Текст книги "Театр для взрослых"
Автор книги: Сергей Михалков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)
Раиса Павловна (внезапно хватаясь за сердце). Ох!..
Анна Павловна. Что с тобой, Раиса?
Раиса Павловна. Ничего... ничего... сейчас пройдет... (Тяжело
поднимается с места. Уходит в дом.)
Анна Павловна. Раиса! У меня есть валокордин! (Вслед за сестрой уходит
в дом.)
Пауза.
Софья (нарушая молчание). А? Что? Ну? Ишь как она разволновалась!..
(Включает радио. Звучит музыка.)
Серафима. Что ее вывело из себя? Как ты думаешь?
Софья. Мне ясно.
Серафима. Что?
Софья. Она боится того же, что и мы.
Серафима. Что с отцом что-нибудь случится?
Софья. Что отец без ее ведома может составить завещание.
Растегай. Если он уже его не составил.
Софья. У тебя есть данные?
Растегай. Данных нет. Но все может быть. Для этого не надо трубить в
фанфары или ехать в Австралию. Нотариальная контора есть в каждом районе.
Серафима. Ну, а если он действительно составил завещание, и не сейчас,
а, скажем, давно, что от этого меняется?
Растегай (пожав плечами). Многое. В зависимости от его родственного
расположения.
Софья. Ну, нас-то, своих детей, он, надеюсь, не обделит.
Растегай. Как знать.
Серафима. А если завещания еще нет?
Софья. Тем лучше. Тогда все делится в равных долях. Верно, Марк?
Растегай. А если завещание будет составлено?
Софья. Когда?
Растегай. Скажем, непосредственно накануне прыжка?
Софья. Катастрофа! Он может все завещать одной Раисе! Братцы! Что же
делать?
Растегай. Спокойно! Делать то, что мы уже делаем! Располагать Платона
Петровича к себе. Наша задача – чтобы никакого завещания не было!
Софья. А ее задача?
Растегай. Чтобы оно было, но без нас!
Серафима. Может быть, поговорим с отцом начистоту?
Растегай. Что это даст? Вы поговорите, а он возьмет да всем назло и
выкинет еще какую-нибудь штуку. Нет уж... Доверьтесь моему опыту. Без
паники! Наоборот! Сейчас надо всячески вселять в него уверенность, что все
пройдет отлично, что при современной технике это совершенно безопасное
предприятие и что возможность несчастного случая начисто исключена!
Серафима. А что это даст?
Растегай. Если завещания до сих пор нет, то его и не будет. Он просто
забудет о том, что оно могло бы быть!
Хвощ (вздохнув). Эх, люди, люди! А может быть, даже и не люди...
Серафима. Рисуй и молчи! Сам же потом будешь на себе волосы рвать, если
нам ничего не достанется!
Хвощ (мрачно). Меня вообще это мало волнует.
Серафима. А что, что тебя вообще может волновать?
Хвощ. НТР! Загрязнение среды! Экология! Демографический взрыв!..
(Уходит в сад.)
Серафима. Псих какой-то! Выходила замуж за перспективного плакатиста, а
имею дело... (Не договаривает. Выключает радио.)
На веранду возвращаются Раиса Павловна и Анна Павловна.
У сестер заплаканные глаза.
Растегай (бодро). Что у вас с сердцем, Раиса Павловна?
Раиса Павловна. Так... Ничего особенного. У меня это бывает.
Растегай. Невроз. У меня тоже. Вчера выступаю в суде, чувствую – в
ловом боку колет! Несколько раз кольнуло и отпустило. А один мой знакомый
адвокат, холостяк, здоровенный мужчина – никогда на сердце не жаловался, -
решил жениться. Накануне самой свадьбы утром встал, побрился, выпил стакан
кефира и – брык! Молниеносно! Оставил после себя сорок тысяч на книжке и
десять новых костюмов. А ходил всегда в одном.
Раиса Павловна. И кто же это наследовал?
Растегай. Сводный брат, которого он тридцать лет знать не хотел и на
порог не пускал!
Анна Павловна. Зачем вы все это нам рассказываете?
Растегай (присматриваясь к Раисе Павловне). А что?
Анна Павловна. Неприятно слушать.
Растегай. Хотите что-нибудь повеселее? Извольте! Другой мой приятель, в
прошлом тоже убежденный холостяк, на вид болезненный тип, женился – седьмой
год с женой живет и, представьте себе, жив! Не помер еще! (Смеется.)
Анна Павловна. Я не понимаю, что тут смешного! (Берет чайную посуду и
уходит в дом.)
Раиса Павловна, захватив с собой что-то со стола,
следует за ней. Растегай уходит в сад искать Хвоща.
Пауза.
Софья (помолчав). А как же делить эту дачу? В ней пять комнат и две
веранды. И комнаты все разные.
Серафима. И две смежные.
Софья. На втором этаже?
Серафима. Да.
Софья. Придется их уступить Раисе Павловне.
Серафима. Там, где сейчас папин кабинет, могу жить я. А вы – в бывшей
гостиной.
Софья. Но кабинет намного больше. И у меня двое детей.
Серафима. Я тоже не бездетная, а потом Афанасий художник, и ему нужен
свет!
Софья. По моему, это суд будет определять, кому какая комната.
Серафима. Ты что же, будешь со мной судиться?
Софья. Почему обязательно с тобой?
Серафима. Мы забыли Александру. Она ведь тоже имеет право на комнату. А
что же остается ей? Столовая? И мы все будем через нее ходить? Она не
согласится!
Софья. У нее будет веранда.
Серафима. Какая? Застекленная?
Софья. А если эта?
Серафима. Надо спросить Марка. Он наверняка знает, как делятся веранды!
(Зовет.) Марк! Марк! (Встает, уходит за угол дачи.)
Софья (одна). Так я вам и отдала застекленную веранду! Держите карман
шире!
Слышны голоса. Появляется Деревушкин, за ним – Растегай,
Серафима, Александра и ее муж, Иванов. Он в звании
капитана.
Деревушкин (в гневе). Варвары! Вандалы, черт побери!
Раиса Павловна (выбегая на веранду). Что? Что случилось?
Деревушкин. Разрушить такой муравейник! Сломать, разворошить,
уничтожить то, что создано усилиями нескольких тысяч маленьких трудолюбивых
и беззащитных строителей! Это ли не варварство?! И это позволил себе
человек! Че-ло-век! Их надо охранять, их надо размножать. Они – живые
защитники леса. Эти маленькие труженики. Как же могла подняться рука на их
дом!
Появляется домработница.
Домработница. Раиса Павловна! Помидоры фаршировать?
Раиса Павловна. Ах, Дуняша! Мне сейчас не до помидоров! Делайте как
хотите.
Домработница. И сделаю. (Уходит.)
Анна Павловна (выбегая на веранду). Что случилось?
Александра. Какой-то хулиган разрушил папин любимый муравейник. Мы там
не были. Мы встретили его на дороге.
Растегай. Это действительно безобразие! Разрушить муравейник! Ай-ай-ай!
А главное – зачем?..
Серафима. Папочка! Успокойся! Они его восстановят. Это же – муравьи!
Деревушкин. А? Что? Ну?.. Не могу я успокоиться! Это не в моих правилах
– успокаиваться, когда надо волноваться. Да, они его восстановят! Они его
уже восстанавливают! И если бы вы видели, как они работают! Я стоял над
развалинами купола этого чудеснейшего сооружения, наблюдая за ними, и
восхищался! (Вдохновенно.) Без паники, дружно, они всем коллективом
восстанавливают свое жилище. Одни – втаскивают мусор внутрь гнезда, другие -
извлекают обломки хвоинок из глубины наружу. Каждый занят своей работой.
Каждый действует независимо, но во имя общего дела! И какой порядок во всей
этой ложной сутолоке! Какая трудовая дисциплина! Нет! Нет! Человек, разрушающий ради забавы даже обычный муравейник, для меня уже не человек! Он
может разрушить и мой дом! И храм! И музей! И весь мир! А? Что? Ну?.. Иван!
Я тебя ждал! Ты мне нужен! (Берет зятя под руку и уходит в дом.)
Раиса Павловна и ее сестра следуют за ними.
Александра (не сразу). Вы заметили? У него на глазах были слезы.
Софья. Из-за какой-то дурацкой муравьиной кучи!
Серафима. Ничего не поделаешь. Чудак!
Александра (вспылив). Не смей так говорить! Он лучше всех нас! Лучше
многих! Совсем он не чудак! Просто он – добрый и умный, бескорыстный! А вы
ведь не любите его! Да, да! И не понимаете! И не цените!
Серафима. Теперь ты еще заплачь!
Александра. Не дождетесь! Я ведь знаю, что у вас сейчас на уме! Мне
стыдно за вас!
Софья. Ну чего ты раскричалась? Чего?
Александра. Не желаю я с вами разговаривать! Не желаю! А езжу я к папе
не с вами! И я к нему не подлизываюсь! И я не хочу, чтобы он думал обо мне
лучше, чем я есть, как этого хотите вы! Я его честно люблю! И если с ним
что-нибудь случится, я этого не переживу!
Серафима. Тогда отговори его прыгать! Отговори!
Растегай. Нет, зачем же отговаривать? Прыжки с парашютом совершенно
безопасны. Риска никакого нет. Абсолютно!
Александра. И не подумаю его отговаривать! Я буду прыгать вместе с ним!
В тот же день и в тот же час и с того же самолета! Мы занимаемся в одном
кружке! А самолет поведет Иван! Вам ясно, сестрички? (Уходит в дом.)
Большая пауза. Растегай включает радио. Звучит музыка.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Там же в сентябре. Празднично сервированный стол. Время
за полдень. Из дома на веранду выходит Растегай. В
петлице у него красная гвоздика. Издалека доносятся
звуки баяна и молодежная песня.
Растегай (прислушивается). Массовочки!.. (Осмотрев стол, про себя.)
"Где стол был яств, там гроб стоит...". (Смотрит на часы.) Второй час! Не
знаешь, на что настраиваться...
В саду появляется домработница.
Дуняша! Газет еще нет?
Домработница. Только что смотрела – не было!
Растегай. Посмотрите, посмотрите, пожалуйста, еще раз.
Домработница. И посмотрю.
Из дома на веранду выходит Раиса Павловна. Она в черном.
Дуняша уходит.
Раиса Павловна (с тревогой в голосе). Второй час, а мы еще ничего не
знаем.
Растегай. Кто должен был звонить?
Раиса Павловна. Обещали сразу же дать знать с аэродрома.
Растегай. Когда они должны были прыгать? В котором часу?
Раиса Павловна. Утром. А когда – неизвестно.
Растегай. Может быть, мне позвонить на аэродром?
Раиса Павловна. Я не знаю номера телефона... Боже мой! Никогда не
думала, что в день юбилея Платона Петровича мне придется пережить такое
испытание!
Появляется Анна Павловна. Она в черном. Вместе с
домработницей вносит большую корзину цветов.
(Грустным голосом.) От кого цветы?
Домработница. Никологорские прислали. Куда велите поставить?
Раиса Павловна. Поставьте здесь. (Показывает.)
Анна Павловна. Какой внимательный человек! И главное, бескорыстный.
Раиса Павловна. И все же я не могу ему простить, что он признал у
Платона Петровича здоровое сердце. Он бы мог поставить любой диагноз.
Растегай. Ну что вы! Профессиональная честь мундира!
Раиса Павловна (домработнице). Дуняша, вы чернослив протерли?
Домработница. Протерла, Раиса Павловна.
Раиса Павловна. И в холодильник поставили?
Домработница. Поставила, Раиса Павловна. Холодится.
Раиса Павловна. Хорошо. Теперь не забудьте взбить сливки.
Домработница. Взобью. (Уходит.)
Растегай. Раиса Павловна! Вы от холодильника не простужаетесь?
Раиса Павловна. Как так?
Растегай (думает вслух). А ведь бескорыстие, если серьезно разобраться,
весьма относительное понятие. Скажем, я, так сказать, гратис, бескорыстно, решил помочь моему подзащитному. А он все равно получил свой срок. Что ему
мое бескорыстие? Наоборот: он убежден в том, что, будь я вознагражден, я, вероятно, проявил бы больше заинтересованности к его делу, приложил бы
больше старания, использовал бы больше возможностей...
Возвращается домработница, протягивает Растегаю газету.
(Начинает ее просматривать. Найдя в газете то,что искал.) Указ Президиума...
в связи... так... так... (читает про себя) Платона Петровича Деревушкина...
Москва, Кремль... Председатель... секретарь... (Деревушкиной.) Приятно
все-таки... опубликовано на первой полосе... Ну что ж... Еще раз поздравляю, Раиса Павловна!
Раиса Павловна (грустно). Благодарю вас.
Анна Павловна. Заслуженная награда.
Растегай. Что говорить, ценят Платона Петровича! Ценят. Орден – за
муравьев! Ценят...
Раиса Павловна (неожиданно). Марк Иванович! Скажите, в Академию только
при жизни выбирают или бывают случаи, когда посмертно?
Растегай (подумав). Нет. Такого случая, по-моему, еще не было.
На веранду из дома выходят Софья и Серафима. Они в
модных летних платьях. Очень привлекательны.
Софья (весело). Ничего не слышно? Никто не звонил?
Серафима. Сколько еще ждать?
Анна Павловна. Кто знает. Мы все ждем.
Раиса Павловна (сестре). Аня! Цветы, пожалуй, лучше всего поставить в
кабинете Платона Петровича, возле его портрета. Помоги мне, пожалуйста!
Обе уносят корзину с цветами в дом. Серафима и Софья
ждут, пока сестры уйдут.
Софья (продолжая спор). С этим я согласна! Но что касается Шишкина, то
он не идет ни в какое сравнение с Айвазовским! Я за один шишкинский лес не
возьму два айвазовских моря. И не думай!
Серафима. Сколько, по-твоему, у отца Шишкиных?
Софья. Было два.
Серафима. А Айвазовских?
Софья. Три.
Серафима. Ошибаешься! В столовой висит море не Айвазовского, а
какого-то нашего художника.
Софья. Бред!
Серафима. И вообще это, кажется, не море, а озеро Селигер!
Софья. Не может быть!
Серафима. Посмотри сама хорошенько, если мне не веришь!
Растегай, сидя на скамье, читает газету. Сестры уходят в
дом.
Голос Софьи из дома: "Марк! Марк! Поди сюда!"
Растегай лениво поднимается, смотрит на часы, вздыхает,
уходит в дом.
Сцена некоторое время пуста. Затем на веранду выходят
Раиса Павловна и Анна Павловна.
Анна Павловна (вполголоса). Поражаюсь, как ты это терпишь! Ничего еще
не случилось, а они уже ходят по вашей даче и ко всему присматриваются. Они
же еще не введены в права наследства! Никто еще не введен! Что за дух
стяжательства! Вот правы!
Раиса Павловна (устало). Анна! Я не в силах бороться. Пусть ходят,
пусть присматриваются...
Анна Павловна. Я полагаю, ты не все лучшие картины держишь здесь, на
даче, да еще на стенах?
Раиса Павловна. Несколько полотен по твоему совету я успела спрятать.
Анна Павловна (осторожно). Я бы могла две-три картины сохранить у себя
в комнате. Если, конечно, ты мне доверяешь...
Раиса Павловна. Потом поговорим об этом.
Анна Павловна. Уж ко мне-то они не посмеют заявиться! Слушай, а
библиотека? А коллекции насекомых? Библиотеку придется делить по собраниям
сочинений.
Раиса Павловна. Я молю бога, чтобы Платон Петрович благополучно
приземлился!
Анна Павловна. Это было бы великим счастьем. Ты знаешь, я сегодня
представила себе твою жизнь без него – и я похолодела. На что ты можешь
рассчитывать? На пенсию? Ну хорошо! Ну а что дальше? Какая бесперспективная
перспектива! В муравьях ты ничего не понимаешь. Тебе идет уже пятый десяток.
Чем ты будешь заниматься? Судиться с наследниками?
Раиса Павловна. Не надо... не надо опять об этом. Я не выдержу. Будь
что будет!
Анна Павловна. Пятнадцать минут третьего. Когда же нас поставят в
известность? Может быть, у них там ничего не состоялось?
Раиса Павловна. Ты знаешь, у меня почему-то не выходят из головы
последние слова, которые он сказал перед отъездом на аэродром. Уже садясь в
машину, он вдруг как-то странно задумался и про себя сказал: "Парашютист
после отделения от самолета движется в двух направлениях..." Что он хотел
этим сказать? В каких направлениях?
Появляются Растегай, Софья и Серафима.
Софья (как бы между прочим). Раиса Павловна! А где у вас маленький
Левитан? Я помню, он висел у папы в кабинете. Теперь на его место висит
какая-то фотография.
Раиса Павловна. Вы имеете в виду небольшой этюд?
Софья. Да. Небольшой этюдик. Совсем небольшой. Тысячи на три.
Раиса Павловна. Мы его... Платон Петрович подарил его кому-то...
Серафима. Вы не помните кому? Когда?
Раиса Павловна. В прошлом году одному болгарскому ученому.
Софья. Странно... Я его этой весной видела на стене.
Раиса Павловна. Ну, значит, этой весной. Честное слово, я не помню,
Софья Платоновна! И потом, может быть, можно сегодня, сейчас не говорить о
картинах? Вы видите, в каком я состоянии? Честное слово, мне сейчас не до
живописи! (Уходит.)
Серафима. Мы все волнуемся. Но нельзя же сидеть, ждать у моря погоды и
молчать. Этак можно с ума сойти!
Софья (сестре). Где же твой рыбак?
Серафима (равнодушно). Придет. Никуда не денется.
Растегай (после паузы). Есть такой анекдот. Один тоже прыгал. Ему
сказали перед прыжком: "Если не почувствуете через две-три секунды рывка, немедленно открывайте запасной парашют. Внизу вас будет ждать машина. Она
доставит вас на аэродром". Он прыгает. Рывка не чувствует. Пытается раскрыть
запасной парашют, тот тоже не раскрывается. Бедняга камнем летит на землю, а
сам чертыхается: "Ну, если еще и с машиной подвели..." (Включает радио.) Звучит музыка.
Софья. Нет, как тебе это нравится?! Она спрятала Левитана!
Серафима. Если бы одного Левитана. А где этот... как его... Перов или
Серов? Я уже не помню. Тот, что висел у отца в спальне? Где эта картинка?
Где?
Софья. Братцы! Это грабеж среди бела дня!
Серафима. На нее надо найти управу! Я этого так не оставлю.
Растегай. Погодите, погодите! Рано! Рано!
Софья. А потом будет поздно! Поздно будет потом!
Серафима. Наглая воровка! Черт знает какая жадная баба!
Растегай. Тихо, тихо! Так можно дров наломать!
Появляется Никологорский.
Никологорский. Никаких новостей?
Растегай. Как видите, профессор! Сидим вот, ждем, полны тревог и
сомнений.
Никологорский. Уважаю, бесконечно уважаю Платона Петровича – человека
удивительного характера, полного чистых душевных помыслов.
Серафима (помолчав). Если кому-нибудь рассказать, что известный ученый
в день своего шестидесятилетия просто так, не из горящего самолета, а
исключительно ради собственного удовольствия прыгает с парашютом, – никто не
поверит! Ну, он совершит свой прыжок, ну и что? Кого он этим удивит?
Иностранных корреспондентов? Их не будет. Родственников? Вас, профессор?
Никологорский. Насколько я его понимаю, он никого и не собирается
удивлять.
Софья (зло). Тем более. Была бы какая-то цель! А то ведь блажь!
Удивительно, как легкомысленно мы сами отнеслись к этой безумной затее!
Он... (Выключает радио.)
Слышен звук приближающегося автомобиля. Звук обрывается.
Слышны оживленные голоса. Появляются Деревушкин,
Александра и ее муж, летчик Иванов. Им навстречу из дачи
выбегает Раиса Павловна, за ней Анна Павловна.
Никологорский, Растегай, Софья, Серафима поднимаются
навстречу прибывшим. Иванов молча обменивается
рукопожатием с родственниками. Деревушкин хромает, он
опирается на палку.
Деревушкин (весело). Встречайте! Приветствуйте! (Целует жену.) А? Ну?
Что? Кто оказался прав?
Раиса Павловна. Боже мой! Вы хромаете! Что с вами?
Софья (с иронией). Ты сам выпрыгнул из самолета или тебя вытолкнули?
Александра. Папа прыгал за мной! Сам!
Деревушкин. Чуть ногу подвернул. Сущий пустяк!
Растегай. Платон Петрович! А что вы чувствовали во время прыжка?
Деревушкин. Расскажу! Расскажу все по порядку. А сейчас – к столу!
Удивительно, до чего разыгрывается аппетит после прыжка с парашютом!
Раиса Павловна. Надеюсь, Платон Петрович, вы не возведете это в
правило?
Деревушкин. Обещаю, дорогая! Соня, Сима, Саня – дети мои! Зятья
Ивановичи – к столу! Все к столу! Где моя любимая теща?
Анна Павловна. Я ее сейчас приведу.
Деревушкин. Раиса Павловна! Откройте погреба! Загляните в муравейник,
то бишь... в холодильник! Душа просит шампанского. Где ваша "марганцовка"?!
Раиса Павловна. Сейчас, сейчас... (Уходит.)
За ней уходит Анна Павловна.
Деревушкин (опускаясь в кресло.) Да-а-а! Други мои! Это превзошло все
мои ожидания! Хотя нет – я именно этого и ожидал!
Никологорский. Завидую я вам, Платон Петрович! Искренне завидую! Как
школьник, завидую. Я свое время пропустил!
Деревушкин. Верю, что завидуете! А вы ведь не только терапевт, но и
психолог! Вы же понимали, что, если бы я не совершил этого поступка, я
сожалел бы всю свою жизнь. В силу чего? В силу особенностей моего
деревушкинского характера. (Окидывает взглядом всех присутствующих.) Родные
мои! Милые! Как я рад вас всех видеть!
Анна Павловна, успев переодеться в светлое платье,
вводит старуху мать. Возвращается Раиса Павловна, также
успевшая переодеться. Она ставит на стол две бутылки
шампанского. Садится напротив мужа и не сводит с него
заплаканных глаз. Появляется Хвощ. В руках у него удочка
и десяток нанизанных на веточку пескарей. Под
уничтожающим взглядом жены он, стараясь остаться
незамеченным, ставит удочку в угол веранды, передает
рыбу появившейся в дверях домработнице. Та остается
стоять в дверях. Хвощ присаживается к столу. Деревушкин
молча делает ему приветственный знак рукой. Растегай
протягивает Никологорскому бокал с вином.
Никологорский (отстраняя бокал). Мне не надо. Я ведь не пью.
Растегай. Как? Совсем? Давно?
Никологорский. С детства.
Растегай. Неужели? Ну-ну... Но чокнуться-то вы можете, профессор, ради
такого случая? (Поднимая бокал.) За ваш исторический прыжок, Платон
Петрович! За благополучное исполнение ваших желаний! Форте фортуна адюват!
Храбрым везет!
Все чокаются.
Деревушкин (осушая бокал). Ну, вот мы опять вместе, как тогда, в день
моего "важного заявления"... Только я сегодня уже не тот! Сегодня я будто
заново родился! И не потому, что со мной могло что-то случиться, а по
ощущению, которое меня сейчас наполняет! И Саня – молодец! Во всем
поддержала меня! До конца! (Смотрит на дочь.) А уж про Ивана и говорить
нечего! Трижды молодец! А? Что? Ну?..
Раиса Павловна. Мы же тут просто все извелись! Ждем. Ничего не знаем...
Растегай. Может быть, вы нам все же расскажете, Платон Петрович,
поподробнее? А там, глядишь, и я с парашютом прыгну.
Деревушкин. Мне это было необходимо, а вам-то зачем? Вот Сане тоже надо
было! А вам ни к чему!
Растегай. Вы полагаете?
Деревушкин (не отвечая на вопрос). Когда я увидел над собой раскрытый
купол парашюта и убедился в том, что он цел и правильно раскрыт, когда я
понял, что я тоже цел и моя мечта свершилась, – я запел! Да, друзья, я
запел! Во весь голос запел!
Александра. Я снижалась недалеко от папы. Все время наблюдала за ним.
Вижу, он открывает рот. Думаю: кричит мне что-то, а что – не слышу, ветер
относит... А он, оказывается, поет!
Софья. Интересно, что же ты пел?
Деревушкин. Все! Все, что приходило на память: "Я помню чудное
мгновенье...". "Реве та й стогне Днипр широкий..."
Серафима. "Все ниже, и ниже, и ниже!"
Александра (сестре). Сима! Перестань!
Деревушкин. Мне было хорошо. Я чувствовал себя на седьмом небе. До чего
же здорово устроен человек! Может летать, может парить над землей, как
птица, может все, что захочет! А внизу – земля! Большой добрый муравейник!
Автомобили, как муравьи, и люди – на полях и дорогах – как муравьи: каждый
занят своим делом, каждый куда-то торопится, что-то делает. И каждый не сам
по себе, не для одного себя, а для всех! А я – над ними. И они поднимают
кверху головы и смотрят на меня, машут мне руками, зовут к себе, как будто я
им нужен. Представьте себе!..
Александра. Так оно и есть! Ты им нужен! А потом тебя отнесло в сторону
и я потеряла тебя из виду.
Деревушкин. Я сделал все, как меня учили, по инструкции: подтянул одну
стропу, потом другую. Приземлился, только ногу подвернул! Мало еще опыта!
Никологорский. Герой! Герой!
Раиса Павловна. И вам нисколько не было страшно?
Деревушкин. Страшно бывает тому, кто не уверен в себе или делает
неправое дело.
Раиса Павловна. Но все-таки вы рисковали, Платон Петрович! Все-таки вы
рисковали! Не надо на это закрывать глаза.
Деревушкин. А я и не закрывал глаз. Я прыгал с открытыми глазами. Но
если уж быть до конца откровенным, то я...
Раиса Павловна. Что?
Деревушкин. В самый последний момент я пожалел только об одном...
Раиса Павловна. О чем?
Деревушкин. Я пожалел, что накануне, то есть вчера, не успел подписать
один документ.
Раиса Павловна. Документ?
Софья. Какой документ?
Деревушкин. Завещание.
Пауза.
Раиса Павловна (нарушая молчание). Платон Петрович! Вы хотели оставить
завещание?
Все оживляются.
Растегай. Как юрист я бы мог вам помочь в этом, Платон Петрович!
Деревушкин. Да. Я хотел вчера оставить завещание. Так, на всякий
случай. Но я просто не успел заехать в нотариальную контору. Не успел. День
был страшно загружен. И я забыл. Вспомнил, когда уже сидел в самолете.
(Смотрит на всех.) Я вижу, вы чем-то удивлены? Честно говоря, сам я бы
просто до этого не додумался. Если бы не Савелий Савельевич! Он подал мне
эту мысль...
Все смотрят на Никологорского. У того виноватый вид.
Никологорский. На ровном месте можно упасть – ногу сломать...
Растегай. Вам рано думать о завещании, Платон Петрович! Вы будете жить
сто лет!
Деревушкин. О благах мира сего я, честно говоря, никогда не думал, но
надо полагать, что за это время мои коллекции в несколько раз увеличатся.
Тем более обидно, если в силу каких-нибудь обстоятельств они оказались бы
разрозненными.
Софья (с угрозой в голосе). Как это понять? Стало быть, ты
предполагаешь завещать все одному человеку?
Деревушкин (с удивлением). Нет, зачем же одному?
Серафима (сухо). Любопытно – кому же?
Деревушкин (весело). А я решил так: собрание картин – селу, где я
родился и вырос. Библиотеку – университету, где получил образование. Ну, а
коллекцию насекомых – Государственному музею энтомологии. А? Что? Ну?
Домработница (неожиданно, в дверях). А меня куда?..
Раиса Павловна (упавшим голосом). Все – государству? Все?
Софья. Все картины?
Растегай. Уникальную библиотеку?
Серафима. И даже насекомых? И даже их?
Деревушкин с недоумением смотрит на взволнованных
родственников.
Раиса Павловна (неожиданно). А дачу?
Деревушкин (жене). Что?
Софья. А дачу кому?
Серафима. А кому дачу?
Растегай. Кому дачу, Платон Петрович?
Деревушкин (соображая). Вас интересует, кому я завещаю дачу? А? Что?
Ну?
Раиса Павловна. Да! Дачу! Кому дачу?
Все (кроме Александры, Хвоща и Иванова). Кому? Кому? Дачу! Кому?
Деревушкин (поднимаясь, угрожающе). Ах, дачу? (Смотрит на всех в упор -
и вдруг, неожиданно прозрев.) Муравьям! Трудовым му-ра-вьям! Только не
эцитонам!.. (Резко отодвинув стул, выходит из-за стола. В сердцах ломает
пополам палку, бросает обломки в угол веранды. Уходит в сад. Скрывается за
углом дачи.)
За ним, сорвавшись со своего места, бежит Александра.
Никологорский в волнении выпивает рюмку водки.
Елена Викентьевна. Что он сказал? Дачу кому?
Хвощ (издевательски кричит старухе на ухо). Трудовым муравьям! Здорово,
да?
Елена Викентьевна. Муравьям? Комедия какая-то! (Пожимает плечами.)
Домработница (поднимая веточку с пескарями). Раиса Павловна! Рыбу-то
сейчас пожарить? Или – в холодильник?
Все молчат. Вдали глухо гремит гром – приближается
гроза.
Иванов (с глубокой иронией). Про автомобиль забыли! Тоже ведь, поди,
денег стоит!..
Молния. Гром. Над дачей проносится очистительная гроза.
Занавес
1959
Охотник
Комедия в трех действиях, шести картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
НЕВИДИМСКИЙ ВИТАЛИЙ ФЕДОРОВИЧ – временно исполняющий обязанности
директора научно-исследовательского института, 45 лет.
ИРИНА – его дочь, студентка, 24 лет.
КОКОРЕВ ЕФИМ ПЕТРОВИЧ – дальний родственник Невидимского, инженер, 60
лет.
ОЛЬГА КИРИЛЛОВНА – свой человек в доме у Невидимских, 55 лет.
ФЛЮИДОВ – научный сотрудник, 28 лет.
ЗУБАРИН – научный сотрудник, 40 лет.
ХАПУНОВИН – научный сотрудник, 40 лет.
АКУСТИН – член-корреспондент, 60 лет.
ДОБРОХОТОВ – аспирант, 28 лет.
ЦИАНОВА – вдова академика, 45 лет.
ШАПКИН – школьный товарищ Невидимского, 45 лет.
ВЫГЛАЗОВ – редактор издательства, 40 лет.
ПРОСТЫНКИНА – аспирантка, 27 лет.
СЕКРЕТАРША.
ИННА подруги Ирины.
СВЕТЛАНА /
Премьера спектакля состоялась в июне 1955 года в Ленинградском театре
имени Ленсовета.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Квартира Невидимских. Столовая с холлом. Отсюда ведут
три двери: в переднюю, в кабинет и в глубь квартиры.
Посредине комнаты стол под клетчатой скатертью, над ним
деревянная люстра. В одном углу большие часы с тяжелыми
гирями, в другом – горка с фарфором и хрусталем. За
окнами зима. На краю стола лежит корреспонденция:
письма, бандероль, газеты, журнал "Огонек". По
затемненным матовым стеклам двери, ведущей в кабинет,
можно судить о том, что в кабинете задернуты шторы. Часы
мерно бьют три раза. В передней звонят.
Появляется Ольга Кирилловна. Она, вытирая на ходу о
передник руки, спешит открыть дверь. В передней
раздается мужской голос. Затем на пороге комнаты
появляется Кокорев. За ним Ольга Кирилловна. Кокорев в
поношенном черном дубленом полушубке до колен и в
валенках. На голове старая шапка-ушанка. В руках
охотничье ружье в потертом кожаном чехле. Во рту
мундштук с дымящейся сигаретой.
Кокорев (мягко). Здравствуйте, Ольга Кирилловна! Ну, где охотники? Пора
охать!
Ольга Кирилловна (добродушно). Выходит, один с охоты, а другой на
охоту? Опоздал, Ефим Петрович!
Кокорев. Как – опоздал?
Ольга Кирилловна. Наш-то уже отохотился, теперь спит без задних ног! В
десять утра завалился. Велел не будить, пока сам не проснется. И телефон
выключил.
Кокорев (с огорчением). Как же так... Мы же договорились на сегодня, на
воскресенье!
Ольга Кирилловна. Ничего я про это не знаю, как вы там промеж себя
договаривались, только они в пятницу уехали. На ночь глядя. Полную машину
охотников насажали и тронулись в свои леса дремучие.
Кокорев (с обидой в голосе). Обошли, значит, старика!.. Да-а. Ну
ладно... Я, пожалуй, пойду тогда... (Хочет идти.)
Ольга Кирилловна (повелительно). Некуда тебе идти! Не велико горе – на
охоту его не взяли! Успеешь еще ноги-то по оврагам наломать! Раз пришел – и
раздевайся, снимай свою амуницию! У меня пирог готов!
Кокорев (качает головой). Да-а-а... Ну ладно... (Выходит в переднюю,
оставляет там полушубок, шапку, ружье, возвращается.)
Ольга Кирилловна. Наш-то всю ночь глаз не сомкнул. Снегу, говорит, за
городом намело – ужасти! Ни пройти, ни проехать! Всю ночь ехали... Господи!
Другому бы свободный денек высвободился – он бы дома сидел, отдыхал бы от
своей науки, а этот словно чумовой: ружье на плечо – и в лес! Правду люди
говорят: охота пуще неволи!
Кокорев. Одни в карты играют, другие канареек разводят, а третьи
охотятся! Страсть! А чего убили охотники-то?
Ольга Кирилловна (с досадой). Кого били, того убили.
Кокорев (оживившись). Ну? Неужели взяли?
Ольга Кирилловна. Пуда полтора мяса привез! (Сердито.) Куда его
столько-то? Нас-то в семье трое всего! А теперь вот давись, а ешь! Да еще в
уксусе его вымачивай: зверь-то не домашний – лесной. Мясо жестковатое.
Кокорев. Да-а-а... Ничего! Съедите!
Ольга Кирилловна. Опять же, рога притащил!
Кокорев (снова оживившись). Рога? Какие рога?
Ольга Кирилловна. Ну, какое они там животное пристрелили? Лося? Стало
бы, и рога с него! Пыли у нас без них мало.
Кокорев. Где рога? Можно посмотреть?
Ольга Кирилловна. На кухне у меня лежат. За ноги цепляют. Чулки уже
порвала.
Кокорев. Любопытно. (Проходит в глубь квартиры.)
После небольшой паузы в передней звонят. Ольга
Кирилловна идет открывать дверь. Возвращается вместе с
Ириной. Ирина в лыжном костюме, в руках вафельный
стаканчик с мороженым.
Ирина (громко). Отец проснулся?
Ольга Кирилловна. Да не шуми ты! Спит еще! Господи! На дворе мороз
двадцать градусов, а она мороженое ест! Смотреть-то на тебя холодно!
Ирина. Хочешь лизнуть? Я добрая! (Смеется.)
Ольга Кирилловна (отстраняя руку девушки). Я чаю напилась. Не хочу!
Ирина (озорно). Нет уж! Не смей отказываться! Откуси кусочек!
(Заставляет попробовать мороженого.) Вкусно?
Ольга Кирилловна (вытирает рот передником). Вот заболею теперь ангиной!
