Текст книги "Под прикрытием (СИ)"

Автор книги: Сергей Зеленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 59 страниц)

– Очень интересно, – льстю ему, – у Вас весьма богатое воображение, Яков и красочный слог! Стихи или хотя бы прозу, не пробовали писать? …А жаль!

Тот, пропустив мои слова мимо ушей:

– Троцкий диктует свои решения, быстро шагая и бегая по кабинету. Мы с его личными секретарями переписываем, расставляем правильно запятые и двоеточия, он подпишет… Затем, сдаём курьеру-самокатчику и прослеживаем судьбу пакета до конца.

– Он, что? Совсем не отдыхает?

Машет бородой, как конь отгоняющий рой мошек:

– Только переходом к другой работе – сменой темы или в спорте…

– «В спорте»…?!

Ни разу не слыхал про Троцкого-спортсмена – ещё один «друг» советских физкультурников, нашёлся…

– …В домино на шалабаны играет, что ли?

Оказывается, не угадал:

– Иногда, очень устав – Троцкий ходит на лыжах, удит рыбу или играет в крокет и шахматы.

– «В шахматы»? Ах, ну да… Шахматы – та же война, только бескровная и на столе. Интересно, очень интересно!

В голову пришла одна многообещающая идейка.

Прошедшей зимой для помешанных на военном деле близнецов Саньки да Ваньки (чтоб меньше мне досаждали), я нагло скопиратил с «Колонизаторов» настольную «стратегию» – настольную игру, назвав её в духе времени – «Мировая революция».

Ребятишкам она с ходу понравилась – и не только Ваньке и Саньке и, не только ребятишкам…

– Яков! Ты мне друг?

– Ещё какой друг, Серафим!

– А среди настоящих друзей (а не гомосеков – вроде Соловейчика) принято так: «сегодня ты – мне, завтра я – тебе». Я в честь тебя стихи сочинил… Слышал, да?

Тот, не дав закончить – с неподдельным пафосом:

– Я за друга жизнь отдам!

Однако замечаю – в глазах тревожное ожидание… Ох и позёр Вы, Яков Блюмкин!

– Только без жертв! Вместо буржуазных шахмат, ребята в нашей комсомольской ячейке придумали и играют в настольную игру «Мировая революция».

Тот, несколько ошарашен:

– «Мировая революция»?

– Ну, да! Это тебе не просто – конь ходит буквой «Г», ладья по прямой, а гроссмейстер пошёл «Е2 – Е4», прежде чем стырить с доски чужого ферзя… И нет там никаких – чуждых нам по пролетарскому духу «офицеров» да «королей»! Зато, в «Мировой революции» есть Реввоенсовет – занимающийся военной стратегией, завязанной на экономике и политике…

«Террорист № 1» слушает разинув рот и развесив уши, а я ему в них вдумчиво втираю:

– …Думать головой надо не меньше, а соображать – больше чем в шахматах! В этой игре есть элементы прямых военных действий, шпионажа и спецопераций. Смысл и цель – захватить мировое господство… Дико извиняюсь: установить на всей Земле – Мировую Республику Советов!

Подождав, когда мозг мнимого убийцы Мирбаха переварит полученную информацию, спрашиваю прямо в лоб:

– Если я тебе вышлю комплект этой игры с инструкцией к ней – пропиаришь её перед Троцким? Перед остальными членами Реввоенсовета?

«Надо будет только сперва патент на Саньку да Ваньку оформить… Хотя, по нынешнем законам – это чистая видимость, но лучше с патентом – чем без онного».

– «Пропиаришь» – в смысле «прорекламируешь»?

– Ну, да!

Блюмкин, приложив ладонь к груди напротив сердца:

– Конечно, друг! Это будет мне ровным счётом ничего не стоить…

«Мне это будет стоить лишнюю «копеечку», которую я вложу в какую-нибудь «заклёпочку» – запиливаемую к «часу X»…».

***

После «торжественного обещания», разговор опять плавно уехал к личности «Демона революции» – Льва Троцкого, то бишь. Наконец, несколько покровительственно -завершая свой рассказ об удивительной трудоспособности Льва Давыдовича, Блюмкин предложил:

– Вам обязательно надо познакомиться с этим великим человеком, Серафим!

«Интересно, умеет ли Мишка работать альпенштоком?», – лениво подумалось.

– Ты и вправду можешь устроить мне встречу с Троцким, Яков?

«А воно мне надо?».

– Да, конечно – вот смотри, если не веришь…

Он достал из-за пазухи, чуть ли не целый архив – фотографии, какие-то письма, просто бумаги… На одной из бумаг я заметил подпись: «Л. Троцкий». Беру в руки и внимательно рассматриваю:

– Это подпись самого Троцкого? ЖЕСТЬ!!!

Блюмкин, хвастливо:

– А ты мне не верил!

– Почему, «не верил»? Верил, ещё как верил…

– Так, что насчёт встречи с Троцким?

Интересно, интересно… «Многоходовочка» с Троцким?

Какая именно? Ведь во власти он однозначно не останется и, дело здесь не в Сталине – а в нём самом. Не стоит танцевать «танго смерти» с трупом – пускай, пока всего лишь политическим… По крайнем мере на этом этапе. А вот чуть позже, с этими двоими, возможно, кое-что весьма заманчивое у меня и выгорит.

Поэтому отмахиваюсь:

– Да, куда мне с моей паховой грыжей – кто я и где Троцкий…

Вдруг наш разговор прерывает шум, крик. По голосу слышно Есенин с кем-то зацепился и вот-вот вспыхнет скандал. Блюмкин соскочил и на ходу:

– Извини, я сейчас…

Ещё раз, уже более внимательно изучаю оставленные на столе передо мной бумаги.

***

Подошёл Михаил и, тщательно пряча тускло-масляно светящиеся глазки, попросил в долг четвертной. Перед тем как отдать кровные карбованцы, строго спрашиваю:

– Надеюсь на мороженное как обычно – а не на какие-нибудь гнусные «безобразия» с какой-нибудь любительницей «оттопытиться» забористым «дустом»?

Ангелочком невинным прикладывает ладонь к сердцу:

– Крест на пузе, Серафим Фёдорович – чисто в синема посидим с Александрой Александровной, посмотрим американскую фильму.

В московских синема-театрах как раз шёл немой голливудский «Робин Гуд» – самый кассовый фильм 20-х годов.

Подозрительно прищуриваюсь:

– Хм… Билеты на «фильму», тебе поди – Илья Соломонович предложил «достать»? Да?

– Как догадался?!

– А ты знаешь, что он… Хм, гкхм… Как бы тебе это поделикатнее сказать…?

Барон «деликатничать» не стал:

– «Пидараст», что ли? Я знаю! Только не он мне «предложил», а Александра Александровна – у него попросила «достать». Чувствуешь разницу? Или, ты разницу не чувствуешь?

– Вот как? Ну, тогда ладно… И, смотри мне! Официально я считаюсь твоим опекуном, Миша и, имею все права выпороть тебя ремнём – в случае плохого поведения.

Шмыгает носом и, долу потупя очи:

– Я обещаю, что буду себя хорошо вести и, тебе не придётся – брюки придерживать, за мною с ремнём бегая.

– И, это… Александра Александровна – женщина, как бы не вдвое старше тебя. А особы в таком опасном возрасте, любят проделывать с маленькими мальчиками всяческие неприличные безобразия…

– Хорошо! Как только она приставать начнёт – тотчас позову милиционера со свистком.

Есенин, успел уже назюкаться, забыл о своей «любви» и теперь рамсует – пока только на словах, с Соловейчиком.

Слово за слово – кулаком по столу!

Вот всероссийски известный поэт хватает этого пройдоху за нос и под восторженные крики толпы тащит на выход. Практически вся сильная половина нашей компании проследовала за ними, выражая подчас противоречиво-бурные эмоции.

– Ну, сейчас наш Серёжа как обычно станет драться, – вздохнула официантка убирающая грязную посуду, – хорошо ещё в милицию не заберут.

Кафе скоро закроется, сижу, скучаю…

***

Вижу – не я один скучаю!

Как-то тоже захотелось «похулиганить» и, тогда подсаживаюсь к Краснощёкову и изобразив на физиономии – откровенно провинциальный наивняк, спрашиваю:

– Дико извиняюсь, Александр Михайлович! Будучи организатором, а затем – руководителем первичной ячейки РКСМ в нашей волости, приходится отвечать на некоторые… Ээээ… Прямо скажем – «неудобные» вопросы наших комсомольцев. По скудости владения мною единственно-верным учением – марксизмом, не могу на них ответить, что наносит страшный ущерб авторитету как комсомолу – так и большевистской партии и, всей Советской Власти в целом… Как старший партийный товарищ – изучивший марксизм от корки до корки, прошедший дореволюционную борьбу с Самодержавием, каторги и ссылки – не поможете ли мне ответить на них?

Улыбнувшись заметно снисходительно, тот:

– Слухи об моём знании марксизма несколько преувеличены, но всё же постараюсь Вам помочь чем могу. Итак – спрашивайте, товарищ…

– Свешников.

– Я Вас внимательно слушаю, товарищ Свешников.

– Хм, гкхм…, – прокашлявшись, как бы в смущении, – что такое «социализм» по-Марксу?

Посмотрев сперва куда-то вверх, тот затем не задумываясь ответил:

– В теории, «социализм», означает контроль производства самими рабочими – а не владельцами предприятия или их управленцами.

– Если предприятие принадлежит одному человеку – оно частное? Капиталистическое?

– Вне всякого сомнения.

– А если – группе людей? Так называемое – «акционерное общество»? Является ли оно частно-капиталистическим?

– Безусловно, если на нём применятся наёмный труд и производится отчуждение добавленной стоимости.

Включаю «дурака»:

– «Наёмный труд», это то есть – человек нанимается добровольно и за деньги?

– Да, это так.

– А какой тогда труд применяется на социалистическом предприятии? Принудительный, что ли?! Без оплаты за труд?!

Несколько повышает голос:

– При социализме рабочий не нанимается на предприятие! Так как – оно является в коллективной собственности рабочих.

Включаю конкретного «дурака»:

– Ну так и акционерное общество – находится в коллективной собственности. В чём разница, то?

– Как и любое частное предприятие, капиталистическое акционерное общество принадлежит дольщикам – вошедших в него своими капиталами!

– А если рабочий «вошёл» в социалистическое предприятие с голой задницей – какой он тогда, на фиг, «собственник»? И кто ему даст право контролировать производство?

Молчит, но смотрит на меня очень нехорошо.

– Ещё вот, какой вопрос часто задают комсомольцы: нынешние социалистические предприятия созданы ещё при царском режиме капиталистами. После революции они были национализированы и переданы, как Вы говорите – под «рабочий контроль»…

Конечно, такое явление наблюдалось лишь в первые полгода «триумфального шествия»… Затем, дав «наиграться», Советская Власть поставила во главе предприятий своих людей – так называемых «красных директоров». Но официально, до сих пор заводы и фабрики – принадлежат тем, кто на них работает.

– …Однако, бабы рожают как перепуганные – население растёт как на дрожжах! Кто и на какие средства будет строить новые социалистические предприятия – которые можно будет после передать «под рабочий контроль»? Ведь сам по себе, «коллектив» пролетариев, извиняюсь – даже на новый сортир, сам себе денег не наскребёт.

– Как, «кто»? Государство будет строить заводы и фабрики, – пожимает плечами, как над само собой разумеющимся, не забыв уточнить, – государство рабочих и крестьян!

– Так ведь, ещё при царе Горохе – государство строило «казённые» заводы! Они разве были социалистическими?!

Отрицающе машет головой – аж очки с носа слетели, едва поймать смог:

– Это – другое дело!

Так называемые «двойные стандарты» – рулёз!

– «Другое дело»? Хорошо: пусть будет – «другое». А то комсомольцы спрашивают: а не строим ли мы вместо социализма – государственный капитализм? Теперь я им смогу уверенно ответить вашими словами, Александр Михайлович: «Это – другое дело, товарищи!».

Краснощёков смотрит на меня уже с явным интересом:

– Ещё какие вопросы задают ваши «комсомольцы»?

– Разные.

– Ну, например?

– Желаете продолжить? Как Вам будет угодно! …Весь марксизм строится на отношениях антагонистических классов, сиречь – «производительных сил» и «производственных сил». Первые – добывают какой-либо жизненно необходимый продукт, вторые – отнимают у первых его «излишки» и делят меж собой «по понятиям». По придуманными ими самими законам… Ведь так?

– Ну… Несколько упрощённо, конечно. Допустим – так.

– По марксисткой теории, на всём протяжении истории человечества – одна общественная формация сменяет другую. Вместе с формацией меняются и присущие только ей «пары» классов-антагонистов: когда рабовладельческий строй с его рабовладельцами и рабами сменил феодальный – то и вместо прежних, появились новые классы – феодалы и зависимые крестьяне, затем на смену феодализма пришёл капитализм – появились буржуазия и пролетариат…

В восхищении от моего знания классиков, Краснощёков прервал меня:

– С этим как раз – никак нельзя не согласиться. Правильно!

Сделав ему знак, типа – держись за стул крепче:

– …Но, удивительное дело! При смене капитализма социализмом – марксизм отрицает самого себя: класс буржуинов исчезнет бесследно, а класс пролетариата останется и причём – единственным и господствующим… Почему такой отход от своих же канонов?

Вижу, горячится:

– Нет, не так! А трудовое крестьянство – разве не класс? А интеллигенция?

– Ха! Положим, у древнеримского патриция было три раба: один – пахал ему виноградники, другой – делал ему вино из винограда, а третий – делал ему мине… Читал стихи собственного сочинения – услаждая изысканный слух аристократа. И Вы имеете мэне сказать: после убиения этого кровопийцы – останутся два дружеских класса и прослойка-прокладка между ними?! Это вообще не по Марксу – классы бывают только антагонистичными: эксплуатируемые – производят, эксплуататоры – отнимают и делят.

Это, вообще ставит его в тупик. Жгу дальше:

– Почему при социализме не появилась следующая парочка совершенно новых классов-антагонистов?

Чисто инстинктивно, чую, из Краснощёкова выскакивает:

– Потому что, при социализме нет классового угнетения и эксплуатации человека человеком.

Развожу в полном недоумении руками:

– «Нет»? Никто не отнимает добавочный продукт у «производительных сил»? Никто не платит налоги государству? А на что тогда, извиняюсь, государство будет строить новые заводы и фабрики?

Мой собеседник смог издать только какие-то нечленораздельные звуки:

– Ээээ… Мммеее… Бббеее…

«Не мычит – не телится», короче. Ладно:

– Ну, на «нет» и суда нет! Меня другое интересует, Александр Михайлович… Предположим древнеримские рабы, восстав под предводительством Спартака победили и рабовладельцы были ликвидированы как класс… То есть – подчистую вырезаны, вплоть до последнего сущего младенца. Так ведь класс рабов – по меньшей мере изменит своё название! «Мы не рабы, рабы не мы!».

Молчит, только ресницами хлопает. А я с крайним возмущением:

– Не, ну самое «интересное»: почему пролетарии, как были ими при предыдущей историческо-экономической формации – так пролетариями и при социализме остались? И при коммунизме – они останутся пролетариями, штоль?! И ныне и, присно и, во веки веков, пролетариат – единственный класс на просторах обитаемой части нашей Галактики?!

Молчим теперь оба. Затем я полушёпотом:

– А как Вы считаете, Александр Михайлович: победившие рабы под началом Спартака – установят у себя феодализм? Капитализм? Или сразу шагнут в социализм – перепрыгнув одним махом две формации? А может, они захотят вернуться в предыдущую общественно-экономическую формацию?

Краснощёков, вижу – сам в немалом ахуе:

– Навряд ли победившие рабы захотят добровольно вернутся в предыдущую формацию – первобытную дикость (да и не смогут – охотой и собирательством столько народу не прокормишь) и, среди них произойдёт новое разделение на господ и…

Тут он внезапно замолчал-заткнулся – как будто током на электростуле поражённый. А я продолжаю «мыслить вслух»:

– Смена общественных формаций не происходит просто так – по чью-нибудь наитию. Прежде чем капитализм сменил феодализм, к примеру, он должен был созреть внутри него и вытеснить тот из ведущих экономических позиций. К началу Великой французской революции, страна уже была буржуазной – якобинцам осталось лишь «сменить вывеску». «Надстройку» – то есть, говоря языком Маркса и Энгельса…

Интересно, он меня слышит?

– «Капитализм», в его чистом виде закончился, когда на смену мануфактурам с десятком другим набранным с улице пролетариям – пришли крупные акционерные общества, с тысячными коллективами квалифицированных специалистов под управлением менеджеров…

Мало кто знает, но даже Генри Форд не являлся единовластным владельцем «Ford Motor». В своей книге «Моя жизнь, мои достижения», он постоянно жалуется на тёрки с Советом акционеров. Как-то не похоже на лубочного буржуя, действующего по принципу «Что хочу, то и ворочу!».

– …Таким образом и русская революция – произошла в уже социалистической стране! А Гражданская война, по большому счёту, была борьбой за передел собственности между двумя группами социалистов – сторонниками государственного социализма и корпоративного. Победили первые – ибо, российские «корпоративщики» не понимали или не хотели понять: бизнес не только должен «отнимать и делить» – но и нести социальную +ответственность! Но, при любом исходе Гражданской войны, Россия не вернулась бы к классическому – «ситцевому» капитализму.

Вскакивает и с неподдельным возмущением:

– Что за ересь Вы здесь несёте…?

Равнодушно пожимаю плечами:

– Любую реформаторскую мысль сперва называют «ересью» – вспомните Мартина Лютера Кинга.

«Может – просто «Лютера»?», – пришла запоздалая мысль.

Дальше разговора не получилось: подошли двое – по виду нэпманы и, что-то шепнув на ушко, увели бывшего «красного наркома» за свой столик. Напоследок, он обронил иронично:

– Интересные вопросы «комсомольцы» в вашей волости задают! Надеюсь, ещё увидимся с Вами и побеседуем в более подходящей обстановке. Приглашаю к себе: вот, Вам моя визитная карточка, тов… Как Вас, извините?

Не ответив на последний вопрос, я весело откланялся:

– Уж лучше Вы к нам!

Чуть позже, «прокрутив» в голове наш разговор и наскоро проанализировав её, я сказал сам себе:

«Многообещающий товарищ!».

***

Вполглаза за наблюдаю за Лилей Брик и Лизой, сидящих вместе и, о чём-то о своём – «о женском», оживлённо беседующих.

У женщин, дружба начинается не так как у нас: никого осторожного «обнюхивания» и проверки «на прогиб», всё решают буквально доли секунды – приязнь с первого взгляда надолго, или неприязнь навсегда.

Эти две, вижу – «снюхались» только влёт!

– …Милочка, мужчину надо не просто завоевать – но и удержать. А для этого надо обязательно потакать его слабостям. Предположим, ему страшно нравится после «этого» курить в постели… Как Вы считаете, которую женщину он предпочтёт – ту которая гонит его курить на кухню, или протягивающую ему пачку папирос после бурной страсти?

– А если он, вообще не курит?

– Не курит? – Лиля на минуту задумалась, – ну… Тогда, возможно у него есть какие-то другие слабости.

– А если у него нет слабостей?

Лиля, сперва сильно удивилась:

– Милочка, это невозможно! У меня мужчин было – больше чем Вам сейчас лет и, поверьте – ещё ни одного подобного не попадалось.

Затем звонко рассмеялась и, мельком кинув заинтересованный взгляд на меня:

– Это должно быть, Вам повстречался какой-то ангел – случайно забредший к нам на грешную Землю!

Ещё раз удивлённо пожав плечами, секс-символ эпохи НЭПа закончила мысль:

– …Итак, потакайте его маленьким мужским слабостям, постоянно твердите – что он гений, убедите – что кроме Вас, этого никто не понимает. А остальное предоставьте сделать вашему шёлковому нижнему белью и его воображению.

***

Однако, кроме всех этих её «приёмчиков», женского самоуверенного обаяния и эгоцентричной целеустремлённости, бешеной энергетики и сексуальности – в Лиле чувствуется какая-то необъяснимой природы магия, делающая её власть над мужчинами просто невероятно прочной.

И я, как главный герой какого-нибудь фэнтази про гоблинов и эльфов, попал под удар этой «магии»!

Вот, Есенин вернулся и обратив на меня внимания, не больше – чем на опрокинутый кем-то стул, забрал Лизу и слегка пошатываясь повёл её к выходу… Хотя, конечно, в этом месте можно ещё поспорить – кто-кого «повёл».

– Извини, но я должен проводить Сергея, – несколько смущённо попрощался со мной Яков Блюмкин, красноречиво придерживаясь за карман со стволом, – на улице очень много шпаны.

«Ему то, коренному одесситу, – недоумеваю, – чего за московскую шпану переживать-беспокоиться?».

– Хорошо, ещё свидимся. Свой «архив» забери – мне он ни к чему…

– Ах, да! – спохватывается и собирает со стола бумаги⁶⁴.

Кроме него, Сергея Есенина пошли провожать Вадим Шершеневич, Георгий Якулов и ещё целая толпа – друзей, поклонников поэта и прочих.

Чем-то озадаченный Анатолий Мариенгоф, вернувшись с улицы, тотчас пошёл наверх… Должно быть в офис заведения подсчитывать выручку.

Илья Соломонович Соловейчик куда-то после скандала исчез, а Александр Михайлович Краснощеков, всё так же оживлённо беседовал за одним из столиков с двумя нэпманами.

И тогда Лиля Брик, обратила свой взор на меня и подозвав жестом, несколько смущённо улыбаясь, поведала как самому близкому и даже «интимному» другу:

– Настроение из-за здоровья просто отвратительное! Купила специально пару красных чулок и надеваю их, когда никто не видит – очень весело, знаете ли!

В её устах, это прозвучало как многообещающее предложение мне на эти «красные чулки» взглянуть. По крайней мере – по мере собственной испорченности, я так эти слова понял.

– Красное женское бельё на классных ножках – это неимоверно весело, – кивая соглашаюсь, – и как раз под стиль эпохи…

Невольно для меня, это прозвучало – как моё остро-страстное желание взглянуть, как «красное бельё» – сидит на её женском теле.

Она, загадочно-побуждающее улыбнулась Джокондой с полотна великих Леонардо да Винчи, как будто заранее одобряя любую глупость которую я выкину.

– «Веселиться» в одиночестве слишком часто нельзя, – на уровне инстинкта почувствовав её одобрение своим словам, продолжаю, – можно привыкнуть и незаметно для себя оказаться в Кащенко.

– Хахаха! А Вы, действительно – весьма необычный оригинал, молодой человек! Расскажите мне про себя.

Мал по малу, разговорились.

Совершенно незаметно для меня, очень скоро я стал изо всех сил стремиться доказать ей, что хотя до гениального Маяковского мне бесконечно далеко – но всё на меня, тоже стоит обратить внимание! Лиля Брик же, грамотно задавая вопросы – всемерно поощряла и стимулировала мои старания понравиться ей. И кажется, это был довольно нечастый случай в моих обоих жизнях: когда, пытаясь превзойти себя – я прыгнул выше головы.

– Заведение закрывается, – огляделась она по сторонам, – не проводите ли меня, Серафим?

Её голос, её жесты, её взгляд – показались мне ОЧЕНЬ(!!!) многообещающими и, я не мог сказать ничего другого, кроме как:

– Если в эту ночь я ЭТОГО(!!!) не сделаю – то буду проклинать себя всю оставшуюся жизнь.

Она понимающе улыбнулась этой двусмысленности и с готовностью подставила мне локоток – взяв за который, я повёл женщину-вамп на выход.

***

Дом под номером 3, по адресу «Водопьяный переулок» – куда мы с Лилей Брик добрались на извозчике, был трёхэтажный и в свете фонарей выглядел очень красивым. Судя по вывескам, на первом этаже – булочная и студия проката музыкальных инструментов, другие два этажа – жилые.

Поднимаемся на третий этаж, она звонит в квартиру под номером четыре – где ещё сохранилась медная табличка «Присяжный поверенный Гринберг Н. Н.». Довольно долго не открывали и, потому быть может, Лиля стала мне рассказывать:

– По новым законам старым жильцам пришлось «уплотниться», но Николаю Николаевичу удалось договориться и, вместо пролетариев – к нему вселили нашу «троицу» с домработницей…

– Это вам и ему просто неслыханно повезло.

– Ах, свержение монархии в марте родило такую эйфорию – Вы наверное помните… Вся интеллигенция ходила счастливая, будто надышавшаяся эфиром и слушала музыку революции. Кто ж, знал?

Только вздохнул – припомнив кое-что «своё», аналогичное:

– Это точно! Знать бы – где найдёшь, а где потеряешь… Соломки бы подстелил!

Слава Богу, дверь наконец открылась и, наш несколько политизированный разговор закончился вопросом к заспанной служанке средних лет:

– Аннушка, Осип Максимович спит?

– Спит, Лилия Юрьевна, – та, оценивающе глядя на меня, понимающе качает головой, – как обычно спит…

– Проходите, Серафим.

Скидываю в прихожей новенькие галоши и как был в туфлях прохожу в большую комнату – видимо бывшую столовую. Служанка, закрыв за нами дверь, быстро шмыганула в небольшую коморку напротив – видно в «людскую», напоследок – с любопытством и вместе с тем с лёгким пренебрежением, стрельнув на меня глазками…

Типа, видали мы и не таких!

Начинаю чувствовать себя выловленным в подворотне безродным кобелём – какого за каким-то хреном, привели на случку с породистой сучкой…

Часть столовой отгорожена ширмой с надписью большими буквами:

«На кровать никому садиться не разрешается».

Ага, стало быть – там её «траходром».

Посреди громадной бывшей столовой стоит большой стол с самоваром и посудой, бутылка вина, в вазе конфеты. В правом углу рояль, в левом стоит письменный стол, над ним на стене фотографии – слегка напоминающие мне рогатые оленьи головы над камином в каком-нибудь средневековым замке… «Охотничьи трофеи» стало быть.

Видя моё внимание, хозяйка удовлетворила возникшее любопытство:

– За этим столом иногда работает наш «Щеня».

– Извиняюсь… Кто?

– Володя. Это вот наша первая наша с ним фотография, – с ностальгирующим восхищением, – Вы бы видели, каким мы с Осей его подобрали! А здесь он, как вылитый денди – трость, шляпа…

Нахмурившись, видимо вспомнив какой-то неприятный для неё эпизод их взаимоотношений:

– А всё равно, нутро то – не изменишь: как был Маяковский апашем⁶⁵ – так им и остался.

Было сильно заметно, что Лиля хоть и «живёт» талантом Маяковским – однако за человека из «своего круга», его не считает и даже относится к нему с некоторой брезгливой снисходительностью.

«Вот, стерва, – непроизвольно подумалось, – ещё и выёживается».

Чтобы прервать неловкое молчание, я осторожно:

– Так значит, это здесь Владимир пишет свои стихи…

– Да! Но, чаще он это делает у себя на Лубянской⁶⁶, – объяснила «Киса» и показала жестом на стол, – наливайте нам вина Серафим, не стесняйтесь…

С готовностью берусь за бутылку:

– Вам, с удовольствием налью, а вот себе… Я не пью спиртного – Вы, наверное, уже знаете.

И, тут она меня – как пыльным мешком в лоб:

– Да, мне рассказывали… Вы тоже переболели триппером, Серафим?

Чуть не упав со стула:

– ЧТО?!

– Иногда, Володя – тоже отказываясь пить в гостях вино, объясняет это боязнью рецидива этой болезни.

– И…? – поднимаю брови в изумлении.

Подтверждающе моей догадке кивнув, типа «болел, да», она ещё «обрадовала»:

– А вот сифилиса у него никогда не было – это всё Чуковский выдумал, а Горький подхватил и теперь разносит как сорока на хвосте.

Помолчав:

– Горький – сложный человек. И очень опасный – знайте это, Серафим.

И рассказала мне сплетню, как два поэта – из-за девушки (на которой всё равно никто из них не женился – «поматросили» да бросили с «пузом»), облили друг друга дерьмом с ног до головы.

– …Бедной девочке потом пришлось сделать поздний аборт – а от кого, до сих пор неизвестно.

Тут же, меня ожгло мыслью о Лизе – как она там? Однако, быстро успокоился: «бедной» мою Лизу никак не назовёшь – моя ученица сумеет постоять за себя.

***

Посидели за столом, я выпил стакан холодного чая, она – два раза по полбокала красного вина…

Вздрагиваю от шаркающих шагов за спиной и тихого, вкрадчивого голоса:

– Ты не одна, Кошечка?

– Как видишь, Котик.

Оглядываюсь и, успеваю заметить маленького – осторожно крадущегося человечка и вправду похожего на кота в пенсне.

«Ещё один тунеядец на шее у «Щени»».

– Это мой муж – Осип Максимович Брик, – опережает меня с вопросом, – не бойтесь, он не ревнивый.

– Я уже это заметил… А Маяковский?

Смеётся:

– Володе, ревновать полезно. Он помучается немного и потом напишет хорошие стихи!

Мда… Ну и семейка!

Что-то её «магия» начала меня отпускать… Как бы так тактически грамотно «спрыгнуть», на неё не залезая? Что-то мне перехотелось: уж лучше проститутку снять – там по крайней мере, всё честно.

Вдруг, она:

– Серафим! Я слышала в «Стойле», что Вы прямо на ходу – только познакомившись, написали стихи про совершено незнакомого человека…

– Про Якова Блюмкина, что ли…?

Как будто пытаюсь вспомнить какой-то рядовой случай и, пожав плечами:

– …Не совсем верно – его «подвиги» у всех на устах.

– Ну, думаю и мои «подвиги» – тоже широко известны, – за словами следует откровенный жест на ширму, – Вы не могли бы, прежде чем мы «займёмся»…

На пару минут прикрываю глаза и, затем открыв их, спрашиваю – поглядывая на рояль:

– Сочинить прямо сейчас стихи про Вас? Да, влёгкую! Ну, если Вы мне подыграете на рояле, конечно… Умеете, Лиля?

***

Лиля Брик играть на рояле умела и мелодию усвоила влёт!

Нет, я не особый любитель русского так называемого «городского шансона», но мой постоянный приятель по рыбалке был просто помешан на Михаиле Круге.

Я запел несколько и наскоро переделанную песню из его репертуара, под тот же незамысловатый мотивчик:

– «Я знаю про Вас всё, Вы ж про меня ничто не знаете,

И наша ночь продлиться может до утра,

Вам не понять кто я, Вы только одного желаете:

Чтоб моё фото было видно у стола.

Вы не простая блядь и пользуетесь высшим спросом,

Но царский снят венец – привычный мир разбился на куски

И в очередь, как все – а так, как всё, увы, непросто,

Как скажет старый папа Каган⁶⁷ – это же… Каюк!

Вы думали о том – поймаете иголкой жопу

Поэта-дурака: в Париже Вы – богатая мадам.

Но первый же нарком Вам столько дал, что глаз захлопал,

И Вы решили так: с деньгами здесь верней, чем там.

Бельишко, что на Вас, один добряк привёз с Парижа,

А Вы ему взамен – большую шляпу под рога,

Как пугало теперь и я его у Вас не вижу,

Ни днём, ни вечером и даже вот теперь с утра.

У вас три языка, форсюха и фигурка феи,

И адресочек ваш хранит Париж, Берлин и Рим.

А я же в двадцать лет – войну, концлагерь, тиф имею,

Мы страшно далеки, хотя сейчас вдвоём сидим.

Я утром Вам скажу: «Пока!», махнув рукою,

Вы не расплачетесь, не скажете: «Не уходи!».

Дороже похоть Вам – любви, детей, семейного покоя,

И сердца нет и нечему болеть в груди…».

Надо сказать, что выдержка у секс-символа эпохи НЭПа – была воистину железная!

Она доиграла до конца и, только когда я закончил петь, не оборачивая прошипела сквозь стиснутые зубы:

– Плебей…

С лёгким поклоном:

– Конечно, плебей! На мне ж, красных панталон нет – как на Вас.

– Хам…

– Как Вам будет угодно, Лиля Юрьевна… Зато, при собственных грошах – а не в содержанках.

– Быдло, плебей, хам!

– Начинаете повторяться, Киса! Вы и в постели такая же «однообразная»?

– Пшёл вон…

Два пальца «под козырёк»:

– Очень было приятно познакомиться, мадам! Жаль, конечно, что мы с вами не попробовали пару поз из «Кама Сутры»… Особенно ту, где секс проделывается вчетвером – Вы, я, служанка и рогатый муж…

Из комнаты «оленя» что-то в тему прогавкала какая-то собачонка.

– …И, ещё какая-нибудь «Щеня».

Наконец, невозмутимая хладнокровность её покидает и, перед собой я вижу разгневанную мегеру:

– ПОШЁЛ ВОН!!!

– И даже не присядем на дорожку…? Ну, тогда – счастливо оставаться.