Текст книги "Вечный Жид"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)
В буквальном смысле слова на них рухнул потолок.
Прыгнув в центр восьмиконечной звезды Соломона, Мартин Лютер проломил крупным мускулистым телом тонкие переплетения, удерживающие стекло и, с грохотом пролетев несколько метров, обрушился на стол заседаний.
Заговорщики из фальшивых э с п э, позаботившиеся о всевозможных барьерах для опасности, не ждали, не полагали, что придет она с неба.
Едва обломки рамочных перекрытий и осколки стекла осыпали головы и плечи собравшихся на тайную встречу л о м е х у з о в, как Мартин Лютер уже в р е з а л очередью из к а л а ш н и к а в первую же перекосившуюся от предсмертного страха физиономию.
Отец Реформации повел стволом правее, чуть сместил корпус и, стараясь экономить патроны, сдерживая хватательное движение указательного пальца, прилипшего к спусковому крючку, в ы щ е л к н у л из обоймы тайных агентов в России еще одного, третьего, четвертого…
Но как бы ни скорострелен был к а л а ш н и к, как бы ни сработал на руку Лютеру фактор неожиданности и шока от обрушившегося потолка, как ни берег протестант три десятка патронов калибра пять-сорок пять, а в ы щ е л к н у т ь ими дюжину человек весьма проблематично.
Не сумел справиться с формулой «тридцать на двенадцать» и основатель лютеранства, непримиримый в борьбе с р ы н о ч н о й нравственностью виттенбергский священник.
Не добив компанию заговорщиков, фигур отнюдь, увы, не первостепенных, Мартин Лютер прервал стрекотанье смерти – патроны кончились в магазине.
«Когда я умер в первый раз, – подумал отец Мартин, отбрасывая пустой магазин и выхватив из нагрудного кармана бронежилета запасное хранилище для патронов, – движению моему угрожала величайшая опасность… Да, не вовремя тогда оставил я грешную Землю. Но разве бывает своевременной смерть?»
Искрой, стиснутым в мгновение воспоминанием мелькнули перед внутренним взором отца-протестанта и тягчайшие обвинения, и безграничное уважение, которые обрушились на Лютера.
Как писал позднее Грановский, отца Мартина упрекали прежде всего в непосредственности. Действительно, притязая на реформу католической религии, Лютер полагал ограничиться теоретической стороной дела. Очищение догмата для отца Мартина составляло главную, даже исключительную задачу.
Отец Мартин, увы, не понял, что подрывая фундамент великого строения католицизма, он основательно роет под стены средневекового государства.
«Я разорвал великое единство католической Европы», – запоздало покаялся отец Реформации.
Теперь он понимал, что не удовлетворил вполне тревожные ожидания современников. В конце Пятнадцатого и начале Шестнадцатого веков люди с поэтической восторженностью ждали лучшей участи для человечества. И вот появился Лютер…
«Это он, мессия и освободитель, его имя принесет нам осуществление надежд!»
Не получилось… Хотя деятельность его большинство сторонников расценило как реализующую на практике их ожидания.
«Я не хотел этого, но практика моя была лишь отрицательной, увы! – искренне винясь, вновь определил Лютер. – Ценою большой крови я разорвал Европу на две половины, посеял в ней семена раздора… И на этом успокоился! Кто б мог предположить, что мой лихой п о с т у п о к в Виттенберге будет иметь столь глобальные последствия. Если бы знать заранее о результатах реформы… Я бы отрекся от нее!»
Автомат был снаряжен, и священник крутнулся на столе, скрипя осколками, высматривая сверху недобитых им заговорщиков.
Охрана, не разобравшись в неясном шуме, доносившемся из конференц-зала, еще не успела поднять тревогу. Мартин Лютер стрелял через глушитель, навинченный на ствол к а л а ш н и к а, и потому скандала еще не возникло.
Лютер вспомнил Екатерину Бора, на которой он, считавшийся беглым монахом, женился в 1525 году, подтвердив сим л и ч н ы й разрыв с римской верой: его Кэт тоже являлась бывшей монахиней.
«Минус и минус порождают плюс», – ухмыльнулся Лютер и испробовал новый магазин на хозяине частной фирмы «Голд хаммер», которая на деле представляла собой филиал ближневосточной разведки.
Ворвавшийся, наконец, вооруженный охранник с ужасом увидел апокалиптическую сцену массового убийства, не растерялся, тем не менее, и выпалил из револьвера в спину отца-протестанта.
Крупнокалиберная пуля сильно толкнула Лютера, он сбился с ритма и только прострелил ухо некоему Ванденгеймеру, представителю и эксперту ФАК – Фонда активных капиталистов, созданного и негласно управляемого ЦРУ.
Бронежилет выдержал удар, но Мартин Лютер был обречен. Разумеется, реформатор и не рассчитывал на успешный отход, даже не планировал счастливый конец в сугубо л и ч н о й для него выходке, если хотите.
Самодеятельность, конечно, нарушение дисциплины, партизанщина, одним словом.
Но управлять отцом Реформации никто бы не сумел, и логика п о с т у п к а Лютера не гагаринская, а его собственная логика.
«Строгий папа Лев Десятый, либерал и меценат, утверждал, что стоит за реформы в церкви, и намекал будто простит меня за столь смелое отпадение от Рима, – помыслил, прицеливаясь, Мартин Лютер. – А ведь десятки веков было известно: Roma Locuta, causa finita! Рим сказал, дело закрыто…»
Один из оставшихся в живых заговорщиков выстрелил в отца Реформации снизу. Пуля, которой бронежилет был не по зубам, прошла под его краем и ударила в незащищенное тело священника.
«Как того парня в Вильнюсе», – успел соорудить так и не понятую им самим фразу Мартин Лютер.
И умер.
IVДо сих пор никто из них не видел тех, кто упорно мешал им приблизиться под землею к стенам Кремля.
Они подбирались к нему достаточно близко, до Театральной площади, например, до Софийской набережной, даже до Ленинской Библиотеки, откуда рукой было подать до Боровицких ворот, но дальше не перло, как говорится, и хоть бы хрен по деревне.
То выстрел из отечественного фауст-патрона, то шквальный огонь из автоматов, то внезапно открывающиеся люки под ногами, куда лишь чудом не свалились однажды Станислав Гагарин с Верой и не з а г р е м е л и Конфуций с Магометом. Были заминированные переходы, ловушки типа запирающихся гидравлическими заслонками с двух сторон туннелей, металлические решетки под электрическим напряжением, неожиданные обвалы, несущиеся по рельсам локомотивы без машинистов и другие разнообразные ф о к у с ы, преследующие единственную цель – убийство.
Упорство, с которым их не хотели подпустить к намеченным для взрыва 23 февраля помещениям, свидетельствовало о том, что сведения о фугасе, закладываемом в районе могилы Неизвестного солдата, не являются дезинформацией.
– Это как посмотреть, понимаешь, – сказал Иосиф Виссарионович, когда обговаривали последние детали предстоящего ухода под землю с помощью музейщика-комсомольца. – С одной стороны, конечно, да… А вот с другой, понимаешь… Всякое может быть.
Незадолго до этого они остались вдвоем, Станислав Гагарин и вождь. Последний сказал:
– Роман «Вторжение» прочитал… Первый том получился удачным. Второй, понимаешь, с нетерпением жду. Тогда и отправлю в Иной Мир. Пусть роман за мой счет, понимаешь, на том свете выпустят… Полезная книга!
– Вы так считаете? – стараясь не выдать внутреннего волнения, с нарочитой скромностью спросил писатель.
– Конечно, я не литературный, понимаешь, критик… Но как политик скажу – нужная, понимаешь, вещь. И захватывающее воображение, в хорошем смысле слова, ч т и в о. На мой читательский взгляд вы придумали ряд приемов, которых не было в мировой, понимаешь, литературе. И в русской, естественно, тоже. Один лишь недостаток – много пропущено грамматических ошибок.
– Знаю, товарищ Сталин, – повинился издатель. – Каюсь: по собственному недосмотру. Галина Васильевна, главный редактор, передоверилась заместителю, который читал верстку. И, разумеется, спешка. Ведь роман «Вторжение» был набран в двух изданиях еще в девяносто первом году. И уничтожен в верстке…
– Федотовой вина? – сощурился товарищ Сталин. – Сколько зла свершило сие существо, понимаешь… А если бы ей безграничную власть?!
– Туши свет, – вздохнул Станислав Гагарин, в который раз – уже привычно! – кляня себя за то, что сам наделил Федотову хотя и чутошной, но властью.
Диме Королеву, виновнику пропущенных ошибок, шеф уже рассказал, как вождь ошибки эти неминуемо заметил.
– Многократно стыжусь, Станислав Семенович, – снова, смущаясь, разводил руками Королев, – и никакого прощения мне нет. Но искуплю: дайте только время…
– Искупишь, говоришь? – встрепенулся сочинитель. – А как насчет опасной операции? С нами пойдешь? Тогда и с товарищем Сталиным познакомлю…
– Почту за честь рисковать рядом с вождем! – бойко отрапортовал Дима. Затем вроде бы искренне добавил: – И с вами л и ч н о, Станислав Семенович…
– А стрелять умеешь?
– Ефрейтор запаса к вашим услугам! – воскликнул молодой заместитель генерального директора. – Готов немедленно…
– Немедленно не надо. Но морально собирайся… Я тебя извещу.
Так в боевую группу пророков попал двадцатичетырехлетний соратник Станислава Гагарина. Талантливый, что называется п и с у ч и й журналист, Дима Королев работал в Товариществе как будто бы по убеждению. За год до августа 1991 года, когда наметилась тенденция к у д и р а л о в к е из коммунистической партии, Дима вступил в нее и остался стойким вроде партийцем.
Идею включить Дмитрия в группу поддержали все.
– Мы потеряли двух товарищей, – сказал принц Гаутама. – Конечно, ваш соратник, Папа Стив, не заменит их… Но участие в операции будет полезным в первую очередь для Королева. А мы за ним присмотрим…
– Имеем ли право привлекать землянина? – усомнился Агасфер. – Что скажут в Совете Зодчих Мира? Впрочем, я столько статей Галактического Кодекса нарушил…
– Здравствуйте – я ваша тетя! – воскликнул Станислав Гагарин. – А то, что я, самый что ни на есть землянин, мудохаюсь по крысиным переходам, рискуя получить пулю в лобешник, – это как? Чем Дима Королев хуже меня?
– Согласен, – поднял руку и улыбнулся Фарст Кибел. – Вам бы, Станислав Семенович, в нашем Совете заседать…
– Выбирайте – и засяду, – дерзко проговорил сочинитель, успокоившись. – Все обещаете, обещаете, Василий Иванович…
Кстати о птичках. Запретите, партайгеноссе Агасфер, спускаться Вере в подземелье. У меня сердце обливается кровью, когда вижу ее в туннеле. Не женское дело! Пусть на поверхности, на связи посидит, если уж никак без нее в операции не обойтись.
– Хорошо, – просто сказал Вечный Жид, внимательно посмотрев на писателя.
Когда Диму Королева представили вождю, Иосиф Виссарионович сказал:
– Слыхал о тебе, сынок, слыхал… Как же это ты столько ошибок в романе «Вторжение» пропустил? И каких ошибок, понимаешь! На странице сто двадцатой первого тома исказил, понимаешь, товарища Сталина слова. Я говорю о к р о в н о й причастности к нации, имея в виду р у с с к у ю, понимаешь, а у тебя, Королев, получилось к р о в а в а я причастность… Это же совсем наоборот!
На странице сто тридцать первой читаю: «возьмут из яйца…» Какого, понимаешь, яйца? Ничего не понял. Потом только сообразил, что твой шеф написал: «возьмут за яйца…» Разницу чувствуешь, сынок?
– Чувствую, товарищ Сталин! – лихо проорал Дима Королев. – Большая разница, товарищ Сталин!
– Хорошо чувствуешь… Только не кричи так громко. Товарищу Сталину уже сто тринадцать лет, но это не означает, понимаешь, что товарищ Сталин плохо слышит… Учись быть собранным, сынок. Со штурмана Гагарина бери пример, добрый у тебя наставник, понимаешь.
Папа Стив пожалел Диму, не стал рассказывать, как Галина Попова случайно засекла в Диминой вёрстке: в главе о муравьях слова писателя «тактильные сяжки» Королев переправил на «тактичные ляжки». Полный, как говорится, отпад и обрезание б о р х е с а.
На том проблему и похерили. Правда, председатель и главный редактор успели в верстке второго тома извинение перед читателями включить. Так, мол, и так, прости нас, родимый ты наш соотечественник. Товарищ Сталин сие сделать посоветовал. Хотел председатель и фамилию виновника здесь поместить, но Иосиф Виссарионович сказал:
– При мне за такие ошибки на Колыму отправляли, особенно, если в м о е м, понимаешь, тексте подобное случалось… Простим Королеву первую, понимаешь, оплошность. Второй, надеюсь, не будет.
Но вставку сделали уже после первой экспедиции Королева под землю. Она едва не оказалась для него роковой.
В Исторический музей, находившийся на ремонте, они проникли без проблем – под видом строительных рабочих.
Комсомолец-мэнээс встретил шестерых бойцов в условленное время и без проволочек спустил на нижний уровень здания, имевшего внушительные подвалы. В них хранились горы бесценных экспонатов, которым не находилось места в выставочных залах.
За неприметной дверью, прикрытой туркменским ковром – «из подарков товарищу Сталину к семидесятилетию» – заметил музейщик, покосившись на вождя, – находилось округлое помещение с металлической крышкой на некотором возвышении, размерами метр на полтора.
– Отсюда и пойдете, товарищи, – пояснил комсомолец. – Но возвратиться прежним ходом уже нельзя. По плану, который я вам дал, выход в здании Зоологического музея. Есть варианты, но о них в следующий раз.
– Спасибо, сынок, – поблагодарил молодого музейщика Иосиф Виссарионович. – Как-нибудь в вариантах, понимаешь, разберемся… Калитку ты нам, надеюсь, откроешь?
– Конечно, – сказал молодой научный сотрудник. – Без проблем…
Он подошел к стене, на которой висела африканская маска из черного дерева – «Тоже из подарков?» – подумал Станислав Гагарин – аккуратно снял ее и поставил на пол. За маской обнаружилось нечто вроде вмурованного сейфа с диском для набора шифра.
Прикрыв собою диск, комсомолец быстрыми движениями набрал код, и дверца сейфа с легким звоном отворилась.
В сейфе не было ничего, кроме небольшого рубильника. И когда м э н э э с включил его, металлическая крышка возвышения начала бесшумно подниматься.
Вход в преисподнюю был открыт.
– Когда мы уйдем т у д а, – спросил сочинитель, – вы, значит, того…
– Закрою проход, – просто ответил музейщик.
– Тогда поторопимся, – заметил Магомет. – Промедление смерти подобно.
– Первыми идут Будда с Королевым, – распорядился вождь. – Затем Кун-фу с Папой Стивом. А товарищ Сталин с Магометом и Христом прикрывают остальных, понимаешь, от нападения с тыла. Впрочем, в подземной войне нет ни фронта, ни тыла, ни флангов. Это даже не война, а черт те что, понимаешь. Двинулись!
Но до того, как уйти в подземелье, Иосиф Виссарионович повернулся к комсомольцу-музейщику и протянул ему вчетверо сложенный листок.
– На память прими, сынок. Больше нечем тебя отблагодарить, понимаешь.
Младший научный сотрудник бережно принял бумажку и старомодно поклонился.
Писатель был уже внизу, когда крышка широкого люка закрылась за ними. Ему почему-то вспомнилось, как в Читинской армии РВСН, в дивизии на Дровяной, для него – впечатления были нужны к роману «Пожнешь бурю» – расстыковывали боеголовку стратегической ракеты, упрятанной в глубокую шахту.
Комдив с ним был, генерал Крышко, умница Алексей Леонтьевич. Потом Байконуром командовал… Где он сейчас?
Тогда зловеще сдвинулась тяжеленная плита, обнажилось грозное тело чудовищного оружия. Впечатляющее было зрелище, внушительное… А впервые писателю довелось ус петь ракету в шахте на Красноярщине, ту самую SS—18, котрой так боялись тогда американцы, с разделяющимися боевыми частями индивидуального наведения и з д е л и е. Его имел в виду маршал Толубко, когда упоминал в разговорах с писателем принцип «кривого ружья», того, что стреляет из-за угла, наносит удар со всех направлений.
«Вот именно – б о я л и с ь, – с горечью подумал Станислав Гагарин. – В прошедшем времени… Потому американский аппетит и разгорелся на эти ракеты, именно их похерили предатели-пришмандоны, агенты влияния Вашингтона во фридманозском высотном б у н г а л о на Смоленской площади и в филиале Пентагона, что рядом с кинотеатром «Художественный», на Новом Арбате. Нет больше ни гордости за Державу, ни паритета. Меченый сукин сын! Жаль – не отрезали ему яйца в альтернативном мире… А наследники чем лучше?»
Крышка закрылась. Назад хода не полагалось. Выйти из преисподней можно было только двигаясь вперед.
Они шли просторным, сносно освещенным коридором с покрашенными белилами стенами.
Станислав Гагарин замедлил шаги, поровнялся с идущим в арьергарде Отцом народов и вполголоса спросил:
– Что это за бумажку вы передали парню?
Войдя в роль летописца похождений товарища Сталина в Смутном Времени, партайгеноссе письме́нник резонно примысливал, что имеет право и на такие вопросы.
– Ничего особенного, понимаешь… Рекомендацию в партию от товарища Сталина, – ответил вождь.
VГоризонтальный эскалатор, эдакий движущийся тротуар, состоящий из стометровых гибких, будто резиновых полос, подвез их к сплошной металлической стене, она перекрывала путь ратникам, и здесь же обрывался эскалатор.
– Н-да, – озадаченно произнес принц Гаутама, – тут явная закавыка. Эскалатор нас доставил сюда вовсе не для того, чтобы ткнуть носом в подобную хренови́ну.
– Это не стена, ваше высочество, – вежливо заметил Дима Королев. – Видимо, гидравлическая дверь…
– Ты прав, сынок, – одобрительно усмехнулся товарищ Сталин. – И нам известно, где лежит от нее, понимаешь, отмычка. Пошарьте в кармане, Кун-фу.
Повинуясь просьбе Отца народов, молодой китаец сунул руку в карман рабочей спецовки и достал черную коробочку с кнопками, напомнившую сочинителю дистанционный переключатель к его домашнему телевизору марки «Tico».
Почтенный учитель Кун – так буквально звучало привычное уже имя родившегося две тысячи лет назад молодого китайца Кун-фу-цзы, изящным движением руки п о м а в а л дистанционником перед металлической дверью, и гигантская заслонка дрогнула, принялась уходить в сторону, вглубь подземной толщи.
– Вот это да! – восхищенно пробормотал Дима Королев.
За дверью открылся просторный ярко освещенный лампами дневного, понимаешь, света, зал, заполненный установками неясного непосвященному назначения.
Ни единой живой души в зале не было.
Ратникам-пророкам и Станиславу Гагарину за дни их скитаний в столичной преисподней не раз доводилось встречаться с непонятными простому смертному деталями сложного хозяйства Нижнего Города.
То они выходили на готовую к эксплуатации машинную станцию, не вырабатывающую п о к а электрического тока. То обнаруживали секретные склады с серьезными запасами разнообразного продовольствия.
Затем они километрами шли по железнодорожным рельсам, уложенным в бетонные плиты так, что по ним мог двигаться и тепловоз, и транспорт с электрической тягой, и колесные устройства любого мыслимого калибра.
Порой они проникали на улицы и переулки, укрывающие достаточно комфортабельное жилье, готовое разместить в себе значительную часть не подозревающих о н и ж н и х резервах москвичей.
Хозяйство сохранялось в идеальном порядке. Попасть сюда было непросто, не располагай боевая группа необходимыми секретными документами и практическими навыками умудренных опытом нестандартной деятельности людей.
Но помещений, подобных тому, что открылось, когда они проехали с полверсты под Манежной площадью на горизонтальном эскалаторе, видеть им еще не доводилось.
Только не было здесь ни единого ж и в о г о существа.
«Да, – подумал Станислав Гагарин, – лицом к лицу врага не увидать… Кто-то стреляет, устраивает нам крупные и поменьше пакости, иногда мы превращаем их в трупы, оставляем на съедение крысам, но ц е л ы м и к нам в руки призраки не попадают».
– Что это? – мысленно спросил он товарища Сталина, памятуя о том, что ему ведь роман о подземных приключениях писать, читатели спросят, куда занесла нелегкая партайгеноссе письме́нника и его соратников.
– Зал регенерации воздуха, понимаешь, – протелепатировал в ответ Иосиф Виссарионович. – Станция дыхания, так сказать. На случай, если наружная среда будет отравлена х и м и е й, понимаешь, или радиацией.
– Серьезное сооружение, – вклинился в мысленный разговор сочинителя и вождя пророк Магомет. – В хорошую т а н ь г у обошлось…
Они прошли половину зала, когда из-за некоего устройства, в котором Станислав Гагарин полагал видеть обыкновенный, хотя и архисовременный компрессор, возникла человеческая фигура.
Неизвестный метнулся в сторону и скрылся среди машинных рядов, заполняющих зал.
– Стой! – крикнул Магомет, передернув затвор автомата.
– Не стрелять, – спокойно предупредил товарищ Сталин. – Догоните его, парни.
Писатель видел, как стремительно рванулся вперед Просветленный, а напарник его, критик и литературовед замешкался, затем дернул было за Учителем, но запнулся и неловко упал, загремев о металлический пол автоматом.
Магомет и Христос взяли левее, а Конфуций бросился направо, чтобы отрезать неизвестному дорогу к обходному пути.
Вождь ускоренным шагом поспешил туда, где скрылся обитатель преисподней, и Станислав Гагарин последовал за Отцом народов, изготовив к стрельбе любимый им с т е ч к и н, в этот раз сочинитель был без автомата, надоело таскать железяку в пяток обременительных для партизанской беготни килограммов.
Беглеца они увидели, когда тот вынырнул у противоположного входа, который либо открывался синхронно с дверью, отворенной дистанционно Конфуцием, либо заслонку отодвинул сам неизвестный.
Слева загрохотала автоматная очередь. Горячий Магомет не выдержал и пугнул незнакомца, выпустив пули поверх его головы.
Последний хорошо был виден сочинителю, и Станислав Гагарин вскинул с т е ч к и н, чтобы выстрелить по ногам, но преследуемый ими человек – а вдруг это монстр л о м е х у з о в?! – отстраненно подумал писатель – резво упал и еще в падении юрко откатился в сторону, успев ответить тявкающей очередью из короткоствольного автомата, совсем игрушки, чуть больше гагаринского десантного пистолета.
Затем он метнулся на выход, и из стены вдруг поползла уже знакомая им огромная металлическая дверь, готовая стать непроницаемой переборкой.
– Останови, Конфуций! – во весь голос закричал товарищ Сталин.
Когда один за другим они протиснулись в полуметровую щель, на которой почтенный учитель Кун сумел остановить заслонку, сталинские ратники оказались в круглом подземном холле с мраморными колоннами по окружности и даже мозаичным сводом, на котором разыгрывалось некое трудовое действо: колхозницы жали серпами рожь, бравые парни управляли железными конями, из старомодных, демидовского покроя ковшей выливалась сталь и чумазые шахтеры держали на изготовку отбойные молотки.
«Ни дать, ни взять – станция метро послевоенных времен», – подумал Станислав Гагарин, не подозревая на сколько близок он к истине. Это и была пристройка к станции альтернативного метро, которую так никогда и не использовали за ненадобностью – с л у ч а й н ы й излишек минувшего полувека.
Между колоннами мелькнула тень.
– Остановись, несчастный! – воззвал громовым голосом Магомет. – Тебе ничего не будет дурного, парень!
Преследователи снова разделились, пытаясь не оставить жертве ни единого шанса.
Была у беглеца лишь одна возможность – нырнуть в боковой ход. К нему, после незнакомца, первым подбежал сочинитель со с т е ч к и н ы м наготове, и Станислав Гагарин мог бы пулей задержать неизвестного, но стрелять писатель, помня наказ товарищ Сталина, не стал.
Едва деревянная с железными прокладками дверь захлопнулась перед носом Папы Стива, последний услыхал глухой плеск и принялся дергать дверную ручку. Но замок защелкнулся, и дверь не поддавалась.
Станислав Гагарин примерился стволом пистолета к замку и открыл огонь.
Едва он перестал стрелять, мимо просунулся Дима Королев, рванул на себя изуродованную дверь, она отворилась, и литературный критик молодым лосем п р о б у р о в и л мимо озадаченного прытью собственного зама генерального директора.
– Осторожно! – крикнул вслед литературоведу принц Гаутама, достойнейший Шакья Муни.
На днях писатель заговорил с Бдящим Сиддхартхой о рьяных попытках экуменистов разрушить православие, нивелировать его среди других христианских конфессий.
– Вы не одиноки, русские, – живо отозвался на слова сочинителя Просветленный. – Подобные трюки проделывают недобросовестные дельцы, превращающие религию в безнравственный рынок, и с последователями моего учения. Чего стоит, например, деятельность так называемого Всемирного братства буддистов.
Все эти всемирные советы церквей, лютеранские всемирные федерации, баптистские альянсы всех мастей, кришнаиты, братья-иеговиты, менониты, иезуиты, якобы христовы каменщики и иные штукатуры, многочисленные лукавые физдоболты несут русскому народу одно лишь зло.
Национальные силы России просто обязаны всемерно противиться религиозному плюрализму. Русская культура возникла и выросла на православной почве. Допущение сектантского беспредела равносильно национальному самоубийству.
– Мне интуитивно представлялось опасным для народного духа подобное обилие хлынувших в Россию проповедников, – заметил Станислав Гагарин. – И при этом полная безмятежность, равнодушие к грядущему смертельному разложению паствы со стороны православного начальства. Про государственных чиновников я не говорю – они антинациональны, компрадоры и коллаборационисты чистой, как говорится, воды. Но иерархи Русской православной церкви! Почему молчат они?
– Выкресты. Окромя, как говорится, Иоанна Ладожского, истинного патриота России, в руководстве Русской церкви почти нет русских. Трагический парадокс! – односложно пояснил Будда. – Чего вы от них ждете… Как можно избирать на роль с т а р ш о́ г о в р у с с к о й церкви кандидата, у которого изначально н е р у с с к а я фамилия? Он и ведет себя соответственно. Русский народ, судьба его, духовность, наконец, нравственность, тысячелетняя национальная культура такому л ж е п а с т ы р ю, говоря на современном а р г о, до фени.
После этого разговора принц Гаутама стал понятнее, ближе русскому писателю.
В личности Будды было достаточно загадочного, несоответствующего образу мышления, или – как стало модным говорить ныне – менталитету Станислава Гагарина, хотя путешествуя по Индии и общаясь с последователями Просветленного, Папа Стив не раз и не два слышал от них, что будто он, судя по высказываемым сочинителем убеждениям, является буддистом.
Писатель знал, что с первой проповеди, произнесенной Бдящим в Оленьем парке Варанаси, где посчастливилось побывать и Станиславу Гагарину, принц Гаутама никогда не требовал, чтобы ученики признавали даже факт существования Будды. Можно не верить в Будду, надо следовать Учению.
И, более того, в медитациях буддистских монахов содержится обязательное условие – необходимо с о м н е в а т ь с я в самом существовании Будды. Каково?!
– Мне известно, что любые другие религии требуют веры в непререкаемый постулат, – заметил Станислав Гагарин в тогдашнем разговоре с Шакья Муни. – Если, допустим, я христианин, то не имею права сомневаться в том, что одна из ипостасей Бога воплотилась в брате нашем Иисусе. Как мусульманин, я обязан верить: нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его. Но буддисты, сомневающиеся в существовании Будды… Сие не укладывается в моем сознании.
– Вы европеец, Папа Стив, – улыбнулся принц Гаутама, – как бы вы там ни пытались встать над учениями тех, кого Вечный Жид пригласил помочь России. Потому вам ближе и понятнее Христос, нежели я, или ушедший от нас, увы, Заратустра, или почтенный учитель Кун. Вы помните имя родительницы моей?
– Конечно, – ответил сочинитель. – Ее звали Майя…
– Ее имя переводится на русский язык как и л л ю з и я. Улавливаете подтекст, партайгеноссе письме́нник?
– Улавливаю… Почему бы не усомниться в существовании того, кто рожден Иллюзией? Но как быть с легендой о белом слоне с шестью золотыми бивнями и вашими, принц Гаутама, восемьюдесятью четырьмя тысячами жен? Кажется, столько их у вас было, простите за нескромный вопрос…
– Именно восемьдесят четыре тысячи, Папа Стив! – рассмеялся Просветленный. – Ни больше и не меньше… Легенда, она и в Африке легенда. Но и моя родина по части легенд вряд ли кому уступит.
Помните лишь об одном, собрат мой и соратник: подобно тому как воды океана имеют лишь один вкус – вкус соленый, так и Учение мое имеет лишь один вкус – вкус спасения.
«Вкус спасения!» – подумал Станислав Гагарин, устремляясь вслед за принцем Гаутама, который, не отставая от Димы Королева ни на шаг, оказался за расстрелянной сочинителем дверью.
За нею не было никого.
Вниз сбегало семь ступенек, уходивших в темную, матово поблескивающую в тусклом свете цепочкой уходящих в бесконечность фонарей жидкость.
Незнакомца нигде не было видно.
– Он по воде ушел! – рванулся Дима Королев. – Здесь не глубоко… Я – мигом!
– Осторожнее! – крикнул товарищ Сталин.
Литературовед находился уже на последней ступени и с готовностью поднял ногу, намереваясь то ли пойти по залитому жидкостью коридору вброд, то ли броситься в среду, которая казалась сочинителю неестественно тяжелой и, как он потом уверял себя, полагаясь на собственную прозорливость, з л о в е щ е й.
Впрочем, в здешней преисподней все без исключения выглядело з л о в е щ и м.
Принц Сиддхартха Гаутама сумел перехватить Диму Королева едва ли не в его броске, который уже свершался нимало не раздумывающим парнем.
Высокий, но щуплый критик весил немного, и Шакья Муни, прекрасный спортсмен, хорошо развитый атлет сумел перехватить Диму Королева.
Резко крутнувшись на последней ступеньке, Будда сумел отбросить критика на руки подоспевших Кун-фу-цзы и Магомета, но потерял равновесие и плашмя упал в маслянистую жидкость.
Послышался глухой плеск, который уже слышал недавно Станислав Гагарин.
Жидкость безо всяких брызг мгновенно раздалась и приняла в себя тело молодого непальца.
Просветленный исчез.
Леденящий ужас пронзил Станислава Гагарина.
Не успевший испугаться Дима Королев бессмысленно таращился, переводя взгляд с того места, где над телом принца сомкнулась загадочная жидкость, на посуровевшие лица Магомета и товарища Сталина, побледневшего в скорби Иисуса и незвучно шевелящего губами почтенного учителя Куна.
«Существуем ли мы в этом мире? – с тоской подумал Станислав Гагарин. – И если существуем, то какой подчинены к а р м е? Перестанут ли мои действия когда-нибудь отбрасывать тени? Выход лишь в том, чтоб не было теней… Наш товарищ перешел в Мир Иной, достиг состояния, которое существует за пределами понимания моего…
Блаженный Августин говорил, что когда мы спасены, нет необходимости размышлять о добре и зле. Мы обязаны творить благо, не задумываясь над этим».
Уходящая вдаль цепочка фонарей принялась вдруг разгораться, и в глубине туннеля возникла белая человеческая фигура.
