Текст книги "Убитый манекен : сборник"

Автор книги: Станислас-Андре Стееман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

25. Двадцатый этаж

На другой день к вечеру Малез выполнил поручение, данное ему заботливым начальством, выполнил ко всеобщему удовлетворению, за исключением «клиента», конечно, из-за которого теперь соперничали различные антропометрические службы.

Было одиннадцать сорок. И тогда, решительно не в силах забыть деревушку, которая из-за его ошибки с маршрутом как бы вынырнула из небытия, забыть дело, которое считал своим, но разгадка которого все еще от него ускользала, он повернулся спиной к улицам, которые привели бы его домой, с тем, чтобы десятью минутами позже позвонить в дверь квартиры, укрывшейся на верху самого высокого, двадцатиэтажного, здания города.

Он так торопился, что забыл снизу проверить, освещены ли окна. Но по мере того, как затихало посапывание вызванного на нижний этаж лифта, до него через закрытую дверь все отчетливее доносился шум синкопированной музыки, к которому примешивались взрывы смеха и топот ног.

– Они принимают! – мелькнула у него мысль. Поддавшись было своему отвращению к тому, что принято называть «светом», он испытал острое желание повернуть назад, к лестнице.

Но он хорошо понимал: то, за чем он приехал – ключ к тайне, – могло находиться только здесь, и нигде больше. Он остался. Более того, принялся нетерпеливо звонить.

А изнутри неслось нечто вроде властного призыва, ритмично распеваемого чуть ли не целой толпой:

 
Если Господь освободил Даниила,
Даниила, Даниила, Даниила!
Если Господь освободил Даниила,
То почему не каждого из нас?
 

«Наступил час прибегнуть к радикальным средствам», – подумал Малез. Перестав нажимать на кнопку звонка – к тому же, сломанного, как он узнал чуть погодя, – он принял решение подключиться к концерту с помощью дверного молотка и своих кулаков.

Подобная настойчивость была вознаграждена, дверь наконец открылась. Но в дверном проеме не появилось, как бывало обычно, улыбающееся желтое лицо боя-китайца. Вместо него на фоне усеянного желтыми огоньками полумрака стояла, пошатываясь, молодая женщина с левой бровью, перечеркнутой рыжей прядью. Ухватившись правой рукой за ручку двери, она пыталась удержать в левой наполненный до краев стакан и завернутую в шелковую бумагу свечу, с которой воск капал на ее платье в стиле «помпадур».

– Вы монте? – серьезно спросила она, картавя самым очаровательным образом.

К счастью, требовалось нечто большее, чтобы смутить Малеза.

– Да, сударыня! – не колеблясь, ответил он и вежливо обнажил голову, старательно вытирая ноги о коврик, как и положено сознающему свои обязанности в данных обстоятельствах мастеру.

– У вас к’асивая голова, – с прежней серьезностью произнесла молодая женщина.

Она подула на рыжую прядь, но та тотчас же снова принялась щекотать ее бровь.

– Это ко’откое замыкание! – объясняла она с той ложной ребячливостью, что появляется у некоторых людей вместе с опьянением.

– Вижу… – машинально – и неосторожно – пробормотал Малез, входя и распахивая дверь.

Девица широко раскрыла восхищенные глаза:

– Ну, можно сказать, что вы везунчик! Маете’! Значит, можно ее потушить?

Малез хотел вмешаться, но слишком поздно. Соединяя слово и дело, его собеседница уже задула свечу в своей руке.

– Пошли! – пригласила она, властно схватив комиссара за запястье и вонзив в него острые, как у кошки, ногти.

Вставленные в самые неожиданные и иной раз самые неподходящие случайно подвернувшиеся подставки, редкие свечи едва освещали квартиру, выхватывая из мрака, словно детали фрески, то сверкающий белый пластрон с искрой, то тесно сблизившиеся две головы, там пару серебряных, потихоньку сброшенных туфелек на шпильках, здесь трепещущую обнаженную руку, которую пытаются удержать. Одни парочки танцевали, другие толпились у бара, за опаловыми стеклами которого двигались золотые рыбки в свадебных вуалях, третьи сгрудились у высокого фламандского камина, и краснеющие поленья придавали полукольцу людей облик охотников у полевого костра. Звучал смех, гости переговаривались из разных комнат, а над всеобщим гомоном поднимался хор наивных и страстных голосов, хор негров, распевающих знаменитый спиричуэлс:

 
Вознестись на небо,
Да, господин
Вознестись на небо,
Да, господин
Вознестись, вознестись,
Словно дрожжи Божьего хлеба
Вознестись и святых обрести,
Да, господин.
 

До сих пор Малезу удавалось ценой бесконечных предосторожностей успешно преодолевать все препятствия, предательски рассеянные на его пути.

– Прошу прощения! – пробормотал он, неожиданно зацепившись за спутавшиеся в невозможный узел ноги, в то время как его игривая спутница все сильнее сжимала его запястье, шепча:

– Идемте! Я покажу вам, где п’обки!

Она не успела договорить, как, споткнувшись Бог знает обо что, выронила свечу и стакан и, испустив нечто вроде жалобного визга, рухнула между стеной и диваном среди летящих юбок, увлекая за собой комиссара.

 
Он привел нас в Рай,
Да, сударыня.
Он привел нас в Рай,
Да, сударыня.
Он привел нас в Рай
К нашей радости.
Лицезреть святых,
Да, сударыня.
 

«Святая Матерь Божья», – пожаловался в душе Малез. Его шляпа далеко откатилась. Тщетно пытался он, уткнувшись носом в сатиновое гнездышко, обрести равновесие.

– Эге-ге! Застаю вас насильничающим над милыми девушками! – сладко произнес насмешливый голос, и темноту прорезал белый конус света от вспыхнувшего электрического фонаря.

При первых словах комиссар почувствовал себя сгорающим от смущения. Напротив, при последних вздохнул с облегчением. Он знал лишь одного человека, способного возникать как из-под земли, именно в тот момент, когда нуждаешься в его помощи, знал единственный голос, способный под видом насмешки выражать ему такое дружелюбие!

– Это вы! – облегченно воскликнул он. – Ради Бога! Помогите мне выбраться отсюда!

– Не станете ли вы уверять, что вам плохо?

Белый глаз фонаря отвернулся в сторону и, протянулась рука, за которую Малез ухватился с отчаянием утопающего.

– Вы меня, кажется, разыскивали?

По-прежнему злая ирония, скрывающаяся за самыми простыми словами! Трясущейся рукой комиссар пригладил растрепанные волосы.

– Да, – пробормотал он. – Хотите верьте, хотите нет!

При виде двух восхитительных ножек, бьющихся между диваном и стеной, его охватили угрызения совести:

– Вы спасли не всех!

Венцеслав Воробейчик, известный друзьям как г-н Венс, невозмутимо посмотрел на приятное зрелище. Он был одет в великокняжеский костюм, которому позавидовал бы сам законодатель мод Бруммель.

– Согласен, – признал он. – Трудность в том, как и в случае с Виргинией из известного романа, каким образом выловить… «вашу сообщницу»? – не так ли? – не оскорбив ее стыдливости. Право, не знаю, за что ее зацепить…

Поставив колено на диван, он нагнулся:

– Хелло? Вы можете свободно двигать руками?

Донесшийся до них писк был совершенно неразборчив.

– Отодвинем диван, – решил Воробейчик. – Вот уже пятый раз со вчерашнего дня, – добавил он с кисло-сладким видом, – как я вытаскиваю оттуда эту юную особу. Напрасно пытаюсь я понять, что ее туда влечет, за исключением, естественно, законов притяжения.

– Со вчерашнего дня? – недоверчиво переспросил Малез.

– Да. В четверг Норе исполнилось восемнадцать весен. Мы их все еще празднуем…

– Так что эти?.. – заговорил Малез, теряясь между двумя эпитетами, пока его взгляд перебегал от растянувшегося блаженно на ковре с бутылкой в руках пожилого господина к рыжей даме, исполняющей танец живота среди восхищенных поклонников.

Воробейчик сделал неопределенный жест:

– Друзья, признательные клиенты, впрочем, весьма приличный народ!

И, заметив взгляд Малеза:

– А вы усомнились? Этот любящий шампанское старец – хранитель музея египтологии, а та миленькая дама – супруга судьи, который приходит в себя в гостевой комнате с куском льда на лбу. Я избавил весельчака от его жены и вернул жену неутешному джентльмену, который плачет в свою жилетку…

Так болтая, они наконец извлекли рыжеволосую девушку из-за дивана. Воробейчик снабдил ее одним из тех напитков, про которые говорят, что они валят с ног живых и ставят на ноги мертвых, а затем увлек комиссара в большую светлую комнату, где первым делом включил торшер.

– Подумать только! – удивился Малез. – Значит, пробки не перегорели?

Воробейчик взглядом показал ему на дверь:

– Ш-ш-ш! Они вам постоянно говорят об атмосфере! Благодаря мне они верят, что наконец-то на несколько часов избавлены от благодеяний нашего века.

Он остановился. Из-под стола выполз высокий молодой человек с опухшими от сна глазами и, шатаясь, направился к двери; за его фалды держалась юная девица в изрядно помятом кружевном платье. «Встаю, встаю!» – бормотал он заплетающимся языком, в то время как его подруга повторяла: «Держись, Фердинанд, держись!»

– Черт! – произнес Воробейчик, нагибаясь. – Надеюсь, это последние…

Он отодвинул кресло, открыл книжный шкаф и подошел к светящимся аквариумам, оживлявшим темные углы комнаты своей таинственной жизнью.

– Никого, – наконец сказал он, хотя сотня мертвых глаз его коллекции масок, как всегда, создавала у Малеза впечатление, что за ним наблюдают со всех сторон.

Сев, он подтолкнул к своему гостю коробку гаван:

– Ну так что? Что вам нужно на этот раз? Ведь мы не виделись по меньшей мере три месяца!

Малез не спорил.

Он ответил:

– Я разыскиваю ключ. И надеюсь…

– Ключ к тайне?

– Само собой разумеется.

Осторожно приоткрылась дверь, и появился бой, китаец Чу-Чи:

– Хозяин звонил?

Тут он заметил Малеза и пополам согнулся в поклоне:

– Доб’ый вече’, мсье! Господин Малез доволен?

– Виски, Чу! – сказал Воробейчик. – Ты знаешь, где Нора?

– Ба’ышня Но’а на к’ыше, ’азглядывает пятна на луне.

– Если встретишь, скажи ей, что здесь она найдет старого друга, который будет счастлив ее поздравить.

– Очень хо’ошо, мсье. Чу-Чи сейчас ве’нется.

– Отправляйся, дорогой! – сказал Воробейчик. Бой вышел. – Какое же невероятное преступление опять совершили в вашем районе?

С неожиданной серьезностью Малез ответил:

– Убили манекен.

И медленно, обстоятельно, не опуская даже мельчайших подробностей, он принялся рассказывать хозяину дома о странных событиях, в которые, вдали от большого города, в затерянной во Фландрии деревушке, он только что оказался замешан.

26. Эдип

– Потрясающе! – согласился г-н Венс, ни разу не прервавший рассказ Малеза. – Вы были бы, мой друг, правдивым летописцем. Но в данном случае, согласитесь, знания фактов недостаточно, чтобы суть событий стала для меня яснее. Я внимательно вас выслушал. Но сам я не жил этим приключением. Так что поподробнее опишите мне главных действующих лиц драмы. Умерший кажется мне не лишенным обаяния мифоманом, клеветником-маньяком, которого либо страстно любят, либо страстно ненавидят. Но остальные? Если я вас правильно понял, с разной степенью вероятности вы подозреваете семерых?

– Да, брата, сестру, двоюродных сестру и брата жертвы, старую служанку и ее сына, наконец, деревенского дурачка…

– Вам удалось точно установить, что в момент его смерти к Жильберу никто из них не приближался?

– И да, и нет. Четверо первых – если опираться на их совпадающие свидетельства – присутствовали на обедне. Пятый, Леопольд Траше, арестованный тем самым утром, находился соответственно далеко от деревни. Мне не удалось пробудить у Жерома, дурачка, столь далеких воспоминаний, но трудно представить, как ему удалось бы проникнуть в дом с преступным намерением, и еще труднее, – разве что его слабоумие притворно, – как мог он замыслить столь хитроумное убийство. Остается старуха служанка, единственная обитательница дома, находившаяся на месте вместе с беспомощным отцом жертвы.

Поддавшись усиливающемуся возбуждению, Малез поднялся и принялся расхаживать по комнате, продолжая говорить:

– Смерть Жильбера не мог вызвать медленно действующий яд, поглощаемый мелкими дозами в течение неопределенного времени; в этом случае она не была бы столь быстрой. Как и вы, несомненно, я прежде всего подумал о цианистых соединениях, но, не говоря о том, что они оставляют в организме следы, способные вызвать подозрения уже при первом осмотре post mortem, практически исключено, что Жильбер мог проглотить яд в том или ином виде в течение предшествовавшего его кончине часа… Затем я подумал о кураре. Наши технические службы только что мне подтвердили, что именно этот яд был нанесен на оружие, разрозненный набор которого я обнаружил на чердаке. Однако вы же знаете, что это последнее вещество оказывает губительное воздействие на организм лишь в случае прямого введения в кровь или ткани, а если я не в силах вообразить, как жертва могла поглотить яд, то еще меньше, признаюсь откровенно, как убийца сумел бы отравить жертву на расстоянии!

– Вы же мне сказали, что на трупе не было никаких внешних следов ранения?

– Никаких, за исключением синяка на лице и нескольких царапин от падения с лестницы.

– Поскольку убийство манекена вытекает, по вашему мнению, из убийства Жильбера, может, вы могли бы с большим успехом допросить ваших подозреваемых о том, где они были в ночь с 20-го на 21-е?

– Так я и сделал. За исключением Жерома, моловшего такой вздор, что он смутил бы и инквизитора, все остальные утверждали, что не покидали своих постелей.

Воробейчик размышлял. Подняв бокал, он посмотрел его на свет, одновременно поглядывая на комиссара:

– Если вам верить, покойного единодушно ненавидели все близкие. Разве не мог один из них попытаться уничтожить его изображение, не трогая тем не менее его модели?

– Нет! – с неожиданным раздражением возразил Малез.

Неужели его столь тщательно восстановленная великолепная история рухнет?

– Вас не было там, вы не держали, как я, руку на пульсе у всех этих разочаровавшихся душой и телом провинциалов, у всех этих погрязших в живом прошлом существ!

Воробейчик позволил себе улыбнуться:

– Я же не возражаю, старик. И какова собой Лаура? Хороша?

– Не знаю, – честно признался комиссар. – Она то кажется холодной, как лед, то горячей, как пламя.

– Черные платья, волосы пучком?

– Совершенно верно.

– Воображаю, что теперь она начала сожалеть о своем кузене. Девушки вроде нее неизбежно обожают то, что сожгли!

– Сама она утверждает противоположное, но, пожалуй, вы правы.

– А ее кузина Ирэн? Тип «будущей регентши»?

– Если угодно.

Воробейчик вздохнул:

– Очень боюсь, старина, что если бы я серьезно этим занялся, то смог бы доказать виновность и тех лиц, которых вы подозреваете, и еще нескольких, которых вы не заподозрили! Я думаю о господах Деване и Эберстейне, честных торговцах, о благородном старце г-не Лекопте, о докторе Фюрнеле, о начальнике станции, о трактирщике, о самой Жанне Шарон… Вы раскрыли секреты семи лиц. Осмелитесь ли вы утверждать, что у остальных нет столь же компрометирующих тайн? Что доктор Фюрнель не стал орудием г-на Лекопта, с запозданием уяснившего себе прискорбное состояние ума своего сына? Что начальник станции не отомстил за давнюю обиду? Что старик Жакоб не избавился от сообщника? Поверьте мне, при нынешнем положении любые предположения оправданы, невиновных на сто процентов просто не существует!.. Послушайте, вы мне рассказывали о чердаке с находящимся там некиим набором. Больше ничего не показалось вам заслуживающим особого внимания?

Никогда еще Воробейчик не выглядел таким равнодушным, никогда вопрос не представлялся таким безобидным. Однако позднее он признался, что, задавая его, уже знал, благодаря предыдущим признаниям комиссара, куда идет.

– Нет, – не задумываясь, ответил Малез. – Или, скорее, да. Кот. Меня удивило, что из-за связанных с этим чучелом воспоминаний к нему не относились лучше.

– Вот как? – глухо пробормотал Воробейчик. – Что за воспоминания?

– Вы же знаете, какими бывают дети. Валтасар, а так звали любимчика, участвовал во всех их развлечениях, то в роли… мустанга, то пумы, то в какой-нибудь другой! Он умер двадцать четыре часа спустя после Жильбера. Моська Ирэн, Маргарита, его не переносила, и ее ненависть не угасла со смертью Валтасара. Если бы останки бедного кота оказались в пределах ее досягаемости, похоже, она разорвала бы их в клочья…

Прислонившийся к книжному шкафу Малез с этой минуты смутно чувствовал, что только теряет время. Не было ли глупостью с его стороны надеяться, что г-н Венс на расстоянии прояснит дело, мрак которого он не смог рассеять, будучи на месте?

– Вы иногда читаете газеты?

– Что? – воскликнул комиссар, грубо оторванный от созерцания трудов Фрейда, Мантегаццы и Ломброзо, выстроившихся перед его глазами. – Конечно! – обиженно произнес он.

– А в последние дни вы их просматривали?

– В последние дни? Нет. А в чем дело?

– Так я и думал… – сказал мсье Венс.

Спокойно встав, он загасил свою гавану в пепельнице:

– …иначе вы бы все уже поняли.

– Понял? – повторил растерявшийся Малез. – Понял что?

– Что следовало отдать кота собаке! – произнес г-н Венс.

В эту минуту Чу-Чи, осторожно приоткрыв дверь, просунул голову.

– Ну? – спросил Воробейчик.

Бой в улыбке оскалил зубы:

– Ба’ышня Но’а очень занята. Ба’ышня Но’а отк’ывает новую звезду.

– Великолепно. Неожиданно, но великолепно. Пойдем-ка посмотрим и мы.

Малез не испытывал особого желания, но Воробейчик, взяв его под руку, потянул за собой. «Он не хочет говорить мне ничего больше», – думал расстроенный комиссар. Но тут понял: как всегда великодушный, мсье Венс хотел, чтобы Малез сам воспользовался всеми плодами своего успешного расследования.

В коридоре их чуть было не опрокинул толстяк в халате, что есть мочи дувший в охотничий рог.

– Наверное, еще один очень порядочный человек? – ядовито осведомился Малез.

– По правде говоря, не осмелюсь этого утверждать, – ответил мсье Венс. – Мне кажется, я узнал нашего соседа снизу, который два часа назад поднялся пожаловаться на шум, который мы производим.

Нора не открыла новой звезды. Она только думала, что открыла новую звезду. Но в одном была уверена: она простудилась. Венсу и Малезу пришлось ее уложить в постель, приготовить ей грог, который она нашла безвкусным, положить ей грелку, которая показалась ей холодной.

Уже рассветало, когда друзья расстались. Комиссар предпочел бы, чтобы его изрубили на мелкие куски, лишь бы не задавать новых вопросов, но у Венса, похоже, проснулась совесть.

– Вы знаете улицу Англетерр? – сам спросил он, когда Малез входил в лифт.

– Нет, – подумав, ответил Малез.

– Одним концом она выходит на Крылатую улицу, а другим – на Триумфальный бульвар. На вашем месте я при первой же возможности отправился позвонить к дому под номером 44-бис.

– Вот как? – произнес Малез. – И что же мне там скажут?

– Ничего, – ответил мсье Венс.

И сам захлопнул дверцу лифта.

27. Дело Жадена

Ранним утром комиссар, сто раз повторявший себе: «Не поеду», звонил в дверь магазина, в витрине которого потерявшая перья сова и взгромоздившаяся на сломанную ветку белка, окоченевшие в оранжевой тени запыленной целлофановой шторы, казалось бы, навсегда утратили способность привлекать внимание прохожих.

– Черт! – ругнулся он. – Ничего не скажешь, сарай выглядит совершенно заброшенным!

Но в тот момент, когда он отступил на несколько шагов, чтобы окинуть взглядом фасад (и обнаружить размытую дождем вывеску: Жаден, чучельник), услышал, что к нему обращаются:

– Вы кого-то ищете?

Мывшая порог соседней лавки невысокая костлявая женщина в лимонного цвета свитере и скверной юбке из шотландки выпрямилась и, подбоченившись, наблюдала за ним.

– Мне нужен г-н Жаден, – ответил Малез. – Он не переехал?

– Переехал? – хмыкнула женщина. – Ну, можно и так сказать…

Она разглядывала комиссара с недоверчивым любопытством:

– Вы ведь из полиции?

Этот вопрос задел Малеза. Он считал, что выглядит, как все. Почему же люди с первого взгляда угадывали его профессию?

– Нет, – нагло соврал он. – Я член семьи.

– Член семьи?

Женщина не сразу переварила этот ответ. И, похоже, он показался ей несъедобным.

– И… вы не знаете? – наконец выговорила она.

Малез почувствовал, что его терпению подходит конец.

– Не люблю разговаривать загадками! – буркнул он (и с нами согласятся, что это было пустой фразой). – Буду очень вам обязан, если…

Женщина без колебаний нанесла удар, в действенности которого больше не сомневалась:

– Вот уже около года, как г-н Жаден умер!

На этот раз наступила очередь Малеза играть роль эха:

– Умер?

– Убит. Сегодня его жена и его работник предстанут перед судом присяжных.

– Что такое?

«Вы иногда читаете газеты?» – спросил его лукаво г-н Венс накануне.

Покинув свою добровольную осведомительницу, Малез пятью минутами позже вихрем ворвался в первое подвернувшееся кафе:

– Пива! И газеты!

По словам официанта, они еще не поступили.

– Ну так что же, принесите мне вчерашние! – нетерпеливо сказал комиссар.

Официант вскоре бросил напрасные поиски:

– Их уже нет… Хотите «Алярм» за 20-е? – неуверенно предложил он.

За 20-е? Это число пробудило у Малеза какие-то воспоминания. Он увидел себя сидящим перед трактиром в С*… читая обрывок газеты, принесенный ветром. Может ли так быть, что именно в тот момент он был, сам того не подозревая, совсем рядом с истиной?

– Сойдет «Алярм» за 20-е, – пробормотал он, жадно хватая газету.

Разыскиваемое им сообщение буквально сразу попало ему на глаза:

ДЕЛО ЖАДЕНА

«Дело Жадена» не столь давнее, и вызванный им интерес еще не настолько угас, чтобы наши читатели не могли его припомнить хотя бы в общих чертах. И все же сегодня, когда оно снова предстает перед его величеством судом присяжных, нам показалось небесполезным обрисовать его суть.

В прошлом году примерно в это же время г-н Сезэр Жаден еще занимался, и не без выгоды, в доме 44-бис по улице Англетерр скромным ремеслом чучельника. Не без выгоды, подчеркиваем мы, ибо наплыв заказов побудил его шестью месяцами ранее привлечь к делу молодого препаратора по имени Фернан Бишоп. Будучи человеком мягким и общительным, думающим лишь о процветании своего дела, г-н Жаден пользовался общим уважением и имел только друзей.

Так, во всяком случае, можно было думать до 24 сентября 193… года, когда его обнаружили в задней комнате мастерской, сраженного внезапной и таинственной болезнью, задыхавшегося и сжимавшего обеими руками горло. Напрасно был срочно вызван врач. Г-н Жаден, которого к его приходу уже коснулось крыло смерти, скончался чуть позднее, так и не приходя в сознание. От него так и не удалось услышать, чем он страдал и как началась его болезнь.

Чучельник был отменно здоров, и ничто не предвещало его кончины. Поэтому врач, столкнувшись со столь странной смертью, справедливо отказал в выдаче разрешения на похороны и предупредил полицию. Вскрытие трупа было доверено двум наиболее опытным судебным врачам, докторам Прийю и Пейзану, которые, в свою очередь, обратились за помощью к двум известным токсикологам, доктору Осту и профессору Лепети-Пети. Все четверо высказали единое суждение: смерть вызвана ядом растительного происхождения группы стрихнос, который определить более точно они не смогли.

Тем временем следствие, которое энергично вел один из наших самых выдающихся судебных работников, г-н следователь Скувар, не замедлило раскрыть, что м-м Жаден поддерживала внебрачные отношения с молодым работником своего мужа г-ном Бишопом. Выяснилось также, что пара не раз публично заявляла о своем намерении соединиться брачными узами, если чучельник умрет. Под градом вопросов вдова в конце концов призналась, что умоляла жертву дать ей развод, но г-н Жаден всегда восставал против этого, ибо такой выход противоречил бы его религиозным убеждениям.

Кроме того, было доказано, что м-м Жаден – прошлое которой было достаточно бурным – продолжала время от времени встречаться с одним из своих давних друзей, крупным путешественником, и что по меньшей мере дважды оказывалась в положении, когда могла без его ведома совершить хищение из его коллекции ядов, привезенных им из дальних странствий. В дальнейшем, как явствует из обвинительного заключения, которое мы публикуем ниже в выдержках, паре были предъявлены и другие более или менее веские улики: за два года до своей кончины г-н Жаден застраховал свою жизнь в пользу жены; нравственность же молодого Бишопа, ранее осужденного за оскорбление общественной морали, выглядит не менее сомнительной, чем и его сообщницы, и т. д.

Конечно, в течение всего периода следствия задержанные не переставали клясться в своей невиновности, но это позиция – мы чуть было не сказали система, – которую обычно занимают самые крупные преступники. В наши дни она может посеять сомнение только в самых слабых и робких умах.

Обвиненные в предумышленном отравлении, она – своего мужа, он – своего хозяина, м-м Жаден и г-н Бишоп сегодня предстают перед судом присяжных. Защиту первой возьмет на себя мэтр Бонвале, защиту второго…

«Боже мой! – подумал Малез. – Все прояснилось, включая туманные речи мсье Венса накануне вечером».

В спешке позабыв оплатить счет, он помчался к Арману Лекопту, которого удачно застал за завтраком, и уже через двадцать минут они выезжали из городских ворот на скорости сто километров в час.

«Дело Лекопта… Процесс Жадена… Нужно быть Венсом, – с горечью подумал Малез, – чтобы додуматься до такого остроумного сопоставления и выразить его в столь лапидарной форме: «Отдайте кота собаке!»