажется, человек неверующий, а Бога поминаете, – скорее констатируя, нежели осуждая, мягко произнес пришелец.
– Традиция, знаете ли… Разумеется, я не верю, что в облаках обитает некий дедушка Саваоф с седой бородою, окруженный бесполыми национальными гвардейцами с крылышками за спиной, – объяснил Станислав Гагарин. – Я скорее славянский язычник, коему Перун с Даждь-богом симпатичнее иудейских апостолов.
И одновременно живет во мне стихийный христианин, ибо верю в незыблемость нравственных принципов, провозглашенных при посредничестве Иисуса в Слове Божьем.
– А как же в отношении веры в социализм? – спросил Вечный Жид.
– Без проблем… Для русского народа социализм духовно весьма близок, ибо мы люди а р т е л ь н ы е. Маммоне, богу Наживы, не служили и служить не будем. Конечно, ныне приемлем лишь д и а л е к т и ч е с к и й социализм, с метафизикой и антилогикой мы нахлебались сполна.
– Диалектический социализм? – повторил Агасфер. – Это нечто новое… До сих пор я полагал любой социализм карикатурой на Евангелие. Разве не так?
– Вам виднее, – заметил Станислав Гагарин. – Вы лично знали Христа и его учеников, вам и судить, что называется, из первых рук.
– Ну, с Христом я вас еще познакомлю, – сказал Вечный Жид. – Сочинителю Станиславу Гагарину и Иисусу из Назарета будет интересно пообщаться. И полезно…
– Вы и на это способны?
– Я способен на все, Станислав Семенович, – скромно сказал Агасфер. – Здесь, на Земле, мне придется решать задачи куда более сложные, требующие огромного расхода космической энергии. Но Совет Зодчих Мира, в порядке исключения, решил пойти на любые затраты. Помогать так помогать!
– Нас ждет нечто ужасное? – тихо спросил писатель.
– Не то слово, – вздохнул могущественный пришелец. – Но кажется я сказал вам больше, чем следовало…
– А как же этический закон, запрещающий инопланетянам вмешиваться в земные дела? Именно поэтому две тысячи лет тому назад вас, значит, того…
– Зодчим Мира надоело наблюдать, как гибнут цивилизации, предоставленные самим себе, – с неожиданной жесткостью проговорил Агасфер. – Неслучайно мы создали модель Земли в системе Звезды Барнарда, неслучайно присылали к вам на разведку товарища Сталина, этого незаурядного землянина, аналога которому не было в истории человечества.
– Да, его не с кем сравнить, увы, – согласился Станислав Гагарин.
Он чуть более года общался с вождем и имел право сказать именно так.
– Наш посланец пытался поставить на Президента, наивно полагая, и товарища Сталина можно понять, что он сумеет активизировать человеческие качества этого субъекта, пробудит в нем патриотические чувства. Но агентам Конструкторов Зла после возвращения товарища Сталина на Звезду Барнарда удалось з а м е с т и т ь Президента. Он получил иную личность, которая и управляла действиями главы государства, втянула его в августовские события прошлого года, а затем по подсказке л о м е х у з о в этот монстр вообще разрушил страну. Вернее, поставил Великую Державу на грань катастрофы.
– Какая жалость, что в романе «Вторжение» я не позволил кастрировать его! – воскликнул сочинитель.
– Может быть, это и спасло бы ситуацию, – улыбнулся Вечный Жид. – Во всяком случае, мы с вами не раз еще используем эту возможность…
– Возможность вырезать ему яйца? – живо спросил писатель.
Агасфер от души расхохотался.
– Нет, яиц мы резать не будем, – сдержав смех, заверил он Станислава Гагарина. – Но монстрам и самим л о м е х у з а м придется туго.
– Вы их, как товарищ Сталин, будете уничтожать огненными стрелами из глаз? – спросил писатель.
– Сей способ чересчур эффектен, – заметил Агасфер, – но вождю н р а в и л о с ь именно так… Вождь, он и в Африке вождь. Мы с вами, Станислав Семенович, придумаем что-либо поскромнее. Но меня другое волнует…
– Что именно? – осведомился писатель.
– Вы находитесь в больнице – и это хорошо. Со здоровьем не шутите, вам его понадобится с избытком. И пробудете здесь некоторое время.
– До пятнадцатого мая, как я полагал, – сказал Станислав Гагарин.
– И эти дни я хотел бы побыть рядом с вами. Нам есть о чем поговорить друг с другом. Не возражаете?
– О чем речь! – воскликнул сочинитель. – Почту за честь общение с представителем Зодчих Мира…
– Тем более, – улыбнулся Агасфер, – вы обо мне писали, и, таким образом, я будто бы ваш крестник.
– Скорее мое дитя… Ведь я породил Агасфера из созвездия Лебедя собственным воображением, а в действительности оказалось, что вы таки – да существуете… Да еще в подобном ранге!
– Надо придумать… Погодите! Кому вы сейчас кивнули? Вон тот мужчина, который прошел по аллее – он кто?
– Мой сосед, живет во второй половине двести восьмой палаты. Андрей Васильевич, по фамилии Колпаков. Начальник детского городка обувной фабрики «Заря». Вроде хороший мужик…
Вечный Жид усмехнулся.
– Поначалу хотели сказать просто – х о р о ш и й мужик. Потом добавили слово в р о д е. Делаете успехи, постигая осмотрительность в оценках.
Станислав Гагарин вздохнул.
– Жизнь учит, товарищ Агасфер, фули тут поделаешь. Я и Федотову полагал толковым работником и преданным соратником. А на поверку – злобное и отвратительное существо, мерзкий сосуд зла, дьяволица, которая разрушает все, к чему прикасается. А бывший подполковник Литинский, которого я прочил на место Федотовой, в коммерческие директоры? Отставные полковники Павленко и Голованов, Рыжикова с Балихиной, Мелентьев… Как умоляла мамаша последнего взять сынка, загибающегося на стройке, в «Отечество»! Взял – и получил мелкого пакостника, предавшего собственного шефа.
Здесь редактор вновь меня остановила.
– Может быть поначалу рассказать о Федотовой и ее головорезах подробно? – предложила она.
– Но ведь подробно рассказал о федотовском «путче» и ущербе в сто миллионов, который нанесли предатели «Отечеству», Дима Королев, статью его я полностью включил в роман, до нее осталось несколько десятков страниц.
Честно говоря, мне казалось, что любой переброс текста взад или вперед нарушит композицию романа. Ведь это же м о е дитя, и мне лучше, чем кому бы то ни было знать, куда поместить ребенку глаза, а где у него должны быть прикреплены нос с ушами и руки-ноги.
– Ну хорошо, – согласилась умница Галина. – Пусть будет по-вашему. Читатель потерпит…
– Но больше других, – продолжал сочинитель, – меня поразила Ирина Савельева. Кроме добра и всяческой поддержки ничего другого от меня эта женщина не имела… Где теперь ее совесть? Да и была ли совесть качеством ее души вообще? Да… Эти существа пренебрегли элементарным здравым смыслом, войдя в федотовскую банду. Ума им не хватило понять: они изначально проиграют. Или околдовал их кто?
– Не л о м е х у з ы ли сменили им всем личности? – предположил пришелец.
– Возможно, – согласился писатель, – Только ведь не поддались же им другие, поверили мне и ушли со мной!
– В этой истории я помогу вам разобраться позднее, – пообещал Вечный Жид. – А вот с соседом… Решено! Принимаю его облик и поселяюсь рядом с вами. В палате и наговоримся вдоволь. Нет возражений?
– По рукам, – улыбнулся Станислав Гагарин.
VII…Первый помощник капитана хмыкнул.
– Выходит похожи наши истории, – сказал он Беглову. – И ко мне он пришел поработать на время и документы отменные показал. Но при чем здесь созвездие Лебедя?
– Погодите, будет и созвездие, – ответил Владимир Петрович. – Но сначала послушайте про обычного лебедя. Я закурю, можно? Бросил уже с год, а вот сейчас опять потянуло.
– Курите, – сказал Игорь Чесноков. – Вот сигареты!
Беглов раскурил сигарету и жадно, глубоко затянулся дымом.
– Так вот, – проговорил он, – случилось это через неделю пребывания в партии нового рабочего. Иван Дудкин всем пришелся по душе, может быть, за исключением Долбояка-Стрекозова, которого, впрочем, никто у нас симпатией не жаловал, а тому на это было наплевать! Шурфы он бил исправно, а что до воспитания в нем нравственных качеств, то на это не было у нас времени, да и вышел уже Долбояк из того возраста, когда пристало время сеять разумное, доброе, вечное в его душе.
Сам Дудкин неприязни к Стрекозову не испытывал, а когда Долбояк задирал его, то либо отшучивался, либо отвечал на выпады шурфовщика обезоруживающей улыбкой.
Работал Иван куда как исправно, понимал с полуслова, будто не первый сезон вышел с партией в поле. А потом случилось э т о… Устроили мы банный день, постирушку затеяли кое-какую, словом, вроде выходного дня с бытовыми нуждами. Я вымылся и сидел в палатке, разбирал записи в полевых дневниках. Сами знаете, как мягчеет душа после бани, настроение было отменное, работы шли в графике, результаты поисков обещали быть куда уж лучше…
И вдруг грянул выстрел. Я разом отбросил бумаги – стрелять попусту в зоне жилья категорически запрещалось – выскочил наружу. Неподалеку от обрыва, за которым клокотал и булькал обширный Бормотуй, стоял ухмыляющийся Долбояк с двустволкою в руках. А в небе беспомощно кувыркался лебедь. Пытаясь удержаться на перебитом крыле, он звонко кричал, призывая на помощь. Но лебедя неудержимо тянуло вниз, и было видно, что упадет он в воды Бормотуя…
Молча смотрели мы на Долбояка, а тот ухмылялся, поводя плечами. «Хорош закусь, – сказал он, мерзко осклабясь и подмигивая мне. – Жаль только, что рыбам на корм пошел…» Тут лицо Стрекозова неожиданно исказилось. Он затрепетал, свиные глазки его забегали, челюсть отвалилась, и этот звероподобный детина плаксиво произнес: «Мама…»
Я повернулся. От банной палатки на Стрекозова медленно шел Иван Дудкин. Лицо его было бесстрастным, скорее задумчивым, взгляд, тем не менее, не отрывался от впавшего неожиданно в детство шурфовщика.
И вдруг Долбояк оживился, закивал головою, вскинул ружье – я в ужасе закрыл глаза. Раздался металлический звук, но это не было щелканьем курка. Я увидел, как Стрекозов переломил ружье и разрядил его. Затем он закрыл стволы, схватился за них руками, размахнулся и расщепил приклад о камень.
Иван прошел к обрыву, махнул рукой, и шурфовщик упал на колени, склонив голову к земле.
А лебедь тем временем был у самой воды. И тогда Иван разбежался и прыгнул с обрыва…
Геолог перевел дыхание, вздохнул и потянулся за сигаретой. Раскурив ее, он продолжал:
– Не может остаться в живых человек, если прыгнет с высоты ста метров, пусть даже и вода окажется под ним… Потом меня мучило даже не это. Я никак не мог забыть, как падал Дудкин в Бормотуй… Он разбежался и прыгнул. В миг парень исчез за обрывом, но тут оцепенение покинуло меня. Я выбежал на край и увидел, как мой новый рабочий, медленно, понимаете, м е д л е н н о опускается к водам Бормотуя.
Вспоминая эту потрясшую меня картину, я объяснял это тем, что в моем мозгу как бы застопорилось время, и падение Ивана предстало воображению подобием замедленной киносъемки. А что же мне еще оставалось делать? Рассудок всегда старается объяснить непонятное земными, естественными аналогами. И если сознанию заведомо известно, что люди не могут парить в воздухе, то сознание скорее усомнится в собственной нормальности, нежели отвергнет такую очевидную, проверенную опытом истину.
Конечно, в те минуты мне было не до абстрактных умствований. Партия моя была взбудоражена случившимся. Кто-то бессмысленно кричал и махал уже плывущему к лебедю Ивану, другие бежали к пологому берегу, куда должен был выгрести Дудкин, коллектор Зося подбежала к поднявшемуся уже на ноги Стрекозову и отвесила ему звонкую оплеуху, но шурфовщик бессмысленно таращился, испуганно озираясь, и на пощечину Зоей внимания не обратил.
Иван со спасенным лебедем благополучно выплыл на берег, и удивительным было то, что никому и в голову не пришло изумиться, поразмыслить над его фантастическим прыжком.
– А потом он исчез, – сказал Владимир Петрович.
– Лебедь? – спросил Чесноков.
Беглов поморщился.
– При чем здесь лебедь? Пропал Иван Дудкин… Честно признаться, сильно грешил я тогда на Стрекозова: не подстерег ли он парня. Но у Долбояка было «железное алиби», и мы решили: ушел Дудкин в родную деревню, поработал у нас две недели и ушел…
– Две недели, говорите? – спросил помполит. – Забавно… Сегодня ровно столько же с того времени, как Феликс пришел ко мне в каюту на острове Диксон.
– Вася Амстердам проработал в лаборатории Мухачева такое же время, – заметил Владимир Петрович. – Видимо, это у него цикл определенный, двухнедельный…
– Это какой еще Мухачев? У меня есть приятель в Москве с такой фамилией. Художник…
– Это другой, – сказал Беглов. – Мы учились с ним в горном. А сейчас он заведует лабораторией в одном из московских НИИ, и это уже другая история…
