Текст книги "Вечный Жид"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

XII

Соотечественники! Друзья! Братья и сестры!

Теперь вы кое-что – но далеко не все! – знаете о русском человеке, который родился и живет на белом свете с единственным предназначением: служить Отечеству, служить вам, его читателям, тем, кому дороги честь и достоинство униженной ныне, но изначально и обреченно Великой Державы.

Не было и нет в помыслах Станислава Гагарина, в его творческих и предпринимательских намерениях иного стимула, кроме как желания определить собственные талант, духовную энергию, творческие силы на службу соотечественникам.

Другое вашему земляку попросту не дано судьбой. И когда вы подписываетесь на объявленные Товариществом Станислава Гагарина сериалы, когда вы заказываете издаваемые этим подвижником Земли Русской книги, вы укрепляете мощь и духовную стать нашего Отечества, защищаете тот нравственный мир, в котором будут пребывать ваши дети и внуки…

Не хлебом единым жив человек!

Будем дружить!

Слава Отечеству!

Искренне.

Станислав ГАГАРИН

22 апреля 1993 года.

Станислав Гагарин
ВЕЧНЫЙ ЖИД

Приключенческий роман фантастических и действительных событий Смутного Времени

– Кто вы?

– Агасфер… Вечный Жид.

– Куда держите путь?

– В никуда.

– Когда достигнете цели?

– Сегодня.

____________________

ДОРОГИЕ СООТЕЧЕСТВЕННИКИ!

ДРУЗЬЯ! ПОДПИСЧИКИ ТОВАРИЩЕСТВА СТАНИСЛАВА ГАГАРИНА!

Вот и подходит к концу многострадальное шеститомное издание «Современный русский детектив». Вы получили первые три книги до федотовского путча, затем новое предприятие восстановило подписку, разрушенную известными вам негодяями, выпустило по сохранившемуся набору пятый том.

Теперь вот пришел в ваш дом четвертый, а следом за ним последует шестой… В них опубликован мой роман «Вечный Жид», он продолжает линию романа «Вторжение», его вы получили с пятой книжкой раньше.

После разгрома РТО «Отечество», учиненного Федотовой, Павленко, Литинским и другими, мы не сидели сложа руки и буквально на пустом месте создали новое издательство, которое продолжает традиции предыдущих.

Предлагаем вам стать подписчиками новых сериалов: «Русский сыщик» – две дюжины добротных архиувлекательных и увесистых книг и Библиотека «Русские приключения».

Как на них подписаться?

Об этом в тексте романа «Вечный Жид».

Не скупитесь на приобретение книг! Всегда помните: не хлебом единым жив человек…

Искренне ваш

Станислав ГАГАРИН

____________________

АГАСФЕР ИЗ СОЗВЕЗДИЯ ЛЕБЕДЯ
Звено первое

I

Он заметил за собою слежку за день до того, как начал писать этот роман.

Заканчивалась первая неделя пребывания Станислава Гагарина в писательской больнице, расположенной на Каширском шоссе. У сочинителя взяли уже необходимые анализы, сняли электрокардио– и энцефалограммы, принялись донимать уколами и пичкать таблетками, призванными понизить артериальное давление, которое тревожило сосуды головного мозга – главного и единственного капитала сочинителя.

Положив себе за правило, как можно больше двигаться, возможности для подобного режима представлялись в больнице неограниченными, Станислав Гагарин ежеутренне отправлялся к газетному киоску у метро за свежей газетой. Он покупал «Правду» и «Советскую Россию», хотя на последнюю был подписан, но считал необходимым хоть чуточку поддержать родную «Совраску», а лишний экземпляр оставлял потом в вагоне метро или электрички, полагая, что искренний патриот-соотечественник увидит номер, прочтет, а там авось и подпишется.

У киоска «Союзпечати» Станислав Гагарин и заметил е г о впервые во вторник, 22 апреля 1992 года, около восьми часов утра.

Писатель почувствовал пристальный взгляд, хотел сразу повернуться, но сдержал импульсивное желание, дождался выбранных газет, неторопливо переместился назад, а затем, заглядывая в первую страницу, двинулся мимо небольшой, с десяток разномастных мужиков, очереди.

Подняв глаза от газетной полосы, Станислав Гагарин как бы нехотя повел взглядом по веренице жаждущих информации и увидел е г о.

Некое внутреннее чувство тревожно подсказывало писателю – сей смугловатый субъект с курчавой бородкой, красиво обрамлявшей продолговатое лицо, не имеет отношения к почти таким же торговцам фруктами и цветами, они заполонили пристанционную площадь метро «Каширская».

Да, внешность незнакомца, который, отворотясь, будто бы рассматривал пошлую дребедень за стеклом киоска, напоминала о кавказском или могло статься среднеазиатском происхождении стоявшего в очереди за газетами человека.

И Станислав Гагарин вспомнил, что не далее как вчера он дважды – а может быть и чаще? – встречал его…

«На скамейке у больничного корпуса, – подумал сочинитель. – У телефона-автомата, повешенного на стене универсама… И еще у входа в ресторан «Акрополис»! Явный перебор…»

Четверть века сочинявший романы о разведке и контрразведке Станислав Гагарин volens-nolens постиг азы оперативной работы и знавал кое-какие принципы, по которым ведется наружное наблюдение.

Дать объекту заметить слежку – далеко не редкий метод в сём тонком деле, и соображения у тех, кто наладил за ним х в о с т, могут быть при этом самые разные.

«Но кому это понадобилось? – подумал незадачливый объект н а р у ж к и, медленно шествуя с раскрытой газетой по дорожке вдоль Онкологического центра. – Комитету, вернее его наследнице, Российской э м б э, я и на хрен не нужен… Милиция, которая меня бережет? Как-никак, а в отношении меня одинцовский пинкертон Емельянов возбудил уголовное дело, да еще по р а с с т р е л ь н о й статье…

Но я и так никуда не денусь, весь на ладони, тратиться на дорогостоящий потаённый сыск не имеет смысла. Какого же тогда фуя выслеживают меня?»

Он перебрал еще несколько соображений, где были в перечне и таинственная мафия, которой на поверку некий русский сочинитель абсолютно до фонаря, и чиканутые рэкетиры, готовящиеся устроить п и с ь м е́ н н и к у отечественный к и д н а п и н г, то бишь, похищение с выкупом, но подобные сумасшедшие домыслы Станислав Гагарин определил словом б р е д я т и н а, незаметно оглянулся, вроде как случайно тормознув и уронив вторую газету из-под мышки, п р о в е р и л с я, так сказать…

Загадочный х в о с т не приклеился, исчез.

Станислав Гагарин несколько разочарованно вздохнул, ему вдруг захотелось поиграть со странным парнем в кошки-мышки, хотя, если говорить откровенно, всякие фокусы-покусы со слежкой вовсе не приносят о б ъ е к т у душевного равновесия, и писатель только храбрился-бодрился перед самим собой, а в глубине же души был несколько встревожен и озадачен.

Его, мягко говоря, озабоченность значительно возросла, когда свернув от автобусной остановки на дорожку, ведущую через голый еще фруктовый сад к больничному бело-голубому зданию, писатель увидел вдруг таинственного незнакомца, который шел ему навстречу, смотрел на Станислава Гагарина в упор и приветливо улыбался, будто отца родного увидал.

Это было так неожиданно – писатель был уверен, что тип этот остался в очереди у киоска, что Станислав Гагарин непроизвольно кивнул будто знакомому и удостоился ответного знака в виде открытого взгляда больших, хотя и суженных в уголках глаз, с розоватыми белками и желтыми – тигриными? – пятнами в центре.

Расходясь с писателем, незнакомец склонил голову, и Станислав Гагарин отметил, что проделал он сие с достаточно гордой, прямо-таки царственной осанкой.

«Ба, – мысленно воскликнул сочинитель, – да, мы, наверное, попросту соседи по больнице! Молодой писатель, видел меня в Доме литераторов, небось, или еще где… Потому и попадаемся на глаза друг другу».

При этом он старался не думать о том, каким образом этот тип оказался впереди собственного маршрута писателя, хотя положено ему было, так сказать, д е т е р м и н а н т н о, причинно, находиться где-то позади. Сие обстоятельство Станислав Гагарин просто выводил за скобки, пользуясь извечной практикой рода человеческого. Когда нам что-либо мешает, не укладывается в привычную ипостась, мы выбрасываем это ч т о-л и б о за борт.

Разминувшись с молодым коллегой, как определил его сочинитель, Станислав Гагарин прошел по аллее дальше, к площадке, где стояло несколько садовых скамеек, призванных гостеприимно размещать больных и посетителей в теплые часы, и здесь писатель понял, что выбросить за борт смуглого незнакомца, так упорно попадающегося ему на прогулочном маршруте не удастся.

Как ни в чем не бывало загадочный кавказец – или среднеазиат, а, может быть, и палестинец? – сотней метров до того миновавший Станислава Гагарина, теперь сидел на одной из скамеек и жестом предлагал явно ошарашенному писателю расположиться рядом.

II

Личность Марка Туллия Цицерона писателя Станислава Гагарина интересовала всегда. Как, впрочем, и сама классическая история Древнего Рима, с романтической байкой о братьях-маугли Реме и Ромуле, кровавой заварушкой, устроенной гладиатором Спартаком, вечной р а з б о р к о й между патрициями и плебсом, зациклившимся антисемитом античности Катоном Старшим по поводу того, что Карфаген должен быть разрушен, Корнелием Суллой и Крассом, так хотевшими добиться особой dignitas – эфемерной военной славы, и, конечно же, обаятельным Цезарем, который погиб от руки Брута, продавшегося большевикам…

Какие времена, какие люди!

Правда, в нравственный кодекс гордых римлян не входило понятие с о в е с т и, так высоко чтимой сыном Двадцатого века, автором этих строк, но Станислав Гагарин доподлинно знал: античная культура и не завещала сей ценности тем, кто формировал нравственные императивы, руководствуясь заветами сына плотника из Назарета.

Что поделать, так сложилось на берегах Тибра, и вовсе не нам, придумавшим ГУЛАГ и Освенцим, мировые войны и атомную бомбу, упрекать вскормленных молоком волчицы предков за отсутствие в их душах канонов лицемерной христианской морали.

Еще в трактате «О законах» Цицерон писал: у римлянина две родины. Одна – великая, она требует бескорыстного служения и жертв и воплощена в римском государстве. Вторая – малая, горячо любимая, коя есть плоть и существо повседневной жизни. Это община, в которую входят семья – ф а м и л и а римлянина – и сам он со всеми возможными домашними потрохами.

Связи, объединяющие римлян в общине, разнообразны и опосредствованы в каждодневном бытии. Святые места, родные улицы, общественные права и обязанности, привычки, которые недаром называют второй натурой, родственные и дружеские отношения, совместные дела и связанные с ними имущественные и моральные выгоды.

Как сочетать интересы великой и малой родин? Вопрос вопросов.

Судьба Цицерона в какой-то степени давала ответ, и Станислав Гагарин, захвативший с собою в больницу книгу Пьера Грималя о знаменитом ораторе, с первых же страниц открыл для себя то главное, о чем он напишет в романе «Вечный Жид».

Он исследует проблему, которая всегда возникала перед нравственными людьми: как выжить в Смутное Время и сохранить лицо, остаться н а  у р о в н е  в ы с о к и х  п р и н ц и п о в, быть верным моральным нормам, не преступить их любой ценой.

Это озарение пришло к нему 21 апреля 1992 года, и только тогда Станислав Гагарин смог приступить к работе над романом.

И тут же началась эта странная слежка, возник молодой красавчик с бородкой, лет ему было чуть поболее тридцати, с виду приличный субъект в  в а р е н о м джинсовом костюме, импортных кроссовках и трикотажной тенниске с бело-розовыми полосками.

Вот он вальяжно разместился на скамейке, приветливо улыбается и жестом приглашает Станислава Гагарина присесть рядом.

И писатель сел с незнакомцем.

– Здравствуйте, – бесцветно, нейтральным голосом поздоровался сочинитель с недавним преследователем.

– Рад вас видеть, Станислав Семенович! – оживился незнакомец, протянул сочинителю руку и с воодушевлением стиснул ладонь писателя.

– Вы меня знаете? – спросил тот.

– Еще бы, – отозвался тот. – У  н а с многие вас знают…

И предваряя возможный вопрос – где это у  в а с – понизил голос и со значением произнес:

– Вам привет от товарища Сталина.

III

Низкие рваные облака неслись над застрявшим во льдах теплоходом. Экипаж и пассажиры, рискнувшие постичь романтику полярного круиза, с нетерпением ждали помощи от ледокола. Но «Ермак», затеявший проводку каравана в проливе Вилькицкого, едва освободился и был сейчас на переходе от входа в Карское море к архипелагу Норденшельда.

Погода была ненастной. Ветер заходил от норд-остовой четверти к весту, и его переменчивость то поджимала к берегу ледовое поле, в которое неосмотрительно вошел «Вацлав Воровский», и это весьма не нравилось капитану, то вновь разряжала лед, и тогда начинались тщетные попытки теплохода самостоятельно вырваться из западни.

Впрочем, серьезному сжатию судно не подвергалось, да и «Ермак» радировал, что на рассвете он подойдет к «Воровскому».

Пассажирам объявили, что пребывание во льду и последующее вызволение с помощью ледокола носит запрограммированный характер. Оно имеет целью наглядно показать, какую опасность представляло сие в «старое доброе время», а теперь это сущий пустяк для современного плавания в Арктике.

Пассажиры приободрились, у всех появился аппетит, вечером были танцы, люди веселились, не подозревая, как ловко успокоил их первый помощник капитана, известный в пароходстве остряк и балагурщик из архангельских поморов Игорь Чесноков.

К часу ночи народ угомонился, и первый помощник капитана решил обойти судно перед тем как прилечь вздремнуть немного до прихода ледокола.

Начал он обход с носовых помещений, где жила команда, по левому борту вошел в опустевший танцевальный салон, заглянул на камбуз, где бодрствовала ночная смена, готовясь к завтрашнему дню, спустился в машинное отделение, пошутил со вторым механиком по поводу крепости шпангоутов-ребер их «коробки» и, осмотрев корму, двинулся по правому борту, чтобы, пройдя его, закончить обход на мостике, в рулевой рубке.

Когда Чесноков миновал среднюю часть пассажирского коридора, он услыхал за поворотом приглушенный неясный шум. Игорь остановился, прислушался.

– Нет, – сказал сдавленный голос, – нет… Теперь ты не уйдешь…

Затопали ногами, донеслось рычание, чертыхнулись, потом неожиданно донесся смех.

– Ведь я не против, – произнес второй голос, веселый и спокойный. – Почему вы так нервничаете?

– Сейчас увидишь… Пошли!

Чесноков шагнул вперед. Не нравились ему эти голоса в поперечном коридоре, очень не нравились… Еще немного – и комиссар увидит тех, кто блуждает среди ночи по судну.

И тут погас свет. Видно, переходили на другой генератор, механик говорил ему об этом.

Первый помощник услыхал беспорядочные шаги, шум борьбы, снова раздался смех, хлопнула дверь каюты, все смолкло, и вспыхнул свет.

Чесноков повернул за угол и никого там не увидел. Он прислушался. Затем медленно прошел по коридору поперек судна и вышел на левый борт. У дверей одной из кают он остановился. Игорю Николаевичу показалось, что в каюте разговаривают. Первый помощник взглянул на часы – один час сорок минут. Поздновато для разговоров… Чесноков вздохнул, готовый произнести необходимые извинения, и решительно – из головы не шло предыдущее событие – постучал в дверь.

Голоса стихли.

Чесноков вновь стукнул, тактично и вместе с тем требовательно, настойчиво. Миновала минутная пауза, затем зазвякал ключ, и дверь растворилась.

Каюту открыл высокий и рослый молодой мужчина с короткой шкиперской бородкой, одет он был в грубошерстный свитер и модно полинялые джинсы. Он увидел за дверью первого помощника – на Чеснокове была морская форма – и отступил в глубину каюты, стараясь придать сердитому лицу приветливое выражение.

– Извините, – сказал помполит, – мне показалось, что вы слишком жарко спорите… Разрешите представиться…

– Беглов, – буркнул хозяин каюты, – Владимир Петрович. Геолог и ваш пассажир.

Из кресла поднялся второй человек. Игорь Николаевич узнал его и сдвинул брови.

– Канделаки? – сказал он. – Не ожидал вас встретить… Ведь вам известно, что администрация судна не поощряет внеслужебные отношения команды и пассажиров. Что вы делаете здесь так поздно?

Матрос Феликс Канделаки пришел на теплоход, когда тот стоял на Диксоне. Отсюда пришлось отправить в Ленинград двух курсантов из мореходки, которые проходили практику и были зачислены в штат, и, когда этот самый Канделаки явился к помполиту и сказал, что он возвращается из Тикси, где работал на ледокольных буксирах, и теперь до конца навигации решил поплавать на «Воровском», Чесноков, просмотрев его документы, решил, что есть на земле справедливость.

Работал Феликс уже две недели, и их боцман дважды намекал первому помощнику, что не худо бы этого паренька «железно» закрепить на судне.

– Что вы делаете здесь, Феликс? – спросил Чесноков.

Матрос молча улыбался.

– Это мы… Значит так, – начал геолог. – Мой рабочий… В партии были вместе.

Пассажир был взволнован, запинался, хватал ртом воздух и являл собой полную противоположность невозмутимому Канделаки.

– Позвольте мне объяснить, Игорь Николаевич, – вмешался наконец матрос, не переставая доброжелательно улыбаться. – Владимир Петрович – мой бывший начальник. Раньше я работал у него в геологической партии. Сегодня случайно встретились. Он пригласил меня к себе. Вот и разговариваем о житье-бытье…

Игорю показалось, что на красивом смуглом лице Феликса мелькнула некая усмешка, но объяснение было заурядным, и повода оставаться дальше в каюте, да еще в такое позднее время, комиссар не видел.

– Да, конечно, – сказал геолог, – это мой давнишний товарищ… Ведь мы не нарушаем?

– Как будто нет, – ответил Чесноков, глянул на горбоносый профиль вежливо отвернувшегося Феликса, еще раз извинился и вышел из каюты.

…Разбудили его в пятом часу. Стучали тихо, но торопливо, беспокойно. Игорь Николаевич решил, что пришел «Ермак», вылез из койки-ящика в трусах, накинул полосатый халат и, запахивая его одной рукой, второй повернул ключ.

За дверью стоял геолог. Вид у него был и вовсе ошалелый.

– Ушел, – просипел голос, – он ушел… Извините…

На нем была финская шапка с длинным козырьком и короткое пальто из замши. Снежинки растаяли, а капли теперь светились, отражая яркий свет люминесцентных ламп на подволоке коридора.

– Кто ушел? – спросил Чесноков.

– Иван, – ответил Беглов, – Дудкин ушел…

– Какой Дудкин?

– Ах да, – он махнул рукой, – вы ведь… Ну, этот, как его… Вася, Феликс… Или еще как? Словом, Амстердам…

«Только этого нам не хватало, – подумал Игорь Чесноков и покосился на телефон, вспоминая номер судового врача. – И ведь сей товарищ не пьян… Это куда как хуже».

– Да вы входите, – сказал он ласковым тоном, где-то читал, что с этой категорией больных надо быть приветливым и добрым, – входите и располагайтесь как дома. О, да вам не помешает рюмка коньяку… Прошу вас!

Угощая гостя и разговаривая с ним, Игорь Николаевич тем временем подобрался к телефону и уже снял трубку, когда геолог, проглотив коньяк, вдруг твердо и внятно проговорил:

– Этот ваш Феликс – вовсе не Канделаки. Он есть Иван Дудкин! Или Вася Амстердам… Одно и то же. Вот.

– Что? – воскликнул первый помощник и швырнул трубку. – Значит, Канделаки не тот, за кого…

Беглов кивнул и протянул рюмку.

– Хороший коньяк, – сказал он, когда ошеломленный Игорь Николаевич снова наполнил его рюмку. – Налейте и себе. Пригодится… Кажется, я отхожу.

Он выпил. Помполит повертел рюмку в руках и машинально проглотил ее содержимое.

– Сейчас я проводил его до борта, – проговорил геолог. – Василий сошел на лед и скрылся в снежном заряде… За ним прилетели товарищи. И снова мне с ним уже не увидеться…

– Не сомневаюсь, – бросил Игорь Чесноков и схватил телефонную трубку.

Беглов перехватил его руку.

– Что вы собираетесь делать?

– Исправить содеянное двумя сумасшедшими, – ответил первый помощник, освобождая руку. – Объявляю тревогу «человек за бортом!»

– Постойте, – вскричал геолог, – не делайте этого! Не надо тревоги «человек за бортом!» Феликс Канделаки не Иван Дудкин и не Вася Амстердам. Это н е ч е л о в е к!

– Послушайте, – рассердился Игорь Николаевич, – я люблю остроумных товарищей и хохмачей, сам из сей категории, но разыгрывать порядочных людей в пятом часу утра может лишь отъявленный в о л о с а н. Не надо вешать мне на уши лапшу, паренек! Так кто же по-вашему этот Феликс, которому я еще надеру позвоночный столб, ежели он таки участвует в шутке? Кто он, этот обладатель трех милых фамилий? Вор-рецидивист?

– Нет, – тихо сказал Владимир Петрович. – И тот, и другой, и третий – Агасфер из созвездия Лебедя.