Текст книги "Вечный Жид"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)
ГИБЕЛЬ ТРЕТЬЕГО РИМА
Звено второе
IПервый раз их тряхнуло в десять часов утра.
По-видимому, Зодчий Мира знал о предстоящей катастрофе, просто обязан был знать, иначе события развивались бы безальтернативно, но вида Агасфер не показал, не намекнул даже о будущих подземных толчках, тех или иных баллах по Рихтеру.
Они сидели вдвоем на гагаринской половине, едва вернувшись в палату после завтрака, и только принялись рассуждать о догадке Эмпедокла, связанной с существованием еще более дробных величин сравнительно с известными стихиями, как вошла Марина Поликанина, милая такая и душевная сестричка милосердия, она принесла лекарство на после-завтрака, на после-обеда и на после-ужина.
Лекарство было разложено ею же в стеклянных пузыречках, и Марина поставила их на письменный стол.
– Спасибо, Марина, – поблагодарил девушку хозяин палаты.
– А вам, Колпаков, я уже все отнесла, – сообщила она, обращаясь к Агасферу.
Тот привстал и элегантно склонил голову. Получилось сие у него весьма изящно.
«Ну и джентльмен, – восхитился писатель. – Прямо-таки лорд, а не директор пионерского лагеря…»
Марина с некоторым удивлением посмотрела на мнимого Колпакова и вышла.
– Хорошая девушка, – сказал сочинитель. – Вот бы такую сманить на работу в фирму…
– А где ваше «вроде»? Неисправимый вы оптимист! Сами же повторяете: кадры решают всё… А все невзгоды ваши от кадровых просчетов.
– Вы, к сожалению, правы, – согласился Станислав Гагарин. – Но я буду…
Он хотел произнести слово «стараться», но сделать этого не успел.
Кресло, в котором сидел сочинитель, вдруг взлетело выше журнального столика, с треском опустилось на пол, затем стремительно двинулось к больничной спецкойке на колесах, а сама койка с лязгом поехала к противоположной стене.
Кресло не успело столкнуться с кроватью, перед летящим в кресле писателем выросла стена, его подтолкнуло с сидения и бросило головой о стену.
Удар был сильным. Станислава Гагарина изрядно оглушило, но сознания писатель не потерял, хотя и закрыл глаза и того, что происходило в палате, не видел, оказавшись на время в некоем шоке.
«Мировой вопрос есть попеременная экспансия то одного, то другого, – высветилась в сознании писателя фраза из книги Семушкина об Эмпедокле, над которой он работал накануне, книга лежала у левой его руки, когда Станислав Гагарин писал роман, и сейчас, наверное, валялась где-нибудь на полу, вместе с литературными бумагами. – То побеждает верх с его онтологическим знаком жизни и д о б р а, и тогда направление космического процесса осуществляется как восхождение, рост или «путь вверх». То, напротив, одолевает низ, с его онтологическим знаком з л а и смерти…»
Теперь писатель почувствовал, что лежит на подпрыгивающем от частых толчков полу. Его схватили за воротник куртки – собирался на прогулку – и сильно встряхнули.
– Надо немедленно покинуть здание! Немедленно! – услышал он голос Агасфера и открыл глаза.
Вечный Жид помог сочинителю подняться на ноги, затем попытался открыть дверь, но дверь перекосило и заклинило.
– Через окно! – крикнул Станислав Гагарин. – Второй этаж… Будем прыгать… Авось, не поломаем ноги!
Но окно с двойными стеклами было запечатано наглухо. Открывалась только фрамуга наверху для воздухообмена, через нее пролезла бы разве что кошка.
– Надо разбить стекло!
С этими словами писатель схватил с вешалки махровое полотенце и быстро, но аккуратно обмотал кулак правой руки.
Но едва он занес руку для удара, здание вновь тряхнуло, дверь распахнулась, и в палату вбежала Марина Поликанина.
Девушка была взволнована, но растерянной сестричку назвать было нельзя.
– Что случилось? – спросила она.
– Землетрясение! – ответил сочинитель.
Агасфер промолчал.
– Надо выводить больных во двор, – сказала Марина, и втроем они выбежали в крестообразный коридор кардиологического отделения.
Здесь паники не было.
Семен Николаевич Подольский, шеф отделения, с молодым доктором, который пользовал сочинителя, звали его Александром Леонидовичем, уже направляли больных, в основном это были дряхлые старушки, вниз по лестнице, благо отделение находилось на втором этаже.
Увидев писателя и Агасфера, Семен Николаевич попросил помочь отправить наружу тех, кто не поднимался с койки.
Станислав Гагарин вбежал в палату, где, ом знал, помещалась мамаша знакомого коллеги, детективщика Лёни Словина, женщина едва двигалась, схватил безо всяких объяснений Анну Наумовну на руки и втиснулся в поток, текущий по лестнице – лифт не работал.
Человеческий вал подпирали больные, которых направляли врачи и сестры с верхних этажей.
Агасфер нес старичка, которого до того возили в кресле.
Марину они потеряли из вида. Наверно, она помогала выводить взбаламученных, находившихся вне себя людей из палат.
Выход из вестибюля на волю оказался перекошенным тоже, но вахтеры выбили стекла окон и помогали больным выбраться наружу.
Люди стонали, охали, старухи плакали и тихонько причитали, подскуливая от страха, но послушно выбирались из больничного корпуса, который вот-вот мог превратиться в общую для них могилу.
Агасфер выпрыгнул, не выпуская старика из рук, из окна, бегом отнес его в сторону и принялся принимать беспомощных старых женщин, помогая убраться им подальше.
Выбрался из здания и Станислав Гагарин с Анной Наумовной, отнес спасенную им мамашу приятеля в сторону и огляделся вокруг.
День был солнечным и веселым.
Подземных толчков пока не было.
С дикими криками реяли в небе вороны, нивесть откуда взявшиеся птицы, и со стороны Каширского шоссе надрывно ревели клаксоны автомобилей.
Правая боковина яйцеподобного Онкологического центра отошла от осевой линии, но устояла, не рухнула, являя миру клиновидную трещину-расселину, сквозь которую идиллически голубело бесстрастное небо.
На стороне противоположной, над близким отсюда Варшавским шоссе поднимались иссиня черные клубы тревожного дыма.
Станислав Гагарин в изнеможении опустился на садовую, выкрашенную голубой краской скамейку.
Здесь и там, в скверике, образованном старыми плодовыми деревьями, на скамейках и прямо на едва пробившейся сквозь холодную еще землю траве сидели и лежали больные из писательского корпуса Седьмой городской больницы.
Промелькнула и исчезла в хлопотах Марина Поликанина.
– Что же будет теперь, что же будет? – стремясь отойти от шоковой очумелости, настойчиво спрашивал Агасфера писатель.
– Новые толчки будут, – спокойно ответил Вечный Жид, осматриваясь и оценивая обстановку.
– Еще? – воскликнул Станислав Гагарин. – Этого мало?
Пришелец пожал плечами.
– Близковато расположились, – произнес он, покачал головой и, поджав губы, с великим сомнением посмотрел на перекосившийся, но пока уцелевший писательский корпус.
В плане бело-голубое здание смотрелось, как крест, сие, видимо, и спасло его пока от разгулявшейся подземной стихии, сооружение крепко стояло на земле.
Но сама земля, увы, перестала быть символом надежности и опоры.
Мощный новый толчок, сбросивший писателя со скамейки, потряс округу, левая часть бело-голубого пристанища страждущих, состоявшего из семи этажей, обрушилась и превратилась в бесформенную груду изуродованных панелей.
Душераздирающие крики донеслись с уцелевшей правой половины.
Рядом с парализованным от ужаса писателем возникла Марина. Она вцепилась в плечо Станислава Гагарина и широко раскрытыми ж е л т ы м и глазами впитывала страшное видение обрушившейся в ее сознание беды.
Затем вдруг отпустила сочинителя и бросилась бежать к уцелевшей половине, из окон которой стремились выброситься на волю несчастные страдальцы.
– Куда ты, постой! – крикнул ей вслед Станислав Гагарин и хотел броситься тоже, но Агасфер остановил его.
– Девочка повинуется чувству долга, – сказал Вечный Жид. – В этой реальности она обречена. Оставьте…
И Станислав Гагарин увидел вдруг, как через закрывшийся при первом толчке центральный вход больничного корпуса возникла и зазмеилась трещина в земле.
Она пересекла автомобильную стоянку и быстро двигалась, рассаживаясь вширь и, наверное, в глубину. Трещина расширилась и приближалась к той голой еще клумбе, вокруг которой стояли голубые скамейки.
Оцепенелый сочинитель с ужасом увидел: трещина, будто исполинским мечом расколовшая землю, стремительно приближалась к нему, едва поднявшемуся на ноги после нового толчка.
Он еще прикидывал – справа или слева пройдет от него расселина, снова глянул в основание ее, теперь поглотившее ступени и козырек на колоннах центрального входа, и увидел на краю образовавшейся пропасти милосердную сестру Марину.
Изогнувшись тонким стебельком-телом, она пыталась вытащить из трещины угодившую туда рослую пожилую женщину, вытягивала ее за руки.
Второй рукой женщина пыталась опереться о край разломанного асфальта дорожки, и вот-вот готова была высвободиться, вылезти из трещины.
И тут случился еще один толчок. Марина изо всех сил пыталась сохранить равновесие, но усилия ее были тщетными.
Увлекаемая той, которую она хотела спасти, Марина как бы попыталась взлететь над пропастью, но крылья смелой девушки не раскрылись, и Марина белой птицей исчезла с поверхности искореженной земли.
Станислав Гагарин закрыл лицо руками, он успел привязаться к милой и доброй сестричке, ее гибель потрясла его.
– Пойдемте, – тронул его за плечо Агасфер. – Надо спешить, чтобы вернуть все к другой временной отметке…
– Куда спешить? – горестно проговорил писатель. – Мир рухнул… Пропала Москва. Третий Рим…
– Я оставил машину на Власихе, – пояснил Вечный Жид. – А в ней устройство для концентрации и переброса энергии, которой позволил мне распоряжаться Совет Зодчих.
– Но как же вы попали сюда? – спросил Гагарин.
– На электричке и на метро, – улыбнулся Агасфер. – Как простой смертный…
«Олух ты Царя Небесного, а не простой смертный, мать твою перетак и едак! – в сердцах подумал сочинитель, немало не заботясь, что Вечный Жид прочтет его мысли. – Нашел время раскатывать на электричке…»
Вслух он спросил:
– Что это?
– Сейсмическое оружие, – ответил Агасфер.
IIИх было трое. Девочка, мяч и собака.
Всем троим было весело, они от души забавлялись игрой, которую придумала девочка. Она громко смеялась и хлопала в ладоши, мяч самоотверженно ударялся о землю, чтобы взмыть в выцветшее от солнца июльское небо, а пес дурашливо лаял, он был еще очень молод, но уже понимал, что звонким собачьим голосом радует доброе сердце маленькой хозяйки.
Именно по молодости лет пес утратил собачью осторожность и, когда мяч неудачно приложился к земле и выкатился на мостовую, Шарик, самозабвенно лая, бросился следом.
Девочка бежала за ним. Так они и оказались все трое под колесами бешено мчавшейся кареты «скорой помощи».
– Нет, – сказал Беглов, взглянув в напряженное лицо Чеснокова, – несчастья не случилось… Произошло нечто иное, неожиданное, не поддающееся объяснению. Мы с Мухачевым только что вышли из его института и шли по этой улице к станции метро.
На этот раз у меня был свидетель… Мы увидели, как с противоположной стороны выбежала за мячом собака, потом девочка, как сбились они вместе, замерли, беспомощные перед радиатором ринувшейся на них «Волги». Я хотел зажмурить глаза, чтобы не видеть того страшного, что должно было сейчас произойти, и тут передо мной мелькнуло лицо Ивана Дудкина.
Потом все исчезло… И машина, и эта обреченная троица на мостовой. Иван Дудкин, одетый в модный джинсовый костюм, стоял на обочине мостовой. Я оцепенело смотрел на него… Вдруг между нами с громким воем промчалась «скорая помощь». Едва она скрылась, на мостовую выкатился мяч, его догнала на середине собака и обхватила лапами, задержала. Затем появилась девочка, подняла мяч с асфальта, другой рукой схватила собаку за ошейник, и все трое отправились в сквер.
Иван Дудкин перешел на тротуар. Он заметил, что я смотрю на него, поднял руку в приветственном жесте, улыбнулся и быстро зашагал прочь.
Теперь я вспомнил, что рядом стоит Володя Мухачев, и повернулся к нему. У Володи были вытаращены глаза, отвисла челюсть. Он все видел.
– Иван Дудкин, – выговорил я наконец. – Откуда он здесь взялся?
– Какой Иван? – отозвался мой друг. – Это наш новый лаборант. Амстердам его фамилия, Вася…
Я рассказал Мухачеву о таежной встрече с э т и м Амстердамом, об истории с лебедем, и Володя поверил: ведь он только что видел содеянное его лаборантом. Мы вернулись в институт, где Мухачев разузнал адрес Дудкина-Амстердама, он жил в дачном поселке Ильинка. Мы примчались туда на такси, но хозяйка дачи сказала, что жилец еще утром съехал с вещами. Так во второй раз оборвался след этого удивительного человека…
– Человека? – переспросил Игорь Николаевич. – Но ведь вы только что утверждали, будто он из созвездия Лебедя.
– Ну и что же? Ведь его поведение было в высшей степени человеческим…
– Как же вы объясняете происшествие с девочкой?
Геолог пожал плечами.
– Мы так и эдак прикидывали с Мухачевым… Тут два объяснения. Или мы стали жертвой наведенной галлюцинации, массового гипноза, и сцена неотвратимо надвигавшейся катастрофы была внушена нам тем же Дудкиным-Амстердамом, либо…
– Не продолжайте, – сказал Игорь Чесноков, – дайте мне объяснить самому. Ведь я люблю фантастику… Поклонник Сергея Павлова и Клиффорда Саймака. Тут, видимо, имело место быть временное смещение. Этот ваш маг и волшебник открутил время назад и поменял в новом его течении события местами. Вначале пропустил «скорую помощь», а затем позволил этой троице оказаться на мостовой. Разве я не прав?
– Примерно так себе представляли случившееся и мы. Правда, сегодня ночью я попытался выяснить причину этих фокусов у автора их, но мне он так ничего толком не объяснил. Сослался на то, что не имеет права знакомить меня с достижениями их цивилизации. Я так понял, что мы еще не созрели духовно для постижения подобных истин.
– Недостойны, значит? – спросил Игорь Николаевич.
– Н е п о д г о т о в л е н ы – так будет точнее, – ответил Беглов. – Но кое-что из нашего разговора я сумел записать на пленку.
Он вынул из кармана небольшой магнитофон.
– Вот… Это все, что осталось от нашей последней встречи.
– Как вы узнали его здесь, на судне? Ведь ко мне он пришел как Феликс Канделаки…
– Тут он опять отличился. Уже у вас на «Воровском»… Правда, никто, кроме меня, этого не заметил. Вам, наверно, известно, что при погрузке в порту Диксон лопнул грузовой шкентель и целый строп ящиков с консервами упал на пирс?
– Да, я хорошо знаю этот случай… Капитан поручил мне расследовать ЧП.
– А мне довелось самому видеть происшествие… Я наблюдал погрузку с борта судна. Когда лопнул шкентель, строп висел над пирсом. Второй лебедчик не успел выбрать слабину, чтоб завалить строп на палубу, и груз, как говорится, камнем пошел вниз. А на пирсе прямо под стропом застрял электрокар. У него скис двигатель, и водитель тщетно рвал контроллер, пытаясь дать электрокару ход.
Ящики летели водителю на голову. И в последнее мгновение электрокар рвануло в сторону, с грохотом рассыпался на пирсе строп, люди кругом кричали и размахивали руками, а водитель медленно слезал с кресла, бледный и растрепанный, вытирая со лба пот рукавом.
Двигатель у электрокара так и не сработал, и его на буксире утащили прочь… А потом я заметил в толпе грузчиков и матросов с «Воровского» Ивана Дудкина… Или Феликса Канделаки, как вам больше нравится.
– Телекинез, – сказал Игорь Чесноков. – На этот раз он применил способ производства механической работы с помощью мысленной энергии: на расстоянии мгновенно передвинул электрокар с водителем, усилием воли или чем там еще, науке про это пока неизвестно… А вы везучий. Трижды встретиться с подобным феноменом…
– Это даже он заметил… Вот послушайте.
III– Это и есть «досточтимая Гармония» Эмпедокла? – спросил Станислав Гагарин.
– В какой-то степени теперешнее состояние мира можно счесть гармоничным, – ответил Вечный Жид.
С высоты трех тысяч метров писатель жадно озирал раскинувшуюся под ним д е й с т в и т е л ь н о с т ь. Это была Москва, находящаяся в особом состоянии, когда она вернулась во временны́е параметры до начала землетрясения, но физических отметок не приобрела и стала пока п р и з р а к о м, одухотворенным мировым пространством, в котором не было ни материальных тел, ни присущих им свойств.
Всё было зыбким, эфемерным, хотя и обозначенным в изобразительных границах, своего рода гигантским голографическим ви́дением. Оно возникло из хаоса, или скорее всего из шаровидного бога Сфайроса, мирообъемлющей сферы, самотождественной и равновеликой.
Именно в подобный эфир, который возник на грани телесности и бестелесности и был столь же материален, сколь и духовен, существовал как физическое тело и мыслил как разум, превратилась искореженная стихийным бедствием Москва и ее окрестности.
Но еще до того как Агасфер и его спутник добрались до мобилизующей вселенскую энергию установки, оставленной Вечным Жидом близ Власихи, на долю их выпали удивительные и крайне опасные приключения.
…Стреляли в писателя и Агасфера трижды. Сначала на Кольцевой дороге, куда Вечный Жид вырулил на брошенной кем-то на Каширском шоссе девятой «Ладе». Автомобиль стоял у бровки, уткнувшись радиатором в фонарный столб, обе фары были разбиты, но двигатель завелся, едва Агасфер уселся за руль, и на раненой машине они отправились в путь.
Автоматная очередь ударила им вслед, когда они приближались к Можайскому шоссе. Стреляли от машины с безобидной надписью на бортах «Молоко», но Вечный Жид мгновенно – он объяснил это сочинителю позднее – окружил «Ладу» силовым полем, оно и отвело пули в сторону.
– Пусть остается, – сказал Агасфер об энергетическом коконе, который окутал автомобиль. – Подобные фокусы могут повториться.
Во второй раз стреляли неизвестные лица в гражданской одежде, вооруженные пистолетами Макарова. Они стояли у здания номер четыре по Можайскому шоссе, внутри ненавистного писателю города Одинцово, хотя сам-то город в бедах сочинителя не был виноват. Это его власти постоянно чинили Станиславу Гагарину пакостные мерзости и козни. А всё из-за того, что писатель осмелился в 1990 году баллотироваться в народные депутаты России и едва не выиграл на выборах.
Шестнадцатиэтажные башки в том районе, где помещалось некогда Российское творческое объединение «Отечество», были разрушены напрочь. Некоторые уцелевшие дома горели… Едкий дым забирался в салон д е в я т к и, но Агасфер уверенно вел машину и не обратил никакого внимания на выстрелы от дома номер четыре – там размещалось городское управление внутренних дел.
«Не мой ли к о р е ф а н Емельянов упражняется, дорогой и ненаглядный д р у г Юрий Семенович? – подумал писатель о следователе, который по доносу Федотовой и ее сообщников с о о р у д и л уголовное дело по обвинению руководства РТО в преступлении, предусмотренном статьей 93-й «прим», оно предполагало в общем наборе санкций и смертную казнь. – Не удалось м ы т ь е м, так он решил, может быть, расстрелять меня к а т а н ь е м…»
Но лиц стрелявших незнакомцев Станислав Гагарин рассмотреть не успел. «Лада» взлетела на мост, миновав его, проскочила Дубки и свернула в Юдине на Первое Успенское шоссе.
Уже на своротке к Власихе на дорогу выбежал зверовидный мужик в импортной шапке с длиннющим козырьком. Он размахивал двустволкой, требуя остановиться, а затем выпалил дуплетом, целясь в лобовое стекло.
Агасфер раздвинул границы силового поля так, что оно, скользнув по асфальту, сбило с ног непредсказуемого о х о т н и к а, отшвырнуло на обочину и далее, в лес, едва просыпающийся в холодные апрельские дни.
Дорога на Власиху была свободной. Оставалось миновать контрольно-пропускной пункт, а у них не было в к л а д ы ш а на автомашину, могли возникнуть тары-бары-растабары с часовыми, но Станислав Гагарин надеялся на собственную писательскую известность в военном городке.
«Позвоню с проходной в комендатуру, – подумал сочинитель, – и без проблем…»
– Нет необходимости, – отозвался Вечный Жид, не отрываясь от дороги, по которой не было никакого движения. – Я оставил корабль, на котором прибыл к вам на планету, на автомобильной стоянке перед входом в городок.
– Но там же негде укрыться! – воскликнул Станислав Гагарин.
– Укрыться? – повторил Агасфер. – А для чего и от кого прятаться?
Они проехали те несколько сот метров, которые отделяли мост через речушку, заполнявшую искусственные озера Власихи. За деревьями показался забор, а за ним девятиэтажные башни Центральной улицы, в ближней к проходной жил Геннадий Иванович Дурандин. Почти не сбавляя скорости, Вечный Жид резко повернул «Ладу» направо, влетел на п у с т у ю асфальтированную стоянку, окаймленную лесом, и для Станислава Гагарина все исчезло.
