Текст книги "Убитый манекен : сборник"

Автор книги: Станислас-Андре Стееман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

XVIII. Рукопашная

Добившись, наконец, требуемой тишины и заставив смолкнуть оркестр, улыбающаяся госпожа Прего вышла в середину кружка гостей.

– Мои дорогие друзья, – произнесла она дрожащим голосом, – я имею…

Она перевела дыхание.

– Я имею удовольствие объявить вам о помолвке моей дочери Бертильды с моим племянником Юбером Пеллерианом.

Раздались восклицания, все столпились вокруг молодых людей, стоящих рядом и, казалось, слегка смущенных происходящим:

– Мои поздравления, мой мальчик! – Дорогой старина Юбер! – Кто бы мог подумать? – А когда же свадьба?..

Тоненькая и бледная в своем розовом платье, Бертильда не осмеливалась поднять глаза на Юбера. Такое ли у него лицо, какое ей всеща мечталось увидеть у своего жениха в этот момент? Она сомневалась в этом, чувствуя смертельный холод в душе. Ей никак не удавалось забыть, что она богата, очень богата, и что Юбер – «вечно прекрасный Юбер», как его называли друзья, – после роскошной холостой жизни испытывал опасение перед завтрашним днем.

Юбер тоже не глядел на Бертильду. Он наудачу пожимал протянутые руки, повторяя про себя: «Наконец!.. Спасен!..» Уже завтра он сможет, имея в виду «малышку Прего», взять формальные обязательства перед самыми настойчивыми из кредиторов.

Размышляя об этом, молодой человек продолжал искать глазами одно лицо в толпе. Заметив его, он тут же покинул невесту и начал пробираться между гостями, многие из которых уже возобновили танцы под проигрыватель.

– Мадемуазель Эдме, – окликнул Юбер.

Девушка обернулась как раз в тот момент, когда тощий светловолосый молодой человек в очках да еще хромой направился прямо к ней с явным намерением пригласить на танец.

Эдме улыбнулась:

– Господин Юбер?

– Подарите мне этот танец…

Девушка оценила опасность в виде тощего блондина, готовую обрушиться на нее.

– Охотно.

Мгновение спустя, как перышко кружась в объятиях Юбера по натертому паркету, она подняла взгляд на молодого человека.

– Мои самые искренние поздравления, – сказала она. – Бертильда – очаровательная девушка…

– Ох, нет! Только не вы! – запротестовал Юбер. – Только не вы!..

– Что значит – только не я?

Голос Пеллериана зазвучал жестче:

– Я не хочу, чтобы выменя поздравляли.

Танцуя, они приблизились к одной из двух застекленных дверей, ведущих в сад.

Юбер ловко увлек партнершу в нужном направлении. Не прекращая танцевать, молодой человек быстро повернул ручку и открыл дверь.

– Вам не холодно? – спросил он.

– Я умираю от жары, – ответила Эдме.

– Вас не испугает небольшая прогулся по саду?

– Нет, конечно… Но почему бы вам не предложить ее вашей невесте?

– Нет, – жестко ответил он. – У нас с ней еще будет много возможностей прогуляться ночью, тогда как… Вы не можете мне отказать!

– Но я и не отказываю! Я бы только хотела, чтобы вы принесли мой мех из гардеробной.

– Бегу… Я вернусь через секунду.

Задумавшись, Эдме прислонилась к створке застекленной двери. Почему бы ей не принять предложение Юбера? Обаятельный юноша, приятный в обращении… А какой превосходный танцор! Кроме того, разве он не был здесь единственным молодым человеком, которого она не впервые встретила этим вечером? Все остальные ей незнакомы. Она раскаивалась, что устроила в последний момент приглашение Оливье Маскаре. «Может быть, ему это доставит удовольствие, – думала она еще утром в церкви. – Ему, лишенному всех развлечений… Впрочем, как и я сама!» Выходя из церкви, она подошла к группе, образованной г-жой Прего, Бертильдой, Ивонной и Юбером, и дала им понять, что учитель будет очень тронут приглашением, «Этот молодой человек из прекрасной семьи, – сочла она своим долгом добавить, – и, верьте мне, совсем не так необщителен, как кажется…» Юбер улыбнулся, на его лице ясно читалось: «В любом случае, такой соперник не опасен…», и, так как Маскаре как раз проходил мимо, передал ему от имени тети приглашение на вечер. Учитель, застигнутый врасплох, невнятно пробормотал нечто нечленораздельное и скрылся.

Не увидев его среди гостей, Эдме была уязвлена.

«Невежа! – повторяла она про себя. – Не прийти! Это он мне наносит обиду!»

Она вдруг почувствовала по отношению к нему холодную ярость. Она его ненавидит, да, ненавидит! До чего же он смешон в своем бордовом костюме, воротничке с заломившимися уголками и гранатном галстуке. И в его возрасте носить башмаки на пуговицах!

– Вот ваше пальто, – сказал Юбер. – Да, я предпочел принести пальто, чтобы вы не замерзли…

– Спасибо.

Он накинул его девушке на плечи:

– Идемте…

Они выскользнули через приоткрытую дверь, и гравий центральной аллеи заскрипел под их шагами.

– Сверните направо, – подсказал Юбер. – На эту дорожку. Она ведет к старой деревянной скамье. Мы можем сесть рядом и считать звезды… Я никогда не умел считать их в одиночку.

Эдме покачала головой:

– Жаль, но должна вам отказать! Я боюсь замерзнуть, сидя в такую ночь… Ведь подсчет звезд требует длительного наблюдения, не так ли?.. Лучше погуляем.

– Как хотите, – ответил Юбер. – Жаль, – добавил он, – мне бы хотелось подольше поболтать с вами… Вы мне так нравитесь!

Эдме тихонько рассмеялась:

– Надеюсь, меньше, чем Бертильда?

– Больше… Бертильда мне не нравится.

– Тогда зачем вы на ней женитесь?

– Потому что она богата… Вы понимаете?

– Да, – сказала Эдме. – Это не очень порядочно.

Она шла, опустив голову и следя глазами за тем, как светлые носки ее маленьких атласных туфелек по очереди мелькают на черной земле. Она почувствовала, что Юбер склонился к ней.

– Не будьте беспощадны! – глухо произнес он. – Мне в игре всегда идет плохая карта. Я загнан в тупик, у меня ни гроша, Бертильда – моя единственная соломинка… Но люблю я вас!

Они прошли в глубь сада, между зарослей рододендрона и группой небольших елочек, пропитавших ночь запахом смолы.

Юбер взял в ладони руку Эдме.

– С первого дня, как я вас встретил, вы знаете, я полюбил вас. И сегодня… Сегодня, клянусь, для меня невозможно счастье без вас. Маленький лучик…

Эдме резко отдернула руку. Как хорошо он сказал: «Маленький лучик!»

– Только от вас зависит, – снова заговорил молодой человек прерывающимся голосом, – навсегда осветить мой путь. Моя любовь к вам, Эдме, – единственное светлое чувство за мою жизнь… Вы не понимаете меня!..

– Я не очень хорошо понимаю! – слегка дрожащим голосом отозвалась Эдме. – Вы утверждаете, что любите меня, а обручаетесь с другой… Все в один вечер… Где же правда?

– В моем сердце… – прошептал Юбер.

Он подошел еще ближе:

– …которое бьется только ради вас.

Он вновь завладел ее рукой, и так как она пыталась высвободить ее, взмолился:

– Нет, оставьте! Неужели вы не можете проявить немножко доброты, чтобы понять, что со мной происходит?

– Но, если вы любите меня, как говорите, что вы собираетесь… что вы собираетесь делать?

На минуту воцарилась тревожная тишина.

– Женюсь на ней, – ответил он. – Так надо.

И заключил:

– Остальное зависит от вас.

– То есть…

Голос девушки стал тише:

– …вы мне предлагаете…

Но слова не шли с языка. Она сделала усилие:

– Уточните ваши намерения… если посмеете!..

– Конечно! – страстно воскликнул Юбер.

И, прежде чем Эдме опомнилась, схватил ее за плечи, сжал в объятиях, привлек к себе.

Она отбивалась с криком:

– Пустите меня!..

– Почему? – настаивал он, приближая свое лицо к ее.

Почувствовав его дыхание на своей шее, она в отчаянии жалобно крикнула:

– Пустите меня! Пустите!.. Это нечестно!..

Он лишь рассмеялся, сознавая свою силу, свою власть:

– Почему?.. Это не так уж страшно, один поцелуй…

– Я не хочу! – повторяла Эдме с какой-то яростью. – Отпустите меня! Отпустите!..

Она ударила его ногой.

– Ах! Да пустите же! Я хочу…

Девушка задохнулась от рыдания:

– Я хочу, чтобы мой первый поцелуй достался человеку, которого я полюблю!..

– Значит, мне!.. – заявил Юбер Пеллериан.

И он склонился к ее лицу, но не успел прикоснуться к ней – какая-то грозная сила подхватила его и отбросила. Спустя мгновение он уже лежал на земле, уткнувшись в холодную траву.

Внезапно получив свободу, Эдме покачнулась и сделала шаг назад. Колени ее подгибались, и она бы упала, если бы чья-то рука не поддержала ее.

Эдме подняла глаза.

– Вы! Что вы здесь делаете?!

– Меня пригласили, – ответил учитель Маскаре.

– Да… но я вас выкину вон! – Юбер Пеллериан вскочил одним прыжком. Угрожая, он подошел вплотную к учителю.

– О! Однако, не подеретесь же вы? – вскрикнула Эдме.

– Каналья! – скрежетал зубами Юбер. – Я сейчас…

– Не трогайте его! – умоляла девушка. – Он меня защищал, он…

Пеллериан грубо отстранил ее.

– Грязный тип! – крикнул он.

И дважды изо всех сил ударил учителя по лицу.

И тогда на глазах у Эдме произошло потрясающее преображение учителя Маскаре. Испустив что-то вроде яростного вопля, он сорвал очки. Лицо его исказилось, плечи словно раздались. На мгновение он замер, выросший, высвободивший скрытую силу, потом бросился…

Перепуганная девушка спрятала лицо в ладонях. Она слышала возле себя смешавшееся сдавленное дыхание двух мужчин, дерущихся… за нее. Их короткие напряженные возгласы, звук ударов – за нее! за нее! – заставляли ее дрожать с головы до ног. Вдруг она открыла глаза, увидела звезду, скользящую по небу, и загадала желание.

– Эдме…

Она разом обернулась, обезумев от радости.

Ее желание исполнилось.

– Идемте. Вам надо покинуть этот дом… немедленно…

– Да, да, – согласилась она. – Но…

– Идемте. Я провожу вас до… до вашего дома…

Она отступила, спрятав за спину руку, которую он собирался взять.

– Минутку! Не двигайтесь, Оливье… Дайте мне посмотреть на вас!.. Без воротничка, без очков вы неотразимы, вы… другой человек!..

Она смело приблизилась к нему, встала на цыпочки, обвила руками его шею:

– И отныне, не правда ли, дорогой, больше никаких воротничков с загнутыми уголками?.. Никогда!.. Никогда!

XIX. Знаки смерти

Со свертком под мышкой Гвидо вышел из первого фургона, где спали его жена и дети. Кинув быстрый взгляд по сторонам, он торопливо пошел ко второму фургону…

В этот ночной час спала вся деревенская природа. Две повозки на краю оврага рядом с еловым лесом походили издали на игрушки, забытые ребенком. Даже лошадь стояла неподвижно, как лошадка из папье-маше, все детали лишь дополняли сходство, и, когда Гвидо зажег керосиновую лампу, окна фургона засветились, словно заклеенные красной бумагой.

С лампой в руке цыган запер дверь и, надолго замерев, прислушался к звукам ночи.

Успокоившись, он поставил лампу на стол рядом с принесенным свертком. Вынув из кармана старые никелевые часы – огромную луковицу с медными стрелками, – которые служили многим поколениям, Гвидо проворчал что-то и развернул сверток…

Если бы кто-нибудь проскользнул в фургон вслед за цыганом, он бы не сразу понял, что скрывалось под оберточной бумагой. А поняв, наконец, воображаемый зритель не смог бы сдержать отвращения: существуют еще чувствительные натуры, которые, будьте уверены, с трудом переносят вид дохлой кошки. Тем более что эта кошка явно умерла не своей смертью. Совершив ошибку, она покинула ради какой-то случайной эскапады обычное поле действий и попала в смертоносные руки, вцепившиеся в ее грязно-белую шерсть и стянувшие веревку на ее шее. Однако дело было не в том, что Гвидо, совершивший это не имеющее оправдания по человеческим законам убийство, питал особую ненависть к кошачьему роду. Нет, просто у него были свои планы, а для их осуществления ему требовалась кошка, кошачий труп.

Мы уже упоминали, что, используя себе на благо людскую доверчивость, Гвидо и сам был суеверен. Удрученный тем, что накануне увидел в разложенных картах, цыган решил прибегнуть к испытанному колдовству предков и открыть личность убийцы, ужаснувшего тремя преступлениями Сент-Круа. В соответствии со старинными предписаниями он собирался той же ночью вопросить нечистый дух, который наверняка ответит, ведь убийца – одно из его созданий. Тогда Гвидо единственный будет знать, кто же это, и сможет назвать его имя, или, еще лучше, если он не ошибся и убийца тот, кого он подозревает, цыган сможет сам поговорить с ним.

Разложив кошачий труп на столе, он раскрыл книгу в зеленом переплете, накануне просмотренную учителем Маскаре, отыскал нужную страницу и прочитал:

«Ты отправишься на поиски белого кота и ты его задушишь».

Гвидо кивнул – это уже было сделано.

«И ты отсечешь ему язык и бросишь в первую воду, какую встретишь…»

Это также было сделано.

«И в ту же ночь ты отсечешь коту голову. И ты сожжешь ее, когда пробьет полночь. И ты воскликнешь, как всякий раз, вызывая нечистый дух: «Элоим, Эссаим, фругативи эт аппеллари». И дух, не обязательно показываясь, явится тебе. И мысленно ты задашь свой вопрос. И ты почувствуешь, как ответ озарит тебя».

Гвидо закрыл книгу. Он был удовлетворен, его всегда надежная память не обманула насчет требуемого обряда.

Он отошел в угол повозки между окном и дверью, развел огонь в печке, где все было приготовлено заранее, затем сел, облокотился о колченогий столик и погасил лампу.

Так, неподвижно сидя в темноте рядом с кошачьим трупом, Гвидо, цыган и колдун, собирался с духом, опустив голову на руки, и сердце его билось все сильнее по мере приближения полуночи.

* * *

Перед дверью в дом доктора две тени, долгое время как бы слитые в одну, разделились.

– Доброй ночи, Оливье! – прошептала Эдме.

И тотчас добавила:

– Подумать только, еще вчера я в отчаянии думала: «Я ему безразлична!»

– Девочка! – нежно ответил Оливье.

Он поднес ее руки к губам и осыпал поцелуями.

– Я не осмеливался думать о вас, вот в чем правда. Я отворачивался, закрывал глаза… чтобы открыть их еще шире, как только вы повернетесь спиной. Эдме, с тех самых пор, как мы познакомились, я все время повторяю себе, что недостоин…

– Глупый!

И снова перед дверью в дом доктора оказалась лишь одна тень.

Через некоторое время девушка сказала:

– Вы сразу к себе, да, мой дорогой? Иначе я умру от беспокойства! – и, дрожа, добавила – Стоит мне только подумать о том, что произошло за последние ночи… Оливье, я так боюсь за вас!

Он счастливо рассмеялся:

– Не надо, девочка!.. Вы ведь недавно убедились, что я в состоянии постоять за себя… Признаюсь, дорогая, как бы я ни старался представить себе убийцу, скитающегося по улицам с диким лицом и огромными уродливыми руками, мне не удается испытать ни малейшего страха… Я так счастлив, что, честное слово, это он испугается… испугается моего счастья…

– Дорогой!.. Все-таки ты не станешь задерживаться, ты пойдешь посреди улицы и будешь оглядываться по сторонам!.. Обещай мне быть осторожным!..

Оливье Маскаре обещал.

Простившись с ним, Эдме Хие вошла в дом, а учитель удалился.

Он шел медленно, вдоль самых стен, глядя в землю перед собой: повернувшись спиной к деревне, он вышел на дорогу, ведущую в Сийссееле.

Как и накануне, возвращаясь от Гвидо, Оливье и не думал оглядываться. Между тем, оглянись он неожиданно, то заметил бы, что, как и накануне, за ним следят.

За поворотом внезапно возникли фургоны цыгана. Ни один не был освещен, ничто не нарушало чудесную тишину этого уголка.

А между тем в первой повозке Гвидо, с бьющимся сердцем сидя перед мертвой кошкой, страшился и ждал полуночи.

Пригнувшись, Маскаре на цыпочках прокрался к первому фургону. Подойдя вплотную, он сунул руку в карман…

Тем временем, крадучись вдоль черной линии елей, инспектор Себ Сорож подобрался олиже. Когда учитель направился ко второй повозке, полицейский скользнул к первой и, скрытый ею от глаз учителя, направил перед собой луч фонарика.

Он подавил восклицание, а в этот самый момент Оливье Маскаре нарисовал на двери второго фургона знак, в точности повторяющий тот, что увидел инспектор, – кружок красного цвета.

XX. Элоим, Эссаим…

Себ Сорож не пытался его задержать, пока учитель Маскаре не добрался до дома и не вставил ключ в замочную скважину.

– Добрый вечер! – сказал он тогда. – Никаких резких движений, пожалуйста! Мой браунинг лежит в этом кармане и готов к употреблению…

– Но…

– Входите.

– Послушайте, господин инспектор…

– Входите, говорю вам! Наверху нам будет удобнее поболтать.

Учитель Маскаре повернул выключатель, тем временем инспектор ударом ноги захлопнул дверь.

– Теперь поднимайтесь… Ваша спальня на втором этаже, не правда ли?.. Нет, нет, проходите вперед!..

Друг за другом оба поднялись по лестнице. Учитель дважды спотыкался о ступеньки, пока достиг второго этажа.

Они вошли в комнату, инспектор прикрыл дверь и прислонился к ней, сунув руки в карманы пиджака. Оливье шагнул вперед:

– Послушайте, господин инспектор, вы не хотите мне объяснить?..

– После вас, – с иронией ответил Себ.

И добавил:

– Я должен был догадаться… Для вас ведь не составляло никакого труда раздобыть красный мел…

Учитель со вздохом опустился на стул.

– Боже милосердный! – воскликнул он. – Я понимаю!..

– Что именно?

– В чем вы меня подозреваете…

Себ взял стул и уселся на него верхом.

– Ни много ни мало, – любезно пояснил он, – как в удушении трех человек.

Он вытащил из кармана трубку.

– Заметьте, до сих пор я не думал, что это могли быть вы… Мне понадобилось своими глазами увидеть, как вы рисуете эти знаки смерти…

– Конечно, – мягко произнес Оливье. – Теперь нет больше сомнений.

– Сомнений… в чем? – проворчал Себ.

– Что я убийца, – закончил молодой человек. – Ведь вы об этом думаете, инспектор?

Себ махнул рукой с зажатой в ней трубкой:

– Оставим мои мысли… Я жду ваших признаний…

Он поерзал на стуле и добавил с неуклюжим добродушием:

– …или объяснений.

Учитель улыбнулся.

– По здравом размышлении я предпочитаю объяснения. Сигарету, господин Сорож?

Себ отрицательно покачал головой и показал на свою трубку.

– Огня?

– У меня есть.

Минутную тишину прервал щелчок зажигалки.

– Ну так?

– Вот, – ответил Оливье. – Я невиновен.

Он рассмеялся так же счастливо, как смеялся, слушая советы Эдме беречься таинственного убийцы.

– Без сомнения, вы заметили, мясника Жюля Виерса задушили прошлой ночью при помощи эбеновой линейки и шелкового платка?

– Разумеется. Но…

– Ну так, – продолжил молодой человек, – вчера вечером, около половины девятого, чтобы быть точным, я ходил к цыгану Гвидо узнать мою судьбу…

– А! Да? – проворчал Себ.

«Точно», – отметил он про себя.

– Клиент, из-за которого Гвидо не пустил вас в свою повозку, был я. Я боялся, что меня заметят, узнают. Во-первых, беспокойство о моей репутации, потом какой-то страх, более смутный и более сильный… Многое изменилось для меня со вчерашнего дня, к счастью!

Молодой человек опять улыбнулся.

– Итак, пока вы расспрашивали Гвидо, я нервничал, беспокоился… Возможно, и обстановка в фургоне повлияла на меня… Керосиновая лампа, старая книга по колдовству, разложенные карты… Карты, на которых цыган несколько минут назад увидел бледное лицо смерти… Б-р-р!.. Прислонившись к двери, я слушал ваш разговор и в то же время машинально мял шелковый платок, не знаю как попавший мне в руки, наверное, отцепившийся с крючка… Начинаете понимать?

– Да. Этот платок, без сомнения, как две капли воды походил на тот, которым задушили мясника?

– Абсолютно такой же! – горячо подхватил Оливье. – По рассеянности я сунул его в карман, и этим утром его обнаружил…

Я видел труп Виерса, платок, линейку… Не удивляйтесь – в деревйе вроде Сент-Круа учитель наряду с кюре, нотариусом и бургомистром относится к важным персонам, так что имеет свободный доступ почти всюду… Повторяю, я видел труп, платок, линейку… И линейка тоже мне показалась знакомой…

– О! О! – протянул Себ. – И где же, по-вашему, вы ее видели раньше?

– Естественно, в фургоне у Гвидо. Хотя насчет линейки я могу и ошибаться.

– Интересно, – признал Себ. – Но я что-то не улавливаю связи между всем этим и красными кружками, которые вы рисовали недавно…

– Подождите, – ответил Оливье. – Вы знаете, каждый в деревне подозревает соседа в убийствах. Вчера вечером, услышав вопросы, которые вы задавали Гвидо, я понял, что он подозрителен с вашей точки зрения. Я вспомнил его ложь, некоторые странности, поразившие меня накануне. Наконец, платок!.. Если допустить, что Гвидо – убийца, интересно было бы посмотреть на его реакцию, когда завтра утром он обнаружит на собственной двери кружок, похожий на те, какими он метил дома своих жертв. Может быть, в результате этого маленького эксперимента убийца остановится и, таким образом, сам себя выдаст?.. Заметив красные кружки на собственных дверях, он поймет, что отныне кому-то известно, кто убийца…

Учитель сделал паузу и закончил:

– Теперь вы понимаете мой поступок… Но, господин Сорож, обещаю вам не играть больше в полицейского-любителя! Риск слишком велик… Как минимум, оказаться арестованным…

Установилась тишина.

– Кто мне докажет, – наконец задумчиво произнес Себ, – что вы говорите правду?

* * *

В темноте фургона шевельнулся силуэт, послышался треск, вспыхнуло пламя…

Гвидо зажег лампу и склонился над часами. Через три минуты большая и маленькая стрелки одновременно достигнут цифры двенадцать.

Цыган потянул на себя ящик стола, просунул туда руку, достал нож с заточенным лезвием, проверил острие большим пальцем.

«Через несколько мгновений, – подумал он, – я допрошу тебя, дьявол! И, видимый или нет, ты мне ответишь. Я узнаю имя убийцы, смогу, если захочется, выкрикнуть его посреди улицы, смогу отдать на ярость разъяренной толпы этого второго дьявола… Если только…»

Если только ответ духа не подтвердит подозрения, зародившиеся у него в отношении некоей особы, той самой, ради которой он предпринял путешествие в Сент-Круа, узнав, что она здесь, той самой, которую рассчитывал увезти с собой.

Если это она… На что он решится? Он не знал. В любом случае, он ее не выдаст.

Гвидо нагнулся над столом, вонзил нож в шею кошачьего трупа, разрезал шкуру. Когда голову связывала с телом уже только тоненькая красная нить, он схватил ее за уши и рванул…

Была ровно полночь.

Цыган вдруг почувствовал себя слабым, бессильным и беззащитным в руках Божьих. С ужасом подумал он о скрытых силах, которые, возможно необдуманно, решился выпустить на волю на мгновение. Он подумал о спящем злом духе, духе, которого он собирался разбудить…

Секунду он колебался. Не больше.

Дрова в печке превратились в кучу горячих углей. Кошачья голова упала на них, вызвав сноп искр. Гвидо показалось, что трагическое мяуканье вырвалось из раскаленных угольев.

«Элоим, – громко произнес он, – Эссаим…»

Не закончив, онемев от ужаса, он отступил в глубь повозки.

Дверь бесшумно распахнулась. Светлый силуэт проступил на черном фоне ночи, двинулся к нему, словно несомый течением холодного воздуха…

Зубы Гвидо стучали подобно кастаньетам. Нечистый дух стоял перед ним, в этом не могло быть сомнений. Он узнавал виденные на сотнях картинок длинные прямые волосы, бесцветные глаза, бледное лицо и худые вытянутые клешнями руки.

В пораженном ужасом мозгу Гвидо всплыла фраза: «И дух, не обязательно показываясь, явится тебе».Он был здесь, перед ним, он показался! «И мысленно ты задашь ему вопрос».

Обливаясь потом, цыган в ужасе прижался к перегородке фургона, как лист, сорванный ветром с дерева, прижимается к земле.

Нечистый дух надвигался на него, его бледные губы приоткрылись, и перед смертью Гвидо почувствовал, как ответ озаряет его.

– Я убийца, – сказал дух.