Текст книги "«Без меня баталии не давать»"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

На другой день граф Кинский чуть свет явился за обещанными статьями, которые и были ему вручены Головиным. Они сводились к двум пунктам: для установления прочного мира необходимо, чтобы России была передана крымская крепость Керчь. Без этого царь не видит никакой пользы от заключения мира. Если Турция не согласится отдать Керчь, то император обязан со своими союзниками продолжать наступательную войну до окончания трёхлетнего срока, то есть до января 1701 года.

Тридцатого июня канцлер Кинский вручил Петру ответ императора:

«Дорогой брат наш! Ваши требования в отношении присоединения Керчи к России справедливы. Я понимаю вас, ваше величество, и вполне разделяю ваше беспокойство. Но должен сказать вам, что турки не привыкли ничего отдавать даром. Поэтому было бы лучше, если б ваши войска взяли Керчь силой. Для этого вам хватит времени, потому что переговоры мы постараемся затянуть как можно долее. Уж потрудитесь, мой друг. Надеюсь, на переговорах будет и ваш представитель. Как видите, у меня нет от вас секретов».

Прочтя письмо Леопольда, Пётр бросил его на стол, пробормотав:

   – Старый лис. Выскользнул как налим.

   – А что ты хотел, герр Питер? – сказал Лефорт.

   – Но ведь это же подло. Чуть более года блюли союз – и нате вам.

   – Питер, да за такой кусок, как Испания, они родного отца продадут.

   – Но ведь король-то испанский жив ещё. Жив. Что ж они заранее его хоронят? И ты смотри, письмо-то визирю вместе с Кинским подписал и посол Венеции Рудзини. А? Это что ж, выходит, что и Венеция хочет нарушить наш союзный договор. А?

   – Ну, поедем в Венецию, там на месте выясним. Может, Рудзини действовал по собственной инициативе, без согласия с правительством.

Однако поехать в Венецию Петру не суждено было. Перед самым выездом пришло из Москвы тревожное письмо от Ромодановского:

«Пётр Алексеевич, семя, брошенное Милославским, растёт[78]78
  ...семя, брошенное Милославским... – См. примеч. № 18.


[Закрыть]. Восстали четыре стрелецких полка, что стояли на польской границе. Скинули своих командиров, выбрали новых и идут на Москву, дабы возвести на престол Софью, которая, по нашим сведениям, обещала им многие льготы и послабления. Сдаётся мне, пора вам на Москве быть».

В ответ на письмо Ромодановского, оставшегося правителем Москвы, Пётр тут же пишет ответ и шлёт его с поспешным гонцом:

«Ваша милость пишет, что семя, брошенное Милославским, растёт. Прошу вас, Фёдор Юрьевич, быть твёрдым, строгостью можно загасить разгорающийся огонь. Мне очень жаль отказаться от необходимой поездки в Венецию, но по случаю смуты мы будем к вам так, как вы совсем не чаете. Пётр».

Пётр вызвал к себе Возницына.

   – Прокофий Богданович, взбунтовались стрельцы, и я боюсь думать, что там ныне творится. Ты остаёшься здесь и будешь участвовать в переговорах, блюдя, сколь возможно, наши интересы. О нашей смуте никому ни слова, более того, если пойдёт слух, опровергай, мол, мне о том неизвестно.

   – Ясно, Пётр Алексеевич.

   – Обеими руками держись за союзный договор, тот, январский. И если вынудят уступать, уступай с запросом и помедленнее. В случае, если припрут к стенке, кивай на меня, мол, посоветоваться надо. Тяни время, как только можешь. С волками жить – по-волчьи выть.

После Возницына к Петру были вызваны Головкин и Аргилович.

   – Вот что, други мои, придётся вам в Венецию без меня ехать. Поскольку там уже готовились к нашей встрече, извинитесь за меня, мол, дела в Россию позвали. А вам главная задача: наиподробнейше ознакомиться с устройством галер. Буде возможность, сделайте модель таковой. Но более всего чертежей нарисуйте. И поподробнее. Приедете, сам буду принимать, и если чего упустите, не нарисуете, дорисую на спинах. Ясно?

   – Ясно, господин бомбардир, – вздохнул Головкин. – Без тебя скучно будет нам.

   – Ничего, Гаврила Иванович, мне вас тоже будет недоставать. Перетерпим.

Дивился Венский двор внезапному отъезду Петра. Утром принимал у себя наследника престола, ласково с ним беседовал. А уж после обеда – фьють! – и исчез. Ни с кем не простившись, никого не известив, ускакал на пяти каретах, в сущности со всей свитой.

Граф Кинский явился к Возницыну за объяснениями.

   – В чём дело? Что случилось?

   – А ничего особенного, граф, – отвечал думный дьяк со вздохом. – На то есть воля государева.

   – Но какова причина столь скорого отъезда?

   – Откуда нам знать, – вздыхал Возницын.

И как ни бился канцлер, кроме «воли государевой», ничего не услышал в объяснение внезапного отъезда царя. Поверил ли?

34
Лучший друг Август

А Пётр велел гнать на Москву без остановок, задержки были лишь на станциях во время смены лошадей. Так случилось, что этим занимался Меншиков, умевший где подкупом, а где угрозой ускорять перепрягание. Все спали в каретах на ходу. О том, чтоб остановиться, поспать хоть ночь по-человечески и поесть горячего, боялись и заикнуться. Бомбардир был хмур, малоразговорчив и грозен. Пробавлялись все сухомяткой.

Где-то перед Краковом слетело заднее колесо у одной из карет. Кучер чесал в затылке, не зная, как подступиться. Пётр тут же, велев притащить дёготь, сам поднял карету, установил на какое-то полено, дёгтем смазал ось, насадил колесо, вбил новую чеку вместо утерянной. Выбил полено. Скомандовал:

   – Едем! – и влез в свою коляску.

А через два дня после его отъезда прискакали в Вену гонцы из Москвы с радостной новостью: стрельцы разгромлены под Воскресенским монастырём, мятеж подавлен, зачинщики казнены, многие взяты под стражу.

   – Ах, – сокрушался Возницын, – где ж вы разминулись с государем? Скачите скорее следом, догоняйте, обрадуйте.

И помчались гонцы догонять царя. Догнали в Кракове. Узнав о разгроме мятежа, Пётр повеселел, поднёс гонцам по чарке:

   – Спасибо, братцы, сняли камень с сердца.

Расспросил о подробностях, но гонцы мало что могли добавить к письму Ромодановского. Только сообщили, что разбили бунтовщиков боярин Шеин и генерал Гордон с князем Кольцовым-Масальским.

   – Ну что, поворачиваем назад, мин херц? В Венецию?

   – Погоди, Алексаха, надо подумать.

Чего там? Хотелось Петру назад через Вену ехать в Венецию, а там, может, и во Францию удалось бы заскочить. Очень хотелось. Но «семя Милославского», неожиданно давшее недобрые всходы, звало в Россию.

   – Нет, не выкорчевал князь Фёдор Юрьевич все эти всходы, – вздыхал ночью Пётр, ворочаясь под рядном. – Не выкорчевал.

   – Почему так думаешь, мин херц?

   – Он же наверняка побоялся Соньку трогать, а всё ведь оттуда тянется, от неё, суки.

   – Ну она ж царевна, как её прищучишь?

   – Вот то-то и оно. Прикрывается фамилией, дрянь мордатая. Ну ничего, приеду, я и её поспрошаю как следует. И ей не спущу.

   – Значит, домой поедем?

   – Спи. Утро вечера мудренее.

Утром, посовещавшись с Лефортом и Головиным, решили всё-таки ехать в Россию. Пётр был убеждён, что всё было сделано слишком поспешно, а стало быть, не доведено до конца.

   – Ну, вот считайте, письмо о бунте пришло шестнадцатого июля. Так? – убеждал он великих послов. – Мы выехали девятнадцатого, а через два дня явились в Вену гонцы, всё, мол, сделано. Нас они догнали двадцать четвёртого. Что можно было сделать за сей короткий срок?

   – Но ты учти, Пётр Алексеевич, первое-то письмо шло обычной почтой, считай, почти месяц.

   – Нет, нет, – не соглашался Пётр. – Мы вон с Цыклером сколь провожжались, а там их всего пятеро было. А здесь четыре полка взбунтовались, и они – чик-чик – в неделю управились. Не ожидал я этого от Ромодановского.

   – Зря ты на князя Фёдора эдак-то, Пётр Алексеевич. Он из-за тебя ж спешил. Чтоб скорее тебя успокоить.

   – Возможно, возможно. Приеду, разберусь. Сам разберусь.

Но теперь, по крайней мере, хоть гнать не стали. Ехали не спеша, останавливались на ночёвки на постоялых дворах, в гостиницах. И ели по-людски – с тарелок, горячее. И Пётр опять стал любопытен, в Величке задержался, чтоб осмотреть соляные копи. Вблизи города Бохни осмотрел лагерь польской армии. И наконец в Раве Русской встретился с Августом – новоиспечённым королём.

И хотя встретились они впервые, оба были безмерно рады встрече и знакомству. И с первого взгляда понравились друг другу, отчасти оттого, что оба действительно оказались одного роста и сильными. Август как прутики гнул и ломал подковы и, видя, что это нравится Петру, хвастался:

   – Был я в Испании, смотрел бой быков. Ну что это? Ширкают, ширкают его шпагами, пиками. Пока убьют, всего кровью перемажут. Я попросился: дайте попробую. Разрешили. Бык на меня, а я его за рога, голову ему и свернул. Веришь?

   – Почему не верю, – смеялся Пётр. – Верю.

   – Дамы в восторге, сами на шею вешались. Ну, конечно, я не терялся. Со всякими пришлось, и с толстыми, и с тонкими. Но все темпераментные. Ух, испанки!

С первых же разговоров они, отбросив всякие протоколы, перешли на «ты» и звали друг друга лишь по имени.

С Августом Петру было интересно и весело, а главное – просто.

   – Петь, ты не пробовал испанок?

   – Нет, Август, – смеялся Пётр. – Я ж там не был.

   – Жаль. Был я и в Венеции, там итальянки. Тоже есть хорошие.

При любом разговоре Август как-то незаметно всегда сворачивал на любимый свой предмет – на дам. Узнав, что Пётр был в его саксонской столице Дрездене, тут же спросил:

   – Неужто так ни с кем и у меня?

   – Ни с кем, Август. Да и времени не было.

   – Боже мой, о чём ты говоришь, Пётр. Разве на это надо много времени. Ну с кем ты там хоть виделся?

   – С графиней Кенигсмарк.

   – Ба-а, с Авророй. И ни-ни?

   – Ни-ни. Только потанцевал.

   – Ну, Пётр, я тебя не понимаю. Аврору надо было лишь поцеловать, и она мигом сдаётся. Эх, жаль, меня там не было. Я б тебе таких розанчиков предоставил.

Петра отчасти утомляли эти рассказы о похождениях Августа, и он говорил Лефорту, переводившему всю эту болтовню с немецкого:

   – Франц, скажи ему, давай, мол, поговорим о деле.

   – О деле? Пожалуйста, – соглашался с удовольствием Август.

Выслушав все перипетии с венскими переговорами, он говорил:

   – На кой чёрт тебе этот старый хрыч Леопольд? И к чему тебе Чёрное море, Пётр? Что ты с ним будешь делать? Чёрное море – это бочка воды, а затычка у султана.

   – Но нас сотни лет донимают крымские татары. Житья от них нет.

   – Согласен, татары – заноза в заднице. Но ведь тебе море нужно. Верно?

   – Верно.

   – И море такое, с которого ты мог бы плавать по всему свету. Угадал?

   – Угадал.

   – А в Черном куда тебе плыть? В Константинополь, к султану на рамазан?

Когда остались наедине, Август заговорил более откровенно:

   – Тебе нужно Балтийское море, Пётр. Через него ты можешь плыть куда хочешь, хоть в Америку.

   – Знаю я, что нужно. А как взять?

   – Шпагой, как ещё. У турок отбил Азов. Что, не под силу у шведов Нарву отобрать? Насколько мне известно, она раньше ваша была.

   – Там много кой-чего нашего было. Например, крепость Орешек на Неве русские строили.

   – Вот видишь. Ты пойдёшь своё отбирать.

   – У нас со шведами мир, вот какая штука, Август. Мы вроде друзья.

   – Австрийцы тоже тебе друзья были. На три года, говоришь, союз заключили военный. А продержались лишь год. И ничего. Император небось и в очи тебе смотрел честными глазами.

   – Смотрел, Август, смотрел. И сочувствовал даже.

   – Как я понял, антитурецкий союз ваш на ладан дышит.

   – Пожалуй, так.

   – А если на шведов соберёшься, то я с тобой буду. Я твой лучший друг. Саксонская армия хоть сейчас готова в бой, а поляков заставим воевать на нашей стороне. Куда они денутся?

   – А ты знаешь, Август, курфюрст Бранденбургский почти то же, что и ты, мне предлагал.

   – Ну вот видишь, нас уже трое будет.

   – Это надо хорошо обдумать, Август. Пока у меня с турком война, я не могу выступать против шведов. Сам понимаешь.

   – Понимаю. Замирись с султаном, натяни нос Леопольду. Они ведь против Франции хотят выступить с Англией и этой проституткой Голландией. А войну с султаном хотят на тебя спихнуть. А ты возьми да и замирись с ним, вот они тогда и почешутся. Ведь султан тогда не преминет Леопольда за задницу укусить. Думаешь, он ему простил поражение при Зенте?

   – Пожалуй, да. Но и на меня султан наверняка сердит за Азов.

   – Но при Зенте у него потерь было неизмеримо больше, чем при Азове. Не зря после этого они у Вены мира запросили. Дыру заткнуть нечем, новые янычары не наросли.

Да, что ни говори, а лучший друг Август умел убеждать, не стесняясь в выражениях. Складно у него получалось. И Пётр невольно ловил себя на мысли, что прав его новый друг, кругом прав. Надо добиваться Балтийского моря.

Обидно, конечно, сколько трудов положено на завоевание Азова. Да и сейчас в Воронеже стучат топоры, спускаются корабли на воду – всё для того, чтоб удерживать Азов, чтоб грозить султану. Впрочем, угрожать ему всегда придётся. Иначе и мира от него не дождёшься, да и крымский хан будет потише себя вести.

Новое направление – Балтийское – они обсуждали с глазу на глаз, тайком. Слишком уж резкий поворот получался. Поехали добывать союзников на Турцию, а обрели желателей на Швецию.

Помимо переговоров закатывали пирушки, на которых если и затевался деловой разговор, то более ругательный по адресу Леопольда, о Швеции ни слова.

Устроили смотр войскам Августа, который вместе с королём принимал капитан Питер, а когда полки пошли маршем перед ними, то этот самый капитан Питер, схватив драгунский барабан, лупил в него столь чётко, что солдаты в строю невольно подтягивались и держали шаг.

Не обошлось и без стрельб. При стрельбе из пушек капитан Питер ни разу не промахнулся. Август был даже расстроен: из десяти выстрелов только два удачных было.

Зато когда начали стрелять из ружей, тут Август обошёл капитана и радовался этому как ребёнок. Едва не прыгал.

Вечером, когда укладывались спать, хитрый Ментиков спросил Петра:

   – Мин херц, а на кой чёрт ты из ружья мазал?

   – А что, заметно было?

   – Может, для короля и незаметно, но я-то тебя знаю.

   – Понимаешь, Алексаха, он человек самолюбивый. После пушечной стрельбы чуть не плакал от обиды. Надо было утешить парня, всё-таки союзник.

   – Союзник, – скривился Меншиков, – из чашки ложкой.

   – И такой, Алексаха, годится, помяни моё слово.

Что бы там ни говорил Меншиков, а Август Петру нравился. Здоровый, высокий, сильный, весёлый, выпить тоже не дурак. По всему видно, за Петра готов в огонь и в воду.

   – Ещё бы, – ворчал ночью Меншиков. – Кто ему корону добыл?

Конечно, и Пётр понимал, откуда такая приязнь у Августа к нему, но всё равно был рад, что нашёлся союзник верный. Пусть пока на словах, но, кажется, надёжный.

Именно на словах, да и то втайне от всех, договорились они готовиться к войне со Швецией.

   – Как только заключу мир с султаном, тогда и начнём, – пообещал Пётр Августу.

Бумаги писать не стали. Чего та бумага может значить между двумя друзьями? Решили скрепить свой пока тайный союз по-другому, почти по-братски. Поменялись одеждой – кафтанами, шляпами и даже шпагами, хотя королевская шпага была куда хуже царской, очень грубой работы.

   – Эку дудору выменял, – проворчал Меншиков, но этим и ограничился, дабы не сердить «мин херца».

Нет, не обаятельный Август толкнул Петра на этот союз, не его страстные речи, а обстоятельства. Антитурецкий союз разваливался, и надо было искать других союзников, другую опору и менять даже направление интересов «с зюйда на норд», как выразился сам Пётр. Август просто подвернулся в нужное время и угадал и угодил сокровенным мыслям царственного друга.

Проведя с королём три дня и отдохнув несколько душой, Пётр поехал на Замостье, где пани Подскарбная, польщённая приездом высокого гостя, устроила торжественный обед, на котором к Петру подсел папский нунций и стал хлопотать о свободном проезде через Россию католических миссионеров в Китай.

   – Пожалуйста, – великодушно разрешил Пётр. – Но только чтоб среди этих католиков не было французов.

Не мог Пётр забыть интриги французов в Польше да и в Голландии, не мог забыть и простить так просто.

В Томашеве он посетил католическое богослужение и охотно принял благословение от священника Вота, которого знал ещё по Москве.

   – Ваше величество, – сказал Вота, – я надеюсь, что вы с королём Августом наконец-то прикончите Турцию.

На что Пётр, улыбнувшись, отшутился:

   – Шкуру медведя, святой отец, делят лишь после убиения медведя.

В Брест-Литовске Пётр остановился у Виленской кастелянши, куда явился некий прелат Залевский представиться царю и побеседовать с ним.

   – Что-то на меня католики навалились как мухи на мёд, – проворчал Пётр.

   – Небось в свою веру хотят тебя, – хихикнул Меншиков.

Но Залевский, в отличие от осторожных Вота и нунция, решил сразу брать быка за рога:

   – Если вы истинно верующий, государь, вы должны наконец признать, что Греческая церковь схизматическая.

Пётр мгновенно изменился в лице и молвил негромко, но внятно:

   – Монсеньор, благодарите Бога, что вы сие молвили не в России, там бы вы за это поплатились головой. И далее я не желаю с вами разговаривать. Оставьте нас.

Залевский разинул рот от удивления, пришлось Меншикову указать ему на дверь:

   – Не понял, что ли, монсеньор? Отчаливай.

Наконец-то въехали в Россию, и Пётр стал всё более и более смурнеть. После Смоленска даже Меншиков не решался прерывать размышления своего спутника, потому как рядом сидел уже не бесшабашный бомбардир или капитан, а царь всея Руси, самодержец и повелитель. И, видно, тяжёлые мысли ворочались в его голове, недобрые.

Москва ждала его и боялась, догадываясь, с чем едет самодержец, что везёт в сердце своём.

Лишь когда засияла в августовской дымке золотая голова Ивана Великого, разомкнул царь уста, сказал с горечью:

   – Эх, Русь... Уезжал от крови и ворочаюсь к ней же[79]79
  Уезжал от крови и ворочаюсь к ней же. — Имеется в виду стрелецкое восстание 1698 г. Московские стрельцы (около 4 тыс.), участники Азовских походов Петра I, сместили своих начальников и установили связь с Софьей Алексеевной. Разбиты под Новоиерусалимским монастырём 18 июня. В 1698—1699 гг. было казнено более тысячи стрельцов. Следствия и казни продолжались до 1707 г.


[Закрыть].

И Меншиков понял: грядёт розыск.

Часть вторая
«БЕЗ МЕНЯ БАТАЛИИ НЕ ДАВАТЬ»
1707-1709 гг.

1
Военный совет в Жолкве

Царь Пётр Алексеевич сидел во главе длинного стола в простенке между двумя небольшими окнами, за которыми угасал короткий зимний день. На столе горело несколько свечей, воткнутых в тяжёлые бронзовые шандалы.

За столом о правую руку от Петра находился светлейший князь Александр Данилович Меншиков в напудренном взбитом парике и в бархатном камзоле, изузоренном даже по рукавам золотистой вышивкой. Напротив светлейшего через стол сидел неподвижно, словно глыба, фельдмаршал Борис Петрович Шереметев[80]80
  Шереметев Борис Петрович (1652—1719) – русский полководец, генерал-фельдмаршал. Участвовал в заключении «Вечного мира» с Польшей 1686 г., в Азовских походах 1695—1696 гг., во время Северной войны – во всех решающих сражениях со шведами. В 1708 г. вместе с А. Д. Меншиковым возглавлял русскую армию.


[Закрыть], вдумчиво жуя старческими губами. Платье на нём было не первой свежести, но, судя по всему, Борис Петрович, проводивший большую часть жизни в походах и баталиях, не придавал этому значения.

Далее сидели генералы Голицын, Флюк, Боур, Гольц, Инфлант, Репнин[81]81
  Голицын Михаил Михайлович (старший) (1675—1730) – военачальник, государственный деятель, генерал-фельдмаршал, сподвижник Петра I. Участвовал в Азовских походах 1695—1696 гг., подавлении стрелецкого восстания 1698 г., Северной войне. В Полтавском сражении 1709 г. командовал гвардией, затем вместе с А. Д. Меншиковым преследовал отступавшие шведские войска и принудил их к сдаче.
  Боур Родион Христианович (1667—1717) – русский генерал от кавалерии. Сподвижник Петра I, в Северную войну 1700—1721 гг. успешно командовал кавалерийскими соединениями.
  Репнин Аникита Иванович (1668—1726) – князь, русский генерал-фельдмаршал (1725), сподвижник Петра I. Участник Северной войны, командовал корпусом.


[Закрыть], Алларт и на самом конце стола инженер Корчмин.

   – Ну что, господа генералы, позвольте начать наш конзилиум, – сказал Пётр, оглядывая всех быстрым пронзительным взглядом. – Как мы полагаем, король Карлус[82]82
  ...Король Карлус – Карл ХII. См. примеч. № 25.


[Закрыть] в грядущее лето выступит со своей армией из Саксонии, и путь у него один будет – на нас. В Саксонии он изрядно подкормился, рекрутами пополнился, теперь нас добывать станет.

   – В том и союзничка нашего заслуга немалая, – заметил Меншиков с сарказмом.

Пётр взглянул на него не с укором, скорее с сочувствием:

   – Что делать, светлейший, и я давал королю Августу деньги изрядные. Дачею денег и беду себе купил.

   – Я давно говорил, Пётр Алексеевич, худой он союзник. Горазд просить, а воевать кишка тонка.

Меншиков никак не мог простить себе, как это он поддался слёзным просьбам Августа и отвалил ему из своих кровных десять тысяч ефимков. Надо ж было так обмишуриться. А тот, даже не вступая в бой с войсками Карла XII, бежал в свою Саксонию, отказавшись от польской короны[83]83
  ...даже не вступая в бой с войсками Карла XII, бежал в свою Саксонию, отказавшись от польской короны... — После захвата шведскими войсками в ходе Северной войны (1700—1721) значительной части территории Польши и их вторжения в Саксонию между шведским королём Карлом ХII и Саксонским курфюрстом Августом, являвшимся одновременно польским королём (Август II), в сентябре 1706 г. был заключён Альтранштадтский мир, по которому Август отказывался от польской короны в пользу Станислава Лещинского, порывал союз с Россией. После победы русских под Полтавой Август объявил Альтранштадтский мир недействительным, восстановил союз с Петром I и с помощью русских войск вернул польский престол.


[Закрыть], которую добыл себе с помощью царя, и божился, что ежели отдаст венец, то не иначе как с головой. Дабы заодно не потерять и Саксонское курфюрство, Август впустил в Саксонию шведов, квартиры им дал и продовольствие. И Карлу на дружбу присягнул. Союзничек!

   – Что делать, Александр Данилович, – вздохнул царь, – коли лучшего нет. Сам вижу, трусоват он, двулик, попрошайка. Где ж другого-то взять?

   – Да уж лучше никакого, чем такой-то.

   – Не скажи, Данилыч, не скажи. Худо-бедно, а Карлус за ним шесть уж лет бегает. А мы за сие время сотни пушек отлили, армию подучили, рекрутов призвали. В Прибалтике твёрдой ногой встали. Ныне можем не боясь и встретить шведов, и баталию им учинить.

   – Я считаю, государь, что главную баталию мы ещё не можем чинить, – подал голос генерал Боур. – Швед очень силён ещё, а уж после саксонских хлебов и подавно.

   – Силён, Родион Христианович, – согласился царь. – Но и мы уж не те, что ранее. Сдаётся, и король это понимает. Если б нам сейчас удалось заключить союз с Англией, то, видит Бог, Карлуса скорее б можно было к миру склонить.

   – А что герцог Мальборо? – спросил Меншиков.

   – Не чаю, что Мальборо дачею денег можно склонить, – богат чрез меру, однако я велел Матвееву обещать ему до двухсот тысяч ефимков за содействие в заключении мира со шведом.

   – Ну и?..

   – Получил недавно известие: герцог согласен, но в награду просит титул князя русского и доходы с какого-нибудь русского княжества. Я отписал нашему агенту английскому Геезену предложить герцогу на выбор княжества Киевское, Владимирское и Сибирское, а ежели учинит мир нам со шведами, то на всю жизнь – ежегодный пенсион в пятьдесят тысяч ефимков. А ежели большего взалкает, пообещать ему рубин зело великий и орден Андрея Первозванного.

   – За такие посулы, государь, – усмехнулся Меншиков, – я б сам к Карлусу босиком поскакал мир просить.

   – После того как ты шведов под Калишем поколотил, он тебе не поверит, светлейший.

   – И то верно, – погасил Меншиков улыбку. – Но мню я, Пётр Алексеевич, на Мальборо надеяться вельми опасно. Подвести под монастырь может.

   – А я и не очень надеюсь, хотя, видит Бог, мира с королём давно ищу. Мира ищу, а к баталии великой готовлюсь. Видно, не миновать нам её, господа, не миновать. Когда? Не знаю. Но испить сию чашу с неприятелем придётся.

Царь достал трубку, набил табаком. Меншиков вскочил, взял шандал со свечой, поднёс прикурить.

   – Главное, Пётр Алексеевич, вперёд не оконфузиться, как было сие при Гродно с армией Огильви, – заметил Меншиков, ставя шандал на место.

   – Сие вперёд нам наука, – пыхнул Пётр трубкой.

...Год назад фельдмаршал Огильви засел в Гродно с сорокатысячной армией и никак не желал покидать зимние квартиры, свято веря, что на помощь ему придут войска Августа II. И досиделся. Карл XII пришёл с армией и, в сущности, осадил Гродно. Армии грозила гибель, поскольку саксонский сикурс[84]84
  Сикурс – подмога.


[Закрыть], как всегда, оказался пустым обещанием.

Пётр знал, что ещё рано вступать в главную баталию, требовал в депешах к Огильви уводить армию из гродненского мешка. Огильви медлил.

Генерал Репнин, находившийся в подчинении у австрийца, заподозрил измену и в тайном письме спрашивал у царя: «Что нам делать, когда увидим противное интересу государственному?»

Тогда Пётр, потеряв терпение, послал в Гродно Меншикова, и хотя тот встретил армию уже на пути в Брест, не выдержал – поругался с фельдмаршалом. С того времени Меншиков стал настороженно относиться к наёмным офицерам. И тут не удержался:

   – Верно, наука, что за разными Огильви да Мюленфельсами глаз да глаз нужен.

Намёк всем понятен был, за столом сидели и генералы-иностранцы, но царь постарался замять неловкость:

   – Что уж ты, Александр Данилович. Огильви уволен мной летом, а его конфуз на всех нас поделить надо. Все мы крепки задним умом.

Царь притянул по столу поближе карту, взглянул на неё, нахмурился, посерьёзнел.

   – ...Так что, господа генералы, ныне надлежит нам решить, где дать главную баталию неугомонному Карлусу, – заговорил он. – Здесь ли, на польской земле, али при наших границах?

Царь взглянул на Шереметева, дотоле не проронившего ни слова. Но взглядом не смог подвигнуть заговорить старого вояку, пришлось спросить:

   – Как мнишь, Борис Петрович?

   – Я мню, государь, надо на отчину шведа тащить, там его сподручнее щипать станет. Дорогу ему оголодить хорошенько, пожечь всё, хлеб припрятать. Ну и томить. А когда выхудает швед-оть, тогда можно баталию учинить.

   – По-моему, дело говоришь, Борис Петрович, – сказал царь. – Я и сам також думал. Отступать подручнее дома, нежели в чужих краях. А тебе, Данилыч, с твоею кавалерией придётся провожать гостей вплоть до самой баталии.

   – Провожу, государь, до самого красного угла. Не сумлевайся, – усмехнулся Меншиков. – Карлус на меня в обиде не будет.

   – Да смотри, светлейший, раньше времени не ввязни в генеральную, – пригрозил царь. – В случае чего шкуру спущу.

   – Помилуй, Пётр Алексеевич, рази я когда тебя подводил. Я твои мысли за семь вёрст чую.

   – И все, господа генералы, на носу зарубите: без меня генеральной баталии не давать. Слышите?

Царь пристальным пытливым взглядом обвёл присутствующих. Все согласно кивали головами: поняли.

   – Может, у кого-то ещё что-то дельное есть? – спросил царь. – Так извольте говорить. Послушаем.

   – Я думаю, – заговорил инженер Корчмин, сидевший на дальнем краю стола, – уничтожать следует не токмо провиант и фураж, но и строения, дабы ни одной избы целой не оставить неприятелю. Я уже не говорю о мостах – их надо взрывать у него под носом.

   – Верно, Василий, мыслишь, – поддержал Пётр. – Но вот ещё что, господа генералы. Какову диспозицию надлежит нам войску определить?

   – Это смотря куда пойдёт неприятель, – заметил Репнин.

   – Поди угадай, куда его понесёт. Ежели на Москву, то надлежит тебе помогать, Борис Петрович, а ежели на Петербург, то надо адмирала Апраксина[85]85
  Апраксин Фёдор Матвеевич (1661—1728) – граф, сподвижник Петра I, генерал-адмирал. Командовал русским флотом в Северной войне и Персидском походе. С 1708 г. командовал корпусом в Ингерманландии и Финляндии.


[Закрыть] усиливать.

   – Я думаю, государь, он пойдёт в Лифляндию, – сказал Гольц.

   – Отчего так-то? – прищурился Пётр.

   – Ну как? Чтоб отбирать у тебя, государь, то, что ты забрать у него изволил. Это дитю понятно. В прошлом годе не зря ж он к Гродно подступал.

   – В прошлом годе там для него приманка была – армия Огильви. Король вояка горячий, он генеральную баталию учинить скорей желает. И дай мы ему ныне её, ещё неведомо, чей верх станет.

   – Ныне рано, – заворочался Шереметев, заскрипев стулом. – Ныне он сыт, боевит, в полной амуниции. Томить его надо, государь, томить.

   – Искание генерального боя зело опасно, ибо в один час может всё дело опровержено быть, – заметил Пётр.

   – Может и на Украину поворотить, – сказал Корчмин и, поймав внимательный взгляд царя, устремлённый на него, пояснил: – В Прибалтике провианту нет, считай, а Смоленскую дорогу фельдмаршал пожгёт. Королю – хошь не хошь – на солнце поворачивать. И края сытнее, и к туркам ближе, и уж о крымском хане говорить нечего. Тому только свистни Русь грабить, он тут же явится.

   – Ну что, Василий, твои доводы резон имеют. Одначе куда шведу идти, не нам решать, королю Карлу. Но ты прав, оберегу надо иметь со всех сторон. Надо будет гетмана Мазепу предупредить[86]86
  ...гетмана Мазепу предупредить. — Мазепа Иван Степанович (1644—1709) – гетман Украины с 1687 г., украинский дворянин, получил шляхетское воспитание при дворе польского короля. Ряд лет вёл переговоры с польским королём, а затем со шведским об отторжении Украины от России. В 1708 г. открыто перешёл на сторону Карла XII. После разгрома шведов под Полтавой в 1709 г. бежал вместе с Карлом XII в Турцию, где вскоре умер.


[Закрыть], чтоб полки в готовности держал. Слышь, светлейший, отправь повеление ему.

   – Отправлю, Пётр Алексеевич.

Ещё не менее часа шёл военный совет – конзилиум, пока окончательно не определились, кому где стоять и что делать в случае прихода неприятеля, куда следовать при том или ином направлении шведов.

Закрыв совет, царь предупредил:

   – Отужинаем вместе, господа. А уж заутре разъедемся. А сейчас дадим стол накрыть, да и воздуха свежего глотнём.

Генералы, отодвигая стулья, негромко переговариваясь, накидывали шубы и выходили из избы в темень холодной ночи.

Пётр, набив трубку, прикурил от свечи и набросил на плечи полушубок, жестом пригласил Меншикова к выходу. Вышли на крыльцо.

   – Насчёт немцев ты не шуми. Вспомни Гордона, али мало мы от него ума набрались.

   – Гордон шотландец.

   – Ну и что? У тебя, вижу, все нерусские – немцы.

А Алларт с Гольцем разве плохо воюют?

   – А Мюленфельс у Гродно, – в тон царю ответил Меншиков. – Разве не они хлопотали за него, когда он под арестом был? Ещё неведомо, кто ему бежать пособил из-под стражи. Как хошь, мин херц, чем далее, тем меньше немцам верить стал.

Царь ничего не ответил, молча выбил трубку о балясину, сунул в карман, спросил:

   – Ты что-то о Мазепе сказать хотел, я по лицу видел.

   – Да, мин херц. Я при них поостерёгся. Что ни говори, то наше дело, семейное.

   – Ну, говори же, – подстегнул нетерпеливо царь.

Меншиков зыркнул туда-сюда, кругом темно уж, тихо.

И, понизив голос, сообщил:

   – На Мазепу опять извет, мин херц.

   – Опять Кочубей[87]87
  Кочубей Василий Леонтьевич (1640—1708) – украинский государственный деятель (генеральный писарь, затем генеральный судья); сторонник укрепления связей Украины с Россией. Писал Петру I об изменнических планах гетмана Мазепы, однако по проискам последнего был казнён в июне 1708 г. После открытой измены Мазепы семье Кочубея были возвращены отобранные имения.


[Закрыть]?

   – Нет. На этот раз полтавский полковник Иван Искра[88]88
  Искра Иван Иванович (?—1708) – полковник Полтавского казацкого полка. Передал русским властям донесения В. Л. Кочубея об измене И. С. Мазепы. Был выдан Мазепе и казнён.


[Закрыть].

   – Так. И что ж он доносит?

   – То же самое, что и Кочубей, мол, гетман хочет шведам передаться.

   – Ну, Кочубей из-за дочки напраслину на гетмана возвёл. Мазепа у него дочь украл. А этот-то за что?

   – Кто его ведает, мин херц. Поди разберись.

   – Вели Головкину звать Искру и Кочубея в Смоленск, якобы на беседу, а там сразу взять под караул и допросить с пристрастием, для чего им восхотелось оклеветать гетмана? Уж не для Карлуса ли стараются?

   – А Мазепу известить?

   – Гетману я сам напишу, предупрежу, дабы тихо изволил держать о сём деле.

В открытых дверях явился денщик.

   – Ваше величество, готово.

   – Зови всех генералов, расползлись по своим щелям, аки тараканы запечные.