Текст книги "Вечный Жид"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)
«Может быть, именно сегодня произойдет н е ч т о», – подумал сочинитель и записал фразу в дневник, куда он заносил события первой половины дня.
С утра он неплохо поработал над романом, закончил очередную главу, прогулялся по Власихе, посмотрел в гараже на сиротливо замерший автомобиль: Дима Бикеев должен был сегодня работать на тяжелом з и л е. Но Станислав Гагарин уже знал, что намеченные перевозки, видимо, сорваны разфиздяйством водителя Ситникова, а вот сумел ли Бабченко, оставшийся за Дурандина, справиться с новой ситуацией и найти варианты – этого председатель Товарищества не ведал.
И в нынешний четверг, когда дело явно шло к государственному перевороту, а на шее писателя висела необходимость хоть как-то продвинуть роман, не хотелось ему вникать в существо возникших передряг.
И потому велел Вере Васильевне сообщить Диме, будто он уехал уже в город, пусть, дескать, выпутываются собственными силами.
Предстояла серьезная встреча с Агасфером, и Станислав Гагарин желал сохранить ясными ум и душу, не затуманиваться житейскими проблемами, они возникали в фирме ежечасно, и тогда все бросались за разрешением их к шефу.
То ли он приучил подчиненных к такому порядку, то ли набрал бестолковых помощников, в любом случае состояние духа сочинителя было архихреновым, потому он и положил себе на четверг: не дергаться. А вечером Татьяна Павлова расскажет ему про возникший расклад.
Сказано – сделано.
После завтрака он закончил главу с Конфуцием, прочитал Вере эффектную, как представлялось автору, концовку и пошел провожать супругу на автобус – собралась в Одинцово.
Затем, прогуливаясь, заглянул в гараж, отметил, что на спидометре двенадцать тысяч пятьсот пятьдесят восемь километров, оглядел кипы рукописей, которые предстояло еще разобрать, и двинулся к гастроному – навестить Тамерлана.
Оказалось, что земляк его нынче в отгуле. Что делать, прихватил батон за четвертной – ровно в сто раз дороже Догайдаровского хлеба! – на почту заходить не стал, торопился к письменному столу, чтоб успеть до прихода Фарста Кибела написать хоть пару страничек.
Этого сделать не удалось.
По радио кипели страсти. Съездом руководил вовсе не Хасбулатов, и по некоторым репликам Станислав Гагарин понял: в Кремле случилось н е ч т о.
На все лады упоминали о некоем обращении президента, суть его предстояло еще выяснить нашему герою, а пока говорилось о необходимости выслушать министра безопасности и милицейского начальника, а также Грачева, который, дескать, в госпитале лежит.
Что там со здоровяком-десантником приключилось – неизвестно, но вскоре министр обороны в зале появился и коротко, по-армейски, выступил вслед за Баранниковым и Ериным.
Все трое заверяли съезд в лояльности, верности Конституции и закону, а Хасбулатов вновь заруководил съездом, не забывая повторять, что глава государства нанес ему смертельное оскорбление.
Пока Станислав Гагарин пытался сообразить, что же н а к о л б а с и л неуправляемый д у ш к а популист, видать, п е р е л о ж и л накануне лишку, не подозревая о затеянном против него настоящем заговоре, время подошло к перерыву, тогда и показали вновь в двух эфирах сразу – по радио и на ТВ – злополучный с п и ч, обращенный к народу.
Накануне весьма метко и к месту охарактеризовал Хасбулатов обратную связь президента с обществом, когда зачитал информацию главе государства от советника имярек:
«Разгоняйте съезд, Борис Николаевич! По нашим расчетам вас поддерживают девяносто процентов населения…»
Обращение президента, повторяемое в эфире, они слушали уже втроем: Вечный Жид пришел в дом писателя вместе с Магометом.
– Обсудим последние события по отношению к объекту, – сказал Агасфер. – Позднее придет еще один наш соратник.
– Я его знаю? – спросил Станислав Гагарин.
– Как будто бы, – улыбнулся Вечный Жид.
Пока депутаты Седьмого Съезда народных депутатов расходились для перекусона, Агасфер распластал принесенный хозяином свежий батон и принялся аппетитно намазывать куски белого хлеба сливочным маслом. От наваристых щей Фарст Кибел и Магомет отказались.
Последний застенчиво сообщил, что совсем недавно лакомился люля-кебабом, но бутерброд, сооруженный партайгеноссе Агасфером, схарчит за милую душу.
Заседали, как водится, на кухне.
– Не записать ли мне десятое декабря девяносто второго года как некий термидор или брюмер? – спросил у Вечного Жида Станислав Гагарин. – Какую аналогию выхватить из истории? Якобинский переворот или разгон Учредительного собрания?
– Вы ведь знаете, партайгеноссе письменник, – история не повторяется однозначно, – уклончиво и с долею укоризны промолвил Агасфер. – Потерпите… Сегодня вы сами делаете историю. Уже спасли Москву и вскоре спасете Россию.
– Честно говоря, мне кажется, что президент напрасно положился на всенародный опрос, – заметил Магомет. – Неоправданно рискует, ставит на карту все. В политике так нельзя…
– Ладно, – прихлебнув из чашки с чаем, решительно сказал Станислав Гагарин, – пусть с президентом разбирается Съезд народных депутатов. Как я понимаю, наша задача – спасти всенародно – тьфу! – избранного главу государства от наемного убийцы. Вернее, не его, а Россию, против народа которой используют сей акт, развяжут массовый террор, организуют избиение патриотов. Поэтому volens-nolens, а я готов жизнь положить за президента, хотя и не выбирал его, более двадцати лет зная, чего он стоит.
– Дело обстоит почти так, как вы сказали, увы, – вздохнул Вечный Жид. – Нам в решении задачи помогут другие товарищи, один из них подойдет с минуты на минуту. Кое-что о готовящейся операции мы знаем, остальное станет известным в ближайшее время.
Но вот убийца, к сожалению, не наемный, с этими как всегда проще. Убийца из категории идейных. Его готовят д у х о в н о. Пока это все, что нам удалось узнать.
– Такие люди надежней, если нет опасности в том, что их переубедят, – сказал Магомет. – Я с удовольствием помогу русским братьям, тем более, что от хаоса, беспредела в России пострадают и миллионы м у с л и м о в, моих последователей и учеников.
Защищая Россию, я помогаю соратникам по вере, и Аллах поможет мне, когда я, основатель религии меча, вновь возьму в руки оружие во имя благого дела.
– Я ни мгновения не сомневался в вас, Магомет, – с улыбкой тронул пророка за плечо Агасфер. – Вам мы и поручим боевое обеспечение нашей группы, военное руководство операцией. Скоро участники соберутся вместе, и тогда…
– Что будет поручено мне? – спросил писатель.
– Занимайтесь главным делом вашей жизни – сочинительством, – мягко, но тоном, не допускающим возражений, сказал Вечный Жид. – Конечно, вы будете рядом с Нами, может быть, придется и пострелять, тут вы большой мастер. Не только книжного маркетинга, как писала о вас «Независимая газета», к слову сказать. Опишите развернувшиеся события, расскажите о тех, кого я Машиной Времени вызвал из небытия, из Другого Мира, где они, давно умершие на Земле, продолжают реально, правда, в ином измерении, существовать.
– Ну хоть какую-то оперативную роль, помимо ипостаси летописца! – взмолился Станислав Гагарин.
– Будет, будет вам роль! – засмеялся Агасфер. – Отправлю в логово врага, на разведку, может быть посмотрите и на и с п о л н и т е л я и доложите остальным. Я жду прибытия руководителя группы. Он сейчас в соседней Галактике, отбыл с миротворческой миссией. Но скоро появится на Земле.
Небольшой сюрприз для вас, между прочим.
– И в других галактиках возникают конфликты? – спросил хозяин.
Агасфер и Магомет переглянулись и заулыбались оба, как бы извиняя з е м н у ю наивность литератора.
– Конструкторы Зла и их агенты-ломехузы, о которых говорил вам товарищ Сталин и с которыми вы дрались уже не на жизнь, а на смерть, действуют повсюду, – откровенно сообщил Вечный Жид. – И Земля ваша вовсе не исключение. Третья планета Солнечной системы – лишь один из участков общего фронта, который постоянно держим мы, Зодчие Мира.
– А я с товарищами только добровольные помощники тех, кто вечно борется во имя Добра, – скромно заметил Магомет.
В холле зазвонил звонок.
– Вот и еще один помощник, – сказал Агасфер. – Вы уж извините, Станислав Семенович… Не спросясь хозяина, назначаю здесь встречу.
– Ничего особенного, успокойтесь, – произнес писатель и пошел открывать дверь.
Впустив нового гостя в прихожую Станислав Гагарин сразу узнал его, хотя тогда, в Иерусалиме, он был одет соответственно эпохе.
И пусть укоротил бородку, подрезал волосы и сменил темную до пят хламиду на китайский пуховик и варенки с кроссовками из Рима, голова была непокрытой, как и в те далекие времена…
В прихожей гагаринской квартиры стоял, приветливо улыбаясь и протягивая хозяину руку, Иисус Христос.
ВОЗВРАЩЕНИЕ СТАЛИНА, ИЛИ ВЕРТОЛЕТ ДЛЯ МАРТИНА ЛЮТЕРА
Звено пятое
IУже в последнем часу десятого декабря 1992 года позвонил Владимир Федорович Топорков, народный депутат России.
Станислав Гагарин недавно встречался с ним, членом Союза писателей и первым секретарем Липецкого обкома партии, их еще раньше знакомил Валерий Поволяев, а Дима Королев, ездивший недавно в Липецк, привлек бывшего вожака коммунистов-липчан к сотрудничеству с Товариществом.
– Ну как, Владимир Федорович, – спросил сочинитель, – матроса Железняка не дождались сегодня?
Писатель шутил, но в шутке сей была великая толика сермяжной правды.
– Пока нет, – ответил Топорков. – И дух наш крепок. Сплотились и никого не боимся, ни дьявола, ни президента.
– Вы хоть службу безопасности какую-нито образовали?
– На закрытом заседании позаботились… Будем охранять себя сами.
Хотел Станислав Гагарин сказать депутату, чтоб предложил коллегам вообще не уходить из Кремля, там и спать до р а з м я г ч е н и я ситуации, но подумал: пусть сами соображают, у меня собственных проблем навалом и до фига.
День, в котором закипели кремлевские страсти, в Товариществе, его лишь на сутки оставил председатель, бездарно п р о с р а л и. Злополучного з и л а не получили, бумвинил из Дворца спорта не вывезли, просуетились, околачивая груши неприличным предметом.
Начался одиннадцатый день декабря, пора было ложиться в постель, завтра придется ехать в Москву подписывать договор на бумагу для текста романа «Вторжение», а Станислав Гагарин все сидел и сидел за письменным столом, размышляя над текущим моментом и продолжал одновременно писать сей злополучный роман, в котором задался целью раскрыть сущность Зла, надеясь хоть как-то потеснить Зло, широко разлитое и вокруг него, и по бескрайним просторам Матушки России.
Прекратил сочинитель работу только около двух часов ночи.
Пятница одиннадцатого декабря прошла как будто бы для дел Товарищества успешно. Станислав Гагарин выехал на м о с к в и ч е в половине девятого, подвез Дурандина и Татьяну Павлову в Одинцово, а супружницу Веру аж до станции метро «Добрынинская», где ждала его другая Вера – главный технолог, заместитель по производству.
Вдвоем они добрались до комнатки, добытой Воротниковым, где были два стола и телефон, связались с брокерами, решили не ждать их сюда, а ехать в отель «Измайлово», где в одном из номеров держал офис концерна «Сан» Виктор Павлович Губенко.
Со вторым – молодым парнем по фамилии Поленов – сочинитель был уже знаком по прежним сделкам, но лично брокера, которого Вера Георгиевна весьма хвалила, еще не видел.
С делами порешили быстро.
Станислав Гагарин подписал контракт на пятьдесят тонн бумаги, взяв ее по относительно недорогой цене и обеспечив печатание текста романа «Вторжение».
И личный контакт опять же… Дело не пустяковое… Писатель по книге «Третий апостол» мужикам подарил, небольшую декларативную речь произнес о задачах и целях Товарищества, о гибельном состоянии отечественной литературы и о тех усилиях, к которым он прибегает, дабы хоть как-то помочь и читателям, и коллегам, доедающим, как принято выражаться в народе, десятый хрен без соли…
Трудно судить: пронял ли письме́нник каменные сердца ж е л е з н ы х брокеров, но Станислав Гагарин никогда не сомневался в действенности собственного красноречия и всегда пускал его в ход, памятуя о том, что в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Договор подписали, руки друг другу пожали, условились о встрече у продавца в понедельник, сочинитель посадил в машину Веру и молодого брокера Михаила, чтобы подвезти последнего, и через центр помчался в Одинцово.
Перекусив и выпив чаю в конторе, которую он оборудовал на прежнем месте в спортивной школе ДОСААФ, Станислав Гагарин прикинул с финансовым директором, чем они заплатят за бумагу, узнал, что поступили х о р о ш и е деньги от подписчиков на «Русский сыщик» и Библиотеку «Русские Приключения», обрадовался этому весьма – не надо было клянчить б а б к и у компаньона Воротникова.
Клянчить что-либо вообще, одалживаться у кого-нито Станислав Гагарин терпеть не мог, болезненно относился к самой идее существования взаймы.
Тут вскоре подошла грузовая машина, ее заказали, чтобы отвезти беседы с Кагановичем в «Конверсию», последняя приобрела у Товарищества Станислава Гагарина стотысячный тираж книги, к которой сочинитель написал весьма концептуальное предисловие «Евангелие от Лазаря».
Сделка была сама по себе подходящей, только вот деньги получить с фирмы явилось почти неразрешимой проблемой, четвертую часть предоплаты – сущие пустяки для к о н в е р с а н т о в – так и не удалось пока выбить.
Книги загружать отправились все – сложилась традиция, шеф одним из первых, он любил сие бездумное, но такое приятное дело: таскать пачки с духовной пищей, изготовленной тобою со товарищи.
Увлеченный погрузкой, Станислав Гагарин поначалу и не заметил человека среднего роста в кавказской кепке, надвинутой на глаза. Тот брал сразу по четыре пачки и юрко шмыгал мимо сочинителя, когда им доводилось встретиться на лестнице или в коридоре.
Вообще-то им часто помогали привлеченные Дурандиным люди со стороны, дело привычное, но когда забивали в к у н г автомобиля последние у в я з к и книг, писатель улучил мгновенье, отвел Геннадия Ивановича в сторону и спросил:
– Что это за кавказца вы сюда сноровили?
Дурандин пожал плечами.
– По доброй воле таскает. Я его прежде не видел. Кажется, новый работник в д о с а а ф е.
Свежеиспеченный грузчик проследовал впустую мимо, направляясь на второй этаж, где высились штабеля откровений Кагановича.
До боли знакомый образ взорвал вдруг память сочинителя.
Станислав Гагарин догнал добровольного помощника на лестничной площадке.
– Минуточку, – сказал писатель, беря его под руку и настойчиво сворачивая вправо, – минуточку, товарищ… Мы с вами где-то встречались.
– Еще как, понимаешь, встречались, – ответил тот и мелко-мелко закашлял. – Рад вас увидеть снова, партайгеноссе письме́нник.
– Товарищ Сталин! – воскликнул сочинитель, невольно оглядываясь по сторонам. – Но Агасфер меня не предупредил…
«Как же, – подумал он, – намекал о сюрпризе… Теперь мы не пропадем! Пораньше бы вождю прилететь со звезд, когда путчисты-федотовцы торжествовали».
– Не мог, понимаешь, – отозвался Иосиф Виссарионович. – Вселенский конфликт улаживал в созвездии Гончих Псов. Такая наша доля, понимаешь, миротворческих сил. Одним словом, миссия доброй воли.
– Это хорошо, что вы теперь здесь, товарищ Сталин. Привычнее с вами. И надежнее.
– Родной и близкий Отец народов? – насмешливо сощурился Вождь. – Не творите кумира, Станислав Семенович. Но по-человечески я понимаю вас. Испытываю аналогичное чувство. Другими словами, соскучился, понимаешь.
Вождь полуобнял писателя, похлопал правой рукой по спине, отстранился, внимательно посмотрел в лицо.
– Не изменился, понимаешь… И даже вопреки логике помолодел, – сказал Иосиф Виссарионович. – Наверное, вам на пользу, понимаешь, подобные заварушки.
Закаляют характер…
– Не дай Бог! – отмахнулся Станислав Гагарин и почувствовал: за спиною стоит н е к т о.
– Со мною товарищ прибыл, – проговорил Сталин, пока сочинитель поворачивался к тому, кто возник за его спиной. – Из Китая товарищ. Помогать нам, понимаешь, будет.
Перед шефом Товарищества находился молодой человек, лет тридцати, наверное, не больше. Впрочем, возраст у китайцев определить сложно, мерки иные. Этот, впрочем, китайца напоминал лишь некоей у з и н к о й в глазных разрезах.
Одет незнакомец был в духе постперестроечной эпохи, походил на преуспевающего владельца к о м к а, комиссионного, то бишь, магазина из Хабаровска или Владивостока.
– «Сталин и Мао слушают нас?» – едва ли не пропел сочинитель. – Из самого Пекина?
– Почти, – добродушно осклабясь, отозвался китаец. – Вы не помните меня, товарищ Гагарин?
– Вроде припоминаю, – неуверенно произнес писатель.
– К Мао сей товарищ отношения не имеет, – назидательно поднял указательный палец вождь. – Хотя Мао к моему другу мысленно обращался постоянно и читал его, понимаешь, особенно на склоне лет.
Станислав Гагарин начинал догадываться, кто стоит перед ним.
– Чжун-ни? – спросил писатель. – Цю?
Китаец, радостно улыбаясь, закивал.
– Слава Богу, – добродушно проговорил Иосиф Виссарионович, – признали друг друга… Конфуций – ваш должник, Станислав Семенович. Давным-давно вы спасли ему жизнь, понимаешь. Теперь Кун-фу прибыл из Иного Мира, чтобы помочь России и вам лично.
– Будем работать вместе, – просто сказал Станислав Гагарин. – А за погрузку книг – спасибо.
– Не за что, – отозвался вождь. – Не мог отказать себе в удовольствии, понимаешь, носить книгу бесед с Лазарем. Честно говоря, после сорок девятого года, когда меня предали те, кого я направил на Ближний, понимаешь, Восток, Лазарю доверял с оглядкой. А на поверку оказалось, что Каганович, понимаешь, один из немногих, кто не изменил товарищу Сталину.
– Не изменил, – эхом отозвался автор статьи «Евангелие от Лазаря».
– Кончим новую заварушку, вы подпишите, понимаешь, эту книгу ему, – попросил Сталин. – В Ином Мире я передам Кагановичу. Пусть порадуется нарком путей.
«Покойникам давать автографы еще не доводилось», – с веселым озорством подумал Станислав Гагарин.
Вслух сочинитель сказал:
– Разумеется, подпишу.
IIГеометрически равные тени, отбрасываемые стройными рядами высоких пальм, идеально разграфили землю, на которой лежал он, пытаясь расслабиться до конца, раствориться в искусственном н е б ы т и е, ибо н е б ы т и е естественное означает смерть.
«А что есть с м е р т ь?» – вяло шевельнулись мысли.
Ни о чем думать не хотелось.
Да и нельзя было оставлять в сознании ничего суетного, мирского, житейского. Он и старался исключить любые желания, ибо давно понял, что желание – главный разрушитель Духовного и Человеческого.
Затерянность человека среди странных, враждебных ему миров он осознал, едва вырвался из мира безмятежности, в который погрузил его отец, в реальный мир людского бытия, где постиг ту, ставшую основополагающей для него, истину о том, что Бытие определяет Страдание.
«Живи я в Европе в Двадцатом веке от Рождения моего последователя из Капернаума и Назарета, меня назвали бы философом экзистенциалистом», – усмехнулся Гаутама.
То, что он первым проложил для человечества путь к философии существования, Шакья Муни не волновало. Какая разница! Может быть, коллегу Заратустру озарило несколько раньше. Хотя нет, он как будто старше Заратустры, родился раньше этого пророка, которому открыл истину добрый Ормузд.
«Существует, правда, легенда о том, что Заратустра проповедовал за пять тысяч лет до Троянской войны, – вспоминал бывший принц Сиддхартха. – Но разве мало мифов и легенд обо мне самом?»
Просветленный Гаутама подумал о том, что когда-нибудь, в Ином Существовании, он встретит Заратустру и уточнит, кто из них раньше появился на белый свет. Потом он открыл глаза и снова увидел стройные стволы высоких пальм.
«Параллельные линии не пересекаются, – вспомнил принц Сиддхартха. – Это по одному канону… А по другому – линии пересекаются, но в слишком отдаленной, не постигаемой человеческим сознанием точке пространства. Какому следовать правилу?»
Гаутама полагал, что четырех доводов в пользу б л а г о р о д н ы х истин достаточно, люди приняли тезисы Просветленного, уверовали в Мировой закон Дхарма.
«Надо идти, – подумал Просветленный, – меня ждут в Варанаси, а я задержался в Урувельском лесу, н е ч т о удерживает меня на берегу Нераджаны, невозмутимо плывущей в будущее, такой спокойной и ласковой реки, напоминающей безмятежное детство наивного принца Сиддхартхи…»
Порою он позволял приходить к себе л е г к и м воспоминаниям о том искусственном мире блаженства и счастья, который создал для него властелин Магадхи, раджа Шуддходан. Воспоминания были невесомыми, призрачными, как бы и не воспоминаниями даже, а просто так, нежными перистыми облаками, таковыми хотел их осознавать Гаутама, не желающий обременять себя прошлым в процессе с а н с а р а – перерождений, ведущих к просветлению.
Как мираж возникали нежно-голубые пруды, в которых росли белые лотосы, водяные розы и лилии. Среди прудов бродил, не постигший еще смысла порочного мира, наполненного страданием, неведующий о существовании Зла принц Сиддхартха, наряженный в благоуханные одежды из тончайших тканей.
Его берегли от зноя или прохлады вереницы слуг, окружали певицы и музыканты. И жил Гаутама в трех дворцах. Один предназначался для зимнего бытия, другой был летней резиденцией, а в третьем принц пребывал в те четыре печальных месяца, когда начинались беспрерывные дожди.
«Да, – усмехнулся Просветленный, уже стоящий на ногах и готовый к походу на Варанаси, – в юности квартирный вопрос меня не беспокоил, да и прописки не требовалось никакой…»
Мелькнуло мимолетно еще одно видение – образ красавицы Яшодхары, на которой женил его во время о́но отец. Мелькнуло и исчезло, ибо Шакья Муни увидел Шарипутру и Маудглаяну. Его ученики направлялись к Просветленному, намереваясь сопровождать его в многодневном пути.
Прежде они веровали в недоступность познания мира, но услышав от Гаутамы о том, что с т р а д а н и е и освобождение от него, иным словом – дхарма, есть субъективное состояние человека, психофизический элемент его деятельности, Маудглаяна и Шарипутра прониклись доверием к Учителю.
«Агностики, мать бы вашу так и эдак, фомы неверующие, – ласково выругался про себя Шакья Муни, с нежностью глядя на подходивших учеников. – Ведь это же так просто! В м е т а м п с и х о з надо верить, в переселение Душ, перевоплощение живых существ. Сегодня ты человек, а завтра обезьяна, а до того ты был свиньею или тигром… Котяры вы сиамские!
Понять иллюзорность тех ценностей, которыми дорожит обыватель, будь он крестьянин или рабочий, могущественный раджа или обожравшийся долларами бизнесмен – вот что!
Спасение в нравственной жизни и в господстве над чувствами и страстями, в любви ко всему живому, следовании разумному началу…»
– Как в дом с плохой крышей просачивается дождь, – проговорил Гаутама, – так в плохо развитый ум просачивается вожделение.
– Легко увидеть грехи других, собственные же грехи увидеть трудно, – с готовностью подхватил мысль Будды ученик Шарипутра. – Ибо чужие грехи люди рассеивают напоказ, как шелуху, свои же, напротив, скрывают, как искуссный шулер несчастливую кость. Мы готовы, Просветленный!
Маудглаяна промолчал.
Он тоже приготовил цитату из «Джамманады», цитату космогонического толка, связанную с происхождением Вселенной, только произнести её не решался. Маудглаяна знал, что когда Будду спрашивали о происхождении мира и его создателя, то Учитель отвечал благородным молчанием.
Ученикам же принц Гаутама твердил: никто не видел, как Бог творит мир. А если он все-таки создал Вселенную, то вовсе не всесилен! Или преисполнен зла, ибо позволил человеку жить среди страданий.
– И потому наша задача в том, чтобы исправить мир, – говорил Шакья Муни, – помочь людям. Конкретика должна быть в нашей работе, парни, конкретика! А разговоры о том, как и за сколько дней или там пятилеток Бог обустраивал звездное пространство, создавая на Земле свободную экономическую зону – пустой треп, достойный разве что болтливых демократов-популистов.
И затем он произносил знаменитые слова, которые сейчас приготовил и не стал повторять Маудглаяна.
– Человек, в теле которого застряла стрела, – втолковывал Гаутама, – должен стараться извлечь ее, а не тратить время на размышления по поводу того, из какого материала она сделана и кем пущена.
…Судьба не позволила им начать долгий путь в Варанаси. Гаутама и его ученики не успели сделать и двух сотен шагов, как среди стройных пальмовых стволов мелькнуло ч е р н о-ж е л т о е, затем исчезло, снова мелькнуло, и перед остолбеневшими путниками возник вдруг огромный тигр.
Тигр не пытался п о к а наброситься на Маудглаяну, Шарипутру и Шакья Муни, но и доброжелательным его назвать было нельзя.
«Испытываю ли я страх перед этой большой кошкой? – стараясь оставаться бесстрастным и невозмутимым, спросил себя Гаутама, удовлетворенно отметив, что бывшие агностики ведут себя достаточно отважно. – Надо постараться ничем не спровоцировать животное на агрессивные действия… Страха у меня нет, но ведь я столько тренировался! Но избавился ли я от страха вообще? Постой, постой! Ведь именно в этом стержневой смысл моего учения… Именно так!»
Перед мысленным взором Просветленного раскинулся во времени и пространстве теоретический расклад понятийного образа с т р а х а, от писаний римского поэта Стация, который в поэме «Фиванда» утверждал что «богов первым на земле создал страх», до утверждений основателя новой философской школы, преподавателя в Уральском университете Екатеринбурга Анатолия Гагарина, опубликовавшего недавно научную работу «Феноменология страха».
Тигр, меж тем, угрожающе зарычал, недвусмысленно оскалив желтые, внушительного размера клыки.
Шарипутра и Маудглаяна придвинулись к Учителю, и Гаутама остро почувствовал, как стремительно убывает их мужество.
– Я не боюсь тебя, – медленно произнес Шакья Муни, обращаясь к тигру, изо всех сил пытаясь произносить слова твердо, не дать голосу задрожать. – Да, не боюсь… Иди собственной дорогой, а нам не засти нашу. Она ведет в Варанаси, она ведет к храму…
Тигр перестал рычать, склонил голову, будто прислушиваясь к голосу Гаутамы.
«Страх выступает одной из основных экзистенциальных категорий власти со свободой, страданием и виной… Так считает молодой философ Анатолий Гагарин, – подумал Шакья Муни. – И хотя его к а р м а отстоит от нашего времени на двадцать пять веков, этот парень неплохо разобрался в существе проблемы страха. Впрочем, я сам вижу теперь в страхе суть собственного учения. Именно страх создал меня как Будду – Просветленного!»
– Ты уходи, – вслух проговорил он, – или дай нам уйти самим…
Осторожно поднял Гаутама ногу и ступил ею назад.
Тигр с любопытством смотрел на троицу первых на планете Земля буддистов.
«Известный русский буддолог Резенберг потом напишет обо мне, что главным центром собственного учения я сделал человека, его личность и самопознание, – мысленно усмехнулся бывший принц Сиддхартха. – Наверное, такое случится, ежели нас не съест сейчас эта кошка…»
Гаутама успел еще подумать о том, что с т р а х поселяется в душах, которыми завладело чувство з а в и с и м о с т и собственных личностей от природных сил, государственных институтов, социальных бурь и материальных благ.
Р а з о р в а н н о с т ь бытия – вот основа для страха!
Он отступил уже на два шага, ученики неуверенно следовали за Шакья Муни, копируя его движения. Когда число шагов достигло пяти, тигр вдруг равнодушно зевнул, прилег наземь и неуклюже стал ползти назад.
Это выглядело так смешно, что принц Гаутама едва не рассмеялся.
Над ползущим тигром в воздухе возник небольшой смерч. Он накрыл животное, полосатая кошка исчезла, и вместо Царя джунглей появилась банальнейшая пегая свинья.
Свинья не задержалась перед глазами Гаутамы и его учеников. Свинья растворилась, и продолжающий крутиться в воздухе смерч выбросил из неизвестного измерения зеленого крокодила.
Вид у крокодила был агрессивный. Рептилия разинула метровую пасть и сунулась было к оторопевшим буддистам, но смерч закрутил и эту опасную зверюгу, сменив ее на ухмыляющуюся обезьяну, о которой впоследствии Маудглаяна и Шарипутра говорили, что им являлся бог Хануман.
Для бога обезьяна была чересчур суетливой и вела себя развязно, если не сказать х у л и г а н с к и. Мало того, что она корчила непотребные рожи, неприличных жестов, которыми обезьяна приветствовала Шакья Муни, Маудглаяну и Шарипутру, было в ее арсенале выше меры.
Обезьяну сменила здоровенная кобра, и Гаутама понял, что Брахма показывает ему чьи-то к а р м ы – последовательные превращения существа, которое, видимо, будет иметь или имело и человеческое обличье.
«А может быть, сие и есть моя к а р м а? – успел подумать Шакья Муни, и вздрогнул от истового рычанья поджарого, со стройными ногами серебристо-белого жеребца. – Таким существом мне бы тоже хотелось стать…»
Жеребец нетерпеливо топнул раз и другой копытом, будто призывая неведомого седока, и уступил место, исчезнув в неугомонном смерче, странному человеку, облаченному в пятнистое одеяние, напомнившее Гаутаме причудливые узоры на теле юрких ящериц.
На человеке – носителе новой кармы – красовалась черная шапочка с неведомой для Просветленного эмблемой, ноги в высоких шнурованных ботинках, нижнюю часть лица обрамляла рыжая борода.
«Русский морской пехотинец? – удивился Гаутама. – К чему бы это…»
– Тебя прислал Брахма? – спросил он м о р п е х а, – Он позволяет нам идти дорогой, которая ведет к храму? Нас ждут в Варанаси…
– Нет, Просветленный, – ответил бородатый морской пехотинец. – Варанаси придется оставить на потом, принц Сиддхартха. Тебя приглашает к себе Вечный Жид. Дорога к храму пролегла через Россию…
