Текст книги "Театр для взрослых"
Автор книги: Сергей Михалков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)
Тимофей Семеныч (усмехнувшись). Вероятнее всего, она думала, что он
бриллиантовый.
Семен Семеныч. Я уж не знаю, что она думала, только вышедший к нам
немец, хозяин – собственник крокодила с чрезвычайно гордым видом смотрел на
нас.
Тимофей Семеныч (уточняя). Немец! Это точно, что немец?
Семен Семеныч. Самый что ни на есть баварец! Я буду дальше
рассказывать. (Собравшись с мыслями.) – Пойдемте, Семен Семеныч, посмотрим
лучше обезьян. Они такие забавные, эти мартышки! А крокодил – ужас! Теперь
он мне будет сниться во сне, – обратилась ко мне Елена Ивановна. И мы пошли
к обезьянам.
Тимофей Семеныч. А Иван Матвеич?
Семен Семеныч. Остался у ящика. Мало того, взяв свою перчатку, он начал
щекотать нос крокодила, желая заставить его сопеть.
Тимофей Семеныч. А крокодильщик?
Семен Семеныч. А крокодильщик последовал за нами к шкафу с обезьянами.
Только мы с Еленой Ивановной стали наблюдать за мартышками, какие они
фокусы-покусы показывают, как за нашей спиной раздался страшный, могу даже
сказать, неестественный крик, который потряс комнату. Не зная, что подумать, я сначала оледенел на месте, но, замечая, что кричит уже Елена Ивановна, быстро оборотился, и что же я увидел?
Тимофей Семеныч (заинтересованно). Что же вы увидели?
Семен Семеныч. Я увидел – о, боже! – я увидел несчастного Ивана
Матвеича в ужасных челюстях крокодиловых, перехваченного ими поперек
туловища, уже поднятого горизонтально на воздух и отчаянно болтавшего в нем
ногами. Затем миг – и его не стало. Но опишу в подробности, потому что я все
время стоял неподвижно и успел разглядеть происходивший передо мной процесс
людоедства с таким вниманием и любопытством, как никогда не запомню. Ибо, думал я в ту роковую минуту, что если бы вместо Ивана Матвеича случилось все
со мной? Какова была бы мне тогда неприятность! Но к делу... Крокодил начал
с того, что, повернув бедного Ивана Матвеича в своих ужасных челюстях к себе
ногами, сперва проглотил самые ноги. Потом, отрыгнув немного Ивана Матвеича, старавшегося выскочить и цеплявшегося руками за край ящика, вновь втянул его
в себя уже выше поясницы. Потом, отрыгнув еще, глотнул еще и еще раз. Таким
образом, Иван Матвеич видимо исчезал в глазах наших.
Тимофей Семеныч. Вот бестия!
Семен Семеныч. Еще какая бестия! На чем я остановился?
Тимофей Семеныч. На глотках крокодиловых.
Семен Семеныч. Да. Вспомнил... Наконец, глотнув окончательно, крокодил
вобрал в себя всего моего образованного друга и на этот раз уже без остатка.
На поверхности крокодила можно было заметить, как проходил по его
внутренности Иван Матвеич со всеми своими формами. Я было уже готовился
закричать вновь, как вдруг судьба еще раз захотела вероломно подшутить над
нами: крокодил поднатужился, вероятно, давясь от огромности проглоченного им
предмета, снова раскрыл свою ужасную пасть, и из нее, в виде последней
отрыжки, вдруг на одну секунду выскочила голова Ивана Матвеича с отчаянным
выражением в лице, причем очки его мгновенно свалились с его носа на дно
ящика. Вот они! (Показывает очки.)
Тимофей Семеныч, подержав очки в руке, кладет их на край
стола.
Тимофей Семеныч (все еще смотря на очки). Да-а-а... Очки, значит,
свалились...
Семен Семеныч. Казалось, эта отчаянная голова для того только и
выскочила, чтобы еще раз бросить последний взгляд на все предметы и мысленно
проститься со всеми светскими удовольствиями. Но она не успела в своем
намерении: крокодил вновь собрался с силами, глотнул, и вмиг она снова
исчезла, в этот раз уже навеки...
Тимофей Семеныч (вздрогнув всем телом). Страсти какие вы мне тут
рассказываете.
Семен Семеныч. Вы можете себе представить, Тимофей Семеныч, что это
появление и исчезновение еще живой головы, человеческой головы, было так
ужасно, но вместе с тем – от быстроты ли и неожиданности действия или
вследствие падения с носу очков – заключало в себе что-то до того смешное, что я вдруг и совсем неожиданно фыркнул. Да, да! Фыркнул! Но, спохватившись, что смеяться сию минуту мне в качестве домашнего друга неприлично, обратился
тотчас же к онемевшей от ужаса Елена Ивановне и с симпатическим видом сказал
ей: – Теперь капут нашему Ивану Матвеичу!
Тимофей Семеныч. А баварец?
Семен Семеныч. Пришел в себя, всплеснул руками и закричал, глядя в
потолок: – О мой крокодиль! Он пропадиль! Он будет сейчас лопнуль, потому
что он проглотиль целый шеловек!
Тимофей Семеныч. А Елена Ивановна?
Семен Семеныч. – Вспороть, вспороть, вспороть! – кричала Елена
Ивановна, вцепившись в сюртук баварца. – Вспороть!
Тимофей Семеныч. А баварец?
Семен Семеныч. – Он дразниль крокодиль! – кричал баварец. – Зачем ваш
муж дразниль мой крокодиль? Вы заплатиль, если он будет лопнуть! Дас ист мой
брод, мой хлеб, этот крокодиль!
Тимофей Семеныч. А Елена Ивановна?
Семен Семеныч. Мне показалось, что она потеряла рассудок. Но тем не
менее, желая отметить за погибель любезного ей Ивана Матвеича, предлагала в
виде следуемого ей удовлетворения немедленно наказать крокодила розгами. И
вот тут-то и произошло самое невероятное!
Тимофей Семеныч. Что еще?
Семен Семеныч. Совершенно неожиданно раздался голос Ивана Матвеича,
изумивший нас до крайности.
Тимофей Семеныч. Откуда же он раздался?
Семен Семеныч. Вы слушайте, слушайте, Тимофей Семеныч, и не перебивайте
меня, я и сам собьюсь.
Тимофей Семеныч. Слушаю вас, Семен Семеныч! Только что-то больно
непонятное вы мне тут рассказываете.
Семен Семеныч. Так вот, значит, раздался голос самого Ивана Матвеича. -
Друг мой. Семен Семеныч! – сказал этот невидимый голос. – Мое мнение -
действовать прямо через квартального надзирателя, ибо немцы без полиции не
понимают истины!.. – Эти слова, высказанные твердо, с весом и выражавшие
присутствие духа, сначала до того изумили нас, что мы все отказались верить
ушам нашим. Но, разумеется, тотчас же подбежали к ящику и столько же с
благоговением, сколько с недоверием слушали несчастного узника.
Тимофей Семеныч (уточняя). Оттуда?
Семен Семеныч. Оттуда!.. Голос был заглушенный, как сквозь подушку, как
из-под кровати. – Иван Матвеич, супруг мой, ты жив? – лепетала Елена
Ивановна. – Жив и здоров! – отвечал бодро голос Ивана Матвеича. – Чего и вам
желаю! Благодаря всевышнего проглочен безо всякого повреждения. Беспокоюсь
же единственно о том, как взглянет на сей эпизод начальство, ибо, получив
билет за границу, угодил не в вагон, а в крокодила, что даже и
неостроумно...
Тимофей Семеныч. А что супруга?
Семен Семеныч. Сейчас не время заботиться об остроумии, – резонно
отвечала Елена Ивановна, – прежде всего тебя надо оттуда как-нибудь
выковырить!
Тимофей Семеныч. А баварец?
Семен Семеныч. Бегает вокруг ящика, руками машет, кричит: – Я не дам
ковыряйт мой крокодиль! Теперь публикум будет ошень больше ходиль смотреть
мой крокодиль! Я будем больше браль за смотрель на мой крокодиль!
Тимофей Семеныч. А Иван Матвеич?
Семен Семеныч. – Хозяин прав! – услышали мы опять голос Ивана Матвеича.
– Его можно понять!
Тимофей Семеныч. А вы, Семен Семеныч?
Семен Семеныч. – Сейчас же лечу к начальству! – закричал я. – Лечу и
буду жаловаться, ибо предчувствую, что нам одним этой каши не сварить. – И я
тоже так думаю, – поддержал меня голос Ивана Матвеича. – Но без
экономического вознаграждения в наш век торгового кризиса трудно даром
вспороть крокодилово брюхо, а между тем представляется неизбежный вопрос: сколько запросит хозяин за своего крокодила? А с ним и другой: кто заплатит?
Лично я средств не имею...
Тимофей Семеныч. Разумно. Ну, а крокодильщик?
Семен Семеныч. Как услышал, как заорал благим матом: – Я не продавайт
мой крокодиль! Я три тысяч продавайт крокодиль! Теперь публикум будет много
ходиль и много мне платиль! Я пять тысяч продаваль крокодиль! Шесть тысяч!
Зибен тысяч! Ахт тысяч!
Тимофей Семеныч. Что такое "зибен" и "ахт"?
Семен Семеныч. А кто его знает! Может, "семь" да "восемь"? Одним
словом, ни в какую! И тогда Иван Матвеич посоветовал мне обратиться к вам и
выслушать ваш совет. И вот я у вас, Тимофей Семеныч...
Большая пауза. В кабинет заглядывает чиновник. Исчезает.
Тимофей Семеныч поднимается, поворачивает в дверях ключ.
Семен Семеныч осторожно берет со стола очки Ивана
Матвеича и прячет их в карман.
Тимофей Семеныч (не сразу). Представьте, я всегда полагал, что с ним
непременно что-то случится.
Семен Семеныч. Почему же-с? Случай сам по себе весьма необыкновенный-с.
Непредвиденный-с!
Тимофей Семеныч. Согласен. Но Иван Матвеич во все течение службы своей
именно клонил к такому результату. Прыток-с, заносчив даже. Все "прогресс", да разные идеи-с, а вот куда прогресс приводит! Сами видите – во тьму
крокодилью!
Семен Семеныч (настаивая на своем). Но ведь это случай весьма и весьма
необыкновенный...
Тимофей Семеныч. Это, видите ли, от излишней образованности происходит,
поверьте мне-с. Ибо люди излишне образованные лезут во всякое место-с и
преимущественно туда, где их вовсе не спрашивают. Впрочем, может, вы больше
знаете. Я человек не столь образованный, книжек мало читаю, разве что газеты
просматриваю.
Семен Семеныч. О нет, Тимофей Семеныч, помилуйте! Напротив, Иван
Матвеич в своем дичайшем положении жаждет вашего совета, руководства вашего
жаждет. Даже, так сказать, со слезами-с.
Тимофей Семеныч. Гмм... Ну, это слезы крокодиловы, и им не совсем можно
верить. Ну зачем, скажите, потянуло его за границу? Да и на какие деньги?
Ведь он и средств не имеет.
Семен Семеныч. На скопленное, Тимофей Семеныч, из последних наградных.
Всего на три месяца хотел съездить – в Швейцарию... на родину Вильгельма
Телля.
Тимофей Семеныч. Вильгельма Телля? Гмм...
Семен Семеныч. В Неаполе встретить весну хотел-с. Осмотреть музеи,
нравы, животных...
Тимофей Семеныч. Гмм!.. Животных? А по-моему, так просто из гордости.
Каких животных? Животных? Разве у нас мало животных? Есть зверинцы, музеи, верблюды. Медведи под самым Петербургом живут. Да, вот он и сам засел в
крокодила.
Семен Семеныч. Тимофей Семеныч! Голуба моя! Помилуйте, человек в
несчастье, человек прибегает как к другу, как к старшему брату, совета
жаждет, а вы укоряете... Пожалейте хоть несчастную Елену Ивановну!
Тимофей Семеныч. Это вы про супругу-с? Интересная дамочка. Особа
субтильная. И как полна, и головку все на бочок, на бочок... очень
приятно-с. Андрей Осипыч еще третьего дня упоминал.
Тимофей Семеныч, видимо смягчившись, с аппетитом нюхает
табак, предлагает гостю. Тот отказывается.
Семен Семеныч. Упоминал-с?
Тимофей Семеныч. Упоминал-с, и в выражениях весьма лестных. Бюст,
говорит, взгляд, прическа... Конфетка, говорит, а не дамочка, и тут же
засмеялись. Молодые они еще люди. А между тем вот и молодой человек-с, этот
Андрей Осипыч, а какую карьеру себе составляют-с: надворного схватил! (С
треском сморкается в большой клетчатый носовой платок.)
Семен Семеныч. Да ведь тут совсем другое, Тимофей Семеныч!
Тимофей Семеныч. Конечно, конечно-с.
Семен Семеныч. Так как же, Тимофей Семеныч?
Тимофей Семеныч. Да что же я-то могу сделать?
Семен Семеныч. Посоветуйте-с, руководите, как опытный человек, как
друг! Что предпринять? Идти ли к начальству или...
Тимофей Семеныч (решительно). По начальству? Отнюдь нет-с... Если
хотите совета, то прежде всего надо это дело замять. И действовать, так
сказать, в виде частного лица. Случай подозрительный-с, да и небывалый.
Главное, небывалый, примера не было-с, да и плохо рекомендующий... Поэтому
надо осторожность прежде всего... Пусть уж там полежит. Надо выждать, выждать...
Семен Семеныч. Да как же выждать, Тимофей Семеныч? Ну что, если он там
задохнется?
Тимофей Семеныч. Да почему же-с? Ведь вы, кажется, говорили, что он
даже бодр и с довольным комфортом устроился? По-моему, даже хорошо, что он
там на время полежит, вместо заграницы-то. Пусть на досуге подумает.
Разумеется, задыхаться не надо, и потому надо взять надлежащие меры для
сохранения здоровья: ну, там, остерегаться кашля и прочего... А что касается
баварца, то, по моему личному мнению, он в своем праве, и даже более с
другой стороны, потому что влезли в его крокодила и влезли без спросу, а не
он влез в крокодила Ивана Матвеича, у которого, впрочем, сколько я
припоминаю, и не было своего крокодила. И не могло быть! Ну-с, а крокодил
составляет собственность, тем более иностранную, стало быть, без должного
вознаграждения его вспарывать нельзя-с!
Семен Семеныч. Нельзя-с? Это для спасения человечества нельзя-с? Да что
вы такое говорите, Тимофей Семеныч!
Тимофей Семеныч. Ну тут уже дело полиции-с. Туда и следует отнестись.
Семен Семеныч. Да ведь Иван Матвеич может и у нас понадобиться, если на
то пошло. Его могут потребовать-с?
Тимофей Семеныч (усмехнувшись). Хе-хе! Иван-то Матвеич понадобится?
Откуда вы взяли? Он ведь считается в отпуску, стало быть, мы можем и
игнорировать, пока он осматривает там европейские земли. Другое дело, если
он после срока не явится, ну тогда и спросим, справки наведем, куда он
делся...
Семен Семеныч. Это через три месяца-то? Три месяца! Тимофей Семеныч,
помилуйте! И чтобы три месяца света божьего не видеть в крокодиловом
брюхе...
Тимофей Семеныч. Сам виноват-с. Ну, кто его туда совал? Эдак, пожалуй,
придется к нему казенную няньку приставить, а этого и по штату не
полагается. А главное – крокодил есть собственность частная, стало быть, тут
уже так называемый экономический принцип в действии. Посудите сами: мы вот
хлопочем о привлечении иностранных капиталов в отечество, а вот едва только
капитал этого заезжего крокодильщика из немцев, через посредство Ивана
Матвеича, стал расти – он теперь за осмотр своего крокодила вместо
четвертака небось всю полтину берет! – а мы, чем бы протежировать
иностранного собственника, напротив, стараемся самому-то основному капиталу
брюхо вспороть, дабы из него нашего неосторожного соотечественника вынуть.
Ну – сообразно ли это?
Семен Семеныч. А где же выход искать? Что Ивану Матвеичу делать? Как
поступать?
Тимофей Семеныч. Как поступать... (Помолчав.) По-моему, Иван Матвеич
как истинный сын отечества должен еще радоваться и гордиться тем, что собою
ценность иностранного крокодила удвоил, а пожалуй, еще и утроил. Это для
привлечения надобно-с. Удастся одному, смотришь, и другой с крокодилом
приедет, а третий уж двух или трех зараз привезет, а около них капиталы
группируются. Вот вам и буржуазия, которой нам так недостает! Не зря
английская политическая и литературная газета "Таймс", разбирая наши
финансы, отзывалась намедни, что потому и не растут наши российские финансы, что среднего сословия нет у нас, кошелей больших нет, окромя купчишек, пролетариев услужливых нет...
Семен Семеныч. Помилуйте, Тимофей Семеныч! Да вы требуете почти
неестественного самопожертвования от бедного Ивана Матвеича. Не через нею же
иностранные капиталы к нам привлекать!
Тимофей Семеныч. Ничего я не требую-с и прежде всего прошу вас, как уже
просил, сообразить, что я не начальство и, стало быть, требовать ни от кого
и ничего не могу и не буду. Как сын отечества говорю, то есть говорю не как
"Сын отечества", который я выписываю, а просто как сын отечества говорю!
Опять-таки, кто же велел ему влезать в крокодила? Человек солидный, человек
известного чина, состоящий в законном браке, и вдруг – такой шаг! Сообразно
ли это?
Семен Семеныч. Безусловно несообразно. Но ведь этот шаг случился
нечаянно-с!
Тимофей Семеныч. А кто его знает? И притом из каких сумм следует
заплатить крокодильщику? За счет каких средств, на это отпущенных?
Семен Семеныч (упавшим голосом). Разве в счет жалованья?
Тимофей Семеныч. Достанет ли-с?
Семен Семеныч. Недостанет, Тимофей Семеныч. Это явно-с, что недостанет.
Крокодильщик сначала испугался, что лопнет его крокодил, а потом, как
увидел, что обошлось, так заважничал и обрадовался, что может плату за вход
удвоить. Публика теперь прихлынет.
Тимофей Семеныч. А я что говорю? К тому же и мясоед, склонность к
увеселениям, народ теперь так и повалит смотреть на крокодила с проглоченным
чиновником. Что ни говорите, а любопытно-с!
Семен Семеныч. Так что же все-таки, Тимофей Семеныч? Как поступать?
Тимофей Семеныч. Исходя из этого, повторяю, прежде всего пусть Иван
Матвеич соблюдает инкогнито, пусть не торопится. Пусть все, пожалуй, даже
знают, что он в крокодиле, но не знают официально. В этом отношении Иван
Матвеич находится даже в особенно благоприятных обстоятельствах, потому что
пока числится за границей. Скажут, что в крокодиле, а мы не поверим! Это
можно и так подвести. Главное, пусть выжидает, да и куда ему спешить?
Семен Семеныч. Ну, а если...
Тимофей Семеныч. Не беспокойтесь, сложения плотного-с...
Семен Семеныч. Ну, а потом, когда выждет?
Тимофей Семеныч (не сразу). Ну-с, не скрою от вас, что случай до
крайности казусный. Сообразиться нельзя-с, и, главное, то вредит, что не
было до сих пор примера подобного. Будь у нас с вами пример, еще можно бы
как-нибудь примером руководствоваться. А то как тут решишь? Станешь
соображать, а дело затянется.
Семен Семеныч (осененный мыслью). Нельзя ли устроить так-с, что уж если
суждено ему оставаться в недрах чудовища и волею провидения сохранится его
живот в животе животного, то нельзя ли подать прошение о том, чтобы
числиться на службе?
Тимофей Семеныч. Гмм... разве в виде отпуска и без жалованья...
Семен Семеныч. Нет-с, нельзя ли с жалованьем-с?
Тимофей Семеныч. На каком же основании?
Семен Семеныч. В виде командировки...
Тимофей Семеныч. Какой и куда?
Семен Семеныч. Да в недра же, в крокодиловы недра... Так сказать, для
справок, для изучения фактов на месте. Конечно, это будет ново, но ведь это
прогрессивно и в то же время покажет заботливость о просвещении-с...
Тимофей Семеныч (помолчав). Командировать особого чиновника в недра
крокодила для специальных поручений, по моему личному мнению, – нелепо-с и
по штату не полагается. Да и какие туда могут быть поручения?
Семен Семеныч. Да для естественного, так сказать, изучения природы на
месте, в живье. Нынче все пошли естественные науки-с, ботаника... Он бы там
жил и сообщал-с... ну, там о пищеварении или просто о нравах. Для скопления
фактов-с.
Тимофей Семеныч. То есть по части статистики? Ну, в этом я не силен, да
и не философ. Вы говорите: факты, – мы без этого завалены фактами и не
знаем, что с ними делать. Притом же эта статистика опасна...
Семен Семеныч. Чем же?
Тимофей Семеныч. Опасна-с. И к тому ж, согласитесь, он будет сообщать
факты, так сказать, лежа на боку? А разве можно служить лежа на боку? Это уж
опять нововведение, и притом опасное-с. И опять-таки примера этому не было.
Вот если б нам хоть какой-нибудь небольшой примерчик, так, по моему мнению, пожалуй, можно бы и командировать.
Семен Семеныч (с ноткой раздражения). Но ведь до сих пор и крокодилов
живых в Санкт-Петербург не завозили!
Тимофей Семеныч. Гмм... Да... Если хотите, это возражение ваше
справедливо и даже могло бы служить основанием к дальнейшему производству
дела. Но опять возьмите и то, что, если с появлением живых крокодилов начнут
исчезать чиновники и потом, на основании того, что там тепло и мягко, будут
требовать туда командировок, а потом лежать на боку... согласитесь сами -
дурной пример-с! Ведь эдак, пожалуй, всякий туда полезет даром деньги-то
брать.
Семен Семеныч. Порадейте, Тимофей Семеныч! (Как бы что-то вспомнив.)
Кстати-с: Иван Матвеич просил передать вам через меня карточный должок-с, семь рублей, что он в ералаш у Никифора Никифоровича изволил вам проиграть.
(Передает деньги.)
Тимофей Семеныч. Ах, это он проиграл намедни... Помню-с... И как он в
тот вечер был весел, всех смешил, анекдоты рассказывал и вот... (Прячет
деньги.)
Семен Семеныч (жалобно). Порадейте, Тимофей Семеныч! Ради супруги его
Елены Ивановны.
Тимофей Семеныч (подобрев). Похлопочу-с. От своего лица поговорю,
частным образом, в виде справки. А, впрочем, разузнайте-ка так, неофициально, со стороны, какую именно цену согласился бы взять этот баварец
за свою скотину?
Семен Семеныч. Непременно-с. И тотчас же явлюсь к вам на дом с отчетом.
Тимофей Семеныч. Супруга-то... одна теперь? Поди скучает?
Семен Семеныч. Вы бы навестили, Тимофей Семеныч. Как была бы рада.
Утешили бы...
Тимофей Семеныч. Навещу-с, я еще давеча подумал, да и случай теперь
удобный. (Покачав головой.) И зачем его дергало смотреть этого крокодила!
Семен Семеныч. Да он сам, может, и не пошел бы, кабы Елена Ивановна не
надоумила.
Тимофей Семеныч. Вот и надоумила на свою голову.
Семен Семеныч. И его, бедного, навестили бы, Тимофей Семеныч!
Тимофей Семеныч. И его навещу-с. Конечно, я этим шагом моим не хочу
обнадеживать. Я прибуду как частное лицо... Может, еще и поприветствую
его... Через крокодиловую кожу... (Поднимаясь.) Ну-с, до свиданья, я ведь
опять к Никифору Никифорычу собрался. Будете?
Семен Семеныч (поднимается). Нет-с, я к узнику. Надо его порадовать
вашим согласием принять посильное участие.
Тимофей Семеныч (вздохнув). Да-с, вот теперь и к узнику!.. Э-эх,
легкомыслие! Вот до чего оно доводит...
Тимофей Семеныч провожает Семена Семеныча. Они прощаются
в дверях.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Пассаж. Крокодильник. Вечер. Внутренность крокодила, в
котором просвечивается Иван Матвеич. Семен Семеныч, стоя
вблизи ящика с распухшим туловищем крокодила, обращаясь
к Ивану Матвеичу, заканчивает свой рассказ о посещении
им Тимофея Семеныча. Сам крокодил время от времени
приоткрывает то один, то другой глаз, как бы реагируя на
то, что в нем и вокруг него происходит...
Семен Семеныч. Сперва, как я уже говорил, он и слушать не захотел, я,
говорит, не начальство, мое дело – сторона, а как я ему все во всех
подробностях изложил да еще твой карточный долг ему отдал, так подобрел
старик и обещался помочь. Только я, говорит, неофициально, как частное лицо, в виде справки...
Иван Матвеич (как бы из-под кровати, заглушенным голосом). Ты ему семь
рублей отдал?
Семен Семеныч. Отдал. Из своих.
Иван Матвеич. Сочтемся. Прибавки оклада жду всенепременно, ибо кому же
и прибавлять, как не мне? Польза теперь от меня бесконечная. А что касается
точки зрения Тимофея Семеныча на мое положение, то я скажу тебе, что старик
прав! Люблю практических людей и не терплю сладких мямлей! Готов, однако, сознаться, что и твоя идея насчет командировки не совершенно нелепа.
Действительно, многое могу сообщить отсюда и в научном и в нравственном
отношении. Но теперь все это принимает новый и неожиданный вид.
Семен Семеныч (плохо соображая). О чем ты говоришь?
Иван Матвеич. Говорю о том, что не стоит хлопотать из одного только
жалованья. Слушай внимательно!
Семен Семеныч (упавшим голосом). Я слушаю тебя, Иван Матвеич. Слушаю.
Иван Матвеич. Ты сидишь? Сидишь, я тебя спрашиваю?
Семен Семеныч. Нет, стою.
Иван Матвеич (повелительно). Садись на что-нибудь, ну хоть на пол,
только пододвинься поближе и слушай внимательно все, что я буду тебе
говорить. Сел?
Семен Семеныч. Нет еще.
Берет стул и в сердцах, устанавливая его в
непосредственной близости от ящика, стукает им об пол.
Иван Матвеич. Что ты там стучишь?
Семен Семеныч. Ничего я не стучу. Просто стул взял.
Иван Матвеич. Теперь ты сидишь?
Семен Семеныч. Теперь сижу.
Иван Матвеич. Хорошо меня слышишь?
Семен Семеныч (со злобой). Хорошо. Можешь не кричать, я не глухой.
Иван Матвеич. Итак, слушай меня внимательно.
Семен Семеныч. Да говори же наконец, мучитель мой!
Иван Матвеич. Не сердись. Дело со мной принимает самый удивительный
поворот. Публики сегодня приходило целая бездна. К вечеру не хватило места.
В восемь часов, то есть ранее обыкновенного, хозяин нашел даже нужным
запереть магазин и прекратить представление, чтобы сосчитать привлеченные
деньги, то бишь выручку. Он теперь за вход полный целковый берет.
Семен Семеныч. Обнаглел баварец! Он мне заявил, когда сюда, к тебе,
впускал! – Публикум будет рубль платиль, а ви один четвертак, ви добры друк
вашего добры друк, а я люблю добры друк!.. – И взял с меня четвертак.
Иван Матвеич. Мог бы с тебя и не брать, раз он через меня такой доход
теперь имеет. Да не в этом, брат, дело!
Семен Семеныч. А в чем?
Иван Матвеич. Предполагаю, что завтра здесь соберется целая ярмарка.
Таким образом, надо думать, что все образованнейшие люди столицы, дамы
высшего света, иноземные посланники, юристы и прочие здесь перебывают за
самый короткий срок. Мало того: станут наезжать из многосторонних провинций
нашей обширной и любопытной империи.
Семен Семеныч. Тебе-то, друг мой, какой толк от этих наездов и
посещений?
Иван Матвеич. А в том толк, что я отныне у всех на виду, и хоть
спрятанный, но первенствую! А раз так, я у всех буду пробуждать нездоровый
интерес. Проявляя ко мне этот интерес, который будет по мере распространения
обо мне самых разнообразных слухов расти, люди будут интересоваться не
только моим физическим состоянием во чреве крокодила, но и моими суждениями
на всякие темы, моими мыслями.
Семен Семеныч. Дальше-то что?
Иван Матвеич. Наученный опытом, представляю из себя пример величия и
смирения перед судьбой. Стану поучать праздную толпу. Буду, так сказать, кафедрой, с которой начну поучать человечество! Даже одни-единственные
сведения, которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, – драгоценны. И
потому не только не ропщу на давешний случай, но твердо надеюсь на
блистательнейшую из карьер. Несомненно, изобрету что-нибудь оригинальное, чего доселе не мог за недосугом по службе и в пошлых развлечениях света. Но
к делу. Как жена? Как моя "милая нелепость"?
Семен Семеныч (кривя душой). Скорбит и плачет. Ночь не спала – капли
принимала, пасьянсом утешалась. Вздыхает по тебе бедняжка.
Иван Матвеич. Имею на нее особые виды. Если я буду знаменит здесь, то я
хочу, чтобы она была знаменита там.
Семен Семеныч (в полном смятении). Что ты имеешь в виду, Иван Матвеич?
Ты, в твоем безвыходном положении?!
Иван Матвеич. Вот оно-то как раз и открывает передо мной все горизонты.
Семен Семеныч. О каких горизонтах ты говоришь?
Иван Матвеич. Ученые, поэты, государственные мужи после беседы со мной
в этом крокодильнике будут посещать по вечерам салоны Елены Ивановны, моей
законной супруги. С будущей недели у нее обязательно должны начаться приемы.
А так как прием должен ограничиваться одним чаем и двумя нанятыми лакеями, то тут и разговору быть не может. И здесь и там будут говорить обо мне.
Давно, ох как давно жаждал я случая, чтобы все заговорили обо мне, но не мог
достигнуть этого, скованный малым значением в обществе и недостаточным
чином. Теперь же все это достигнуто каким-нибудь самым обыкновенным глотком
крокодила.
Семен Семеныч. Вот, оказывается, о чем ты мечтаешь?
Иван Матвеич. Это уже не мечта, а реальность, друг мой! Каждое слово
мое будет выслушиваться, каждое изречение обдумываться, передаваться из уст
в уста, переводиться на многие языки и печататься! Уж я задам себя знать!
Поймут наконец, каким способностям дали исчезнуть в недрах крокодила. Ты
меня слушаешь?
Семен Семеныч. Слушаю, слушаю...
Иван Матвеич. Да, чтоб не забыть, пусть Елена Ивановна завтра же на
всякий случай купит в лавке энциклопедический словарь, чтоб уметь говорить в
обществе обо всех предметах. И пусть почитает его хотя бы на ночь. Передашь
ей мое указание?
Семен Семеныч. Передам.
Иван Матвеич. Что же ты мне ничего не скажешь по поводу моих прожектов?
Семен Семеныч (осторожно). Друг мой, надеешься ли ты на долговечность?
И вообще скажи: здоров ли ты? Как ты ешь, как ты спишь, как ты дышишь? Я
друг тебе, и согласись, что твой случай слишком сверхъестественный, а, следовательно, любопытство мое слишком естественно.
Иван Матвеич (с ноткой раздражения). Праздное любопытство, и больше
ничего. Но ты будешь удовлетворен. Спрашиваешь, как я устроился в недрах
чудовища? Изволь. Во-первых, крокодил, к удивлению моему, оказался
совершенно пустой.
Семен Семеныч. Как – пустой? Возможно ли это?
Иван Матвеич. То есть совершенно пустой! Внутренность его состоит как
бы из огромного пустого мешка, сделанного из резинки, вроде тех резиновых
изделий, которые распространены у нас, если не ошибаюсь, на Вознесенском
проспекте. Иначе, сообрази, мог ли бы я в нем поместиться?
Семен Семеныч. Ничего не понимаю.
Иван Матвеич. А тут, друг мой, и понимать нечего. По всей вероятности,
он устроен так по законам самой природы. Крокодил обладает только пастью, снабженной острыми зубами, и вдобавок к пасти – значительно длинным хвостом.
Вот и все по-настоящему! В середине у него, между сими двумя оконечностями, находится пустое пространство, обнесенное чем-то вроде каучука, вероятнее же
всего, действительно, каучуком.
Семен Семеныч (со злобой). А ребра? А желудок? А кишки, а печень, а
сердце?
Иван Матвеич (невозмутимым голосом). Ничего, совершенно ничего этого
нет и, вероятно, никогда не бывало. Все это – праздная фантазия
легкомысленных путешественников. Подобно тому как надувают геморроидальную
подушку, так и я надуваю теперь собой крокодила. Он растяжим до
невероятности. Даже ты в качестве домашнего друга мог бы поместиться со мной
рядом, и даже с тобой еще достало бы места.
Семен Семеныч поднимается, начинает ходить по
крокодильнику, то и дело потирая себе лоб.
Семен Семеныч (про себя). Он бредит... бредит...
Иван Матвеич. Что ты сказал? Я не расслышал. Ты сидишь или ходишь?
Семен Семеныч. Я хожу.
Иван Матвеич. Не ходи. Сядь и дослушай меня до конца. Я еще не все
сказал.
Семен Семеныч (садится). Я сел. Говори.
Иван Матвеич. Поскольку, как я тебе это уже сказал, чудовище достаточно
вместительно, я даже думаю в крайнем случае выписать сюда Елену Ивановну.
Семен Семеныч (в тревоге). Друг мой, не принять ли тебе теперь хоть
слабительного! У тебя жар. Мне кажется, что ты в бреду! Не вызвать ли к тебе
врача?
Иван Матвеич. Вздор! Какого врача! Как он до меня доберется? И как
потом отсюда выберется? Вздор! А о слабительном не может быть и речи...
Семен Семеныч. Друг мой, а как... как же ты питаешься? Обедал ты
сегодня или нет?
Иван Матвеич. Не обедал, но пока сыт. Впрочем, добродушный хозяин
решил, что будет на всякий случай каждое утро просовывать в пасть крокодила
изогнутую металлическую трубочку, вроде дудочки, через которую я мог бы
втягивать в себя кофе или бульон с размоченным в нем белым хлебом. Дудочка
уже заказана по соседству, но полагаю, что это излишняя роскошь. Я по горло
сыт идеями, которые меня тут озаряют. Стоит только закрыть глаза, идея уже
тут как тут! Только запоминай, потому что записывать не на чем и нечем. Ты
еще здесь?
Семен Семеныч (мрачно). Здесь.
Иван Матвеич. Что ты делаешь?
Семен Семеныч (с раздражением). Что я могу тут делать? Слушаю тебя и
диву даюсь.
