Текст книги "Под прикрытием (СИ)"

Автор книги: Сергей Зеленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 59 страниц)

«Делать вам больше не фиг, – думаю, – как всякой фигнёй заниматься».

– Да, – отвечаю с самым серьёзным видом, – краски и запахи связаны прочно – хотя никто не видит незримых тех вервий, которые их скрепляют.

Есенин рассказывал (думаю, уже не в первый раз) случай произошедший с ним во время европейского турне:

– Перед отъездом в Германию, зашли мы с Айседорой в «Шахерезаду». Сели за столик с большим абажуром, сделали заказ… Вдруг официант наполняя нам бокалы, тихо мне говорит: «Вот, господин Есенин, я флигель-адъютант свиты Его Императорского Величества – такой-то, а теперь наливаю Вам шампанское». А я ему: «Работай и меньше разговаривай, холуй!».

– ХАХАХА!!!

Бдительно слежу за своими: Лиза практически не пьёт – хотя Есенин собственной рукой ей не успевает подливать, а Миша пьёт наравне со взрослыми – но в отличии от них не пьянеет. Как-то ещё во времена нашего с ним знакомства, он признался – что «по молодости», как-то перебрал медицинского спирту:

Рисунок 96. Друзья, поэты-имажинисты (слева направо) А.Мариенгоф, С.Есенин, А.Кусиков, В.Шершеневич.

– Чуть не сдох тогда, да ещё мой «père» – чуть не прибил, но с тех пор всё, что градусом ниже 96-ти – для меня как вода.

Да! Пришлось ребёнку «хлебнуть» – в том числе и буквально.

– Повезло тебе, значит – «крысиная» печень досталась.

Кстати, ещё «там» слышал про один такой – почти аналогичный случай: в семье хронических алкоголиков любящий дедушка специально вусмерть напоил младшего внука (лет двенадцати, если не изменяет память), а потом – когда тот был с «бодуна», устроил ему же хорошенькую взбучку. Из всех пяти отпрысков той семейки, этот единственный – вырос, стал человеком и дожил до весьма почтенных лет. Остальные – «сгорели» от водки, подохли от ножа в подворотне или от тубика на зоне.

Правда это или просто байка из так называемых «городских легенд» – не знаю, врать не буду.

Меня тоже, считая «кавалером» Лизы, пытались напоить – чтоб так сказать «нейтрализовать конкурента». САМ(!!!) Сергей Есенин наливал мне водки и спрашивал с явно не поэтической угрозой в голосе:

– Почему Вы не пьёте, Серафим? Может, Вам не нравится наша компания?

Все «отцы-основатели» замолчали и обернувшись уставились на меня – мол, что скажешь – без пяти минут терпила?

Зная буйный, задиристый и взбаломошный есенинский нрав – в открытую и, с гордостью называющего себя «хулиганом» – в серьёзности своего положения я не сомневался. И, стали появляться у меня крайне заманчивые идейки, типа:

«Всамделишному барону я уже морду бил – ничего оказывается сложного… А если и всенародно любимому поэту – попробовать в грызло заехать, да в роговой отсек зарядить? Интересно, войдёт ли этот случай в анналы истории и начертят ли моё имя на её скрижалях?».

Прикидываю варианты – сравнивая наши с ним возможности: телосложением мы с ни одинаковы, рост и вес – почти один и тот же. Однако, за мной молодость, жизненный опыт и хорошая физическая форма, а поэт-хулиган – изнемождён годами и водкой, развращён тупыми бабами и дезинформирован собственной безнаказанностью.

Я по-любасу начищу Есенину рыло!

Крайне соблазнительно было, конечно – как на духу каюсь… Однако, здраво решив, что слава Герострата мне не к чему, я сперва продекламировал самого Есенина:

« – Что же вы ругаетесь, дьяволы,

Или я не сын страны,

Или я за рюмку водки

Не закладывал штаны?».

Затем, вежливо ответил весьма польщённому собеседнику и его друганам:

– Мне очень нравится ваша замечательная компания! Но ещё в 1918 году, я дал клятву – до самой победы Мировой революции не употреблять спиртного… Так что, прошу меня извинить, друзья – ничего личного!

Моё заявление произвело такое ошеломляющее впечатление, что минут пять все потрясённо молчали и, даже румыны в вышиванках на эстраде – как будто услышав мои слова, скрипками заскулили что-то невыносимо грустное…

Больше на эту тему ни у кого вопросов не было, а Яков Блюмкин пожал мне руки и с великим пафосом произнёс, тряхнув козлино-троцкисткой бородкой:

– Я с тобой товарищ! Вот только сегодня последний раз напьюсь – а с завтрашнего дня…

– Тогда уж лучше с понедельника, Яша, – ржу не могу, – все серьёзные дела надо начинать с понедельника!

– Думаешь? Хорошо, я даю обет – с понедельника больше не пить.

Чуть под стол не уполз от угара – честное слово!

Чуть позже улучив момент, Есенин, подсев ко мне спросил:

– Извини, Серафим… Тут такое дело… Я вот не пойму: Лиза – твоя девушка?

Вдумчиво жую что-то из французской кухни, анализируя свои – возникшие при этом вопросе ощущения:

«Что это? Никак, укол ревности?! Под плинтус, под плинтус её!».

Не спеша прожевав и проглотив, спокойно отвечаю:

– Елизавета – современная девушка и считает, что быть «чьей-нибудь девушкой» – это мещанство. Она свободна.

Приобняв за плечи, тот покровительственно похлопал меня по спине:

– Ну, тогда я у тебя её уведу – влюблён понимаешь, без памяти… Без обиды, ладно?

Ответно, хлопаю Есенина по плечу:

– Какие обиды между друзьями? Всё пучком, братка!

Чуть позже разберёмся – кто у кого и, что именно «уведёт».

Центром внимания, выдать по укоренившейся привычке, пытался быть Яков Блюмкин, рассказывая о своих похождениях на Украине во времена Гражданской войны. Найдя в нашей компании «свежие» уши, он тёр в них – как его как-то поймали петлюровцы и «поставили к стенке»:

– …Ожидая расстрела, я прямо перед строем галицийских стрелков запел «Интернационал».

– И, что было дальше? – с явным глумливым стэбом в глазах и интонации, поинтересовался Михаил.

Я, незаметно пнул его под столом ногой и сделал на краткий миг зверское лицо.

Не задумываясь ни на миг, Блюмкин уверенно отвечает:

– Прискакали будёновцы и спасли нас.

Тот, даже не нашёлся что сказать – так и сидит возмущённо онемев с разявленным ртом. Пришлось мне за своего воспитанника безразлично-нейтральным тоном заметить:

– Ну, что ж… И, такое наверное бывает.

Затем, дождавшись, когда Лиза с апломбом королевы – направляющейся на дипломатический раут, отправилась «попудрить носик», я – как будто вне всякой связи с рассказом «террориста», поведал – хотя и донельзя бородатый «у нас», но ещё «свежий» среди хроноаборигенов анекдот:

– …Старый, бывалый петлюровец рассказывает внуку:

« – Споймали мэня зараз будьёновцы и гутарят: «Выбирай – отсосёшь у всего ескадрону, иль мы тоби разстрэляем».

– И, ты дид отсосав?! У будьёновцив – цих клятых коммуняк?! У цилого ескадрону…?!

– Да, ты з глузду зъихав, чи шо? …Меня ж разстрэляли».

– ХАХАХА!!!

Не знаю, отнёс ли это на свой счёт сам Блюмкин, но ржали абсолютно все и громче всех он сам. А Мишка-Барон, так вообще – с какими-то судорожно-истеричными всхлипами.

Впрочем, вскоре Яков стал казаться мне довольно славным парнем – хотя и излишне хвастливым при этом. Например, Блюмкин не таясь стал рассказывать что работает в личном секретариате у САМОГО(!!!) Льва Давыдовича Троцкого – который поручил ему разрабатывать тайные планы по осуществлению Мировой пролетарской революции.

Ну, просто – обаяшка!

Затем, через буквально пять минут, Блюмкин – как будто позабыв о сказанном, огорошил присутствующих новостью – что «Лев Революции» поручил ему возглавить личную охрану. Впрочем, видать к подобным «откровениям» – сидящие за столом давно уже привыкли и, буквально её через пять минут про них забыли…

Я же, стал все более и более заинтересовано посматривать в сторону «личного секретаря», обдумывая пару интересных комбинаций…

В будущем!

Поэтому когда мы с Мишей в свою очередь вышли «отлить» в комнату «для мальчиков», на злобный шёпоток Миши под журчанье в писсуаре:

– С каким бы наслаждением, я б прирезал эту брехливую свинью…

Так же шёпотом ответил, с оттенком разочарования:

– Вы продолжаете мыслить понятиями уличной гопоты, Барон! Когда же я дождусь пробуждения в Вас навыков – хотя бы оперативного работника, не говоря уже о чём-то большем?!

Но, хоть «жидом» его не обозвал в этот раз – на том спасибо.

Сам я потихоньку разговорился с «длинным» – с Анатолием Мариенгофом, то есть:

– Извините, не моё дело, конечно… По разговору я слышал у вас какие-то финансовые затруднения?

– А у кого их ныне нет, Серафим? Сергей недоволен, что отчисления в кассу «Ассоциации» запаздывают и я вполне разделяю его чувства… Но вы поймите: завтраки идут плохо, обеды чуть лучше, но прибыль заведения начинается после одиннадцати – половины двенадцатого вечера: когда съезжаются серьезные гости с дамами после театра, цирка или синематографа. Скажите, может оправдать себя заведение, если оно заработает по-настоящему только два – два с половиной часа в день? Ведь по закону, кафе может работать только до двух часов ночи, вернее – до без четверти два, иначе нарвешься на штраф.

Прищурившись, спрашиваю:

– Подобные «законы» устанавливает государство или местные власти?

– Ммм… Даже и не знаю, что ответить! Должно быть, они не в Совнархозе пишутся – а в Моссовете.

«Что за времена, что за нравы? – невольно возмущённо подумалось, – в столице полным-полно нэпманов или дольщиков – вроде этих и, никому не приходит в голову – пролоббировать в городской мэрии свои интересы».

Может, врёт?

– Сегодня же вроде полный «аншлаг»? – с недоумением оглядываю зал.

– Два счастливых стечения обстоятельств: недавнее возращение Сергея после развода с Айседорой – подогревшее к нему интерес и только что закончившаяся Выставка. Многие гости Москвы (как и ваша троица, я уверен) захотели глянуть на известного – самого именитого в стране поэта. Однако, уверяю Вас: пройдёт неделя-вторая и в это же время суток – зал будет практически пуст.

– Понятно…, – на ум сама собой приходит пара элементарно-простейших пиар-ходов по привлечению клиентов в это заведение, – а кто ведёт в кафе бухгалтерию?

– «Итальянскую» или иначе – двойную бухгалтерию ведёт один старичок, приходящий на пару часов в день.

– Налоговые органы не сильно свирепствуют?

Мой собеседник лишь горько улыбнулся:

– «Фининспектор», это, знаете – фигура! К каждому документику придирается.

– И, как? Находит какие-нибудь нарушения?

– Увы… Видите ли, мы вынуждены закупать некоторые продукты у частных лиц, а они не всегда дают расписки, а если дают – то как бог на душу положит.

Сочувственно вздыхаю:

– Беда просто с этими нэпманами.

Мля… Я уже в пятом классе умел подписи родителей в дневнике подделывать!

Отойдя в очередной раз «отлить», «журчу» в писуар и говорю в слух – ибо наболело:

– Мне бы в «наши лихие 90-е», ваши проблемы! Что за народ?

***

Но, невзирая на все натужные потуги террориста-сказочника, в центре внимания сегодня была наша Елизавета…

Я прямо налюбоваться не мог твореньем рук своих!

Она, флиртовала со всеми подряд – делая из взрослых, знающих толк в «амурных делах» и погрязших в пороке и разврате мужчин, не рассуждающих болванчиков.

Но конечно же, главной её целью был Сергей Есенин.

Вот он, вскакивает на эстраду, делает знак румынам в вышиванках замолчать:

– Внимание, друзья!

Всё кафе замолкает, перестав жевать и оборачивается на него.

– Нашей очаровательной гостье – прекрасной художнице Елизавете Молчановой, я освящаю свой новый стих «Любовь хулигана»!

Подождав когда стихнут аплодисменты и восторженные выкрики фанатов, поэт начал декламировать что-то мне довольно знакомое⁶³:

–  «Заметался пожар голубой,

Позабылись родимые дали.

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь как запущенный сад,

Был на женщин и зелие падкий.

Разонравилось пить и плясать,

И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,

Видеть глаз злато-карий омут.

И чтоб прошлое не любя,

Ты уйти не смогла к другому!

Поступь нежная, легкий стан...

Если б знала ты сердцем упорным,

Как умеет любить хулиган,

Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки!

И стихи бы писать забросил!

Только б тонкой касаться руки

И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой,

Хоть в свои, хоть в чужие дали.

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить».

УПС!!!

Кажется, этот цикл в «реальной» истории, Есенин посвятил другой женщине. На минуту задумался: а как такое моё вмешательство в естественный ход – скажется на текущей всемирной истории? Не окажется ли это некой «точкой бифуркации»? Не наломал ли я в этом случае дров? Наконец – не наступил ли я ненароком на крылья знаменитой «бабочке Брэдбери»?

Да! Очевидно, что Есенин втрескался в Лизу по уши и даже ещё выше. Когда та в очередной раз куда-то «на минуточку» отошла, то прямо-таки пьяно рыдал «в жилетку» Анатолию Мариенгофу:

– Эх, Толя, а баб у меня было… Не меньше трех тыщ.

– Серёжа, не сочиняй!

– Ну ладно, триста… Ну уж, никак не меньше тридцати! Однако, такой ещё не было…

– Ты то же самое про Айседору говорил.

– Про «Дуньку», что ли? Та – другое дело, липкая как патока, а эта…

Однако, ровно минуту поразмыслив я успокоился: оттого, что у поэта одной женщиной меньше или больше – ничего не произойдёт… Даже историки ничего не заметят.

Другие поэты, тоже не хотели отставать – ещё надеясь на лизину благосклонность…

Ну, весеннее чириканье воробьёв, хотя бы раз слышали? Каждый этот мелкий, но голосистый птах – старается перечирикать других в надежде спариться с самкой.

Вот и, здесь такая же фигня – аж нэпманы в зале чавкать перестали!

Когда все поэты по разу выступили, Елизавета вдруг обратила свой взор королевы турнира на меня:

– А вы знаете, друзья, наш Серафим – тоже, очень талантливая личность! Причём, его талант очень многосторонен – он рисует, пишет прозу и сочиняет стихи.

Недовольно морщусь… А вот ей это было надо? Как говорил вор-карманник Ручечник, которого в «Месте встречи изменить нельзя», бесподобно сыграл сам Евстигнеев:

«Эх, бабы! Кабы по моей «работе» вы не были б нужны – фиг бы с вами когда связался!».

«Воробьи» за нашим столиком притворно-восхищённо «зачирикали»:

– Вот, как?! А почему мы про него ничего не слышали?

– Он у нас очень скромный – пишет под псевдонимами в основном в наших нижегородских газетах и журналах.

– Серафим! Может, прочтёте нам что-нибудь?

Отнекиваюсь, как только могу:

– Вы знаете, сегодня совершенно нет настроения и вдохновения… Может быть, как-нибудь в другой раз – в последний раз видимся, что ли?

«Век бы вас не видеть»!

Однако, просьбы из просто настойчивых стали – назойливо-настырными и, пришлось подчиниться:

– Пожалуй, я не прочитаю стих, а его спою… Никто не возражает?

Всеобщее оживление:

– Конечно, конечно! Так будет, даже ещё интересней!

***

В конце концов – я попаданец, или так – просто мимо шёл?!

А всякий уважающий себя попаданец просто обязан кроме промежуточного патрона и командирской башенки на «Т-34», спеть предкам Владимира Высоцкого – иначе он просто галимое гуано, а не настоящий попадос. Хотя, поразмыслив пару секунд, я подумал – а почему именно Высоцкого? Уважаю безмерно Владимира Семёновича, конечно – но у нас, что?

Других талантов на Руси нема?!

Подойдя к румынам, я собрал их кучкой:

– Слушайте сюда, почтенные потомки пана Дрякулы…

– Га?!

– Заработать хотите?

– Ну, а як же! Скильки?

– По червонцу на рыло – как с куста!

– А шо пану трэба?

Старясь меньше дышать испарениями их потных вышиванок, напел пару раз мелодию:

–       Запомнили мотивчик…? Ну-ка, изобразили мне на пробу на своих контрабасах.

– Зараз швыдко!

С третьей попытки добившись почти нужного звучания, я:

– Сойдёт для сельской местности! Как махну рукой – начинайте. Коль, постараетесь как следует – за мной «поляна» с цуйкой и мамалыгой на закусь.

– Заведомо дрякуемо!

Постояв с закрытыми глазами, вспоминая тест и заодно его корректируя, я наконец собравшись с духом:

– Эту песню-стих, я посвящая человеку – с которым только что познакомился… ЯКОВ БЛЮМКИН, ФОРЕВЕР!!!

Этого типа, видать все без исключения присутствующие знают и даже уважают, оправдывая слова Хемингуэя: «Покажи мне героя, я покажу тебе говнюка». Есенин, даже чуть ладоши себе не отбил…

Ладно, это к делу не относится.

Кричу во всю мочь, привлекая всеобщее внимание к своей особе:

– Еее, это Mos-Vegas, baby, два ноль ноль шесть! Здесь реально опасно, baby, о ейс!!!

Зал, конкретно приху… Притих стало быть.

Даю «отмашку» и, начинаю в такт музыки двигаться и читать нараспев:

« – Опасный, Опасный – они зовут меня так,

Потому что, если ствол в моих руках -

Все на пол, нах!

БАХ!!! На полу крошка с потолка:

– У кого какие ещё вопросы?

Повторяю: самый опасный из опасной касты, ты ещё не понял – бля, кто я?

Человек-история, изобретатель ломаных гармоний,

Поэт-философ плюс мастер убийственных дипломатических церемоний,

Я – Яков Блюмкин, обладатель терроризма короны.

Йоу, играть со мной не стоит, надеюсь, ты понял!

Пацан серьёзный, читаю послу мандат грозный,

Курю культуру,

Засираю голову империалистам строго:

– Граф Мирбах?

Кидаю фразы хлёстко, стреляю, швыряю бомбы:

– СДОХНИ, СУКА!!!

Бородатый боевик со взглядом отморозка:

В ушах – Есенин,

В сердце – революция,

В уме – Большой Пиз…дец.

Пью сегодняшний день,

Извергаю фекалиями вчерашний – его уже нет!

Я живу в завтрашнем дне -

На столе пулемёт, во дворе броневик.

Пишу с Троцким инструкции, готовлюсь к мировой революции,

Пока все дружно занимаются проституцией.

Пишу инструкции, готовлюсь к революции,

Пока все дружно занимаются проституцией.

Пишу инструкции, готовлюсь к революции,

Пускай все дружно занимаются политической проституцией…».

Не, шТа вы – я ваЩе не курю…

И, это – не я сочинил, если шТа!

Я только слова кой какие «дополнительные» вставил, а другие убрал… «Плагиат» говорите? Ну, путь рэпер Децл сам мне предъявит – я не против с ним на судебном процессе пободаться. Вот только дожить-дождаться бы, когда это «патлатое чмо» на белый свет вылупится.

Нет, что вы, я вовсе не его фанат – правильно про него так Баста сказал!

Но если ваш сосед-дебил по «трёшке», вам этого Децла пять лет подряд «крутит» из-за тонкой бетонной перегородки – вы волей-неволей, что-нибудь из его репертуара, да выучите. Тем более после «переноса» у меня память стала… Не идеальной, конечно, но тем не менее – даже то, что вспоминать категорически не хочется – нет-нет, да всплывает откуда-то «из-подкорки».

Да, блин…

Представляю, что сказал бы Никита Кукурузный – услышь он такое! Тут, одним «экспрессионизмом» – не обошлось бы по любому.

Тишина.

Лишь слышно было, как биндюжник на улице сочно обложил матом собственную лошадь – вульгарно и принародно сообщив, что неоднократно совокуплялся с её кобылой-мамой…

Обалдевшая публика, не зная как реагировать на такое «искусство» – замерла, не решаясь даже пошевелиться и вопросительно уставилась на «ложу» с «отцами-основателями».

Лиза взяла за руку обалдевшего Есенина и, премило улыбнувшись, что-то шепнула тому «на ушко». Тот, как будто препарированная лягушечья лапка – под действием электрического разряда, встрепенулся и с немалым пафосом возгласил:

– Это – новое слово в поэзии, свежая струя в имажинизме! Друзья! Поприветствуем в нашем братстве Серафима Свешникова! Ура!

– УРА!!!

Грянули, оглушительные овации. Из зала на эстраду полезли обниматься-целоваться экзальтированные дамы – кто-то из толпы даже чуть штаны с меня не стащил… На какой-то миг почувствовал себя частью это мира – мира творческой богемы и, вы знаете – мне понравилось. Понравилось быть знаменитым, узнаваемым…

Любимым, в конце концов!

Само собой разумеется, больше всех лез, обнимался и целовался – обслюнявив смывая помаду и исколов всю рожу своей убоищной бородёнкой, сам «главный герой произведения» – злостный террорист Яков Блюмкин. Возможно и, мотню – это он мне расстегнул, начинаю подозревать:

– Яков! Да пойдите Вы к чёрту, в конце-концов! Если тотчас не отвалите от меня, я такое про Вас сочиню – родная мама в Одессу больше не пустит и даже куска мацы на дорогу не даст.

Правда, вскоре пришлось испытать на себе, что «мирская слава – как дым»: на следующей день про меня никто и не вспомнил…

Да и, не очень то надо было!

Но это я несколько опережаю события – а сейчас они в самом разгаре.

***

Господь сподобил, видать и, петь-читать-танцевать рэп меня больше не заставляли –одного раза хватило, больше не решились рисковать своей психикой. А что ещё вероятней: поэты-основатели просто приревновали к моей – вспыхнувшей ярчайшей звездой на небосклоне имажинизма, славе.

ХАХАХА!!!

Так что, застолье продолжилось – хотя и в несколько увеличившимся составе: две особы из зала прочно «прилипли» ко мне, плюс ещё столько есенинских друзей – сколько за наши два столика, впритык влезло.

Одна из «особ» тут же довольно уютно устроилась на моих коленях, другая – которой близ моих гениталей «места» не досталось, проанализировав обстановку переключилась на Мишку – с которым у неё завязался очень содержательный разговор о сортах кокаина и способах его употребления – от простой «дорожки» до «балтийского чая». Мишка оказался всеведущим «докой-теоретиком» в подобных делах – хотя, как мне достоверно известно – лично эту дрянь он не употреблял.

Моя «прилипала» зудела под ухо что-то про высокое искусство любви, я ей «на автомате» что-то отвечал про 96 поз в «Кама сутре», а сам прикидывал неплохую перспективу:

«Если с прогрессорством в России не обломится – стану всемирно известным поэтом… Хотя нет! Лучше сбежим с Мишкой в Колумбию, создадим свой картель и станем наркобаронами. Ему-то ваще раз плюнуть – только «нарк» спереди к собственному дворянскому «званию» прилепить… Хахаха!».

Вдруг «моя», недовольно прошипела:

– Явилась упыриха на свежую кровь! Чувствует её, что ли?!

Смотрю, подходит какая-то невысокого роста женщина – показавшаяся мне в первый момент маленькой девочкой Дюймовочкой, в сопровождении двух спутников… Судя по последнему писку европейской моды – которым они «прикинуты», это или сверхпреуспевающие нэпманы или сверхпроворовавшиеся «ответственные работники».

Совслужащие – советские чиновники, то есть.

Немного не в меру суетливого кипеша – неизбежного после появления в компании новых лиц и, Сергей Есенин с немалым апломбом представляет меня даме:

– Лиля, познакомься: это начинающий – но ОЧЕНЬ(!!!) талантливый поэт Серафим Свешников…

Она глянула на меня своими огромными глазищами, враз перестав казаться мне «Дюймовочкой»… Наоборот, это я – как «Мальчик-с-пальчик», потерялся и потонул в них.

– …Серафим! Это – Лиля Брик, «муза» Владимира Маяковского, – в есенинском голосе явно прозвучала ревность, – слышал про такого?

Особо не вникал, но кажется они – если не открыто враждуют, то не особенно-то дружат. Поэтому, «включаю» тупого провинциала:

– Да, вроде болтали про какого-то Маяковского в поезде, пока я на верхней полке спал.

– Хахаха!

Кто-то за столом, под всеобщий смех сказал:

– Маяковский так любит Лилю Брик, что ласково называет её «бричкой».

– Это неверно, – спокойно и с достоинством парировала та, – Владимир называет меня «Кошечка» или просто «Киса»…

«Как Воробьянинова, – непроизвольно подумалось, – а где же сам Маяковский, то? Эти двое «мажоров» явно, даже ростом до него не дотягивают…».

Как будто прочитав мысли, та представила сперва высокого, на вид – сорокалетнего мужчину, во взгляде которого легко читалось обладание деньгами, влиянием и властью:

– Разрешите представить моих спутников: Александр Краснощеков…

Ах вот ты какой оказывается, «северный олень»!

Прям, на уровне осязания чувствуется, как мал и тесен наш «шарик»: это именно тот пламенный революционер, «железный» нарком и крупнейший советский коррупционер – на которого я «натравил» Ксавера. Будь происходящее годом ранее, я возможно и сам бы замутил бы с ним какую-нибудь финансовую «пирамиду-многоходовочку», но ныне – увы… Его «Промбанк» лишили государственных вливаний, а самого очень скоро арестуют и впаяют на первый раз шесть лет.

Рисунок 97. Лиля Брик – королева советских будуаров, модница, покровительница талантов, секс-символ и муза русского авангарда 20-х годов.

«На второй раз» – в достопамятном 1937 году, его просто шлёпнут – ни за что, ни про что.

А может, что тоже не исключено – я просто чего-то не знаю.

Следующим был какой-то, даже на вид – ушлый и мутный тип, которого Лиля представила как:

– Илья Соломонович Соловейчик. Он может достать всё – в любое время дня и ночи…

Тот, как паук из липкой паутины протягивает мне волосатую лапку и пожимая мою руку, пытливо заглянул в глаза:

– У Вас будет ко мне какая-то просьба, Серафим? Может, у «начинающего талантливого поэта» есть какие-то проблемы?

– Огромное спасибо, конечно, но свои проблемы я решаю сам.

С московским жульём – пусть Ксавер сам дела ведёт, ну их к чёрту!

Мои «прилипалы» и женщина-вамп оказались давними знакомыми. Любительница оттопыриться «коксом», оставив Мишку скучать в мужской компании, спрашивает Лилю:

– Как отдохнули на Фризских островах, дорогая?

– Ах, этот Нордерней – дыра дырой, – явно жеманясь отвечает та, – одним словом – немецкий курорт…

– Разве ваши… Ээээ… Мужья, не развлекали Вас?

– Ах оставьте, милочка… Поведение Маяковского доставало меня до печёнок! Все мечты о походах по музеям пришлось похоронить: он дни и ночи проводил в покерном угаре и, выходил из казино – только купить мне гигантские букеты цветов вместе с вазами.

– Хорошо ещё не с витринами!

– Вот, именно… В ресторане «Хорхер» же, я буквально сгорала со стыда – Маяковский вел себя, как нижегородский купец: заказывал себе сразу две кружки пива и не меньше пяти порций компота и дыни…

– А что Осип?

– Тот читал лекции в «Академии нового искусства» и ему тоже было не до меня. Приходилось целыми днями страдать в одиночестве на пляже или в номере на кровати…

Она, устало закатила к потолку свои прелестные глазки…

Судя по раздавшемуся эхом лёгкому хмыканию – мало кто поверил, что Лиля на кровати «страдала» именно в одиночестве.

– Где Володя сейчас? Небось, за плохое поведение ему пришлось горько расплакиваться и расплачиваться? Ты, как всегда – наказала его мучительно и наотмашь?

– Ах, что ты – страдаю опять я! Володя выступает сегодня в «Политехническом музее» с рассказами о заграничной поездке «Что Берлин? Что Париж?». Там такое дикое столпотворение – даже конная милиция подключилась! Не доставшие билеты выбили дверь и теперь в зале сидят по двое на место, в проходе и на самой эстраде – свесив ноги. Ну, а я сбежала со второго отделения…

Пока все слушали Лилю Брик, развесив уши, потихоньку отзываю Елизавету в сторону:

– «Зверь» – на ловца бегущий, продолжает нас упорно преследовать, моя девочка! Постарайся подружиться с этой женщиной – у неё ты наберёшься много полезного в искусстве манипулирования мужчинами.

– По тому, как ты на неё смотришь – как кролик на удава, я уже это сама давно поняла, – язвительно кольнула бесовка и упорхнула к «Бричке».

Я оставшись стоять на месте, несколько озадаченным: она меня ревнует, что ль?! Потом вспомнив, что в её возрасте тоже почти любую встречную девушку ревновал ко всем встречным-поперечным подряд и, успокоился.

Юношеская гиперсексуальность – так её и, перетак!

***

Всеобщее веселье по мере «насыщения», как это водится – постепенно разбивается на отдельные «фрагменты».

Не успел присесть, как ко мне подваливает Соловейчик:

– Вы и вправду поэт, Серафим?

– Ну, а як же!

– Вы хотите стать знаменитым? Как Есенин или Маяковский?

Чисто поржать, поддерживаю завязавшийся разговор:

– Хочу! Чем я, интересно, хуже их?!

– Тогда, Вы должны довериться мне.

Денег, что ли попросит одолжить?

– Ээээ… Ну предположим, уже «доверился».

Задрав палец вверх:

– Я Вас насквозь вижу! Скучная жизнь, «Талмуд» условностей в голове… Вас с детства запугали, Вы – зашорены! Давайте уйдём к цыганам, плюнем на приличия, отдадимся своим самым низменным желанием!

Прикинувшись лохом-провинциалом, задумчиво чешу собственную «репу»:

– Предложение конечно, очень заманчивое… Но на кой, извиняюсь, хер?

– Я вижу – пока у Вас бурлят эмоции! Но еще два года такой «порядочной» жизни и, вы пропали. Вы будете деградировать как личность! Вы на корню засохнете как поэт! Так, чего Вы боитесь?

– Видите ли, я не люблю цыган… Другие варианты будут?

На секунду, не больше задумавшись:

– Тогда предлагаю Вам три дня провести в борделе! Многие мне знакомые известные знаменитости прошли через этот опыт! Я могу Вам это устроить!

Недоумеваю, причём вполне искренне:

– Вы думаете я сам не найду дорогу в бордель? А извозчики у нас на што?!

Однако, тот уже вошёл в раж:

– Давайте сделаем так. Я Вам закажу трех обалденных, проверенных лично проституток и трех бывалых мальчиков-пид…арастов. Пусть они Вам покажут, что такое настоящая страсть! Начинающему поэту нужно это увидеть! Никакого принуждения – будете сидеть и смотреть и, будьте уверенны – не пройдет и получаса, как Вам захочется присоединиться. А если и, не захочется – то я от Вас отстану!

Чисто из вежливости интересуюсь:

– И как это поможет моей поэзии?

– Поймите, без реального познания понимания что такое «страсть» не будет. Как Вы опишете высшее общество, если не побываете в ресторане? Как Вы опиши притон, не побывав на самом дне общества – Горький и Гиляровский прошли через это! Как Вы напишите стихи про безумную страсть, если ни разу не примите участие в оргии?! Иначе – не опишете! Получится фальшь!

Чёрт побери!

Способных особей среди людей вполне достаточно: каждый восьмой-десятый имеет какое-нибудь дарование – если верить современной мне науки. Однако, достаточно широко известными «талантами» из них становятся буквально единицы.

Почему?

Не все решаются на подобное? Неужели вот именно так и, никак иначе – в «топ» выдвигаются юные писатели, поэты, художники, певцы, актёры…

Брррр!!!

Меж тем, Илья Соломонович не отставая повторял:

– Так «да» или «нет»? «Да» или «нет»?

Наконец, мне это надоело и, повертя головой я подозвал Барона:

– Миша! Мне кажется, ты с утра всё хотел кого-нибудь зарезать.

Тот понимающе глянув:

– Почему «хотел»? Я и, счас бы с большим удовольствием…

– «Этот» не подойдёт?

С некой ленцой:

– Да, без разницы.

Оборачиваюсь к Соловейчику:

– Я решил писать детективы. Давайте сделаем так: этот любезнейший молодой человек Вас не больно зарежет, а я потом в своей «нетленке» – поэтически опишу само ваше убийство, последующее расследование и судебный процесс… Если его поймают, конечно.

– Куда Вы, Илья Соломонович?

***

Видя, что мои уши освободились, ко мне опять подсел Яков Блюмкин.

Как бы мимоходом рассказывав, что совсем недавно вернулся после подавления контрреволюционных мятежей с Северного Кавказа – где по его словам: «мы их там шлёпнули тысячи две», он снова давай мне втирать про Льва Троцкого:

– Серафим! Кабинет Троцкого – это небоскреб мировой политики! Его рабочий день переваливает за восемь часов – на его столе военная тактика Суворова, соседствует с революционной тактикой Маркса… Он читает книги с карандашом в руке, который держит как хирург острый скальпель – подчеркивает, размечает, нумерует авторов, ассоциирует, делает полемические замечания… И с его рабочего стола – книга в библиотеку возвращается как препарированный труп.