Текст книги "Театр для взрослых"
Автор книги: Сергей Михалков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)
Овсянников. Вы, Мефодий Калистратович, предполагаете в прокуратуру
пойти со мною вместе?
Косовороткин. С утра я созвонюсь с приемной прокурора, и в зависимости
от обстановки будем принимать решение. На всякий случай у меня есть еще один
вариант, но о нем потом... Он у меня про запас... Благодарю, Дарья Ивановна, я уже напился. Больше не хочу. А чай у вас преотличный. Вы знаете, я ведь
большой специалист заваривать чай. У меня своя метода. Вернее, не своя, а
маньчжурская. Когда мы в Маньчжурии были, меня там один китаец научил чай
заваривать. Это, знаете ли, тоже наука!
Дарья Ивановна. Мы, русские, крепче завариваем.
Овсянников. Что-то долго Верхнереченск не дают.
Дарья Ивановна. Надо было по срочному заказать.
Овсянников. Ладно. Подождем. Может быть, они там дозваниваются, а
никого дома нет.
Косовороткин. Позвонят. (Поднимается.) Дарья Ивановна, значит, как
договорились? Вы хотите, чтобы именно сегодня были поставлены точки над "и"?
Дарья Ивановна. А зачем откладывать, Мефодий Калистратович? Сегодня мы
им и объявим наше решение. Так, мол, и так. Будь что будет.
Косовороткин. Должен вам сказать, Дарья Ивановна, не скрою, я несколько
волнуюсь. А ну как они воспримут это в штыки?
Дарья Ивановна. Мне, слава богу, не семнадцать. Я уже совершеннолетняя.
Могу сама решать свою судьбу. Вы же к ним придете не моей руки просить, а
просто познакомиться, представиться... А уж все дальнейшее – это наше с вами
дело, их это не касается.
Звонок телефона.
Овсянников (снимает трубку). Слушаю... Да, да! Заказывали...
Верхнереченск не отвечает? Тогда попробуйте дать разговор попозже... Ну, скажем... через час... Спасибо большое. (Кладет трубку.) Телефон не
отвечает. Обещали еще попробовать.
Косовороткин. Ну, я пойду. Надо себя перед ответственным свиданием
привести в порядок. Как-никак, а жених! (Смеется.) Итак, до скорого!
(Овсянникову.) С вами увидимся! (Уходит.)
Дарья Ивановна (вернувшись из передней). Как он вам понравился?
Овсянников. Достойный человек.
Дарья Ивановна. И я так думаю. Положительный. И вам он поможет. Он,
знаете ли, тоже за всякую несправедливость душой болеет. (Помолчав.) А вам, Архип Архипович, не показалось, что он что-то недоговаривает? Не любит он о
себе говорить.
Овсянников. Я не заметил. Очень общительный человек.
Дарья Ивановна. Мне почему-то кажется, что он что-то от меня скрывает.
Я его как-то спросила, где он работал до пенсии. Был инженером. А где, не
сказал. И вообще как-то он всякий разговор о своем прошлом отводит, отшучивается: что, говорит, было, то прошло, что прошло, то вьюгой замело.
Что бы это значило "вьюгой замело"? Какой такой вьюгой? Может, он сидел?
Овсянников. Не исключено. А может, и на какой секретной работе мог
находиться.
Дарья Ивановна. Да, конечно. А человек хороший.
Овсянников. Хороший человек. Это я сразу понял. И грамотный.
Дарья Ивановна. Да уж это не отнять.
Овсянников. Как я понял, у него есть дочь.
Дарья Ивановна. За границей живет. За дипломатом замужем.
Овсянников. Ну и как она? Поставлена в известность?
Дарья Ивановна. Написала ему: "Папа! В одиночестве тебе жить трудно.
Решай сам".
Овсянников. Гуманно.
Дарья Ивановна. Вот так. Стало быть, сегодня мы нашим и объявим.
Овсянников. Думаете, Антон Петрович будет против?
Дарья Ивановна. Сын – не знаю. А уж Леокадия, та взбеленится! Как же!
Домработницы у них до сих пор нет. Никак не найдут. Те, что по объявлению
набивались, не подошли. А я тут, под рукой. Все на мне. А теперь как они без
меня обходиться станут? Конечно, я и сюда наведываться буду, но жить
перееду. Может, у меня последний десяток лет остался. Надо его для себя
прожить.
Резкие звонки в передней. Дарья Ивановна выходит. Затем
появляется со Стеклобитовыми. Стеклобитов в совершенно
мокром, помятом костюме.
Господи! Где же это ты так вымок? Вроде и дождя на улице нет.
Стеклобитова (в крайнем раздражении). Он купался! (Мужу.) Быстро
переодевайся!
Дарья Ивановна (сыну). Что-то я не поняла! Где ты купался?
Стеклобитов (упавшим голосом). Я в воду свалился. (Выходит.)
Дарья Ивановна. Да где же это ты воду нашел?
Стеклобитова. Где, где! Значит, нашел, если свалился (Проходит в
смежную комнату.)
Овсянников. Я, пожалуй, пройду на кухню. (Уходит.)
Возвращается Стеклобитова. Она рыдает.
Стеклобитова. Ужас какой-то! Просто ужас!
Дарья Ивановна. Да что случилось-то? Никак я в голову не возьму!
Стеклобитова. В фонтан он упал! Понимаете, в фонтан!
Дарья Ивановна. Какой еще фонтан?
Стеклобитова. В обыкновенный. С рыбками! В ресторане!
Дарья Ивановна. Да как же он в него свалился?
Стеклобитова. А вот так! Пошел танцевать, пятился, пятился да и
бултыхнулся прямо в воду, со своей дамой! И при всем народе. Оркестр играть
перестал. Я чуть эклером не подавилась. Кошмар какой-то!
Проходит в комнату. Из комнаты доносится разговор в
повышенных тонах. Затем появляются Стеклобитовы.
Стеклобитов в пижаме, вид у него по-прежнему жалкий.
(Мужу). Я говорила тебе, надо было их дома принимать, а не в ресторан вести!
Нет! Ему обязательно надо начальству пыль в глаза пустить – при всех по
счету заплатить!
Стеклобитов (оправдываясь). Но ты же не возражала, когда я предложил
пойти посидеть в ресторане?
Стеклобитова. Посидеть! Посидеть! А не поплавать! Есть разница! И как
это тебя угораздило! Ну ладно, на худой конец меня бы выкупал, а то жену
своего Коржунова в фонтан за собой затащил! Люди себе животы от смеха
надорвали, когда ты из воды вылезал! Иностранные туристы фотографировали! Я
видела! Подожди, еще в журнал какой-нибудь попадешь! В "Пари матч" или в
этот... как его... в "Шпигель"!..
Стеклобитов. А что Коржунов?
Стеклобитова. Что Коржунов? Забрал жену и ушел, не попрощавшись. Жди
теперь своего назначения! Главный эксперт! Не видать тебе его теперь как
своих ушей! Бес тебя попутал идти танцевать! Ну что полез? Когда ты в
последний раз танцевал? Когда? На своей свадьбе?
Стеклобитов. Что теперь делать? Я хоть извинился перед ними?
Стеклобитова. Не перед кем было извиняться. Они уж ушли, когда ты в
себя пришел. Господи! Стыд какой! Официант у тебя из кармана золотую рыбку
вытащил и обратно в фонтан пустил!
Стеклобитов. Деньги все промокли... документы... Пропуск в Дом кино.
Может, мне ему позвонить по телефону, спросить, как себя Виктория Рафаиловна
чувствует?
Стеклобитова. Сиди уж. Она как раз в новом платье была. Еще хвасталась
мне, что только-только из Парижа его получила.
Стеклобитов. Она плакала?
Стеклобитова. Плакала? Это не то слово!
Стеклобитов. Надо же... Ой, что теперь будет? Коржунова начальником
главка назначают. Может, мне застрелиться?
Стеклобитова. Надо было утонуть! Черт косолапый!
Звонок телефона.
(Снимает трубку.) Что?.. Даете Верхнереченск? Зачем нам Верхнереченск?..
Заказывали? (Обращается к вошедшему Овсянникову.) Кто заказывал
Верхнереченск?
Овсянников. Извините. Я заказывал.
Стеклобитова (кладет трубку на стол). Вас вызывают.
Овсянников (берет трубку). У телефона... Да, да! Заказывали.
Заказывали... Соединяйте! (Ждет.) Кто у телефона?.. Сережа? Какой Сережа?
Петушков?.. Сережа? Это ты? Это я, Архип Архипыч! Сережа? Как ты туда попал?
Ты же должен сидеть!.. Выпустили? Как это выпустили?.. Как это оправдали? Я
же за тебя еще не хлопотал!.. Верховный суд по протесту прокурора
республики?.. Значит, ты уже на свободе? А ты меня не разыгрываешь?.. Ну
хорошо. Ясно. Тогда, значит, скоро увидимся. Я завтра постараюсь вылететь
домой. Передай всем привет! Ну ладно... До свидания! Я очень рад. (Кладет
трубку. Обращаясь к Стеклобитовым.) Оправдали Сережу... Отменили приговор.
Удовлетворили кассацию. Общественность помогла. Можно и домой подаваться.
Стеклобитов. Ну вот! Зря, выходит, вы приехали?
Овсянников. Почему зря? С тобой повидался. Увидел, каким ты стал. Это
тоже полезно для расширения кругозора.
Появляется Дарья Ивановна. Она принарядилась.
Дарья Ивановна (торжественно). Антон! Леокадия! Дети мои! Хочу я вам
одну новость преподнести. Не волнуйтесь! Не осуждайте меня. Примите как
должное.
Стеклобитова. Что еще случилось?
Дарья Ивановна. И не удивляйтесь тому, что я вам сейчас скажу.
Стеклобитова. Дом престарелых?
Дарья Ивановна. Да нет, не угадала.
Стеклобитова. Я, кажется, сегодня сойду с ума! Что сын, что мать -
чудовища какие-то. Так говорите же!
Дарья Ивановна. Я выхожу замуж!
Долгая пауза.
Стеклобитов. Мама! Ты шутишь?
Стеклобитова. Вы в своем уме? Кто же вас берет?
Дарья Ивановна. Что значит "берет"? Я полюбила человека. Имею я на это
право или нет?
Стеклобитова. Да посмотрите на себя в зеркало!
Дарья Ивановна. Я каждый день на себя в зеркало смотрю. Да еще по
нескольку раз. Что ты имеешь в виду, невестушка? Не первой я молодости, но и
не последней.
Стеклобитова (обращаясь к Овсянникову). Это вы на ней женитесь? Вы за
этим сюда приехали? Соблазнили нашу старушку?
Овсянников (с достоинством). Извините, женат. А решение Дарьи Ивановны
одобряю.
Дарья Ивановна. Я понимаю, вам без меня будет первое время трудновато,
но привыкнете. А там, бог даст, и домработницу подберете. Заходить к вам
буду. А жить буду своим домом.
Стеклобитов. Мама! Ты нас поражаешь! Как это так? Жила, жила, и вдруг -
замуж. Форменным образом!
Стеклобитова. Какой-то сумасшедший дом! Муж в фонтане плавает, свекровь
замуж выходит. Это просто ни в какие ворота не лезет! Мне дурно! Дайте мне
валокордина!
Овсянников. Прошу вас! Это заменяет. Валидол! Всегда при мне! А с
валокордином сейчас плохо... Нет валокордина!
Звонок телефона.
Стеклобитов (снимает трубку). У телефона... Откуда говорят? Из
милиции?.. Слушаю вас... Да, это квартира Стеклобитова... Я у телефона...
Что? Сын? Да, у меня есть сын... Как его зовут? Его зовут Гарольдом... Что?
Он заявляет, что его зовут Данилой? Первый раз слышу. Впрочем... Теперь его, видимо, зовут Данилой. А что случилось?.. Не имеете ничего сказать отцу, который не знает имени своего сына!.. Товарищ! Товарищ!.. (Кладет трубку.) Не захотел со мной говорить. Бросил трубку. С Данилой что-то случилось.
Стеклобитова. Что с тобой? С каким Данилой? Ты что? Рехнулся? У нас сын
Гарольд, а не Данила!
Стеклобитов (в прострации). Нет. Теперь его зовут Данилой. Его
переименовали.
Стеклобитова (в отчаянии). Что ты мелешь? Кто его переименовал?
Стеклобитов. Кому надо, тот и переименовал. По его личной просьбе. С
ним что-то случилось...
Звонок в передней. Появляются Гарольд, Валерий, Марина и
Наташа. Их одежда испачкана, руки и лица в саже.
Стеклобитова (бросается к сыну). Ролик! Родной! Голубчик! Что с тобой?
Гарольд. Мама! Успокойся! Ничего особенного.
Стеклобитов. Откуда вы в таком виде? Нам звонили из милиции. Ты теперь
Данила? Да?
Стеклобитова (мужу). Антон! О чем ты говоришь? Почему он должен быть
Данилой, если он Гарольд!
Гарольд. Мама! Я теперь Данила! Я не хочу быть Гарольдом.
Стеклобитова. Откуда вы в таком виде?
Гарольд (Данила). Мы с пожара!
Стеклобитова. С какого пожара?
Марина. Мы тушили пожар! Настоящий пожар!
Гарольд (Данила). Возвращаемся из-за города и вдруг видим: из окна
старого дома валит дым. Воскресенье – все за городом, народа в переулке не
видно. Подъезжаем ближе, видим...
Валерий. Горит!
Марина. Аптека! Горит!
Гарольд (Данила). Ну мы, конечно, остановились и бросились в аптеку!
Тушить пожар!
Наташа. Я стала из телефона-автомата по ноль-один вызывать пожарную
команду.
Марина. А пока они приехали, мы тушили одни. Сами!
Гарольд (Данила). Разбили в двери стекло, проникли в помещение...
Валерий. Нашли ведра и начали заливать вату!
Стеклобитов. Какую вату?
Валерий. Которая горела.
Марина. Стали спасать лекарства: всякие таблетки, облатки, пузырьки в
коробках...
Гарольд (Данила). А потом приехала милиция, и всех вас забрали в
отделение для выяснения личностей. Папа! Тебе звонили из милиции?
Стеклобитов. Звонили, но не захотели со мной разговаривать! Они решили,
что я не в своем уме, раз не знаю имени своего сына.
Валерий. Представьте себе, сначала нас приняли за наркоманов, а
потом...
Марина. А потом нам всем объявили благодарность за смелость и
находчивость при тушении пожара. Оказывается, мы могли взлететь на воздух.
Там же были воспламеняющиеся вещества!
Гарольд (Данила). Мама! Честно говоря, я воспользовался этим пожаром
для того, чтобы достать тебе пузырек валокордина. Я знал, что он тебе
пригодится! (Достает пузырек и протягивает его матери.)
Стеклобитова. Очень кстати. Я не вынесу всех переживаний. (Мужу.)
Накапай мне сорок капель! Или я сейчас упаду!
Овсянников выполняет просьбу. Звонок в передней. Гарольд
выходит. Появляется Косовороткин. Он в генеральской
форме. При орденах и медалях. Вид у него торжественный.
Косовороткин. Честь имею! Разрешите представиться! Генерал-майор в
отставке Мефодий Калистратович Косовороткин!
Дарья Ивановна в полуобмороке опускается на стул.
Стеклобитов (бросается к матери). Мама! Что с тобой? Тебе плохо?
Косовороткин. Ничего. Это пройдет. Это от любви!
Дарья Ивановна (испуганно глядя на Косовороткина). Он... генерал...
Настоящий!.. Генерал!
Стеклобитов (жене). Леокадия! Маме – валокордин! Быстро!
Косовороткин. Да, Дарья Ивановна! Я – генерал. Но пусть это вас не
смущает. Командовать я вами не буду!
Стеклобитов. Чему обязаны, товарищ генерал? Слушаю вас!
Косовороткин. Явился просить руки вашей матушки!
Быстро входит драматург.
Драматург (решительно). Стоп! Хватит! Разыгрались без меня! Ушли от
острых проблем, от серьезной постановки наболевших вопросов. Нашли время
смешить публику! Я этого не писал! Я снимаю с себя всякую ответственность!
ФИНАЛ
Персонажи смотрят на автора пьесы и в растерянности
переглядываются. Драматург продолжает свой монолог.
Драматург. Я на вас не сержусь. Я удивляюсь. Как могли вы перевести
все, что мы с вами накопили, в такой дешевый фарс? Что вы играли? Гротеск?
Буффонаду? Все, что намечалось, смазано за какие-нибудь двадцать минут!
Разменено на пустячки, на пустое хохмачество. (Обращаясь к Косовороткину.) При чем тут ваш генеральский мундир? Разве я давал вам чин генерала?
Косовороткин (робко). Нам показалось, что такая неожиданная
метаморфоза... Дарья Ивановна думала про меня одно, а оказалось, что я...
Драматург. Пенсионер, скрывавший от нее свое генеральское звание?
Глупости все это! (Стеклобитову.) А вы? Вам казалось, что ваша сверхзадача
обязательно бултыхнуться в какой-нибудь дурацкий фонтан?
Стеклобитов. Но это же могло случиться? Я бывал в таких ресторанах.
Драматург. Не в моей пьесе! Мне не нужно, чтобы вы купались в
ресторане. (Овсянникову.) А вы, Архип Архипович? Зачем вы летели из своего
Верхнереченска, если без всяких усилий с вашей стороны все совершилось само
собой и вашего подопечного оправдали и освободили из-под стражи? Стоило ради
этого выходить на сцену?
Овсянников (оправдываясь). Но так ведь бывает...
Драматург. Бывает. У нас все бывает. Но это не решение задачи, которую
я перед вами должен был поставить. Ну, что ж... Во всем виноват я один. Если
я не сумел, не справился, то лучше отложу незаконченную пьесу в сторону до
тех пор, пока она окончательно не созреет. Но завершать ее подобным
балаганом, подобным дивертисментом я не намерен.
Стеклобитов. Как же нам быть? Ждать?
Стеклобитова. Разве можно так с нами поступать? Мы же почти настоящие
люди!
Овсянников. Придумайте что-нибудь! Напрягитесь!
Гарольд. Я не хочу отлеживаться в папке незавершенных работ. Я хочу
действовать!
Дарья Ивановна. А мне что же, и замуж выйти нельзя?
Драматург (помолчав). Оставьте меня одного... Я должен собраться с
мыслями.
Стеклобитов. Хорошо. Мы подождем вашего окончательного решения...
Персонажи послушно исчезают.
Драматург (мыслит вслух). Нет, нет... Ситуация правильная. Парню из
Верхнереченска он помочь отказался, а как сынок попал в беду, так он пошел
на все, лишь бы спасти свою репутацию... Это ясно... Дал взятку проходимцу, такому же, как и он сам... Банально, хотя и правдиво. Но это еще не финал
пьесы. Не финал! Я показал, как это бывает в жизни. Ну и что? А что, если
показать, как должно было бы быть! Может быть, в этом и кроется мой просчет?
Надо предложить моим героям проявить себя в действии. Где их гражданское
мужество, принципиальность, решимость до конца бороться за правду и
справедливость?.. Надо вернуться к сцене со взяткой...
Затемнение
Из затемнения – финал 7-й сцены.
Стеклобитов и Гарольд.
Стеклобитов (не сразу). Он будет молчать, негодяй! Но и ты тоже хорош!
Мне не жаль денег, я помогу ему с квартирой, но нет никакой гарантии, что
все это может выплыть, и тогда...
Гарольд (не сразу). Отец! Это выплывает.
Стеклобитов. Почему ты так думаешь?
Гарольд. Потому, что пойду в милицию и сам заявлю о том, что произошло
ночью. Ты дал ему взятку. При мне. Ты струсил не за меня, а за себя. Это
подло, отец! Прости меня, но я не могу молчать.
Стеклобитов. Ты сошел с ума! Я ради тебя иду на преступление, а ты...
Гарольд. А я не хочу, не хочу этого! Ты понимаешь, отец? Не хочу и не
могу! Я знаю, что я совершил преступление: сбил человека и уехал, не оказав
ему помощи! Я должен отвечать за это перед законом.
Стеклобитов. Но он ведь жив, этот человек! Жив! Все нормально!
Гарольд. Но я-то не знал, что он жив.
Стеклобитов. Он же жив! Зачем тебе идти в милицию?
Гарольд. Не знаю. Я чувствую свою вину и не могу жить с этой мыслью.
(Решительно выходит.)
Стеклобитов в смятении продолжает одеваться. Входит
Дарья Ивановна.
Стеклобитов. Что тебе, мать?
Дарья Ивановна. Есть разговор, сыпок!
Стеклобитов. Ну, что там еще случилось?
Дарья Ивановна. Уезжаю я, Антон! Уезжаю.
Стеклобитов. Куда ты уезжаешь?
Дарья Ивановна. В Верхнереченск.
Стеклобитов. Куда? В Верхнереченск? Что ты там забыла?
Дарья Ивановна. Свой покой я там забыла. Не могу больше с вами жить.
Хоть и большие окна в квартире, а душно мне у вас. А вы и без меня
обойдетесь. Леокадия уже с одной девушкой договорилась, она у вас
поработает.
Стеклобитов. Чушь какая-то! Бред! Где ты там жить будешь?
Дарья Ивановна. А мне Архип Архипыч комнатку предоставляет. У него их
две, так в одной я поживу.
Стеклобитов. Чертов старик! Ты что, за него замуж собралась?
Дарья Ивановна. Зачем замуж? Замуж мне поздно, а рядышком с хорошим
человеком почему не пожить? Грех разве какой? Так что, как он свои дела тут
сделает, так мы и улетим.
Стеклобитов (в бешенстве). Где он? Позови его сюда!
Дарья Ивановна. Позову. Только ты не кричи на него. Это неинтеллигентно
на своего бывшего учителя кричать. (Выходит.)
Появляется Стеклобитова, она возбуждена.
Стеклобитова. Ты слышал? Она собралась уезжать! Куда? Зачем? Этот наш
постоялец соблазнил ее! Неужели ты ее пустишь? Она же нам нужна! Кто будет
летом дачу сторожить? Кто? Все же разворуют.
Появляется Овсянников, за ним – Дарья Ивановна.
Овсянников. Вы меня звали?
Стеклобитов (раздраженно). Звал, звал. Что это вы там надумали? Вы
хотите забрать у нас мою мать?
Стеклобитова. Мою свекровь!
Овсянников (спокойно). Никто никого не забирает. Ваша матушка сама
решила погостить в нашем Верхнереченске.
Дарья Ивановна. Может, погостить, а может, и на совсем там останусь. Не
привыкну я к вашей колготной жизни.
Стеклобитов. Вы понимаете, что вы делаете? Вы разрушаете нашу семью!
Овсянников. У вас нет семьи, Антон Антонович!
Стеклобитова. Как это так – нет семьи? На что вы намекаете?
Овсянников. Просто так... Я вижу... Я беседовал нынче утром с вашим
сыном...
Стеклобитов. Поразительно! Это вы его надоумили пойти в милицию?
Овсянников. Я посоветовал ему пройти это испытание. Человек должен
время от времени проходить испытания. На честность. На смелость.
Стеклобитов. Продолжайте! На что еще?
Овсянников. На человечность. На скромность. Тогда он будет человеком. А
ты, Антон, не выдержал этих испытаний, и мне больно и грустно видеть перед
собой тебя, такого равнодушного, такого забронзовевшего. Ты отказал мне в
помощи, за которой я к тебе приехал. Ты отмахнулся от меня не потому, что не
мог мне помочь, а потому, что не захотел себя лишний раз потревожить чужой
бедой, чужим горем. В самом деле, что тебе за дело до какого-то парня, сына
твоего бывшего школьного товарища Петушкова, который где-то, когда-то, за
что-то погиб. Мы обошлись без тебя. Он будет оправдал! А твой сын Гарольд
добрее и отзывчивее тебя, и не сердись, если я скажу, что ты его давно
потерял...
Стеклобитов. Что это еще за нотации?
Дарья Ивановна. Ты слушай, слушай, сынок! Слушай, пока мы еще не
улетели!
Стеклобитова. Это возмутительно! Это неслыханно! Пустили человека в дом
на постой, и вот чем он нас отблагодарил! Увозит старуху и восстанавливает
против нас нашего сына!
Овсянников. Я покидаю ваш дом с чувством сожаления, что воспользовался
вашим гостеприимством. Простите за откровенность. (Уходит, вслед за ним -
Дарья Ивановна.)
Немая сцена супругов. Пауза. Музыка. Высвечиваются
Драматург и Стеклобитов. Они сидят друг против друга.
Стеклобитов. Вы меня полностью уничтожили. Правильно ли это?
Драматург. Не знаю, но мы в жизни чаще всего избегаем говорить людям
правду в глаза. А надо! Надо! Как бы горька и обидна она ни была. Мне
почему-то захотелось наделить этой гражданской смелостью хотя бы героев моей
пьесы. Да! Я не пожалел вас. В следующий раз я, может быть, напишу чистую
комедию и тогда позволю вам упасть в бассейн!
Стеклобитов. Ну что ж... Будем ждать...
Конец
Балалайкин и Ko
Пьеса в двух актах, восьми картинах.
По роману М.Е.Салтыкова-Щедрина
"Современная идиллия" (Петербургские сцены)
...невозможно понять историю России
во второй половине XIX века
без помощи Щедрина...
М.Горький
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
РАССКАЗЧИК старинные приятели,
ГЛУМОВ / российские либералы из дворян.
ИВАН ТИМОФЕЕВИЧ – квартальный надзиратель.
БАЛАЛАЙКИН – адвокат.
ОЧИЩЕННЫЙ – бывший тапер в доме терпимости, впоследствии вольнонаемный
редактор газеты "Краса Демидрона".
ПАРАМОНОВ – купец 1-й гильдии.
ФАИНУШКА – содержанка Парамонова.
РЕДЕДЯ – странствующий полководец, сожитель Фаинушки.
КШЕПШИЦЮЛЬСКИЙ – полицейский дипломат.
ПРУДЕНТОВ – письмоводитель.
МОЛОДКИН – брандмейстер.
ПЕРЕКУСИХИН-ПЕРВЫЙ тайные советники
ПЕРЕКУСИХИН-ВТОРОЙ / в отставке.
ПОЛИНА – дочка Ивана Тимофеевича.
ЮНОША – клиент Балалайкина.
ДАМЫ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ, ЛЖЕСВИДЕТЕЛИ, ЛАКЕИ, ГОСТИ НА СВАДЬБЕ.
Действие происходит в г.Санкт-Петербурге в 70-е годы XIX века.
Премьера состоялась в октябре 1973 года в московском театре
"Современник".
АКТ ПЕРВЫЙ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Рассказчик (на авансцене, в зал). Сегодня со мной произошло совершенно
необычное, я бы добавил – невероятное происшествие... Прогуливаюсь я нынче
по Невскому и встречаю – кого бы вы думали? – Алексея Степановича
Молчалина... Да, да, того самого... Он уж сильно постарел, хотя и преуспел
на жизненном своем поприще... Так вот, встретились мы с ним, и говорит он
мне... Такое говорит, что привел меня в состоянии неописуемое... И настолько
после этой встречи я взволновался, что первой мыслью моей было поделиться
всем услышанным с другом своим давним Глумовым. Я горел нетерпением сообщить
об этом странном коллоквиуме, дабы общими силами сотворить по этому случаю
совет, а затем, будет надобно, то и план действий начертать.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Освещается комната Глумова. Глумов сидит за столиком и
набивает папироски. Рассказчик в волнении вышагивает по
комнате, продолжая начатый разговор.
Рассказчик... Помилуйте, говорю я ему, Алексей Степанович. Ведь это
уже, право, начинает походить на мистификацию! Как хотите, говорит Молчалин, рассуждайте, мистификация там или не мистификация, а мой совет таков -
погодить!
Глумов. Погодить?
Рассказчик. Погодить. Да что же, спрашиваю, вы хотите этим сказать? А
он мне: русские вы, господа, а по-русски не понимаете. Погодить – это значит
приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой о чем, думать
не о том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем обыкновенно
занимаетесь... Например? – спрашиваю. Гуляйте, говорит, больше, в еду
ударьтесь, папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером в картишки
засядьте. Вот это и будет, значит, – погодить. Сделал мне ручкой и исчез!
Глумов. Вот чудак! Даже руку порядком не пожал?
Рассказчик. Не пожал... Вот так (показывает) ручкой сделал, повернулся
и ушел.
Глумов. Что же он так? И не объяснил ничего толком?
Рассказчик. Некогда мне, говорит, объяснять. Эти вещи, говорит, сразу
следует понимать. Я свое дело, говорит, сделал, вас предупредил, а
последуете вы моему совету или не последуете, это уж вы сами... Извините, говорит, я просто так, по ходу действия, в департамент спешу. Ну как тебе
нравится?
Глумов. Да... Чудак...
Пауза.
А он и ко мне заходил.
Рассказчик. Кто?
Глумов. Молчалин. И то же советовал. И тоже ручкой сделал. Живи, мол,
как хочешь, думай что хочешь.
Рассказчик. Что же это с ним сделалось? Ведь мы же либералы... Что он
нам доказать-то хочет?
Глумов. А что знакомство наше для него не ахти благостыня какая. Шел по
ходу действия, забежал, предупредил – и... (Показывает ручкой.)
Рассказчик. И ничего не объяснил!
Глумов. А я, мол, посмотрю, дураки вы или умные... Если умные, сами до
всего дойдете, а коли дураки...
Рассказчик. Это мы-то? Я понимаю, он нам добра желает, но объяснить-то
все же следовало.
Глумов. Да, по правде говоря, и нет нужды в объяснении.
Рассказчик. Как так нет?
Глумов. Да вот нет и нет.
Пауза.
Я и без него до всего своим умом дошел.
Немая сцена.
Рассказчик. До чего дошел, Глумов?
Глумов (после небольшой паузы). Не Молчалин, а ты чудак! Сказано:
погоди, – ну и годи, значит. Вот я себе сам, собственным движением, сказал:
"Глумов! Нужно, брат, погодить!" Купил табаку, гильзы – и шабаш! Ем, сплю, гуляю, папироски набиваю, пасьянс раскладываю – и гожу! И не объясняюсь. И
тебе не советую. Ибо всякое поползновение к объяснению есть противоположное
тому, что на русском языке известно под словом "годить".
Рассказчик. Что ты говоришь, Глумов? Ты это или кто другой говорит мне
эти слова? Ты что, забыл?
Глумов. Забыл.
Рассказчик. Забыл, как мы с тобой восторгались? Всем восторгались! И
упразднением крепостного права! И введением земских учреждений! А светлые
надежды наши, возбужденные опубликованием новых судебных уставов! А?
Глумов. Да, да, да, да... И ничего такого, что созидает, укрепляет,
утверждает и наполняет трепетной радостью сердца всех истинно любящих
отечество квартальных надзирателей...
Рассказчик. Хорошо. А торжество, вызванное открытием женских
гимназий?.. Ведь нам казалось, что это и есть то самое, что созидает, укрепляет, утверждает! И вдруг – какой, с божьей помощью, переворот!
Глумов. Мало ли что казалось! Надо было вдаль смотреть!
Рассказчик. Но ведь тогда даже чины за это давали!
Глумов. Мало ли что давали!
Рассказчик. Помилуй! Да разве мы мало с тобой годили? В чем же другом
вся наша жизнь прошла, как не в беспрерывном самопонуждении: погоди да
погоди!
Глумов. Стало быть, до сих пор мы в одну меру годили, а теперь по-иному
годить надо, а завтра, может быть, и еще как-нибудь больше годить придется.
Рассказчик. Как же это, Глумов?
Глумов. Пойми, мудреное нынче время! Такое мудреное, что и невинный за
виноватого сойдет. Начнут это шарить, а ты около где-нибудь спрятался – ан и
около пошарят! Где был? По какому такому случаю? Каким манером?
Рассказчик. Господи, спаси и помилуй! Ведь этак мы, хоть тресни, не
обелимся! Но мы с тобой восторгались...
Глумов. Помню, помню... Чем только не восторгались!
Рассказчик. А теперь как же?
Глумов. Забыть. Забыть и не вспоминать. Живи в свое удовольствие и не
рассуждай!
Рассказчик. Что же это за рецепт такой: живи в свое удовольствие!
Глумов (резко). Ну, ешь! Надоест есть – пей! Надоест пить – дамочки
есть!
Рассказчик. День прошел – и слава богу?
Глумов. Именно. Именно. Победить в себе всякое буйство духа. Жить – вот
и все. Удивлять мир отсутствием поступков и опрятностью чувств... Нужно
только в первое время на себя подналечь, а остальное придет само собою.
Пауза.
Знаешь что? Переезжай-ка, брат, ко мне. Вместе и годить словно бы веселее
будет.
Рассказчик. Спасибо, друг... Завтра же к тебе перееду. Завтра же... Да
нет, чего уж ждать до завтра? Нынче же вечером и переберусь.
Глумов. Вместе будем по городу гулять... калачи филипповские покупать.
Рассказчик. Да-а... Если уж годить, то вдвоем. Вдвоем то, верно, легче.
Глумов. Табаку и гильз купи – научу тебя папироски набивать. (Вслед
уходящему Рассказчику.) Табаку и гильз не забудь!
Рассказчик. Хорошо! (Уходит.)
Глумов. Удивлять мир отсутствием поступков и опрятностью чувств...
Затемнение
СЦЕНА ВТОРАЯ
Та же обстановка. Порядком уставшие после прогулки.
Глумов и Рассказчик раздеваются, надевают халаты и
располагаются в креслах. Слуга подает завтрак.
Глумов. Вот этак, как мы с тобой нынче, каждый-то день верст по
пятнадцати-двадцати обломаем, так дней через десять и совсем замолчим!
Рассказчик. Да... Так вот, как мы с тобой, вдвоем... так "годить"
хорошо. Можно, оказывается, проводить время хотя и бесполезно, но в то же
время по возможности серьезно.
Глумов. Осматривая достопримечательности нашей столицы, мы поневоле
проникаемся чувством возвышенным, особенно проходя мимо памятников, воскрешающих перед нами страницы славного прошлого. Посмотришь на такой
памятник – и все уже без слов ясно.
Рассказчик. Екатерина! Орловы! Потемкин! Румянцев! Имена-то какие, мой
друг! А Державин?! (Расчувствовавшись, декламирует.)
Богоподобная царевна
Киргиз-кайсацкия орды,
Которой мудрость несравненна...
Удивительно! Или:
Вихрь полуночный летит богатырь!
Тень от чела, с посвиста – пыль!
И каждому-то умел старик Державин комплимент сказать!
Глумов предостерегающе стучит ложечкой по чашке.
Что, опять?
Глумов. Да, опять. Знаешь, я все-таки не могу не сказать: восхищаться
ты можешь, но с таким расчетом, чтобы восхищение прошлым не могло служить
поводом для превратных толкований в смысле укора настоящему.
Рассказчик. Да?
Глумов. Да.
Рассказчик. Ну, я постараюсь.
Погрузившись в еду, приятели замолчали.
(Нарушив молчание.) Калачи от Филиппова?
Глумов. От Филиппова.
Рассказчик. Говорят, у него в пекарне тараканов много...
Глумов. Мало ли что говорят! Вкусно – ну и будет с тебя!
Рассказчик. А что, Глумов, ты когда-нибудь думал, как этот самый
калач...
Глумов (перебивая). Что "калач"?
Рассказчик. Ну вот, родословную-то его... Как сначала эта самая пшеница
в закроме лежит, у кого лежит, как этот человек за сохой идет, напирая на
нее грудью, как...
Глумов стучит ложечкой.
Что, опять?
Глумов. Опять. Да обуздай наконец язычище свой!
Рассказчик. Глумов! Да я ведь немножко! Ведь если мы немножко и
поговорим, право, вреда особенного от этого не будет. Только время скорее
