Текст книги "«Без меня баталии не давать»"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

31
Мир Левенгука

Возвращались в Голландию на двух яхтах. На «Транспорт Ройял» шёл Пётр со своими волонтёрами, на другой, выделенной адмиралом, везли багаж бомбардира, всё накупленное им в Англии, изготовленное волонтёрами. На этот раз почти весь путь шли в бакштаг, и Пётр искренне радовался попутному ветру, и зрительная труба, висевшая на боку, имела частое применение. Едва на горизонте являлась точка, как Пётр вскидывал трубу к левому глазу и говорил: «Купец идёт» или «Рыбак болтается».

В Амстердаме ждал его не только Лефорт, но и огорчительные новости из Москвы. Все корреспонденты его, словно сговорившись, паниковали: «Где Пётр?»

   – Они что там, белены объелись? – возмущался Пётр. – Похоронили меня?

   – А ты как думал, Питер, – защищал московских правителей Лефорт. – Случись, не дай Бог, что с тобой, где они будут?

   – Но ведь я жив-здоров.

   – Откуда им знать. Там вон и Софья уже в монастыре зашевелилась. Если воцарится, она ж их в лучшем случае в ссылку отправит, а то и на плаху пошлёт.

Пришлось Петру срочно писать ободрительные письма в Москву, в которых он, как следует посрамив правителей за «бабьи страхи», в конце всё же просил не серчать на него, так как писал «истинно от болезни сердца».

Неутешительны были новости и из Вены, Австрия всё более склонялась к миру с Турцией, и это угрожало распадом антитурецкой коалиции[70]70
  ...Австрия всё более склонялась к миру с Турцией, и это угрожало распадом антитурецкой коалиции. — «Австрия в ожидании громадной войны за Испанское наследство спешила выгодным миром 1699 г. в Карловице развязать себе руки на юго-востоке, но очень хлопотала, чтобы Пётр один продолжал коалиционную войну, оберегая австрийский тыл с русско-турецкой стороны». (В. О. Ключевский. Курс Русской истории. Т. IV.)


[Закрыть].

Приказав посольству готовиться к отъезду в Вену, Пётр отправился в Лейден, где наметил посетить анатомический театр. Там, разговорившись с доктором Бидло Николаем Робертовичем[71]71
  Бидло Николай Робертович (1670—1735) – нидерландский врач. В России с 1703 г. Лейб-медик, организатор и руководитель (с 1707 г.) московского «гофшпиталя» (ныне главный военный госпиталь им. Бурденко) и медицинской школы.


[Закрыть], Пётр узнал о существовании в Голландии ещё одного чуда, а именно микроскопов, увеличивающих предметы в двести – триста раз.

   – Где я могу их увидеть?

   – В Делфте, герр Питер. Там живёт изобретатель их Антони ван Левенгук[72]72
  Левенгук Антони ван (1632—1723) – нидерландский натуралист, один из основоположников научной микроскопии. Изготовил линзы с увеличением в 300 раз, впервые наблюдал и зарисовал ряд простейших, бактерии, эритроциты и их движение в капиллярах.


[Закрыть].

   – Я слышал о нём в Англии в Королевском научном обществе.

   – Да. Он является членом этого общества уже почти двадцать лет.

   – Как велики его микроскопы?

   – Что вы, герр Питер, его микроскоп можно носить в кармане.

Явившись на яхту, Пётр приказал:

   – Плывём в Делфт.

И они каналом поплыли в Делфт. Когда причалились, найдя у берега не занятое никем место, Пётр сказал Меншикову:

   – Александр, сходи в город, узнай, где живёт Левенгук. Воротишься, пойдём к нему в его лабораторию.

   – Как его полностью-то звать?

   – Антони ван Левенгук.

   – Ага, значит, Антон Иванович по-нашему.

   – Выходит, Антон Иванович.

Меншиков ушёл и менее чем через час воротился, ведя с собой гладко выбритого старика с крохотными усиками и в пышном белом парике, одетого в колет[73]73
  Колет – мужская куртка.


[Закрыть] и буфоны[74]74
  Буфоны – короткие шарообразные штаны.


[Закрыть]. На голове его была тафья[75]75
  Тафья – шапочка, ермолка, тюбетейка.


[Закрыть]. Меншиков помог спутнику подняться на яхту и представил его:

   – Мин херц, к вашим услугам Антон Иванович.

   – Ваше величество, – шаркнув ногой о палубу, поклонился Левенгук. – Я приветствую вас и благодарю за приглашение.

   – Приглашение? – переспросил Пётр по-русски, взглянув в недоумении на Меншикова. – Я же тебе сказал, мне надо увидеть его лабораторию.

   – Мин херц, как оказалось, у него нет таковой.

   – Как нет? Он же член Королевского научного общества.

   – Но он всего лишь рядовой служащий при городской ратуше.

   – Так ты, охломон, наверное, не того привёл. – Пётр обернулся к голландцу. – Простите, я имею честь видеть господина Левенгука?

   – Да, ваше величество, – улыбнулся голландец, видимо догадавшийся о возникших сомнениях у русских. – Я тот самый Левенгук, член Королевского общества.

   – Дело в том, дорогой Антон Иванович, что я хотел бы побывать у вас и посмотреть ваши микроскопы.

   – О-о, ваше величество, мои микроскопы вот. – Левенгук вынул из кармана какую-то дощечку, покрытую лаком и имевшую с одной стороны вырезы, представлявшие как бы рукоять. С другой стороны дощечки виднелся крохотный стеклянный шарик, вправленный в сквозное отверстие в дощечке.

   – Что? И это микроскоп? – удивился Пётр, ожидавший увидеть нечто похожее на зрительную трубу или даже посложнее её.

   – Да, ваше величество, это и есть мой микроскоп.

   – Но как в него смотреть? – Пётр поднёс стеклянный шарик к своему глазу. – В него ж ничего не видно.

   – Верно, ваше величество, в него надо смотреть совершенно по-другому, нежели в подзорную трубу. Молодой человек, – обратился Левенгук к Меншикову, – зачерпните, пожалуйста, из канала немного воды.

Меншиков схватил ведро с верёвкой, кинул его в воду, зачерпнул, поднял на борт почти полное. Спросил:

   – Хватит?

   – Более чем достаточно, – улыбнулся Левенгук и достал из кармана стёклышко и два кубика. Кубики он положил на крышу рубки, на них стёклышко, на которое капнул каплю с пальца, омочив его в ведре.

   – Смотрите сюда, ваше величество. Вы берёте микроскоп вот так, подносите его к глазу и приближаетесь к этой капле. Вот так, как я.

Левенгук, медленно склоняясь над стёклышком, держал дощечку перед левым глазом.

   – Примерно вот так, – он замер над самым стёклышком с микроскопом в руке.

   – И что я там увижу?

   – Вы увидите животный мир, ваше величество, который мы не можем увидеть простым глазом.

Пётр взял из рук Левенгука дощечку-микроскоп и, точно повторяя движения изобретателя, осторожно склонился над стёклышком и замер, затаив дыхание.

   – Доннер веттер, – прошептал он восторженно. – И это в чистой воде?

   – Относительно чистой, ваше величество.

   – Алексашка, Гаврила, посмотрите-ка.

Пётр подал Меншикову микроскоп, начал учить тут же:

   – Да не так, вот так. Наклоняйся... Вот, вот. Видишь?

   – Вижу, мин херц. Мама родная, и мы это пьём?

Пётр повернулся к Левенгуку:

   – В чём секрет вашего микроскопа, Антон Иванович? Это же чудо. Никогда не подозревал, что в чистой воде водятся животные.

   – Всё дело в увеличительном стекле, ваше величество.

   – Но вот в зрительной трубе тоже ведь увеличительные стёкла, однако ж они увеличивают всего в несколько раз.

   – Там большие, широкие стёкла, а мои стёкла не более горошины, но зато более выпуклы. И заметьте, чем оно меньше, тем больше увеличивает. Вот то, в которое вы смотрели, увеличивает примерно в двести раз. А вот это почти в триста.

Левенгук извлёк из кармана дощечку, завёрнутую в мягкую фланель.

   – Посмотрите через этот.

Все начали наперебой рассматривать в микроскопы соскобы с зубов, слюну, опять воду. Восторгам и восклицаниям не было конца. Наконец Пётр спросил:

   – Антон Иванович, а вы не пытались что-нибудь ещё рассматривать?

   – Разумеется, пытался.

   – Что, например?

   – Я рассматривал под микроскопом строение растений, мышц животных, даже срезы кишок.

   – Ну и что?

   – Я подробно описал это в книге, ваше величество. Она была напечатана три года назад.

   – Я могу иметь эту книгу?

   – Я подарю её вам, ваше величество. Но напечатана она на латинском языке.

   – Ну и что? Разве мы не переведём её? Антон Иванович, вы совершили настоящее чудо, открыв нам неведомый животный мир. Неужели у вас действительно нет своей лаборатории?

   – А к чему она мне, ваше величество?

   – Как? Вы же учёный. А каждый учёный должен иметь лабораторию.

   – Простите, ваше величество, но у меня нет того образования, какое положено иметь учёному. Я просто любопытный.

   – Мне бы таких любопытных! – воскликнул Пётр. – А что? Антон Иванович, едемте в Россию. А? Я создам вам все условия для работы, у вас будет своя лаборатория, хорошее денежное содержание.

   – Спасибо, ваше величество, за столь лестное предложение. Но я слишком люблю свой Делфт, меня манили в Амстердам, но я отказался.

   – Неужели вам, Антон Иванович, не интересно попутешествовать, посмотреть мир?

   – Ваше величество, вы только что говорили, что я открыл для вас неведомый мир. Это и есть мой мир, – улыбнулся Антони. – Мир Левенгука. Спасибо ещё раз за лестное предложение, но мне достаточно этого мира, ваше величество. И не забывайте, что я уже не молод. А старику лучше уж прижать задницу и сидеть на своей печке.

   – Жаль, очень жаль, – сказал Пётр. – Вы бы у нас были первым учёным. Мы бы создали вам такие условия...

   – Спасибо, ваше величество, за столь высокую оценку моего труда.

   – Антон Иванович, продайте мне какой-нибудь ваш микроскоп.

   – Я готов подарить его вашему величеству.

   – Э-э, нет, Антон Иванович, слишком большой труд вложен в них. А всякий труд требует оплаты.

   – Ну что ж, – вздохнул Левенгук, – покупайте.

   – Сколько?

   – Не знаю, ваше величество, ведь в нём моя душа, а её трудно оценивать. Даже, я бы сказал, грешно.

   – Ладно. Грех будет на мне. Тысячи гульденов будет достаточно?

   – Много, ваше величество, – смутился Левенгук.

   – Не много, Антон Иванович. За новый мир даже мало. Алексашка, рассчитайся с господином Левенгуком. И проводи его, а там возьмёшь обещанную книгу.

Меншиков вернулся скоро, принёс большую книгу в тёмном переплёте. Лефорт прочёл и перевёл латинское название её: «Тайны природы, открытые Антонием Левенгуком при помощи микроскопов».

   – Приедем домой, надо перевести на наш язык. Петька Ларионов зря, что ль, латыни обучается, – сказал Пётр. – А ты что такой кислый, Алексаха?

   – Так ты, мин херц, за какую-то фиговину отвалил тысячу, небось скиснешь. Опосля опять зазудишь: куда потратил, мот?

   – Это не фиговина, Данилыч. Это большое научное открытие. Да, да. Может, тебе обидно, что у тебя полон рот этих тварей? Так не горюй, у нас у всех их не меньше. Важно, что мы открыли для себя новый мир, и всё благодаря ему – Левенгуку.

32
Дрезден

Как ни спешил Пётр в Вену, он не отказывал себе в удовольствии посещать в каждом городе музеи, фабрики, мастерские. А в Лейпциге от души настрелялся из пушек и мортир, показав присутствующим, как это надо делать – заряжать быстро, попадать в цель точно.

В Дрездене – столице Саксонии – встретили Петра со всей возможной пышностью и искренней признательностью за польскую корону курфюрсту Саксонскому Августу. Здесь понимали, кому обязаны были королевством Польским.

Однако новоиспечённого короля в Дрездене не оказалось, Август был в Варшаве, и принимал Петра наместник граф Фюрстенберг.

Что портило настроение Петру, так это толпы зевак, жаждавшие лицезреть русского царя. Фюрстенберг провожал его до отведённой для русских резиденции в центре города. Однако, увидев толпу возле дома, где предполагалось его поселить, Пётр сказал наместнику:

– Граф, или вы уберёте зевак, или я немедленно уеду из Дрездена.

Фюрстенберг приказал охране оттеснить толпу, и по образовавшемуся коридору Пётр прошёл в резиденцию, надвинув на глаза шляпу.

Из нескольких комнат, отведённых русским, он выбрал себе самую маленькую.

   – Но это лакейская, ваше величество, – сказал Фюрстенберг.

   – Ничего. Зато я никого беспокоить не буду.

   – Что вы имеете в виду?

   – Мне сказали, что здесь рядом кунсткамера.

   – Да. Совершенно верно.

   – Я намерен её посетить.

   – Завтра?

   – Нет. Сегодня после ужина.

   – Но почему не днём, ваше величество?

   – Днём я иду в цейхгауз, граф. У вас, говорят, богатейший артиллерийский парк.

   – Да. Это верно. Ну что ж, – вздохнул граф, – тогда придётся вызвать смотрителя кунсткамеры.

   – Пусть откроет, зажжёт канделябры и уходит.

После ужина все улеглись спать, а Петру с Меншиковым действительно постелили в лакейской, поскольку от неё было ближе к выходу.

   – Мин херц, ты надолго? – спросил Алексашка.

   – Откуда я знаю. Спи.

   – Ничего, я подожду тебя, – сказал Меншиков и даже не стал тушить свечи.

Ждал час, другой и не заметил, как задремал. Проснулся уже утром, при свете дня. Свечи в шандале давно догорели и погасли, а Петра всё не было. Наконец появился бомбардир.

   – Ты где был? – удивился Меншиков.

   – В кунсткамере.

   – Всю ночь, что ли?

   – Выходит, так. Успел только две залы осмотреть. Очень интересно, очень. Вернёмся домой, будем свою кунсткамеру строить.

   – А спать когда будешь?

   – Какой тут «спать»? Позавтракаем, поедем в цейхгауз. А после обеда надо быть у курфюрстины Анны, а вечером на ужине у наместника.

В цейхгауз Пётр отправился с графом, по дороге заехали в крепость, взошли на стену, на знаменитую Брюлеву террасу, откуда открывался прекрасный вид на Эльбу.

   – Ну как? – спросил Фюрстенберг, имея в виду впечатление от столь прекрасной панорамы. Однако бомбардир заметил:

   – Да отсюда можно простреливать весь фарватер, – чем весьма обескуражил графа.

В цейхгаузе их уже ждала группа офицеров во главе с полковником. Граф обращался к высокому гостю, как тому было угодно. И представил офицерам соответственно:

   – Господа офицеры, прошу любить и жаловать, герр Питер, лучший бомбардир России.

Офицеры, слава Богу, оказались понятливыми, об этом инкогнито слышали, ещё когда «лучший бомбардир» только подъезжал к Дрездену.

Однако когда начался осмотр пушек, к всеобщему удивлению, герр Питер оказался действительно докой в артиллерии. Он говорил о пушках то, чего многие офицеры никогда не слышали.

   – Обратите внимание на цапфы у этих пушек, господа, – говорил Пётр. – Цапфы должны быть на середине и перпендикулярны оси канала орудия. А здесь? Цапфы отлиты выше. Что происходит в таких случаях? При выстреле давление пороховых газов заставит казённую часть подняться, пушка как бы подпрыгнет и упадёт на лафет. Это очень скоро испортит лафет. Нежелательно и нижнее положение цапф, так как это усиливает давление на подъёмный механизм.

Почти о каждой пушке или мортире Пётр нашёл что сообщить своим слушателям, хотя при начале осмотра предполагалось, что объяснение будет давать полковник саксонской армии.

На обратном пути граф не переставал дивиться:

   – Ну и ну, герр Питер. Выходит, я не ошибся, представив вас лучшим бомбардиром России.

   – Выходит, не ошиблись, граф, – отвечал Пётр, вполне довольный аттестацией.

Встреча Петра с матерью Августа курфюрстиной Анной была тёплой и даже нежной. Старуха вдруг обнаружила сходство Петра с её сыном и даже поцеловала его.

   – Боже мой, ваше величество, вы же как родной брат моему Августу.

   – Неужели? – удивился Пётр.

   – Да, да, вы даже одного роста с ним, разве что он несколько полнее вас. Как жаль, что его нет дома. Может, вы поедете через Польшу и встретитесь с ним?

   – Нет, ваше высочество, я через Австрию направляюсь в Венецию.

   – Как жаль, как жаль, – искренне вздыхала старуха. – А он так хотел видеться с вами. Бедный Август. У него сейчас так много хлопот, так много забот. Эти поляки такой беспокойный, такой неблагодарный народ. Вы не находите?

   – Нахожу, ваше высочество, нахожу, – утешал старуху Пётр.

   – Вы уж не оставляйте Августа, мой друг, он так вам предан, так вас любит.

«Ещё бы не любить, – думал Пётр, – сделал его королём. Хотя повидаться, конечно, с ним надо. Всё-таки союзник».

После курфюрстины Пётр снова отправился в кунсткамеру, сказав графу:

   – Я не окончил осмотр.

Вечером к резиденции Великого посольства прибыли несколько карет, и Пётр вместе с послами и Меншиковым отправились на ужин к графу Фюрстенбергу.

Алексашке всё же удалось дать соснуть «мин херцу» после кунсткамеры, правда, немногим чуть более часа, но всё равно Петру и этого хватило, чтоб вновь стать свежим и весёлым.

На ужине у графа были не только прекрасные вина, но и не менее прекрасные дамы, среди которых первенствовала красавица графиня Аврора фон Кенигсмарк. И когда начались танцы, именно она стала партнёршей бомбардира и тоже изволила заметить во время танца:

   – Вы так же сильны, как и король Август[76]76
  Вы так же сильны, как и король Август... — Король Август (см. примеч. № 21.) отличался огромной физической силой.


[Закрыть], ваше величество.

   – Сегодня меня уже второй раз сравнивают с королём, – отвечал Пётр.

   – Кто же был первый? – спросила кокетливо Аврора.

   – Тоже дама.

   – Это неудивительно, – посерьёзнела графиня, и в голосе её Пётр уловил ревнивые нотки, но открывать ей имя «дамы» счёл необязательным.

Под конец ужина Пётр, развеселившись, взял барабан у барабанщика и стал столь искусно барабанить, что поразил не только важных саксонцев, но и самих дрезденских музыкантов.

Он бил в барабан не только марши, но и военные сигналы, поясняя слушателям:

   – Это тревога... Атака... Штурм... Аккорд...

   – Где ж вы так научились? – спросил поражённый этим искусством Фюрстенберг.

   – А в детстве, когда занимался в потешных.

В конце вечера, залучив хозяина в уголок, Пётр сказал несколько таинственно, теребя графа за пуговицу:

   – Эх, граф, если б вы исполнили одну мою просьбу.

   – Всё, что пожелает ваше величество, – понизил голос и Фюрстенберг, решив, что и по дамской части гость тоже похож на Августа. Подумал: «Видно, раздразнила его Аврора. Не устоял».

   – Очень прошу вас, граф, найдите мне специалиста по горному делу, – попросил Пётр. – Ну позарез нужен.

   – Как «по горному делу»?! – невольно воскликнул граф удивлённо, ожидавший совсем другой просьбы.

   – Понимаете, на Урале открыли железные руды, а брать их не умеем. А у вас в Саксонии наверняка...

   – Господи, да завтра же я вам предоставлю такого мастера. Даже обер-мастера.

   – Граф! – Пётр восторженно облапил Фюрстенберга и даже поцеловал дважды. – Да я за это...

   – Что вы, что вы, – растерялся граф от такой бесцеремонности, понимая, что после царских объятий – этакого аванса – горного мастера надо доставать хоть из-под земли.

И на следующий день достали мастера, которому тут же были выплачены щедрые дорожные деньги, предоставлена крытая карета с возчиком и охраной.

Пётр призвал к себе майора Вейде.

   – Адам Адамыч, ты повезёшь горного мастера в Россию, головой за него отвечаешь. Понял?

   – Понял, господин бомбардир.

   – Представишь его Виниусу и вот передашь ему моё письмо. Держи.

В письме было написано: «Дорогой Андрей Андреевич, поздравь меня и себя. Наконец-то сыскался горный мастер. Отправляй его не мешкая на Урал с великой оказией и великими ж полномочиями. Присовокупи к нему окромя охраны наших робят с дюжину, дабы учились от него горному делу. Да накажи им: будут лениться, шкуры спущу. С Богом. А мы потечём ныне на Вену, а там и далее в Венецию. Пётр».

Так что на графиню Аврору Кенигсмарк, несмотря на её красоту и чары, у Петра просто времени не хватило. Не повезло графине и с Карлом XII, когда через три года она пыталась обольстить его по просьбе своего любовника, короля Августа. У шведского монарха, навсегда покорённого одной «дамой» – собственной славой, наблюдалось полное отсутствие интереса к женщинам.

33
Венские выкрутасы

Одиннадцатого июня Великое посольство прибыло в Штоккерау – городок в предместье Вены. Начались утомительные переговоры о порядке и протоколе официального въезда и приёма посольства при дворе императора Леопольда. Поскольку при этом полагалось, по старой традиции, дарить собольи «сорочки», а их у великих послов уже не осталось, то был послан срочно в Москву дворянин Борзов за «сорочками».

   – Гони, братец, как можно скорей, – наказал ему Головин. – От этого зависит наш въезд в Вену.

И Борзов погнал, не жалея ни себя, ни лошадей, ни кучера.

Теперь можно было и не спешить с обсуждением протокола. Но чтоб австрийцы не заметили заминки, послы стали домогаться встречи Петра с императором Леопольдом. После долгих препирательств канцлер Кинский согласился, но на условиях, что Пётр при встрече не будет вести деловых разговоров. Это каково? Петру, не терпевшему безделья и пустословия, предлагалось говорить о чём угодно, только не о деле.

   – Так о чём я стану говорить?

   – Ну во-первых, поблагодари его за счастье лицезреть его, спроси о здоровье его самого, жены, деток, – наставлял Лефорт, как мастер светской болтовни. – Похвали, наконец, Вену, герр Питер. Выскажи желание осмотреть её достопримечательности. Напросись в оперу. Смотри по обстоятельствам, мне ль тебя учить?

   – Главное, Пётр Алексеевич, – подсказывал Головин, – старайся не раздражать старика, не дай ему повода рассердиться, будь этаким паинькой, чтоб канцлер потом не колол нам глаза: вы, мол, грубы, невоспитанны.

   – Но какой же прок от такой аудиенции?

   – Проку, может, и никакого, поскольку ты, Пётр Алексеевич, лицо неофициальное ныне. Да, да. Но какая-то зацепка уже будет, какая-то подвижка в переговорах наметится.

   – А если он сам заговорит о деле?

   – Не заговорит, Пётр Алексеевич, за это можно головой ручаться.

   – И всё-таки? А вдруг?

   – Если вдруг, то ты сам знаешь, чего спросить надо. По договору он должен вести наступательную войну с султаном до тысяча семьсот первого года, намерен ли он исполнять свои обязательства? Интересно, как он вывернется? Впрочем, я твёрдо убеждён, о деле он не заикнётся. Думаешь, канцлер зря настаивал на этом.

И Пётр на этот раз превзошёл самого себя. Аудиенция состоялась в присутствии канцлера и других приближённых, в огромной зале дворца. Единственное нарушение протокола сделал неумышленно Пётр, опять проскочив середину залы, где он должен был встретиться с императором. Слишком уж медленно плёлся старый Леопольд.

Встреча произошла на половине императора и со стороны выглядела трогательной и душевной.

   – Ваше величество, я благодарю вас за предоставленную мне возможность лицезреть вас и приветствовать в вашем лице величайшего государя христианского мира, – начал Пётр, как и велел Лефорт, но, увидев нездоровый цвет лица императора, спросил участливо:

   – Вам нездоровится, ваше величество?

   – Какое здоровье, мой друг, в мои-то годы.

   – А что вас беспокоит? – продолжал Пётр снимать «врачебный» анамнез.

   – Да аппетит совсем пропал, – пожаловался Леопольд.

   – Аппетит? – переспросил Пётр. – Попробуйте пить, ваше величество, настойку конотопа. И аппетит восстановится.

   – А что это за трава конотоп?

   – Эта трава растёт повсеместно, ваше величество, она ещё зовётся птичьей гречушкой. И сейчас как раз время собирать её. Я готов рассказать вашему аптекарю, как приготовить отвар.

   – Спасибо, мой друг, за совет, – сказал Леопольд, беря Петра под руку. И, медленно повернув, они пошли по зале. – Я постараюсь воспользоваться им. Как вы нашли нашу столицу?

   – О-о, она прекрасна, – искренне ответил Пётр, радуясь, что император сам повёл разговор ни о чём. – Какие дворцы. Я наслышан и о вашей опере, говорят, она лучшая в мире.

   – Возможно, возможно, мой друг. Завтра дают «Орфея» Монтеверди, не желаете ли сходить?

   – Благодарю вас, ваше величество. Я обязательно буду в опере.

Так, наговорив друг другу комплиментов, Леопольд и Пётр расстались. И когда Пётр удалился, император заметил канцлеру:

   – А говорили, что он невыдержан, груб. Прекрасный молодой человек.

   – С этим прекрасным молодым человеком у нас ещё будут хлопоты, ваше величество.

Встреча эта длилась не более четверти часа, но Петру она далась непросто. Едва выйдя из дворца, он увидел в пруду лодку с вёслами, подбежал, прыгнул в неё. И стал загребать столь мощно и сильно, что лодка носилась по воде, как добрая утица Несколько раз он пересёк пруд, промчался вдоль берегов его, дивя придворных императора, наблюдавших за ним из-за кустов. Эта нагрузка была разрядкой для его бурной натуры после томительных минут тягучей аудиенции.

В оперу собрались втроём – Пётр, Лефорт и Меншиков. Для такого торжества Франц Яковлевич достал из своих баулов лучшие свои платья и даже запасные парики. К удивлению, элегантнее всех вдруг оказался Алексашка, нарядившийся в рубашку с кружевными рукавами и в белый напудренный парик.

   – Алексаха, – молвил удивлённо Пётр. – А ведь ты ныне что князь.

   – Дай срок, мин херц, заслужим и князя, – отвечал Меншиков, оглядывая себя в зеркало и оправляя нарукавные кружева.

   – Дурило, князем родиться надо.

   – Ничего, мин херц, можно и выслужить.

И ведь выслужил, всего через восемь лет стал Алексаха не просто князем, а ещё и светлейшим князем Александром Даниловичем. Не родом – службой взял молодец и ратными подвигами, которых судьба ему сполна отпустила.

Сидели они в директорской ложе. В императорской Пётр увидел императрицу с принцессами и, наклонившись к Лефорту, сказал:

   – Франц Яковлевич, устрой мне встречу с Маргаритой Терезией.

   – Постараюсь, герр Питер.

   – Только, пожалуйста, без этих церемониальных представлений.

Назавтра же Лефорт был у императрицы, и она согласилась принять царя. Местом свидания была выбрана зеркальная зала в замке Фаворит.

На встречу Пётр приехал с Лефортом, который должен был быть переводчиком. Императрица дожидалась гостя посреди залы в окружении юных принцесс, когда обер-гофмейстерина доложила ей о прибытии царя. Дверь перед ним распахнулась, и Маргарита Терезия, ласково улыбаясь, пошла ему навстречу.

   – Я приветствую ваше величество.

Затем вместе с Петром, вернувшись к принцессам, она представила ему их. Пётр, целуя смущённых девочек, говорил вполне искренне:

   – Какие они все красавицы.

   – А у вас есть дети? – спросила императрица.

   – Да. Есть сын Алексей.

   – Сколько ему?

   – Уже семь лет.

   – Где он сейчас?

   – Пока в Москве. Вот ворочусь, отправлю в Берлин учиться.

   – А знаете что, ваше величество, присылайте его к нам. Здесь у нас найдутся хорошие учителя.

   – Спасибо, ваше величество, пожалуй, я так и сделаю.

   – Мы его и выучим, – улыбнулась Маргарита, покосившись на дочек. – И невесту ему приищем.

   – О-о, это было бы прекрасно, – отвечал Пётр, вполне оценив предложение императрицы.

Мысль, высказанная ею о породнении домами, очень понравилась Петру. А императрица продолжала:

   – Он будет заниматься вместе с моим сыном у лучших учителей.

   – Благодарю вас, ваше величество, за столь лестное для нас предложение. Мы им воспользуемся.

На обратном пути Пётр говорил Лефорту:

   – Жаль, не она правит, а то б я быстро договорился с ней. Умная баба.

   – Эх, Питер, неужели ты не понял до сих пор, что обстоятельства иногда сильнее любого императора. Кстати, канцлер просил тебя изложить твои вопросы к императору на бумаге.

   – А почему не при встрече?

   – Как ты не догадываешься? При встрече на вопрос надо сразу отвечать. А тут они в десять голов будут думать, как ответить похитрее.

На следующий день Пётр пишет канцлеру Кинскому записку с тремя чёткими и прямыми вопросами, требуя немедленного ответа на них.

Во-первых, каково намерение императора: продолжать войну с турками или заключить мир?

Во-вторых, если император намерен заключить мир, то какими условиями он удовольствуется?

В-третьих. Нам известно, что султан ищет у цесаря мира через посредничество английского короля: какие условия предлагаются турками императору и союзникам?

Записка не только ставила вопросы, но и давала понять венским политикам, что царю известно всё об их закулисной возне. Граф Кинский, срочно созвав своих министров и пригласив посла Венеции Рудзини, зачитал вопросы царя. Именно в «десять голов» думали над ответами. И ответили. На первый: император выбирает прочный и почётный мир. На второй: мир будет заключён на основе сохранения за сторонами тех территорий, которые занимают их войска. Вместо ответа на третий вопрос были представлены копии письма турецкого визиря и ответ на него, подписанный Кинским и послом Венеции Рудзини. Самое интересное то, что ответ визирю был отправлен только что, но число было сфальсифицировано так, как будто бы оно было отправлено ещё до прибытия Великого посольства в Вену.

В тот же день 24 июня, когда были получены эти ответы, к Петру явился посланец короля Августа II генерал Карлович. Король заверял Петра, что остаётся верен ему и готов вместе противостоять интригам Венского двора. И хотя царь понимал, насколько шатко положение самого Августа в Польше, всё равно эти заверения короля были для него не только приятны, но и ценны в создавшейся ситуации.

   – Передайте королю, – сказал Пётр Карловичу, – что я намерен всегда твёрдо защищать его интересы. Всегда.

А канцлеру в тот же день Пётр отправил просьбу о личной встрече, назначив её на 26 июня в своей резиденции.

Кинский приехал. За внешним спокойствием канцлера скрывалось напряжённое неудовольствие, он понимал, что разговор предстоит нелёгкий.

   – Граф, – начал Пётр, едва ответив на приветствие, – почему вы идёте на нарушение нашего договора от января тысяча шестьсот девяносто седьмого года[77]77
  ...нарушение нашего договора от января тысяча шестьсот девяносто седьмого года... — См. примеч. № 27.


[Закрыть], в котором вы обязались вести войну с Портой до тысяча семьсот первого года?

   – Но мы одержали над султаном ряд блестящих побед, и он сам стал искать мира, ваше величество.

   – Император, начиная переговоры о мире с султаном, грубо нарушил наш договор.

   – Но ещё ж мир не заключён.

   – Я знаю, вы торопитесь с заключением мира из-за предстоящей войны с Францией за Испанское наследство, граф.

Кинский побледнел, поскольку подобное не принято было произносить вслух, а этот русский рубит сплеча, не признавая никаких приличий.

   – ...И потом, – гремел Пётр, – я против такого мира, когда за каждым остаётся то, чем он владеет в данный момент. Россия заперта в Азове, не получив Керчи, мы не можем чувствовать себя в безопасности от крымских татар.

   – Но, ваше величество, сие ваша задача.

   – Вы что ж, граф, думаете, заключив с Портой мир за нашей спиной, гарантируете себе безопасность? Нет, милейший, как только вы перебросите войска к границам Франции с целью приобретения Испанского наследства, тут же против императора восстанет Венгрия. Венгры терпят, пока там размещены ваши войска. И что ж, вы думаете, что султан не воспользуется этой смутой?

   – Но, ваше величество, мы не можем не учитывать интересов Англии и Голландии, настаивающих на скорейшем завершении войны с Портой.

   – А они-то здесь каким боком?

   – Но у них торговые интересы требуют мира в регионе.

   – Ага, значит, император ставит торговые интересы Англии и Голландии выше соблюдения обязательств перед союзниками?

   – Но что делать, ваше величество, мы все тесно переплетены и зависим друг от друга.

Пётр взволнованно ходил по комнате, более обычного дёргая головой, словно бодая кого-то. О закулисных манёврах Голландии и Англии он узнал ещё перед отъездом из Амстердама. И там на прощальном ужине сорвался и закатил своим так называемым друзьям скандал, ругая их за лицемерие и предательство. С большим трудом Лефорту тогда удалось успокоить бомбардира. А голландцы клялись, что всё это не более как слухи.

Вот тебе и «слухи». Всё оказалось истинной правдой, горькой и подлой. И Вильгельм тоже хорош: «мой друг, мой друг», а сам за спиной толкал Вену к примирению с султаном. Ни на кого невозможно положиться. Ни на кого!

   – Ладно, – наконец заговорил Пётр, – я изложу наши условия в статьях, на которых мы можем согласиться на мир, и завтра же вы можете их забрать.

   – Хорошо, ваше величество, – сказал с облегчением Кинский. – Я завтра заеду за вашими статьями.