Текст книги "Единственная"
Автор книги: Синтия Виктор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
– Послушай, давай смоемся с этой вечеринки. Мне кажется, мы сможем придумать что-нибудь повеселее.
Карлин не могла с уверенностью сказать, что он имел в виду, но почувствовала, как изменился его голос. Иногда этот бесшабашный тон означал, что он начинает военные действия против нее, но сейчас, по-видимому, не тот случай. Карлин сглотнула, не зная как отвечать. Когда лунный свет блеснул на слегка волнистых черных волосах Бена, она поняла, что думает о том, как он невероятно красив. Наташа всегда говорила о брате так, будто он был самым симпатичным парнем на свете, и в первый раз Карлин призналась себе, что согласна с ней.
Бен заметил, что она колеблется, но не стал дожидаться ответа. Не говоря ни слова, он взял ее за руку и потянул прочь от клуба в направлении прогулочной дорожки вдоль реки так, что Карлин пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него. Он остановился у большого дуба, и Карлин, едва дыша, прислонилась к его раздвоенному стволу. Она пришла в смятение, когда Бен обернулся к ней и долгим взглядом заглянул ей в глаза. Он медленно провел рукой по ее длинным волосам, потом коснулся ее лица, обводя контур щеки, а затем кончиками пальцев провел по губам.
Жест был исполнен такой нежности, что у Карлин перехватило дыхание. Быть так близко к нему, быть с этим мальчиком – с этим мужчиной, – которого она знала всю свою жизнь, даже не догадываясь… Ее мысли совершенно смешались, и тут Бен непринужденно склонился, как будто делал это тысячу раз прежде, и поцеловал ее. Сперва мягко, нежно прижавшись губами к ее рту, потом более настойчиво, но она не могла сказать, исходила эта настойчивость от Бена или откуда-то изнутри ее самой. Она почувствовала, что, помимо своей воли, отвечает, повинуясь чему-то в глубине себя, и это было совершенно ново для нее. Язык Бена легко миновал ее губы, и, затрепетав от возбуждения, Карлин приоткрыла рот, встретила его язык и узнала его вкус.
Не понимая, как его руки оказались там, Карлин почувствовала, что они ласкали ее шею, гладили спину и, скользнув под куртку, добрались до голой кожи, обнажившейся под маленькой жилеткой. Вскинув руки, она обняла его, ощутив тепло его шеи и силу мускулистых плеч. Все, что она представляла себе раньше, не шло ни в какое сравнение с тем необыкновенным чувством, с тем страстным и глубоким желанием, которое он пробудил в ней.
Когда они наконец отстранились друг от друга, она почувствовала ужасную пустоту и непроизвольно опять двинулась навстречу. Держа руку на талии девушки, Бен вопросительно заглянул ей в глаза и, прочтя в них ответ, увлек ее на траву, Когда они оказались на траве, он снова поцеловал ее, на этот раз его поцелуй проник в самую глубину. Карлин едва не стонала от удовольствия, когда его руки баюкали и гладили ее грудь сквозь ткань жилетки.
«Почему он так хорошо это делает? – пронеслось у нее в подсознании. – Ну конечно, – в истоме признала она, – Бен бесподобен во всем». Затаив дыхание, Карлин качалась на волнах наслаждения. «О Боже, – пришло ей в голову, – мне хотелось бы провести так всю оставшуюся жизнь – не шевелиться, не разговаривать, чтоб это мгновение никогда не кончилось».
В стройном теле Карлин удивительно сочетались сила и мягкость, ее грудь упиралась в него, кости бедер больно давили, но эта боль была сладостной. У Бена было чувство, что ему ее мало, он хотел попробовать ее всю целиком, его рот, оставив ее губы, медленно спустился к шее. Как завороженная, Карлин направила его руки под жилетку и почувствовала, как в ответ у нее наливается грудь. Ей было так приятно, когда он ласкал ее и его большие руки подчеркивали изящность ее форм. Карлин все сильнее прижималась к нему, чувствуя в нем напряжение через свою юбку, слыша его возбужденное дыхание.
Внезапно Бен понял, что еще несколько минут и он потеряет над собой контроль и не сможет остановиться. Так не поступают с тем, кто тебе дорог, всегда учил его отец. Боже, Бен вдруг понял, как дорога ему Карлин. Он резко сел и несколько секунд глубоко вдыхал прохладный воздух, потом улыбнулся ей, протянул руку и притянул к себе.
– Будет лучше, если мы пойдем, – сказал он нежно, быстро целуя ее в последний раз.
Ожидая автобуса в Вестерфилд, они крепко держались за руки и оживленно болтали, как бы компенсируя этим молчание по дороге в Коулвилл.
– В какой колледж ты собираешься поступать? – спросил Бен без всякого умысла, когда они сели в автобус.
– Я еще не думала об этом, – ответила Карлин, занимая места в конце салона.
По правде говоря, она, конечно, думала об этом и много ночей провела без сна, размышляя, что делать дальше. Из постоянных высказываний отца ей было абсолютно ясно, что колледж в его понимании – место «для сосунков и паразитов… Пустая трата денег, а результат – ничего не стоящий кусок бумаги». Ясное дело, он ожидал, что по окончании школы его дочь пойдет работать и будет приносить доход в семью, то есть содержать его, Джей. Т. Вздумай она пойти в колледж, дома бы, наверное, разразился скандал. Во всяком случае, безобразной стычки с отцом не миновать. Стоит ли затевать все это?
– Еще не думала? – Бен недоверчиво взглянул на нее. – Ты должна что-нибудь выбрать, – настаивал он. – С твоими отметками у тебя должны быть какие-то планы.
– А я еще не знаю, хочу ли я вообще поступать в колледж, – ответила Карлин резче, чем ей хотелось бы.
– Господи, с таким настроением ты никогда не поступишь в колледж, – усмехнулся Бен. – Еще когда мне было всего два года, отец на ночь читал мне «Правила колледжа Лавджой» вместо «Доктора Айболита».
Карлин отдернула руку, у нее в голове зазвучали заключительные слова отца. «Этот Леонард Дамирофф отдаст руку на отсечение, если это поможет его сыну поступить в престижный колледж».
Джей. Т. Сквайр не пожертвовал бы и одним субботним вечером, даже если бы ничего больше и не требовалось, чтобы его дочь стала доктором философии.
Задетая, Карлин сердито накинулась на Бена.
– Не сомневаюсь, что ты прославишься, не успев поступить, всем станет известно, какой ты был паинька еще с детства.
Ее насмешка обожгла Бена.
– Ах, ах, извините, Бога ради, мадемуазель, кажется, обиделась…
Его иронический тон, в свою очередь, разозлил Карлин. Человек, который несколько минут назад держал ее в объятиях, исчез, рядом стоял прежний знакомый Бен, тот, с которым она не могла оставаться наедине и двух минут.
– Я могу поступить куда захочу, – бросила она, злясь на себя за то, что совсем недавно позволила себе расслабиться.
– В своих мечтах, – как можно более ядовито поддел ее Бен, оскорбленный тем, что так явно проявил свои чувства к ней.
Карлин и в голову не приходило с самого начала учебного года уделять урокам более пяти минут, не говоря уже о том, чтобы записаться на факультативные занятия.
– Куда бы ты ни поступил, я поступлю туда же.
Бен пришел в бешенство от ее высокомерия.
– Например, в Гарвард, – подколол он ее, – посмотрим, как у тебя получится.
Его горячность явилась для Карлин полной неожиданностью и заставила ее замолчать на несколько секунд. С трудом отдавая себе отчет, она поняла, что совершенно непреднамеренно задела его за живое, у нее уже появилось искушение сдаться, но следующие его слова остановили ее. Бен злобно сжал губы, а потом произнес без всякого намека на какую-либо симпатию:
– Давай, Карлин, поступай в Гарвард. Я вызываю тебя.
4
Аккуратно, чтобы не смазать только что накрашенные ногти, Наташа пристроила две подушки у стены за спиной и поудобнее уселась на кровати, потом осторожно взяла новый номер «Глэмора» с ночного столика и прислонила его к согнутым коленям. Обдувая свои десять бледно-розовых ноготков, она замерла в предвкушении удовольствия. «Глэмор» был ее библией, каждый месяц она изучала его от корки до корки – каждое слово, каждую картинку. Сегодня пришел ноябрьский номер, и она едва дождалась окончания обеда, чтобы приняться за журнал.
Удобно устроившись, Наташа рассматривала девушку на обложке, ее волосы и макияж, внимательно изучала легкую улыбку, наклон головы, блеск глаз – все подробно. Эта девушка-модель была в точности такой, какой мечтала быть Наташа: беззаботной, счастливой и, несомненно, пользующейся успехом.
Экспериментируя, Наташа наклонила голову, как у модели, широко раскрыла глаза и сложила губы в сияющую улыбку, стараясь как можно точнее передать выражение лица девушки, но у нее не очень-то получалось. Потренировавшись несколько минут, она наконец почувствовала, что ей удалось добиться сходства, и, вполне удовлетворенная, стала перелистывать журнал дальше, пока не дошла до страницы с фасонами одежды. Здесь она сосредоточенно впилась в картинки: если она хочет в точности воспроизвести эти элегантные вещи, ей нужно скрупулезно, до самой последней мелочи, скопировать выкройки, только тогда она будет чувствовать себя достаточно уверенно, появляясь в чем-нибудь, лишь слегка отличающемся от оригинала. Конечно, ее одежда и аксессуары будут не такими дорогими, как те, что изображены в журнале. Свитера и шарфы с распродажи – вот что она может себе позволить, но если после школы порыскать по магазинам Вестерфилда в поисках того, что ей нужно, можно подобрать вполне приличную имитацию.
То же самое и с едой. Наташа решила овладеть и этим искусством. Но здесь следовало точно соблюдать рецепт, эксперимент не годился, ошибка могла испортить все блюдо. Днем по вторникам, оставаясь одна в небольшой кухне, она надевала чистенький фартучек, клала на узкий покрытый пластиком стол открытое «Кулинарное искусство» и готовила что-нибудь новое. На прошлой неделе это было тушеное мясо, на этой намечался бефстроганов. Она заранее предупреждала мать, что собиралась приготовить, так что блюдо вечером входило в их обед. Кит всегда говорила, что дочка великолепная кулинарка, но Наташа была не так глупа и понимала, что мать просто рада, когда кто-нибудь помогает ей. Вспомнив о матери, Наташа слегка помрачнела. Кит никогда не следовала рецептам, она клала щепотку того, горсточку этого – все на глазок. Наташа прямо с ума сходила, когда несколько раз пыталась поучиться у матери, стоя рядом с ней и расспрашивая, откуда она знает, сколько чего класть. Кит рада была объяснить, но ее ответы вроде «Ты должна чувствовать» или «Ты должна знать, сколько» не приносили никакой пользы. Однако все, что готовила мать, было восхитительно. У Кит был тот же врожденный талант одеваться, она почти ничего не тратила на наряды, но могла великолепно подобрать одежду для любого случая, порывшись по чуланам и комодам и составив немыслимое сочетание старых юбок, украшений и ремней, которое всегда выглядело сногсшибательно. Как ей удавалось добиваться такого совершенства, Наташе не дано постичь, наверное, здесь не обходилось без колдовства. Даже отсутствие денег Кит всегда могла каким-то образом компенсировать своей изобретательностью и в конечном итоге была великолепно одета для выхода. Вот какая у нее мать.
«А я что? – хмуро подумала Наташа. – Ничто. Никто». И то, что у нее не было ни грамма вкуса или изобретательности – даже не самое главное. Главное, что ей даже не предназначалось жить на белом свете. Она, конечно, никогда никому не рассказывала, как давным-давно подслушала разговор Кит с матерью Карлин о том втором ребенке, который умер. Наташе было всего пять, она одна играла со своей «Волшебной страной», когда до нее донесся голос матери, беседовавшей за кофе с Лилиан Сквайр. Наташа, не шевелясь и затаив дыхание, слушала историю – как ребенок, мальчик, родился уже мертвым. Кит рассказывала еще много, чего Наташа не понимала, но и из того, что она поняла, было совершенно ясно – именно этот мальчик должен был быть здесь, а не она.
Даже сегодня нельзя было усомниться, что Кит все еще хотела бы иметь вместо нее того другого ребенка. Кит редко обращала внимание на Наташу, по правде говоря, она едва ли вообще замечала, когда дочь входила в комнату, а если Наташа подходила обнять мать, то почти явно чувствовала, как та непроизвольно отстраняется. Единственной заботой Кит был Бен, Бен и еще раз Бен. Понятное дело, Бен – само совершенство.
Но даже при этом… Наташа вспомнила, как на прошлой неделе, придя домой, она застала обычно жизнерадостную Кит мрачно сидящей за кухонным столом.
– Увы, – ответила она на Наташин вопрос, все ли в порядке, – это из-за того, что поведение твоего отца даже меня выбивает из колеи. Знать бы, чем ему помочь.
Удивленная и обрадованная, что Кит поделилась именно с ней, Наташа села рядом и накрыла рукой руку матери.
– Я знаю, ты делаешь все, что можешь.
– Этого недостаточно, – покачала головой Кит.
– Но папочка такой уже давно, – единственное, что нашла сказать Наташа. – Быть может, это просто… его образ жизни.
– Но я-то помню его другим, – вздохнула Кит, – у него всегда было – не знаю – чувство собственного достоинства, что ли, он умел смеяться и веселиться, все было совсем не так, как сейчас. – Ее глаза наполнились слезами. – Если бы только я могла найти верный… – Она печально замолчала, не окончив фразы.
– Не грусти, мамочка, – сказала Наташа заботливо, – ты внимательна к нему, и я уверена, он очень любит тебя.
В этот момент вошел Бен, и Наташа с изумлением увидела, как просто от взгляда на сына к матери, казалось, снова вернулась жизнь.
– Привет, дорогой. Как прошел день? – спросила она весело, сразу же подойдя и откидывая ему со лба волосы.
Улыбнувшись, он уклонился от материнской ласки.
– Неплохо. Меня избрали президентом Соединенных Штатов, большинством голосов я был назван в числе бейсбольных знаменитостей и еще я нашел средство против обычного насморка. А у вас?
Кит рассмеялась, по-видимому, позабыв свои печали.
– Сегодня я выбрала для тебя новый свитер, пойдем, посмотришь.
Когда они вместе выходили из кухни, Наташа растерянно смотрела им вслед. Она, как ни старалась, не могла ободрить Кит, но вот появился Бен, пара глупых шуток – и мать преобразилась.
Наташа горько вздохнула. Что ж, с какой стати Кит будет беспокоиться о Наташе, когда она поглощена Беном и своей мученической любовью к мертвому второму сыну, о котором она вспоминала при каждом взгляде на свою нежеланную дочь. Кроме того, за все эти годы Кит, без сомнения, поняла, что в дочери нет ничего, достойного любви. Это была еще одна ужасная Наташина тайна. Иногда ей казалось, что Господь забыл дать ей то, что делает человека человеком. Ей приходилось притворяться, чтобы быть личностью, притворяться, чтобы быть веселой или возбужденной, бороться, чтобы быть интересной и чтобы другие ребята любили ее. Может быть, тот мертвый мальчик забрал у нее душу – это было единственное слово, которое она могла подобрать, – и внутри ее оказалась пустота. Каждый день она – никчемная и бесполезная – должна была придумывать себя, и это отнимало у нее все силы, но если маска соскользнет и кто-нибудь увидит, что она в действительности из себя представляет, – нет нельзя допустить, чтобы это случилось.
Трудность в том, что чем старше она становилась, тем труднее становилось прятать страшную правду о себе. Ведь нужно еще и много чего другого предусмотреть: хорошо одеваться, получать приглашения на популярные вечеринки, вступать в престижные школьные клубы – список бесконечен. В то же время она должна думать о будущем, ей понадобятся деньги, и много денег, чтобы добиться своего. Пусть ее братец Бен толкует о восстановлении славы семьи, беспокоится о чести их отца и прочей чепухе, Наташа собиралась убраться ко всем чертям из Вестерфилда и стать богатой. Быть может, когда-нибудь у нее будет достаточно денег и она действительно сможет стать человеком.
Почитав еще с полчаса, она заставила себя отложить журнал. Пора выбрать одежду для школы и проверить, не нужно ли ее отутюжить. Завтра у нее будет возможность увидеть Тони Келлнера, и в ее интересах выглядеть как можно лучше. Сосредоточенно прикусив губу, Наташа достала два разных наряда и разложила их на кровати. Она была почти уверена, что Тони понравится замшевый жилет с бахромой, но жилет не будет смотреться с очень короткой черной юбкой, которая, конечно, ему тоже понравилась бы.
Пора отбросить все сомнения и остановиться на короткой юбке, чтобы продемонстрировать свои ноги, когда она ненароком пройдет по школьному двору, где Тони наверняка будет играть в теннис после занятий. Можно сказать, она почти заполучила его, еще несколько дней, и Тони Келлнер непременно пригласит ее на прогулку, она просто уверена. Улыбаясь себе, Наташа повесила юбку на ручку двери дожидаться утра.
Невероятно, но казначей выпускного класса, капитан теннисной команды и такой крутой Тони Келлнер был в пределах ее досягаемости. Ей потребовались месяцы тщательной подготовки, но это того стоило. Все началось с маленького везения, когда он, опоздав на школьное собрание, юркнул на свободное место рядом с ней: они заговорили, и ей удалось сказать ему свое имя, после этого она подстроила несколько стратегически спланированных «случайных» встреч у школы. Дальше все развивалось очень быстро. Многие девочки хотели встречаться с Тони, но именно с Наташей он чаще всего завтракал в кафетерии, именно Наташе он небрежно предлагал по крайней мере трижды за последние две недели вместе идти домой из школы, а она была на класс младше его. Однажды она проходила по улице, когда окончились занятия и из главных дверей школы вывалила толпа старшеклассников и ее сверстников, ей хотелось запрыгать от радости при виде того, как все головы повернулись в их сторону, когда Тони пошел вместе с ней. Остальные девочки, наверное, поумирали от зависти. Наташа улыбнулась, вспоминая об этом.
Что еще поражало ее в Тони, так это то, что он мог быть беззаботным и спокойным, а потом внезапно таким… напористым. Она видела, как он гонял в футбол, весело шутил и смеялся с ребятами, но она также видела его на теннисном матче, собранным и жестким у сетки; его голос звенел от негодования, когда он проигрывал очки; а при звуке его мягкой медленной речи Наташа просто таяла. Семья Тони приехала из Южной Калифорнии, когда ему было всего пять, но у него до сих пор сохранился совершенно восхитительный акцент.
Порывшись в своем шкафу, Наташа вытащила черные лодочки на каблуках, решив, что они как раз подойдут к черной юбке. Привлекательная, но не слишком сексуальная – такой она должна быть завтра, ей не хотелось выглядеть так, чтобы было заметно, что она тщательно готовилась к встрече. Придирчиво осмотрев туфли, она что-то буркнула и направилась в ванную за черным кремом.
Тони Келлнер поднял вверх теннисный мяч и ракетку, потом, выбрав подходящий момент, занес ракетку за спину, подбросил мяч в воздух и, вскрикнув, сделал удар, послав мяч через сетку.
– Есть, – крикнул он, когда мальчик на другой стороне площадки бросился к летящему мячу.
Противник Тони вернулся на исходную позицию, согнув колени и сжимая ракетку обеими руками.
– Спасибо, Тони, – крикнул он насмешливо в ответ, – никто бы этого не понял без твоего объявления.
– Не за что, Генри. – Тони широко улыбнулся.
– Ладно, давай заканчивать, – крикнул Генри, – для игры в теннис чертовски холодно, не знаю, зачем я поддался на твои уговоры.
Тони был готов к подаче, но замер, поймав в поле зрения Наташу Дамирофф, направлявшуюся к корту. Делая вид, что не заметил ее, он постарался сохранить прежнее выражение. Она здесь, она пришла. Когда Наташа на мгновение остановилась, чтобы открыть ранец и что-то положить в него, Тони смог незаметно взглянуть на нее. Впервые он видел ее в такой короткой юбке. И, как он и ожидал, у нее были великолепные ноги, а эти туфли на высоких каблуках – ему чуть не стало плохо, он отвернулся и стал подбирать валявшиеся неподалеку мячики. Затем он снова поднял взгляд, сделав вид, что только в этот момент увидел девочку. Наташа помахала ему рукой и радостно улыбнулась, в ответ Тони подарил ей мимолетную улыбку и слегка кивнул, как будто готовился к чему-то более важному, чем продолжение игры. Еще минут десять, пока игра не окончилась, он упорно сопротивлялся настойчивому желанию снова посмотреть на нее. Со смесью облегчения и самодовольства он увидел, что она еще там. Это здорово, что он выиграл. Тони неспроста пригласил сегодня Генри сыграть, так как знал, что мог снять сливки, и рассчитывал, что Наташа будет тому свидетелем.
– Эй, Генри, пока, – крикнул он, кивнув в сторону Наташи.
Генри, укладывая в чехол ракетку, усмехнулся, поняв ситуацию.
– Давай, Тони, лови момент.
Довольный реакцией Генри, Тони подошел к Наташе, повесив на шею маленькое белое полотенце и держа его за концы обеими руками.
– О-о-о, приве-е-т, – протянул он, показывая тем самым, что ему нравится, как она выглядит. Наградой был румянец, выступивший у нее на щеках.
Ободренный, он подошел так близко, что их тела почти соприкоснулись, и заглянул ей в глаза. Явно смутившись, Наташа отступила на шаг.
– Я вспомнила, ты говорил что-то о сегодняшней игре, – выпалила она, – а я как раз проходила мимо.
Уверен, так и было. Он усмехнулся.
– Это замечательно, дорога-а-я. – Медленно, чувственно Тони поглаживал руку девочки, и когда заметил, что у нее по-настоящему перехватило дыхание, ему захотелось громко победно рассмеяться. – Что ты скажешь, если мы вернемся к раздевалке, я переоденусь, а потом мы съедим по бургеру?
Наташа осталась ждать его у раздевалки, а он, сбросив одежду и схватив полотенце, помчался в душ. Все складывалось даже лучше, чем он рассчитывал. Его особенно радовало, что Наташа, по всей видимости, была уверена в том, что все произошло благодаря ей, она, очевидно, даже не подозревала, что это он выбрал ее еще задолго до того, как они заговорили в первый раз, что он только дожидался подходящей минуты, чтобы сделать первый шаг. Пустое место рядом с ней во время собрания оказалось весьма кстати, подумал Тони, это было вмешательство свыше.
Почему сейчас ему в голову пришло именно это выражение? Нахмурившись, он повесил на крючок полотенце, стал под душ и, как любил, сделал воду погорячее. Вмешательство свыше… Это ведь из лексикона его родителей. Черт, после всех лет молитв, иногда по пять-шесть часов в день с восьмилетнего возраста, теперь он поверил в этот вздор. Родителям нравилось, что он молился, нравилось, что он ходил с ними на их собрания, они считали, что его молитвы – великая сила, и тем не менее это не мешало его матери почти каждый день напиваться до потери сознания. И «великая сила» не оградила его от проклятия, когда ему исполнилось тринадцать. Настоящим ударом стало для него открытие, что он с самого начала тратил время впустую.
В тот год он беспрестанно молился, чтобы Господь дал ему силу устоять против всех искушений. Мысли и чувства, которые стали волновать его, не принимал Господь, он знал это. Но по ночам, когда он оставался один под одеялом, греховные видения доводили его до безумия, и он должен был трогать себя там, двигаясь в безмолвном исступлении, пока не происходило извержение. Потом он лежал в постели красный и напуганный, но не более чем через десять минут он делал это снова, едва не теряя сознание от наслаждения, которое приносили ему его собственные пальцы. В школе только при взгляде на обнаженную руку девочки или ее затылок он испуганно съеживался на своем месте, страшась, что прямо сейчас опозорится и все кончится совершенно мокрыми спереди штанами.
Он удвоил свои усилия, молился каждую ночь и весь день по выходным, стоя на коленях позади дома на холоде, упиваясь морозным зимним воздухом как наказанием и прося Иисуса простить эти омерзительные грехи и указать ему правильный путь. Временами он как бы накладывал на себя епитимью – не прикасался к пище, целую неделю не играл в мяч и чего только еще не выдумывал, но облегчения не наступало. Тони стал запираться в ванной после школы, не в силах дождаться ночи.
«Те, кто поддается сексуальным соблазнам, находятся на пути в ад», – тысячу раз говорил ему отец с тех пор, как ему исполнилось восемь лет. Да, несмотря на его слезные мольбы, Господь отказывался помочь. Единственный вывод, к которому пришел Тони, – он не нужен Богу. Ему наплевать на то, что станет с Тони, поэтому и его молитвы о маме оставались без ответа, поэтому он был рабом своей животной похоти, и не важно, что он упорно старался бороться с ней. Тони не подходил для рая. Ему там не бывать.
Ничего не зная о занятиях сына, его родители были шокированы, когда увидели, что он отвернулся от Бога, но их надоедливые нравоучения вызывали у него только неповиновение, доводя отношения в семье до критической точки. В конце концов родители сдались, признав, что не смогли спасти Тони от наказания, которое ожидает его за то, что он отвернулся от Всевышнего.
Но Тони было все больше наплевать на это, он начал составлять план. Он понимал, что, когда станет немного постарше, секс у него будет, что мужчина всегда может получить от женщины все, что ему нужно, были бы деньги. Но этого не достаточно. Тони хотел прекрасных женщин, таких, которые заставляли бы других мужчин сходить с ума от зависти; как те женщины из «Плейбоя», номера которого он тайком приносил к себе в комнату, такие «классные» в одежде и без, прижимающиеся своими сладостными телами, постоянно желающие секса и требующие еще, когда ими овладевали. Это то, что у него будет, и он готовился стать преуспевающим, всеми любимым, которому все дается без особого труда. Пусть он сейчас просто несчастный Энтони Келлнер с какой-то помойки Вестерфилда, он будет иметь все самое лучшее. На самом деле, чем больше он об этом думал, тем сильнее привлекала его хорошая жизнь в широком смысле слова. Имея деньги, он мог бы наслаждаться всем – и вещами, и людьми, – чего бы ни пожелал. Наконец-то Тони понял, к чему стремился, чего ему хотелось – всего самого наилучшего.
Тони решил, что он на правильном пути, когда в прошлом году выбрал для себя Лизу Зорк. Хрупкая блондинка, учившаяся в его классе, обладала всеми достоинствами, которые он искал. Полупрозрачная кожа, светло-голубые глаза, легкое вращение узкими бедрами при ходьбе – он внимательно присматривался к ней в течение многих недель, прежде чем решил, что она и есть то, что ему нужно. Воспитанная, тихая, но что-то наводило на мысль, что она будет неистовой в постели. Пока Тони изучал ее, ему постепенно становилось ясно, что это больше, чем просто выбор подружки; им суждено быть вместе. Вскоре она вытеснила всех других девочек из его видений. Неделями он представлял себе их двоих голыми то в постели, то на полу, то на обеденном столе, он ласкал ее, а она громко стонала от непреодолимого влечения к нему. Иногда картины были несколько грубее, когда, например, она просила связать ее. В уме он разыгрывал сцену во всех подробностях: она лежала ничком, ее руки и ноги привязаны к спинкам кровати, и она молит его взять ее. Тогда Тони не нужно было даже притрагиваться к себе, он при одной только мысли весь содрогался в мощном завершающем акте. Тони выключил душ и вытерся. Но в конце концов оказалось, что он совершил большую ошибку, она вовсе не была той, которую он искал. Как он мог быть настолько слепым? Тупая самка, и ничего больше. Как только он не ухаживая за ней: ожидал в коридоре после уроков, постоянно приглашал погулять, даже стоял напротив ее дома по уик-эндам – словом, делал все, чтобы доказать ей свою преданность, но она лишь с презрением отвергала его, не хотела встречаться с ним и заявила, что и близко его не подпустит. Тони пришел в бешенство от ее неспособности понять, что им суждено быть вместе, он накричал на нее – это правда, – но он должен был заставить ее понять, как она не права. Это не помогло. Затем отец девочки пригрозил ему ордером на задержание, если он когда-нибудь еще подойдет к Лизе.
«Ну и слава Богу, – подумал Тони, натягивая брюки. – Еще связываться с ее безумным папашей!» Итак, он поставил крест на Лизе и понял, что в следующий раз следует выбирать более осмотрительно. Он так и сделал. Причесываясь, Тони улыбнулся и вспомнил Наташины рыжие волосы цвета пылающих в костре осенних листьев, ее прелестный ротик, который будет целовать его повсюду, и пышную грудь под свитером, которую он будет мять и сосать пока не насытится. На этот раз ошибки быть не могло, это была она. И добился ее он совсем просто: медленно завлекая в свои сети, он представил все так, будто с самого начала это была ее идея. Боже, ему хотелось спрятаться с ней, бросить ее на землю, сорвать одежду и втискиваться в нее, пока она не закричит от восторга. Заправив рубашку, Тони задержался, чтобы бросить последний взгляд в зеркало.
– Спокойно, парень, – прошептал он себе, – не горячись.
– Еще одно страстное свидание, да, Таш? – Бен, просунув голову в дверь комнаты сестры, наблюдал, как она орудует щипцами, укладывая свои длинные волосы.
– То ли будет, то ли нет, – таинственно ответила Наташа, продолжая смотреться в маленькое зеркало над комодом. Проклятье, как трудно заставить волосы лежать ровно, естественные кудряшки отказывались повиноваться.
– Полагаю, великолепный Тони Келлнер наносит ответный визит? – поддразнил ее брат. – Это будет уже сколько свиданий? Четыре?
– Пять. – Наташа не удержалась от улыбки. – И одно лучше другого; сказала бы я.
– Может, свадебные колокола уже отзвонили, а? – рассмеялся Бен.
– Убирайся отсюда, нахал. – Наташа бросила на него выразительный взгляд, но было видно, что всерьез не рассердилась.
– Пойду-ка я к себе, почитаю, что входит в обязанности брата новобрачной, ведь это большая ответственность, – напыщенно сообщил Бен, закрывая дверь.
Наташа, посмеиваясь, выключила из розетки щипцы, сбросила халат и стала одеваться. Три дня ей потребовалось, чтобы решиться на платье цвета ржавчины: простой покрой и этот цвет очень шли к ее рыжеватым волосам. Обед с родителями Тони Келлнера был важнее всего на свете, его приглашение означало, что он по-настоящему выбрал ее в подружки. Потрясающе. Наташа была целиком поглощена их свиданиями, пробуя на практике почти все вычитанные в журналах и книгах советы о том, что делать, чтобы завлечь парня. Они говорили обо всем, что нравилось Тони, она соглашалась с любым его предложением – где поесть или какой фильм посмотреть, не забывала сделать комплимент его умению одеваться, похвалить места, куда он водил ее; в общем, хвалила все, что только можно было похвалить.
По-видимому, это достигло цели. Она вспомнила мечтательно, как в пятницу вечером, когда они возвращались домой из кино, Тони остановился перед ее домом и впился в нее взглядом своих черных глаз.
