Текст книги "Театр для взрослых"

Автор книги: Сергей Михалков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

рабочего муравья.

Деревушкин. Я ведь когда еще обещал вам показать моих подопечных.

Никологорский. Век живи – век учись. А эти беззаветные муравьи-няньки!

Нам бы такой штат во все наши детские и родильные дома! Права народная

мудрость: "Мал телом, да велик делом!" Поистине неверно считать малым то, что мы не измеряли или о чем просто мало знаем! Нет, что говорить, большое

удовольствие вы мне сегодня доставили, Платон Петрович! Огромаднейшее!

Деревушкин. И прошлись недурно. Вам ведь ходьба показана, профессор?

Никологорский. Намекаете на мои накопления, Платон Петрович? Поздно

заботиться о талии! Теперь я говорю: хорошего человека – чем больше, тем

лучше! (Обращаясь к Деревушкиной.) Чуть было не забыл! (Достает из кармана

листок бумаги, протягивает его Раисе Павловне.) Извольте! Тут все написано.

Раиса Павловна. Спасибо, Савелий Савельевич.

Деревушкин. Опять какое-нибудь лекарство?

Никологорский. Никак нет-с! И даже совсем наоборот: рецепт на очищение

водки посредством раствора манганата калия, по-русски – марганцовки.

Деревушкин. И что получается?

Никологорский. Слеза младенца! Если ее затем настоять на черной

смородине, или лимонной корочке, или на ржавых сухарях – нектар!

Деревушкин. Попробуем, попробуем! Перцовку пивал, а вот марганцовку не

пробовал. (Вспомнив.) Эх, жаль – не успел я вам показать редчайший экземпляр

муравейника, грандиозное сооружение, воздвигнутое моими друзьями -

строителями "формика руфа". Чудо муравьиной архитектуры и инженерии! Чудо!

Никологорский. Ловлю на слове, Платон Петрович! Вы мне его покажете! А

сейчас разрешите откланяться. Моя Анна Антоновна меня заждалась. Как бы не

прописала мне воскресную головомойку. (Прощаясь с Раисой Павловной.) Здоровье вашей матушки?

Раиса Павловна. Она чувствует себя гораздо лучше. И ваши порошки очень

помогают.

Никологорский. Очень рад, очень рад. Разрешите откланяться! (Кланяется

всем.) До свиданья, товарищи!

Никологорский в сопровождении Деревушкиных уходит в сад

и скрывается за углом дачи.

Софья. Отец, кажется, в прекрасном настроении?

Серафима. Занят своими мурашками-таракашками, роется в муравьиных

кучах. И получает от этого удовольствие! Светлая личность! Чем-то он нас

собирается удивить?

Александра. Вот увидите, что я буду права.

Хвощ (показывая рисунок Растегаю). Похож профессор?

Растегай. Похож.

Хвощ. Я из него потом капиталиста сделаю. Он очень хорошо позировал -

не шевелился.

Растегай. Забыл я у него спросить...

Хвощ. Что спросить?

Растегай. Что полезнее пить, если уж пить, – коньяк, пиво, водку или

вино? Он, видать, в этом деле понимает.

Хвощ. Все врачи советуют пить то, что пьют сами. Клинических опытов на

видах алкоголя пока никто еще не ставил.

Растегай. А жаль! Я бы предложил свои услуги как подопытный пациент:

утром тебе подносят "три звездочки", в обед – "четыре", перед сном – "пять", и все – бесплатно, за счет клиники. А потом смотрят, как я реагирую.

Неплохо, а?

Серафима. Надо было попросить профессора выписать один рецепт. (Мужу.)

Почему ты мне не напомнил?

Хвощ. Какой рецепт?

Серафима. Вот так мы всегда упускаем момент! А теперь мне придется

специально идти в поликлинику – доказывать, выпрашивать.

Хвощ. Что выпрашивать?

Серафима. Одно изумительное заграничное снотворное.

Хвощ. Зачем оно тебе? Ты же прекрасно спишь!

Серафима. На всякий случай. Потом его не будет.

Хвощ. У тебя склад всяких лекарств.

Серафима. И все – остродефицитные!

Появляются Деревушкины.

Деревушкин (весело). Старик ползал у меня в лесу на коленках с лупой в

руках, как юный натуралист! Вселил-таки в него уважение к муравьям! Так-то, дети мои: Соня, Сима, Саня! А? Что? Ну?

Софья. Отец! Мы приехали!

Деревушкин. Вижу. Отлично поступили. Я вас ждал.

Серафима. Мы сгораем от любопытства.

Софья. Что ты хочешь нам сообщить?

Растегай. Вы, Платон Петрович, нас всех так заинтриговали...

Хвощ (рисуя). ...что я даже не успел пообедать.

Александра. Ты ведь по нас соскучился, папа? Правда? (Ласково обнимает

отца.)

Деревушкин. Я не видел вас всех целую вечность.

Александра. Ты здоров?

Деревушкин. Вполне. Как твои успехи?

Александра. Ты можешь меня поздравить. Я получила новый пост.

Деревушкин. Какой же?

Александра. Очень ответственный. С первого числа сего месяца я

именуюсь: младший научный сотрудник Института физики Земли при Академии наук

СССР.

Деревушкин. Поздравляю. Не знаю, в чем заключаются твои обязанности, но

звучит весьма внушительно.

Александра. У тебя все хорошо? Никаких неприятностей?

Деревушкин. Наоборот.

Александра. Ты хочешь сегодня сообщить нам что-то приятное?

Деревушкин (не сразу). Как тебе сказать... Вот сейчас соберемся и

поговорим. Раиса Павловна, который час?

Раиса Павловна (тихо). Без семи минут пять.

Деревушкин. Время! Прошу всех приехавших по моему вызову занять места.

Я думаю, мы проведем нашу беседу здесь, на этой веранде?

Раиса Павловна. Лучше здесь. На той веранде накрывают на стол.

Деревушкин. Отлично. Здесь потолкуем, а на ту перейдем подкрепляться.

Родственники не возражают?

Растегай. Принято единогласно.

Деревушкин (осматривается). Кого еще нет? Брат в Заполярье. Третий зять

в воздухе. Тоже уважительная причина. (Жене.) Да! Нет еще Анны Павловны и

Елены Викентьевны! Где они? Где моя любимая теща?

Раиса Павловна. Они сейчас спускаются.

Деревушкин (усаживаясь поудобнее в кресло). Подождем.

Раиса Павловна. Бумагу принести? Записывать ничего не надо?

Деревушкин. Нет. На этот раз записывать ничего не будем.

Все рассаживаются. Хвощ продолжает зарисовки с

присутствующих. Появляются Анна Павловна и Елена

Викентьевна, ее ведут под руку. Вновь прибывшие кивком

головы приветствуют родственников.

Серафима (мужу). Потом дорисуешь! Сейчас неприлично!

Хвощ, тяжело вздохнув, кладет альбом на колени. Большая

пауза, во время которой все выжидающе смотрят на

Деревушкина.

Деревушкин (нарушая молчание). Ну-с... Все, кажется, в сборе...

Приступим!.. Я очень рад, друзья, что вы, получив мою телеграмму, не

замедлили оставить все свои дела и приехать по моему приглашению. Рад и

признателен за внимание... Можно сказать, что то, в связи с чем я вас всех

сегодня здесь собрал, касается меня одного. Однако вы, мои ближайшие члены

семьи и родственники, должны быть полностью информированы о мотивах, побудивших меня принять одно решение. Я намереваюсь совершить один поступок.

Я предугадываю, что он может вас удивить и даже поразить. Я буду согласен

спокойно выслушать все ваши доводы "за" и "против", хотя более чем уверен, что в данном случае я останусь в решающем одиночестве. Я подчеркиваю "в

решающем", ибо я пригласил вас вовсе не для того, чтобы с вами

посоветоваться, а для того лишь, чтобы заявить вам о принятом мною решении, решении, которое я намерен провести в жизнь.

Раиса Павловна (дрожащим голосом). Когда?

Деревушкин. Полагаю, что... в самое ближайшее время.

Софья (холодно). Что же ты решил, отец?

Серафима (сухо). Очень интересно. Говори.

Растегай. Слушаем вас, Платон Петрович!

Раиса Павловна тревожно переглядывается со своей

сестрой. Старуха теща сидит с каменным выражением лица.

Деревушкин. Итак, я решил поставить вас кое о чем в известность. Я

хочу, чтобы вы узнали об этом из первоисточника, от меня. Но раньше, чем это

сделать, я хотел бы несколько отвлечься, для того чтобы воскресить некоторые

моменты из моей, достаточно хорошо известной вам биографии. (Помолчав.) Оглядываясь назад, на прожитые мною годы, я могу, не кривя душой, сказать, что я в своей жизни был достаточно счастлив. (Обращаясь к жене.) Простите

меня, если я скажу, что я любил свою первую жену, мать моих дочерей, и что я

тоже был любим ею... Несчастный случай навеки разлучил нас, но я навсегда

сохранил о ней светлую память. Она много сделала для меня в пору моей

юности, в пору моего становления на путь науки... Всю свою сознательную

жизнь я посвятил любимому делу, в котором я в меру моих способностей

преуспел и признан ученым миром. Завершен наконец мой многолетний труд: в

ближайшие дни выходит из печати третий и последний том "Семейства

муравьиных". Я стою на рубеже шестидесятого года моей жизни. И все же, оглянувшись назад, я не могу не пожалеть о том, что многие события и

испытания, затронувшие большинство моих сограждан и современников, прошли

как-то мимо меня, едва коснувшись своим дыханием...

Александра. Что ты имеешь в виду, папа?

Деревушкин. Взять хотя бы войну. Люди воевали на фронтах и в тылу:

голодали в осажденном Ленинграде, работали в подполье, эвакуировали эшелоны, лечили раненых, строили в невыносимых условиях повью заводы. А я продолжал

за тридевять земель от фронта сквозь лупу изучать жизнь муравьиных

семейств...

Раиса Павловна. Вы же ученый, Платон Петрович! Как вы можете так

говорить? Правительство знало, что вы рассматриваете в лупу!

Деревушкин (спокойно). Разве я об этом сейчас говорю? Я все прекрасно

понимаю. Я говорю сейчас о личном моем ощущении, о сугубо индивидуальном

осмыслении моей личной, деревушкинской жизни и деятельности. (Помолчав.) Вот

и сейчас... Другие ученые работают на главнейших направлениях нашей

отечественной пауки, я не буду сейчас уточнять эти направления, вы их

прекрасно знаете, – а я опять, как и двадцать и тридцать лет назад, ползаю

на коленках по лесу с той же лупой в руках, делаю разрезы муравейников, продолжаю изучать строение муравьиного тела и так далее, и тому подобное...

И, на коленках, я слишком близко вижу перед глазами землю по сравнению с

теми, кто сегодня стоит на земле и летает над ней!

Александра. Папа! Ты, по-моему, что-то преувеличиваешь или

преуменьшаешь! Ты – исследователь!

Деревушкин. А? Что? Ну? Верно. Я исследователь. Но я опять же говорю

сейчас не о той конкретной пользе, которую я приношу обществу своими

знаниями и открытиями в области энтомологии, а о моем личном ощущении того, что всю свою жизнь был лишен чего-то, что мне всю мою жизнь чего-то не

хватало, без чего я, как ни странно, подсознательно чувствую себя

неполноценным человеком.

Раиса Павловна (с большой тревогой). Чего вам не хватало?

Хвощ, отложив в сторону альбом, внимательно и серьезно

слушает речь Деревушкина.

Деревушкин. Какого-то нового, неведомого мною ощущения... И вдруг я

понял, чего мне недостает!

Александра. Чего, папа?

Деревушкин. Была у меня в юности одна мечта. В течение всей своей жизни

я возвращался к ней мысленно довольно часто, но каждый раз, уже почти созрев

до решения, она в силу разных обстоятельств уходила от меня в несбыточное и

нереальное. И вот совсем недавно моя искусительница вновь явилась ко мне и

сказала: "Человек живет один раз. Сейчас или уже никогда! У тебя осталась

единственная и последняя возможность осуществить свое желание. Решай!" И я

подумал: почему я должен отказать себе в том, о чем я, собственно говоря, мечтаю с ранних лет моей жизни? Зачем? Во имя чего? В конце концов, это мое

личное дело, и, в сущности, кроме моих близких, никого это не касается. И я

принял твердое и непреклонное решение. Может быть, одним оно покажется

странным, другим – абсурдным, третьим – даже безумным, не исключено и такое

суждение, но решение мною принято и, как это у вас говорится (смотрит на

Растегая), обжалованию не подлежит!

Раиса Павловна. Какое решение? Ради бога!.. Вы нас пугаете!

Софья (неприязненно). Что же это еще за странная мечта такая?

Александра. Какая мечта, папа?

Серафима. Любопытно, что же ты решил?

Растегай. Что вы решили, Платон Петрович? Не томите нас!

Все напряженно смотрят на Деревушкина. Большая пауза.

Деревушкин (не сразу). Я решил... прыгнуть с парашютом! А?.. Что?..

Ну?..

Немая сцена.

Анна Павловна. Прыгнуть?

Раиса Павловна (приходя в себя). С парашютом?

Софья. Как – с парашютом?

Серафима. Зачем с парашютом?

Растегай. Куда с парашютом?

Деревушкин (озорно). Да. Представьте себе. Я решил совершить один

прыжок с парашютом. И я буду прыгать!

Елена Викентьевна (не расслышав, Анне Павловне). Куда?.. С кем?..

Деревушкин (теще). Вниз! (Показывает.) Один! А теперь к столу!

Все молчат. Деревушкин первым уходит в дом. Остальные,

переглядываясь, следуют за ним.

Голос за забором: "Хозяйка! Малинки не надо?"

Раиса Павловна (уже в дверях). Не надо, не надо!

Сцена пуста.

Медленно идет занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Там же в августе. Позднее утро. За чайным столам сидят

сестры Раиса Павловна и Анна Павловна. На коленях у Анны

Павловны несколько книг и брошюр. Сестры говорят

вполголоса.

Анна Павловна (продолжая разговор). Раиса! Я не хочу об этом думать, но

весь ужас заключается в том, что, если не дай бог с ним что-нибудь случится, закон будет не на твоей, а на их стороне! А это значит, что и дача, и

библиотека, и обе коллекции, которые он собирал всю жизнь, – одним словом, все, буквально все будет разделено между всеми наследниками – между тобой и

его дочерьми.

Появляется домработница.

Домработница. Раиса Павловна! У нас картошка вся!

Раиса Павловна. Хорошо. Сварите кашу. С изюмом.

Домработница. Сварю. (Уходит.)

Раиса Павловна. Ты, кажется, хотела с кем-то посоветоваться. Тебе это

удалось?

Анна Павловна. Ну, а как ты думаешь? Нет, я буду сидеть сложа руки и

ждать, пока у тебя все отнимут!

Раиса Павловна. Что ты узнала?

Анна Павловна. Что все так и будет, как я тебе только что объяснила.

Конечно, в том случае, если не будет завещания.

Слышны голоса. Из дома выходит на веранду Никологорский.

Сестры умолкают.

Никологорский (потирая руки). Сто лет! Сто лет!

Раиса Павловна (профессору). Что вы говорите, Савелий Савельевич? Какие

сто лет?

Никологорский. Сто лет, говорю, можно прожить с таким сердцем, как у

Платона Петровича! Шумов нет. Тоны чистые. Пульс отличный. Кровяное

давление, как у юноши. Не по возрасту молод ваш благоверный, Раиса Павловна!

Следить за ним надо!

Раиса Павловна. В каком смысле?

Никологорский. В прямом смысле. В самом наипрямейшем! "Любви все

возрасты покорны", а при таком богатырском здоровье тем более... Одним

словом, просьба ваша выполнена, драгоценнейшая соседка! Супруг

освидетельствован во всех деталях. Диагноз выведен: здоров!

Раиса Павловна (упавшим голосом). Большое вам спасибо, Савелий

Савельевич! Ну, а как все-таки ваше мнение насчет парашюта? Можно ему

прыгать?

Никологорский (пожав плечами). А почему нет, если ему так хочется?

Почему нет?

Раиса Павловна. Но, согласитесь со мной, Савелий Савельевич, это все же

как-то неестественно человеку в его возрасте, в его положении добровольно

так рисковать! Ему не двадцать лет!

Анна Павловна. Он ученый, а не парашютист!

Никологорский. Видите ли, уважаемая Анна Павловна, прыгать могут и

ученые, если они к этому подготовлены. Морально Платон Петрович подготовлен

к этому давно, физически он вполне здоров и крепок, а все остальное

приложится.

Раиса Павловна. Ну, а вы бы сами стали прыгать с парашютом, Савелий

Савельевич? Вы сами!

Никологорский. А мне-то зачем? У меня иная мечта.

Раиса Павловна. Какая, если не секрет?

Никологорский. Мечтаю когда-нибудь в одиночество на курорт поехать! За

сорок лет супружеской жизни ни разу не удавалось. И не ради каких-нибудь

амуров мимолетных, а ради полного душевного покоя. Простенькая у меня мечта, комнатная, а вот поди ж ты... Так-то вот, уважаемая Раиса Павловна!

Голос Деревушкина из дома: "Савелий Савельевич! Я хочу

нам кое-что показать. Можно вас на минуточку?"

Никологорский (сестрам.) Извините! Здоровый больной зовет! (Уходит в

дом.)

Раиса Павловна. Ну, а что должно быть сказано в завещании?

Анна Павловна. "Все принадлежащее мне имущество завещаю своей жене

Раиса Павловне Деревушкиной". И тогда все автоматически переходит к тебе.

Раиса Павловна. А если он такого завещания не составит?

Анна Павловна. Тогда все будет автоматически делиться на равные доли.

Вот я и думаю: почему же ему не составить такого завещания? Он тебя любит! И

потом это, кажется, не такая уж сложная процедура? Вызвать нотариуса и

составить!

Раиса Павловна. Господи! Но как же надоумить его? Во-первых, он вовсе

не собирается умирать, а во-вторых, он может рассердиться, что-то

заподозрить и тогда в сердцах завещать все кому угодно! Даже брату, Степану

Петровичу.

Анна Павловна. Это было бы ужасно!

Раиса Павловна. Конечно, я где-то в глубине души готовила себя к тому,

что рано или поздно все может случиться. Но, честно говоря, я до сих пор

почему-то совершенно не интересовалась нашими законами в этой области.

Анна Павловна. Я тоже по своей наивности, по своей неопытности думала,

была уверена, что в любом случае дача остается за теми членами семьи, кто до

последнего момента проживал вместе с ним. В данном случае – за тобой и

мамой. Но когда я влезла во все эти законы... (Показывает книги, лежащие на

коленях.) Вот! Когда я проштудировала эти справочники, я поняла, что вам

надо было иметь хотя бы дачу в кооперативе! А у вас собственная! Вот в чем

горе!

Раиса Павловна (грустно). Как-то нехорошо, что мы сейчас говорим обо

всем этом... Может быть, лучше просто не думать... Просто не думать...

Анна Павловна. То есть как же это не думать? Приходится и думать и

говорить.

Раиса Павловна. Все это ужасно грустно и неприятно... Ужасно

неприятно... Мы же интеллигентные люди...

Анна Павловна. Это – сама жизнь. Ничего не поделаешь!

Слышны голоса. На веранду выходят Деревушкин и

Никологорский.

Деревушкин (продолжая разговор). Я получил этого южноамериканского

эцитона прямо с Амазонки. Великолепный экземпляр! Вы обратили внимание на

его развитые челюсти? Они не могут иметь никакого применения в

строительстве. Они – только орудие тунеядца!

Никологорский. У вас, Платон Петрович, внушительная коллекция!

Деревушкин (бодро). А что делать? Растет и растет. Представляете себе

картину, если бы я вдруг взял да и составил карту мира с нанесенными на нее

точками всех мест и районов, откуда я получил экспонаты!

Никологорский. Да-а-а... Представляю себе...

Появляется домработница.

Голос за забором: "Грибов не надо?"

Раиса Павловна. Дуняша! Там грибы предлагают. Если недорого, возьмите

для маринада.

Домработница. Возьму. Савелий Савельевич! Пришли с вашей дачи, супруга

вас кличет.

Никологорский. Спасибо, Дуняша! Скажите, я сейчас.

Домработница. Скажу. (Уходит.)

Деревушкин. А как же муравейник? Выходит, мы никуда не пойдем?

Никологорский. Нет, нет! Пойдем! Я только загляну домой, узнаю, в чем

там дело. Обязательно пойдем! Я отпрошусь. Вы без меня не уходите, Платон

Петрович. Я сейчас. (Поспешно уходит.)

Анна Павловна уходит в дом. Деревушкины остаются одни.

Деревушкин (жене). Надеюсь, профессор вас успокоил? Уж ему-то можно

верить! Светило! А? Что? Ну?

Раиса Павловна. Да, он сказал, что сердце у вас хорошев. Но ведь

парашют может не раскрыться!

Деревушкин. Глупости! Прыгают же другие!

Раиса Павловна. Зачем все же так рисковать своей жизнью, Платон

Петрович! Разве есть такая необходимость? Сейчас мирное время.

Деревушкин. А я и в военное время не рисковал ею.

Раиса Павловна. Избави бог, я вас не отговариваю, но сама логика

говорит за то, что ваш прыжок ничем не оправдан!

Деревушкин. То есть? А мое желание? А мое решение? Совершив прыжок, я

буду чувствовать себя в сто раз лучше. Я буду больше уважать себя. Более

того – я буду в более превосходном положении по отношению к тем моим

коллегам, которые не испытали того, что испытаю я! Разве это не ясно как

дважды два?

Раиса Павловна. Почему же вы не сделали этого тридцать лет назад, когда

вы были молоды?

Деревушкин. Я боялся... боялся увлечься не тем, чему я посвятил свою

жизнь! А теперь, теперь мне это не угрожает! Я могу позволить себе это...

Раиса Павловна. Не забывайте, что вы уже дед! Через две недели вам

шестьдесят лет!

Деревушкин. Я приурочил прыжок к моему юбилею. Это мой подарок самому

себе! И потом – будет что внукам рассказать!

Раиса Павловна. Через два месяца выборы в Академию. Может быть, можно

было бы отложить до выборов?

Деревушкин. Зачем каждый день возвращаться к тому, что уже решено раз и

навсегда? Зачем?

Раиса Павловна (подходит к мужу и обнимает его). Не сердитесь на меня,

Платон! Поймите меня! Я не могу не волноваться! Вы мне бесконечно дороги!

Деревушкин. Я это знаю, Раиса.

Раиса Павловна. Вы любили свою первую жену, и она любила вас. Я ее

понимаю. И я не ревную к прошлому... Но скажите мне... разве я не являюсь

для вас таким же помощником, каким была она? Я, кажется, целиком живу вашей

жизнью... Живу при вас...

Деревушкин. Я благодарен вам за все, что вы для меня делаете. И я ведь

сказал тогда, что я ни в чем не раскаиваюсь, я счастлив.

Раиса Павловна. Я тревожусь за вас. Я гонга от себя черные мысли. Я не

хочу думать, но... но все может случиться! Что тогда?

Деревушкин. Ничего со мной не случится! Меня на днях познакомили с

человеком, который совершил свой тысячный прыжок с парашютом. И этот человек

– женщина! Что такое один учебный прыжок с обыкновенного самолета?

Парашютизм в нашей стране стал массовым видом спорта. Что со мной может

случиться? Техника не подведет. А сердце и нервы у меня отличные. А? Что?

Ну?

Раиса Павловна (грустно). Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но берегите

себя!.. Берегите себя!.. Заклинаю вас.

Появляется Никологорский.

Никологорский. А вот и я! Получил увольнительную до трех часов.

Пойдемте?

Деревушкин. Вы готовы?

Никологорский. Как юный пионер!

Деревушкин. Да тут недалеко. Каких-нибудь десять минут ходу, не больше.

(Жене.) Вернутся с реки Соня и Сима со своими Ивановичами, пусть не уезжают, а дождутся меня. Саня с мужем должна была приехать. Пусть тоже ждут. Они мне

особенно нужны сегодня. Пойдемте, Савелий Савельевич!

Никологорский. Вы лупу не забыли? А то ведь я и в очках плохо вижу.

Деревушкин. Лупа всегда при мне.

Никологорский (спускаясь в сад). Раиса Павловна! Все забываю у вас

спросить: как обстоит дело с очищением водки? Пробовали?

Раиса Павловна. Нет еще. Но я помню. Обязательно попробую.

Никологорский. Советую, советую. Не раскаетесь! В этой области я

многими друзьями признан как крупнейший специалист.

Мужчины уходят. Возвращается Анна Павловна.

Раиса Павловна (не сразу). Ну, а если бы дача была кооперативной?

Анна Павловна. Тогда другое дело. Тогда наследницы имели бы право

только на часть паенакопления, а не на саму площадь. Ты бы продала несколько

картин или библиотеку, выплатила бы сестрам то, что им положено, а сама бы

осталась владеть дачей. Но у вас дача собственная! Этим все сказано.

Раиса Павловна. Что этим сказано?

Анна Павловна. А то, что ее будут делить по частям.

Раиса Павловна (бледнея). Как – по частям?

Анна Павловна. По комнатам! По квадратному метру! Я представляю себе: в

вашей теперешней гостиной будет жить Соня со своим Растегаем и детьми. В

столовой – Сима со своим сатириком. В кабинете Платона Петровича – Саня со

своим аэрофлотом. А ты будешь ютиться с мамой в двух комнатах на втором

этаже! Вот тебе и земной рай! Коммунальная квартира в лесу! А потом дети...

Ты в окружении чужих детей! Того гляди они еще будут называть тебя бабушкой!

Какая ты им бабушка, скажи на милость! Ужас, тихий ужас! (Помолчав.) А как

себя ведет противная сторона? Я полагаю, вежливо? Предупредительно? Особенно

с Платоном Петровичем. Да? Что ни воскресенье – они у вас? То негаданно, то

случайно – мимо ехали, то еще как-нибудь... Вот и сегодня тоже: "Мы не к

вам, мы на реку! Разрешите загнать машину за ваши ворота?" Я угадала?

Раиса Павловна (виновато). Ведь не выгонишь! И отец им рад, приглашает

заезжать в любое время, оставляет обедать, ужинать.

Анна Павловна. А им только того и надо! И он ничего не видит, ничего не

подозревает. Сонин муж – юрист, так что можешь не беспокоиться, у них все

уже давно продумано наилучшим образом. Ты с ними эту тему не затрагивала?

Раиса Павловна. Зачем? С какой стати?

Анна Павловна. Ну, хорошо. Что же ты думаешь делать?

Раиса Павловна. Не знаю. Мне кажется, что лучшим выходом из положения

было бы, если бы Платон Петрович все-таки отказался от прыжка. Но он не

откажется.

Анна Павловна. При всей своей кажущейся мягкости он упрям, как муравей!

Раиса Павловна. Если бы он отказался от своей затеи, у меня была бы по

крайней мере возможность со временем, пока он жив и здоров, принять какие-то

меры на будущее... Что-нибудь я бы, безусловно, предприняла. Но сейчас...

(Задумывается.)

Анна Павловна. Сейчас было бы уже хорошо, если бы он согласился

отложить прыжок хотя бы до зимы. Скоро выборы в Академию. Если он пройдет, ты, как вдова академика или члена-корреспондента, могла бы по крайней мере

рассчитывать... (Умолкает.)

Слышны громкие голоса. Появляются Софья и Серафима с

мужьями. Сестры развешивают мокрые купальники и

полотенца на спинку скамьи возле веранды. Мужчины

поднимаются на веранду. Растегай ставит радиоприемник на

скамью.

Растегай (держа в руке коробку от папирос). Раиса Павловна! Платон

Петрович у себя?

Раиса Павловна. В лесу.

Растегай. Какая жалость! Хотел ему показать! (Протягивает Раисе

Павловне коробку.)

Раиса Павловна (не понимая). Что показать?

Растегай. Да вот поймал на пляже какую-то букашку. Не то летающий

муравей, не то ползающая стрекоза! Посадил в коробку. Хотел спросить у

Платона Петровича, не нужна ли ему такая мошка для его коллекции.

Раиса Павловна переглядывается со своей сестрой.

Может быть, вы посмотрите? Как супруга специалиста! (Подходит к Раисе

Павловне и приоткрывает перед ней коробку.)

Раиса Павловна (с отвращением). Есть у него такая! Все букашки, какие

только есть на свете, у него уже есть.

Растегай (разочарованно). А я думал взять и ее на булавочку! Значит,

есть?

Раиса Павловна. Есть, есть.

Растегай. Что же мне с ней тогда делать? Выпустить?

Анна Павловна. Вы меня простите, но если вы ничего не понимаете в

насекомых, то зачем их собирать и мучить? И потом – неужели вы могли

предположить, что у Платона Петровича нет какого-то насекомого, живущего в

этом районе? Тогда как у него есть редчайшие экземпляры насекомых откуда

угодно.

Раиса Павловна. Даже с острова Борнео!

Анна Павловна (многозначительно). По-видимому, Марком Ивановичем

руководили другие соображения. Он просто хотел по отношению к Платону

Петровичу проявить внимание! Не так ли, Марк Иванович? Я угадала?

Растегай. Отчасти. И это тоже. А почему нет? (Открывает коробку и

выбрасывает насекомое в сад. Попадает в жену.)

Софья. Ой! Ты сошел с ума! (Брезгливо отряхивается.) Она кусается!

Растегай. Извини! Не заметил!

Софья. Надо же смотреть! Разуй глаза! (Садится рядом с Серафимой на

скамейку.)

Откинувшись на спинку скамьи, сестры загорают. Хвощ,

сидя в кресле, делает свои зарисовки, поглядывая на жену

и ее сестру. Раиса Павловна и Анна Павловна, продолжая

мыть и вытирать чайную посуду, с неприязнью смотрят на

молодых женщин. Растегай поднимается на веранду и через

плечо Хвоща смотрит, как тот рисует. Затем спускается с

веранды, садится на скамью рядом с женой. Включает

радио. Звучит музыка.

Растегай (умиротворенно). Отлично искупались! А пожалуй, лучше места

для купанья и отдыха, чем здесь, еще надо поискать! Какой пляж! Какой песок!

Вы знаете, Раиса Павловна, там, где мы сейчас дачу снимаем, тоже есть река, но – не то! Не то! Совсем другой коленкор! Верно, Соня? А содрали с нас за

лето без малого четыре тысячи! Грабеж!

Софья (не открывая глаз). Надо будет в следующее воскресенье захватить

с собой детей. Кстати, отец давно их не видел.

Раиса Павловна (встрепенувшись). В следующее воскресенье вы нас здесь

не застанете.

Софья. Странно... Отец нас приглашал.

Раиса Павловна. Не знаю. Мы собирались в Ленинград.

Серафима (с закрытыми глазами). Марк! Вы будете строиться?

Растегай. Нет. Мы решили отказаться от дачного участка.

Раиса Павловна (замерев с чашкой в руках). Почему вы отказались от

дачного участка? Вы же собирались строить дачу?

Софья. Слишком хлопотно.

Раиса Павловна (с тревогой). Что же, вы так и будете каждый сезон

кочевать с одной чужой дачи на другую?

Растегай. Пока так. А там видно будет.

Серафима. Мудрое решение. Мы тоже решили ждать.

Раиса Павловна. Чего ждать?

Серафима. Лучших времен.

Хвощ. Она имеет в виду дачный вопрос.

Растегай. А у вас, Раиса Павловна, я смотрю, кирпич как лежал на

участке, так и лежит?

Раиса Павловна. Да. Как видите.

Растегай. А без теплого гаража зимой плохо! Ой как плохо! Мне,

например, так нужен был бы зимний гараж! Всю зиму машина под окном стоит.

Сердце кровью обливается!

Хвощ (продолжая рисовать). А у меня потом. Когда я свой мотоцикл на

третий этаж таскаю.

Раиса Павловна (Хвощу, раздраженно). Не рисуйте меня, пожалуйста! Я не

люблю карикатур! И, может быть, можно выключить музыку?

Хвощ. "Юмор – спасательный круг на волнах жизни". Вильгельм Раабе.

Немецкий писатель. Умер, к сожалению, в тысяча девятьсот десятом году.

Растегай (выключает радио. Машинально берет одну из книг, лежащих на

стуле возле стола. Смотрит на название. Оживляется). О! Кто же это читает?

"Наследственное право"! Я вчера как раз в городском суде по любопытнейшему

делу выступал. Почти беспрецедентный случай; сын обжаловал завещание родной

матери.

Анна Павловна. Обжаловал завещание? Разве можно обжаловать завещание?

Растегай. Как видите.

Раиса Павловна. Ну, и что же там было? Почему возникло судебное дело?

Растегай. В дачно-строительном кооперативе "Труженик науки" жил некий

заслуженный деятель Воробьев-Васильчиков. Вы, наверное, слышали эту фамилию

– известный микробиолог. Так вот после его кончины все паенакопление, а

стало быть, фактическое владение кооперативной дачей, естественно, перешло

его законной супруге. Не прошло и года, как старушка следует за своим

супругом в потусторонний мир. Владение дачей должно по существующему закону

перейти к ее сыну – великовозрастному наследнику, по профессии преподавателю

марксизма. Но не тут-то было. Старушка, оказывается, за две недели до смерти

отписала в своем завещании дачу и все имущество в равных долях сыну и своей

младшей сестре, до скорбного момента проживавшей с ней на данной даче.

Воинствующий материалист решил опротестовать завещание матери и подал в суд.

Раиса Павловна (странно волнуясь). Ну, и как суд?

Растегай. Первая инстанция, естественно, отказала. Вчера дело слушалось

в городском суде.

Раиса Павловна. Ну?

Растегай. Отказ.

Раиса Павловна. Ну, а сын?

Растегай. Не удовлетворен. Лезет выше. Напрасно. И там откажут.

Завещание есть завещание.

Раиса Павловна. Ну, а как же теперь ему быть?

Растегай. Очень просто. Разделить дачу пополам и продолжать жить со

своей теткой. Тем более что она ему обед готовит. И бельишко стирает...

Во время всего этого разговора Серафима и Софья, сидя на

скамье, с интересом наблюдают за Раисой Павловной,

взволнованной судебной историей. Хвощ рисует.