Текст книги "Убитый манекен : сборник"

Автор книги: Станислас-Андре Стееман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

XXI. Ужас нарастает

– Деревня опустела, – хмуро заметил Анон. – Никто больше не осмеливается высунуть нос наружу. Не осталось газеты, которая бы нас не обвиняла…

Усталым жестом он показал на груду газет, высившуюся на столе бургомистра.

– Да, – поддержал его Эрали, – ситуация серьезная. Четыре убийства за четыре ночи, по одному за ночь… А мы совершенно бессильны!

– Если мы не остановим убийцу, – снова с горечью заговорил заместитель королевского проктора, – наша карьера кончена…

– А у меня, – вставил бургомистр, – обязательства перед моими согражданами. Лучшие друзья высказали мне злые упреки.

Чего вы ждете? – сказали они. – Что мы все отправимся на тот свет? – Бургомистр воздел руки к потолку – Ну что я им могу ответить?

У Себа Сорожа вертелось грубое слово на языке, но он сдержался.

– А Лабар, – жаловался Эрали, – что мы с ним будем делать? Отпустим? Сначала он отрицает, что убил Виру и Гитера, вы помните, затем, под давлением вопросов, припертый к стене, он признает себя виновным в первом убийстве, а потом и во втором. В это время совершается третье, и Лабар опять все отрицает…

Себ Сорож с наслаждением выпустил из трубки кольцо дыма.

– Новый Лелутр, – проворчал он. – Благодаря ему скромную деревеньку Сент-Круа сравнят с Туке… Уникальная возможность…

Эрали злобно взглянул на него:

– Господин Сорож, – произнес он весьма натянутым тоном, – мне очень жаль, что в подобных обстоятельствах вы проявляете столько легкомыслия. Вместо этого…

– Я бы должен биться головой о стены, не так ли? Что это даст, скажите на милость? Лишнюю жертву?

– Сорож… – начал заместитель королевского прокурора.

Его голос задрожал:

– Сорож, нужно что-то предпринять! Надо…

– Кардо и Анри следят за угрожаемым домом, – ответил инспектор, – я лично рекомендовал госпоже Прего, двум ее дочерям и племяннику не выходить ни под каким предлогом; наконец, дюжина полицейских всю ночь дежурит на улицах деревни…

– Замечательно! – откликнулся Эрали. – И завтра утром мы, как и сегодня, как и каждое утро, узнаем, что совершено новое преступление!

Четверо мужчин – заместитель королевского прокурора, судебный следователь, бургомистр и инспектор, – собрались в кабинете Бине, на втором этаже деревенской управы. Почти совсем стемнело, но ни один из них не подумал зажечь свет.

В шесть часов вечера им нанес визит Юбер Пеллериан.

– Я только что, – заявил он, – обнаружил красный кружок – один из пресловутых красных кружков! – на дверях дома моей тети. На нее ли покушаются, на одну ли из дочерей или на меня, я не знаю. Что делать?

– Оставаться дома, – ответил Себ. – Не выходить ни под каким предлогом. Через час-два инспекторы займут свои места на подходе к дому вашей тети, деревенские улицы будут под наблюдением наших агентов.

– В конце-то концов, – воскликнул Эрали и ударил кулаком по столу, – этот убийца не нечистый дух! Есть же люди, которые должны были видеть, как он крадется по улицам, их свидетельство для нас было бы драгоценно…

– Эти люди, – объяснил Сорож, – не видели убийцу. Они просто заметили одного из соседей, не сопоставляя его с убийцей.

Спросите любого, и вы поймете, насколько бесполезны подобные свидетельства…

– А в фургоне, естественно, никаких улик?

– Нет, ничего. Но я могу объяснить вам, что делал на столе столь вас заинтриговавший труп кота. Гвидо перед смертью предавался какому-то вполне невинному колдовству. Он вызывал Нечистого, для чего обезглавил животное, произнося волшебное заклинание: «Элоим, Эссаим, фругативи эт аппеллари!..» Я вычитал эти сведения из старой книги по колдовству в зеленом переплете, она еще была раскрыта на странице, с которой цыган сверялся незадолго перед смертью…

– И на этот раз у жертвы ничего не украдено? – вставил вопрос бургомистр.

– Я расспрашивал жену Гвидо, – ответил Себ. – Ей кажется, из фургона ничего не пропало. В любом случае, Гвидо, как и Виере, не имел при себе денег в момент смерти.

– Но, в конце концов, инспектор, – вскричал Бине, – вы видите какую-нибудь причину всех этих убийств? Коммивояжер, цыган, два почтенных торговца… Почему, черт возьми, могли убить этих людей?..

Себ пристально посмотрел на бургомистра.

– Вы помянули черта, – сказал он. – Вы знаете, что некто в этой деревне продался ему душой и телом? Вы знаете, что кто-то жжет ему свечи?

И он посвятил слушателей в открытие, сделанное кюре Рокюсом на хорах церкви.

– Заметьте, – продолжал Себ, – эта сцена повторялась с тех пор дважды. Кюре в ужасе. И, несмотря на строгое наблюдение со стороны священника, не замечено никаких подозрительных хождений. Так что я почти с полной уверенностью могу заявить, что сей поклонник Сатаны смешался с толпой верующих, как убийца смешался с толпой честных граждан. И, нет сомнения, тот и другой – одна и та же личность…

– Хо! Хо! – натужно пошутил Эрали, – вы, похоже, очень многое знаете об убийце, Сорож!

Одновременно Анон задал вопрос:

– Откровенно, Себ, у вас нет ни малейшей идеи относительно его личности?

Себ пожал плечами и вынул из кармана какую-то бумагу.

– Вот список, о котором я вам вчера говорил. В нем с десяток имен. Первый в нем – господин Бине…

– Я? – воскликнул бургомистр, подскочив в кресле.

– Ну да! А почему бы не вы, господин бургомистр? Вы можете с таким же успехом быть убийцей, как и любой другой…

– Но…

– С таким же успехом, как Юбер Пеллериан, просивший помощи против убийцы, как ваш секретарь Дермюль, как ветеринар Верспрее, короче, с тем же успехом, что и любой другой житель деревни… И вы хотите, чтобы я ткнул пальцем в одного из них и объявил: «Это он!»

– Никто вам не говорил… – начал Анон.

– Вы сами в это верите? – взорвался Себ. – А это что?

Он извлек из кармана пачку телеграмм:

– Поздравления?.. Нагоняй!.. Вот что мне шлют эти господа! Эх! Хотел бы я их здесь видеть!..

Себ вскочил и заходил по комнате.

– Смешные люди!.. Черт возьми, что бы они сделали на моем месте?.. Потребовать от каждого жителя деревни отчета о том, чем он занимался в прошедшие ночи, и тщательно, минута за минутой, проверить каждое алиби?.. Или, может быть, летать на самолете над деревней, начиная с ужина, и посылать осветительные ракеты? Это было бы гениально!.. Как бы мне хотелось посмотреть, что они стали бы делать со своими чудненькими теориями!..

Он встал перед бургомистром:

– Не хотите ли рассказать мне, Бине, чем вы занимались этой ночью?.. Нет?.. Вы считаете это оскорблением?

– Шуткой, – ответил бургомистр.

– Ладно, – проворчал Себ. – По крайней мере, вы производите впечатление здравомыслящего человека.

– В самом деле?

– Не обращайте внимания. Рассуждаю сам с собой.

Себ вздохнул и сел:

– Что можно предпринять в деревне на осадном положении, вроде этой? Все запираются на двойной оборот ключа, на каждом окне – ставни. Убийца может пускаться во все тяжкие в полной безопасности, никто его не увидит…

Себ скорчил гримасу:

– В этой новой Ковентри для него самую большую сложность должен составлять поиск жертвы…

Инспектор рассмеялся:

– Впрочем, этот мужик не испытывает недостатка воображения, если конечно считать, что убийца мужчина… Я…

– Что? – воскликнул Эрали. – Вы допускаете, что мы имеем дело с женщиной?

– Право слово, – ответил Себ, – я допускаю многое… Но, должен вам сказать, что, когда первый приступ отчаяния у госпожи Виере прошел, она мне сообщила любопытную вещь…

– Да? – подал голос Анон с внезапной надеждой, что наконец-то лучик света прольется во мраке. – Что она вам рассказала?

– Она мне объяснила, почему, несмотря на ее увещания, муж вышел-таки наружу тем вечером. Он услышал жалобы и крики, словно убийца, наскучив ждать Виерса, пытался задушить перед его домом кого-то другого… Веря в свою геркулесову силу, храбрый мясник вооружился внушительным секачом, открыл дверь лавки и пошел на помощь подвергшейся нападению особе…

– Извините! – вмешался Эрали. – Я не понимаю, Сорож, как это вы не попытались разыскать эту особу. Той ночью был убит только мясник. Значит, ей удалось вырваться и, может быть, она узнала… Почему она сама не объявилась? Неужели из страха перед преследованиями убийцы?..

– Нет, – улыбаясь, заметил Себ, – из более глубоких соображений… Потому что ее не существует! Предпоследней ночью дьявол Сент-Круа, как его называют в газетах, играл одновременно роль убийцы и жертвы… В том смысле, что это он звал на помощь, чтобы выманить Жюля Виерса из дома… Хитрость, увенчавшаяся полным успехом, как вы знаете…

– А что заставляет вас думать?.. – начал Эрали.

– Вы сами все объяснили, господин следователь: почему жертва нападения, ставшая начальной причиной гибели Жюля Виерса, не объявилась?.. Жена мясника, бросившаяся следом за мужем, видела, что лежал лишь один человек… Если убийца сначала напал на кого-то другого, тот явно не мог бы скрыться столь поспешно… Да и зачем? Кроме того, наш убийца убивает лишь один раз за ночь, и всегда именно того, кого решил, приговорил, нарисовав красный знак на двери дома…

Тишину разорвал голос Анона:

– Себ, как вы думаете, кто в опасности сегодня ночью?

Себ Сорож улыбнулся:

– Ну! Если бы жизнь была романом!..

– Что тогда? – поинтересовался заместитель королевского прокурора.

– У меня был бы выбор между двумя убийцами…

– Хм… Выбор… между кем?

Упершись руками в колени, Себ наклонился к собеседнику:

– Представьте детективный роман, в котором действуют самые известные люди в деревне, к примеру, все, перечисленные в моем маленьком списке, то есть верующие, присутствовавшие на мессе. Автор романа выбирает из них виновного, чтобы представить на суд читателям… Кого он выберет?

Инспектор сделал паузу. Затем продолжил:

– Героиней нашего романа, конечно же, станет дочь доктора Хие, Эдме. Она красива, несколько загадочна, как раз того типа, какой должен нравиться авторам детективных романов. К тому же ее любят двое…

– Да? – заинтересованно спросил Бине. – Кто же, скажите нам!

Себ поколебался, прежде чем ответить:

– Что ж, я могу вам сказать… поскольку речь идет о романе. Ее воздыхатели – учитель Маскаре и Юбер Пеллериан…

Инспектор рассмеялся:

– Ну вот, в романе, о котором я говорю, таинственным убийцей, дьяволом Сент-Круаоказался бы один из них… По крайней мере, было бы 99 шансов из 100, что автор превратит одного из этих двоих мужчин в убийцу…

– Почему? – спросил Анон.

– По одной простой причине. Много ли вы читали детективных романов, господин заместитель королевского прокурора?.. Нет?.. Я – да… И я заметил, что в такого рода произведениях автор обычно не тратит времени на выведение персонажа, бесполезного для сюжета. Все они для него вроде пешек на шахматной доске, ни один не остается в стороне от успеха партии. Ну а вы признаете, одного поклонника вполне достаточно для того, чтобы пристроить героиню, таким образом, сентиментальная часть улажена. Так скажите мне, зачем выводить на сцену второго поклонника?..Вот вам персонаж, кажущийся бесполезным… Но это не так! Благодаря ему, создавая иллюзию, будто героине он не неприятен, автор легко собьет с толку читателя. А в конце концов этот «лишний персонаж», принесенный в жертву, будет отвергнут героиней… Ну так, значит, на него все грехи детей Израиля!

Инспектор выбил о каблук пепел из трубки и закончил:

– Вот почему я говорю, что с точки зрения романа, тайна была бы легко разрешима… Пеллериан или Маскаре? Убийцей окажется тот, кому не посчастливится понравиться хорошенькой Эдме.

– Увы! – сказал Анон. – Мы не угадываем конец романа, а находимся в центре трагедии и…

– Прямо-таки жуткой игры в убийства, – подхватил Себ. – Не правда ли, можно подумать, что убийца бьет без разбора…

И задумчиво повторил:

– Без разбора…

* * *

В спальню галантерейщицы Пети-Аве подняли старый диванчик из столовой и устроили на нем постель, которую г-жа Моль, жена продавца велосипедов, объявила превосходной.

Вот уже три ночи она спала здесь, чтобы успокоить свою подругу, ибо та на следующий день после убийства Виру открыто призналась в своих страхах и заявила, что после происшедшего боится ночевать одна.

Этим вечером, как и в предыдущие, обе женщины поднялись с лампой на второй этаж вскоре после того, как ушла спать Луиза Боске. Улегшись под одеяла, они в десятый раз обсудили страшные убийства, рассказ о которых каждое утро публиковался на первых страницах газет.

– Что до меня, дорогая, – сказала г-жа Моль, – у меня предчувствие, что это чья-то месть, если только не рука Москвы…

Каждый раз начиналось с одного и того же: жена торговца велосипедами черпала свои предчувствия из отдела хроники местной газеты.

Когда лампа погасла, г-жа Моль ненадолго замолчала.

Галантерейщица воспользовалась паузой, чтобы вставить слово:

– Как подумаю, что четыре ночи назад мы так спокойно лежали, я здесь, в моей кровати, а Луиза напротив, в то время как происходила такая ужасная вещь…

Глубокий вздох всколыхнул ее грудь:

– Ах! Я чувствую, что никогда не оправлюсь до конца!..

– Убийца… – прошептала г-жа Моль. – Может быть, мы каждый день пожимаем ему руку…

Она отвернулась к стене.

Г-жа Пети-Аве вскоре услышала ее ровное дыхание и позавидовала тому, как быстро заснула подруга. Перед ее же глазами мелькали разрозненные жестокие трагические образы. Напрасно она отгоняла их, все равно они продолжали ее преследовать. И когда вжимала голову в подушку, тоже…

Г-жу Пети-Аве терзало предчувствие драмы. Все, что есть в доме деревянного, трещало и жаловалось, галантерейщица прислушивалась к подозрительным звукам, идущим с улицы…

Вдруг по спине у нее прошла дрожь.

Г-жа Моль села в постели.

– Что… Что это?

Душераздирающая мольба донеслась с улицы, заставила дрогнуть стекло в окне. С улицы послышался глухой удар, будто от падения тела.

– Что это? – повторила г-жа Моль высоким, задыхающимся голосом.

– Я думаю… – пробормотала г-жа Пети-Аве.

Сдерживая рукой биение сердца, она вылезла из постели, чиркнула спичкой. Стало светлее.

Г-жа Моль, прислонившаяся к стене, была бледна как смерть.

Женщины переглянулись. Теперь, при свете, они почувствовали, что ужас потихоньку отступает…

Но которая из двух наберется смелости подойти к окну, поднять штору, отодвинуть занавеску, выглянуть на улицу? Они смотрят друг на друга, видят страх в глазах друг у друга, страх, затаившийся в каждой, как прожорливый зверь…

В этот момент с лестницы донесся шум и стук в дверь.

Мертвенно бледная г-жа Пети-Аве опустилась на стул, чтобы не упасть.

Стук стал громче, они услышали голос за дверью:

– Это я, госпожа! Откройте!..

Голос Луизы.

– Иду, – откликнулась галантерейщица.

Она встала и, опираясь о мебель, добралась до двери, повернула ключ в замке.

Тощий силуэт Луизы Боске появился в сумраке, заполнявшем лестничную площадку. Девушка набросила на плечи уродливую черную шаль, на ногах у нее тапки, прядь волос закрыла один глаз.

– Сударыня… – начала Луиза.

– Уб… Опять убийство, да? – заикаясь, произнесла галантерейщица.

– Боюсь, да, сударыня. Я видела через окно что-то черное на дороге перед домом…

* * *

Репортеры, отправленные в Сент-Круа крупными ежедневными газетами Брюсселя и даже Парижа, газетами Брюгге, О стенда и др., устроили штаб-квартиру в большом зале Белой Лошади.

Здесь-то, на мраморных столиках, они торопливо строчили сенсационные статьи, с качала недели будоражившие общественное мнение. Это из почтового отделения напротив гостиницы они их отправляли телеграфом или заказным письмом, если только не передавали по телефону…

Этим вечером здесь царило оживление, нарастающее с каждым днем вместе с числом репортеров, отправляемых на место действия. Лепомм, хозяин гостиницы-кафе, слегка растерянно переходил от стола к столу, сожалея в глубине души о прежних спокойных игроках в бридж.

Уже половика одиннадцатого, а один из «этих господ» все еще работал. Он заканчивал статью. Изложив факты, он приступил к размышлениям и личным соображениям, давая волю вдохновению, щедро подогреваемому повторным поглощением пинтэля:

«Ужас царит в деревне, и даже дневной свет отступает в бессилии, не имея власти рассеять его образы. Люди бросают друг на друга косые взгляды, задают себе вопросы, на которые, как известно, никто не может ответить: «Кто убийца? Кто станет жертвой завтра?»

А эта ночь, будет ли она отмечена новым убийством? С дрожью задают себе этот вопрос обитатели Сент-Круа, ожидая, когда же окно окрасится светом зари».

Дверь кафе распахнулась, воцарился невообразимый шум. «Еще один!» – заорал кто-то.

Через час тот же журналист, сидя за тем же столиком, старательно дополнял свой «шедевр»:

«Новое убийство, совершено здесь. Задушена пятая жертва! Сегодня этим несчастным оказался молодой человек, г-н Юбер Пеллериан, который, что особенно драматично, накануне отпраздновал помолвку».

XXII. Берегитесь сумасшедшего

– Видите ли, – сказал Себ, – предполагаемый автор романа, вдохновлявшийся вчера этим кровавым делом, сегодня был бы вынужден изменить конец под влиянием нового поворота событий…

– Да? Почему? – спросил Анон.

– Учитель Маскаре, как избранник нашей героини (вы знаете, в деревне вроде Сент-Круа такие новости распространяются быстро!), становится героем романа, в некотором роде воплощением добра и красоты, тогда как его соперник, Пеллериан, обречен на роль предателя, то есть убийцы…

– Но…

– Но Пеллериан убит. Из виновного он перенесен в ряд жертв, и придется нашему невезучему автору поискать другого убийцу… В общем, тем лучше, так как первое решение отдавало банальностью, его слишком часто использовали романисты, тогда как второе, которое я теперь предвижу, мне кажется оригинальным.

– Оставьте таинственность! – взмолился заместитель королевского прокурора. – Себ, вы можете мне сказать, что обнаружили относительно убийцы?

Инспектор набил свою трубку.

– Пожалуйста, – ответил он, скрестив ноги и откидываясь в кресле.

– Поймем для начала, что движет убийцей… Что это, убийства ради выгоды, из ревности? Идет ли речь о мести, шантаже?.. Все подобные предположения отпадают из-за полной несхожести жертв. Между ними ни малейшей связи. Допустим, мы нашли причину убийства Виру, узнав, что он ухаживал за женой Лабара, хотел бежать с ней, что портной угрожал коммивояжеру смертью. В этом случае повод ясен – убийство из ревности. Перейдем ко второму убийству, аптекаря. Мы можем выбирать между двумя причинами, и сейчас я вам докажу несостоятельность той и другой…

Себ раскурил трубку и продолжил:

– Господин Эрали считает, или, во всяком случае, считал, что Гитер был убит Лабаром, чтобы помешать ему открыть правосудию то, что знал, – то есть, что портной купил снотворное, дабы усыпить жену. Вы помните, я с самого начала отверг эту гипотезу. Второй причиной могла быть кража, так как у аптекаря взяли бумажник с суммой, я навел справки, в 425 франков. Эта причина более вероятна, но прошу заметить, в таком случае мы не можем обвинять Лабара в убийстве Гитера. В первом случае убийцей движет любовь, во втором – выгода… А в третьем? Почему убит мясник Жюль Виере? Предлагаю вам придумать что-нибудь разумное по этому поводу… Потом смерть Гвидо. На сей раз я склонен думать, цыган умер из-за того, что слишком много знал, подозревал убийцу по каким-то неизвестным нам признакам. Я строю мою гипотезу на том, мягко говоря, странном занятии, какому предавался Гвидо перед смертью… Теперь перейдем к убийству Юбера Пеллериана… В данном случае также никаких видимых причин. Нам только известно, что убитый накануне поспорил и подрался с учителем Маскаре, что для последнего оборачивается отягчающим обстоятельством, не будь он явно вне подозрений…

Анон поднял брови:

– Это почему?

– Сейчас объясню… Итак, никакого очевидного повода к убийству Пеллериана. А почему сей молодой человек, несмотря на мои настоятельные советы, все-таки вышел из дома тетки? Я предполагаю…

– Господин Эрали, – прервал его рассуждения заместитель королевского прокурора, – сейчас осматривает комнату, еще вчера занимаемую жертвой на вилле госпожи Прего. Возможно, найдется что-то…

– Возможно! – задумчиво согласился Себ. – В общем, найдется или нет, с моей точки зрения, не так уж важно. О чем я, конечно, сожалею, так это о том, что Кардо и Анри позволили провести себя как дети, они думали только о той опасности, которая могла прийти снаружи (будто убийца должен был позвонить у дверей виллы!), и полностью пренебрегли другой, то есть тайным выходом кого-то из обитателей дома…

Себ вздохнул, прежде чем продолжить:

– Таким образом, бросив короткий взгляд назад, вы, вероятно, заметили, что я был прав вчера, говоря: «Можно подумать, убийца бьет без разбора…» Поразмыслив над этим, пристально изучив некоторые детали дела, я пришел к следующему, на мой взгляд, единственно логическому выводу: совершенные убийства не имеют никакой причины, убийца убивает ради удовольствия убивать… Вот почему, – закончил Себ, – он до сих пор на свободе!

Заместитель королевского прокурора прокашлялся и прерывисто спросил:

– Послушайте, Себ, вы хотите… Вы хотите сказать, что убийца – сумасшедший?

– Именно так, – подтвердил инспектор. – Он – сумасшедший.

И повторил:

– Абсолютно сумасшедший.

– Это невозможно! – воскликнул Анон. – Сумасшедший не мог бы… Что заставляет вас так думать?

– Я уже объяснял вам: пресловутые знаки смерти, свечи, зажженные дьяволу в церкви, анонимное письмо, полученное вами позавчера и, наконец, необычайная сила, требовавшаяся от убийцы, чтобы сладить с таким гигантом, как мясник Виере.

– Не понимаю…

–  Во-первых, знаки. Идея столь невероятным способом предупреждать тех, кого намерен убить, могла зародиться лишь в больном мозгу; чтобы безрассудно подвергать себя такому риску, убийца должен не понимать, что в его поступке таится опасность, иначе он не стал бы рисковать. Отмечать дверь определенного дома, знать в этот момент, на кого нападет грядущей ночью, и каждый раз исполнять задуманное, порой даже прибегая к хитростям, вроде той, что помогла выманить мясника из дома, да разве все это не дело рук сумасшедшего убийцы, становящегося необычайно изобретательным, когда испытывает потребность удовлетворить свою роковую страсть?! Во-вторых, свечи. Разве это тоже не открывает правду? Вы можете себе представить человека в здравом рассудке, совершающего подобные действия? Именно узнав от кюре эту деталь, я отбросил последние сомнения. В-третьих, анонимное письмо. О! Оно особенно интересно… Рассмотрим его внимательнее, если вы не против…

Себ достал из кармана сложенный вчетверо листок, развернул его и положил на стол.

– Итак, аноним писал левой рукой, чтобы изменить почерк. Я немного занимался графологией, и неоднократно изучение образцов почерка позволяло мне обнаружить у их авторов начало умственного расстройства. В данном случае расстройство очевидно. Смотрите, автор письма после буквы «п» вместо «о» везде пишет «а»: «госпадин, пазвольте, пасоветовать, спакойных, пачтение». Заметьте, что это ни в коем случае не орфографические ошибки, так как все остальное написано правильно. По-моему, это указывает на любопытное частичное умственное расстройство, доказывает защищенность автора письма на идее фикс. И, наконец, я могу вам сообщить: 999 шансов из 1000, что письмо написано женщиной…

– Женщиной! – Анон уже не знал, чему удивляться. – Но раз…

– Однако, – продолжал Себ, – я не могу утверждать это категорически, так как текст составлен существом, потерявшим контроль над собой: соответственно его почерк претерпел настолько глубокие изменения и отклонения, что, возможно, приобрел признаки, свойственные человеку другого пола… Хотя лично я придерживаюсь иного мнения.

– Но, – заметил Анон, – четвертый пункт ваших рассуждений в таком случае опровергает третий. Вы говорили о необыкновенной физической силе убийцы, задушившего Жюля Виерса… Как же вы допускаете, что автор анонимного письма, а значит, и пресловутый дьявол Сент-Круа, женщина?..

– Мужчина он или женщина, – ответил Себ, – речь идет о существе с больным рассудком, отчего силы его удесятеряются; специалисты в данной области – Бруардель, в частности, – утверждают, что внезапное удушение не требует особой силы. В любом случае, даже бычья шея Жюля Виерса не могла устоять под давлением рук, быть может и хрупких, но подчиняющихся мощному импульсу расстроенного мозга. Не забывайте, в тот раз убийца к тому же использовал линейку и платок, соорудив нечто вроде гарроты…

Инспектор снова раскурил потухшую трубку.

– Если верить учителю Маскаре, эта линейка из фургона Гвидо, так же как и яркий шелковый платок. Во всяком случае, учитель заверяет, что видел в фургоне похожие. Я собираюсь в ближайшее время расспросить на этот счет Марию, жену цыгана.

Себ наклонился к заместителю королевского прокурора:

– Как вам понравится идея развесить на стенах по всей деревне большие красные афиши с предупреждением жителей о подстерегающей их опасности и с надписью большими буквами: «Берегитесь сумасшедшего!»

– Я думаю, – ответил Анон, – нет лучшего способа посеять панику…

– Возможно, – согласился инспектор, – но в то же время это обеспечит мне множество добровольных помощников, что, предупреждаю вас, будет отнюдь не лишним. Заметьте, с самого моего прибытия в деревню я предчувствовал правду, вспомните – я начал с того, что ходил по улицам, прислушивался к сплетням, изучал взгляды, походку, поведение каждого… Уже тогда, под влиянием странного предчувствия, я искал сумасшедшего или сумасшедшую и бессознательно накапливал в памяти зрительные образы, которые позже всплывали на поверхность. Так вот, обо всех встреченных мною я могу сказать лишь одно – мне они показались душевно здоровыми. Но проверка, какую я мог осуществить, например, перекинувшись с ними несколькими словами на ходу, наблюдая тем или ицым способом за их реакцией, до сих пор была крайне поверхностной. Что нам остается? Обследовать всех жителей деревни у психиатра? Об этом и говорить не стоит! С другой стороны, наш безумец тщательно скрывает свою болезнь, ведь она проявляется только в момент кризиса, кризиса, наступающего регулярно каждую ночь…

– Что до меня, – сказал Анон, – я уверен, он неизбежно себя выдаст…

– О! Разумеется! – признал Себ. – Кризисы наверняка усилятся и участятся… То есть, прежде чем мы сумеем его обнаружить, этот дьявол удвоит, а то и утроит число жертв.

– Но это чудовищно! – вскричал заместитель королевского прокурора. – В жизни не видел подобного истребления…

– Да, – прошептал Себ задумчиво, – это чудовищно. Каким логическимспособом открыть личность нелогичногочудища?

Он достал из кармана измятые телеграммы, полученные из Брюсселя:

– Как объяснить это им? Что может противопоставить бедный человеческий разум убийственным фантазиям безумца?

– Но, – вставил Анон, – свидетельства… улики…

– Вы не хуже меня знаете, как нам их катастрофически не хватает! Да и имея их, мы все равно не сумели бы извлечь из них пользу. Думаю, они скорее сбили бы нас с пути, чем подсказали правильный… Нет, нет, в этом деле нам может помочь только вдохновение…

Заместитель королевского прокурора вздохнул, от ошеломляющих откровений инспектора у него пот выступил на лбу. Он был явно растерян и одновременно всем существом восставал против приоткрывшейся истины.

– Недопустимо, – изрек он наконец, – чтобы сумасшедший или сумасшедшая провели людей… людей…

– Людей в здравом уме? – договорил за него Себ. – Это ваши слова, господин заместитель королевского прокурора…

Он зевнул, потянувшись:

– Я думаю, у сумасшедшего было бы больше шансов, чем у нас, распутать это дело, вычислить другого сумасшедшего, которого мы ищем. При небольшом везении они бы, конечно, встретились на общей территории, избранной их безумием… Поверьте, правильный конец рассуждения, который искал Рультабиль, здесь не поможет.

– А ваш список? – поинтересовался Анон. – Мне бы хотелось на него взглянуть…

– С удовольствием, – согласился Себ. – Но я вам говорил, в него внесены лишь известные мне жители деревни. То есть, он очень неполон. С другой стороны, так как все или почти все эти люди имеют твердое алиби, убийцей может быть кто-то из тех обитателей деревни, о чьем существовании мы до сих пор и не подозревали.

Заместитель королевского прокурора взял протянутый ему список. Впервые за время разговора он улыбнулся и прошептал:

– Это было бы очень грустно, Себ, для окончания придуманного вами романа о нынешних событиях.

– Конечно, – признал Себ. – Это было бы грустно.

* * *

– Боже всевышний, я скорблю и раскаиваюсь, что оскорбила Вас, не только потому, что потеряла надежду на спасение и заслужила муки ада…

Сквозь решетку исповедальни тихий голос с трудом доходил до слуха дремлющего кюре Рокюса.

– …но особенно потому, что Вы бесконечно добры и совершенны, и грех огорчает Вас. Я нижайше прошу прощения во имя Иисуса Христа…

В церкви царили тишина и безлюдье. Кюре Рокюс, устав от бессонных ночей, посвященных целиком молитве, прислонился затылком к деревянной стенке и воспользовался короткой передышкой. Слова покаяния мягко баюкали его.

– …и, моля о Вашем святом милосердии, я обещаю себе не оскорблять Вас больше, понести епитимью и лучше жить в будущем. Да будет так.

Кюре Рокюс перекрестился, шумно вздохнул, и приоткрыв глаза, приложив рожком руку к уху, склонился к лицу, маячившему в темноте светлым пятном.

– Слушаю вас, дитя мое.

Потом снова закрыл глаза, чтобы его взгляд не тревожил грешницу. Круглое лицо священника приняло обычное для него выражение снисходительности и сосредоточенности. Толстые пальцы, обвитые четками, были соединены на груди, он был готов все выслушать и все простить.

Он повторил:

– Слушаю вас, дитя мое.

Однако ничто не нарушало тишины, если не считать короткого учащенного дыхания по ту сторону решетки.

Удивленный священник вновь открыл глаза, и его взгляд встретился со взглядом грешницы. Никогда, подумалось ему, не видел он эти глаза так близко и такими большими.

– В чем дело, дитя мое? – прошептал он. – Вы совершили какой-то проступок?.. Вы должны верить в бесконечную милость божью…

– Отец мой, – пробормотал лихорадочный голос, изменившийся настолько, что кюре перестал узнавать его, – я та, кого ониищут…

– Та – кто?.. Объяснитесь яснее, дитя мое. Я плохо вас понимаю.

Установилась тишина, и коленопреклонненый силуэт у исповедальни показался вдруг еще более согбенным, словно собирался с силами.

– Отец мой, – наконец произнесла фигура, – я обвиняю себя в преждевременном окончании четырех человеческих жизней…