Текст книги "«Без меня баталии не давать»"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

16
У профессора Рюйша [44]44
  Рюйш (Рейс) Фредерик (1638—1731) – нидерландский анатом. Предложил методы бальзамирования трупов и изготовления анатомических препаратов. Создал анатомический музей, коллекция которого была куплена Петром I (1717).


[Закрыть]

Наконец 9 сентября был заложен фрегат длиной по килю в сто футов. Стапель[45]45
  Стапель – наклонный помост для спуска судов на воду.


[Закрыть] для него установили вдоль берега, что привычнее для русских, спускавших ранее в Воронеже свои корабли. Все детали киля, вытесанные из дуба, были хорошо сплочены, пригнаны, и мастер Поль был доволен. Ещё бы, отводили на подготовку месяц, а волонтёры управились за три недели. В этот же день удалось установить и два носовых шпангоута, заранее заготовленных. Однако при установке шпангоута Аргилович оступился и вывихнул ступню, и поэтому до дома волонтёрам пришлось тащить его на себе. Пётр сам исследовал больную ногу имеретинского царевича, велел лежать и тут же отправился к Витзену.

   – Есть ли у вас добрый лекарь-костоправ?

   – А что случилось, Пётр Алексеевич?

   – Да один мой товарищ ногу подвернул.

   – Есть у нас знаменитый врач, профессор анатомии Рюйш.

Пётр сам доставил пострадавшего к профессору, и когда тот, осмотрев ногу, взяв по-особому ступню и дёрнув так, что Аргилович вскрикнул, поставил сустав на место, Пётр тут же спросил:

   – Господин профессор, объясните, как вы это сделали?

   – Всё очень просто, молодой человек, кость выскочила со своего места, я её вернул туда, где ей положено быть.

   – Но мне хочется знать, как это делается? – не отставал Пётр.

   – Я могу вам это показать только на скелете, молодой человек, – отвечал Рюйш, надеясь, что таким ответом вполне удовлетворил любопытство. Кого угодно, но только не господина бомбардира.

   – Значит, у вас есть скелет? – не отставал он.

   – Есть.

   – Вот и покажите, пожалуйста. Очень прошу вас.

   – В таком случае пройдёмте в анатомический кабинет, молодой человек.

В анатомическом кабинете Пётр опешил – столь много удивительного было расставлено здесь по полкам, а у профессорского стола во весь рост стоял человеческий скелет.

   – Ба-а, – воскликнул бомбардир в удивлении, – да у вас тут такие диковины!

   – Это не диковины, молодой человек, – усмехнулся Рюйш. – Это препараты и пособия, изготовленные мной для демонстрации студентам во время лекций.

   – Так вы читаете лекции, господин профессор?

   – Да. По анатомии человека.

   – Я смог бы на них побывать?

   – А почему бы и нет?

   – В таком случае я буду вашим слушателем, господин Рюйш.

   – Завтра я веду студентов в госпиталь на практику. Приходите.

   – Я обязательно буду у вас.

   – А теперь смотрите сюда.

Профессор Рюйш подвёл Петра к скелету и подробно объяснил на костях ступни его, как происходит вывих и как надо сделать, чтоб вернуть кость на место. Пётр не удовлетворился объяснением, а, склонившись над ступней, несколько раз сделал скелету «вывих» и вправление кости на место.

   – Только учтите, молодой человек, для пострадавшего эта операция очень болезненна. Поэтому вы должны это делать как можно быстрее, лучше мгновенно.

Увлечённые люди, а к таким именно и принадлежал Рюйш, очень ценят внимание и интерес других к их увлечению и стараются как можно больше и подробнее рассказать о любимом предмете. О лучшем слушателе, чем этот долговязый русский, и мечтать не надо было.

   – А как вы изготовили скелет?

   – Городские власти разрешили мне взять труп казнённого преступника, – начал Рюйш рассказывать об изготовлении этого учебного пособия в подробностях, объясняя, как вываривался скелет, как скреплялся, чем окрашивался.

После рассказа профессора Пётр шлёпнул скелет по черепу, молвил удовлетворённо:

   – Служил дьяволу, а ныне – науке. Скажи спасибо, злодей.

   – Вы совершенно правы, господин...

   – Михайлов, – подсказал бомбардир.

   – Господин Михайлов, благодарю вас за внимание, и если...

   – Нет, нет. Ещё не всё, – сказал Пётр, почувствовав, что Рюйш собирается закончить беседу. – Пожалуйста, ознакомьте меня со всем, что есть у вас на этих полках.

   – Но, господин Михайлов, для этого потребуется не один час. И потом, меня ждут.

   – Хорошо, вы не возражаете, если я к вам ещё наведаюсь?

   – Разумеется, нет.

   – Тогда покажите мне ваш последний экспонат, который вы недавно изготовили и который на ваш взгляд наиболее удачен.

   – Пожалуйста, – не задумываясь, сказал Рюйш. – Я недавно забальзамировал умершего младенца.

   – Где он? – встрепенулся бомбардир.

   – Пройдёмте в тот угол.

Пётр увидел там стеклянный ящик, в котором лежал обнажённый ребёнок.

   – Да он как живой, – прошептал бомбардир восторженно, – и даже улыбается.

   – Ну улыбку эту, разумеется, я сделал специально, дабы студенты не расстраивались.

   – Расскажите, как вы бальзамировали его, профессор?

   – Зачем вам это, господин Михайлов?

   – Мне надо знать, господин профессор. Пожалуйста.

И Рюйш стал подробно объяснять секреты бальзамирования, впрочем ничего не скрывая от господина Михайлова, в котором вдруг почувствовал родственную душу. Но едва кончил рассказ, как «родственная душа» вдруг попросила:

   – Позвольте, я сниму верхнее стекло?

   – Зачем, господин Михайлов? – удивился Рюйш, которого ещё ни один студент не осмеливался просить об этом, мягко выражаясь, кощунстве. Да и сам он в мыслях не допускал открывать этот маленький саркофаг.

   – Я хочу потрогать его. Вы не бойтесь, я не причиню ему вреда. Мне только надо убедиться, что это не кукла.

   – Господин Михайлов, неужели вы думаете, что я позволю себе...

   – Что вы, что вы, профессор, я знаю, что дитя настоящее. Но всё ж очень прошу, снимите стекло, оно отблёскивает и мешает подробно рассмотреть это чудо.

Рюйш, пожав плечами, сам снял стекло.

   – Пожалуйста.

Пётр наклонился над ребёнком, потрогал тельце его осторожно пальцами и вдруг, склонившись ещё ниже, поцеловал прямо в губы. Выпрямившись, сказал восторженно:

   – Господин Рюйш, вы волшебник!

   – Спасибо, – усмехнулся тот, поражённый такой выходкой своего слушателя и одновременно польщённый высокой оценкой профессорского труда.

С трудом удалось Рюйшу увести бомбардира из анатомического кабинета в приёмный, где их терпеливо ждал вылеченный Аргилович.

   – Ну что, Гамарджоба, – весело сказал ему Пётр. – Теперь побежишь сам?

   – Нет, нет, – возразил Рюйш. – Мы сейчас наложим повязку, пусть он несколько дней полежит в покое. – И, уже уяснив, сколь дотошен его гость, пригласил: – Смотрите, как я это буду делать, господин Михайлов.

Пётр внимательно посмотрел, как перевязывал ногу Рюйш, и, едва тот сделал узел, сказал:

   – А теперь я попробую.

И, развязав узел, смотал в клубок бинт и снова, уже сам, сделал перевязку. Кончив, спросил:

   – Так?

   – Так, господин Михайлов. Если собьётся во сне, утром поправьте.

   – Всё сделаю, господин профессор. – Пётр вынул из кармана золотой, положил на стол. – До скорого. Ну, покалеченный, вставай, опирайся на меня.

На следующий день к Рюйшу заехал бургомистр:

   – Были у вас русские?

   – Были.

   – Что там случилось?

   – Ничего страшного. Вывих. Поставил на место. Но этот верзила, который привозил пострадавшего, меня весьма удивил.

   – Он не вас одного удивляет, профессор.

   – Кто он?

   – А он как вам представился?

   – Господин Михайлов. Любознателен сверх меры, в студенты напросился.

   – Возьмите обязательно, господин Рюйш. Дело в том, что этот молодой человек русский царь.

   – Царь?! – поразился Рюйш.

   – Да, да. Только, пожалуйста, не говорите об этом никому и даже ему самому, если хотите сохранить с ним хорошие отношения. Он здесь инкогнито и ужасно сердится, если его называют величеством. В Саардаме, говорят, даже кого-то избил.

   – Он может, – улыбаясь, покачал головой Рюйш. – Этот может, очень страстен. Я буду рад служить ему, господин Витзен.

   – Ну и хорошо.

На следующий день после закладки фрегата Пётр написал патриарху Адриану письмо: «Пресвятой отче, мы теперь живём в Нидерландах в городе Амстердаме, живы и здоровы вашими молитвами, исполняя слово Божие, сказанное Адаму, трудимся в поте лица своего, делаем это не из нужды, а для того, чтобы изучить морское дело, чтобы по возвращении оставаться победителями над врагами имени Господня и освободить христиан из-под ига нечестивого, чего я до последнего дыхания своего не перестану желать».

17
Расставить все фигуры

Великий посол Головин, приехав утром на верфь, не застал там Петра.

   – Он на лекции у профессора Рюйша, – сообщил Меншиков.

   – А где этот профессор?

   – Фёдор Алексеевич, бомбардир не велел его там беспокоить.

   – Но он мне по делу нужен.

   – Он тоже не бездельничает, господин посол, – отвечал сердито Меншиков. – Приезжайте вечером. Он будет обязательно дома.

Вечером Головин приехал уже не один, а с Лефортом. Они застали Петра наверху в его крохотной комнатке, склонившимся под трёхсвечным шандалом над медной доской. Не подымая головы, кивнул вошедшим: «Садитесь там».

   – Пётр Алексеевич, – сказал Головин, – чего ты при свечах глаза портишь? Дня мало?

   – Мало, Фёдор Алексеевич, истину молвишь. Днём фрегат, а тут вот на досуге решил художеством заняться.

   – Каким ещё художеством, герр Питер? – спросил Лефорт, беря со стола какой-то пузырёк.

   – Франц, – поднял голову Пётр, – поставь на место, это царская водка.

   – Царская водка? – удивился Лефорт. – Я и не знал, что есть такая.

   – Поставь, поставь, она, брат, не для питья. Зело ядовита. Это смесь селитряной и соляной кислоты, даже золото растворяет.

   – Но зачем она тебе?

   – Да вот был днём у художника Шхонебека, посмотрел, как он гравирует. Очень понравилось. Решил сам попробовать. Взял у него медную доску, царскую водку, лак, иглу вот эту и... вроде получается.

   – И что же ты изображаешь?

   – А вот смотрите.

Лефорт с Головиным обошли стол, встали с двух сторон за спиной Петра, склонились ниже плеч его, всматриваясь в гравюру.

   – Она ещё не окончена, но уже кое-что видно, – пояснил Пётр. – Вот видите, это христианин вздымает к небу крест, а ногами попирает мусульманскую луну.

   – Это тебе Шхонебек нарисовал? – спросил Лефорт.

   – Ты что, Франц, – обиделся Пётр. – Шхонебек, что ли, с неверными воюет?

   – Неужто ты?

   – Конечно я. Шхонебек только дал мне доску и эту водку для травления. Вот закончу, тисну на бумагу, тогда увидите по-настоящему.

   – Да, – вздохнул Головин, выпрямляясь, – нарисовал ты славно, Пётр Алексеевич, если б ещё и в жизни так случилось.

   – Ничего, Фёдор Алексеевич, даст Бог, и в жизни восторжествуем над неверными. Вон из Москвы пишут, шведы подарили нам триста пушек для кораблей. Осталось за малым. Кстати, как у вас идёт набор специалистов? Мне нужны настоящие моряки, офицеры.

   – Да уж человек около ста подрядили, герр Питер, скоро надо отправлять.

   – Архангелогородцев разделите. Всех на Архангельск не отпускайте. Большую часть отправляйте с иностранцами на Нарву, а там и на Воронеж. Ружей закупили?

   – Закупили, Пётр Алексеевич, тыщи две.

   – Маловато. Ну и их отправляйте на Нарву, а заодно мой подарок князю Ромодановскому. Вон в углу стоит.

   – Топор?

   – Угу. На страх врагам нашим. Вот худо, никак не могу из Витзена выбить горных специалистов, всё меня завтраками кормит, прямо по-московски. А Виниус в каждом письме долбит: давай горных дел мастеров. Коли б мог, сам бы родил ему их.

   – Мы что пришли-то, Пётр Алексеевич, – приступил наконец к делу Головин. – Пора въезжать нам в Гаагу. Мы уж и ливреи новые пошили всем, экипажи добрые приготовили. Голландцы уж намекают, когда, мол, енеральным штатам представляться будете[46]46
  ...Генеральным штатам представляться будете? – Генеральные штаты – с 1463 г. высшее сословно-представительное учреждение в Нидерландах.


[Закрыть]? Оно и верно, мы им в копеечку обходимся, а дела нет.

   – Как нет? А фрегат?

   – Ну это, конечно, тоже не безделица. Но мы ж Великое посольство, пора к переговорам приступать, а правительство-то их в Гааге.

   – Это ты прав, Фёдор Алексеевич, – сказал Пётр, откладывая в сторону гравюру и снимая с себя фартук.

   – Они не сегодня-завтра подпишут договор о мире с Францией[47]47
  Они не сегодня-завтра подпишут договор о мире с Францией. – см. примеч. № 41.


[Закрыть], – продолжал Головин. – А это не для всех радость, Пётр Алексеевич.

   – Для кого ж это «не для всех»?

   – Для нас, например. Если Голландия подпишет мир с Людовиком, то наверняка мы не сможем склонить её к союзу против Турции.

   – Это ты прав, Фёдор Алексеевич, Франция-то с султаном не разлей вода. У голландцев сразу козырь: не можем идти против друзей наших друзей.

   – Но это не всё, Пётр Алексеевич. Из нашего союза против неверных может вскорости выпасть и Австрия.

   – Это каким же образом? Евгений Савойский вон чихвостит турок в хвост и в гриву[48]48
  Евгений Савойский вон чихвостит турок в хвост и в гриву. — Евгений Савойский (1663—1736) – принц, австрийский полководец и дипломат, фельдмаршал. Победы Евгения Савойского над турками (1697 г. при Зенте и др.) и французами способствовали завоеванию австрийскими Габсбургами части Венгрии и Италии, а также Южных Нидерландов. Как полководец оказал влияние на Фридриха II и Наполеона I.


[Закрыть].

   – Что чихвостит, это хорошо, но ведь турки при таком раскладе могут у Вены пардону запросить.

   – Ты думаешь, мира?

   – Вот именно. Тогда мы вообще останемся одни против неверных.

   – Но мне император Леопольд[49]49
  ...император Леопольд (Габсбург) (1640—1705) – император Священной Римской империи.


[Закрыть] в каждом письме клянётся в верности.

   – В дипломатии, Пётр Алексеевич, с этими письмами лучше до ветру сходить и задницу вытереть. Хоть в этом польза будет. Императору-то Леопольду надо к войне с Францией готовиться. А она не за горами.

   – Какая ещё война? – удивился Пётр. – Мир же в Рисвике подписывают.

   – Для того и подписывают, чтоб к другой войне приготовиться успеть.

   – Ты давай, Фёдор Алексеевич, объясни толком, расставь все фигуры, как в шахматах. Чтоб ясней было.

   – Пожалуйста, Пётр Алексеевич, – с готовностью отозвался Головин, машинально схватив со стола пузырёк с царской водкой.

   – Э-э, осторожней! С этой «фигуры» плеснёшь ненароком – без штанов останешься. А руку так до кости прожжёшь.

Головин поставил пузырёк на стол, отёр пальцы о полу кафтана.

   – Значит, так, – изморщился он, собираясь с мыслями. – Испанский король Карл Второй[50]50
  Испанский король Карл Второй... — см. примеч. № 28.


[Закрыть] хоша не столь стар, но здоровьем вельми слаб, подвержен падучей и не сегодня-завтра помре, прости меня, Господи. Хоть и дважды женат был, детей не нажил. По его смерти пресечётся династия Габсбургов и вмиг явятся два наследника. Это сын французского короля, поскольку Людовик женат на старшей сестре Карла Второго Марии Терезии, и, выходит, их сын законный наследник испанских владений. Второй претендент, и тоже законный, – это сын австрийского императора, поскольку матерью его является другая сестра Карла – Маргарита Терезия.

   – Но ведь сам-то Карл Второй, ведь он же может назвать своего наследника, – сказал Пётр, – чай, он ныне жив ещё.

   – Вот на беднягу и давят ныне со всех сторон, но если перетянет супруга его Мария Анна, а это вполне может случиться, и поскольку она сестра императора Леопольда, тогда наследником станет австрийский принц. Но ведь и французы не дремлют. Так что драка меж ними грядёт, государь, ох грядёт. И нам от неё никакого прибытка.

   – Значит, считаешь, что Вена может пойти на мир с султаном?

   – Вот именно. Может. Оттого Евгений Савойский и давит на турка. Леопольду надо как можно скорее развязаться с Турцией, чтоб быть готовым к драке с Людовиком. Это ясно как Божий день.

   – И какая же роль нам отводится? – спросил Пётр.

   – Какая? – переспросил Головин, хмыкнув выразительно. – Ну коли по-шахматному, как ты просил, Пётр Алексеевич, то роль пешки. Не обижайся.

   – Да ты что, Фёдор Алексеевич, на что тут обижаться? Тут думать надо, как в ферзи выйти.

   – И останешься ты, Пётр Алексеевич, как вон на гравюре твоей, один на один супротив султана.

   – А Венеция? Чем не ферзь?

   – Что Венеция? Она у чёрта на куличках, какая она нам помощница. Купчиха.

   – Ничего. После Вены поеду в Венецию, там решим. А уж нам надо за здоровье испанского короля молиться, дабы пожил подолее, коли для нас он живой выгоден.

   – Ну так как, Пётр Алексеевич, едем в Гаагу?

   – Завтра поставим последний шпангоут[51]51
  Шпангоуты – рёбра судна, к которым крепится наружная обшивка.


[Закрыть], переключу волонтёров на бимсы[52]52
  Вимсы – поперечные балки на судне, являющиеся поперечной связью его бортов и служащие основанием для палубы.


[Закрыть]. И смогу на день-другой отъехать.

   – Я тебе, герр Питер, голландское платье сшил, – сказал Лефорт. – Его и наденешь.

   – Вот спасибо, Франц Яковлевич. А штаны?

   – И кафтан, и штаны, и чулки новые – всё есть.

   – Ну и славно. А то я эти вон царской водкой прожёг. – Пётр показал дыру у самой ширинки.

   – Надо было в фартуке работать.

   – Прожгло и фартук. Без фартука могло бы и до женилки добраться.

   – Ха-ха-ха, – рассмеялся Лефорт. – С чем бы ты тогда, Питер, к даме сердца пошёл?

   – Выстрогал бы из дуба, – нашёлся Пётр и засмеялся.

18
Въезд в Гаагу

Перед отъездом в Гаагу Великого посольства произошла у послов небольшая размолвка с голландцами из-за протокола. Послы, ссылаясь на московскую практику, требовали, чтобы депутаты штатов встречали их у карет, как и положено встречать высоких гостей. Витзену пришлось растолковывать им:

– Так встречают гостей слуги короля. А депутаты штатов являются носителями верховной власти в нашей республике, то бишь суверенами. Значит, они не могут опускаться до этого. Это будет для них унижением.

Узнав о сути спора великих послов с голландцами, Пётр велел передать им: «В чужой монастырь со своим уставом пусть не лезут. Спор выеденного яйца не стоит».

Узнав о словах бомбардира, великие послы наконец согласились с голландцами: «Ладно, уж так и быть, из уважения к штатам».

Поскольку в Великом посольстве было около ста пятидесяти человек свиты, в Гааге для него было отведено две гостиницы. Русские прибыли туда 17 сентября, а официальная аудиенция с Генеральными штатами состоялась лишь 25 сентября. Пётр, конечно, не мог позволить себе терять столько дней на ожидание. Он дважды возвращался в Амстердам, работал на верфи, устанавливая с волонтёрами бимсы, связывающие поверху шпангоуты и долженствующие служить в дальнейшем основанием для палубы. Несколько раз был у профессора Рюйша не только на лекциях, но и в госпитале на операциях.

Но уже 25 сентября он присутствовал в Гааге на официальном приёме Великого посольства. Стоял в свите и невозмутимо слушал торжественную речь первого посла Лефорта:

   – ...Великий государь всея Руси Пётр Алексеевич, слава Богу, здоров и успешно ведёт войну с турками и делает ныне обширные приготовления, дабы завоевать и Чёрное море, изгнав из искони христианских земель неверных.

Потом выступил Возницын, призвав Генеральные штаты выслушать их великих послов, провести переговоры, заключить крепкий союз против неверных.

После выступления послов явился главный аргумент московской дипломатии – драгоценные собольи «сорочки», долженствующие подвигнуть голландцев на сговорчивость.

После вручения подарков президент Генеральных штатов в напыщенной речи приветствовал Великое посольство и выразил огромную радость по поводу побед царя над турками, пожелав в заключение, чтоб над Россией воссияло солнце тишины и благополучия.

Наконец-то после всех этих торжеств Великое посольство было официально аккредитовано в Голландии, и теперь должны были последовать официальные протокольные визиты послов других стран. Пётр строго наказал:

   – Ежели, паче чаяния, явится посол французский, не принимать.

   – Вряд ли он явится, – сказал Головин. – После польских событий француз знает своё место.

Первый день переговоров со специальной комиссией Генеральных штатов был назначен на 29 сентября. И начала их Пётр, естественно, ждать не хотел, не только по причине строительства корабля, но и потому что он, как лицо неофициальное, всё равно не имел права на них присутствовать.

Присутствовать права не имел, но руководить послами считал главнейшей своей обязанностью. Поэтому сразу после официальных торжеств, вернувшись в гостиницу, где остановилось Великое посольство, господин бомбардир приступил к составлению памятки для послов.

   – Значит, так, господа послы, ныне и мы и они досыта наговорили друг другу приятностей, не говоря уже о «сорочках», вручённых депутатам. И теперь довольно. Пора о деле. Наперво ваша задача выяснить, доколе Генеральные штаты могут уступать нам в вопросе союза оборонительного и наступательного.

   – Не пойдут они на союз, – вздохнул Головин.

   – Если ты так настроен, Фёдор, то, конечно, не пойдут, – разозлился Пётр.

   – Дело не во мне, Пётр Алексеевич.

   – Ваше дело попробовать, – стукнул Пётр ладонью по столу. – Откажут? Ну что ж, от чужих ворот не грех заплакашми пойти. Ещё при моём отце Алексее Михайловиче именно голландцы добивались предоставления им права свободно торговать через нашу территорию с Персией и армянами. Тогда им было отказано. Теперь попробуйте поманить их этим разрешением.

   – Герр Питер, – заговорил Лефорт, – ты ж сегодня был у штатгальтера. Что, не мог попросить как-то надавить на депутатов? Он же всё-таки как-никак король.

   – Франц, ты забываешь, кто я при посольстве.

   – Но всё равно вы встречаетесь как король и царь.

   – Отнюдь, Франц, отнюдь. Он здесь штатгальтер и король Англии, а я всего лишь плотник и бомбардир.

   – Неужели ты с ним о деле не говоришь?

   – Почти ни слова.

   – А о чём же?

   – О море, о кораблях.

   – Ну тогда я не понимаю, – пожал Лефорт плечами.

   – Где уж тебе понять, – усмехнулся Пётр. – Эким павлином перед штатами фуфыришься.

   – Не хватало ещё, чтоб я, первый посол, представитель великой державы, предстал перед президентом штатов в бомбардирском кафтане.

   – Ладно, ладно, не обижайся, я же шучу. Кто Богу не грешен, тот бабушке не внук. Теперь, Фёдор Алексеевич, возьми перо и напиши, что надо у них просить.

   – Пётр Алексеевич, позволь дьяка Евстафьева призвать, а то я напишу так, что после сам не разберу.

Дьяк Тимофей Евстафьев пришёл с бумагами, с перьями и даже со своей чернильницей. «Обстоятельный мужик», – с одобрением подумал Пётр, глядя на него.

   – Тимофей, – попросил дьяка Головин, – постарайся писать покрупнее и почётче, чтоб я мог издали честь.

   – Постараюсь, Фёдор Алексеевич.

   – Итак, – начал Пётр, – как можно больше ружей. То, что купили две тысячи, ерунда. Надо ещё не менее десяти тысяч. Не менее. Свинцу для пуль пудов хотя бы с сотню. Пушек корабельных сколько возможно, но не менее двухсот. Парусины для парусов...

Пётр перечислил столь много военного и морского имущества, что дьяк начал с другой стороны листа писать. Даже драгунские барабаны не забыл господин бомбардир вписать в желаемое.

Поговорили ещё о многом, даже записали со слов бомбардира, что на какие вопросы отвечать. После того как отпустили дьяка, засобирался и Пётр.

   – Пётр Алексеевич, оставайся, – сказал Головин. – Утром отъедешь.

   – Нет. К утру надо на верфи быть. Начинаем корпус обшивать. Дело серьёзное. Ты, Фёдор Алексеевич, как закончите переговоры, приезжай ко мне в Амстердам. Всё расскажешь. Ну бывайте, послы. Успеха вам.

Пётр вышел и тут уже за дверью столкнулся с дьяком, видимо поджидавшим его.

   – Господин бомбардир, у меня великая просьба до тебя.

   – Говори, Тимофей, – сказал Пётр.

   – Хочу я, Пётр Алексеевич, проситься учиться на водяного мастера.

   – На какого?

   – По водяным мельницам и водоподъёмным машинам. Здесь у них это хорошо развито. Я думаю, и у нас сгодится.

   – Знаю, Тимофей. И всячески одобряю, – повеселел Пётр. – За чем дело стало? Деньги?

   – И деньги, само собой, даром ведь не учат. Но главное – у Фёдора Алексеевича меня отпросить, он ведь не отпустит, поди.

   – Молодец, Тимофей. Идём, – решил Пётр. – Я попрошу, отпустит, куда денется. Вместе челом ударим.

   – И ещё, Пётр Алексеевич, уж прости за докуку. Со мной ещё солдат Анисим Моляр хотел бы учиться. Мы уж с ним были на мельнице у мастера. Договорились. Всё веселей вдвоём-то.

   – Где были?

   – В Амстердаме.

   – Ну и правильно. Молодцы вы с Анисимом. Поболе б вас, таких-то. Идём к Головину.

Пётр вернулся с дьяком в комнату, где ещё не разошлись великие послы.

   – Раздумал? Да? – обрадовался Головин.

   – Нет, Фёдор Алексеевич, не раздумал. Я вот что, господа послы, забираю от вас дьяка Евстафьева и солдата Анисима Моляра.

   – Мне Тимофей нужен, – сказал Головин, – на нём вся писанина. Взял бы кого из солдат.

   – Ничего, привлекай подьячих, Фёдор Алексеевич, а Тимофея с Анисимом я в ученье отдаю. И не силком, как некоторых, а по их доброй воле.

   – Ладно, – вздохнул Головин. – Бери. Что с тобой делать? Если так дале пойдёт, ты нас скоро и без кучеров оставишь.

   – Ну вот, – обернулся Пётр к Евстафьеву, – я сказал, отпустит. Когда вы сможете с Анисимом в Амстердам ехать?

   – Да хоть сейчас, господин бомбардир.

   – Тогда едем. Моя коляска, поди, нас троих выдюжит. Беги за Анисимом, а я обожду вас у кареты.