Текст книги "Пепел богов. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 91 страниц)

– Надо же, – равнодушно буркнул Хумати. – Дырка. Я бы даже поверил, что рукоять следовало чем-то наполнить, если бы она не была похожа на стальную корзину. Хотя может быть, когда-то там был сосуд? Интересный способ балансировки, нет? Так не осталось ни осколка. Ничем тебе не помогу, охотник. Обломок этот мне на глаза не попадался до сего дня, древности он несусветной, посмотри, кость не просто пожелтела, она окаменела, считай. Но какой от него толк? Ты взгляни, что у него из гарды торчит.

В самом деле, из гарды торчало что-то, напоминающее то ли обожженную щепку, то ли почерневшую кость, то ли пластину графита, которая, впрочем, обрывалась неровным краем на расстоянии ладони от гарды.

– Сломан, – покачал головой Шарни. – Но клинком была именно вот эта штука. Это ж не сталь? Непонятное дело… Посмотри-ка, братец, на гарду со стороны этой щепки. Она не забита в проем, а словно растет из него. Запрессовано так, как надо. Однако холодная на ощупь. – Толстяк отдернул руку. – Хумати, у тебя там что наверху, корзины со льдом?

– А рукоять не холодная, – недоуменно протянул Хумати.

– Я возьму это, – быстро сказал Кай. – Удобная рукоять на полтора хвата. Я бы, правда, обмотал ее кожаной лентой или бечевой, не люблю металл в ладони, но…

Он бросил обломок из руки в руку, вернул, крутанул кистью, удивленно посмотрел на Хумати.

– А меч отлично сбалансирован. Клинка вроде нет, только огрызок от него, а держишься за рукоять, словно он есть.

Кай шагнул к столу, закрыл глаза и резко взмахнул мечом, собираясь снести с его края один из кубков, но тот остался на месте. А ведь только что, мгновение назад, Кай был уверен, что есть у меча клинок, есть, и его конец сейчас рассечет крохотный кубок на части, да так, что донце останется стоять на столе.

– Все понятно, – кивнул Хумати. – Это, думаю, тренировочный клинок. Для упражнений.

– Для каких упражнений? – не понял Шарни. – Упражняться можно и палками!

– Какими палками? – поморщился Хумати. – Палку и не отбалансируешь, и хват на ней не тот, и отвесить самому себе по затылку легче легкого. Вот такой вот огрызок – самое то. Разучивай движения и маши. Ни себе ухо не срежешь, ни покалечишь никого. А обломок холодный от сквозняка. Наверху сквозняки гуляют. И вырезан для веса он из тяжелого камня или из свинца.

– И покрашен? – с сомнением выпятил губы Шарни.

– Я беру его, – твердо повторил Кай.

– Да бери, – прищурился Хумати. – Я тебе таких обломков могу корзину накидать, наверх только забираться лень. Шарни, подбери какие-нибудь ножны, а то ведь повесит парень эту каменную щепку себе на пояс, вся Кета будет месяц за животики держаться. Все, что ли?

– Собирайся, Каттими, – озадаченно проговорил Кай, принимая от толстяка немудрящие ножны. – У нас имеются еще дела в городе, а ты уже вся в пыли. Хоть отряхнись.

– Пойду я, наполню фляжки огненной водой, – вздохнул Шарни.

– Пойду я, вытряхну из головы паутину, – побежала за пирамиду для пик девчонка.

– Послушай, – Кай пристально посмотрел на оружейника, – тебе-то какой интерес во всем этом? Может, и удалось мне помочь твоему братцу, но не могу я объяснить только этим твое радушие.

– Да как тебе сказать… – Хумати стер с лица улыбку. – Есть одна девчонка в нижнем городе, который у нас, впрочем, зовется Высотой. Не твоя, но тоже глазастая. Когда нужно спросить совета, я иду к ней. И она сказала, что тебе нужно помочь.

– Я увижу ее? – оживился Кай.

– А тебе своей глазастой мало? – удивился Хумати. – Ты на свою посмотри, чую, она сама тебе любой совет дать готова.

– Разве молодому парню от девчонки советы нужны? – встрял Шарни, ставя на стол принесенные две потяжелевшие фляжки.

– Шарни, – Кай прищурился, – эта глазастая девчонка, о которой говорит твой брат, и есть тот умный человек, с которым ты обещал меня познакомить?

– Ум – это что-то вроде опыта и смекалки, – задумался Шарни, – какой может быть опыт у девчонки?

– Ой, не скажи! – погрозил брату пальцем оружейник.

Кай посмотрел на Каттими, которая старательно прибирала выбранный ею арсенал, перевел взгляд на прячущего улыбку Шарни, на ставшего вдруг донельзя серьезным Хумати.

– Слышал я, когда последний правитель Кеты погиб, не оставив кровных наследников, то при выборе нового урая жители города отдали предпочтение опыту и смекалке против знатности, – произнес он твердо.

– Знатность не пострадала, – вздохнул Шарни. – Вельможи Кеты почти поголовно погибли в самом начале Пагубы.

– Спасибо, Хумати, – опустился на одно колено перед оружейником Кай.

Каттими в растерянности бухнулась рядом.

– Как ты догадался? – удивился Хумати.

– А что тут догадываться? – не понял Кай. – Нужно смотреть и видеть. Всякий может распоряжаться или пользоваться, а вот править может правитель. Даже если у тебя на глазах он правит всего лишь оружейкой.

– А чуть серьезней? – хмыкнул Хумати.

– Если богато одетый оружейник, что распоряжается стражей всего замка, поет гимны огненному пойлу, а весь Текан только и говорит, что ураем был выбран глава цеха кетских виноделов, то чего тут гадать?

– Гадать будет кое-кто другой, – с неожиданной болью пробормотал урай Кеты. – Может быть, в последний раз.

Глава 6

Уппи

Каттими сияла такой радостью, что доставшаяся ей лошадка Педана, которая словно сбросила с холки не менее полудюжины прожитых в невзгодах лет, пыталась даже гарцевать. На поясе у девчонки висел нож идеальной хозяйки, в жилете под курткой были спрятаны метательные ножи, рукава куртки плотно сжимали наручи, на плече висел лук и тул со стрелами, а на постоялом дворе ее ожидал сверток с обновками, на которые Кай потратил несколько полновесных серебряных монет. Вдобавок она прихватила с собой обломки меча, словно рассчитывала на встречу с искусным кузнецом, который немедленно превратит владелицу стального барахла в непобедимую меченосицу. Не радовался только охотник, который все никак не мог оправиться от лихорадки. Мало того что он не знал, что делать с настырной девчонкой, так еще предстояла встреча с Халаной. И это после известий о том, что все женщины Кеты, носившее имя Уппи, убиты. Но кроме всего прочего, Кая угнетало еще одно. Он явственно ощущал слежку, но не мог определить соглядатая, как ни крутил головой, как ни закрывал глаза и ни прислушивался. После полудня улицы Кеты были оживленны, никто из горожан не казался охотнику подозрительным, ни от кого не исходила хоть какая-то опасность или неприятный интерес, который тем не менее скользил по его спине.

Пожалуй, Кета была самым неприступным городом Текана. Разве только Туварса могла с ней сравниться, взбираясь на отвесные скалы морского берега, но и большая часть Туварсы, как и всех прочих городов Текана, оставалась вне крепостных стен, а Кета помещалась в них вся. Утес, на котором высился замок кетского урая и старый город, занимал стрелку между светлыми водами Эрхи и ее притока. Вместе со склонами утеса улицы старого города переходили в ремесленные слободы, которые разбегались по каменистому междуречью, именуемому горожанами Высотой, потому как от основания утеса к северу тянулось на несколько лиг плоскогорье. И только по его окончании начиналась болотистая низменность, отделяемая от Высоты неприступной стеной и рвом, который в половодье Эрха захлестывала холодными водами. Как раз в путанице улочек Высоты Каю и предстояло отыскать жилище бойкой на язык кетки Халаны.

Ткацкая улица оказалась далеко, почти у самой северной стены, за кварталами оружейников, в которых стучали молоты и визжали станки. Путь был неблизким, отчего Кай, продолжая выстукивать зубами дробь, в который раз поблагодарил себя, что решил отправиться к Халане верхом.

– Это твое последнее дело? – спросила Каттими, нагнав охотника у двухэтажного дома из пожелтевшего известняка, овитого плющом, пока Кай раздумывал, у кого бы справиться о Халане. – Закончишь здесь и отправишься дальше? Когда?

– Завтра, – буркнул Кай. – Или ты не слышала о ружье? Без ружья сейчас выходить за высокие стены не то что страшно, но глупо. Никакое копье не выручит. Ты что надумала? Останешься у Халаны, если я с нею условлюсь обо всем?

– Нет, – беззаботно мотнула головой Каттими. – В Ламен пойду.

– Зачем? – не понял Кай.

– Охотницей стану, – гордо выпрямилась Каттими. – Ты зеленоглазый охотник, а я стану глазастой охотницей. Кареглазой! Прекрасной охотницей! Понятно, что такую мерзость, как та, что ты разделал в чаще, я не осилю, но парочку пустотников или одного-другого черного пса завалю без сомнений. Глядишь, и монетку заработаю. Хоть отработаю тебе то серебро, что ты заплатил Такшану. Не согласен? Или рассчитываешь получить за меня все золото Кеты? Да не дуйся ты, охотник! Пустотной мерзости на всех хватит! Опять же приделанные заботы требуют.

– Я иду в Ламен завтра с утра, – процедил сквозь зубы Кай. – И иду один. И ты мне ничего не должна.

– Ну и иди один, – пожала плечами Каттими. – И уж позволь мне самой определять, должна я тебе что-то или нет. А так-то иди, разве тебя кто-то держит? Пару недель назад ты тоже из Кривых Сосен один вышел. Иди. А я чуть сзади. Нам же по пути? Думаешь, я не поняла, куда ты собрался? Уж точно будешь насчет этого Паххаша, которого в Сакхаре замучили, расспрашивать да насчет его отправительницы справки наводить. Конечно же стоит подумать и о ламенских подковах на копытах лошадей той самой черной пятерки. Не так? Вот что я тебе скажу, охотник. Если тебе нравится думать, что ты такой самостоятельный и независимый, я могу держаться от тебя в сотне шагов. Ну мало ли, вдруг появится тот рыжий с компанией или мерзавцы Туззи захотят свести с тобой счеты? Куда ж ты без меня-то? Да и другая опасность имеется…

– Какая? – не понял Кай, морщась от словоохотливости спутницы.

– Васа, – объяснила Каттими. – Вот увидишь, завтра же потянется за тобой в Ламен. Я ее не видела, может быть, она уже выехала и ждет тебя на дороге? Знаешь, как она на тебя смотрела?

– Как? – не понял Кай.

– Девушки так на лотки коробейников заглядываются, которые сладостями торгуют, – фыркнула Каттими. – А что? Она как раз такая, какая тебе и нужна. Без претензий. А по мне, так на змею похожа. Заползет в постель и ужалит. Так что я буду… присматривать за тобой, охотник.

– Вот спасибо, – поклонился, прижав руку к груди, Кай. – Что бы я без тебя делал?

– Ну откуда я знаю, что делают стеснительные парни, когда запираются в своих комнатах, да забираются голышом в постель? – потупила взгляд Каттими. – Мечтают, наверное, о славных подвигах и сладких кессарках.

– Эй, – высунулась из окна на втором этаже желтого дома Халана, – и долго вы так будете стоять да языками попусту молоть? Объезжайте дом слева, стучитесь в ворота. Да коней оставляйте во дворе!

И со двора этот дом, как и многие дома на улочках Высоты да и на склонах утеса, оплетал ползучий, по-осеннему желтеющий плющ. Когда, наклонившись, всадники подъезжали к дому, Каю показалось, что они очутились в зеленом коридоре, но ворота остались за спиной, и их взгляду предстал обширный, но обычный ремесленный двор: в одном углу стояла какая-то рухлядь, в другом углу пыхтели меха уличного горна и крепкий, но маленький мужичок обстукивал на наковаленке какую-то железяку для лежавшего поблизости тележного колеса. С противоположной стороны опять же дымились костры, на них исходили паром вонючие котлы, в которых шустрые кетки шевелили деревянными лопатами разноцветные комья шерсти. А прямо у входа гостей встретила сама Халана, как она только успела сбежать вниз?

– А ну-ка! – Хозяйка оглушительно свистнула, и от котлов к всадникам тут же побежали две веселые кетки, в которых Кай с удивлением узнал недавних рабынь. – А ну-ка, девочки, приберите лошадей да присмотрите за ними. Прибыли, как и уговаривались. Как насчет легкой закуски?

– Время не терпит, – мотнул головой Кай, протягивая хозяйке бутыль вина. – Да и перекусили уже. Давай уж делом займемся, Халана.

– Делом, говоришь? – напряженно хмыкнула хозяйка, ловко прибрала бутыль и посмотрела на Каттими. – А ты что скажешь?

– А можно я воспользуюсь горном? – выпалила с загоревшимися глазами девчонка. – Мне вот тут… – она встряхнула сверток, – подправить кое-что нужно.

– А сладишь с горном-то? – подняла брови Халана.

– Так отец кузнецом был, – шмыгнула носом Каттими.

– Ну что ж, – повернулась к уличной кузне Халана и вдруг зычно гаркнула: – Муженек! А ну-ка, брось свое колесо. Помоги девчонке, да смотри у меня, без излишеств.

Мужичок что-то пробурчал в ответ, а Халана, предлагая Каю жестом следовать за ним, проворчала:

– Тяжело бедняге, девки кругом, и одна другой краше. Но он у меня стойкий… Не там, где надо.

То ли посмеиваясь, то ли покашливая, Халана открыла потемневшую от времени дверь и повела Кая по узкой лестнице наверх. Повсюду постукивали ткацкие станки, за перегородками и дверьми слышались женские голоса, раздавался смех.

– Нелегкое это дело, ткацкий промысел, – ворчала хозяйка. – Да еще в такое время. И вот ведь как, вроде оживать Текан начал, купцы потянулись, а все нет конца Пагубе. Да и так неспокойно. Слышал о четырех несчастных?

Она резко остановилась между этажами.

– Да, – стиснул зубы Кай. – От старшины стражи. Всех городских Уппи убили. Так что уж не знаю, чем ты мне теперь можешь помочь.

– А надо ли тебе помогать? – мрачно произнесла Халана. – О подвигах твоих наслышана. Понимаю, что не твоей рукой голубки замучены, но не с твоего ли языка их имя слетело?

– И с моего слетало, – согласился Кай. – В разговоре с тобой и слетало. Впервые. А вот в уши мои влетело оно в Намеше еще. И не только в мои уши. Были и еще… бравые молодцы.

– А зачем им смерть Уппи? – нахмурилась Халана.

– Не знаю, – покачал головой Кай. – Только в Намеше они тоже убили кое-кого…

– Кое-кого, – как эхо произнесла Халана. – В том-то и дело, что кое-кого. А может, как раз того самого? Ну да ладно. Значит, как ты сказал, может посмотреть в сердце? И хорошо расплетает?

– Вроде бы так, – кивнул Кай. – Ну так нет уже в Кете Уппи?

– Эх, охотник, – вздохнула хозяйка. – Много чего нет в Кете, но еще больше того, что в ней есть. Уппи – ведь не только имя. Это еще и прозвище, присказка. Так мамаши кличут в люльках младенцев. И к некоторым из них это прозвище прилипает до старости. Очень редко к кому. Пошли.

Продолжая вздыхать, Халана поднялась наверх и толкнула среднюю из трех дверей. Наклонившись, Кай вошел вслед за ней в обширную чистую комнату, окна которой, как и весь дом задернутые плющом, выходили не во двор, а на улицу. По стенам комнаты тянулись лавки, а у окна на высоком табурете сидела молодая светло-русая девушка и, постукивая деревянными палочками, плела что-то кружевное. Кай оглянулся. У входа на лавке замерли трое стражников, одним из которых оказался сам старшина стражи. Кетский гвардеец кивнул охотнику и показал на лежавший на коленях меч:

– Не балуй, зеленоглазый, эту девку уж мы не упустим.

– Ты же понимаешь, что не я виновен в их смертях? – спросил Кай.

– Дождь идет из туч, – проговорил старшина. – Разве виновен ветер, что пригнал тучи? Но пригнал их именно он.

Халана присела рядом со старшиной, а Кай медленно расстегнул пояс, бросил его вместе с оружием на пол. Шагнул вперед и присел на лавку в пяти шагах от незнакомки.

– Это зеленоглазый охотник, Варса, – негромко произнесла Халана.

– Я вижу, – раздался мягкий голос, и кружевница подняла взгляд.

Ей было не больше двадцати лет. Простое льняное платье сидело на ней ладно, тонкие пальцы работали безостановочно, да так, что громыхание палочек превращалось в ровный дробный перестук, светлые волосы были собраны на шее зеленой лентой, и кружева, которые она сплетала, тоже были зелеными, но внимание привлекало не это, хотя все это Кай отметил мгновенно. Внимание привлекали глаза. Они были столь же огромными, как и глаза Каттими, только сухость и строгость лица кружевницы объяснялись не голодом и лишениями, а именно сухостью и строгостью его владелицы. Неужели именно с нею советовался Хумати?

– Варса? – переспросил Кай.

– Можешь называть меня Уппи. – Она плела, не глядя на пальцы. – Или тебе больше нравится другое имя? Назови, ты же из клана Зрячих.

– Откуда ты знаешь? – удивился Кай. – До тебя дошли слухи о зеленоглазом охотнике?

– Ты видишь глазами, а я сердцем. – Она поднесла руки вместе с кружевом к груди. – Но и слухи тоже ходят, скрывать не буду. Чего ты хочешь, охотник?

Кай оглянулся на стражников. И старшина, и двое воинов, и Халана были напряжены.

– Меня послал к тебе Паттар, в последнее время именуемый Пата, – проговорил Кай. – Перед смертью он сказал следующее. Передаю слово в слово. «Найди Уппи. Это не может продолжаться бесконечно. Мне тут нечем дышать! Мне уже давно нечем дышать! Пусть она посмотрит в твое сердце. Пусть расплетет все! Она всегда хорошо расплетала! Пусть!» Но эти слова слышал не только я. И тот, кто их слышал, возможно, сейчас в Кете.

– Значит, Паттар отошел, – задумчиво пробормотала Варса.

– Ты – Кикла, – уверенно произнес Кай и снова оглянулся на как будто окаменевших слушателей. – Но я лучше буду называть тебя Варса. Красивое имя – Варса. Его убили. Понимаешь? И убили не так, как убили всех женщин с именем Уппи в Кете. Его убил собственный сиун. Но и это не всё. Кессар, известную в Хурнае под именем Хуш, тоже убил собственный сиун.

– В этот раз они убьют всех, – безжизненно ответила Варса.

– Кто – они? – почувствовал бессильную злость Кай. – Рыжий весельчак с четырьмя всадниками? Пустота? Тринадцатый клан? Кто-то еще?

Она замерла. Застыла, закрыв глаза, только пальцы ее продолжали сплетать странное кружево, напоминающее зеленую мелкую сеть.

– Ты не боишься? – начал что-то понимать Кай.

– Боюсь? – Она почти рассмеялась, впервые остановила плетение, посмотрела через плечо Кая. – Халана! Старшина! Повторяю еще раз, говорила ураю, говорю вам, я умру сегодня, и зеленоглазый охотник, который сидит напротив меня, не будет повинен в этом. Он сам стоит в этом же ряду назначенных к смерти, только стоит одним из последних.

– Ты не умрешь, – уверенно заявил старшина. – Как раз теперь полсотни гвардейцев клана окружили дом. Никто не войдет в него и не выйдет из него без моего приказа.

– Наивные, – рассмеялась Варса и снова посмотрела на Кая. – Так ты будешь расспрашивать меня о двенадцати или последуешь совету Паттара?

– Хорошо. – Кай опустил руки. – Хорошо, Варса. Или все-таки Кикла? Не знаю, какое имя тебе милее. Может быть, даже и Уппи.

– Только не Кикла. – По ее лицу пробежала гримаса. – Я даже не тень Киклы. Меньше тени.

– Пата назвал себя слезинкой Паттара, – вспомнил Кай. – Ладно. Посмотри в мое сердце. Ты плетешь удивительно, значит, и хорошо расплетаешь. Расплети то, что можешь расплести.

– Нечего тебя расплетать, – ответила она устало. – Ты еще и не сплетен толком. Ты о многом догадываешься, но мало что знаешь. Кого ты видел из двенадцати? С кем говорил?

– Не знаю, кого я видел, потому как до Пагубы я объехал весь Текан в цирковой повозке, и уж меня-то точно видели многие, – проговорил Кай. – Но совершенно точно я виделся и говорил с Паттаром, с Кессар, с Сакува и Эшар.

– И ты сам… – Она нахмурила лоб.

– Сын Эшар, – твердо сказал Кай. – Думаю, что Сакува – мой отец.

– Удивительно. – Она впервые улыбнулась. – Удивительно. Наверное, Эшар очень долго готовила этот союз. И точно выбрала будущего отца. Сакува всегда был особенным. Он слишком любит себя, как и каждый из нас, но он единственный, кто не ненавидит людей.

– А ты? – удивился Кай. – Ты их ненавидишь?

– Я сама стала человеком, – вздохнула Варса. – Почти стала. Становлюсь. Как ты понимаешь, это повод для еще большей ненависти. Но и для любви тоже. С каждой своей смертью я продвигаюсь к человеку все ближе. Но об этом после. Если успеем. Тем более что ты и в самом деле сын Сакува и Эшар, а не Хаштая и Атимен, кем они были при твоем зачатии. Запомни, дети были у каждого из двенадцати. Были, есть и будут. Но они были и будут обычными людьми, и время обращало их в прах и будет обращать их в прах, несмотря на все их достоинства и доблести. Тебе удалось нечто большее. Точнее, Сакува и Эшар удалось нечто большее. Хотя конечно, скорее Эшар. Она единственная из двенадцати, которая не смирилась ни на минуту. Она единственная, которая продолжала и продолжает… эту войну.

– Продолжает? – не понял Кай. – Какую еще войну? Но ведь она ушла! Она нашла способ обмануть Пустоту!

– При чем тут Пустота? – подняла брови Варса. – Обмануть нужно было не Пустоту, а саму себя. А это сложнее. Сложнее даже, чем обмануть Сакува, что ей удалось блестяще.

– Обмануть Сакува? – удивился Кай.

– Он не любил ее, – объяснила Варса. – Никогда не любил ее. Запомни, Эшар – это кровь и страсть. Сакува – зрение и разум. Он мягок и умен, но холоден. Она жестка и хитра, но горяча. И, одновременно, он вспыльчив, она расчетлива. Он добр, она безжалостна. Он терпелив, она еще более терпелива. И ее терпения хватило на века. Вот уж не уверена, что терпение Сакува столь же беспредельно. Так вот, запомни, Кай. Для того чтобы такой, как ты, появился на свет, должно было случиться невозможное – любовь. Настоящая любовь. Потому что от каждого из нас может остаться и тень, и слезинка, но, как ни дели на части любовь, она будет вся даже в ее крохотной частице. Выходит, что… ну Сакува… ну старый развратник…

Кай услышал шевеление за спиной, обернулся. Халана сидела с открытым ртом, старшина выпучил глаза, еще двое стражников старались не дышать, хотя вряд ли понимали хоть что-то.

– Если бы я не увидела тебя, я никогда бы не поняла, кто ты, – продолжала смеяться Варса. – Да, ты бледная тень любого из двенадцати. Даже бледная тень их бледных теней, которыми они являются сегодня, но ты не просто оживший комок праха, которому в срок предстоит отойти в бездну. Ты сын Сакува и Эшар. У тебя подлинные глаза Сакува, которыми он блистал еще в ту пору, когда Пустота не властвовала на этой пяди мира, и ты похож лицом на свою жестокую мать Эшар. Хитрую Эшар. Хладнокровную Эшар. Страшную и прекрасную Эшар, которая вынуждена была пустить в свое сердце любовь. Только не думай, что она это сделала ради тебя. Она все делает ради себя самой. Она хочет свободы. Хочет ее так, как никто.

– Я ничего не понимаю, – признался Кай.

– Каждый из нас может выбрать разное, – прошептала Варса. – Немногие выбирают то, что выбрала я, – жизнь обычного человека. Обычно я доживаю до шестидесяти, иногда восьмидесяти лет, хотя порой умираю так, как умру теперь, молодой. После этого я, как и все, попадаю в круг мучений. На пятнадцать лет. На пятнадцать лет, которые мне, как всегда, покажутся бесконечными. Все, что позволяет мне выживать в эти пятнадцать лет, так это сны. Мне снится, что я рождаюсь заново. Снится, что где-то в окрестностях Кеты появляется светловолосая девчонка, похожая на своих родителей, которая до пятнадцати лет не подозревает, кто она такая. А потом на нее накатывает. Накатывает знание, осознание того, кто она. Память о том, кем она была, и понимание того убожества, на которое она обречена отныне. И я не пойму, что мои сны были реальностью, а просто почувствую, что теперь я вот эта девочка. А эта девочка побежит в свою комнатку, свой уголок, зажмет лицо ладонями и будет или рыдать, или улыбаться. Ей – мне – покажется, что к ней – ко мне – вернулась память. Так всегда заканчивается очередной круг моих мучений. Так было раньше, и так будет впредь. Поэтому сегодняшний разговор мы сможем продолжить лет так через шестнадцать-семнадцать, не раньше. Я с этим смирилась. Поэтому и сегодняшняя смерть не пугает меня.

– И остальные из двенадцати… – начал Кай.

– По-разному. Кто-то просыпается раньше, кто-то позже. Но примерно все так, – ответила Варса. – Мы испробовали все. Умирать необязательно. Некоторые из них живут веками, не меняясь. Некоторые поддаются старости, но поддаются медленно. Но в итоге, рано или поздно, проходят через круг мучений, чтобы начать все сначала. Родиться обычным ребенком, не осознающим себя, а в пятнадцать лет захлебнуться ненавистью, злобой, болью, раскаянием, тем, чего в каждом из нас больше. В том, что каждый из нас копит в себе.

– Или любовью, – прошептал Кай.

– Возможно, – кивнула Варса. – Мы все разные. Эшар как-то сумела приручить своего сиуна. Оторвала его от Пустоты. Точнее, вернула его себе, может быть, даже сделала частью себя. Не в полной мере, конечно. Кажется, она научилась отнимать тела у людей. Вытеснять человеческий дух и заменять его своим. Она научилась избегать круга мучений. Но как она обманула Сакува, я не знаю. Я бы этого не сумела, да и не стала… Наверное, она все взвесила и решила, что ей нужен именно он. Поняла, что только он в состоянии по-настоящему влюбиться. Хотя есть еще и Неку, но думаю, что Эшар предпочла тьме, покою, сну, холоду – зрение и разум. А может быть, Неку как раз помог ей. С покоем и сном. Скорее всего, Эшар нашла зеленоглазого, подобрала девчонку в его вкусе и стала ею. Может быть, она стала ею не сразу, подождала, когда Сакува проникнется к ней страстью. Может быть, она сама добавила девчонке в кровь страсти. Она могла. А потом тихо, незаметно раствориться в этой страсти и в этой любви. Не знаю, как это было на самом деле. Но точно знаю, что она пыталась проделать это не один раз. Судя по тому, что ты передо мной, в конце концов ей это удалось. Ты – плод настоящей любви Сакува и Эшар. Все остальное не стоит разговоров!

– Но Сакува был и остается зрячим! – воскликнул Кай. – Неужели он не видел того, что должен был увидеть?

– Именно что должен, – кивнула Варса. – Но ты забываешь о главном. О любви. Любовь способна ослепить даже зрячего. И Эшар тоже. Если она хотела успеха своему замыслу, ей нужно было забыть о себе. Наверное, она нашла способ. Впрочем, женщине легче. Крылья, которые поднимают ее в небо, всегда принадлежат мужчине.

– Но зачем ей это было нужно? – впился пальцами в скамью Кай.

– Ей нужна была свобода, – прошептала Варса. – Так же, как нужна она каждому из нас. Точно так же, как она нужна птице, которая знает цвет настоящего неба, которая знает, что такое простор! Поверь мне, даже я, смирившаяся со своей участью, свила бы гнездо в клетке и отложила там не одно, а с десяток яиц, если бы имела хотя бы крупицу веры, что это позволит мне вырваться на свободу. Ты – ключ к этой свободе.

– Ты называешь клеткой Салпу? – спросил Кай. – Но от края до края Салпы не меньше четырех тысяч лиг!

– Это крохотная клетка, – покачала головой Варса. – Это неразличимая крапина на затылке вселенной.

– Но почему так вышло? – воскликнул Кай.

– У нас мало времени, – ответила Варса. – Спрашивай о важном. Они уже близко.

– Кто – они? – спросил Кай.

– Кто-то из двенадцати, – пожала плечами Варса. – Я чувствую их. Мы все чувствуем друг друга, хотя некоторые и умеют закрываться. Мы чувствуем тех, кто не умеет. И ты чувствуешь их. Мне подсказывает о них томление в груди, тебе – твоя жажда. Рыжий – это Агнис. Я не знаю, как его зовут в Ламене, да он и необязательно должен быть привязан к клану Огня – клану Агнис. Он весьма силен. Но он никогда не отличался большим умом, хотя уж конечно всегда был умнее любого из ламенцев. Но им кто-то руководит. И этот кто-то тоже из двенадцати. Конечно, если не предположить, что им руководит кто-то из Пустоты. Но это было бы совсем уж унизительно.

– Но зачем? – не понял Кай. – Зачем кому-то из двенадцати убивать кого-то из двенадцати?

– Равновесие, – усмехнулась Варса. – Клетка стоит ровно, только если в ней двенадцать узников. Она как тент, как шатер кирпичного цвета, который растянут на двенадцать кольев. Чуть перетянул – и вот уже все пошло набекрень. Равновесие нарушилось. Разве ты не видишь сам? Пагуба затянулась так, как она не затягивалась очень давно. Вдобавок случился странный мор, появились приделанные. Клетка стала сквозить. Наружу из нее вырваться все еще невозможно, зато всякая мерзость проникает в нее проще, чем обычно. И эта мерзость может однажды захватить Салпу. И я скажу тебе, чем это может грозить двенадцати. Не только тем, что под небом Салпы, если это можно назвать небом, останется одна мерзость и каждый из двенадцати будет получать круг мучений не только на собственном престоле, но и здесь. Если не будет людей, то не будет надежды. Совсем…

Она замолчала.

– Равновесие нарушилось из-за меня? – спросил Кай после паузы.

– Ты слишком высокого мнения о себе, мальчик, – рассмеялась Варса. – Ты словно соринка на весах. Мне кажется, что ты неспособен нарушить равновесие. Скорее всего, все дело в твоей матери. Но даже и это неважно. Понимаешь, каждый из нас, если он призван особым образом, каждый, попавший в круг мучений, укрепляет границу. Пустоте, тому, что мы называем Пустотой, становится труднее преодолевать ее. В обычную Пагубу достаточно было потерять шестерых из двенадцати, чтобы Пагуба откатилась. Хотя очень редко доходило до этого. Боюсь, что для окончания этой Пагубы потребуются все двенадцать. Дай мне руку.

Она стиснула его пальцы и замерла. Закрыла глаза. Улыбнулась едва заметно и отпустила.

– Да, все двенадцать. Пока что ушли двое. Я стану третьей. Не волнуйся. Скоро твоя жажда уменьшится. На время уменьшится.

– Ничего не понимаю, – стиснул зубы Кай. – Бреду как… слепой!

– Ты зрячий, – улыбнулась Варса. – А вот они слепы. Все, кроме Сакува и Эшар. Но Сакува предпочитает думать и выжидать, а Эшар думать и действовать. Она замыслила невозможное. Я даже ненавижу ее, оттого что безумно хочу, чтобы у нее все получилось. Ведь не получалось пока ни разу! Но ты должен помнить еще одно – Пустота умна. Если что-то станет понятным человеку, то и Пустота в этом разберется. Нельзя быть умнее Пустоты. И не нужно быть умнее Пустоты. Конечно, это не значит, что нужно отказываться от ума, но выиграть у Пустоты можно только там, где она слабее.

– Где? – спросил Кай.

– Слишком легко, – вздохнула Варса. – Думай сам.

– А что значит, если не будет людей, то не будет надежды? – спросил Кай.

– Без людей мы словно зерна без почвы и воды, – прошептала Варса. – Да, то, что дает нам жизнь, несравнимо с тем, что давало нам силу, но не будет людей – не будет и жизни. Вовсе не будет.

– Кто ты? Кем была ты? – спросил Кай.

– Кто я? – рассмеялась Варса. – Кем я была? Как рассказать муравью, откуда берется хвоя, из которой он строит муравейник? У меня нет слов, которые ты знаешь.

– Хорошо. – Кай почувствовал раздражение. Эта девчушка, которая очевидно была готова к смерти, столь же очевидно презирала его, как и презирала каждого в комнате. – Но кто они, наконец? Как их имена?