Текст книги "Убитый манекен : сборник"

Автор книги: Станислас-Андре Стееман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

28. Блеф

– Что с ней? Она умерла? – спросила Ирэн, с трудом сдерживая слезы.

Малез в последний раз взглянул на собачонку, распростершуюся на кафельном полу вестибюля рядом с Валтасаром, которого она успела лишить глаза и хвоста. Затем он поднялся, опершись правой рукой о колено, и кольцо окружавших его лиц незаметно раздвинулось.

– Думаю, да, – со вздохом ответил он.

Думал ли он? Он это знал лучше, чем кто бы то ни было! Пятью минутами раньше, когда Эмиль и его жена звонили в парадную дверь, он поднялся на чердак, куда вошел с помощью отмычки, забрал покойного Валтасара, поместил его в самом центре лестничной площадки на третьем этаже, затем осторожно приоткрыл дверь комнаты Ирэн, куда обе девушки сочли необходимым заключить Маргариту, чтобы в тот вечер ему не пришлось защищаться от ее бешеных наскоков. Оказавшись таким образом на свободе, моська, чуть поколебавшись, за кого из двух врагов приняться, и раздразненная комиссаром, в конце концов бросилась все-таки на кота, надеясь, что он будет легкой добычей, и принялась его трепать по всей площадке, повизгивая от наслаждения…

На цыпочках, потихоньку, Малез спустился на веранду, где его ожидали восемь созванных им после обеда особ с обострившимися в свете ламп чертами лица. Но они еще не успели рассесться, как шум двойного падения, сопровождаемый жалобным тявканьем, привлек их всех беспорядочной группой в вестибюль. А теперь…

– Бедная моя Маргарита! – прошептала Ирэн.

Она хотела опуститься на колени и прижать к себе крошечное тельце, но Малез остановил ее, схватив за руку.

– Не прикасайтесь к ней! – сказал он с неожиданной серьезностью.

По щекам девушки бежали слезы, которые она и не подумала стереть.

– Почему?

И с насмешкой в голосе, сдерживая невольные рыдания, спросила:

– Ведь, насколько я знаю, смерть не заразна?

– Напротив, – ответил Малез. – Иногда.

И при этих словах круг вокруг него словно еще больше раздвинулся.

С плохо сдерживаемым гневом Ирэн вдруг сказала:

– Валтасар был заперт на чердаке, Маргарита – в моей комнате… Это вы их стравили!

– Да, – признался Малез, не слишком гордящийся выпавшей ему ролью.

Он совершил свое первое и – он надеялся – последнее предумышленное убийство. Несмотря ни на что, боль Ирэн вызывала в его душе что-то похожее на угрызения совести.

– Если все принять во внимание, – продолжал он, – дуэль выглядела достаточно неравной…

Разговаривая, он исподволь рассматривал восемь окружавших его людей – Ирэн с заплаканными щеками на первом плане; готового броситься к ней Эмиля; плаксиво прижавшуюся к мужу Жанну Шарон; черную тень Лауры между Арманом и Леопольдом; очень похожую на угрюмую сову Ирму; застывшего в своем генеральском величии деревенского дурачка Жерома. И пытался увидеть в их взглядах отражение страха, который доказал бы ему, что один из них только что понял точный смысл его замечания. Напрасно. Все лица оставались одинаково замкнутыми.

– Вы… вы не имели права так поступить! – возмутилась Ирэн, взгляд которой не переставал обращаться к сведенному судорогой телу собаки. – И я все еще не понимаю…

Неожиданно она поддалась чисто детскому отчаянию:

– Зачем? Как она умерла? Ведь не Валтасар же ее убил!

Малез только и ждал этого вопроса. Он пригласил всех на веранду.

– Именно он! – сказал он, опершись спиной о закрытую дверь.

Он не торопился:

– Он убил ее так же, как еще живым, став невольным орудием истинного убийцы, убил Жильбера Лекопта, вонзив ему в щеку смазанные кураре когти.

Жанна Шарон пронзительно взвизгнула. Остальные выглядели парализованными и совершенно подавленными страшным разоблачением. «Однако, – подумал Малез, – среди них по меньшей мере один был готов к тому, что его ожидало».

– Я долго ломал голову над этой проблемой: если Жильбер Лекопт ничего не ел и не пил за предшествующий смерти час, значит, яд был в него введен! Каким способом? Кем? С помощью чего? По всей видимости, никто не приближался к Жильберу в его последние минуты. Я думал только о разумных существах, я упускал из виду домашних животных – Маргариту, Валтасара, которые были вовлечены в вашу жизнь, в ваши игры… Я забывал, что Жильбер и их должен был мучить, как он мучил все существа, к которым привязывался… Разве я ошибаюсь?

– Нет, – произнес чей-то голос. Это была Лаура. – Жильбер так истязал Валтасара, что от страха и ненависти тот буквально брызгал слюной при его приближении.

– Убийца сделал ставку на эту ненависть! Перенесемся в то воскресенье, 22 сентября прошлого года… За завтраком Жильбер сделал вид, что не может пойти к обедне: он жаловался на головную боль, на сердце, мало ли на что еще. Убийца, планы которого были давно готовы, решил действовать немедленно. Он дожидался лишь подобного случая, случая, который позволил бы ему убить на расстоянии и создать себе безупречное алиби, если вдруг события примут дурной оборот и в дело вмешаются органы правосудия…

Кто-то – это был Арман – решился наконец запротестовать.

– Комиссар, вы сошли с ума! Никто из нас, а, похоже, убийцу следует искать среди нас, не рискнул бы – я отвечаю за свои слова! – так поступить, зная, что Валтасар может поцарапать кого-то другого, а не Жильбера!

Малез поднялся всей своей массой:

– Но ведь никакого риска не было, мсье Лекопт! В то утро вы все, припомните, отправились в церковь. За исключением вашего отца, который никогда не оставлял своей комнаты, и Ирмы, занятой обедом и бывшей, думаю, другом Валтасара… Напротив, убийца знал, что Жильбер не преминет помучить бедное животное, как он поступал всегда, оставаясь с ним без свидетелей. Более того, он даже мог не опасаться, что раньше животное слижет яд, который почти безвреден, попадая в организм через рот.

– А если бы роковая встреча не состоялась?

– Ну, тогда убийце пришлось бы подумать о следующей… К несчастью, он не догадался – или счел бесполезным – удалить кураре с когтей Валтасара, который умер, почесавшись и поцарапавшись. Вот почему сегодня он должен перед своей совестью и перед людьми отвечать еще и за второе преступление, на этот раз невольное, в отношении чучельника, взявшегося сохранить для вас останки старого друга.

– Что такое? Что вы говорите?

Внимательно всматривался Малез в своих слушателей. Их ошеломленность казалась искренней, да, вероятно, такой и была. Ведь убийца, даже если и читал газеты, вряд ли увидел причинную связь между своим преступлением и внезапной смертью чучельника.

– Набивая чучело Валтасара, г-н Жаден слегка поцарапался. О, это была совсем незначительная ранка, но достаточно было и ничтожной царапины: яд, попав в кровь, доделал остальное… Вмешался случай, и органы правосудия были привлечены к делу. А в результате двое невиновных – жена и работник чучельника – сегодня вынуждены защищаться перед судом присяжных по обвинению в отравлении.

Комиссар извлек из своего кармана трубку и крепко охватил ее головку ладонью. Теперь он был уверен в победе, уверен, что каждое его слово заключало в себе ударную силу.

– Странно то, – охотно продолжил он, – что я пришел к верному заключению в ходе ошибочного рассуждения. Я вообразил, что «убийцей манекена» мог быть только тот, кто убил и Жильбера. На этом рассуждении я построил все свое расследование. Но, по его собственному признанию, восковую фигуру изуродовал Жером, с ожесточением осыпавший ее ударами ножа. Преступник же, истинный преступник! – удовлетворился тем, что в припадке бешенства или безумия разбил витрину г-на Девана. Я допускал ненависть одного. Правда же состоит в том, что жертва вызывала ненависть у многих. Причем достаточно сильную, чтобы искать удовлетворения в преступлении.

Неожиданно Малез повернулся к старой Ирме:

– Вы, мадам, ненавидели покойного потому, что он унижал вашего сына, с нескрываемым удовольствием третировал его, стеной вставал между миром и им…

Он обратился к Луизе:

– Вы, мадемуазель, потому, что он старался вас развратить, растлить, преждевременно лишить молодости… Сегодня вы делаете вид, что сожалеете о нем – и, может быть, действительно сожалеете, – но в то время вы мечтали только о том чтобы вырваться из-под его власти, снова стать самой собой…

Малез переводил жесткий взгляд с лица на лицо, как в лесу с ветки на ветку прыгает огонь:

– Вы, мсье Шарон, конечно же, будете мне признательны за то, что я умолчу здесь о ваших возможных побуждениях. Вы знаете, что они существуют и мне они известны, и этого достаточно. Если вы сомневаетесь в их серьезности, постарайтесь припомнить наш разговор в прошлую среду, перед входом на чердак. В скобках замечу, что вы живете напротив лавки г-на Девана и, вероятно, первым обратили внимание на то, что манекен в его витрине сделан по образу и подобию вашего кузена.

Эмиль возразил:

– Клянусь вам, что я его не заметил! Вы же сами в годовщину смерти Жильбера слышали, как я поражался его исчезновению с чердака, причем и не подозревал, что вы рядом…

Пожатием плеч Малез отверг возражение:

– Ничто мне не доказывает, что вы не разыгрывали комедии!

Потом он долго и молча вглядывался в лицо Ирэн, волнение которой без слов подтверждало основательность его немого обвинения.

Он повернулся к Леопольду:

– Конечно, господин Траше, вы оставили этот дом между двумя жандармами за много часов до преступления. Тем не менее у вас было достаточно времени, чтобы его подготовить. Так у бомбы замедленного действия запускают механизм задолго до взрыва…

У сына Ирмы даже губы побелели:

– Может быть! Напротив, никто не посмеет меня обвинить в «убийстве манекена»! Жанин Фализ подтвердила, что я уже лег спать, когда оно было совершено!

– Нет, – возразил Малез. – Вы лежали, когда Жером завершил то, что начал кто-то другой, это совсем не одно и то же! Окно занятой вами на ферме комнаты выходит на дорогу, а ветка яблони позволяет легко спуститься вниз. Вы могли испытывать желание побродить вокруг этого дома и, когда шли по Станционной улице, вас поразил неожиданно увиденный манекен. Вы инстинктивно разбили витрину, чтобы отбросить этот призрак в небытие… У вас было достаточно времени, чтобы вернуться в свою комнату до того, как мадемуазель Фализ принесет вам чашку молока.

Леопольд пытался спорить:

– А из каких побуждений, по вашему, я проделал бы все это?

– Из ненависти. Из ненависти к умершему.

Невозможно, но сын Ирмы побледнел еще больше:

– Правда, я никогда не любил покойного. Но без серьезной причины не начинают ненавидеть.

– У вас для этого было превосходное основание.

– Вот как?

Слова с трудом слетали с уст юноши:

– Какое же?

– Еще подростками вы были влюблены в одну и ту же девушку!

Послышались восклицания. Лаура спрятала лицо в ладонях.

– Вы же не станете этого отрицать, не так ли? – беспощадно продолжал Малез. – Человек вашего типа не отрекается от своей любви, если даже это может стоить ему головы… Вы любили Лауру и смертельно ненавидели Жильбера, который делал ее несчастной… В тюрьме вы тяжело заболели. Вы чуть ли не добровольно подхватили эту болезнь, словно решившись на самоубийство. Вы…

Леопольд, казалось, заколебался:

– Замолчите! Ради Бога, замолчите!

Малез был в нерешительности. Но он не принадлежал к людям, которые добивают поверженного врага. И повернулся к своему последнему противнику – Арману.

– Господин Лекопт, из-за клеветы Жильбера отец лишил вас наследства. Между прочим, странно, что ваша «неумеренная жажда откровенности» не подтолкнула вас самого сообщить мне об этом! Вы покинули этот дом глубоко обиженным, заявив о намерении никогда сюда больше не возвращаться… И все же в канун преступления вас приводит сюда…

– Мне не хотелось причинять новую боль маме!

– Так мне и рассказывали! Но беда в том, что вы находились здесь и 21-го, на другой день после «убийства манекена»…

– Я обещал Ирэн и Лауре, что проведу с ними день годовщины смерти Жильбера!

– …и ничто не доказывает, – невозмутимо продолжал Малез, – что вы не прибыли накануне. В этом случае вы, как и г-н Траше, могли бы нос к носу столкнуться с воскрешенным Жильбером и поддаться желанию вторично его убить…

– Глупо! – сказал Арман. – У меня не было поводов желать смерти Жильберу!

– Позвольте мне придерживаться противоположного мнения: после исчезновения брата вам было бы нетрудно вернуть себе благорасположение отца!

Арман скрепя сердце согласился:

– Хорошо! Но, будучи преступником из корысти, я никогда не убил бы манекен потому, что второе преступление очевидно вдохновлено страстью!

– Страстью, угрызениями совести, даже страхом! – уточнил Малез. – Одним из тех панических ужасов, которые лишают рассудка самых здравомыслящих людей.

Неожиданно Арман утратил всякое самообладание:

– К черту эти ваши игры! Или вы знаете преступника, или нет! Если да, кончайте с ним. Арестуйте его!

Комиссар отошел от двери. Внезапно все увидели, что ее ручка поворачивается, затем дверь приоткрылась и из вестибюля донесся шум падения: словно бы вздох, за которым последовал глухой удар.

– Посмотрите, посмотрите! – закричала, вытянув палец, Жанна Шарон. Охваченная предчувствием Ирэн воскликнула: «Папа!»

Они обнаружили господина Лекопта лежащим в гротескной позе, с подогнувшимися, как будто сломанными, ногами. Его застывший взгляд, казалось, хотел пронзить дверь, а его искаженные черты выражали несказанный ужас, ужас и отчаяние человека, увидевшего приближение смерти.

– Папа, папа! – рыдала Ирэн.

Но ее парализовали его застывший взгляд, ужасающая гримаса, делавшая этого человека неузнаваемым, и она все еще не решалась к нему приблизиться.

– Бегу за доктором! – кинул Арман, бросаясь с непокрытой головой к двери.

Рыдания Ирэн становились все сильнее. Больше не заботясь о жене, Эмиль приблизился к ней и обнял. Ирэн уткнулась лицом в его плечо.

– Как у него хватило сил добраться сюда? – машинально задал вопрос Малез.

– Его встревожила непривычная наша суета, – мертвым голосом ответила Лаура. – Тщетно пытался он звонком вызвать кого-нибудь из нас, тот бренчал в пустой кухне… Наши признания нанесли ему смертельный удар…

Разговаривая, она избегала смотреть на комиссара. «Потому что ее взгляд обвинял бы меня!» – с горечью подумал он.

Он сознавал, что теперь, после того, как перед ним появилось застывшее в гротескной позе тело, ему здесь больше нечего было делать. Не сказав ни слова, он приблизился к вешалке, надел плащ.

Забирая шляпу, он почувствовал, что на него смотрят, и понял, что, несмотря на присутствие умершего остается в центре общего внимания.

– Разве… разве вы не арестуете преступника? – спросила Ирма, наверное, опасавшаяся за своего сына и готовая при необходимости, как и в прошлый раз, зубами защищать его.

Повернувшись к неподвижной группе, Малез покачал головой:

– Нет. Не раньше, чем завтра.

– Почему? – в свою очередь задала вопрос Лаура.

– Ночь – добрый советчик, а я знаю, что эта ночь посоветует преступнику… Хочу, чтобы у него хватило времени ему последовать.

– Стыдно! – вмешалась своим кислым голосом Жанна Шарон. – Разве вы не предоставляете виновному возможности ускользнуть от правосудия?

Малез подошел к Жерому. Взяв его под руку, он повлек его с собой.

– Напротив, – невозмутимо возразил он. – Я его такой возможности лишаю!

На улице он вздохнул.

– Видите ли, генерал, – грустно произнес он, – за всю мою карьеру я так скверно не блефовал! Я им объяснил, как Жильбер был убит, и дал им понять, что знаю, кто убийца… Вам могу честно признаться… Этого я не знаю! И у меня нет способа это узнать! Передо мной в своем роде безупречное преступление. Уверен я лишь в одном: сегодня вечером преступник находился на веранде… Если мне удалось его убедить, что я проник в его тайну, игра закончена… В противном случае партия проиграна…

Молча сделал он несколько шагов. Затем добавил:

– Если я хорошо исполнил свою роль, убийца выдаст себя еще сегодня ночью, попытавшись ускользнуть от людского суда.

29. Кляп

Он попытался, как было предсказано.

Во всяком случае, Малез так думал.

В который раз он остановился, чтобы взглянуть на светящийся циферблат часов, когда глухой шум заставил его обернуться.

Словно из-под земли вынырнула человеческая тень и, сгорбившись, прижимаясь к стенам домов, заторопилась куда-то, оставляя все дальше позади дом на Церковной площади, откуда она на самом деле выскользнула.

«Охота началась!»– подумал Малез. Поздний час – было десять минут пополуночи – доказывал, что преступник, чувствуя себя раскрытым, решил сыграть ва-банк и исчезнуть до рассвета. Опущенные поля шляпы скрывали верхнюю половину его лица, в руке он нес сумку или маленький чемоданчик.

Малез свистнул. Еще вечером он как комиссар полиции запросил помощь местной жандармерии, и подступы к площади находились под наблюдением.

Встревоженный человек замедлил шаг и боязливо огляделся вокруг. Оторвавшись от дерева, Малез начал преследование. Но он не прошел и десяти метров, как тот обернулся и его заметил.

Комиссар сжег корабли:

– Эй! Остановитесь!

И, стремясь предупредить какой-нибудь отчаянный шаг, выкрикнул:

– Я знаю, кто вы! Вы не сможете ускользнуть… Площадь окружена!

Казалось, беглец заколебался. Вышедшая из-за облаков луна неожиданно залила его своим тусклым светом.

Малез продолжал приближаться все тем же размеренным шагом.

– Именем закона… – заговорил он.

Но не кончил. Беглец, круто повернувшись, снова заспешил прочь.

– Проклятие! – выругался комиссар.

Он бегал плохо и теперь мог рассчитывать только на двух жандармов, несших охрану на площади. Но когда они оставили укрытие и пустились в погоню, человек метнул чемоданчик под ноги тому, который был ближе, ловко увернулся и понесся вперед.

Заметив Малеза, один из запыхавшихся жандармов в бешенстве спросил: «Обычные предупреждения?»

И извлек из кобуры револьвер, курок которого тут же взвел.

– Да, – сказал Малез. – Или, пожалуй, нет.

Он не в силах был контролировать события и колебался. Уходя несколько часов назад из того дома, он был совершенно уверен, что преступник попытается уйти от суда не таким способом, но иным, более честным, менее дерзким.

И опять глухой шум подсказал, что кто-то еще раз только что открыл дверь дома. Он обернулся. Бегом приближалась тень.

– Пошли! – сказал он жандарму. – Попытаемся его схватить! Если увидим, что он уходит, у нас еще будет время применить…

Жандармы включили мощные электрические фонари. Снова пустившись бежать, они обшаривали ими ночь, ловили их лучами человека, который вдали, согнувшись вдвое, несся к дороге.

– Остановитесь! – выкрикнул Малез, прекратив погоню, чтобы перевести дыхание. – Остановитесь, или мы будем стрелять!

И, подкрепляя слово делом, разрядил свое оружие в воздух.

– Господин Малез! Господин Малез!

Он узнал звавший его сзади голос, как узнал и беглеца. Но он не откликнулся. «Жребий брошен…»– с горечью подумал он. А затем с внезапным гневом: «Глупец! Если б я только знал, что он…»

Но что бы он сделал, если бы и знал? Ничего. Ничего сверх того, что уже сделал для него и для других… Человек убил. Дважды. Наступило время расплаты.

Булыжник сменился грунтовой дорогой. Издали донесся пронзительный гудок поезда, только что пронесшегося мимо небольшой станции. Луна продолжала урывками освещать местность, и каждый раз, когда она выходила из-за облаков, огромные тени бегущих по дороге людей принимались отплясывать на лежащих ниже лугах.

Следовало ли приказать жандармам стрелять? Малез не мог на это решиться. Но долг требовал от него, чтобы побег преступника был предотвращен любыми средствами.

– Господин Малез! Господин Малез!

Все тот же искаженный расстоянием голос:

– Не стреляйте! Не стреляйте!

В то мгновение, когда ритм преследования стал еще быстрее, впереди, на расстоянии в пятьдесят или сто метров, раздался возглас:

– Осторожно, поезд!

«Боже мой!» – подумал Малез. В его ушах стучало. Он не расслышал, а скорее угадал последнее слово. Его охватила дрожь: уже было слышно могучее дыхание поезда, на всех парах приближавшегося к переезду, через который явно решил проскочить беглец.

– Леопольд! – сложив трубкой ладони, выкрикнул он.

Он снова рванулся вперед, пробежал еще несколько метров:

– Леопольд! Леопольд! Остановитесь!

Он весь дрожал от возбуждения и страха. Его тело покрылось холодным потом. Какую-то долю секунды он чувствовал прикосновение чешуйчатого крыла вызванных им сил зла, насмехавшихся над ними.

А там, впереди, под двойной вопль – гудка паровоза и крика отброшенного им человека, с освещенными окнами, словно молния, пронесся скорый.

– Господин Малез…

Малез наклонился и для того, чтобы расслышать последние признания умирающего, и для того, чтобы скрыть от застывшей позади Лауры его запятнанное кровью лицо.

– Вы… вы угадали верно… Это был я… Я знал, что меня скоро задержат за преступление, которого я не совершал… И тогда… Я сказал себе, что стоит действительно совершить его… что тогда меня хотя бы не осудят просто так, ни за что… и ее я спас бы…

Его взгляд, минуя Малеза, отчаянно цеплялся за Лауру:

– Я… Я это сделал ради нее… Но она никогда ничего не знала… Мне хотелось ей с-счастья… Обещайте мне, что…

На губах появилась струйка крови, залила подбородок. Ногтями он царапал землю.

– Обещайте мне, что…

Но его силы были исчерпаны. Голова упала.

Малез поднялся. Теперь он понимал все, даже тайные побуждения, заставившие юношу бежать… Так герои-разведчики принимали на себя вражеский огонь, отвлекая его от главной цели.

Мертвенно-бледная в своем черном платье Лаура остановила на комиссаре лихорадочно блестевший взгляд.

– Конец? – глухо спросила она.

– Да, – ответил Малез.

– Он… Он заговорил?

– Да.

– Что он сказал?

– Что вас любил, – коротко бросил Малез.

И, приблизившись к девушке почти вплотную:

– …и был убийцей Жильбера.

Лаура медленно поднесла руку к виску.

– И вы ему поверили?

Ее взгляд бросал вызов комиссару.

– Да, – сказал Малез. – Он умер ради того, чтобы ему поверили.

– Это неправда! – закричала Лаура. – Это не он! Он невиновен, вдвойне невиновен! Он хотел меня спасти! Но я все равно все скажу! Я вверюсь властям. Истинная виновница – это…

Малез так грубо схватил ее за запястье, что она вскрикнула от боли.

– Замолчите! – рявкнул он. – Я приказываю вам замолчать!

Он сжал ее руку с такой силой, его взгляд стал так жесток, что впервые он действительно внушил ей страх.

– У вас нет права! Вчера надо было заговорить, ну, сегодня вечером. Теперь же слишком поздно!

– Почему? – пробормотала Лаура.

– Он умер ради вас. Молчание – это ваш долг перед ним.

«Молчание»… Малез не мог сдержать дрожи. Обвиняя себя в предсмертные мгновения, Леопольд думал только о том, как обеспечить свободу женщине, которую любил. В действительности же его жертва обрекала ее на ужаснейшую из пыток – на молчание.

Двое жандармов уложили изувеченное тело юноши на носилки. Когда они их поднимали, Лаура, наконец, зашаталась, у нее вырвался крик «Леопольд!», и она хотела броситься на его тело. Малез, крепко прижавший ее к себе, этому помешал.

Затем он увлек ее за собой.

– Пойдемте, – сказал он. – Слишком поздно и для этого.