Текст книги "Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному"

Автор книги: Сергей Сеничев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Унаследовавший папашино дело Владимир Семенович открыл широкую торговую сеть и довел годовой оборот до 800 тысяч. Он же додумался сбывать обвитую золотом шелковую нить на Восток – в Хиву, в Самарканд, в Индию, где мода на блестючее не проходила никогда. Увеличив сбыт, он тут же расщирил и производство и золотил нить уже не только дома, но и в Италии. На Владимира Семеновича работали уже английские менеджеры. Монополист русского шитья, он имел вес при дворе и исхитрился усадить в кресло градоначальника Москвы близкого родственника Александра Алексеева, сын которого – управлявший до этого семейным бизнесом Николай Александрович – впоследствии тоже стал московским городским головой. Он занял этот пост в 33 года и пребывал в должности восемь лет, пока не был застрелен прямо на рабочем месте – вот уж где черная-то ирония судьбы – ворвавшимся в кабинет сумасшедшим. Дело в том, что Николай Александрович прославился не только как один из виднейших обустроителей Москвы (водопроводом, канализацией и первыми электрическими сетями город обзавелся именно при нем), он был основателем дома призрения для душевнобольных – знаменитой Канатчиковой дачи. После его трагической кончины от руки пациента этой самой лечебницы, император даже повелел поименовать ее в честь убитого (а большевики переименовали – в Кащенко). Ну да это всё предыстория…

Незабвенный Константин Сергеевич приходился Николаю Александровичу кузеном. И в 1883-м, после ухода того в мэры, пробил Кокосин час принимать бразды правления делом предков. А времена, надо сказать, стояли кризисные: и вообще, и для фирмы «Владимир Алексеев», в частности – спрос на золото-волокно сходил на нет. Воцарившийся Александр III предпочитал казацкий стиль, да и конкуренты поджимали. Но и Кокося дурака не валял…

Считается, что ничем, кроме погони за богемной славой этот возлюбленный фанатками партнер самой Ермоловой не занимался. На деле же один из основателей Московского общества искусства и литературы был первоклассным производственником. За пять лет до исторической 26-часовой посиделки с Немировичем в «Славянском базаре» К. С. Алексеев-Станиславский выехал в Европу с целью самого настоящего промшпионажа. Из его писем супруге (актрисе Лилиной) понятно, что западные партнеры прекрасно сознавали истинную цель визита и всячески перекрывали кислород любопытному русскому. Но К. С. не сдавался: «Пришлось осматривать потихоньку, то есть в то время, когда мастера отдыхают днем… Теперь меня не удивляют баснословно дешевые цены заграничных рынков, – писал он брату, – Папаня поймет, какого прогресса достигли здесь в золотоканительном деле: я купил машину, которая сразу тянет товар через 14 алмазов…»

Привезенный им станок моментально вернул Алексеевым статус первых российских золотоволокитчиков. А двумя годами позже Константин Сергеевич порушил и монополию европейцев на производство волоков, через которые золото вытягивалось в нить, открыв на своей фабрике собственный алмазный цех. Теперь и конкуренты, забыв о загранице, ездили за этими самыми вильерами к Станиславскому… извините, Алексееву, у которого было не только ближе, но и дешевле… В 1900-м его чудо-нитка получила гран-при Всемирной парижской выставки, а сам К.С. был удостоен соответствующего диплома и золотой же медали. Так что открывать собственный театр ему было на что…

И человек, лишенный коммерческой жилки, так бы и поступил – ухнул бы потом и кровью нажитое на устройство зрелищного предприятия в одиночку. Наш же герой был не таков: он организовал акционерное общество, благодаря чему основные затраты понес компаньон по имени Савва Морозов (в прошлом одноклассник великого режиссера по гимназии). При этом К.С. хватило ума не спешить подставляться и в роли худрука организуемого театра – с этим корыстным прицелом им был зазван в дело Немирович.

Бывший к тому моменту предельно раскрутившимся творческим менеджером Владимир Иванович оказался еще и единственным в их компании «потомственных горожан» дворянином. В каковой связи ему, известному драматургу и театральному педагогу, было отведено эксклюзивное право участвовать в деле исключительно «своим трудом», за что устанавливалось жалованье в размере 4200 рублей годовых. Как, впрочем, и Константину Сергеевичу, назначившему себя вторым «распорядителем дела». Помимо распорядителям полагались 10 % от годовой прибыли предприятия (остальным пайщикам отвели по 6 % с каждого внесенного рубля). И следом уточнение: «Если при этом получается остаток, то половина его выдается распорядителям поровну, а вторая идет для усиления средств предприятия». А три года спустя, когда театр начал приносить внушительную прибыль (сборы доходили до 3000 рублей за вечер, аншлаги МХТ – одна из самых славных страниц в истории российского театра), г-н Станиславский провел срочное переакционирование. И всё имущество театра с репертуаром перешли в собственность их с Владимиром Ивановичем, примкнувшего к ним своим талантом и частью гонораров А. П. Чехова плюс ряда ведущих актеров труппы. А понесший основную финансовую нагрузку Савва не только отказался от возмещения своих затрат, но и пожертвовал в кассу театра еще 15 тысяч…

Историю дальнейших разногласий распорядителей Константина Сергеевича с Владимиром Ивановичем принято толковать как историю творческих противоречий, однако глупо было бы не иметь в виду и чисто меркантильных мотивов этой растянувшейся на долгие годы вражды двух главных акционеров чертовски доходного дела. Не говоря уже о правах на театр как здание – дорогущий особняк в самом центре Москвы, построенный фактически на Морозовские деньги…

Тем, кто не в курсе, сообщим, что в 1909-м алексеевская фабрика начала выпуск электротехнических кабелей и проволоки, что оказалось куда доходней давешней золотой канители… Так что «Чайка» «Чайкой» и «Синяя птица» «Синей птицей», а о кармане Константин Сергеевич не забывал никогда. Во всяком случае, до победы социализма в отдельно взятой – его – стране, превратившей господина Станиславского из передовиков капиталистического труда в ограбленного, хотя и заслуженного деятеля искусств…

ШАЛЯПИН…

Растиражированная Макаревичем формула «Бесплатно только птички поют» – его, шаляпинская. Во всяком случае, у Бунина это черным по белому и буква в букву.

На пике карьеры Федор Иванович был самым высокооплачиваемым отечественным исполнителем. За каждый выход на сцену брал не меньше 10 тысяч целковых. Плюс 65 тысяч в год за приписку к Императорской сцене… Позже, с появлением граммофонной записи, источником дохода сделалось и тиражирование его бессмертного голоса. «Люблю граммофонные записи, – признавался Федор Иванович, – Меня волнует и творчески возбуждает мысль, что микрофон символизирует собой не какую-то конкретную публику, а миллионы слушателей».

Любопытно, правда, вспомнить, что его первое посещение студии звукозаписи закончилось скандально: репетировал-репетировал он перед этим символом, а потом рявкнул, что отказывается петь в «металлическое ухо» и был таков.

Но капризулю уломали: 15 тысяч рублей за насколько арий и романсов кого хочешь уломают. И в 1902-м вышла первая пластинка. Успех был настолько потрясающим, что Федор Иванович моментально превратился в одну из первых жертв пиратства от грамзаписи. Да-да, тогда уже закрутилось: страну наводнили тысячи поддельных дисков, с которых звучал неизвестный имитатор, певший под Шаляпина. Пришлось бороться. И вскоре на каждом «защищенном» диске значилось: «…я, нижеподписавшийся артист Федор Шаляпин, сим удостоверяю, что граммофонные пластинки я напечатываю исключительно для акционерного общества «Граммофон» (по нотариальному условию), а потому всякое появление граммофонных пластинок с напетыми мною пьесами в других каких бы то ни было обществах мною признаются за подделку»…

Его сверстник КАРУЗО («Мефистофеля» в Ла-Скала они раз даже вместе спели; дирижировал Тосканини – спектакль века!) имел с выхода двенадцать с половиной тысяч франков – что-то около пяти тысяч тогдашних рублей. Дотошные газетчики подсчитали, что, если выходов у маэстро не менее восьмидесяти в году, то «каждая нота, выходящая из его горла, превращается, можно сказать, в червонец»…

Наверное, Энрике был прав, так высоко оценивая эти ноты: ему не было и сорока восьми, когда кровь хлынула у него горлом прямо на сцене родного «Метрополитен-Опера» – во время арии из «Любовного напитка» Доницетти, ставшей теперь вот разве что не визитной карточкой великого тенора. Восемь месяцев спустя Карузо скончался…

Анна ПАВЛОВА покинула принесшие ей мировую известность «Русские сезоны» вероломно и даже подло – в самый разгар гастролей. За 1200 фунтов в неделю сменила парижскую театральную сцену на Лондонский мюзик-холл «Палас», где помимо нее выступали акробаты, чревовещатели и дрессированные собачки. А по зрительному залу, как уточняют ехидные биографы, сновали торговцы пирожками.

Эти деньги были нужны ей больше чем срочно – любимый Дандре в далекой России находился под судом. Обвиненный в мздоимстве он был приговорен к выплате 36 тысяч, что на деле приравнивалось к пожизненному сроку в долговой тюрьме. Так что понять балерину не только можно, но и романтично. Однако мы здесь не поиском оправданий заняты. Оправдать можно что угодно. В конце концов, все пути в ад вымощены лучшими из намерений.

В общем, Анна Матвеевна кинула Дягилева на самой, что ни на есть переправе и, как писал Бакст: «…превратилась в Лондоне в истинную артистку мюзик-холла, танцует ухарски, с “прикрикиванием” и присвистом! Ужас»…

Не чуралась она в ту пору и чёса по частным вечеринкам. На приеме у некой миссис Винсент прима выпорхнула к гостям из огромной корзины роз – ну в очень открытом платьице из розовых же лепестков. Этот нехитрый с точки зрения классического балета трюк принес госпоже Павловой 500 баксов (или тысячу рублей по тогдашнему курсу).

И она выкупила любимого. За спешно нашабашенные 18 тысяч долларов. Любимый расплатился и покинул Россию по поддельным документам. Анна ждала его в Лондоне, где они вскоре тайно и повенчались. Путь на родину Виктору Эмильевичу, как вы, наверное, догадываетесь, был заказан. Законной супруге – естественно, тоже…

Но зарабатывать по-крупному звезде понравилось. К 1917-му один ее вечер стоил нанимателям уже никак не меньше 600 фунтов стерлингов. К тому же Дандре оказался изобретательнейшим продюсером и продавал всё, что покупалось – и талант супруги, и даже ее имя. В Европе пользовались успехом конфеты с надписью «Pavlova» на коробке. Нарасхват шли духи, туалетная вода и мыло с тем же лейблом. Цветочники (и, соответственно, балерина) обогащались на новом сорте роз – «пепельно-розового цвета с бесчисленными лепестками, напоминающими пачку Павловой в “Менуэте”». Её имя носил и свежевыведенный сорт голландских белоснежных тюльпанов… В магазинах одежды появились манильские шали с кистями на испанский манер – придумка самой грандессы…

В модных торговых домах она одевалась не просто даром – ведущие модельеры еще и приплачивали ей. За согласие носить их продукцию, которую любезная Анна Матвеевна еще и совершенствовала на свой вкус: о! великолепное пальто! просто великолепное, беру… вот только здесь карман убрать, здесь укоротить, здесь расшить и с воротником подумать)… Фотомодель Павлова безотказно и очень не безвозмездно рекламировала крема, обувь, шляпки, охотно снималась для обложек гламурных журналов… Так что Штеффи Граф с Курниковой шли по протоптанной стезе…

Но главным источником богатения Анны оставался, конечно же, танец…

И чтобы лишний раз убедить вас, что строки эти не из стремления позлословить насчет стяжательства нашей героини (да и всех без исключения героев!), а ради возможности лишний же раз напомнить, что яблоки ньютонам на головы просто так не падают – немного цифр.

В одном только 1925 году Анна Павлова за 26 недель побывала в 77 городах, дала 238 представлений и износила 2000 пар балетных туфель…

Она умерла, едва пережив полувековой юбилей – крепко простудилась, возвращаясь с Лазурного берега в Париж (поезд попал в аварию, и знаменитой пассажирке пришлось идти до ближайшей станции пешком в легоньком пальтеце поверх пижамки). Лечиться было как всегда недосуг, и по пути на очередные гастроли ее свалил жуткий плеврит.

29 января 1931 года в лондонском театре «Аполлон» погасили свет, зазвучал Сен-Санс и луч прожектора прочертил по пустой сцене путь, который проделывала там обычно в «Умирающем лебеде» Анна. Так Англия – а вместе с ней всё человечество – попрощалась с легендарной танцовщицей…

Её последние слова «Принесите мне костюм лебедя» придумал, скорее всего, Дандре. Ни подтвердить, ни опровергнуть этого некому. Известно, что труппу покойной супруги Виктор не распустил, наспех заменив Анну Ольгой Спесивцевой. На гастролях в Австралии та сошла с ума. Дандре вскоре разорился…

И если Павлова стремилась заработать все деньги мира, то ее предшественница КШЕСИНСКАЯ славилась падкостью на подарки, к которым привыкла еще со времен амурных отношений с наследником российского престола…

Рассказывают, что когда Николай «перешагнул порог мужской зрелости», императрица-мать и советник государя Победоносцев скоренько подобрали ему подходящую «для взбадривания и спуска эротического пара» пассию. И подтолкнули юношу в объятия молоденькой звездочки Мариинки, снабдив приличной суммой «на обольщение»…

При этом чаще всего вспоминают о полученных 19-летней Матильдой от цесаревича браслете с огромным сапфиром и парой бриллиантов да особняке на Английском проспекте (построенном некогда великим князем Константином для своей балерины – Кузнецовой). В этом роскошном особняке с зимним садом влиятельнейшие персоны империи играли в карты – очень по-крупному – и распределяли госзаказы. А раз на новый год там выступал Дуров с дрессированным слоном. Приметный, то есть, был домик. С его же, кстати, балкона Ленин в 17-м чего-то говорил. Но это мы уже заскочили…

После династийной женитьбы возлюбленного Ники обиженная в лучших чувствах Кшесинская переключилась на великих князей. Известны ее романы с, по меньшей мере, троими близкими родственниками Николая. С пожилым уже Владимиром Александровичем, а затем и с его юным – на шесть лет моложе нее – сыном Андреем (кузеном царя).

Но прежде – с Сергеем Михайловичем – не только двоюродным же братом, но еще и ближайшим другом детства государя. Именно к нему молодожен обратился с просьбой поддерживать бывшую пассию в эту трудную для нее минуту. А тот поддерживал-поддерживал, да и влюбился без памяти…

От его щедрот диве досталась роскошная дача в Стрельне: увидела, сказала «нра» и получила в подарок к 22-летию. Для освещения усадебки была построена даже автономная электростанция. И Матильда с Великим Князем Сергеем жили там долгих пять лет в практически нескрываемом гражданском браке – пока она не родила. Но не от благодетеля, а от упомянутого выше Великого Князя Андрея.

Ошеломленный изменой князь Сергей вознамерился излечиться от чувств к «своей Мале» новой любовью и собрался уже жениться на великой же княжне Ксении (дочке Александра III), но Маля попросила его не делать этого ни в коем случае, и Сергей Михайлович смирился с приказанием, и остался холостяком, уйдя с головой в службу. Благородный и безнадежно влюбленный в нее он устроил всё: и роды, которые прошли очень тяжело (их принимал его личный доктор), и таинство крещения малыша. Спустя восемь лет В. К. Сергей Михайлович подготовил для сына Кшесинской Указ Его Императорского Величества о «потомственном дворянском Российской империи достоинстве».

Его последним даром Матильде было отчество, которое он дал ее сынишке, поскольку маменька юного князя Андрея – В. К. Мария Павловна и слышать не хотела о балерине; он станет мужем Матильды лишь через 20 лет, когда уже уйдут из жизни и Мария Павловна, и Сергей Михайлович – и извините покорно, если всё ещё путаетесь в именах этих великих князей и княгинь с княжнами…

Весной 1918-го задержавшегося в Петрограде похлопотать об имуществе любимой Сергея Михайловича арестуют и сошлют (спрячут) в Пермскую губернию, где летом того же года скинут вместе с несколькими другими царских кровей родственниками в одну из шахт где-то возле Алапаевска. Сергей Михайлович окажется единственным из всех, кто упадёт туда не живьем: он попытается сопротивляться и будет застрелен. Потом колчаковцы отвоюют Алапаевск, и будет назначена следственная комиссия, которая извлечет тела убиенных из под земли. На шее В. К. Сергея обнаружат «медальон из самородного золота с драгоценным камнем зеленого цвета, внутри которого на правой стороне кругом выгравирована надпись: «21 Августа – Маля – 25 Сентября», а на левой стороне – головка портрета Матильды Кшесинской. Этот медальон был ее ответным ему подарком – «за милую Стрельну». В сентябре 1920-го, уже в Париже кто-то передаст ей это реликвию. И только тогда Матильда поверит, что ее доброго ангела-хранителя больше нет на земле…

Не сердитесь, что всё это немножечко не о деньгах, но как не вспомнить такую историю?!

Возвращаясь же к деньгам с подарками: редкий спектакль обворожительной примы обходился без подношения ей «милых пустячков» – бархатных коробочек с бриллиантовыми серьгами или сапфировыми брошами… Рассказывали, что едва не половина драгоценных безделушек Фаберже, изготавливавшихся чуть ли не эксклюзивно для царской фамилии, перекочевывала из магазина в шкатулки Кшесинской… К тому же, от женившегося Ники ей досталась привилегия звать его на «ты» и без церемоний обращаться напрямую по всем вопросам. Учитывая непростой характер Матильды, обращалась она нередко. Пререкания с ней стоили карьер парочке министров. Из-за нее был вынужден покинуть театр Волконский, выгнавший оттуда когда-то Дягилева. Одним словом, в конечном счете Матильда Феликсовна выбила себе право, не теряя места в труппе Мариинки (для проформы танцевала один-два спектакля в год), отправиться в турне по Европе. Вернулась оттуда «генералиссимусом русского балета» и откровенной уже богачкой. Отстроила себе новый особняк – настоящий дворец на Кронверкском, ныне Каменноостровском – с собственным винным погребом и даже коровником (чтобы никогда уже не искать сынишке свежего молока). А вскоре Андрей купил ей симпатичную виллу «Алам» на берегу Французской Ривьеры…

Правда, нельзя не вспомнить как в самом начале первой мировой она организовала и два года содержала на свои средства лазарет о тридцать коек. Говорили, что именно на деньги, вырученные от продажи ее бриллиантов (по слухам же – самой крупной в коллекции в тогдашней России), переданные ею незадолго до революции с Ссудную казну, перекочевавшую вскоре вместе с казаками в Югославию, кормилась половина тамошнего белого эмигрантства…

Но самый стойкий из мифов о богатствах Кшесинской гласит, будто не всё увезла она (и бездарно продула в казино) за рубеж. Будто большую часть сокровищ закопала Матильда Феликсовна во дворике своего дворца. Сенсационными сообщениями на эту тему и по сей день пестрят страницы далеко не самых желтых отечественных изданий. А уж в них разнообразно. И про то, что «современными экспертами клад Кшесинской оценивается примерно в двести миллионов долларов». И про то, как искали да не нашли его большевики еще в 20-х. Потом – не нашли и в 37-м. Ищут якобы и по сегодня, но информация-де строго засекречена…

Вправду оно так или нет, а очень похоже, что была Матильда Феликсовна одной из самых богатых женщин России, которую мы потеряли. А начиналось – с презентиков влюбленного наследника престола…

Хотя и тут не без оговорки: любовь к дареному пришла к маленькой Матильде гораздо раньше: императорское училище Кшесинская Вторая (так звали ее там, чтобы отличить от старшей сестры и тоже балерины Юлии) закончила первой по успеваемости, за что и получила наградное Полное собрание сочинений Лермонтова.

Злые языки утверждают, что старушка приврала в воспоминаниях, и это был всего лишь увесистый том Тургенева. Но в том ли суть?..

Мери ПИКФОРД однажды призналась Немировичу-Данченко: «Мы прежде всего банкиры, а затем уже актеры». Она имела в виду основавших в 1919-м кинокомпанию «Юнайтед Артистс» себя, женившегося на ней незадолго до этого Дугласа Фербенкса, Чарли Чаплина и Гриффита.

Снискавшая экранную славу в амплуа девчушек-сорванцов в жизни эта милая леди была завидно деловым человеком и уже в 25 лет вышла на фиксированный гонорар – 675 тысяч долларов за ленту (что-то в районе 10 миллионов нынешними деньгами). А как соучредитель компании и продюсер своих фильмов мгновенно превратилась в одну из влиятельнейших персон американской киноиндустрии.

При этом именно она была первым вице-президентом действующего и поныне Фонда помощи нуждающимся киноактерам (они с означенной выше троицей убедили артистов, зарабатывавших больше 200 долларов в неделю, отстегивать полпроцента в пользу менее успешных коллег).

«Рождение нации» Дэвида ГРИФФИТА фильм великий не только в художественном, но и в маркетинговом смысле: на его производство ушло всего 110 тысяч долларов, а прокат принес фирме 50 миллионов.

Кстати: именно на премьере этого фильма – в самом его финале, во время бешеной скачки лошадей – оркестр играл не что-нибудь, а вагнеровский «Полет валькирий». Эффект был ошеломительный. Так что полвека спустя Коппола в «Апокалипсисе» ничего не придумал, а просто использовал гениальную находку корифея…

По складу характера и специализации Гриффит был откровенный эпохальщик, комедий снимать не умел, а потому и сам жанр ненавидел. Но Америка хотела смеяться. И Гриффит взялся за комедии. В эпизоде одной из них он задействовал своего водителя по имени Мак СЕННЕТ, умевшего потешно подражать величайшему из тогдашних комиков Максу Линдеру. Потом снял его еще. И еще. Потом разрешил Маку наплевать на руль и писать сценарии. Потом предложил снимать самому. И в первые же полтора года тот наваял восемьдесят с лишним картин, став родоначальником комедийного американского кино.

Мак (по паспорту Майкл) Сеннет куда как прилично заработал на своем прямолинейном чувстве юмора. Известно, что любивший играть на бирже, в дни «великого краха» он потерял разом восемь миллионов долларов, сохранив лишь роскошный особняк, где и доживал, особенно не нуждаясь. Рассказывали, правда, что в 50-х он – живая, казалось бы, легенда – бродил по Голливуду в поисках работы, которой для него на новой фабрике грез ни у кого уже не находилось…

Главное же, чем дорог Сеннет человечеству – так это тем, что в его фильмах дебютировал начинающий мим, прозванный впоследствии Великим Немым…

Чарли ЧАПЛИН вырос «в ужасающей бедности» и смог покончить с нищетой и лишениями, лишь отпахав два долгих первых года в Америке «на дядю». Отпахал, надо сказать, со всей отдачей. В 1914 году он снялся в тридцати пяти лентах на сеннеттовской студии «Кистоун»…

К Сеннету Чарльз попал случайно, во время гастролей по штатам в составе второсортной английской труппы. Он пришел к «большому Маку» показаться, не особенно веря в успех. Но едва взглянув на него, всемогущий Сеннет «прыснул со смеху и вскоре уже весь трясся от хохота».

Он положил новичку 150 долларов в неделю…

Рассказывают, что всего за неделю до этого Чарли отнес в банк очередную жалкую кучку долларов: он откладывал на покупку фермы – будущий «величайший актер всех времен» (оценка Л. Оливье) искренне мечтал заняться свиноводством…

По истечении года, достав всех подсказками и сочтя себя готовым к самостоятельной режиссуре, Чаплин перебрался в чикагскую кинокомпанию «Эссеней» (на вдесятеро большую зарплату) и там целый год выдавал на гора по фильму в месяц. Когда же приспело время продлевать договор, молодой человек провозгласил довольно жесткое условие: сто пятьдесят тысяч на стол – немедленно и наличными. Ему сказали: «Не у нас». И Чарли снова ушел. В кинофирму «Мьючуэл». И это не было шило на мыло…

Новый контракт обеспечивал ему 10 тысяч в неделю (плюс заветный чек на 150 единовременно). «Когда я хотел жениться, – сказал он в те дни в одном из интервью, – у меня не было денег. Теперь деньги есть, но нет желания. И вообще, еще успею этим заняться, когда брошу работу».

Работу в «Мьючуэл» Чаплин назвал позже самым творчески счастливым периодом в своей жизни. «Деньги лились рекой», – вспоминал он. Видимо, так и было, поскольку вскоре выскочка (его собственное определение) обзавелся секретарем, лакеем, автомобилем и водителем к нему в придачу.

Отработав договоренное, он перебрался в «Фёрст нейшнл», где построил собственную студию и снимал уже исключительно шедевры. На «Малыша», например, угрохал 300 тысяч – теперь он мог позволить себе это, переснимая некоторые сцены по сто с лишним раз. Для сравнения: в отечественном кино хрестоматийным считается случай с Сергеем Бондарчуком, который однажды прогнал Тихонова-Болконского через тридцать два дубля одного эпизода и рассказывал потом, что тот его натурально возненавидел… Что же касаемо Чаплина и «мог себе позволить»: состоявшийся вскоре развод с нелюбимой Милдред Харрис (шестнадцатилеткой, женившей его на себе выдумкой про беременность) обошелся новоиспеченному магнату в 100 тысяч откупного. Кроме того бывшей перепал внушительный процент от будущих доходов…

Съемки «Золотой лихорадки» сделали Чаплина беднее на 923 886 долларов. А потом богаче на шесть миллионов. Даже кем только ни бойкотировавшийся «Цирк» принес ему около трех миллионов дохода (или 400 тысяч чистой прибыли). Эти деньги пришлись очень кстати: во время съемок наш герой развелся со следующей женой-малолеткой (к началу процесса Лите Грэй едва исполнилось семнадцать, на руках у нее оставались два его сына). Чарльз отстегнул скандалистке рекордную по тем временам сумму – 600 тысяч (по другим данным миллион). Но бедняжка не успокоилась на этом и отсудила по сто тысяч на воспитание каждого из сынишек.

После процесса Чаплин угодил в психушку, откуда вышел совершенно седым и, по собственному признанию, на десять лет постаревшим. Впрочем, отдельные биографы пересказывают эту историю совершенно иначе – так, что желание смотреть фильмы Чаплина пропадает очень и очень надолго. Но сейчас не об этом…

Следующая супруга – Поллет Годдар (исполнительница главной роли в его «Новых временах») – отпустила маэстро по-тихому. А вот очередная претендентка на очередную главную женскую роль (в «Призраке и действительности») изрядно потрепала ему и нервы, и банковский счет. Жениться на Джоан Барри Чарли успел, но в суде оказался-таки: эта истеричка (и алкоголичка) потянула его к ответу в качестве отца ее ребенка.

Помешанная на национальном достоинстве Америка к тому моменту уже здорово недолюбливала Чаплина. Этот так и не удосужившийся стать гражданином США господин имел неосторожность публично назвать патриотизм «самым большим безумием, от которого когда-либо пострадал мир». К тому же безбожник… И демократичные американцы записали строптивого англичанина в коммунисты, устроили прослушку телефонных разговоров и вообще всячески давали понять, что отныне он тут не ко двору.

Не оплошал и судья: он отправил обвиняемого на ДНК-экспертизу или как это тогда называлось… Экспертиза установила: Чаплин чист, ребенок не его. А ничего, сказал его честь и всё равно приговорил Чаплина к выплате истице регулярного пособия на содержание ребенка…

Так он и жил: снимал гениальное кино и тут же расплачивался за недюжинную тягу к нимфеткам (а Чарли тянуло преимущественно к несовершеннолетним, и с этой печальной статистикой ничего не поделать). Последней любовью и женой 55-летнего мастера стала едва успевшая отметить свое 18-летие Уна О’Нил, с которой Чаплин убрался из Штатов и скоротал остаток жизни в завидном согласии, родив ту самую Джеральдину, а потом еще семерых детишек…

Правда, ничего выдающегося (хорошо: ничего особенно выдающегося) он почему-то больше не снял. Были, конечно, «Огни рампы» и «Король Нью-Йорка». И даже «Графиня из Гонконга» с Лорен и Брандо. Но это был уже совсем не тот Чаплин. За «Огни» ему даже «Оскара» дали. Но это была скорее награда за незлопамятность, чем за само кино. Во всяком случае, первого позолоченного болвана – годом раньше – киноакадемики присудили ему вовсе не за фильмы, а просто потому что очень хотели помириться напоследок. Ибо не могли не предчувствовать: Чаплин все равно уйдет в историю Чаплином, а они будут иметь бледный вид. Странно, что изгнанный в свое время он все-таки поехал, и вышел на сцену, и пытался даже исполнить знаменитое па с тросточкой и котелком…

И насчет коловращений судьбы: большую часть жизни великий комик кому-нибудь да платил. С его уходом в мир иной ничего не поменялось. Через одиннадцать месяцев после смерти гроб с телом Чарльза Спенсера Чаплина был похищен из могилы. Неизвестный позвонил Уне и предложил вернуть останки за 480 тысяч долларов. Уна послала вандалов (будете смеяться – четко следуя предсмертному наставлению мужа: «В случае похищения тела выкуп грабителям не выплачивать»). В дело включилась полиция и два месяца спустя злоумышленников взяли. Ими оказались безработный автомеханик с болгарским эмигрантом. Вывезя гроб на автофургоне, они закопали его на окраине пшеничного поля неподалеку от Лозанны. При повторном захоронении могилу Чарли пришлось забетонировать – мало ли кто еще захочет с покойного денег…

А вот одна из самых ярких иллюстраций воплощения в жизнь мечты, считающейся почему-то американской, – из грязи в князи. Обладатель без малого тысячи почетных дипломов и премий Уолт ДИСНЕЙ в юности зарабатывал на жизнь, рисуя комиксы для газет. А до этого разносил газеты, подрабатывал разнорабочим на маленькой папиной фабричке по производству фруктового желе: размешивал пюре, мыл банки, заколачивал ящики, Но рожден он был, чтоб сказку сделать явью, а заодно уже стать мультимиллионером…

Первыми мультиками Дисней зарабатывал по одному доллару за фут пленки. Это были времена, когда ему порой не хватало денег даже на обувь – элементарно не в чем было выйти из дома. Рассказывают, что однажды юноша имел реальный шанс умереть с голода. Во всяком случае, на хлебе и воде – безо всякого преувеличения и метафор – сидел.

Но он не собирался сдаваться.

А тут еще кто-то подсказал Уолту, что брать за работу следует как минимум в двадцать пять раз дороже. Уолт обнаглел и запросил. И оказалось, что это нормально. Тогда он продал за 40 долларов свою старенькую камеру и двинул в Голливуд. И вскоре раскрутил одну нью-йоркскую дистрибьюторшу на контракт: он делает шесть серий мультиков, она платит по $1500 за каждую.