Текст книги "«Без меня баталии не давать»"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

7
Казачий налёт

Дорога в ночном лесу была раскисшей, грязной, и потому казачий отряд более двигался шагом, переходя на рысь лишь в местах песчаных и сухих. И хотя сотник воспретил разговоры, они нет-нет да возникали где-то в хвосте, куда у командира, ехавшего впереди, руки не доходили.

   – Опять за конями послали нас али как?

   – Не... Ныне коней брать не велено. Говорят, царю язык свейский занадобился.

   – Так прошлой ночью Охрименко капрала приволок. Чем не язык?

   – Приволокём и мы языка, може, получше Охрименкова. А то и коняшек прихватим.

   – Так те кони у шведа – кожа да кости.

   – Небось тебя стань ветками кормить, много жиру нагуляешь?

   – Оголодал, видать, швед.

   – Цыц! – повернулся ехавший впереди казак.

   – Чего расцыкался, – окрысились на него.

   – Дурни. То я «цыц» сотниковский передал. Скоро к Днепру выедем, велел языки прикусить. Швед наслухает, ещё пушкой жахнет.

   – Швед счас дрыхнет без задних ног.

На какой-то песчаной прогалине отряд остановился. Негромко передавался приказ сотника: «Коней, ружья, палаши оставить. С собой – лишь ножи и кинжалы».

Поручив коней двум коноводам, дальше пошли пешком. Близость реки угадывалась по сырости, внезапно потянувшей в лицо, и по высокому тальнику, сменившему сосновый лес.

Вдруг из темноты явился человек, спросил тихо, хотя по всему он ждал отряд:

   – Дончаки?

   – Мы, – отозвался сотник и, подойдя, спросил: – Ну чего назирал, Иван?

   – Назирал добрую добычу, сотник. Пополудни в замок яка-то важна птиця приихала. Може, полковник, а може, и сам генерал.

   – Ну генералу сюда не треба, Иван.

   – Ей-бо, сотник, така на нём одёжа гарная, вся в золотых галунах. И с ним народа человек двадцать.

   – Ну пусть генерал. Дальше шо?

   – А шо дальше? Сплять, наверно.

   – Значит, они в замке остались?

   – А куды ж им деться? До самой ночи возле него просидел. Солдаты костёр развели, что-то жарили, лопотали, потом угомонились.

   – Караульщиков много?

   – Тики одного бачил, шо у ворот. А в замке, кто ж его ведает, сколько понаставлено.

Казаков, чтоб все его слышали, сотник усадил на землю. И негромко начал:

   – Так, хлопцы, в замке на той стороне спит важная птица. Её берём живьём. Остальных на нож. И без шума, шоб никто не успел стрелить. Яким!

   – Га.

   – Ты с братом снимешь караульщика у ворот. Петро, ты и твои хлопцы станете у всех окон и дверей снаружи. Кто в них сигает, тот и ваш.

   – А ежели сама важна птица?

   – «Птицу» не трогать. Кляп в рот – и всё.

   – А як же узнать, кто из них птица?

   – Нюхай, дурень. От важных всегда духами несёт. Остальные со мной. Входим в нутро замка... Да в темноте друг друга не порежьте, черти.

   – Нужен отзыв, сотник. Без отзыва и до греха недолго.

   – Добре. Отзывом станет «конь».

   – Отзыв «конь»... «конь»... «конь», – прошелестело среди сидящих на земле слово, ласкающее слух любого казака.

   – И последнее, уходим к реке все разом по моему сигналу. Я гукну филином два раза. Да на воде не шуметь, трясця вашей матери. По воде за версту слыхать.

Из прибрежного тальника были выволочены лодки самых разных размеров и назначений. И тяжёлая байда на десять человек, и крохотные юркие двухместные долблёнки, и низкие неповоротливые плоскодонки, даже несколько плотиков из связанных лыком бревёшек.

Для казаков, давно привыкших к ночным набегам, дело было знакомым. Всё совершалось в полной тишине. Лодки одна за одной растворялись в темноте, уходя к противоположному правому берегу. Ни всплеска, ни стука.

На той стороне сотник, приплывший одним из первых, дождался, когда причалили все, взял одного казака за плечо, кивнул на реку. Тот понял знак: «Оставайся здесь, стереги лодки».

Остальные отправились от реки вверх по едва заметной тропке. Впереди шёл Иван – казачий надзиратель, уже наизусть знавший околозамковое пространство. Когда на тёмном небе обрисовался тяжёлый силуэт замка, казаки остановились и пропустили вперёд Якима с братом. Те, поправив папахи, скрылись в темноте.

Оставшиеся стояли, отсчитывая в уме томительное время ожидания и чутко прислушиваясь к ночной тишине. Возможно, донесётся стон или вскрик умирающего шведского часового. Но никто так ничего и не услышал. Зато увидели бесшумно явившегося со стороны замка и махнувшего рукой Якима: «Путь свободен».

Все бросились вперёд через распахнутые ворота, мимо убитого часового, каждый на своё предназначенное заранее место. Через какую-то минуту замок был окружён, и для находившихся внутри шведских солдат был уготован один исход – казачий кинжал.

Сотник, возглавивший группу захвата, махнул рукой и устремился к входу, где в глубине тихо помаргивал огонёк свечи. Они уже всходили на крыльцо, когда услышали откуда-то из темноты двора короткий предсмертный вскрик: «А-а-а!»

«Чёрт патлатый, – с неудовольствием подумал сотник о казаке, давшем закричать неприятелю. – Аккурата не соблюл». В том, что закричал швед, он не сомневался.

Огонёк свечи, как оказалось, горел в фонаре, стоявшем на столе караульного. Сам он безмятежно спал рядом на низкой короткой лавке. Ему и проснуться не дали.

Сотник схватил фонарь, указал им на ближние двери. Казаки бросились туда, видимо, это были комнаты караула. Послышалась возня, крики, что-то разбилось со звоном.

Сотник бросился по лестнице наверх, понимая, что «важная птица» должна быть там. А по замку уже шёл шум потасовки, звенели стёкла, слышались вскрики, топот ног.

Когда они ворвались в спальню, где, по расчётам, и должен был находиться важный швед, то свет фонаря упал на пустую кровать. Но по смятой подушке, по только что откинутому одеялу сотник понял – швед где-то рядом.

   – Ищите! Живо! – скомандовал он казакам, освещая фонарём то один, то другой угол спальни, то огромный многодверный шкаф.

На стуле у кровати висел шитый золотой канителью кафтан с блестящими позументами.

«А ведь и впрямь, кажись, генерал, – подумал сотник. – Не ошибся Иван».

   – Да живей, живей, – торопил он казаков, раскрывавших дверки шкафов. И вдруг один казак, вскричав: «Вот он!» – наклонился к ложу и, ухватившись за голую ступню, потащил шведа из-под кровати.

Он был в длинной ночной рубахе, она завернулась на нём, пока его вытаскивали. Швед, слышавший предсмертные крики и стоны, нёсшиеся по замку, решил, что и его ждёт смерть, и закричал вдруг на довольно сносном русском языке:

   – Меня нельзя... меня нельзя убиваль... Я есть генерал.

И действительно, это был генерал-адъютант Канифер.

   – Что ты, милай, – сказал сотник почти ласково. – Ты нам и нужен. Живой нужен, дядя, живой. – И приказал казакам: – Помогите его сиятельству одеться, не повезём же мы его к царю в исподнем.

Трясущимися руками Канифер натягивал штаны, не умея поймать застёжки. Казаки, посмеиваясь, помогали ему, шутили:

   – Ты уж не обмарайся, вашество, больно портки-то у тя добрые.

Помогли надеть кафтан, нахлобучили шляпу. Сотник забрал генеральские пистолеты и шпагу.

   – Ну, ходу, хлопцы. – И генералу: – Не вздумай кричать, ваше превосходительство, а то придётся глотку заткнуть.

   – Ни-ни... Я всё понималь, – отвечал Канифер поспешно. – Слово рыцарь, буду нем как рыба.

Казаки помчались по лестнице вниз, с ними вместе мчался и генерал, бесцеремонно поощряемый сзади тычками.

   – Живей, живей!

Пожалуй, с далёких лет юности не приходилось Каниферу бегать столь резво, да ещё ночью, да ещё в столь тесном окружении кровожадных азиатов. Ему это казалось всё ещё продолжающимся сном. Страшным, кошмарным, но сном.

Едва оказались во дворе, как чуть ли не над самым его ухом закричал филин, раз-другой: «у-ук-хх!»

«Господи, снится, – подумал Канифер. – Как бы скорей проснуться».

Но никак не просыпалось генералу. Во дворе он увидел, как бежали со всех сторон тени этих страшных азиатов, ему казалось – они являлись отовсюду. Затопали, зафыркали кони.

   – Якимка, не жадничай! – крикнул сотник. – Брось. Ныне другая добыча.

   – Ничего, сотник. Хоть писля коней продуваним.

Все бежали вниз к реке. Садились в лодки. Кони не хотели идти в холодную воду. Казаки быстро разобрали их, уговаривали и тихо пускались с ними вплавь. Какой же казак не сговорится с конём, хотя бы и шведским?

Ещё в лодке Канифер надеялся проснуться. А когда в лесу сотник подсадил его в седло, генерал спросил жалобно:

   – Неужто вы все – правда... Неужто я есть плен?

   – Всё въяви, генерал, – хлопнул его тяжёлой ладонью сотник по колену, да так крепко, что Канифер, поморщившись от боли, наконец-то понял: это не сон.

«Господи, как глупо, как глупо, – терзался генерал, трясясь в седле в окружении казаков. – И зачем же меня понесло в этот замок, в сторону от Могилёва. Господи, как глупо».

Генералу не хотелось перед своим Господом признаваться, зачем его «понесло в этот замок».

Накануне в штабе Карла XII начался делёж будущей добычи. Генерал Спарре, например, выпросил себе Москву, а когда король взглянул на Канифера, у того просьба оказалась скромнее: «Ваше величество, подарите мне замок, который мы недавно проезжали».

Канифер рассудил здраво: до Москвы ещё далеко, шагать да шагать, а замок вот он, под боком, и уже на нашей стороне.

И король оказался щедр. Эх, лучше б он пожадничал!

   – Берите, Канифер.

   – Когда?

   – Хоть завтра. Берите со всеми прилегающими землями, со всеми крестьянами.

   – И я могу поехать туда?

   – Разумеется. Я дам вам охрану из двадцати драбантов[98]98
  Драбанты – телохранители командующего.


[Закрыть]. Езжайте, вступайте в свои права.

Вступил, называется.

«О, Господи, зачем я поехал в этот замок? – продолжал лукавить генерал перед Всевышним. – Почему я не остался при штабе в Могилёве?»

А казаки скакали всё дальше и дальше от Днепра. Скакали до самого рассвета. Когда впереди показалось меж сосен солнце, когда близко уже было до дому, грянули дружно песню:

 
Ой, у городи у Львови зашумели верби.
Козак-бурлак вбитый лежить. Серпяго-то мёртвый.
Ой, у городи у Львови задзвонили звоны.
Козак-бурлак вбитый лежить, правлять похорони-и...
 

8
Допрос генерала

Канифера ввели в просторную горницу, указали на стул, стоявший напротив большого стола: садись.

На столе, сдвинув бумаги в сторону, возился высокий столяр, ремонтируя деревянное без обивки кресло. Он мельком взглянул на генерала и, как показалось Каниферу, заторопился. Быстро и ловко выстругал стамеской два клинышка и вбил их молотком в какие-то стыки.

   – На клей бы посадить, – проворчал столяр офицеру, явившемуся с какими-то бумагами.

   – Куда положить? – спросил офицер.

   – Туда, – кивнул столяр на стопу бумаг и вздохнул. – На клею бы оно ещё сто лет простояло.

Офицер, оставив бумаги, вышел. Столяр поставил кресло у стола, сел на него, попробовал покачать, проверяя: не скрипит ли. Затем, разложив бумаги по столу, взял тетрадь из только что принесённых бумаг и стал листать.

Присмотревшись, Канифер узнал свою тетрадь, свои документы.

«Какая бесцеремонность, – с неприязнью подумал он о долговязом столяре. – Каждый сует свой нос в мои бумаги. Однако где же наконец сам царь? Ведь меня везли к нему. Пусть укажет хаму его место».

И тут в горницу, широко распахнув дверь, стремительно вошёл высокий, стройный господин в белом завитом парике, в бархатном камзоле, с саблей с дорогим изукрашенным бриллиантами эфесом.

«Слава Богу, наконец-то, – с облегчением подумал Канифер, решив, что явился царь. – Сейчас он укажет хаму».

Но, к удивлению Канифера, вошедший не стал выгонять «хама», а, опустившись в одно из кресел у стола, сказал столяру:

   – Можем начинать, мин херц.

   – Ну что ж, начнём, пожалуй, – отвечал тот, поднимая голову от бумаг и с любопытством взглядывая на генерала. – Так, выходит, генерал Канифер, вы даже не природный швед?

«Боже мой, – осенило вдруг генерала. – Как же я забыл о причудах царя, умеющего делать всё и любящего любую физическую работу». Но на всякий случай решил спросить:

   – Я имею честь видеть царь?

   – Да, да, генерал, – нетерпеливо кивнул Пётр. – Отвечайте на вопрос.

   – Да, я есть не швед, я есть уроженец Лифляндии, ваше величество.

   – Где служили ещё?

   – В Бранденбурге, в Польше.

   – Почему вдруг встали под штандарты короля?

   – Ну как вам сказать, – замялся Канифер. – Поймите меня правильно... э-э...

   – Мы поймём, говорите.

   – Да чего там, – неожиданно вмешался Меншиков. – Говори, что решил поживиться в России, генерал. Пограбить. Да, да, по-гра-бить!

   – Но простите, не имею чести вас знать.

   – Князь, – подсказал Меншиков.

   – Светлейший князь, – добавил Пётр.

   – Но простите, светлейший князь, – продолжал Канифер. – Разве все войны не есть средство грабить?

   – Это смотря с чьей колокольни, генерал, – отвечал Меншиков. – С вашей – пограбить, с нашей – отчину боронить. Вот что, например, ты делал в замке?

   – Я? В замке? – смутился Канифер, почувствовав, как кровь прилила к лицу. – Я осматривал его, я был послан смотреть просто.

   – Просто смотрят лицедеев. А замок ты осматривал, дабы прикарманить, генерал.

«Он читает мысли, этот светлейший, – подумал Канифер. – От такого не утаишь». Но вслух сказал:

   – Думать вы можете как угодно, князь. Это ваше право. Но я действительно был послан только посмотреть. Я являюсь генерал-адъютантом его величества короля Швеции Карла Двенадцатого. И выполнял приказ своего повелителя.

   – Вы были адъютантом короля, генерал. Отныне вы наш пленный, – сказал царь. – И ваша судьба и жизнь зависят от вас, от вашей искренности. Мы многое знаем, но если вы в чём-то вздумаете ввести нас в заблуждение, пеняйте на себя. Время военное. Мы даже своих за некие проступки отдаём под суд. И вас не замедлим предать, если выясним, что вы нас обманываете. А у военного суда одно наказание...

   – Лишение живота, – с удовольствием воспользовавшись паузой, сказал светлейший.

   – Вот именно, – подтвердил Пётр. – Итак, первый вопрос: с какими силами король пришёл к нам?

   – Вначале было тридцать шесть тысяч, – с готовностью начал Канифер. – Сейчас, после боев, несколько менее.

   – Неужели король с такими силами хочет захватить Россию?

   – Он верит в свой военный гений, ваше величество. И потом, ему пришлось поделиться с польским королём Станиславом Лещинским, оставив ему шесть полков под командой Крассау.

   – Король действительно верит, что Лещинскому будет подчиняться вся Польша?

   – Вряд ли. Но зато король знает, что Лещинский будет беспрекословно подчиняться ему.

   – Какова численность конницы у короля?

   – Пятнадцать полков.

   – Не далее как вчера на вашем месте, генерал, сидел шведский капрал, который утверждал, что в армии голод и болезни от недостатка провианта. Что вы можете сказать об этом?

   – Только то, что капрал сказал правду. В армии действительно не хватает провианту, у многих солдат кровавый понос.

   – Почему король стоит в Могилёве, не двигается дальше?

   – Оттого и не двигается, что вы пожгли всё на пути его движения.

   – На что же он надеется?

   – Надеется на приход корпуса Левенгаупта[99]99
  Левенгаупт Адам Людвиг (1659—1719) – граф, шведский генерал. Во время Северной войны командовал корпусом, был разбит при Лесной. В Полтавском сражении командовал пехотой, капитулировал с остатками шведской армии.


[Закрыть], у которого заготовлен огромный обоз провианту и пороху.

Царь с Меншиковым многозначительно переглянулись.

   – Где ныне генерал Левенгаупт?

   – Он в Риге. Но недавно приезжал к королю на совет. Договаривались, где и когда встретится корпус с армией.

   – И где же решили?

   – Не знаю.

   – Как так? Вы же наверняка присутствовали при беседах.

   – Из совещаний при короле Карле, ваше величество, ничего узнать почти невозможно. Он более слушает, но всегда поступает по-своему.

   – Но есть же какой-то общий план кампании.

   – Увы, нет такого, ваше величество. Я сам слышал, когда на вопрос Реншильда, каков план у короля на будущее, король ответил, что у него нет никаких планов.

Увидев, как обескуражил царя его ответ, Канифер решил, что ему не верят.

   – Клянусь жизнью матери, ваше величество, что именно так и сказал король.

   – Да я верю вам, генерал. Я просто хотел понять нашего брата Карла.

   – Его трудно понимать, ваше величество. В штабе знают, что вы много раз предлагали королю мир, и даже на хороших условиях. И многие генералы склонялись принять его. Но он всё отвергает. И говорит, что подпишет его только в Кремле в Москве и только на его условиях.

   – Ну, его условия нам ведомы, генерал. Что вы имеете сообщить нам, на ваш взгляд, важное?

   – Важное? – Канифер задумался: «Сказать о Мазепе? Пожалуй, лучше умолчать. Во-первых, о нём же не спрашивают. А во-вторых, когда король, чем чёрт не шутит, победит, то мне хоть в этом будет оправдание – не выдал тайного союзника».

   – Пожалуй, вас должно заинтересовать, что королём отправлен генералу Любекеру приказ атаковать Петербург. И это произойдёт в ближайшие недели. Одновременно с моря атакует флот, а из Эстляндии генерал Штромберг.

   – Какими силами располагает Любекер?

   – У него двенадцать тысяч человек.

   – Кто будет командовать флотом?

   – Адмирал Анкерштерн.

Царь с Меншиковым опять переглянулись многозначительно и, видимо, поняли друг друга, хотя не перекинулись и единым словом.

Прервал молчание Пётр:

   – Не говорит ли это о том, что король повернёт армию на север, дабы помочь Любекеру?

   – Ни в коем случае. Это наступление Любекера рассчитано на то, чтобы помочь королю. Вы оттянете силы к Петербургу и этим облегчите задачу главной армии. Он сам при мне сказал: пусть царь растягивает армию.

   – Значит, король собирается идти прямо на Москву?

   – Не знаю, ваше величество, слово дворянина. Мне кажется, король ещё и сам не решил, идти ли прямо на Москву или через Украину.

   – А почему через Украину?

«Господи, хоть бы не спросил про Мазепу. Не стану же я обманывать, выгораживать изменника».

   – Видите ли, королю известно, что дорога через Смоленск вами выжжена. А на Украине он надеется найти изобилие.

   – Ну хорошо, генерал. Вы долго служили королю, вы хорошо изучили его. Скажите, а в каком бы случае он вдруг вздумал пойти через Смоленск?

   – Только в случае соединения с Левенгауптом.

   – И последний вопрос, генерал.

   – Я весь внимание, ваше величество.

   – Как оценил король баталию при Головчине?

   – Как свою победу, разумеется, и довольно высоко. Он велел даже выбить медаль в честь этой баталии.

   – Да? – удивлённо вскинул брови Пётр. – И что ж будет выбито на ней?

   – Выбито будет: «Побеждены леса, болота, оплоты и неприятель».

   – Гм, – хмыкнул Пётр и вдруг спросил: – Скажите откровенно, Канифер, вы верите в победу короля?

   – Ну что вы, ваше величество. После того, что со мной случилось, как можно.

В последнем ответе генерал-адъютант слукавил. Он и теперь верил в победу своего бывшего повелителя, потому что, как и король, считал, что русские только из трусости не дают главной баталии. Но никуда не денутся, рано или поздно она должна случиться. И тогда король Карл конечно же разгромит этого азиатского царя, умеющего лишь плотничать да столярничать, но не править и воевать.

   – Ну что скажешь, Данилыч? – спросил Пётр, когда увели пленного генерала, и стал набивать табаком трубку.

   – Похоже, не врёт казачий найдёныш.

   – Врать ему резону нет. Сей господин готов служить кому угодно. Ныне хотел не хотел, а нам сослужил. Сей же час сяду за письмо Апраксину, предупрежу. Знание намерений неприятеля есть главнейшая вещь на войне.

   – И пусть лазутчиков в Ригу пошлёт, – посоветовал Меншиков.

   – Верно, Данилыч, за оборотами Левенгаупта следить крепко надо. Обоз его до короля не должен дойти. Принудим Карл уса на юг повернуть, а там его Мазепа встретит со своими казаками.

   – Я сейчас гетману приказ пошлю, пусть выводит полки под Гомель.

   – Посылай моим именем.

Пётр остался один, закурил трубку, притянул к себе лист бумаги, взял перо, умакнул в чернила и стал столь быстро писать, что перо брызгало по сторонам. Он всегда и во всём спешил, не умел лениться и быть хоть на мгновение праздным. Слишком много ему надо было успеть.

9
Атака Любекера

Генерал Любекер со своим корпусом переправился через реку Сестру с намерением исполнить приказ короля – взять и сжечь Петербург. Однако был встречен такой артиллерийской канонадой, что был вынужден отказаться от этого намерения.

Обойдя Петербург, он переправился через Неву и пошёл в Ингрию[100]100
  Ингрия – Ингерманландия – в ХII—ХVIII вв. название Ижорской земли, территории по берегам Невы и юго-западному Приладожью. В 1609—1702 гг. оккупирована Швецией, в 1702– 1703 гг. возвращена России.


[Закрыть], где, по его сведениям, были запасы продовольствия. Армия голодала, расчёт на скорый захват Петербурга с его хлебными амбарами подвёл шведского генерала.

Предупреждённый царём генерал-адмирал Апраксин Фёдор Матвеевич уже подготовил Ингрию к встрече незваных гостей – вывез оттуда всё продовольствие, а что не успел – сжёг. Жолквинская стратегия – томить и изнурять неприятеля – была применена и здесь.

Одновременно к крепости Кроншлот на острове Котлин подошла шведская эскадра из двадцати двух линейных кораблей под командованием адмирала Анкерштерна. В задачу эскадры входил захват крепости, но шведам не дали даже приблизиться к берегу. Дружный огонь открыли бастионы и почти все корабли, стоявшие на рейде. А их было немало: двенадцать линейных с тремястами семьюдесятью двумя пушками, восемь галер с шестьюдесятью четырьмя орудиями, шесть брандеров[101]101
  Брандер – судно, нагруженное горючими и взрывчатыми веществами, которое поджигали и пускали по ветру или течению на неприятельские корабли.


[Закрыть], два бомбардирских корабля и более трёхсот малых судёнышек.

Вице-адмирал Корнелий Крюйс, стоявший на одном из бастионов крепости с подзорной трубой, наблюдал за боем и притопывал ногой.

   – Так их! Так их мама...

А когда на одном из шведских кораблей рухнула сбитая мачта, Крюйс сказал коротко:

   – Ура нашим герой!

Это означало, что стоявшим позади вице-адмирала штабным офицерам должно дружно кричать «ура!».

Они закричали как-то нестройно и вразнобой:

   – Уры-а-а...

Крюйс передёрнул брезгливо плечами, что было равнозначно его презрительному возгласу: «Пфуй!» – и офицеры тут же подтянулись, сладились и уже концовку дотянули громко и весело:

   – Ура-а-а-а!

А в это время шведский адмирал Анкерштерн стоял на мостике и, глядя в подзорную трубу на крепость и порт, кишевший малыми судёнышками, бормотал в изумлении:

   – Чёрт побери, откуда всё это у них взялось?!

Он оглядывался на стоявшего невдалеке капитана, словно требуя ответа, но тот был безмолвен.

   – Капитан, что же вы молчите? – подхлестнул его Анкерштерн.

   – А что говорить, адмирал? Всё равно пушки красноречивее нас.

   – Но есть приказ короля взять крепость.

Капитан пожал плечами столь выразительно, что адмирал и без слов понял: попробуй, мол.

   – Но они же не дадут высадить десант и перетопят нас как котят.

«Вот бы его сюда самого, – подумал адмирал о короле. – Это не саблей на коне махать. Приказать всегда легче всего. А попробуй... Однако, в самом деле, когда эти русские успели совсем безлюдный остров превратить в морскую крепость?»

Повернувшись к капитану, Анкерштерн скомандовал:

   – Курс зюйд-вест. – И отправился в свою каюту пить горячий кофе.

В одиночестве, попивая горячий напиток, адмирал ворчал:

   – Как бы и нам того не было, что Штромбергу.

Генерал Штромберг первым сделал попытку угрожать Петербургу и вышел со своим корпусом из Эстляндии, но ему не то что Петербурга, а и Нарвы увидеть не довелось. Словно снег на голову свалилась на Штромберга конница Апраксина и вырубила без остатка его два полка. Сам генерал едва ноги унёс, загнав двух коней.

Именно после конфузии Штромберга решено было ударить и с моря и с суши. Теперь адмирал Анкерштерн убедился, что с моря русских уже не возьмёшь. Пока король с триумфом покорял Европу, Россия тоже не дремала, наращивала морские мускулы.

   – А может быть, даже и на суше, – сказал громко сам себе адмирал и добавил сердито, обескураженно: – Что-то там Любекер поделывает? Поди, тоже улепётывает от русской конницы.

Но генерал Любекер был занят другим, не менее важным делом. Он рыскал по Ингрии в поисках продовольствия. Он орал на фуражиров, грозил им плёткой, виселицей, разгонял во все стороны, но они возвращались с одним и тем же:

   – Всё сожжено, всё вывезено, генерал.

Армия голодала, даже штаб уже неделю пробавлялся кониной, не имея крошки хлеба, чего уж говорить о солдатах.

Зрело в полках недовольство, готовое в любой момент вылиться в бунт. И Любекер, едва узнав о появлении где-то русского отряда, посылал туда конный полк, обольщая сладкими посулами:

   – Разобьёте, возьмёте обоз, пообедаете досыта.

Обед был главной и самой желанной наградой для солдат. И хотя Любекер искал этих мелких стычек, идти на Петербург не хотел, колебался.

Когда дозоры донесли ему, что у берегов появился флот, Любекер помчался к морю. С флагманского корабля за ним прислали шлюпку, и он отправился на ней якобы на военный совет с адмиралом. Едва явившись в адмиральскую каюту и обменявшись с Анкерштерном приветствиями, Любекер попросил:

   – Адмирал, распорядитесь, пожалуйста, пусть подадут обед... да побольше чтоб хлеба.

А когда наконец обед подали, генерал так жадно набросился на него, что для разговора просто не было времени.

   – Судя по вашему аппетиту, – заметил ехидно Анкерштерн. – Петербург устоял, генерал.

   – Простите, адмирал, а пофему же фы не на Котлине? – давясь, обжигаясь и косноязыча, ответил Любекер на колкость.

Анкерштерн улыбнулся, глотнул кофе.

   – Увы, генерал, Котлин уже не просто остров, а неприступная крепость. Более того, там флот по меньшей мере вдвое больше моего. Мы, Георг, запоздали с приходом лет на пять. Русские так вросли в эти берега, что я не рискую предсказать результат нашей экспедиции.

Любекер только кивал головой, продолжая трудиться над обедом и не рискуя снова заговорить с набитым ртом: не хватало ещё подавиться. Наконец он покончил со всем, что было принесено вестовым адмирала, запил большим бокалом вина и блаженно откинулся на спинку стула.

   – Да-а, господин адмирал, у вас здесь рай. Вам можно позавидовать.

   – Нет, Георг, завидовать нечему. Я, как и вы, не смог выполнить приказа короля и не ведаю, что за сим последует, хорошо если просто отставка. А что, если...

«Топор», – хотел сказать адмирал, но не решился искушать беса и судьбу. Впрочем, Любекер понял недосказанную мысль. Он знал, в Швеции не принято было жалеть неудачников.

   – Может быть, стоит попросить на помощь Левенгаупта, – сказал не очень уверенно Любекер, которого вдруг потянуло на сон.

   – Вы что, генерал, с ума сошли?! Его корпус должен со дня на день пойти к королю. Именно там решается главная задача всей кампании. А нам с вами выпала незавидная роль – пытаться увлечь русских сюда с главного театра.

   – Сдаётся мне, что нам это не очень пока удаётся, адмирал. У меня уже было несколько стычек с русскими, и из показаний пленных и захваченных документов я знаю точно, что с нами дерутся местные партии. Я ожидал прихода корпуса Боура, он тут рядом под Дерптом, но, по сведениям лазутчиков, не собирается в Ингрию.

   – А вы не допускаете мысли, генерал, что у Апраксина достаточно сил противустоять нам самостоятельно? А у Боура, видимо, другая задача – следить за Левенгауптом.

   – Возможно, возможно, – согласился Любекер и не удержался от сладкой зевоты. – Чёрт побери, адмирал, в ваших райских кущах меня потянуло на сон.

   – Это не от райских кущ, генерал, от мадеры, – сухо заметил Анкерштерн, опасаясь, как бы гость не напросился вздремнуть на его кровати. Именно поэтому он поднялся из-за стола, намекая на конец аудиенции, и сказал:

   – Я был рад нашей встрече, генерал. И обмену мнениями. Будем вместе бить врага, где его увидим.

   – Ах, где ж его увидишь, адмирал. Русские боятся высунуть нос на поле брани, позасели в городах, огородились пушками. Дня три тому прихватили мы под Ямбургом их кавалерию во главе с бригадиром Фразером, так этот немец едва выскользнул. Если б не туман, я б от его отряда ни рожек ни ножек не оставил.

А в это время в Адмиралтействе в Петербурге Апраксин распекал незадачливого бригадира:

   – Кто вам разрешил идти к Ямбургу, бригадир?

   – Но я считал свой долг проявлял инициатив, – оправдывался Фразер.

   – Хороша инициатива, едва не погубили всю нашу кавалерию. И потом, зачем вы уничтожили провиант под самым Петербургом?

   – Чтоб не достался враг. Вы сам, адмирал, давал приказ.

   – Верно, давал. Но где? В Ингрии, а не за огородом столицы. – Апраксин помолчал, пожевал недовольно вялыми губами и продолжал: – Я вам дам для связи своего офицера, господин бригадир, и попрошу его мнения не отвергать, ибо он моим гласом станет для вас.

   – Вы не доверяйт мне, господин адмирал, – обиделся Фразер.

   – Если б я вам не доверял, Фразер, я бы немедля отстранил вас от командования. Я просто даю вам помощника.

Лукавил Фёдор Матвеевич, лукавил. Была б его воля, он бы уже выгнал Фразера, но назначением высших офицеров ведал царь. И поэтому, едва Фразер покинул кабинет, адмирал тут же взялся за письмо к Петру. Описав свои подозрения и основания к ним, заключил так: «...Для того прошу, ваше величество, прислать в конницу доброго командира, и лучше из русских».

Затем Апраксин вызвал своего наиболее способного адъютанта и сказал ему:

   – Посылаю тебя, братец, к Фразеру. Будешь неотлучно при нём состоять и наш интерес блюсти. Где увидишь противное отчине нашей, немедленно шли донос мне. А коли точно узришь, что бригадир к неприятелю переметнуться умыслил, бери под караул его. И вот ещё...

Адмирал притянул лист бумаги, написал на нём несколько строк, запечатал в конверт, приложив собственную печать. Вышел из-за стола, приблизился к адъютанту:

   – О сём пакете ты да я ведаем. Более никому знать не должно.

   – И Фразеру? – спросил адъютант, взглянув на адрес, где значилась фамилия бригадира.

   – Ему в первую голову. Коли случится меж вами и шведами лихая баталия, с которой вам ретироваться доведётся, сунь этот пакет нашему убитому солдату за пазуху, а ещё лучше офицеру, ежели такой попадётся.

   – Значит, сей пакет для Любекера?

   – Верно, братец мой, верно. Но смотри ж, братец, сотвори так, чтоб швед не почуял обмана.

   – Сотворю, ваше превосходительство, – вытянулся адъютант, смутно начиная догадываться о задуманной хитрости адмирала.

Но в подробности вникать не посмел, знал, что и так ему много доверено. И уже в дверях Апраксин взял офицера за рукав, заглянул ласково в глаза, сказал тепло, по-отечески:

   – И ещё, Ваня. Сразу после того смотри в оба за оборотами неприятеля. И по тому, что он творить начнёт, сообразуй наши действия.

   – Хорошо, Фёдор Матвеевич, буду сообразовывать.

   – Ну и с Богом, братец, с Богом.

Адъютант вышел, Апраксин перекрестил его вслед, потом осенил крестом себя и воротился за стол.