Текст книги "«Без меня баталии не давать»"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

14
Стояние в Старишах

Войдя в Стариши, Карл вынужден был опять остановиться. Лошади были вымотаны тяжёлой дорогой, точнее бездорожьем, а главное, бескормицей. Да и людям требовался хлеб, хлеб, хлеб.

Отряды, снаряжаемые Гилленкроком на поиски хлеба, рыскали по окрестностям, ловили разбегавшихся крестьян, пытали, устраивали им «пляску по небу», вешали одного за другим.

Но не всякий пойманный выдавал шведам место хлебной ямы. Кто оттого, что не ведал таковой, а кто из ненависти к завоевателям, понимая, что всё равно убьют, молчал до конца.

Но для завоевателей явилось полной неожиданностью, когда загнанные в чащобы, лишённые крова крестьяне стали сами нападать на шведов. Стоило какому-нибудь солдату отдалиться по какой нужде от дороги, как его вскоре находили мёртвым. Мало того, и отряды, искавшие хлеб, нередко подвергались нападениям.

   – Что за народ! – возмущался король. – В Европе я вешал двух-трёх человек, и сразу все остальные стихали. А здесь? Чем больше виселиц, тем больше непокорства.

   – Азиаты, ваше величество. Зверям подобны, – отвечал генерал-квартирмейстер Гилленкрок.

   – Ну, Аксель, – обратился к нему Карл, садясь на коня. – Что бы вы могли посоветовать, куда нам дальше двинуть войско?

   – Но у вашего величества, надеюсь, есть какие-то намерения, – отвечал Гилленкрок. – Если б я их знал, тогда б, возможно...

   – У меня нет никаких намерений, Гилленкрок, – неожиданно усмехнулся король. – Я хотел знать ваши. Подумайте.

Он тронул коня и ускакал проверять аванпосты. Гилленкрок отправился к графу Пиперу.

   – Что делать, граф? У короля до сих пор невозможно узнать, куда же наконец мы пойдём.

   – Ах, генерал, завтра будет военный совет, и нам с вами необходимо постараться убедить короля сделать разумный выбор.

   – Мне кажется, граф, самое разумное будет идти к Могилёву, по моим сведениям, сей повет[104]104
  Повет – часть уезда, области со своим управлением.


[Закрыть] менее разорён. А главное, это будет шаг навстречу Левенгаупту.

Первый министр и генерал-квартирмейстер решили держаться сообща.

На военном совете, который начался на следующий день после завтрака, Карл XII первым долгом спросил:

   – Кто мне ответит, где сейчас Левенгаупт?

Генералы удивлённо переглянулись. Каждый понимал, что любые сведения о движении корпуса Левенгаупта в первую очередь поступают к королю.

   – Я полагаю, ваше величество, – дабы замять неловкость, начал первый министр Пипер, – он ещё далёк от театра наших действий, и поэтому было бы самым разумным выступить ему навстречу.

   – Это же будет равносильно отступлению, – заметил фельдмаршал Реншильд.

   – Не отступлению, фельдмаршал, а шагом к усилению армии, – возразил Гилленкрок. – Именно после соединения с Левенгауптом мы смогли бы двинуться на Москву через Смоленск, имея при себе его обоз.

   – А я считаю, – взглянул Реншильд на короля, явно вызывая его на поддержку, – я считаю, что нам необходимо повернуть на юг.

Карл старался сохранить бесстрастное выражение лица, не вмешиваться в спор, не давая хотя бы мимикой кому-то перевес. Пипер прищурился и заметил с сарказмом:

   – Если у фельдмаршала ревматизм, то это не значит, что мы все должны бежать к солнцу.

Король чуть улыбнулся, но не настолько, чтоб это было воспринято как поддержка графа, ему просто понравилась «шпилька» о фельдмаршальском ревматизме.

   – При чём тут ревматизм, граф, – отвечал Реншильд. – За поворот на юг говорят благоприятно складывающиеся обстоятельства.

   – Вы имеете в виду Мазепу?

   – Вот именно. Он обещает выставить двадцать тысяч казаков.

   – Обещает? – опять прищурился Пипер. – Надеюсь, фельдмаршал понимает, что обещание не есть дача.

   – Помимо этого, Украина выгодна со всех сторон, граф. Во-первых, там благодаря Мазепе мы получим вдоволь провианта. Далее, оттуда удобнее идти на Москву. И что не менее важно, там рядом Польша, откуда к нам на помощь придут король Лещинский и генерал Крассау.

Пипер взглянул на Понятовского, представлявшего короля Лещинского, и даже вроде бы сделал извинительный полупоклон в его сторону.

   – Пусть не обидится господин Понятовский, но на короля его мы тоже не можем рассчитывать.

Понятовский смутился, бросил быстрый взгляд на Карла, надеясь, что тот не даст в обиду своего ставленника и союзника. Однако король, как обычно, помалкивал. А Пипер жёстко продолжал:

   – Наоборот, выходя в поход, мы вынуждены были оставить Лещинскому шесть лучших своих полков. Чего же нам ждать от него? Стоит нашим уйти из Польши, как сейм попросту выгонит Станислава.

   – Пусть попробует, – процедил Карл.

Пипер понял, что его выпад против Лещинского разозлил короля и теперь почти наверняка план первого министра будет отвергнут.

«Господи, дался ему этот Лещинский, – подумал Пипер. – Что он нашёл в нём? Ничего. Ведь пустое же место. Впрочем, может, потому король и поддерживает его, что он беспрекословно ему послушен». Но вслух сказал:

   – Ваше величество, я ничего не имею против короля Лещинского. Я просто оцениваю его реальные силы. Их нет. Это миф, в который, увы, пытается верить фельдмаршал. Давайте судить здраво, ваше величество. Господа, здраво. Где сейчас есть реальная сила, которая может не только усилить армию, но и спасти нас от голода? Это корпус Левенгаупта. Этой силы никто не может отрицать. Она есть, она идёт к нам.

   – Что ж, прикажете ждать её здесь, пока не передохнут все кони и солдаты? – с усмешкой спросил Реншильд. – Так?

   – Нет. Я... Мы не предлагаем ждать, мы с генерал-квартирмейстером предлагаем идти к Могилёву, где ещё можно найти продовольствие и куда наверняка прибудет Левенгаупт.

   – Ну, генерал-квартирмейстеру по долгу службы надлежит думать о провианте, – не без ехидства напомнил Реншильд. – Кстати, в иных полках уже по две недели солдаты не ели хлеба, Гилленкрок.

   – Я стараюсь делать всё, что в моих силах, фельдмаршал. И именно поэтому согласен с первым министром, что нам немедленно надо идти к Могилёву. Немедленно. Иначе русские могут перехватить Левенгаупта.

   – Левенгаупта? – усмехнулся Реншильд. – Да они боятся одного его имени. Они не посмеют приблизиться к нему.

   – Они ещё более боятся имени нашего короля. – Гилленкрок сделал полупоклон в сторону Карла, как всегда сидевшего в углу. – Однако ж не боятся нападать на нас едва ли не каждый день.

   – Эти блошиные укусы вы всерьёз считаете нападением, Гилленкрок? Едва ввязавшись в бой, они бегут от нас словно зайцы.

   – Однако эти «зайцы», фельдмаршал, выбили у нас уже около трёх полков.

   – Если б вы, генерал-квартирмейстер, хорошо кормили наших солдат, этого бы не случилось, – парировал фельдмаршал упрёк о потерях. – Откуда у солдат берутся силы для боя? От хлеба, дорогой Аксель, от хлеба. А где он?

Реншильд победоносно взглянул на Пипера и Гилленкрока, считая, что не только разбил их доводы, но главное, отомстил за свой «ревматизм». А назвав Гилленкрока по имени – «дорогой Аксель», он не расположение своё ему явил, а скрытую насмешку, обвинение в мальчишестве.

Пипер понял по одному ему известным приметам, что король склоняется на сторону фельдмаршала, и поэтому, вскочив, заговорил с жаром:

   – Ваше величество, армия знает о том, что к нам идёт Левенгаупт с провиантом, она ждёт его, надеется. Но если русские перехватят обоз, то шведы падут духом. Никто не может гарантировать, что шведский солдат, с радостью сражавшийся под вашим командованием, не разочаруется во всём и что ему даже жить не захочется, когда он увидит, что его привели в страну, откуда вернуться на родину у него нет никакой надежды. Заклинаю вас, ваше величество, обдумать всё, взвесить на весах разума. Поворот на юг сейчас смертелен для нас. Концом всего этого будет полная гибель цветущей армии, с которой король совершил такие блестящие деяния. Эта потеря будет невосполнима, ваше величество, как для вас, так и для Шведского королевства.

Пипер сел, стараясь не смотреть в сторону фельдмаршала, но тот сам напомнил о себе:

   – Вы что же, граф, считаете, что я желаю гибели нашей армии?

   – Нет. Я так не говорю, фельдмаршал. Но я считаю ваш план неприемлемым.

   – Странно, – пожал плечами Реншильд. – Очень странно. С каких это пор партикулярные люди стали устанавливать, как надо вести военную кампанию?

Фельдмаршал знал, что говорить. Карл XII, считавший себя до мозга костей военным, недолюбливал и даже презирал дела и людей партикулярных, то есть гражданских. А что ни говори, граф Пипер министр, а значит, человек невоенный.

Все присутствующие уже поняли, какой план примет король. Однако Карл решил ещё немного поиграть в «военный совет». Он взглянул на молчавшего до этого генерала Лагеркрону.

   – А что думает об этом командир нашего авангарда?

Что мог «думать» прямой подчинённый фельдмаршала?

   – Я думаю, ваше величество, – вскочил Лагеркрона, – надо идти на Украину. Казаки, перешедшие на нашу сторону, станут так же терзать московитов, как сегодня они не дают нам покоя.

   – Ну что ж, – заговорил наконец король, и все мгновенно повернулись в его сторону, являя верноподданнические чувства. – Я тоже считаю, что необходимо идти на Украину. Там нас ждёт тайный и сильный союзник. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов Турцию, которая всегда желала ослабления России и, в случае необходимости, может выступить на нашей стороне. А что касается Лещинского, граф, то как только мы выиграем генеральную баталию, все его противники прикусят языки и развяжут ему руки. Ну а Левенгаупт? Я думаю, фельдмаршал прав: Адам не даст себя ни обмануть, ни тем более победить русскому медведю. Он догонит нас.

Карл увидел, как скисли Пипер с Гилленкроком, и поэтому решил взбодрить последнего, поручив ему дело, противником которого тот только что выступал:

   – Генерал-квартирмейстеру я предлагаю к завтрашнему дню разработать маршрут нашего похода. И как только этот маршрут будет объявлен, тотчас Лагеркрона выступит с авангардом, а потом последуем и мы. Всё, господа.

Пипер дождался, когда все генералы удалились, сказал мрачно:

   – Ваше величество, но это путь к гибели.

   – Нет, Карл, ты не прав, – улыбнулся король. – Это путь к победе и славе. Мы должны дерзать, пока нам везёт.

15
Битва при Лесной

Узнав о том, что король вышел из Старишей и двинулся на юг, не дождавшись Левенгаупта, Пётр срочно собрал военный совет, на котором выступил сам.

   – Господа генералы, – начал он решительно, – приспел час действовать с наивозможным поспешанием. Отныне путь короля лежит на юг. Тебе, Борис Петрович, с основной армией надлежит идти за ним следом, как и прежде беспокоя его. Вперёд же пошли генерала Инфланта с конницей, дабы сумел он подготовить Стародуб и Млин к обороне, если же, паче чаянья, сие окажется невозможным, разрушил и сжёг их. Тебе, светлейший, велю слать немедля эстафет Мазепе – выступать навстречу шведам, дабы облегчить задачу армии Шереметева. Я же, господа, с летучим отрядом, сиречь корволантом, выступлю наперерез Левенгаупту, с которым стану искать баталии. Хотел я корволант иметь весь кавалерийский, но по причине ужасных грязей, в которых ещё неведомо кто скорей идёт – пеший или конный, – возьму тысяч пять пехоты и столько же кавалерии. Мы не ведаем, с какой силой идёт Левенгаупт, предположительно с восьмью тысячами. Но дабы иметь перевес, я вызову из Кричева Боура, пусть он идёт на Шклов встречь Левенгаупту, так что ты на него не рассчитывай, Борис Петрович.

   – Может, следует, государь, и Вердена звать из Моготова, – сказал Шереметев. – Коли король не пойдёт на Смоленск, что ж ему там даром стоять-то да хлеб переводить?

   – Зело верно, Борис Петрович, заметить изволил. Вердена я позову к себе в сикурс за мной вдогон. Тебе же, светлейший, надо идти на соединение с Мазепой. Всем ещё раз повелеваю – беспокоить неприятеля по своему усмотрению и воле, в генеральную баталию с ним не вступать без меня. Сие строжайше запрещаю.

После военного совета корволант выступил немедленно. Царь был в великом возбуждении и торопил, торопил всех. Когда конь его, едва вытаскивавший нога, уставал, Пётр слезал с него и шагал пешком вместе с солдатами. Он спешил к Днепру, дабы захватить Левенгаупта на переправе.

Недалеко от Романова к царю привели человека, одетого в потёртый кафтан, который, назвавшись жителем Шклова, сообщил Петру, что шведы ещё далеко за Днепром.

   – Значит, мы успеем к переправе? – спросил Пётр.

   – Успеешь, государь. Должен успеть.

   – Если мы захватим переправу, – сказал Пётр Голицыну, – то дело будет вполовину сделано.

Подошли к Днепру и приступили к переправе на правый берег. Дозоры нашли крестьянина, видевшего своими глазами переправу шведов. Его доставили к Петру.

   – Когда переправились шведы? – спросил его в упор Пётр.

   – Вчерась последние возы прошли, ваше величество.

   – Как долго шла переправа?

   – Три дни без малого.

   – Почему так долго?

   – У них много возов, государь.

   – А ну, – обернулся Пётр к офицерам, – сыщите мне вчерашнего жителя Шклова.

И только теперь Пётр вспомнил, что шкловец этот говорил с некоторым акцентом, вместо «г» слышалось «к» – «косударь». Царь, имевший дело со многими иностранными офицерами, служившими ему, настолько привык к акценту, что вчера не обратил на него внимания. Но сегодня...

Когда привели к нему жителя Шклова, Пётр спросил громко:

   – Так всё же где жил ты: в Шклове али в Стокгольме?

   – В Шклове, косударь, – отвечал тот, бледнея.

   – Отвечай, кому служишь, сукин сын? Кто повелел в обман нас ввести?

Царь был страшен, щека у него подёргивалась, «шкловец» окончательно сбился.

   – Вздеть его на дыбу, – приказал Пётр.

Подбежавшие солдаты завернули «шкловцу» руки за спину, связали, закинули конец верёвки за крепкий сук дерева. Потянули несчастного вверх, он пытался натужиться, чтобы не вывихнуть руки, но его дёрнули за ноги, в плечах хрустнуло, он дико вскрикнул и потерял сознание.

Пётр спешил, ему некогда было вести дознание, и он приказал одному из офицеров:

   – Приведи в чувство. Спроси, кто послал, с какой целью. Если лазутчик – немедленно повесишь. Догонишь нас, доложишь.

Через два часа офицер уже догнал царя.

   – Ну?!

   – Послан был Левенгауптом, дабы сбить нас с толку. Обмануть.

   – И всё?

   – Нет. Должен был остаться при нас и испортить порох – подмочить. Сие делается легко и просто: стоит укрыть мокрой тряпкой бочку с порохом.

   – Сотворил уже?

   – Не успел.

   – А родом откуда? Швед?

   – Нет, курляндец.

   – Повесил?

   – Как велено было, государь.

Вскоре корволант вышел на след Левенгаупта. Прошедший многотысячный обоз оставил глубокие колеи. Такой след невозможно было потерять, более того, по нему трудно было идти, настолько разбита оказалась лесная дорога, изобиловавшая глубокими колдобинами, залитыми холодной чёрной водой.

Однако корволант спешил. Царь появлялся то тут, то там и везде повторял одно:

   – Поспешаем, поспешаем, братцы. Мы у шведа уже на пятках.

Эта гонка продолжалась двое суток. Авангард корволанта, вышедший поздно вечером 27 сентября к деревне Лесной, увидел на поляне шведов и с ходу атаковал их. Эта ночная атака была отбита, так как шведы пустили в ход все пушки, имевшиеся у Левенгаупта.

Левенгаупт ещё до перехода через Днепр узнал от лазутчиков, что наперерез ему идёт русская армия во главе с царём. Именно поэтому он решил, что на него двигаются главные силы русских. Пропустив обоз вперёд под охраной почти половины корпуса, он оставил восьмитысячный арьергард со всей имевшейся артиллерией, дабы как можно долее задержать русских. Арьергардом командовал генерал-майор Штакелберх, но поскольку предстояла ответственная баталия, здесь же остался и сам Левенгаупт.

Отбив первую ночную атаку русских, Левенгаупт повеселел:

   – Если мы продержимся два дня, – сказал он Штакелберху, – обоз у Пропойска переправится через Сож и ускользнёт.

   – Но это только авангард, – невесело заметил Штакелберх. – Завтра подойдут главные силы русских.

   – Ничего, генерал. Важен первый успех, он вдохновляет солдат.

Утром двадцать восьмого подошли главные силы русских с самим царём. Пётр, узнав о первой неудаче авангарда, успокоил командира:

   – Ничего, за одного битого двух небитых дают.

И тут же, выстроив к бою Преображенский и Семёновский полки, царь вышел перед строем:

   – Солдаты! Приспел наш час постоять за отчину. С этого поля об отступлении никто и помыслить не должен. А кто прикажет к ретираде – стреляйте того на месте. Моим именем стреляйте. А буде случится, я к отступлению команду дам, лишайте и меня живота. Вот вам мой приказ. Вперёд, орлы семёновцы! Вперёд!

Он прошёл вдоль строя, высокий, стремительный, заметил на правом фланге второго батальона знакомое лицо. Подошёл. Узнал разжалованного по суду за головчинскую конфузию Репнина.

   – Ну что ж, Аникита Иванович, ныне не за дивизию, за полк в ответе. Пройдёшь испытания с честью, всё себе воротишь.

   – Спасибо, государь, – сказал Репнин. – Не посрамлю седин своих.

Бывший генерал благодарил царя не только за обещание милости, но и за прошлую заступу. Он знал, что именно вмешательство царя спасло его от смертной казни, к которой присудил генерала уязвлённый в самолюбии Меншиков.

Дабы прочистить путь пехоте, вперёд была выдвинута артиллерия под командованием бригадира Фастмана. Пётр подскакал на коне, крикнул бригадиру:

   – Фёдор Иванович, изволь картечью и скорым боем бить.

Пушки ударили по кромке леса, где стояла артиллерия шведов. Картечь была столь густа, что с деревьев сыпались срезанные ею ветки. Пальба была скорой, как и велел царь, но недолгой. Не прошло и получаса, пушки внезапно смолкли. И пока не рассеялся дым над поляной, протрубили атаку. Восемь батальонов пехоты устремились на шведов. Их поддерживали два драгунских полка.

Опушка леса слишком мала была для многих тысяч людей, и поэтому сражение большей своей частью проходило в лесу.

И хотя стрельба не прекращалась, бой в основном был рукопашный. Обе стороны действовали штыками-багинетами, прикладами, палашами, шпагами.

Шведы, понимая свою обречённость, оказали столь сильное сопротивление, что долго невозможно было понять, кто же побеждает.

Царь пустил вторую линию пехоты с кавалерией, таким образом почти исчерпав свои наличные силы.

Левенгаупт не остался в долгу: он приказал немедленно воротить многотысячную охрану обоза и с ходу пустил её в дело.

Солдаты обеих сторон были так утомлены многодневным тяжёлым переходом, что буквально валились с ног, и поэтому сами, без ведома своих командиров, делали в резне передышки.

   – Все-е-е! – кричал кто-то, словно выдыхая последнюю волю свою.

И удивительно, команду эту солдатскую понимали все – и шведы и русские, – и почти одновременно валились на землю, чтобы хоть чуть отдышаться. Они сидели почти рядом, дышали как загнанные лошади, отирали пот, сморкались в бурую траву, косились, друг на друга. Отдыхали.

Отдышавшись, они поднимались, и тогда кто-нибудь из русских кричал всем, словно на молотьбу звал:

   – Почнём с Богом, братцы!

Тут же по его команде вскакивали все и опять с остервенением бросались в рукопашную, не ведая ни жалости, ни пощады друг к другу.

Уже минул обеденный час, а чьего-либо перевеса нельзя было определить. Впрочем, левый фланг русских подвергся особенно усиленному нажиму шведов, пытавшихся отрезать и окружить его.

К Петру подскакал посыльный:

   – Государь, Боур в получасе ходу.

Пётр махнул рукой трубачу:

   – Играй отход. – Повернулся к посыльному: – Скачи к Боуру, вели навалиться на правый фланг неприятеля и взять мост у него в тылу.

Под низкими холодными тучами тоскливо запела труба. Царь отводил уставшие полки, давая простор для действий подходившему сикурсу.

Левенгаупт понял, что это не отступление русских, а какой-то манёвр, и стал перегруппировываться. Его помощник Штакелберх был тяжело ранен в голову картечью в самом начале боя и уже не мог командовать. Всё взял на себя Левенгаупт.

И когда на правый фланг шведов из лесу выскочила свежая русская конница, он сказал адъютанту:

   – Так я и знал, царь что-то задумал. Вот оно. Скачи к мосту, пусть держат его любой ценой. Иначе мы пропадём.

Пока адъютант Левенгаупта добрался до моста, тот был уже в руках у русских.

   – Генерал приказал воротить мост, – сказал адъютант командиру полка. – Иначе мы пропадём.

   – У меня выбита половина солдат. Нужны подкрепления.

Адъютант поскакал по лесу, сгоняя разрозненные группы к мосту. Накопившись на опушке, шведы ринулись в атаку отбивать мост. Без него им не было выхода из сражения, это понимал каждый солдат. И поэтому бой был ожесточённый и кровопролитный.

Едва по сигналу русские оставили поле боя, как была выкачена артиллерия и началась беспрерывная пальба. Пушечная перестрелка шла до самой темноты. Неожиданно повалил снег, налетел ветер. Бой погас.

Ночь была холодной, метельной, что для сентября в этих местах явление небывалое.

Оставшиеся в живых измученные солдаты сбивались в кучки, садились и ложились прямо на землю и, прижимаясь друг к другу, засыпали.

Кое-где загорались костры...

Царь, одетый в лёгкий плащ, не мог найти себе покоя. Он то ложился, то вскакивал и начинал ходить взад-вперёд. Он считал, что бой с рассветом продолжится, поскольку шведы до самой темноты держались стойко. Мало того, отбили назад мост. Даже Боур, пришедший с сравнительно свежими силами, не смог удержать его. Спасибо, хоть спятил шведов на левом фланге.

Ах, как кстати был бы сейчас Верден с своей дивизией. Где он? Возможно, и подоспеет к утру.

Пётр вглядывался в сторону шведов, угадывал за летящей белой круговертью костры, много костров. Он уже знал от раненого и пленённого шведского капрала, что у Левенгаупта намного более солдат, чем предполагали русские. Думали, у него около восьми тысяч, а оказалось шестнадцать.

Петра не успокаивало, что ему доставили более сорока шведских знамён и шестнадцать пушек, захваченных в бою. Пушки он тут же велел включить в состав русской артиллерии, дабы заутре они уже могли вести огонь по шведам.

Он не знал, что у Левенгаупта осталась всего одна пушка, да и ту он велел утопить в реке. Пётр считал шведского полководца ещё сильным и способным оказать завтра изрядное сопротивление.

Где же Верден?

Что готовит к утру Левенгаупт?

Почему у него так много костров?

Не подошёл ли к нему сикурс?

Пётр не мог сомкнуть глаз и на мгновение, хотя не спал уже почти двое суток. Он ждал утром продолжения баталии.

Левенгаупт, прикинув ночью, что потери его убитыми и ранеными составили почти половину корпуса, решил уходить. Трудное решение пришлось принимать шведскому полководцу. Он знал, что главная армия голодает, что надеется только на его обоз, который он с таким трудом собирал в Курляндии. Часть провианта поступила с родины, напрягавшей последние силы в этой войне, часть Левенгаупт выколотил из населения Курляндии и Литвы. И теперь всё это предстояло оставить врагу.

Левенгаупт понимал, что, несмотря на мужество его солдат, если сражение завтра продолжится, весь корпус его будет уничтожен. И обоз всё равно станет добычей русских. Надо спасти хотя бы половину корпуса.

Левенгаупт приказал разложить много костров и поддерживать в них огонь всю ночь, чтобы русские не могли ни о чём догадаться. У костров оставались только раненые, не могшие продолжать путь. Их было несколько тысяч, и Левенгаупт бросил их на произвол судьбы под завывающую вьюгу, на мучения и почти верную гибель.

Слишком много горя и страданий принесли шведы народу этой земли, чтобы даже раненые могли рассчитывать на милосердие изгнанных, разорённых жителей.