Текст книги "Пепел богов. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 91 страниц)

– Откуда ты все знаешь об этом… колдовстве? – спросил Лук.

– Оттуда, – проворчала Хасми. – Есть человечек. Он и Намувая учил, да и мне кое-что растолковал, но вряд ли мы с ним увидимся. Впрочем, как знать.

После болота путь наконец пошел в предгорья, хотя, по предположениям Лука, пару десятков лиг в сторону Хапы они пройти успели. Хасми на вопрос о более коротком пути только рассмеялась:

– Короткий путь не тот, в котором меньше шагов, а который приведет тебя к цели быстрее прочих путей. Тут в долине поселков нет, но в предгорьях их предостаточно. Их нужно обойти, ты это понимаешь?

Лук предпочел причислить себя к числу понятливых и в следующий привал, который отряд сделал уже среди скал и валунов горного хребта, лишних вопросов не задавал. Утром Хасми наконец решила объясниться.

– Проход на ту сторону один. – Она говорила неторопливо, посматривая вокруг.

Лес ближе к гребню второго хребта Дикого леса проредился, светился прогалами и опушками, но к самому гребню отряд не выходил.

– Конечно, перебраться через хребет можно в любом месте, но горные склоны на той стороне густо заселены. Если мы попадем в лапы любого из местных племен, то смерть – это будет самое легкое, что нам грозит.

– Выходит, что в долине Натты вовсе не протолкнуться, если некуманза полно на горных склонах? – спросил Лук.

– Это горные некуманза, – объяснила Хасми. – В долине живут обычные. Вроде тех, кто напал на вас. Их много, если собрать их в одном месте, но немного, если учесть размеры южной долины. Но они очень опасны. В том лесу реже бывают гончие Пустоты, зато своей мерзости предостаточно. В том лесу выжить труднее.

– А перевал?

Лук нашел взглядом раздвоенную вершину. Сейчас она находилась на востоке от путников, и один из пиков почти загораживал другой.

– Самое высокое и самое неудобное место для перехода хребта, – бросила Хасми. – Равнинные некуманза долго воевали с горными, пока не заключили мир. Переход из долины в долину отвоевать удалось, но условия оказались довольно жесткими. Доступен сам перевал, который по полгода покрыт снегом и льдом, и отвратительная, узкая тропа, сойти с которой не может ни один путник.

– Так мы и не будем сходить, – пожал плечами Лук.

– Я не буду сходить, – выпрямилась, закинула на плечи мешок Хасми. – Диких охотников немного, с некоторыми племенами некуманза удается договориться. Все-таки дикарям нужны соль, ткани, иногда сталь. А вот с прочими выходцами из Текана – беда. Без меня даже Намувай не мог перейти на ту сторону. На перевале всегда стоит охотничий дозор.

– И что же нам делать? – спросила Нега. – Ведь мы бы не пошли сюда для того, чтобы упереться в тупик?

– Тупика не будет, – задумалась Хасми. – Убивать вы, как я поняла, умеете. Осталось понять, умеете ли вы плавать?

– Умеем, – пожала плечами Нега.

– Ты хочешь переплыть хребет? – с сомнением посмотрел на вершины Лук.

– Не совсем, – пробормотала Хасми. – Но намочить ноги придется. С первым дозором я попытаюсь договориться, но у выхода в долину расположено стойбище не слишком гостеприимного племени. В прошлый раз я отдала им за проход все серебро, что у меня было, но меня все равно продержали там месяц.

– Но не убили? – уточнил Лук.

– Тогда мне казалось, что лучше убили бы, – отрезала Хасми. – Будь я мужчиной, то и убили бы. С тех пор, когда я иду в долину Натты, всякий раз мочу ноги. А возвращаюсь вдоль берега Хапы.

– Так нам туда и надо, – оживилась Нега и заторопилась за охотницей, которая снова зашагала по едва различимой тропе. – А почему все-таки тебя не убили?

– Я им понравилась, и они понадеялись, что я еще вернусь к ним, – обернулась Хасми. – Если не сдохну. Все-таки за месяц от меня мало что осталось. Лук! Что застыл? Пошли. Сегодня нам нужно оказаться на той стороне. Но, на всякий случай, будьте готовы замочить не только ноги, но и клинки. В любую секунду.

Дозор некуманза находился не где-то рядом с приметной горой, а в начале ущелья, разделявшего вершины. Среди разбросанных валунов, из которых вполне можно было сложить небольшую крепость, колыхался натянутый между кольев сплетенный из травы тент. Под ним сидели четверо дикарей и забавлялись игрой во что-то, напоминающее кости. Подбрасывали камни с прилаженными к ним перьями. Двое некуманза с луками стояли на высоких валунах, обрамляющих вход в ущелье. Еще двое сидели на колоде, перегораживающей проход. Все дикари были покрыты черной татуировкой или краской. Лук сразу вспомнил некуманза, стоявшего над потоком воды в первый день путешествия по Дикому лесу.

Появление Хасми со спутниками дикари встретили приветственными криками. Четверо игроков вскочили на ноги и выстроились у одного из валунов, словно караул стражников с секирами у северных ворот Хилана. Лучники наложили на тетивы стрелы. Не спеша поднялись и те двое, что сидели на колоде. Судя по яркости бус, оплетающих их чресла, и густоте татуировки, эти двое считались важными персонами. Один из них был еще крепок, но уже сед и морщинист. Другой превышал Лука ростом не на голову, как прочие некуманза, а на две головы.

– Что они говорят? – прошептал Лук.

– Радуются, – прошипела сквозь стиснутые зубы Хасми. – Говорят, что мне понравилось, и я привела с собой двух подружек.

– Они думают, что ты моя сестра, – прошептала подрагивающими губами Луку Нега.

– Теперь нужно поклониться, – пробормотала Хасми. И добавила сквозь зубы: – Не повезло. Дозор из того самого племени.

Спутники остановились в пяти шагах от старшего дозора и склонили головы. Старший подошел к Хасми, наклонился к ее уху, что-то проговорил, почти прокричал, и положил руку на грудь. Лук начал выпрямляться, но замер, уставившись на четверку некуманза, которые выставили перед собой копья. В руках воинов, стоявших на валунах, заскрипели луки. Великан, вставший за спиной старшего, расхохотался. Вожак ответил ему что-то, продолжая мять грудь Хасми, и вытянул вторую руку, показывая на Негу.

Это было последним, что он сделал. Охотница всадила ему нож под ребра. Вожак захрипел, навалился на Хасми, обнимая ее, но дальнейшего Лук не увидел. Лепестки копий блеснули перед его грудью и, уходя от мгновенных уколов, он покатился под ноги великану, рассчитывая полоснуть его клинком по голеням, но не успел. Тот не стал ждать, когда юркий чужеземец выдернет меч из ножен. Он ударил ногой. И все погасло.

Лук пришел в себя от мучительной боли. Болело все – спина, руки, ноги, голова, но сильнее всего – живот. Он изогнулся, исторгнул из себя съеденную с утра кашу, с трудом открыл глаза.

Он лежал там же, где и попытался совершить тот самый неудавшийся кувырок. Перед ним лежали два трупа, прикрытые снятым с кольев тентом. Лук похолодел, с трудом поднялся на локте, оглянулся, насколько позволяла почти не гнущаяся шея. Нега и Хасми сидели у одного из валунов. Их руки были притянуты к толстой жерди так, что казалось, что они обнимают друг друга. Губы девушек были разбиты, на лицах темнели кровоподтеки. Нега была обнажена по пояс, но ее грудь заливала кровь. В плече девчонки торчал обломок стрелы. Глаза названой сестры Лука были наполнены ужасом и болью. Глаза Хасми – ненавистью. Над ними восседал великан. В руках его был кажущийся потешным клинок Лука. Тут же лежали нож Лука, копье Хасми, луки девушек, кинжалы и начиненный ножами кожаный жилет Саманы.

– Добыча! – коверкая слово, произнес великан и направил клинок в сторону Лука. – Ты – умирать. Позже умирать. Долго умирать. Они, – расплылся в улыбке, посмотрев на девушек, – жить. Весело и недолго.

Лук приподнялся еще повыше. Все той же игрой забавлялись четверо воинов. Двух лучников не было. Если один из них лежал рядом с вожаком дозора под тентом, тогда второй, скорее всего, отправился хвалиться добычей в стойбище.

– Сколько тут лиг? – прохрипел Лук, сплевывая рвоту.

– С пяток, – скривила разбитые губы Хасми. – Ты бы придумал что-нибудь, парень, а то ведь я умру от зависти, если тебя сейчас прикончат.

Лук посмотрел на небо. Судя по расположению солнечного пятна на красном небосводе, гонец преодолел уже половину пути. Конечно, если он бежал.

– А сколько лиг до того места, где мы должны были замочить ноги? – спросил он, вставая на колени.

– Одна лига, – ответила Хасми. – Ты что задумал?

– Хочу позабавиться, – прохрипел Лук.

Четверка воинов принялась хохотать. Наверное, со стороны это и в самом деле выглядело смешным. Чуть живой парень, почти подросток, поднялся на дрожащие ноги и стал медленно размахивать перед собой кулаками, почти как мастер площадного боя с голыми руками. Неизвестно, знали ли что-нибудь некуманза о кулачных схватках, но жест Лука, которым он подзывал к себе великана, не оставлял сомнений – недобитый доходяга собирается на последний бой.

– Не советую, – сплюнула кровавый сгусток Хасми. – Второго удара этого мальчика ты не переживешь.

«Мальчик» довольно рыгнул, с трудом стянул ремень Лука на объемном, напоминающем гранитную плиту животе, вставил в ножны клинок, похлопал оружием по бедру. Потом наклонился и, не сводя прищуренного взгляда с лица Лука, погладил Негу по окровавленной груди, щелкнул пальцем по обломку стрелы. Она вздрогнула и обмякла. Лук заскрипел зубами, но продолжил подзывать великана. И тогда тот встал.

Теперь, когда Лук стоял на согнутых ногах, казалось, что великан выше его ростом в два раза. Но некуманза недолго возвышался, выпрямившись во весь рост. Он сделал шаг вперед, согнул колени, выставил вперед плечо и тоже начал рассекать воздух кулаками. Да, гигант был знаком с кулачным боем. Жаль только, что сам Лук никогда им не увлекался. Не было времени. Курант обучал их другому. В том числе и умению всякое падение на публике, даже падение с каната или шеста, переносить с наименьшими потерями, не сбивать дыхание, уметь превращать тело, когда это нужно, во что-то мягкое и упругое. Теперь для Лука главным было не дать одному из этих кулаков попасть в подбородок. И в грудь тоже. Ладно, если только ребра переломает, так ведь и сердце сплющит. Принимать удар нужно в плечо. В левое плечо. Даже если сломает, останется еще правое. Главное – сохранить правую руку. Вот он, меч, покачивается у дикаря на бедре.

Великан ударил ногой. Лук успел сложиться, подставить под напоминающую бревно голень сложенные крестом предплечья, но удар все равно достиг цели и окончательно вывернул желудок парня наизнанку. Перед глазами замелькали цветные круги, Лук задохнулся, но уроки Куранта не прошли даром. Полураздавленный и униженный, лежа на пыльных камнях, он все еще мог двигаться. Главное, чтобы великан, который оглашал окрестности дозора громким хохотом, не решил убить его сразу.

Лук помахал рукой, пробормотал, глотая кровь:

– Еще не все, еще не все… – Заковырялся, подтягивая колени к груди, и вдруг нащупал в голенище рукоять каменного ножа. Нащупал и замер.

– Ну? – Некуманза подошел вплотную, легонько пнул твердыми, словно выкованными из железа пальцами ноги Лука в бок и повторил его же приглашающий жест. – Еще не все? Или уже все? Я недолго ждать.

Выпрямился и занес над головой Лука огромную ступню.

Приемный сын Куранта распрямился, как пружина. Показавшаяся ему горячей рукоять ножа словно приросла к ладони. Сама ладонь будто выросла на длину лезвия, и, издав сдавленный рык или хрип, Лук полоснул стеклянным лезвием по внутренней стороне бедра великана. В следующее мгновение поток крови едва не заставил его захлебнуться. В нос ударила вонь паленой плоти. Поднявшись, уже с мечом в руке, Лук увидел убегающую в сторону ущелья четверку.

– Ты бы поторопился, – закашлялась Хасми. – Нам в ту же сторону.

Стрела пробила плечо Неги насквозь. Кожу на спине пришлось чуть надрезать, чтобы вытянуть костяной наконечник, а за ним и обломок древка наружу через спину. Хасми понюхала окровавленные зубцы и облегченно вздохнула:

– Вроде бы не отравленная, но крови она потеряла много. Так что уж не спускай с нее глаз. И рук…

– И рук? – растерянно пробормотал Лук, перематывая рану тряпьем с вложенным под него каким-то снадобьем.

– Плыть-то она сама не сможет, – объяснила Хасми. – Левая рука у нее не скоро заработает. Быстрее, парень, быстрее. Натягивай на нее курточку, а жилетку ее с ножами в мешок. И нож этот, что нас выручил, тоже в мешок. Да перетяни на груди, перетяни. Меч из ножен не выпадет? Ты как сам-то? Плыть сможешь?

Лук с трудом поднял глаза. Нега уже пришла в себя, но смотрела на него с такой усталостью, словно просила не трогать ее, оставить вот здесь, на камнях.

– Не попала, – прошептана она чуть слышно минуту назад. – Одного убила, а второму попала в плечо. Но стрелу он все равно выпустил. Но если бы не попала ему в плечо, то и он попал бы… не в плечо.

У великана была отсечена нога. Вся нога, вместе с частью ягодицы. Срез напоминал ожог, в то время как Лук должен был всего лишь рассечь дикарю ляжку. Он очень хотел нанести ему смертельную рану, но уж отрубить ногу… да еще ножом, длина лезвия которого чуть длиннее ширины ладони… Повезло еще, что великан упал не сразу, так и умер, стоя на одной ноге, а потом повалился навзничь.

– Бери ее на руки, – скомандовала Хасми.

– Я пойду сама, – прошептала Нега.

– Поплывешь, – отрезала Хасми, – а пока делай то, что тебе говорят. Хочешь, чтобы твоему красавчику было полегче, крепко держись за его шею. Ты сможешь?

Лук кивнул. Боль куда-то ушла, даже усталость ушла, но от напряжения что-то мерцало в глазах. Или это голова кружилась от запаха крови, в которой он был вымазан с головы до ног.

– Ну, – Хасми снова сплюнула кровью, – побежали?

Лига, которую им пришлось пробежать, далась Луку нелегко. Сама Хасми припадала на обе ноги, Нега прижималась к брату из последних сил, но в какое-то мгновение Лук понял: ноги его бежать уже не могут, и руки не могут держать Негу, и то, что ноги все еще бегут, а руки держат, объясняется только одним – он приказывает им бежать и держать.

Ущелье вздымало скальные обрывы куда-то к небу, и Лук, сквозь заливающий его лоб кровяной пот, и в самом деле уверился, что этот перевал вряд ли доступен для путника больше половины дней в году. Впрочем, для обыкновенного путника или странника, которых немало встречалось труппе Куранта на дорогах Текана, этот перевал был недоступен вовсе. По крайней мере, судя по количеству каменных глыб, которые приходилось то и дело огибать, повозки некуманза были неизвестны.

– Вот, – наконец остановилась Хасми. – Успели.

Нега тяжело дышала. Лук осторожно поставил ее на камень, посмотрел вперед. Скалы еще вздымались вверх, перегораживая вид на долину Натты, но гребень хребта остался за спиной. Одна из стен пропасти уходила влево, становясь каменной осыпью, вдоль которой продолжала виться тропа, а другая сама обратилась в пропасть. В глубине ее слышался шум воды. Лук посмотрел вниз и почувствовал, что сердце у него в груди замирает. Из скалы напротив низвергался в крохотное озерцо водопад. Вода пенилась, закручивалась водоворотами и вылетала в следующую пропасть, где уже бурлила и шипела, полируя наклонное русло, после чего исчезала через четверть лиги в скалах.

– Это и есть «намочить ноги»? – чувствуя, что досада душит за горло, прохрипел Лук.

– По сравнению со многим другим – сущая ерунда, – отрезала Хасми. – Высота водопадика – три десятка локтей, не больше. Озерцо глубокое. Конечно, может, что и нападало в него с прошлого года, но мы пока не натыкались ни на что. В хорошем настроении и поплавать можно. Но не получится. Поток сразу утянет на сток, но и там дно гладкое, как хорошо выструганная доска. Руки, главное, прижимать к груди да стараться лететь вперед ногами. Четверть лиги под солнцем, еще столько же под скалой. Потом еще один водопадик, и благодари Пустоту, что жив остался.

– Еще один водопадик? – вытаращил глаза Лук.

– Чуть больше этого, – кивнула Хасми и шагнула с обрыва. – Поспеши!

В скалу над головой Лука ударилась, расколовшись в щепу, стрела.

– Некогда думать, – прошептала Нега и неловко спрыгнула вниз. Лук бросился за ней сразу же.

Ледяная вода обожгла. Лук нахлебался ею, закашлялся, чувствуя, как немеет горло, вырвался наверх, но в пене брызг не разглядел ничего, и только когда его несколько раз перевернуло и, едва не приложив головой о каменное русло, вынесло головой же вперед в поток, разглядел впереди, в десятке локтей, черные волосы Неги. Сестра силилась держать голову над струями, но скрестить руки на груди уже явно не могла. Ножны меча взвизгнули по дну русла, и Лук, забыв о наставлении Хасми, принялся извиваться, грести, тянуться вперед, чтобы добраться до Неги, но добрался до нее уже в кромешной темноте пещеры. Поймал ее за плечи, услышал ее сдавленный, чуть слышный сквозь рев воды вскрик, а в следующее мгновение уже летел куда-то вниз, жмурясь от неожиданно яркого солнца и думая только о том, чтобы не упасть на Негу, не покалечить ее.

Вода оказалась прозрачной. Лук вновь окунулся с головой, увидел замершее перед ним в толще воды безвольное тело сестры, которое снова начало кровенить, рванулся вперед и вытолкнул ее на поверхность. В горле Неги заклокотала вода. У нее не было сил даже кашлять.

– Сюда, – послышался голос Хасми. – Быстрее, парень. Надо бы согреть девку да воду из нее вылить, нахлебалась. Тут лодка в кустах, какая-никакая, а все-таки. Торопись.

Предгорья удалось покинуть уже в сумерках. Речушка, по которой Лук правил лодку, казалась спокойной, но на самом деле она просто спрыгивала вниз с одной ступени на другую. Хасми сначала натирала Негу каким-то средством, потом вливала ей в горло какое-то жгучее питье, между делом указывая Луку, где пристать к берегу, чтобы перетащить лодку в обход очередного водопада или грохочущих порогов. Хорошо еще, что лодка была не слишком тяжела, чего там было переносить – каркас из стеблей прочного тростника, на который была натянута специальным образом выделанная шкура. Нега и то была тяжелее, но при каждой следующей остановке постепенно разбухающая шкура становилась все неподъемнее. Но Неге, которая с трудом передвигала ноги и которую начинал бить жар, было гораздо труднее, чем Луку.

Трижды спутники натыкались на горных некуманза, которые были пониже своих равнинных собратьев, то есть почти вовсе не отличались от обыкновенных людей. Один раз это были визжащие на мелкоте ребятишки, один раз женщины, выбивающие на быстрине деревянными плашками холсты, которые тут же начали что-то кричать вслед изможденной троице, а однажды лодка проплыла мимо воинов. Их было четверо, и, скорее всего, они занимались тем, что били копьями рыбу на перекате, но, увидев лодку, занесли копья и в сторону путешественников. Хасми выкрикнула что-то в их сторону, взметнула лук и выпустила стрелу, которая воткнулась в древко копья самого крепкого из рыболовов. Копья медленно опустились, но, пока рыбаки не скрылись за излучиной, охотница стрелу с тетивы не снимала.

Вечером Лук уже еле шевелил веслом, но пороги и водопады закончились, и речка весело покатилась в узких, почти равнинных берегах. Горный кустарник и низкие, цветущие розовым цветом деревья стали сменяться высоким, но отличным от чащ с северной стороны хребта лесом. Лук уже начал присматриваться к берегам, да и Нега, которую продолжал колотить жар, начала что-то бормотать и открывать глаза, но тут берега расступились, и речка обратилась сначала озером, а потом и болотом. Налетела мошкара, от которой спасли опять же кувшинки, и уже в сумерках Лук продолжал грести, то и дело стряхивая с весла гибкие плети речной травы и хлопья ряски.

– Лодка продолжает набухать, – прошептал он уже почти в полной темноте. – Еще часа три, и вода через борт будет перехлестывать. Куда мы правим? Тут вообще берег есть?

– Берег всегда есть, – ответила Хасми. – Ты что-нибудь слышишь?

Лук прислушался. Вовсю квакали лягушки, покрикивала какая-то птица, что-то плескалось в воде, может быть, рыба, может быть, еще что.

– Лягушки?

– Носом, носом слушай, – проворчала Хасми. – Лягушки нам не помогут. Ветерок тянет с востока, слышишь? Что за запах?

– Медом пахнет, – перестал грести Лук. – Но запах знакомый. Где-то луговница цветет. В окрестностях Зены поля луговницы. Когда зацветает, голова кружится.

– Ага, следопыт, – хмыкнула Хасми. – Луговница когда цветет? В начале осени? А сейчас что? Начало лета. Давай-ка правь на запах, правь. Ветерок чувствуешь, на него и правь, а я слушать буду.

Лодка зашуршала дном через час. Хасми прислушалась, усмехнулась, сообщила свистящим шепотом:

– Дед пасеку держит. Лекарствует опять же. Его даже некуманза уважают. Он из наших, из клана Крови. Выручит.

Охотница поднялась, приложила ладони к губам и яростно зашептала:

– Такш! Дедушка Такш! Это я, Хасми!

– Да слышу уж я, давно слышу, – раздался низкий говорок где-то совсем рядом. – Вы час как языками треплете. Я уж и медом мазнул костыль свой, и помахал им, думал, совсем уж ты нюх потеряла. Кто с тобой? Намувая куда дела?

– Нет больше Намувая, – вдруг разрыдалась охотница.

Глава 11

ПОИСКИ И НАХОДКИ

Далугаеш был в бешенстве. Даже когда ему донесли, что старина Эпп, тот самый Эпп, который четыре года учил долговязого мальчишку, сына главы цеха ткачей, сына заслуженного арува из светлой Зены, управляться с мечом, сказал, что этот самый Кир Харти способен взять на меч самого Далугаеша, старшина ловчих не скрипел так зубами. Теперь же он был на грани убийства первого встречного. Убивать, конечно, никого не стал, но носы полудюжине луззи переломал, пока дошел до собственного дома. А ведь мог не сдержаться еще при той выволочке, которую устроил ему Квен. Все припомнил седой пес, и что старшина ловчих уже давнюю смерть десяти подопечных прозевал, и гаденыша харкисского упустил. Мало того, в укор ему поставил, что деревню дотла сжег, не пожалел ни детей, ни женщин! Что заложников и добытчиков на дно пустил! Видите ли, это заставит прочие деревни объединиться, выставить ополчение, новить тыны. Что ему это ополчение? Да он с сотней ловчих два таких ополчения мог бы пустить на лоскуты! Нет, пронюхал про то, что вольные налились злобой, прислал гонца, потребовал, чтобы старшина ловчих возвращался в Хилан. Мол, время упущено! Кем оно упущено? Далугаешем? А не Далугаеш ли направил в дикие чащи вольных охотников? Не он ли взял в заложники их детей? Да они не только Куранта с его крысами, они самого Хозяина леса за собственных детей приволокли бы! Пусть Кира Харти изловить пока не удалось, пусть погибли несколько ловчих, но Курант-то убит! Женушка его убита! Арнуми, Нигнас прикончены! Да и еще двое – оба рыжие не только живьем взяты, но и доставлены под очи Квена в целости и сохранности! Хоть кто-то поинтересовался у Далугаеша, чего ему стоило не выпотрошить двух последних еще в ладье? Или кто-то может похвастаться большим? Чего сумел достичь сам Квен? Где весельчак Данкуй? Или у них все надежды на умельцев из клана Смерти, которых старшина тайной службы вызвал на помощь? Что от них толку? Ведь не добрались еще до Хилана, а доберутся – все одно сами за помощью прибегут. И к кому прибегут? Так к Далугаешу же! А те воины, о которых намекнул Квен? Ловчие Пустоты? Это что еще за новобранцы? Неужели и в самом деле оттуда? А ну как и правда? Что, и они отчета у него потребуют?

Далугаеш окинул безумным взглядом гостиный зал своего дома, содрал с кованого карниза тяжелую занавесь, отшвырнул ногой резную скамью, подхватил кувшин, плеснул вина в кубок, опрокинул его в глотку, размахнулся и бросил кубок в стену. Зазвенел, поскакал по каменным плитам смявшийся сосуд. Серебряный, тонкой чеканки.

Скрипя зубами, Далугаеш выглянул в окно. На противоположной стороне улицы высился дом воеводы. Перед ним сверкала неровными стеклами казарма ловчих. У ворот казармы тянули плечи юнцы в белых плащах. Не ловчие псы пока еще, только щенки. Но чутье наработать успели, словно знали, что старшина их не в себе, словно чувствовали угрозу, – сверкали начищенными пряжками и гардами, стояли неподвижно, изображали каменные хиланские столбы. Скольких уже таких псов из тех, что постарше, потерял Далугаеш? Двадцать два человека? Что и говорить, больше, чем за последние десять лет. Две недели минуло с того дня, как улизнувший от харкисской расправы мальчишка начертил знак клана Сакува на щите клана Чистых, и где он? Растворился, как утренний туман! Улетел, как пух в ветреную погоду! Исчез! Улизнул! Скрылся!

Далугаеш размахнулся и врезал кулаком по тяжелому хурнайскому кувшину. Удар у старшины ловчих был еще тот – он легко убивал человека, приложив его чуть пониже уха. Да и так, случалось, дробил череп, вминал нос вместе с костями лица. Вот и теперь кувшин разлетелся на осколки, вино хлынуло с подоконника, а дно кувшина осталось стоять там, где стояло.

По костяшкам кулака побежала кровь, раны засаднило от вина. Далугаеш присел за широкий, вырезанный из ствола кетского кедра стол, облизал раны, закрыл глаза. Требовалось найти выход раздражению, но где ж его найдешь в Хилане? В Вольных землях еще можно было прикончить пару селян, а здесь для этого следовало иметь причины. Разве только пожертвовать кем-то из слуг?

Далугаеш поднял глаза. У выхода из обеденного зала роскошного дома старшины ловчих стоял дворничий – выходец из Зены, из родного города Далугаеша. У старика и так уже не хватало края одного уха, двух пальцев, не единожды были переломаны руки, да и кровохарканье случалось время от времени. Нет, дворничего следовало пожалеть. Годы уже не те. Убьет его Далугаеш, и кто встанет на его место? Пока отыщешь расторопного, да с разумением, прикончишь с десяток нерасторопных и глупых, да и тот, кто останется, будет ли лучше этого?

– Иди сюда, – приказал дворничему Далугаеш.

Слуга пошел вперед. Как положено, опустил взгляд, плечи, согнулся. Просил ли он о чем-нибудь Далугаеша? Да, просил. Когда однажды тот отсек ему за какую-то мелкую провинность часть уха и бросил ее в окно. Слуга тогда зажал хлещущую кровь ладонью и попросил только об одном – не мучь меня, хозяин, лучше сразу убей. А ведь не был рабом дворничий, не был. Конечно, из луззи, но не раб, нет. Где-то ведь у него и дети остались под Зеной, помогает им монетой, верно, вовсе в нищету скатились, или все на их отце только и держится, все-таки хорошо ему платит Далугаеш, хорошо. Правда, и калечит хорошо. А когда-то старик приказчиком был в тряпичной лавке, покровительствовал маленькому Далугаешу на улице, не давал его в обиду, за то и был в итоге пригрет. Наверное, уж и не рад теперь?

– Что скажешь? – спросил старшина дворничего, положив руку на рукоять меча.

Скользнул пальцами по навершию, по гарде, стал поглаживать перевязь. Едва сдержался, чудом не выхватил меч да не рубанул по покорно опущенным плечам. И то сказать, как тут сдержаться, когда украденный у него, у самого Далугаеша, меч как живой стоит перед глазами? Глуповатого Эква так не жаль было, как удивительный клинок. Хотя что он видел-то? Только пронзительный отблеск на черной стали? Да и то сквозь полировочную пасту. Отец рассказывал ему когда-то, что черные клинки бывают только у слуг Пустоты. Что еще он должен сделать, чтобы Пустота обратила на него внимание? Или всего-то и оставалось сделать одно – найти Кира Харти?

– Что скажешь, старик? – повторно процедил сквозь зубы Далугаеш.

– На вопрос отвечу, а без вопроса к болтовне не приучен, – негромко ответил старик.

Голос у дворничего дрожал, но не от ужаса. Вот уж у гребцов даже руки тряслись, когда ладья ловчих скатывалась вниз по Блестянке, а Далугаеш в бешенстве бегал между скамьями и размахивал бичом, охаживая крепкие спины. Двоим по глазу выстегнул. Десять золотых по приказу Квена выплатил мерзавцам за увечье, по пять золотых на глаз. Цену хорошего меча отдал! А бешенство не унял. Так убить старика или сдержаться?

– Мальчишку я так и не нашел, – с трудом выговорил Далугаеш. – Как ушел, негодник, к северному хребту Дикого леса, так и исчез. Послал за ним десять ловчих с пятью дикими охотниками да с одним вольным, который его видел, но пока слуху нет о них. Весь берег прочесал, на две сотни лиг от Хапы вниз лодки выставил – никого. Что делать?

– Ждать, – чуть слышно пробормотал старик. – Ждать и продолжать искать. То, что в Дикий лес ушел, – плохо. Не то плохо, что укрытие там найдет, а то, что сгинуть может. Почти наверняка сгинет. Было у него что-то приметное?

– Меч был, – заскрипел зубами Далугаеш. – О рукояти, ножнах ничего не скажу, но клинок лучшей работы. Редкой работы. Блестит как зеркало, но черен как ночь.

– Меч и надо искать, – прошептал старик. – Идти к купцам. Торгуют они с дикими, некоторые и с некуманза не гнушаются мен устраивать. Пусть бросают клич. Класть награду за меч. За вести какие. И платить. Немного, но и за полслова платить. Теперь, если сразу не всплыл, может и схорониться. Только не там твои ловчие ищут парня, господин. Его у Зены надо искать.

– Почему у Зены? – опешил Далугаеш. – Где мы и где Зена?

– Напротив Зены россыпь островов на том берегу Хапы. Болотина. Устье большой реки. Там всегда рыбалка была хорошая, хоть и опасная. И выносило… всякое. Говорят, что та речка чуть ли не половину Дикого леса под себя подбирает. Опять же, когда беглые какие или дикие в Текан возвращались, оттуда появлялись. Но тайком все, там ходки налажены были. Это, правда, в старые времена так было, но отчего бы не повториться? Да и нет у него другого пути. Если не сгинул, значит, не дурак. А если не дурак, так выйдет там, где прочие выходят. А сгинул – возвращаемся обратно, платим и ищем меч.

– Стой. – Далугаеш нахмурился.

Точно таким же тоном когда-то старик учил мальчишку, сына тряпочного арува, как ходить по улице, как драться, когда бить первым, когда уносить ноги. Впрочем, нет. Уносить ноги он Далугаеша не учил никогда.

– Стой, – повторил Далугаеш. – А если этот мерзавец уже перебрался на эту сторону? Или переберется незаметно? Как его отыскать?

Старик помолчал. Ровно столько, чтобы ответ его не показался Далугаешу нравоучением. Закряхтел, для порядка повел плечами, почесал затылок. Точно так же чесал затылок, когда Далугаеш спрашивал совета, уходя к поселениям вольных. Еще тогда старик посетовал, что в Дикий лес могут уйти беглецы, да пробормотал, что отправлять за беглецами нужно тех, кто сам в Диком лесу не пропадет. А чтоб не сбежали, детишек их в заложники взять. А если до Кира Харти сразу дотянуться не удастся, всех его родных схватить следует. Тех, от кого толку мало, кто родством пожиже, убить следует, но убить с болью, с мучениями. Так, чтобы до беглеца весть дошла. Чтобы та ненависть, что в нем дышит, закипела, в голову ударила. Ведь не с дури же он убил Эква? С дури бы уши резать не стал. Выходит, ненависть его ведет. Тогда только дожидаться остается. Один раз ненависти вкусил – и за следующим куском явится.