Текст книги "«Без меня баталии не давать»"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

40
Бегство Карла

Когда король в потоке бегущего своего войска оказался в поле действия злосчастных редутов, которыми утром так и не смог овладеть, оттуда началась стрельба. И вскоре под Карлом рухнул убитый конь. Сам король, перевернувшись через его голову, растянулся на земле. Это было унизительное и ужасное для него положение. Он – монарх самой сильной державы – лежал, как червяк, на земле, не имея силы даже встать на ноги, а его непобедимое воинство бежало мимо него топочущим, обезумевшим от страха стадом.

Но нашлись помнившие о своём долге и в этих ужасных обстоятельствах, и среди них генерал-квартирмейстер Гилленкрок. По его команде несколько гвардейцев подхватили короля и понесли, потом сунули его в закрытую коляску. Это была коляска первого министра графа Пипера, прошедшая уже немалый путь. На ней и помчался король всё дальше и дальше от страшного места.

Рядом с коляской скакал Гилленкрок. Присутствие его несколько успокаивало, но и раздражало короля. Успокаивало то, что около был человек знакомый и преданный, а раздражало любопытство.

   – Ваше величество, куда же нам дальше ехать?

Откуда было знать королю: куда? Но что-то же отвечать требовалось.

   – Надо послать кого-то в Белики к генералу Функу, а с ним решить.

В Белики послать было некого, да и генерал Функ занимал не столь высокое положение, чтобы с ним ещё советоваться, куда бежать. Наверняка Функ, узнав о Полтавской конфузии, сам удирает куда глаза глядят.

Общее направление бегства было одно – вдоль Ворсклы на юг к Днепру. В бегущей деморализованной толпе слухи рождались самые невероятные: «Русские всей армией гонятся следом, будут всех рубить. Так приказал царь».

И бег убыстрялся, конные убегали вперёд, пешие выбивались из сил, отставали. Быстрее бежала королевская коляска, скрипя и подпрыгивая на ухабах и колдобинах. Наконец и она не выдержала гонки, на одной из ям задняя ось хрястнула. Кузов просел до земли, и колеса упёрлись в бока его. Лошадей выпрягли, короля взгромоздили на одну из них. Поехали дальше. Но загнанная лошадь вскоре пала под ним. Нашли другую, тоже замученную.

Через сутки такой скачки король категорически потребовал привала. Рана у него открылась, требовалась перевязка.

Остановились на ночь в Кобеляках, перевязали рану, хотели уснуть хоть немного, но среди ночи поднялся шум: «Русские, русские на подходе».

Разбудили только что уснувшего короля.

   – Что делать, ваше величество?

   – Что хотите, – отвечал измученный Карл.

Его посадили на лошадь, помчались дальше на юг, в темноту июньской ночи.

Рано утром 30 июня примчались в Переволочну. Что делать? Уцелевшие генералы собрались возле короля: Гилленкрок, Левенгаупт, Крейц, Дуглас.

   – Надо уходить через Ворсклу, – сказал Крейц. – Русские уничтожили все средства переправы, и через Днепр нам не переправиться.

   – Да, конечно, – устало согласился Левенгаупт.

   – За Ворсклой земля татарского хана, нашего союзника.

Король, которому в это время перевязывали ногу, фыркнул презрительно: знаем, мол, этого союзника.

   – А мне кажется, – сказал генерал-адъютант Дуглас, – мы прежде должны позаботиться о безопасности его величества.

Все согласились: надо, хотя каждый понимал, что Дуглас заботится не только о короле. Ведь и он как адъютант, конечно, последует за монархом.

   – Да, – сказал Гилленкрок. – Мне кое-как удалось найти две лодки, на которых мы сможем переправить короля, его охрану и починенную коляску. Была ещё одна лодка, но её захватил Мазепа.

   – Но я же не могу бросить армию, – возразил Карл. – Неужели мы не в силах оказать ещё сопротивление?

   – Но, ваше величество, у нас нет ни одной пушки. Чем же нам драться?

   – Как только я сяду на коня и враг вознамерится нас атаковать, мои солдаты, увидя меня, забудут о происшедшем несчастье. Они ринутся с той же храбростью, которую постоянно выказывали при виде меня. Они одержат победу.

Все генералы понимали, что король уже не сядет ни на какого коня, но не смели перебивать его, пусть тешится хоть этим. Гилленкрок шепнул Левенгаупту:

   – Надо немедленно уговорить его уехать. Когда явятся русские – будет поздно.

   – Ваше величество, – заговорил Левенгаупт. – Мы понимаем, вас сковывает рана. Не будь её, разумеется, лучшего предводителя было бы не сыскать. Но позвольте нам, здоровым людям, исполнить свой солдатский долг, задержать врага на этом рубеже. Вы же как король должны сохранить себя. Переправившись через Днепр, вы окажетесь на землях дружественной вам Турции. И, возможно, султан, узнав о вашем несчастье, предложит вам войско.

   – Да, да, да, – вдруг ухватился за эту мысль король. – Ты прав, Адам. Я поеду к султану, он даст мне войско, и я, вернувшись, разгромлю царя. А ныне я передаю командование тебе.

Подогнали две большие лодки. На одну вкатили коляску, на другую прошли гребцами несколько драгун.

Король, опираясь на генерал-адъютанта Дугласа, с тоской окинул взглядом окрестности, заполненные остатками армии, сказал генералам:

   – Поверьте, господа, у меня словно душа с телом прощается. Позвольте мне обнять вас, мои верные солдаты.

Когда он обнимал и целовал Левенгаупта, тот спросил негромко:

   – А что мне делать, если русские окружат нас во множестве?

   – Собери военный совет, Адам, и как будет решено, так и поступай.

Карл расцеловался со всеми генералами и, поддерживаемый Дугласом и Гилленкроком, пошёл в лодку. С ним сел и Понятовский – представитель польского короля.

   – Ах, господа! – воскликнул король из лодки, воздев на прощанье руки к небу. – Уж лучше б Днепр стал моей могилой, чем мне расставаться с вами. Я оставляю вам свою душу.

Жаль, эту красивую тираду уже не мог слышать личный летописец короля – Адлерфельд, погибший под Полтавой. Как бы она могла украсить жизнеописание великого завоевателя.

Но как только стали отчаливать лодку, к ней бросился какой-то человек и, упав на колени, возопил:

   – Ваше величество, возьмите меня с собой. Мне нельзя здесь оставаться.

   – Кто это такой? – нахмурился Левенгаупт. – Лодка и так перегружена.

Тот, повернувшись на коленках к Левенгаупту, заспешил, глотая слова:

   – Вы меня не изволите знать, генерал. Меня знает фельдмаршал Реншильд и их величество, – он опять обернулся к лодке. – Ваше величество, я Мюленфельс, бригадир Мюленфельс. Помните? Ну тот самый, что сдал вам мост под Гродно.

Карл нахмурился, махнул рукой гребцам: гребите. Те ударили вёслами о воду, лодка стала отходить от берега. Мюленфельс вполз на коленях в воду, кричал, умоляя:

   – Ваше величество, мне нельзя оставаться.

Потом, заметив в стороне ещё не отчалившую лодку Мазепы, Мюленфельс вскочил и бросился туда проситься в спутники. Но там его и близко не подпустили, а огрели даже веслом.

   – Кыш, немчин треклятый!

Многие мазепинцы кинулись вплавь за своим гетманом. Пытались плыть и шведы, но большинство тут же тонуло, и никто не собирался прийти им на помощь.

Мюленфельс побоялся плыть, наверное, не умел. Но если б он знал, что ждёт его вечером, то поплыл бы на любой щепке или соломинке. На берегу было единственное дерево, на котором по приказу светлейшего и суждено было окончить Мюленфельсу свою подлую жизнь. И оставалось её крохи – три часа.

Переправившись через Днепр, король со спутниками и мазепинцы поехали от реки вначале отдельными группами, но потом соединились и поскакали вместе. Оставшиеся на левом берегу ещё долго видели в знойной степи шлейф пыли, поднимаемый кавалькадой, но потом и он пропал, растворился в полуденном мареве.

Русские появились через три часа после отъезда короля. Кавалерия выехала сразу на все возвышенности, окружавшие лагерь шведов.

   – Строиться в каре! – прозвучала команда.

Однако русские не спешили атаковать. Вдали раздалась дробь барабана, и вот уже барабанщик под удары своих палочек направился в сторону шведов. Левенгаупт вышел ему навстречу. Остановившись перед ним и взяв палочки в одну руку, барабанщик заговорил громко и чётко:

   – Господин генерал, светлейший князь Меншиков предлагает обойтись без пролития крови и сложить вам оружие. В противном случае вы всё будете уничтожены без жалости и пощады.

   – Сколько времени нам даёт князь для обдумывания ответа?

   – Ответ требуется немедленный.

   – Но я должен посоветоваться с командирами.

   – Советуйтесь. Я жду.

Левенгаупт быстро собрал генералов, нескольких полковников, объяснив им требования русских, спросил:

   – Как вы считаете, готовы наши солдаты драться?

   – У нас пала дисциплина, – сказал генерал Крейц. – Я хотел переправиться через Ворсклу, но солдаты наотрез отказались.

   – Да, – вздохнул полковник Дукер. – Солдаты уже не хотят драться, они не верят в победу.

   – Значит, как я понимаю, мы должны принять условия русских, – подвёл итог Левенгаупт.

   – Надо попытаться выторговать почётные условия сдачи, – посоветовал Крейц. – Скажем, сдаётся только огнестрельное оружие, холодное остаётся у нас, и после сдачи все офицеры отпускаются на родину.

   – Хорошо, я попробую, – сказал Левенгаупт.

Однако, выслушав условия шведов, парламентёр сказал:

   – Светлейший князь велел передать, что примет капитуляцию только безоговорочную. И я уже не могу ждать. Армия готова к атаке, светлейший ждёт ответа.

Ах, если бы Левенгаупт знал, сколько привёл с собой войска Меншиков, – всего 9 тысяч, а у шведов было 16 тысяч, – возможно, он бы принял другое решение. Но шведы думали, что на окружающих холмах сосредоточилась вся русская армия.

   – Передайте князю, что мы вынуждены принять его условия.

Здесь, у Переволочны, Меншиков победил врага, не сделав ни единого выстрела, не потеряв ни одного человека.

И когда на следующий день туда прибыл царь, светлейший не преминул похвастаться:

   – Я разбил шведов, мин херц, не обнажив шпаги.

   – Ну что ж, молодец. Жаль, конечно, что короля не прихватил и Иуду.

   – Придёт час, прихватим.

   – Так вот, к тому часу следует медаль изготовить. Пошли нарочного на монетный двор с велением изготовить медаль десяти фунтов весу, дабы на ней был Иуда, на осине повесившийся, под ним тридцать сребреников, и назади чтоб надпись была: «Треклят сын погибельный Иуда, еже за сребролюбие давится». К той медали была бы цепь в два фунта. И все чтоб немедля прислали к нам нарочной почтой. Этой медалью мы и наградим Мазепу, когда он в наших руках окажется.

   – Добрая задумка, – сказал Меншиков. – Ныне ж отправлю нарочного. Ну, а когда достанем Мазепу, я сам его награжу этой монетой, допрежь в петлю сунуть.

Но не пришлось светлейшему «награждать» Мазепу десятифунтовой медалью, хотя её очень скоро доставили из Москвы.

Через два с небольшим месяца после бегства за Днепр Мазепа умер в Бендерах. Одни говорят, своей смертью, другие, мол, отравился. Но это для истории уже не имело никакого значения, ибо имя Мазепы осталось в веках символом предательства и низкого коварства. И несмываемого позора его наследникам.

Предатель родины – позор всего рода.

41
Триумф

Едва воротившись из-за границы, где пожинал дипломатические плоды полтавской победы, укрепив, а точнее возродив Северный союз, Пётр сразу принялся за подготовку триумфального въезда в Москву победителей Полтавской баталии.

Он сам расписывал, кто за кем должен следовать и почему, и упрекнул Меншикова за то, что тот поспешил с казнями предателей:

– Эх, Данилыч, как бы нам сейчас пригодились Мюленфельс и Ройтман. Мы бы пустили их на санях под виселицами, с надетыми на шею петлями. Сия б картина являла расплату за предательство.

   – Что делать, мин херц, когда брал их, не о том думалось. Думалось скорее зло наказать. Вот и посадил Ройтмана на кол, а Мюленфельса в петлю. И знаешь, ей-богу, не каюсь.

   – Всё равно жаль. Славная б картина получилась и поучительная.

Чтобы отвлечь Петра от огорчения из-за отсутствия «славной картины», Меншиков спросил:

   – А как ты, Пётр Алексеевич, вновь дарил шпагу Августу? Куда глаза свои бесстыжие он девать изволил?

Пётр засмеялся, даже перо отложил, которым расписывал въезд триумфальный.

   – Ты знаешь, Данилыч, я возьми и спроси его при встрече в Торуни: «Дорогой друг, а где ж моя дарёная шпага с бриллиантами?» А он и глазом не сморгнул. «Забыл в Дрездене», – отвечает. Ну тут я вынимаю ту самую, с бриллиантами, подношу ему и говорю: «Тогда, дорогой друг, дарю тебе новую». Ха-ха-ха. Нет, Данилыч, ты бы видел его рожу.

   – Он узнал хоть её?

   – Как не узнать. Таскал не менее года, пока Карлусу не подарил. Но ничего, проморгался, ввечеру давай себе «малый кусочек» берега в Прибалтике просить.

   – Вот наглец. И ты дал?

   – Нет, разумеется. Говорю ему, все мои союзники меня покинули в затруднении, предоставив своим силам. И то, что ныне русской кровью завоёвано, не уступлю, понеже я не враг своей отчине.

   – И зачем тебе такие союзники, которые ждут, как бы чужого урвать?

   – Нужны, Данилыч. И такие нужны, коли других нет. А Августа, хоть он и каналья, ценю за то, что он Карлуса многажды на себя отвлекал. А нам оттого передышка учинялась. Если б король сразу на нас пошёл, было б нам зело тяжело.

   – Но ведь Август всегда ж бегал от него, ни разу не посмел подраться с ним.

   – Вот и хорошо. Своей всегдашней конфузней он у Карлуса мысль взлелеял о его непобедимости, спесь его подогрел. На этом король и своротил себе шею. Постой-ка, Данилыч, а что, если мы изобразим короля северных народов, и сыграет нам его сумасшедший француз Вимени? А? Что я, зря его тащил из Польши?

Пётр опять схватил перо, стал писать дале, говоря вслух:

   – Чтоб сразу ясно было, что сие король северный, посадим на оленей, оденем подданных и его в оленьи шкуры.

Царь не только расписал, как будет проходить триумфальный въезд, но сам вникал во все детали подготовки – затребовал из Архангельска оленей и одежду из их шкур, проверил и указал, где и как устанавливать ракеты для фейерверка, в каком порядке зажигать их, велел собрать пленных шведских офицеров со всех городов под Серпухов и назначил точный день, когда их надо вести к Москве. Наметил маршрут прохождения шествия – от Стрелецкой слободы до Немецкой.

День триумфального въезда был назначен на 21 декабря 1709 года, самый короткий зимний день. И поэтому все, кто должен был участвовать в шествии – двести пятьдесят пленных офицеров и генералов, которые должны представлять девятнадцатитысячную армию пленных, Семёновский и Преображенский полки, артиллерия, – ещё двадцатого были сосредоточены под Москвой. А утром ещё в темноте туда явился царь, и всё пришло в движение. Москвичи ещё спали, а подготовка к шествию шла полным ходом. Царь, помнивший расписание наизусть, носился верхом из конца в конец колонны.

   – Где граф Пипер? Граф Пипер!

   – Я здесь, ваше величество.

   – Почему вы оказались здесь? Вы будете замыкать Полтавскую колонну. Ступайте на своё место. Эй, с оленями, заезжайте сразу за Лесной колонной, вы поедете перед Полтавой. Вимени? Позовите Вимени.

Перед царём предстал Вимени, одетый в шкуры, с королевским венцом на голове, и, хотя он считался тронутым, Пётр сказал ему:

   – Тебе по проезде по улицам надлежит нет-нет да говорить громко: «Наконец-то я завоевал Москву!» Повтори.

   – Конец воеваль Москву, – с трудом выговорил Вимени.

   – Ладно. Сойдёт, – засмеялся Пётр. – Ступай на своё место да корону не срони.

И вот едва стало светло, как ударили на Москве колокола всех церквей. Москвичи высыпали на улицы. Со стороны Стрелецкой слободы грянула музыка. Первыми шли трубачи и литаврщики в новых кафтанах и шляпах. За ними следовал первый батальон Семёновского полка, во главе которого под знаменем шагал командир полка князь Голицын.

Далее ехали трофеи, захваченные под Лесной, – подводы, пушки, с лафетов которых свисали и волочились по земле штандарты врага. За трофеями нестройной толпой шли пленные офицеры, взятые в той битве. За год плена шведы изрядно пообносились, тем более что царь нашёл им хорошее применение, заставив обустраивать города, которые они жгли и разрушали. «Сие зело полезное занятие, к миру наклоняет», – сказал он.

Москвичи молча смотрели на пленных, и не было в их глазах ненависти и злости, а только некоторое удивление и чувство брезгливой жалости к проходящим.

Замыкал шествие, посвящённое битве при Лесной, второй батальон семёновцев.

После этого на некотором отдалении появилось девятнадцать саней, влекомых оленями. На них сидело по двое-трое ненцев, одетых в шкуры. На передних санях, придерживаясь за облучок, ехал стоя «король» и, выкатывая полусумасшедшие глаза, выкрикивал:

   – Я Москва воеваль... Я Москва воеваль...

Смеялся народ, мальчишки тыкали в «короля» пальцами, считая его настоящим, приставали к взрослым:

   – Это Карлус? Да? Это Карлус?

Полтавскую часть шествия открывали преображенцы, чётко шагавшие под барабанную дробь. Затем следовали офицеры, пленённые под Полтавой и Переволочной, а за ними их артиллерия и опять знамёна, волочившиеся по земле.

Едва не наступая на волочащиеся знамёна, шли все адъютанты короля – генералы, полковники, майоры. За ними следовал королевский двор и тут же носилки Карла, на которых лежал штандарт короля с золотым вензелем – корона, шитая золотом, а под ней в золотом овале цифра XII.

За носилками шагала часть королевской гвардии и везли королевскую канцелярию, захваченную под Полтавой; даже стол с картами, за которым король проводил военные советы, ехал на санях.

За канцелярией шли генералы, составлявшие свиту короля. – Гамильтон, Штакелберх, Роос, Круус, Крейц и Шлиппенбах. Отдельно, держась рядом, шли Левенгаупт и Реншильд.

А уж за ними, опустив голову от стыда, шёл первый министр граф Пипер. Он замыкал это великое позорище, на которое выставил их всех русский царь.

Когда ещё во время подготовки к шествию кто-то из шведских генералов возмутился готовящимся унижением и это дошло до Петра, тот велел передать им, что «сим тщится исполнить их давнее желание – вступить в Москву».

За Пипером в некотором отдалении ехал на коне сам царь, одетый в мундир полковника Преображенского полка. За ним, громыхая колёсами, двигалась Преображенская артиллерия с телегами боеприпасов, готовая хоть сейчас вступить в бой.

Этим Пётр хотел подчеркнуть, что до полного мира ещё далеко, но что главный шаг к нему уже сделан и ничто уже не остановит пробудившуюся Русь в её державном шествии к этой великой цели.

Уйдя в поход на Россию с тридцатипятитысячной армией (а с вспомогательными корпусами более шестидесяти тысяч), высосав на эту войну из своей страны все соки, Карл XII воротился в 1715 году на родину один, положив на бескрайних просторах России цвет и надежду нации.

Своей жизнью и судьбой он дал прекрасный урок всем будущим завоевателям.

ОБ АВТОРЕ

Мосияш Сергей Павлович родился в 1927 году в Новосибирске. С 1944 по 1952 год служил в армии. Затем работал на заводе, учился в вечерней школе. Поступил в заочный пединститут. После окончания института работал в издательстве.

Первая книга вышла в 1956 году. Это были стихи для детей. Всего у С. П. Мосияша 16 стихотворных книг и 10 прозаических, среди них исторические романы: «Александр Невский», «Великий государь Фёдор Алексеевич», «Святополк Окаянный» и другие.

Полный текст романа о Петре I «Без меня баталии не давать» печатается впервые.