Текст книги "«Без меня баталии не давать»"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

11
Саардамские дни

Пётр не мог передвигаться столь медленно, как ползло Великое посольство, тащившее с собой огромный багаж. От Коппенбурга он доехал с ним до реки Липпе, а там купил большую лодку, оставил посольство и поплыл к Рейну, взяв с собой восемнадцать волонтёров. Поплыл в Голландию.

Доплыв до Амстердама, Пётр высадил всех, поручив заботам Фёдора Плещеева, и, взяв с собой лишь самых близких людей, отправился далее к Саардаму, о котором много был наслышан от плотников-голландцев, трудившихся на воронежской верфи. В Амстердаме в одной из портовых лавчонок Пётр переоделся в одежду голландского плотника – в красную фризовую куртку и холщовые шаровары, а на голову водрузил клеёнчатую шляпу.

Ночь на 7 августа застала их в пути. Пришлось ночевать на берегу в какой-то сторожке. Едва начало светать, двинулись дальше. Над рекой вис туман, постепенно начинавший редеть. Впереди по курсу увидели небольшую лодку рыбака. Подплыли ближе.

   – Эй, – крикнул Пётр рыбаку, – далеко ли до Саардама?

Рыбак повернулся к ним лицом и вдруг вскричал в изумлении:

   – Ваше величество, вы ли это?

   – Ба-а, Геррит Кист, – узнал в рыбаке Пётр кузнеца, которого отпустил из Москвы домой. – Подгребёмся-ка, ребята.

Лодки сошлись, все радовались нежданной встрече, особенно кузнец и Пётр.

   – Вот хорошо, что мы тебя встретили, Геррит, снимем у тебя квартиру. Пустишь?

   – Государь, но я беден, и тебе, царю, разве пристало жить в лачуге?

   – Ты что, забыл, Кист, что я не привередлив в жилье? Ныне вон в лодке спал – и ничего.

   – Но у меня нет и свободной комнаты.

   – Ерунда. Найдётся какой-нибудь чуланчик, нам и довольно. Мы ведь всего на неделю, ну на десять дней, не более. Ах, Кист, разве гостей так встречают?

   – Прости, государь, я очень рад, но... – Кист стал выбирать самодельный якорь. – Поплывём, что-нибудь придумаем.

   – А далеко ещё?

   – Да вот тут за излукой.

Лодки поплыли рядом, Пётр сказал:

   – Да, Геррит, о чём попрошу тебя, не говори никому, кто я есть. Ладно?

   – А как же мне сказать?

   – Скажи, мол, знакомые плотники из России приехали.

   – А как же вас-то звать мне?

   – Зови герр Питер. И всё. Мол, вместе на верфи трудились.

Кист поскрёб затылок, покряхтел:

   – Какая незадача.

   – В чём дело, Геррит?

   – Да у меня в задней половине живёт вдова-подёнщица, как-то её выселить надо. А как?

   – Вот эту твою половину мы и снимем. Алексашка, дай задаток ему.

   – Сколько?

   – Ну гульденов тридцать. Хватит тридцать, Геррит?

   – Конечно, конечно, ваше... герр Питер. Этого даже много.

   – Не много. Вдове, чай, отступные потребуются, гульденов десять. Кстати, Кист, ты передал вдове Муша те пятьсот гульденов, что я послал?

   – А как же, герр Питер. Сразу же. Она так была довольна, что даже плакала.

   – Потом покажешь мне её дом.

   – Она через два дома от меня живёт. Почти соседка. Долго ль добирались до нас, герр Питер?

   – Да почитай пять месяцев.

   – Ого. А я за месяц доехал.

   – Ну ты был налегке. А у нас целый обоз, да и встречи были деловые.

Они подплыли к первым домам, и Кист указал на крайний – с длинной трубой, сложенной из кирпича.

   – Вот это мой дом, герр Питер. Вы плывите дальше до гостиницы «Выдра», там в пивной подождёте. Мне ж надо половину-то освободить, прибрать там и Герту предупредить.

   – Кто это?

   – Старуха моя. Очень уж справедливая, наверняка за вдову вступится, а против двух баб, сами знаете, трудно устоять.

День был, видимо, нерабочий, и у гостиницы толпилось много праздного народа, и, конечно, появление русских в пивной не прошло незамеченным.

   – Кто такие? Откуда?

Отвечать пришлось Петру, единственному из компании знавшему голландский язык.

   – Плотники мы. Приехали работу искать. У вас тут не слышали, где требуются плотники?

   – Эй, Марсен, ты не знаешь, где нужны плотники?

   – На верфи Линста, кажется, нужны.

   – А где это? – заинтересовался Пётр.

   – В Бейтензане, тут недалеко. За мостом.

И несколько человек стали подробно объяснять, как добраться до верфи Линста. А когда Пётр угостил их вином, то тут уж совсем друзьями стали. Советовали:

   – Конечно, Линст скряга, много не заплатит, но работкой не обидит.

Вскоре явился вспотевший Кист, пробрался к столику Петра.

   – Герр Питер, комната готова.

   – Садись, Геррит, выпей стаканчик.

   – Премного благодарен, герр Питер, – присел на краешек стула Кист и взял стакан.

   – Кист, так это твои знакомые? – раздалось от соседнего столика.

   – Да, да, – кивал Кист с гордостью. – Это мои друзья, вместе трудились в России. Хорошие плотники.

Пётр ободряюще подмигнул ему: молодец, мол, правильно говоришь. Допив вино, гости отправились к Кисту. Кроме самого Петра, ещё Меншиков, Гаврила Головкин, доводившийся родственником Петру по матери, и имеретинский царевич Аргилович, которого обычно Пётр кратко называл Аргил.

Хозяйка не проявила особой радости при появлении квартирантов, видимо, Кист с трудом уговорил её выселить временно вдову и поселить на недельку русских плотников. Грету убедил не столь сам муж, сколько гульдены, высыпанные им на стол. И выселяемую вдову не обидели, вручив ей целых семь гульденов: плотники уедут, пустим снова. Где ж это видано, чтоб хозяин дома да платил квартиранту? А вот Кист заплатил, а жене ещё сказал:

   – Если бы ты знала, какие услуги мне оказывали в России эти ребята.

   – Какие?

   – Когда-нибудь расскажу. Ахнешь.

Он рассчитывал, что, когда Пётр с товарищами уедет, он, Кист, откроет жене, кто ж в действительности жил у них. Вот тогда она и должна будет ахнуть.

Комната действительно оказалась небольшой, с одной деревянной кроватью, столь древней, что казалось, она доживает последние дни. Скрипела, качалась, угрожая полным и внезапным разрушением в любой миг. По понятным причинам её уступили герру Питеру, и он тут же попросил у Киста кое-какой инструмент и принялся за ремонт сего одра, наперво разобрав его на части. Нашёлся в доме и столярный клей, который Пётр быстро развёл в баночке. Из каких-то обрезков дров настругал клиньев. И через час кровать была собрана.

   – Как новая, – радовался Кист и сел на кровать, тщетно ожидая услышать скрип. – Грета, иди посмотри, что сделал герр Питер.

Жена опробовать кровать не пришла, но мужу выговорила:

   – Сразу видно, что у герра Питера золотые руки, не то что у тебя. Десять лет обещал: сделаю, сделаю. Человеку надо было из России ехать, чтоб сделать твою работу. Герр Питер, не желаете ли ухи похлебать?

   – Нет, спасибо, госпожа Кист, мы только что из трактира. Сыты.

Ясно, что сердце хозяйки было завоёвано. И чем? Пустяком, для герра Питера разумеется.

Чуть свет Пётр поднялся и, умывшись прямо из канала, отправился с Меншиковым искать магазин, где продавался бы инструмент. Нашли. И хотя магазин ещё был закрыт, Меншиков сумел уговорить хозяина, скорее всего сунув ему несколько гульденов.

Инструмент отбирал сам Пётр. Наперво выбрал два топора, затем несколько стамесок и долот, два коловорота, молотки, киянку, ручную пилу, гвоздодёр, футовик[31]31
  Футовик – складной карманный фут, мера, разбитая на футы и дюймы.


[Закрыть] и ещё ящик с ручкой для инструментов.

   – Алексашка, расплатись.

   – Пятьдесят гульденов, – щёлкнул на счетах заспанный продавец.

Расспросив у хозяина магазина, как найти верфь Линста, они отправились туда. Перешли через мост, прошли вдоль берега и ещё издали у плотины, отгораживавшей Саардам от моря, увидели рёбра шпангоутов строящегося на стапеле корабля.

   – Сдаётся мне, это будет гукар, – сказал Пётр, – грузовое судно о двух мачтах с гротом и бизанью. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.

   – А Гаврила Иванович не обидится, что мы без него ушли? – спросил Меншиков.

   – Пусть поспит старик, пока мы разведаем, а Аргил тем более поспать любитель. («Старику» Головкину было 37 лет.)

Басом[32]32
  Бас – мастер судостроения.


[Закрыть] на верфи оказался седой, но ещё крепкий и доброжелательный старик Ригге.

   – Хорошие плотники нам всегда нужны.

   – Мы вроде неплохие, – сказал Пётр.

   – Посмотрим, – усмехнулся Ригге. – С недельку испытаем вас, а там и примем напостоянно.

   – Договорились, – обрадовался Пётр. – Давайте работу.

   – А что ж об условиях-то не спрашиваешь, молодой человек? – удивился бас.

   – Да, да, конечно, – спохватился Пётр. – Сколько платить будете?

   – Пять гульденов в неделю.

   – Негусто, – вздохнул Пётр, слегка изображая некоторое колебание. – Но мы согласны.

   – Как вас зовут?

   – Меня герр Питер, его Александр.

   – Ты, Питер, будешь отёсывать и зарезать бимсы[33]33
  Бимсы – балки, на которые стелется палуба.


[Закрыть], а Александр пусть пока долбит гнезда для мачт в кильсоне[34]34
  Кильсон – продольный брус сверх киля вдоль судна.


[Закрыть]. Места уже там размечены.

   – А чертежи есть? – спросил Пётр. – Бимсы-то разной длины должны быть.

   – Есть. Вот смотри, герр Питер. Начни с носового, самого короткого. Постарайся выдерживать точно по размеру.

   – Постараюсь, господин Ригге, – сказал Пётр, доставая из ящика топор, пилу и футовик.

Меншикову понадобились долота и молоток. И они приступили к работе. Ригге с первых же ударов намётанным глазом определил, что эта ребята опытные, и подумал: «С той недели, если так пойдёт, можно накинуть им по паре гульденов».

Обедали они в ближайшей от верфи харчевни, а после работы там и поужинали. Когда перешли мост и направились к своей квартире, за два дома до неё Пётр сказал Меншикову:

   – Ты иди, Алексашка, а я зайду к вдове Клауса Муша. Посмотрю, как она живёт.

Женщина возилась на кухне у очага, когда на пороге её жилища появился высокий молодой человек.

   – Здравствуйте, госпожа Муш.

   – Здравствуйте, – отвечала она, вопросительно глядя на вошедшего.

   – Я плотник Пётр Михайлов, недавно приехал из Москвы и вот пришёл попроведать жену моего друга Клауса. – Пётр перекрестился.

   – Господи, – всплеснула женщина руками. – Вы знали Клауса?

   – Да. Мы работали вместе.

   – Проходите, пожалуйста, господин Михайлов, садитесь вот сюда, – засуетилась вдова. – Рассказывайте.

   – Что рассказывать, – сказал Пётр, усаживаясь у стола. – Работник он был хороший. Царь его очень ценил.

   – Да, да, да, – закивала вдова, отирая ладонью вдруг явившиеся слёзы. – Царь ведь прислал мне пятьсот гульденов. Да. Я таких денег в жизни в руках не держала. Как они выручили меня. Вы...

   – Герр Питер, – подсказал Пётр.

   – Вы, герр Питер, когда-нибудь сможете увидеть царя?

   – Да, конечно.

   – Пожалуйста, передайте ему моё огромное спасибо. Он так помог мне, так помог... – Вдова всхлипнула.

   – Я ему передам, мадам, обязательно передам.

   – Не хотите ли отужинать со мной, герр Питер?

   – С удовольствием, госпожа Муш, – снял Пётр шляпу и положил на лавку.

   – Зовите меня просто Маргрет.

   – Хорошо, Маргрет.

Несмотря на то что Пётр только что был в харчевне и довольно плотно поужинал, он и у вдовы Муш с удовольствием навернул тарелку бобов и съел целый калач. Закончив ужин, Пётр положил на стол два гульдена.

   – Зачем, герр Питер, – сказала вдова, – я от чистого сердца, как друга Клауса.

   – Всякий труд требует оплаты. И потом, мне твой ужин очень понравился, Маргрет. И чем мне оставлять деньги в харчевне, лучше я буду оставлять их у тебя. Если не возражаешь, я стану заходить к тебе ужинать?

   – Конечно, герр Питер. Я буду только рада.

   – Ну и всё. А деньги тебе на продукты понадобятся. Бывай, Маргрет, – поднялся Пётр, надевая шляпу.

   – А что вам приготовить, герр Питер?

   – То, что умеешь хорошо готовить. А у плотников аппетит, сама знаешь, – съедят и жареное долото.

На следующий день Пётр повёл на верфь всех своих спутников, и им там нашлась работа. И ими вполне был доволен бас Ригге. Глядя на Петра, никто из них не смел делать плохо или лениться, даже имеретинский царевич Аргилович, которому была поручена нехитрая операция – строжка рубанком, трудился до пота. Пётр, глядя на его старания, поощрял:

   – Молодец, Гамарджоба[35]35
  Гамарджоба – здравствуй по-грузински.


[Закрыть], я из тебя сотворю плотника, с голоду не помрёшь.

Старику Корнелию пришло письмо от сына, находившегося вот уже два года в России. В нём он, в частности, писал: «...недавно отправилось в Голландию русское Великое посольство, в числе которого поехал и сам царь. Он очень хотел побывать в Саардаме, о котором нас много расспрашивал. Поехал он под чужой фамилией, так как хочет быть неизвестным. Но его легко узнать среди других, он очень высок ростом, на правой щеке у него бородавка, голова у него трясётся, и больше всего он размахивает правой рукой. По этим приметам, отец, вы его легко узнаете».

Корнелий побежал с этим письмом к цирюльнику, так как это был человек уважаемый в Саардаме, которого знали все, и он знал всякую собаку.

   – Виль, прочти вот письмо от сына. Что ты на это скажешь?

Цирюльник прочёл с интересом, взглянул на старика и промолвил:

   – Вполне может быть, Корнелий, что к нам приедет сам царь. Вполне.

   – Ну а к тебе такой господин не являлся?

   – Да нет вроде.

Так сидели они и мирно беседовали, как вдруг дверь отворилась и на пороге появились русские плотники. Корнелий и цирюльник поразинули рты, так как во главе их стоял высокий, под потолок, плотник с бородавкой на правой щеке.

   – Свят, свят, – пробормотал испуганно Корнелий, словно сон увидел нехороший.

   – Бреем? – спросил плотник громко.

   – Б-бреем, – сглотнув от волнения слюну, промямлил Виль.

Великан прошёл к креслу, сел, взглянул на себя в зеркало, провёл ладонью по щетине. Приказал:

   – Всё снять. Оставить лишь усы над губой.

Цирюльник, взбивая трясущимися руками мыло в стакане, не знал, как подступиться к делу. Он видел эту самую бородавку, вот она рядом, и голова у клиента нет-нет да встряхивалась. Порой у Виля перехватывало дыхание: «Господи, царь! Вне всякого сомнения. Он! Как же мне быть? Проклятый Корнелий подсунулся со своим письмом. Лучше б я ничего не знал. А теперь как же я буду брить? У меня ж руки трясутся, как у пьяницы. Боже мой!»

   – Ну чего ты? – покосился на цирюльника клиент, и взгляд его словно молнией ударил бедного Виля.

   – Сейчас, сейчас я, – лепетал Виль, затягивая время в надежде, что руки наконец перестанут трястись. Взбил мыло, взялся точить на оселке бритву.

   – Ты что, пьян? – неожиданно спросил Пётр.

   – Нет, что вы, сударь...

   – Ладно. Я сам управлюсь, – сказал клиент и начал намыливать лицо, потом забрал бритву из рук оробевшего цирюльника. Побрился. Сказал другому, такому же долговязому:

   – Садись, Алексашка.

Быстро побрил его, оставив такие же, как у себя, усики. Бросив на столик серебряный гульден, молвил:

   – Не за работу, за инструмент.

И вышел вместе со спутниками. Старик Корнелий, не произнёсший ни звука за всё это время, наконец прошептал из угла:

   – Это он, ей-богу он. Что ж у тебя заколодило-то, Виль?

   – Небось заколодит. Выше бургомистра ещё никого не брил. А тут царь, аж коленки затряслись. Принесло тебя с письмом.

Так из цирюльни выпорхнул слух, что в Саардаме живёт русский царь. А уж на следующий день докатилось до Амстердама: русский царь в Саардаме.

Ночью Грета приступила с расспросами к мужу:

   – Ты что ж, старая перечница, не сказал мне, что у нас царь поселился? А?

   – С чего ты взяла? – прошептал Геррит так, чтоб не услышали за стеной.

   – Да весь посёлок болтает, что у Кистов живёт царь.

   – Мало ли чего наболтают. Это плотник герр Питер, мы с ним вместе на верфи...

   – Хватит болтать, – зашипела Грета змеёй гремучей.

Ничего не поделаешь, доняла-таки жена мужа, допекла.

   – Ладно, – сдался наконец он. – Токо никому не слова. Слышишь? Он сам просил об этом. Сам. Ты хоть понимаешь?

   – Что я, дура, что ли?

   – Он действительно царь. Но хватит об этом. Молчок. И ему-то не проговорись, что знаешь. Он герр Питер. И всё.

Однако утром, едва квартиранты ушли на верфь, к Кисту явилось несколько соседей.

   – Ай, Геррит, как нехорошо.

   – В чём дело? – удивился Кист.

   – У тебя живёт царь, и ты хоть бы словечко.

   – Какой царь?! – возмутился Кист. – Это московский плотник Питер Михайлов, мы с ним вместе работали на верфи в Воронеже.

   – Ну, ну. Вон Корнелию письмо из Москвы от сына пришло. Там так и написано: в Саардам приедет царь. И все приметы его совпадают с твоим плотником.

   – Мало ли что написал сын Корнелия, – стоял на своём Кист. – Это плотник герр Питер, мы с ним работали на верфи, мы с ним из одного котла ели, мы...

Он не успел договорить, жена грохнула по столу уполовником, выкрикнула с возмущением:

– Ненавижу-у-у! Ненавижу, когда ты врёшь!

То самое шило, которое таится в мешке, укололо Киста в самое неподходящее время и в непотребное место. Вот тут и доверяйся жёнам.

Пётр решил после обеда уйти с верфи и посетить местные заводы: лесопильный, бумагоделательный, маслобойный. Предупредив об этом баса Ригге, он постарался до обеда выполнить дневной урок и где-то после часа дня вышел с верфи.

У старухи, сидевшей на дороге, он купил слив и высыпал их в шляпу. Шёл, с аппетитом ел, выплёвывая косточки. Едва взошёл на мост, как к нему подбежали мальчишки.

   – Дядя, дай нам слив.

Пётр насыпал им в пригоршни. Едва эти отстали, как явились другие, уже постарше и группой побольше.

   – Эй, долговязый, дай слив.

   – Марш, нахалы! – рассердился Пётр и пошёл дальше.

И тут у самого уха прожужжал камень. Пётр оглянулся и едва не получил камнем в лоб, инстинктивно увернулся от него.

   – Что вы делаете, мерзавцы?! – вспылил Пётр, от возмущения у него затряслась голова.

А мальчишки, следуя в отдалении, продолжали бросать камнями, палками, песком. Не имея возможности избавиться от них, Пётр вбежал в гостиницу «Три лебедя» и, увидев её хозяина, вскричал грозно и требовательно:

   – Дайте мне немедленно бургомистра!

   – Сейчас, сейчас, господин, – пробормотал хозяин, почувствовав в голосе иностранца властную интонацию. «Господи, наверно, он и впрямь царь. В глазах-то гром и молния». За бургомистром немедленно послали, и через несколько минут хозяин городка предстал перед грозные очи иностранца:

   – Чем могу служить?

   – Что у вас творится? – загремел Пётр. – Какие-то мальчишки не дают взрослым прохода, бросаются камнями, грязью. Вы кто тут, хозяин или тряпка?

   – С вашего позволения...

Но Пётр не дал договорить.

   – Немедленно наведите порядок, – распорядился он и, хлопнув дверью, вышел, всё ещё клокоча от возмущения.

Бургомистр ошарашенно переглянулся с хозяином «Трёх лебедей», развёл руками:

   – Надо ж, эти сорванцы могут опозорить нас на всю Европу.

   – Да, да, господин бургомистр, – согласился хозяин.

Ни тот ни другой не заикнулись о личности и имени потерпевшего. И даже назавтра в появившемся на стенах постановлении городской управы об этом умалчивалось: «Бургомистры, к своему сожалению, узнали, что дерзкие мальчишки осмелились бросать грязью и камнями в знатных иностранцев, которые у нас гостят и хотят быть неизвестными. Мы строжайше запрещаем такого рода своевольство, под опасением жестокого наказания».

Более того, у моста, через который ходил «знатный иностранец» на работу, был выставлен караул, и ему вменено было приказом управы не позволять народу толпиться и надоедать высокому гостю. И этот приказ, и этот караул на мосту окончательно убедили саардамцев, что у них действительно живёт царь.

Придя на бумажную фабрику Коха, Пётр попросил мастера показать ему всё производство, представившись герром Питером. Мастер уже слышал, кто в действительности этот «герр», и потому с удовольствием исполнил эту просьбу. Показал от самого начала, от загрузки сырья, и до выхода продукции – листов бумаги.

Пётр постоял, внимательно приглядываясь, как мастер зачерпывает жидкую массу, как разливает её тонким слоем наподобие блина, как она тут же высыхает и становится листом бумаги, на котором можно сразу писать.

   – Позвольте-ка мне, – сказал он, забирая из рук мастера ковш.

Тот не посмел отказать. Пётр зачерпнул и ловким движением, словно он давно только это и делал, разлил бумажную массу ровным слоем. Лист получился ровный, гонкий, без малейшего изъяна.

   – Прекрасно, герр Питер, – похвалил мастер.

Вдохновлённый успехом, Пётр сделал ещё два листа, чтобы закрепить навык.

   – Я готов хоть сегодня принять вас на работу, – пошутил мастер, улыбаясь.

   – Спасибо, мастер, – вернул Пётр ковш и, вынув из кармана гульден, вложил его в руку мастера.

   – За что? – удивился тот неожиданному подарку.

   – За науку, герр мастер.

В следующий раз, оказавшись возле строящейся мельницы-крупчатки, Пётр посмотрел на работу каменщиков, укладывавших кирпичи, и, воспользовавшись тем, что один из них куда-то отошёл, ни слова не говоря, занял его кельму[36]36
  Кельма – ручной инструмент каменщика в виде небольшой лопатки с изогнутой рукояткой.


[Закрыть] и принялся за работу. И укладывал кирпичи так быстро и так ровно, что, глядя на него, и другие каменщики вынуждены были ускорить темп. А воротившийся хозяин кельмы не посмел отбирать инструмент у «знатного иностранца», а занялся подноской ему кирпича и раствора.

Узнав о появлении на его строящейся крупчатке «знатного иностранца», туда пришёл купец Кальф. Полюбовавшись на чёткую и быструю работу добровольного работника, он не удержался от восклицания:

   – Браво, герр Питер, отличная работа!

Пётр отрешённо взглянул на него, видимо не желая отрываться от дела, и тут же снова продолжил кладку.

Кальф помялся, постоял и сказал уже более определённо, представившись такому рьяному работнику:

   – Герр Питер, я Кальф, хозяин этой стройки, и хотел бы познакомиться с вами.

   – A-а, – сказал Пётр, с некоторым сожалением откладывая кельму. – Пётр Михайлов. – И подошёл к купцу, протянул руку, едва отерев с неё капли раствора. – Хорошая будет мельница, главное – на удачном месте, – сказал Пётр вполне искренний комплимент.

   – А вы знаете, как я её назову, герр Питер?

   – Как?

   – Я назову её крупчаткой великого князя, – сказал, лукаво улыбаясь, Кальф, надеясь, что герр Питер оценит его намёк.

   – Ну что ж, это дело хозяйское, – пожал плечами равнодушно Пётр.

   – Герр Питер, послезавтра я спускаю на воду своё судно.

   – В море? – сразу оживился Пётр.

   – Да. Вы не хотели бы взглянуть, как это у нас делается?

   – С удовольствием, – загорелся Пётр, и, видимо, нетерпение его было столь велико (это ждать аж до послезавтра!), что он попросил Кальфа: – Расскажите, как это у вас делается. И покажите ваше судно.

   – С удовольствием, герр Питер. Пройдёмте на верфь.

И они отправились на верфь, оживлённо беседуя о предстоящем событии.

   – Спуском на воду у нас занимается особая компания, герр Питер, – рассказывал Кальф. – Плату за это берут от пятидесяти до двухсот пятидесяти гульденов, это смотря по величине судна.

   – А как? Как это делается?

   – Корабль спускают в канал, подводят к плотине, потом с помощью машин поднимают на насыпь плотины, протаскивают по ней. А это ни много ни мало сто пятьдесят футов, такова ширина плотины, и на другой стороне опять спускают в воду. Это очень трудная и опасная операция, герр Питер.

   – Я представляю себе, господин Кальф, представляю. Я постараюсь помогать вам.

   – Нет, нет, герр Питер, это могут делать высокие специалисты, знающие хорошо эту работу. Вас я приглашаю только посмотреть.

   – Ничего, там посмотрим, – усмехнулся Пётр, и Кальф понял, что этот «герр» вряд ли будет простым зрителем.

   – Вот моё судно, – указал Кальф, – оно готово полностью, хотя ещё без мачт.

   – Конечно, – догадался Пётр, – мачты при перетаскиванье излишни. Это, как я понимаю, кофа?

   – Вы угадали, герр Питер, – удивился Кальф. – По каким признакам?

   – По обводам и величине. Да и потом, у вас в основном грузовые, купеческие суда строятся, так что угадать нетрудно. На неё, насколько я помню, ставится две мачты, грот[37]37
  Грот – самый нижний парус на второй мачте от носа.


[Закрыть] и фок[38]38
  Фок – нижний прямой (на одномачтовом судне – косой парус на передней мачте.


[Закрыть].

   – Совершенно верно, герр Питер.

Они поднялись на палубу кофы, спустились в трюм.

   – Сделано на совесть, – отметил Пётр качество работ и, когда поднялись наверх, обратил внимание на новенькое одномачтовое судно, с подобранным гротом стоявшее у берега.

   – А это чей буер?

   – Мой, герр Питер.

   – Продайте мне его, – неожиданно попросил Пётр.

   – Но он недёшев, герр Питер.

   – Сколько?

   – Четыреста пятьдесят гульденов.

   – Я его беру.

   – Но-о, – замялся Кальф, – он ещё как бы не окончен.

   – Вы имеете в виду бушприт?

   – Ну да.

   – Это я быстренько сделаю сам. По рукам, господин Кальф?

   – Что делать? Берите. Не смею вам отказывать, герр Питер.

Отыскав Меншикова – своего походного казначея, Пётр сказал ему:

   – Я купил буер у Кальфа, иди и расплатись.

   – Но у нас же есть лодка, мин херц, – пытался Алексашка защитить казну.

   – Дурак. Сравнил лодку с буером.

   – А за сколько?

   – За четыреста пятьдесят.

   – Ух? Те-те-те-те, – воскликнул казначей, но отправился исполнять приказание, понимая, что с «мин херцем» спорить бесполезно и даже опасно.

Отправившись к своей новой покупке чуть свет, когда на верфи ещё и сторож спал, Пётр принялся мастерить бушприт, мачту, лежащую на носу почти горизонтально. Вместе с Меншиковым установил его, закрепил, оснастил.

   – А зачем нам ещё бушприт, мин херц? Грота мало?

   – Как зачем? Не пойдём же мы на одном гроте, поставим кливера.

А когда на верфи застучали топоры, молотки, завизжали пилы, по глади залива побежал новенький буер под всеми парусами. Промчавшись до плотины, отделявшей залив от моря, он сменил курс и, меняя галсы, пошёл назад к посёлку.

В Саардаме вмиг разнеслась весть, что царь плавает на буере, и сразу к берегу повалил народ. Галдели, спрашивали друг друга:

   – Который из них?

   – Тот, что за рулём.

   – Нет, тот, что тянет шкоты.

Издали и впрямь трудно было узнать, который из двух человек царь, – оба одного роста, у обоих усы в ниточку.

Наконец Меншиков напомнил:

   – Мин херц, бас Ригге будет недоволен нашим отсутствием, ещё и оштрафует.

   – Хорошо. Я тебя высажу, а ты ему объясни, мол, Питер купил буер и опробует его. Он поймёт, чай, сам моряк.

Высадив Меншикова у самой верфи, Пётр направил буер к самому центру залива. Он был вполне счастлив, сердце его ликовало при виде туго надутых бризом парусов, при плеске рассекаемой форштевнем воды, незаметно для себя он мурлыкал под нос какую-то весёлую песенку.

А между тем Кальф, явившись к бургомистру, сообщил, что он пригласил «знатного иностранца» на завтрашний спуск корабля. Если в народе говорили прямо: «царь», то среди официальных лиц это слово не произносилось. Был просто «знатный иностранец». Бургомистры, как могли, оберегали инкогнито Петра, хотя оно давно было открыто.

   – Наши люди потеряли всякую совесть, не дают ему прохода. Стыд, стыд, стыд.

   – Я полагаю, – сказал Кальф, – надо устроить неподалёку от места спуска помост для иностранцев, чтоб с него они могли наблюдать за происходящим без помех.

   – Пожалуйста, Кальф, озаботьтесь помостом, а я велю его оградить ещё и палисадом и выставлю стражу. А иначе не обобраться нам позора. Сейчас вся Европа смотрит на Саардам.

   – Неужто? – усмехнулся недоверчиво купец.

   – А как вы думали, – вполне серьёзно отвечал бургомистр. – Ведь он... ведь он это самое...

На большую откровенность бургомистр не отважился, но очень выразительно ввернул указательный палец вверх.

А Пётр весь день плавал по заливу на своём буере, добиваясь от него хорошего хода, а главное, набивая руку по управлению парусами, хотя их и было немного – грот и три кливера. И весь день на берегу толпился народ, и было это вполне объяснимо: когда ещё в Саардаме будет живой царь? Да никогда. Разве можно было упустить возможность увидеть его. И выползали к берегу дряхлые старики и старухи, а уж о молодёжи и говорить нечего. А цирюльник в сотый раз рассказывал, как он брил царское лицо и как это было трудно, поскольку голова у царя трясётся, но он всё-таки ни разу не порезал его и в оплату получил целый гульден.

   – Вот он, – показывал цирюльник царскую монету и даже давал её потрогать: царская ведь.

Однако когда Пётр причалил к берегу и сошёл на землю, народ так окружил его, что пройти было очень трудно.

   – Дайте же дорогу, – требовал Пётр, отталкивая любопытных.

А тут некий обыватель Марсен, разинув рот и вылупив глаза, так налезал на Петра, так путался под ногами, что Пётр, разозлившись, влепил ему звонкую пощёчину.

В толпе расхохотались и мгновенно поздравили разиню:

   – Браво, Марсен! Ты пожалован в рыцари.

Кое-как Пётр протолкался через толпу к гостинице «Три лебедя», запёрся там и потребовал от хозяина никого не пускать.

Немного перекусив, он просидел там до темноты и ушёл лишь после того, как толпа разошлась, разгоняемая самим бургомистром.

   – Кажется, нам завтра не дадут посмотреть на спуск корабля на воду, – придя на квартиру, сказал он товарищам.

   – Но, мин херц, они там для нас помост выстроили, огородили палисадом, – сказал Меншиков.

   – Что тот палисад, тут впору пушкам пробиваться, – невесело пошутил Пётр.

И, увы, он оказался прав. На следующий день на спуск корабля собралось столько народу, что пройти к верфи оказалось невозможно. Мало того, народ сломал палисад, свалил помост, смял караул в поисках главного дива – русского царя.

Видя, как расстроился Пётр, Меншиков утешал его, как мог:

   – А ну их к чёрту, мин херц, с ихним спуском. Али мы мало спускали в Воронеже?

   – Тут, Алексаха, совсем другое. Тут тянут судно через плотину, очень уж посмотреть хотелось. Где ж это увидишь, кроме Голландии?

Спуск корабля так и прошёл без «знатных иностранцев». И на торжественный обед в честь спуска Пётр идти отказался, молвив присловье из русской сказки: «По усам текло, да в рот не попало. Чего уж пить за то, чего увидеть не дали».

Утром следующего дня прибыл бургомистр с извинениями, которые Пётр великодушно принял и даже успокоил его:

   – Не переживайте, дорогой друг, вы сделали всё, что могли. А остальное ни от вас, ни от меня не зависело. Спасибо вам.

   – За что, герр Питер?

   – За то, что хотели добра нам. И простите, что я тогда наорал на вас.

В тот же день явился в Саардам посланец от главы Великого посольства.

   – Господин бомбардир, адмирал Лефорт просил вас прибыть завтра к торжественному въезду посольства в Амстердам.

   – Ну вот, – обернулся Пётр к Меншикову. – А ты говорил, зачем нам буер? Вот на нём и пойду в Амстердам.

   – А мы, мин херц?

   – Вы оставайтесь. Учитесь не только топором махать, это можно и дома, а строить корабль по правилам, а не так, как в Воронеже было, абы как. Я въеду с посольством в Амстердам и ворочусь.