Текст книги "Вечный Жид"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)
Полагаясь на невидимый покров, которым обеспечил его Агасфер, Станислав Гагарин, тем не менее, знал о том, что физическая сущность его не исчезла. Инфракрасные датчики либо другие контрольные приборы, работающие на рентгеновском ли, радиолокационном ли принципе, обязательно засекут его самого, а также оружие, если таковое он прихватит с собой, направляясь пусть и в ипостаси Человека-Невидимки в интересное, но и опасное приключение.
Никто Станислава Гагарина в рискованное предприятие сие не втравливал – напросился.
Когда они вшестером – Агасфер, Христос и Магомет, примкнувшие недавно товарищ Сталин с Конфуцием и сопровождавший их сочинитель – собрались в Центральном доме литераторов и расположились в нижнем вестибюле, там проходил очередной вернисаж столь модного ныне авангарда, Вечный Жид сказал:
– Ну вот, теперь мы почти все вместе, товарищи…
– Почти? – переспросил Иосиф Виссарионович. – Ожидается подкрепление?
– Как вам сказать?! – задержался с ответом Фарст Кибел. – Конечно, мы справимся с возникшими трудностями и сами. Но пополним наши ряды для символического решения еще одной, духовной задачи, ее мы возлагаем на Станислава Семеновича, нашего хозяина. Готовы, партайгеноссе сочинитель?
– Всегда готов, – серьезно ответил писатель и поднял правую руку в пионерском салюте.
Товарищи его заулыбались.
– Я мыслю в боевой группе шестерых Основателей, – продолжал Агасфер. – Товарищ Сталин – седьмой. Иосиф Виссарионович – политический, а значит, и основной руководитель группы.
«Ему это пойдет, – весело подумал Станислав Гагарин. – И опыт есть. Боевой тоже… Какие операции проводил в младые годы! Исполнял Камо, а режиссером оставался Коба… Впрочем, товарищ Сталин одновременно и Основатель тоже. Великую религию создал с собственным культом в базисе!»
– Ладно вам, – услыхал он мысленно возражение вождя. – Какая религия, понимаешь, что в ней великого если советскую Державу п р о с р а л и и п р о ч м о к а л и в два счета!
– Давайте не злоупотреблять телепатией, – мягко укорил их Вечный Жид. – Собравшиеся успешно владеют сим качеством, но пусть окружающие нас в ЦДЛ люди видят, что мы разговариваем… Что вы скажете о положении в России, друзья?
– Хреновое, понимаешь, положение, – проворчал товарищ Сталин. – Напрасно я переключился на созвездие Гончих Псов. Здешняя стая шакалов беспредельно, понимаешь, распоясалась. И л о м е х у з ы подменили-таки союзного Президента монстром. Не усмотрел, прозевал подобное, понимаешь, безобразие товарищ Сталин!
– Вашей вины здесь нет, – успокоил вождя Агасфер.
– За все, что происходит в России, в с е г д а отвечаю я, – отрезал Иосиф Виссарионович.
Наступила неловкая пауза.
– Стрелять пора! – воскликнул, блеснув желтыми глазами, Основатель р е л и г и и м е ч а Магомет.
– Я разрушителей Державы имею в виду, – несколько смутившись под укоряющим взглядом Агасфера, пояснил он.
Товарищ Сталин тяжко вздохнул, хотел сказать нечто, но сдержался.
– Как озлобились, ожесточились люди! – сокрушенно проговорил Станислав Гагарин. – Я редко езжу сейчас в электричках и на автобусах, чаще хожу пешком или жгу дорогой бензин на автомобиле, и все-таки, соприкасаясь с кем-либо на улице, шкурой ощущаю исходящее ото всех недоброжелательство.
– Народ добр, когда у него ничего нет, – заметил Конфуций. – Чем меньше у людей желаний, тем ближе они к совершенству. Потому разговоры о тотальном обнищании населения России п о к а не соответствуют действительности, увы…
– Согласен с Кун-фу, – снова включился в разговор Магомет. – Умеренность и еще раз умеренность – вот к чему должны призывать из я щ и к а яковлевы и поповы!
– Яковлева уже нет, – напомнил Кун-фу.
– Новый экс-цековский хрен не лучше старой масонской редьки. А скоро ваш популист-народник еще один сюрприз по этой части поднесет, – усмехнулся Иисус Христос. – Откровенно признаться дивлюсь я на вас, россияне! Откуда навылупляли вы такое множество бездуховных монстров с кучками «зелененьких» вместо души и мозгов?
– Самое обидное в том, товарищ Христос, – заметил) Отец народов, – что высшие служители культа не противятся гонениям на православный русский народ, не защищают в должной мере его тело и душу.
– Так, – согласился Иисус. – Среди иерархов православной церкви слишком много чуждых моему учению людей, чистых выкрестов, половинок и четвертинок. Русский народ для них лишь средство. Да и явных, открытых предателей хватает, не только в церковных, но и в светских институтах власти. Поистине – наступило Иудино Время!
– Достаточно, – сказал Вечный Жид. – Ситуацию уяснили, теперь за дело! Небольшая информация по операции, которую заговорщики обозначили одиозным словом «Most», и общее руководство группой переходит к товарищу Сталину.
«Какая же роль отводится мне?» – подумал Станислав Гагарин.
– Мы будем считать вас комиссаром, – просто сказал Вечный Жид. – Вроде как Фурманов при легендарном Чапае. Годится?
Писатель вспомнил его слова, когда беспрепятственно прошел через парадный подъезд Фонда, охраняемый двумя молодчиками в униформе, сшитой из черного сукна, с желтым вензелем на груди, вензелем, составленным из так хорошо знакомых Станиславу Гагарину букв, инициалов человека, с которым еще полтора года назад встречались вместе с товарищем Сталиным при невероятных обстоятельствах.
____________________
Соотечественник! Хочешь узнать подробности??? Немедленно закажи фантастический роман-детектив Станислава Гагарина «Вторжение» по адресу: 143 000, Московская область, Одинцово-10, а/я 31, Товарищество Станислава Гагарина.
Тебе срочно вышлют сей сногсшибательный, потрясающий воображение, остроприключенческий и попросту о б а л д е н н ы й роман наложенным платежом за скромную по нынешним временам плату.
Поторопись – тираж ограничен! Внуки не простят тебя, если оставишь их без столь занимательного супер-чтения…
____________________
«Хо-хо, – ухмыльнулся сочинитель, заключая вышеприведенный текст в рамку. – Ай да Гагарин, ай да сукин сын! Надо же придумать подобный пропагандистский трюк…»
Он хотел еще что-нибудь добавить к написанному, но пора было ехать в типографию города Электросталь, шел восьмой час утра 17 декабря 1992 года, и Станислав Гагарин сожалеючи отложил в сторону шариковую ручку.
…На первом этаже, который служил прикрытием тайной резидентуры, никакой особой аппаратуры электронного характера Станислав Гагарин не обнаружил.
Беспрепятственно – невидимка! – прошел он мимо дюжих черно-суконных молодцов, те даже и не ч у х н у л и с ь, пропустили письме́нника в предбанник хитроумной, затеянной как прикрытие более чем шпионской ф о н д я р ы.
«Хорошо устроился лысый и меченый п и д о р, – вздохнул сочинитель, обходя роскошные представительные помещения первого этажа. – Выделил бы хоть комнатуху-другую под контору Товариществу моему…»
Разумеется, это он так, по инерции, от фонаря думал. Никаких милостей от номинального хозяина фонда Станислав Гагарин никогда бы не принял. Слава Богу, четверть века писал он романы о разведке и контрразведке, знал тысячи способов вербовки, да и просто по-человечески ему было до омерзения противно иметь дело с изменником Отечества, хотя в семьдесят пятом году Станислав Гагарин довольно мило встречался с ним в Ставрополе, где готовил материал для «Сельской жизни».
Совместные похождения в альтернативном мире товарища Сталина – особая статья.
Теперь он понимал, что роль первого этажа – отводить клиентам глаза. Вроде как в Кенигсберге до сорок пятого года резиденцию абвера прикрывала контора по искусственному осеменению животных, там перед входом даже скульптурный племенной бык красовался. Когда-то писатель сообщил об этом в шпионском романе «Три лица Януса».
На второй этаж вела парадная лестница, тоже охраняемая ч е р н я к а м и в вензелях, но поднималось туда официальное начальство: сам главарь Фонда, его зам-академик, советники из эпохи перестройки, словом, племенные и среднепородистые осеменители русского народа идеями и н о г о мышления и так называемых общечеловеческих ложных ценностей, прислужники Нового Мирового Порядка, Pax Americana, одним словом.
«Здесь тоже мимо я б л о ч к а, – подумал Станислав Гагарин. – Формальная ходка, лаз для вышедших в тираж л о м е х у з о в четвертого сорта. Жалкие ш е с т е р к и! Вряд ли хозяева доверяют им серьезные дела сейчас, скорее держат как идеологический мусор, который всегда можно поджечь и напустить туману, вонючего дыма и копоти. Шантрапа и скунсы! Надо искать…»
Невидимый окружающими сочинитель толкался среди американированных клерков первого этажа, ловко лавировал мимо стаек причепуренных с е к р и т у т о к, явно служивших в неурочное время персональными фото-моделями для верхних фондовых боссов, едва удерживался от озорного, мальчишеского желания – хорошо быть невидимкой! – легонько – садистом писатель никогда не был – ущипнуть ту или иную т е л о ч к у за упругую попку.
В глубине души он поругивал себя за столь легкомысленное желание и в действительности не ущипнул ни одну из сновавших мимо к у р о ч е к, но объективности ради напишем откровенно – хотелось…
«Главная начинка здания находится наверху, – размышлял Станислав Гагарин. – Моя задача – найти секретный лифт. Может быть, это обыкновенная лестница, хотя вряд ли л о м е х у з ы откажутся от элементарных удобств».
Ни лестницы подходящей, ни потайного лифта обнаружить писателю-невидимке не удалось. В задумчивости остановился он посередине некоего роскошного холла, вовсе забыв, что невидим для окружающих. И конечно же налетела на Станислава Гагарина некая кандидатка на роль служебной п у т а н ы, а может быть, таковой и являющаяся, как знать…
На полголовы длиннее сочинителя, обладательница крепкого породистого тела, высокой груди – пятый размер, прикинул председатель – и длинных, будто из горла́ растущих ног, но с тронутым налетом стервозности лицом, т е л к а едва не сбила его с ног, а сама завалилась бы на Узорно-паркетный пол, если бы наш герой не подхватил ее за руку.
Материть ее писатель не стал, вовремя спохватился, вспомнив о прозрачной ипостаси. Чокнется, пожалуй, сексуальная модель, услышав голос из н и ч е г о.
Но удержаться не сумел. Звонко шлепнул ладонью по заднице – любимое Станислава Гагарина действо, и с е к р и т у т к а заскакала по коридору, оглядываясь и кося сумасшедшим кобыльим глазом в то место, где, как она полагала, невероятным образом приложилась аппетитным задиком о паркет.
Как ни странно, только именно: сей инцидент помог сочинителю разобраться с секретным лифтом, ведущим в потаенные закрома фонда.
Возбужденный несколько случившимся, Станислав Гагарин внимательно огляделся и обнаружил в просторном холле цветочную горку-пирамиду, за которой приютился кривой диванчик, на нем к а й ф о в о мыслилось умоститься и в спокойной, понимаешь, обстановке обсудить с самим собою сложившуюся ситуацию.
Председатель Товарищества так и сделал. Более того, утратив бдительность вовсе, он достал из невидимого, разумеется, кармана сигареты и, чиркнув зажигалкой, закурил, хорошо понимая, как дико смотрятся для наблюдателя висящая в воздухе сигарета и выходящий из неизвестного источника дым.
Но полагаясь на маскирующие его шалость цветы, сочинитель пренебрег сим обстоятельством.
И напрасно. В холле возник относительно молодой чиновник, по внешности – преуспевающая ш е с т е р к а, готовая стать б у г р о м среднего калибра, или около того.
Мелькнул на лацкане пиджака красненький эмалевый отблеск.
«Ого! – подумал сочинитель. – Народный, понимаешь, депутат… Интересно девки пляшут! И что потом, и что потом…»
А потом было вот что. Омандаченный слуга народа зыркнул по сторонам, на дым за цветочной горкой ноль внимания, конечно, затем подскочил к выключателю верхнего света, разместившемуся рядом со встроенным в стенку зеркалом, двинул выключатель по его оси на сто восемьдесят градусов, и зеркало повернулось, превращаясь в метровой ширины дверь, в нее и прошмыгнул проворно начинающий б у г о р или зрелая политическая ш е с т е р к а.
Зеркало как ни в чем не бывало возвратилось на прежнее место.
«А ларчик просто открывался», – процитировал сочинитель байку Ивана Андреевича и сунул недокуренную – сразу неприятно загорчило во рту и защипало язык! – штатовскую «пэл-мэлину» в горшок с мексиканским кактусом.
Выждав немного, Станислав Гагарин повторил операцию с выключателем и, едва приоткрылся вход в Зазеркалье, ловким движением проскользнул, невидимый, в довольно просторную комнату без мебели, но с двумя дверями, не считая той, через которую прошли и депутат давеча, и письме́нник ныне.
Как и в первом случае, зеркальная дверь возвратилась в исходное состояние, и Станислав Гагарин оказался в запертом по сути помещении.
«Не бзди, родной, ведь завтра выходной», – флотским еще присловием ободрил себя бывший штурман дальнего плаванья и принялся осматриваться.
За одной из дверей обнаружил он каморку без окон, заставленную аппаратурой неизвестного ему назначения. За второй прятался небольшой, с одностворчатой дверью лифт, безо всяких следов кнопок для вызова или чего-нибудь подобного в этом роде. Как пользоваться лифтом было непонятно, пока Станислав Гагарин не обнаружил справа специальную прорезь.
– Усек, – пробормотал сочинитель, ощупывая пальцами замочную по сути скважину. – Сюда суют личный жетон-перфокарту и – пожалуйте бриться! Карета, то бишь, лифт к вашим услугам. Но мне-то нечего сюда сунуть! Сунуть-то нечто я, конечно, могу, но это будет, увы, типичное не то».
Он прикрыл дверь недоступного ему лифта и отошел в угол, прикидывая, что выход обязательно найдет. Надо остыть, подумать, понадеяться на случай или на закономерность, по которой выходило, что в Зазеркалье появится еще один к о з е л.
Новый тип возник у лифта минут через пятнадцать. Был он примерно такого же обличья, как и давешний слуга народа, и Станислав Гагарин узнал его, поскольку часто видел на экране п о п ц е в и д е н и я комментирующим Русскую политическую б ы т о в и н у с антирусских позиций.
«На ловца и зверь бежит, – плотоядно ухмыляясь, подумал сочинитель. – Через экран достать невозможно, так я тебя здесь…
И едва п о п-к о з е л достал из бумажника металлическую пластинку с комбинацией дырочек в ней, составляющих своеобразный код-пароль, и приготовился засунуть в щель, Станислав Гагарин резко вывернул комментатора от лифта и рубанул правой ладонью по сонной артерии.
Этот прием не был смертельным, но лишь отключал сознание объекта, изымал его из реального бытия на некоторое время.
К о з е л свалился, будто подкошенный, и сочинитель, подхватив и спрятав в карман перфокарту, затащил комментатора в чуланчик с приборами. Писатель не пожалел бы для него и приема ш л а г б а у м, но ш л а г б а у м был пропуском на тот свет, а Станислав Гагарин не считал себя вправе единолично судить и приговаривать к смерти сукиного сына. Хотя его лживая и подстрекательская болтовня с экрана уже унесла десятки и сотни жизней в Карабахе и Южной Осетии, в Приднестровье и Таджикистане.
«Хоть ты и наглая вошь-кровопивец, а соцзаконность распространяется и на тебя, негодяя», – мысленно проговорил сочинитель, доставая из кармана к о з л а его собственный платок.
Платок он полил жидкостью из флакона и положил на лицо лежавшего навзничь п е р ф о к а р т о ч н о г о проходимца.
– Так надежнее, – заключил председатель. – Найдут нескоро, очнется тоже не сразу… Словом, как в кино: поскользнулся, упал, очнулся – гипс!
Дырчатая пластина сработала как нельзя лучше. Лифт загудел, гостеприимно спустился, Станислав Гагарин открыл дверь, затем захлопнул за собой, и кабина, дернувшись, повезла сочинителя наверх.
Там его ждали два черно-суконных парня. Разумеется, не его лично, а того, кто лежал сейчас в каморке с платком на сытой и усатой морде. Но лифт пришел пустым. Станислав Гагарин ловко, не задев охранников, покинул кабину, и с улыбкой смотрел на глупые рожи мордоворотов, едва ли не обнюхивающих подъемное устройство.
– Заибанская перестройка, – проворчал, наконец, старший наряда. – Спецтехника – и та не фурычит. Лифт сам по себе поднимается, препадлина.
– Доложим в рапорте? – предположил с у к о н е ц помоложе.
– А на фуя? – вопросом на вопрос ответил старшо́й. – Нам же и в с п и д я т за потерю з ы р к о с т и и шпиономанские размышления… И вообще ты, Сидоров…
Дожидаться продолжения разговора Станислав Гагарин не стал. Он вошел в большую комнату, скорее – весьма уютный конференц-зал, предназначенный для приватных, полуинтимных заседаний. Посередине размещался круглый стол, его обнимали со всех сторон шесть кресел. Седьмое, видимо, предназначалось для председательствующего, оно было повыше других, и спинка опять же подлиннее.
За столом сидели трое, председательское место пустовало. Станислав Гагарин всмотрелся в лица этих троих и в одном из них узнал бывшего члена Политбюро.
IVК ночи в пустыне похолодало, и тепло, идущее от костра, было ласковым и непостижимо умиленным, искренне нежным.
Большие и яркие южные звезды, разогнанные пламенем костра, попряталась до поры, но присутствие их осознавалось. Они будто звери из таинственного бора наблюдали за путниками, ставшими ночлегом на лесной опушке.
Песок, на котором сидели эти двое, стал уже прохладным, завтра к полудню в нем можно будет варить яйца. И никакого леса вокруг, песок да песок, разве что редкие пятнышки зеленых оазисов, возникших вокруг спасительных колодцев, дающих продление жизни и людям, и овцам, и растениям, и неутомимым покорителям песчаных просторов, философски спокойным и невозмутимым кораблям пустыни – верблюдам.
Ярко горел костер.
Блики его пламени трепетали, перемещаясь на лицах Вечного Жида и Станислава Гагарина, метнувшихся сюда через пространство и время, отражались в глазах, завороженно восхищенных огненным танцем таинственной саламандры.
– Как любите вы, земляне, открытое пламя, – нарушил молчание Агасфер. – Не раз и не два сиживал у костра, за две тысячи лет бывало таких мгновений бесчетно, и всегда наблюдал, как приходит к глядящему в огонь человеку особое чувство.
– Древнее чувство, – заметил сочинитель. – Оно возникло в сознании человека в доисторические времена, когда пращуры досыта насмотрелись на небесные молнии, лесные и степные пожары, еще до того, как сумели приручить огонь.
Впрочем, до конца огонь так и не приручили… И в сердцевине о с о б о г о чувства, о котором вы изволили заметить, дорогой товарищ Агасфер, лежит атавистический страх перед могуществом и беспощадностью огненной стихии.
– Все-то вы знаете, Станислав Семенович, – с легкой язвительной усмешкой заметил Фарст Кибел. – Материалист вы наш неисправимый…
Писатель хотел было обидеться на Вечного Жида, на хрена ему эти подначки, хотя бы и от Зодчего Мира, небожителя, стало быть, олимпийца, да передумал. В конце концов, если носитель Вселенского Разума сыронизировал по поводу твоего якобы всезнайства, то обидного в этом вовсе нет. Вспомни о сократовской ма́ксиме «Я знаю, что я ничего не знаю» и успокойся, Папа Стив…
Вслух он сказал:
– Материалистом меня воспитали, материалистом я и помру… Но я не вульгарный, не примитивный, я – диалектический материалист. В этом суть, в диалектике. Я допускаю, более того, безоговорочно признаю огромную роль и д е а л ь н о г о, духовного, но в человеческих отношениях. В то же время полагаю: то, что вчера казалось нам и д е а л ь н ы м, вернее, идеалистическим, тот же в и р т у а л ь н ы й фактор, при дальнейшем развитии нашего знания, при более пристальном, скрупулезном рассмотрении обнаруживает материалистическую сущность.
И вы никуда не денетесь, партайгеноссе Агасфер, от того, что вот эта пляшущая саламандра невозможна без кислородной среды. Оксиген ей потребен, оксиген! Без кислорода никакой огонь в принципе не состоится…
– Хорошо, хорошо! – поднял руку Вечный Жид, останавливая собеседника. – Как материалист, вы безупречны… Но ради Бога не говорите так при моем друге, которого я пригласил на встречу у костра. Сейчас он будет здесь. И тоже почитает огонь. Борец со здешними л о м е х у з а м и в чистом, так сказать, виде. Кажется, я слышу его…
Слабое шуршание песка достигло и слуха писателя.
В очерченное пламенем костра с в е т л о е пространство вступил молодой человек, облаченный в свободно облегающие его одежды белого цвета. Поверху шла широкая сорочка с открытым воротом, полузакрытая своеобразным кафтаном или сюртуком, трижды подпоясанным ремнем со шнурками. На эти шнурки сочинитель сразу обратил внимание, хотя лишь впоследствии узнал: они символизируют этическую триаду, ради которой жил незнакомец, вышедший из ночи к свету костра, ради них шли за ним на лишения и смерть его ученики.
Добрые мысли.
Добрые слова.
Добрые дела.
Выписав сейчас символы нравственного триединства в многозначительный столбик, хотя собирался перечислить в рядовой строчке, Станислав Гагарин вспомнил работу Владимира Ильича Ленина «Три источника и три составные части марксизма», подумал о том, как приятно удивлен был он, заметив в понедельник 21 декабря 1992 года портреты вождя Октябрьской революции в кабинетах главных редакторов, от Евгения Сергеевича Аверина в «Книжном обозрении» до Александра Михайловича Андрианова в газете войск противовоздушной обороны «На боевом посту».
В этот понедельник, поздравив товарища Сталина с днем рождения, он просил сообщить о сем факте Ильичу в Иной Мир, пусть Старику будет приятно.
– Сомневаюсь, понимаешь, – возразил Иосиф Виссарионович. – Старик терпеть не мог внешних почестей. У него хватало ума на неприятие суеты, понимаешь, сует и всяческой суеты.
– Дело не в культе Ленина, – не согласился случившийся рядом Иисус Христос. – Наш друг Станислав Гагарин намерен подчеркнуть приверженность этих людей к прежним принципам, их постоянство в убеждениях.
Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит. Вдвойне же и втройне ценен тот, кто не искусился, устоял перед соблазном.
– Я так и сказал им, – ответил Станислав Гагарин. – Теперь же передам и вашу оценку их позиции. Иисус Христос, мол, высоко вас ценит.
Сын Человеческий мягко улыбнулся.
– Если ссылка на меня укрепит их силы, валяйте, Папа Стив.
«До чего же он приятный в общении товарищ! – подумал сейчас писатель, вспомнив молодого Назорея, но переключая внимание на высокого и стройного незнакомца, который вышел из тьмы к свету, проговорил «Мир и покой вам, люди», аккуратно поддернул легкие шальвары, заправленные в башмаки из красного сафьяна, и присел у костра, с благородной грацией скрестив длинные ноги.
Незнакомец был красив по всем параметрам, в том числе и тем, каковые имели цену для сочинителя. Орлиный, аккуратных размеров нос, большие черные глаза, изящно очерченный подбородок, изогнутые дугою брови и пышные, слегка волнистые, у х о ж е н н ы е усы.
Вообще, черты лица того, кого судьба послала к ночному костру, были скорее европейскими, хотя в целом свидетельствовали о том, что родина незнакомца лежит неподалеку.
Обменявшись приветствиями, все трое молчали. Нарушил затянувшуюся паузу Вечный Жид.
– Как идут дела на вашем участке фронта? – спросил Агасфер.
– С переменным успехом, – отозвался незнакомец. – Наступает Ормузд – убегают прочь, поджав хвосты, Ариман и его подлые дэвы. Потом ищут лазейку, чтобы вернуться и вновь творить зло. Ныне главное беспокойство от Аэшма-дэва, он заведует насилием и гневом, противостоит доброму гению Сраоша. Демон Аэшма прототип вашего библейского Асмодея. Слышал я, что Асмодей в том времени, откуда вы прибыли, особенно разнуздался.
Последние фразы адресовались писателю, и тот, не зная что ответить, вопросительно посмотрел на Агасфера. Вечный Жид не удосужился их познакомить, хотя Станислав Гагарин и догадывался, с кем свела его судьба на этой неведомой ему земле – то ли в древней Мидии, то ли в некоем Адербейджане.
– Извините, – сказал Фарст Кибел. – И на такую старуху, как я, бывает э т и к е т н а я проруха. Я вас еще не представил друг другу. Русский писатель Станислав Гагарин. Мыслитель и философ Древнего Ирана – Заратустра.
– Давно мечтал встретиться с вами, – приветливо сказал писатель.
– Рад тому, что вы – русский, – сказала Заратустра. – Знаю, что ваши современники не располагают достаточной информацией о моей личности, а древние авторы, особенно греки, вообще написали обо мне бог знает что. Вплоть до того, что жил я за пять тыщ лет до Троянской войны. Да, родился я в Бактрии, за тысячу лет до Рождения Христова, если судить по принятому у вас летоисчислению, проповедовать начал в мидийском городе Рай, затем, подобно Магомету, перебрался в атропаненский Шиз. Но отец мой – выходец из Северного Причерноморья.
– Уж не скиф ли ваш отец случайно? – осведомился Станислав Гагарин.
– У нас общие предки – венеды, – ответил философ. – Поэтому позвольте считать меня родичем вашим.
– Почту за честь, – склонил голову сочинитель. – Мне по душе и ваше учение тоже. Простота и естественность его подкупают. Сущий мир распадается на два царства. С одной стороны – свет и добро. С другой – мрак и зло. Первую олицетворяет Агура-Мазд, он пребывает в мире вечного света…
– Мы зовем его также Ормуздом, – заметил Заратустра. – Именно Ормузд призвал меня на высокую гору, где открыл Слово Божье.
«Это был мой коллега, один из Зодчих Мира», – протелепатировал сочинителю Вечный Жид.
Станислав Гагарин, впрочем, давно уже догадался, что Учителей и Пророков посещали в разные времена Зодчие Мира – вечные защитники Вселенского Добра, духовные наставники тех, кого они посвящали на борьбу с кознями Конструкторов Зла.
– А в противоположном царстве, – продолжал говорить он, – правит дух зла Ангро-Майньюс…
– Он создал ледяную зиму, иссушающую жару, уничтожающий посевы град, отвратительных змей и скорпионов, забрался под землю и открыл там собственный ГУЛАГ, – подхватил Заратустра. – Этот проклятый Ариман – виновник всего злого и отец лжи.
Но хватит о нем. Священную зароастрийскую книгу Авесту вы прочтете еще не раз, и Зенд-Авесту, и пехлевийские глоссы к ней.
– Пожалейте русского письменника, – усмехнулся Вечный Жид. – Вы знаете, Заратустра, сколько научного материала перелопатил Папа Стив, готовясь к встрече с основателями религий?
– Представляю, – сочувственно проговорил Заратустра. – Тем интереснее мне будет общаться с товарищем из Двадцатого века… И позвольте мне… Для вас, Станислав Гагарин!
После произнесенных слов никаких действий Заратустра не производил. Никаких пассов, заклинаний, сыпанья порошков в огонь или пошлого дерганья волос из усов или головы.
Не сводивший с создателя зороастризма глаз сочинитель ничего подобного не заметил.
Улыбка тронула полные, чувственные губы Заратустры, и костер превратился вдруг в большой розовый куст, осыпанный махровыми цветами красного цвета.
По логике развития событий их всех должна была накрыть темнота, ведь исчез костер, а с ним и свет пламени, оттесняющий мрак.
Вместо костра был розовый куст, а свет не исчезал, он даже расширялся и расширялся.
Вдруг донесся чудовищный грохот, затем леденящий душу вопль, который сменился оглушающим рычанием.
Путники стремительно и ловко поднялись, Агасфер был невозмутим, а сочинитель, скрывая тревогу, посмотрел на Заратустру.
– Ариман ведет дэвов в атаку, – спокойно ответил создатель Зенд-Авесты. – Нам поможет добрый гений Сраоша, защитник от злых духов в ночное время. Помогут и я з а т ы – боги древней религии иранцев, я включил их в собственную систему религиозных представлений.
Словом, нет причин для беспокойства. Ангро-Маньюсу не по душе ваше присутствие. Я предполагал сие и принял меры. Вы не вмешивайтесь…
Заратустра воздел руки, и вокруг разлился ровный и мягкий свет. Звезды исчезли, не было ни Солнца, ни Луны, лишь выгнулось над ними голубое-голубое небо.
Зазеленел оазис, на краю которого расположили они костер. Громоздились неподалеку высоченные горы.
С другой стороны уходила к желтому окоему таинственная пустыня.
Пустыня вдруг вздыбилась коричневым валом. Вал превратился в крутящиеся смерчи. Разом выросшие в сотни и более метров смерчи клубились и оглушающе выли на разные голоса, неукротимо приближались к бывшему костру, ставшему кустом из роз, и трем путникам, один из которых был Богом, второй – пророком, а третий – простым смертным, заброшенным в иное время и иное пространство.
Смерчи, размерами побольше, чем любое высотное здание в Москве, неуклонно приближались, и Станислав Гагарин уже различал среди бешено крутящегося желто-коричневого песка искаженные злобой и ярой ненавистью лица тех, кто так часто таращился в последнее время из я щ и к а.
«Вот бы видели их избиратели сейчас», – подумал Станислав Гагарин, искренне сожалея о том, что не дано соотечественникам видеть события его, писателя, глазами.
Заратустра, тем временем, горделиво выпрямился, грациозно подтянулся, построжал лицом.
– Приступим, – будничным тоном произнес он.
Заратустра повернулся к горным вершинам, простер в их направлении руку, затем резко повернулся и показал рукою на рвущихся к костру-розам дэвов.
С горной вершины сорвался гигантский камень, стремглав пролетел по воздуху и ударил в основание одного из смерчей.
Смерч задрожал, искривился, осыпался и бесследно исчез.
Второе движение Заратустры – уничтожен еще один дэв, крайний с левого фланга.
Третий, четвертый… Пророк Ормузда уничтожал демонов Аримана, размеренно и привычно швыряя в них огромные скалы, которые усилием одной лишь воли отрывал от горного кряжа и ударял ими по основаниям дьявольских, чудовищных в размерах смерчей.
Девять песчаных монстров, скрученных злым энергетическим полем Ангро-Маньюса, рвавшихся к Заратустре и его товарищам, были побиты камнями и рассыпались в пустыне безобидным желто-коричневым песком.
– Ловко вы их, – приходя в себя и стараясь контролировать голос, с трудом выговорил Станислав Гагарин. – Одним махом девятерых побивахом… Это как? Глобальный телекинез?
– Неисправимый вы материалист, – сокрушенно пожал плечами Вечный Жид. – Ему, понимаешь, чудо показали, радоваться надо, собственными глазами, понимаешь, видел… Так нет! Он обязательно доискивается до причинных связей. Детерминизм ему, видите ли, подавай.
Заратустра загадочно улыбался.
Затем наклонился и, не опасаясь шипов, сорвал розу, протянул Станиславу Гагарину:
– Передайте любимой женщине… Сегодня победило д о б р о. Но бывает и наоборот. Тогда за каждый успех злого творения надо наносить Ариману новые и новые удары, уменьшая число его злобных и вредных тварей. Отомстить тем, кто творит зло – вот что!
