Текст книги "Убитый манекен : сборник"

Автор книги: Станислас-Андре Стееман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Глава четвертая

«Клянитесь говорить правду, только правду, ничего, кроме правды… Поднимите правую руку… скажите: «Клянусь!»

– Клянусь, – сказал Вернер Лежанвье.

В. – Вы действительно в день убийства поехали на машине в Париж в компании госпожи Хамбург и дочери?

О. – Да и нет. Последняя с полдороги оставила нас и вернулась в «Жнивье».

В. – Что вы делали в столице?

О. – Я отправился в свою контору, где совещался с моими коллегами, мэтрами Лепаж и М – ран.

В. – До вечера?

О. – Примерно до шести часов, когда госпожа Хамбург за мной заехала на моей машине, которую я предоставлял в ее полное распоряжение.

В. – Что вы делали, вернувшись в «Жнивье»?

О. – Я отправился искать жену.

В. – У вас была какая-то срочная причина?

О. – Нет, я… мне всегда не терпелось ее увидеть, когда я откуда-нибудь возвращался.

В. – Где вы рассчитывали ее найти?

О. – Где угодно – в гостиной, на кухне, в нашей спальне. Но ее нигде не было. Я даже заглянул мимоходом в спальню дочери.

Защита. – Она была там?

О. – Да. Лежа в одежде на постели, она, казалось, спала.

В. – Вы не попытались ее разбудить?

О. – Нет. Зачем? Она явно находилась под действием снотворного или успокоительного, у ее изголовья стоял стакан с лекарством.

Защита. – Что вы сделали дальше?

О. – Я подумал, что моя жена может находиться в охотничьем павильоне, стоящем в глубине парка.

В– Почему?

О. – Потому что я ее там застал накануне вечером.

Защита. – Одну?

О. – Нет. В обществе обвиняемого. Моя дочь их только перед тем покинула.

Защита. – Защита оставляет за собой право вернуться к этому вопросу.

Заместитель прокурора. – Обвинение тоже.

Председат ель. – Продолжайте, мэтр. Не упустите ни одну деталь.

О. – Я пересек парк бегом…

Защита. – Почему бегом? У вас были какие-то причины для волнения?

О. – Вроде бы нет. Может быть, если задуматься, я испытывал все же смутное опасение, неясное предчувствие неминуемой беды, назовите это, как вам больше нравится.

Председатель. – Чувство тревоги?

О. – Точно.

В. – Еще было светло?

О. – Быстро наступали сумерки, но появилась луна. В любом случае, до павильона я мог добраться с закрытыми глазами. Я уже почти добежал до него, когда раздались звуки выстрелов…

В. – Сколько выстрелов вы различили?

О. – Три: два первых почти одновременно и вперемежку со звоном разбитого стекла, третий сразу за ними.

Защита. – Прошу суд обратить внимание, что показания мэтра Лежанвье и господина Хамбурга во многом странно совпадают.

Заместитель прокурора. – Не вижу в этом ничего странного, если учесть, что оба находились в парке, первый приблизительно в десяти метрах от павильона, второй – в ста или ста пятидесяти метрах.

Председатель. – Постойте, господа! Вы сможете совершенно свободно противопоставлять ваши точки зрения и спорить о расстояниях, когда я закончу со свидетелем… Продолжайте, мэтр… Какое зрелище ждало вас внутри павильона?

«Незабываемый кошмар», – подумал Вернер Лежанвье.

Как описать мертвую Диану? Бесстыдно мертвую?

Где найти подходящие слова?

О. – Моя жена лежала навзничь на полу, огнестрельная рана четко виднелась там, где кончался корсаж. Обвиняемый, стоя в нескольких шагах от нее с браунингом в руке, пристально смотрел на нее.

ВПЕРВЫЕ ЗА ТРИ ДНЯ ОБВИНЯЕМЫЙ ВСТАЕТ И ЗАЯВЛЯЕТ О СВОЕЙ НЕВИНОВНОСТИ

(Газеты)

– Неправда! Ты лжешь, негодяй!.. (Лазар) Это язастал тебя, вернувшись в «Жнивье», склоненным над трупом Дианы, это тыубийца!.. «Пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость»… Не смешите меня… «Клянитесь говорить правду и только правду!» Как ты собираешься примириться со своей совестью порядочного человека?..

Лазар, выдохшись, сел. (Окружавшие его жандармы заламывали ему руки за спину.) Капли пота стекали по его лбу, он задыхался от гнева и бессилия.

Уже в ходе следствия его версия событий вызывала только недоверие…

Вконец опустошенный, он слишком поздно понял, что не так важно быть невиновным, как им казаться, что мало кричать о своей правоте, надо, чтобы тебя услышали.

Горячие головы, стоя, требовали его казни.

Решительно, ему в суде повезет не больше, чем повезло в его торговле.

Он знал, что обречен.

СТЕНОГРАФИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ О ПРЕНИЯХ (Продолжение).

Заместитель прокурора. – Смею сказать, после странного обвинения… обвиняемого этот частный парк мне все больше и больше кажется похожим на общественный сквер для прогулок?

Обвиняемый. – Повторяю, я провел вторую половину дня в «Ивах». У меня было там назначено свидание с жертвой, но она не пришла. Я возвращался в «Жнивье», когда услышал выстрелы…

Заместитель прокурора. – Но вы ведь не можете это доказать?

Защита. – Это выдолжны доказать виновность подсудимого!

Председатель. – Господа, еще раз прошу вас – позвольте мне закончить опрос свидетеля, прежде чем начинать прения… Итак, мэтр, вы нам сообщили, что увидели жертву лежащей на полу павильона и обвиняемого, склоненного над ней в револьвером в руке?.. Вот этим револьвером немецкого производства, марки «Лилипут», калибр 4,25, принадлежавшим госпоже Лежанвье, причисленным к списку улик под номером 1, в котором не хватает трех пуль?

О. – Да.

В. – Какой была ваша реакция?

О. – Обвиняемый, казалось, собирался бежать… Я, видимо, чисто рефлексивно, ударил его, не знаю даже, как… Вероятно, ребром ладони в основание горла…

Защита. – После чего извлекли из кармана собственный револьвер – марки «Ф. Н.» – и пригрозили им обвиняемому?

О. – Да.

Защита. – Как случилось, что в такой момент у вас оказалось при себе подобное оружие?

О. – У меня есть разрешение как у автомобилиста, вынужденного часто пускаться в дальние поездки.

Защита. – Допустим. Но этот револьвер должен был находиться в салоне вашей машины, а не в кармане вашего костюма.

О. – Я переложил его туда из чистой предосторожности, прежде чем доверить машину на всю вторую половину дня госпоже Хамбург. На обратном пути я так спешил вновь оказаться в «Жнивье», что забыл вернуть его на обычное место.

Защита. – Удачная забывчивость… Что сказал вам подсудимый, придя в чувство?

О. – Ничего.

Защита. – Ничего?

О. – Ничего такого, что стоило бы повторять и что могло бы повлиять на прения.

Защита. – Минуту, мэтр Лежанвье!

Председатель. – Минуту, мэтр Маршан! Слово остается за судом, который вынужден затронуть деликатную тему… Мэтр Лежанвье?

– Да, – сказал Лежанвье.

Лучше, чем кто бы то ни было, он знал, что должно последовать, несколько месяцев готовился к этому.

Все же он достал из жилетного кармана таблетку, незаметно поднес ко рту, разгрыз двумя зубами и, как по волшебству, его загнанное сердце стало биться ровнее.

Жаль, подумалось ему, что нет рядом Сильвии, чтобы протянуть как обычно стакан с водой, рассеять горечь лекарства…

Он качнул головой. Если подумать, Сильвия, конечно же, здесь, затерянная в толпе, ловит малейший его жест, переживает за него и так же, как и М – ран с его шарообразными глазами, чувствует себя внутренне оскорбленной.

И оба, прячась друг от друга, должно быть, скрещивают потихоньку пальцы, желая ему удачи.

Лежанвье внезапно почувствовал внутренний прилив сил.

Что бы ни случилось, эти двое будут с ним до конца.

В. – Вы жили дружно с госпожой Лежанвье?

О. – Необычайно дружно.

В. – Но госпожа Лежанвье была заметно моложе вас?

О. – Да, на пятнадцать лет.

В. – Подобная разница в возрасте не отражалась на ваших отношениях?

О. – Нет.

В. – Извините, что я настаиваю… Всем известно, какой вы занятой человек, большую часть своего времени вы отдаете работе. Госпожа Лежанвье, женщина красивая и светская, много общалась… с друзьями. Не случалось ли вам в прошлом прощать ей какое-нибудь преходящее увлечение, мимолетное приключение?

О. – Никогда.

В. – К несчастью, следствием установлено, что жертва и подсудимый поддерживали интимные отношения… Вы знали об этом?

О. – Нет. И я по-прежнему отказываюсь в это верить. Обвиняемый волен сейчас как угодно чернить память моей жены, она не может протестовать…

Защита. – Обвиняемому нет никакого смысла лгать по этому пункту. Напротив, он признал факт обольщения только под нажимом следствия, против своей воли.

О. – Мне это видится в другом свете. Если общественное мнение поверит, что обвиняемый поддерживал связь с моей женой, из этого неизбежно последует вывод, будто она угрожала ему собственным револьвером в приступе ревности, и он убил ее случайно или в состоянии вынужденной обороны…

Гражданский истец. – Заключение судебного медика идет полностью вразрез с подобным выводом. Напомню, что на горле жертвы остались следы пальцев.

Защита. – В любом случае, мой клиент не говорит о вынужденной обороне, как он не преминул бы сделать, если бы события разворачивались именно таким образом. Он заявляет о своей полной невиновности, утверждает – и будет утверждать до конца процесса, – что оказался на месте убийства лишь после убийства и застал там свидетеля.

О. – Это еще одна ложь.

Лазар подскочил, он хотел было закричать, но побоялся возобновить неравную схватку с жандармами.

– Я лгу, да? Во всем? (Он говорил с ядовитой мягкостью в голосе.) Спросите-ка меня лучше, папаша, делали или нет Диане операцию аппендицита?.. Не было ли у нее родимого пятна на левом бедре?..

ОБВИНЯЕМЫЙ НАМЕРЕННО СТРЕМИТСЯ ВЫЗВАТЬ К СЕБЕ ОТВРАЩЕНИЕ?

Знает ли он, что пропал? Прячет ли козырь в рукаве?

Достаточно взглянуть на его манеру держаться, чтобы утратить всякое снисхождение.

«Ля Пресс»

В. – Как вы считаете, мэтр, если добродетель госпожи Лежанвье остается выше всяких подозрений, какой мотив двигал подсудимым?

О. – Я не знаю. Может быть, воспользовавшись тем, что он остался с ней наедине в «Жнивье», он попытался ее изнасиловать и?..

В. – У вас был раньше повод подозревать, что он… интересуется госпожой Лежанвье?

О. – Нет, он, казалось, интересовался только моей дочерью.

В. – Вы не возражали?

Защита. – Все это совершенно бессмысленно! Защита предполагает доказать, что обвиняемый не может быть виновен по той простой причине, что не имел никакого мотива для убийства!.. Был он или не был любовником жертвы, ничего не меняет в деле! Он не мог жениться на Жоэль Лежанвье, так как женат. Представим на мгновение, как утверждает свидетель, что обвиняемый лжет, – вопреки собственным интересам, повторяю, так как вынужденная оборона гарантировала оы его оправдание, – что жертва из ревности действительно угрожала ему своим «Лилипутом»… Разве, разоружив ее, стал бы он трижды стрелять в нее с намерением убить? Ни за что! (Эти невольно сорвавшиеся слова были охотно перепечатаны всеми газетами.) Я взываю к суду!.. Не осуждают челвека в здравом рассудке за убийство без причин!

Председатель. – Мэтр, ваша защитительная речь еще впереди.

Ж.-Ж. Жура почесал за ухом своей шариковой ручкой. (У него вечно были следы зеленых чернил за ушами.) Он с большой неохотой занимался разделом судебной хроники в «Ль Эпок». Он предпочел бы писать в рубрику «Зрелища», хорошо разбираясь в эстраде и хореографии.

ОЧКО В ПОЛЬЗУ ЗАЩИТЫ

Сомнения будут в пользу обвиняемого до тех пор, пока не станет ясен мотив убийства

Так он рассчитывал начать свою статью, когда внезапная тишина, предвестница грозы, заставила его поднять голову, взглянуть на судей.

Все взгляды были устремлены на мэтра Лежанвье, бледного как смерть, внезапно ссутулившегося, вцепившегося обеими руками в барьер, отгораживающий место для свидетелей, чтобы не упасть.

«Он этого не скажет! – весь в поту, думал Лазар. – Он не сделает этого! Он не станет губить себя, лишь бы меня утопить!»

– Не убивают, не имея мотива! – повторял защитник с пафосом, гордый собой. – Пусть кто-нибудь докажет, что наш клиент имел повод для убийства!

О. – Он шантажировал меня! (СТЕНОГРАФИЧЕСКИЙ ОТЧЕТ О ПРЕНИЯХ. ВЫДЕРЖКИ.) Если вы помните, я обеспечивал защиту обвиняемого во время последней сессии суда, тогда он обвинялся в том, что зарезал свою любовницу Габриэль Конти. Само собой, я верил в его невиновность. Но это было не так, он сам мне в этом признался после своего несправедливого оправдания, угрожая мне, что, если я не удовлетворю его требований, он расскажет всему свету, будто я – я, Лежанвье, – убедил его защищаться, отрицая вину… Я больше всего боялся потерять уважение своей жены, ее любовь, Я испугался, отступил перед угрозой скандала вплоть до того дня – накануне убийства, – когда Диана случайно узнала правду. Я думал, что потерял ее, она меня поддержала. Как я понял, обвиняемый после своего оправдания неосторожно доверился ей, и она полагала, что имеет средство давления на него, возможность заставить его отказаться от своих безумных требований… Вот почему она просила меня уехать в Париж на другой день, забрав с собой Жоэль, оставить ее с ним наедине… Вот почему подсудимый, осознав внезапно собственное бессилие, убил ее с заранее обдуманным намерением, как он умышленно убил Габриэль Конти!

(Оцепенение в зале.)

– Это самоубийство! – пробормотала ошеломленная мэтр Сильвия Лепаж.

Вернер Лежанвье только что добровольно поставил крест на своей карьере, никогда ему больше не выступать в суде в качестве адвоката.

– Нет, это казнь! – поправил возбужденный М – ран.

Обвиняемый это заслужил, нельзя безнаказанно бросать вызов самому Лежанвье.

Однако что-то, какое-то чувство, близкое к стыду, помешало ему зааплодировать.

Защита. – Защита протестует! Мэтр Лежанвье только что разгласил – и это неслыханно – профессиональную тайну! Его следует вычеркнуть из списков адвокатского сословия!

Заместитель прокурора. – Мэтр Лежанвье остается выше всяческих упреков. Он был жертвой шантажиста, признался нам в этом лишь под давлением обстоятельств, в высших интересах справедливости и правосудия.

Председатель. – Господа, господа!

Защита. – Ничто не доказывает его искренности.

Заместитель прокурора. – Что он выигрывает? Ничего. Что он теряет? Все.

Защита. – Он мстит.

Заместитель прокурора. – Другими словами, вы признаете, что обвиняемый отплатил ему неблагодарностью, ухаживая за его дочерью, соблазнив его жену, и что он не мог бы его шантажировать, если бы не избежал заслуженного наказания?

Защита. – Я ничего не признаю! Мы не в кассационном суде! Наш суд призван разобраться в деле Лазар – Лежанвье, а не в деле Лазар – Конти, давно закрытом!

Заместитель прокурора. – Я сожалею, что неудачно выразился. Прокурорский надзор в полном согласии с защитой обязан напомнить суду, что следует забыть несправедливое оправдание подсудимого за прошлое убийство и вынести справедливое решение о наказании за это!

Обвиняемый. – Я протестую! Я не убивал Габи Конти!

Заместитель прокурора. – Вот новости!

Обвиняемый. – Я не убивал Габи Конти! Я заявил об этом после суда, чтобы обмануть мэтра и сорвать куш.

Заместитель прокурора. – Хорошенькая мораль!

(Волнение и крики.)

Председатель. – Тишина в зале! Все это не относится к прениям, мы и так слишком много времени уделили на нашем заседании уже закрытому делу! (К свидетелю:) Мэтр, вы хотите еще что-нибудь добавить?

О. – Нет. Я только хочу выразить желание, чтобы обвиняемый был приговорен к высшей мере.

Умеренное выступление гражданского истца, безжалостная обвинительная речь заместителя прокурора и озлобленная защитительная речь адвоката заняли весь следующий день.

Приговор был вынесен около шести часов вечера после краткого совещания судей.

По лицу обвиняемого ничего невозможно было прочитать. Сохраняя на губах под тоненькими черными усиками горькую улыбку, не сходившую с них все пять дней процесса, он легким поклоном поприветствовал заместителя прокурора, и от этого движения дрогнули многие женские сердца.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Вот уже несколько долгих месяцев Лежанвье и Жоэль больше не разговаривали, разве что издали здоровались и прощались.

Жоэль большую часть времени проводила у подруг – по крайней мере, так предполагал адвокат, – лишь изредка обедала дома, возвращалась непозволительно поздно, и случалось, с трудом поднималась по лестнице и добиралась до дверей своей комнаты, напевая пронзительные мотивы танцевальных мелодий.

Ни столкновений, ни споров, взаимное безразличие шло по нарастающей…

Вначале Жоэль кратко предупреждала адвоката, куда она собирается, впрочем, всем своим независимым видом отметая возможность малейшего возражения.

Затем она стала оставлять на мебели клочки мятой бумаги, которые Лежанвье регулярно обнаруживал слишком поздно, с записками типа: Я у Джессики… Сплю в Молиторе… Обедаю в гостях… Может быть, до вечера, не знаю. Подпись: Ж.

Теперь она уже не делала и этого.

Ее просто не было, и когда порой она оставалась дома, то казалась лишь еще более далекой, листала журнал или ощипывала хлебный мякиш, и ее пустой взгляд останавливался на отце, словно смотрел сквозь него, будто он тоже стал прозрачным.

–  Онхочет тебя видеть, – сказала она в этот вечер, отодвигая в конце ужина стул, чтобы встать из-за стола.

– Кто? – удивленно спросил он.

– Тони.

– Ты была у него?

Она сжала губы, и он понял всю никчемность своего вопроса. Откуда, иначе, она знает?.. Но, значит, она так и не решилась потерять его, продолжает испытывать к нему более или менее сильное чувство?

Жоэль направилась к двери. На пороге обернулась:

– Ты пойдешь?

– Не знаю, – с трудом ответил Лежанвье, подыскивая слова. – Я… Я не думаю.

– Почему же? Боишься, он тебя укусит?

Он пожал плечами. С тем же успехом можно спросить, не боится ли он дразнить хищника за решеткой.

– Нам не о чем говорить.

– Я думаю, онхочет еще что-то тебе сказать… Его просьба о помиловании была отклонена. Его скоро казнят.

– Когда?

– На этой неделе.

– Откуда ты знаешь?

– Я навела справки.

– Это же невозможно! – запротестовал Лежанвье. – Приговоренный к смерти никогда не знает, сколько ему осталось прожить, пока…

– Я знаю. Сегодня среда. Это будет послезавтра – в пятницу утром, в пять часов.

Внезапный дождь ударил по окнам. В течение долгой минуты слышался только этот стук. Жоэль не решалась уйти:

– Так ты пойдешь?

Теперь уже Лежанвье начал щипать хлебный мякиш, не отвечая. Сердце стучало у него в груди.

Жоэль долго смотрела на него, ловя малейшее движение, затем медленно продолжила:

– Конечно, он тебя ненавидит! Это тебе он обязан своим приговором. Но, тем не менее, я думаю, он продолжает уважать тебя. «Скажи ему просто, что я хочу его видеть», – сказал он мне. «Нет нужды что-нибудь прибавлять, он наверняка придет!» (Жоэль поколебалась мгновение, затем решилась.) Есть еще одно… Я тебя прошу, В. Л., сходи туда.

– Но это… это до такой степени бесполезно! Зачем?

Лежанвье думал, что его уже ничто не удивит. Однако оказалось, преждевременно.

– Чтобы ты понял, насколько он изменился, – ответила Жоэль. – Он… он превратился в старика.

* * *

На следующий день после вынесения приговора Лежанвье произнес перед своими коллегами речь, состоящую по сути из трех пунктов. Он отказывался выступать в суде, закрывал свою контору, собирался продать свой дом на авеню Ош, переехать в «Жнивье». Может быть, он отправится путешествовать, может быть, напишет книгу, подводящую итоги его карьеры? Он никогда не забудет всего, чем обязан Сильвии и Анри, но в настоящих обстоятельствах вынужден окончательно расстаться с ними. Если все здраво взвесить, им нет никакого интереса дальше связывать свою судьбу с ним.

М – ран долго сокрушался, но в конце концов оправился. Каждый раз, стоило ему вспомнить, как его патрон, давая свидетельские показания, утверждал, что его бывший клиент, оправданный им, был виновен, кровь приливала к его щекам. Разве это не означало разглашения профессиональной тайны, разве не заслужил патрон горьких упреков защитника, осуждения сословия? М – ран не чувствовал себя в силах решить эти проблемы, но самый факт, что великий Лежанвье был вынужден на процессе покинуть обычное привилегированное место, сменить ложу на партер, казался в глазах М – рана достаточным, чтобы лишить его всякого престижа.

Легковозбудимый М – ран был готов сражаться и умереть, но за сверхчеловека, а не за обычного, заурядного, такого, как все.

Сильвия Лепаж не сказала ничего, торопливо вышла из комнаты, скрывая слезы. На следующий день она невозмутимо продолжала следить за почтой, отвечать на телефонные звонки. Но количество писем должно было в скором времени сократиться, телефонные звонки станут реже. «Париж, моя деревня», – думала она, проливая новые слезы. Напрасно она пыталась удержать текущие дела, заинтересовать последних колеблющихся корреспондентов грустной участью своего патрона, «не заслужившего всего этого». Ее пришлось буквально выставить из дома на авеню Ош, когда его перекупили новые владельцы. И уже на следующий день затянутая в новый костюм, неуверенно балансируя на шпильках, с портативным ремингтоном в руке, звонила она у дверей «Жнивья», коварно утверждая, что осталась без работы и без средств к существованию.

– Хорошо! – в конце концов сдался побежденный Лежанвье. – Устраивайтесь в голубой комнате. Поможете мне писать книгу.

Писать эту книгу он не собирался никоим образом, но, как он заявил корреспондентам газет, ее подготовка отнимет у него два-три года. Это был лишь предлог, чтобы красиво уйти со сцены.

Так, как хотела бы Диана.

После краткой стычки с Жоэль Лежанвье почувствовал необходимость подняться в голубую комнату посоветоваться с Сильвией.

«Посоветоваться» не совсем подходящее слово. Он утверждал, она всеща соглашалась. По тому, с какой степенью горячности она выражала свое неизбежное одобрение, он знал, искренна ли она или воздерживается высказать истинное отношение.

– Жоэль просит меня навестить Лазара в тюрьме, – мрачно сообщил он. – Его скоро должны казнить. Если верить Жоэль, в пятницу в пять утра. Я не пойду. Вы бы пошли, Сильвия?

Сильвия помолчала:

– Не-е-ет, я… Думаю, мне бы не хватило смелости.

Чем не способ подтолкнуть патрона продемонстрировать смелость?

Лежанвье после слов Жоэль ожидал увидеть Лазара изменившимся, но настолько…

На висках его появилась седина, потяжелевший подбородок ощетинился бородой землистого цвета, мертвенно-бледные мешки подчеркивали запавшие глаза, погасший взгляд скользил по людям и предметам, не задерживаясь на них.

Навстречу адвокату неуверенными шагами вышел старик, тяжело сел, опершись локтями, за разделявшей их решеткой.

– Хэлло, папаша! (Голос тоже изменился, стал хриплым и словно надтреснутым.) Я довольно забавно себя чувствую накануне встречи с парижским палачом… Заметьте, вы тоже набрали лишнего веса, нездорового жирку и все такое, но это, должно быть, от избытка холестерина. Если бы вы следовали тому же режиму, что я, – режиму тюрьмы Санте [7]7
  Название тюрьмы «Санте» переводится как здоровье.


[Закрыть]вы бы сразу почувствовали себя лучше… Что же все-таки заставило вас прийти? Отцовская любовь или скрытые угрызения совести?

Лежанвье хотел заговорить, но не нашел слов, при виде физической немощи Лазара у него перехватило дыхание.

Напрасно он повторял себе простейшие истины: что он столкнулся с закоренелым преступником, одурачившим правосудие, отвратительным шантажистом, не пощадившим собственного спасителя, обольстившим его дочь, укравшим его жену, обвинившим его в конце концов в убийстве… Он все равно не мог подобрать слов.

Почувствовав глухую боль в груди, он поднес руку к карману, достал сигареты, поколебался.

– Валяйте, папаша, не стесняйтесь! – прошипел Лазар своим треснутым голосом. – Курите ваши дешевые сигареты! Они будут вонять, зато напомнят старые добрые времена, те, когда вы мне помогали, а не всаживали нож в спину. Заметьте, я ни в чем вас не упрекаю… Все это произошло по моей вине, мой отец был прав… «Ты кончишь на эшафоте!» – пророчествовал дорогой родитель, полосуя меня ремнем. В первый раз это случилось, когда мне не было еще и пяти лет. Беда только в том, что пятилетний малыш не верит оракулам. А в двенадцать лет – после сотни взбучек – он уже не верит в справедливость… А каков был ваш родитель, папаша? Любящий или тоже пророк?

Лежанвье закурил свою сигарету, разогнал рукой перед собою дым, не испытывая больше угрызений совести. Ему случалось накануне казни беседовать с другими осужденными, которые с его точки зрения заслуживали снисхождения и жалости. Они не актерствовали, не тщились, подобно Лазару, выжать слезу у партера. Адвокат запоздало удивился тому, что хватило одной фразы, почти приказа: «Скажи ему, что я хочу его видеть…»– чтобы он решился прийти. «Не отказывают в последнем свидании приговоренному, – подумал он, – как не отказывают ему в последнем стакане рома». И к тому же Жоэль сообщила ему день и время казни. В пятницу в пять часов утра. Дата, час, которые из милосердия все еще неизвестны Лазару, о них ему сообщат на рассвете в пятницу. Если только…

– Вы не хотите мне ответить, папаша?.. Я вам задал вопрос, спросил, что вами руководило – отцовская любовь или тайные угрызения… Вы не передадите мне вашу сигарету? Вот здесь, смотрите, чуть-чуть наклонившись, вы сможете это сделать… За неимением английских и за недостатком наличности, чтобы их купить, – уж лучше выкурить дешевую, чем вообще ничего!

Это было сильнее его, Лежанвье выплюнул сигарету, раздавил ее каблуком. Он и так, против воли, слишком многое делил с Лазаром. Начиная с Дианы, чью благосклонность Лазар, должно быть, выпрашивал так же, как сейчас окурок, в уплату неизвестно какого долга.

– О’кэй, мэтр! – вздохнул Лазар. – Не скажу, чтобы я вас находил очень общительным для адвоката… (Он встал, опираясь на сжатые кулаки.) Вы меня видели, я вас видел. Ба! Не знаю пока, когда отойду в вечность, но, видно, уже скоро… Можете рассчитывать на меня, я вас тоже приглашу. На эту роль я вполне гожусь.

Лежанвье бессильно поднял руку. Он не ожидал, что свидание так обернется, с опозданием понял, что Лазар с неожиданным достоинством отпускает его.

– Минуту! – Торопливо проговорил он. – По словам Жоэль, вы хотели что-то мне сказать, что-то важное. Что?

– Здравствуйте – до свиданья, будьте здоровы! – сказал Лазар. – Допустим, что мне хотелось унести в могилу незабываемый образ Человека, Восстановившего Справедливость… Бенуа! (Он сделал знак стражнику, присутствовавшему при свидании.) Прошу вас, проводите меня в мои апартаменты.

Удивленный Бенуа неторопливо приблизился, вопросительно гладя на адвоката:

– В общем-то, у вас еще осталось немного времени…

– Немного времени на что? – подхватил Лазар неестественно высоким голосом. – На дружескую беседу? На взаимную откровенность? Сердечные пожелания? На?.. На?..

Он грубо оттолкнул стражника локтем, нервы не выдержали. Уронив голову на стол, он зарыдал.

Время от времени он кричал, хотя даже на процессе не позволил себе этого:

– Это не я! Клянусь, это не я! (Вдруг его словно осенило и он поднял лицо, мокрое от слез, искаженное, как японская маска.) Может быть, это и не вы, папаша, хотя все уж очень очевидно! Но, если и так, вы единственный знаете об этом, как я единственный знаю, что это не я! Допустим, я вам верю, допустим, вы мне верите… Если это не вы, если это не я, значит, это обязательно кто-то третий! Вы понимаете?

Лежанвье в свою очередь подал знак Бенуа, тот деликатно удалился, посматривая на свои никелевые часы-луковицу.

– Кто же это, по-вашему?

– Не спрашивайте у меня, папаша! Вот уже несколько месяцев, как я задаю себе этот вопрос снова и снова! Двадцать четыре часа из двадцати четырех, когда я хожу взад и вперед от окна к двери, когда я сплю, но я никогда не сплю подолгу… Хотите, чтобы я вам сказал? Все перепуталось с самого начала! Потому что, застав вас на месте убийства, я подумал, что это вы.Потому что, зная мое дурное прошлое, вы подумали, что этоя… Предположим, что мы оба ошибались, что мы слепо попались в двойную западню…

– Прошу прощения, – вмешался Бенуа. – На этот раз пора.

– Да, да, – согласился Лежанвье.

Он словно получил неожиданно удар между глаз, он как ослеп, не видел больше ничего…

Двойная западня…

Он даже не услышал, как Лазар крикнул ему: «Чао!», прежде чем исчезнуть вслед за Бенуа.

Лазар все еще не знал, что его казнят в пятницу на заре, он еще хорохорился в последний раз.

«Предположим, что мы оба ошибались…»

Лежанвье понадобилось много времени, чтобы добраться до выхода. Ему не хватало воздуха.

Лазар, оудучи женат, не имел никакого резона убивать Диану, если он не собирался жениться на Жоэль.

Может быть, в конечном счете, справедливость не будет наконец-то восстановлена и пять утра в пятницу?

Может быть, Лазар заплатит за кого-то другого?

Лежанвье пожал плечами, вспоминая то время, когда листал красную тетрадь, выискивая там рецепт идеального убийства.

Будь что будет, в любом случае это лишь справедливая несправедливость, слишком надолго откладываемая расплата.

Теперь он надеялся, не слишком веря.

Обвиняемый. – Я не убивал Габи Конти! Я лишь заявил об этом – после суда – чтобы обмануть мэтра и сорвать куш.

Это звучало фальшиво.

Но что, если такова правда?

Если Лежанвье поддался на простой блеф постфактум и два года назад действительно оправдал невиновного?..

* * *

– Ну? – спросила Жоэль. – Ты его видел?

– Да, – мрачно ответил Лежанвье.

– Что он тебе сказал?

– Почти ничего. Он утверждает, что невиновен. Откуда ты Знаешь, что казнь назначена на пятницу, на пять утра?

– От его адвоката, мэтра Маршана… Он плакал?

– Да. Откуда ты знаешь?..

– Он плакал и тогда, когда я ходила к нему. Противно… В. Л.? Ты его по-прежнему ненавидишь?

– Не знаю, – сказал Лежанвье.

По правде говоря, признавался он себе, он не ненавидел – и не любил – больше никого. Хватило одного года – выдающегося года, чтобы он превратился в старика. С одной лишь дурацкой надеждой – в последний раз послужить правосудию.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю, – повторился Лежанвье.

Что делать за день до казни, чтобы продлить жалкое существование человека, которого он сам отправил на эшафот, сфабриковав против него фальшивые улики?

Прежде всего, отыскать истинного убийцу…