Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 55 страниц)

Нат вывесил язык и отвернулся в окно. Танрэй оделась за несколько мгновений.

– Он не испугается меня?

Волк вытянул морду, двинул бровями и встряхнулся.

– Отдыхай, мой хороший! Пусть твоя рана заживет поскорее! – Танрэй погладила повязку на его плече.

При входе в кулапторий она столкнулась с женой Тессетена. И какая-то завеса тут же сплотилась меж ними. Танрэй не поняла, откуда это взялось, но на сей раз присутствие Ормоны нисколько не обеспокоило ее.

– О! Сестричка! – весело воскликнул Сетен, приподнимаясь на подголовнике.

Даже, пожалуй, чересчур весело. А глаза прятал.

– Как ты? – Танрэй присела возле него.

Сетен как-то неприязненно поглядел на стул, который избрала она, чтобы сесть. Но других в комнате не было.

– Если тебе не трудно, Возрожденная, то перейди оттуда… хотя бы сюда… – он подвинулся, указывая посетительнице на край постели.

Танрэй повиновалась. Он был бледен, но в его серо-голубых глазах, прячущихся под космами, появился былой блеск.

– Сетен, если тебе что-то нужно, то скажи, и я…

– Да брось ты эту чепуху, сестренка! И перестань переживать. Женщинам в священном состоянии это крайне нежелательно.

– Ты знаешь?!

– Да.

– Но откуда?!

– Пф-ф-ф! – Сетен отвернулся.

Танрэй опустила голову.

– Я думаю, Ал не обрадуется. Сейчас и без того тяжко… – пробормотала она, вспоминая о родителях, с которыми у Ала не сложились отношения.

– Чушь. Сестренка – чушь! Не желай того обоюдно ваши души и сердца – ничего бы не было! Вы ведь ори! Здравствуй, Коорэ! – Тессетен шутливо обратился к ее животу. – Ты уже давно звал меня поиграть, мой мальчик!

Танрэй нахмурилась, хотя ей сложно было удержать серьезность рядом с дурачившимся Тессетеном.

– Какой еще Коорэ! Сетен, я ведь пришла к тебе за советом…

– Думаешь, если один раз запрягла, то теперь впору погонять всегда? – вдруг едко спросил он, и во взгляде его мелькнул холод. – Не приходи сюда больше!

– Почему? – она отстранилась.

– Совет! В чем ты сомневаешься?! Ты – которая должна помнить и хранить все! Ты сомневаешься? Несчастный разум, логика, здравый рассудок, зима его поймет что еще – способны вызвать у тебя сомнения?! После этого я не желаю и знать тебя!

Но Танрэй вовремя поняла, что так он шутит, и на ее душе полегчало.

– О, Природа! Сетен! Ты напугал меня!

– А-а-а! Вот то-то! – он ухватил ее за шею и притянул к себе.

Танрэй услышала, как колотится его сердце.

– Громко? А иначе нельзя, сестренка! Иди и скажи своему Алу, что сердце и душа сильнее его ничтожной логики! Иди и скажи! Твой мальчик, твой Коорэ – он поможет тебе вспомнить и возродиться. Только с ним ты оправдаешь свое имя, только с его рождением ты возродишь и имя свое. Иди и скажи, сестренка!

– Да будет твой «куарт» един, Сетен!

– Да будет наш «куарт» един! – поправил ее он.

Ал и не представлял, что узнаёт об этом третьим. Он не хотел этого. И не раз говорил ей, что не хочет. А потому прежде у них и не было таких безвыходных ситуаций: в семье ори появления ребенка должны хотеть оба – и муж, и жена. Хотеть душой и сердцем. Иначе этого просто не случалось. И вчера не изменилось ничего, по крайней мере, в желаниях Ала. Но, тем не менее, новая жизнь нашла свой путь и зажглась в ней… Только зачем? Зачем?

Что ж, видимо, желание Танрэй было, что называется, «за обоих». Как бы он теперь к этому ни относился, обратного пути нет. Ну а если нет – остается лишь принять данность и попытаться приучить себя к мысли, что отныне ему придется делить свою любовь меж двоими. Может, это и неплохо. Ал не помнил.

– Ты что-нибудь скажешь наконец? – осторожно спросила Танрэй.

Он засмеялся:

– А вдруг я потерял дар речи от твоего сообщения?

– Скажи серьезно! – нахмурилась она, и Ал тут же ущипнул ее за бок.

– Серьезно? А что серьезно? Все хорошо. Все отлично. Все за-ме-ча-тель-но.

Танрэй хотелось верить, что именно так он и думает. Она и поверила…

ВНЕ РЕАЛЬНОСТИ. НИКОГДА. РОСТАУ

Третий дарованный Тотом день ознаменовался противостоянием пяти блуждающих звезд[86]86
  «противостояние пяти блуждающих звезд» – парад планет.


[Закрыть] в накидке Нут. Ярче всех ночью накануне решающего поединка светило созвездие Месхетиу, пожертвованное плоть от плоти своей Сетхом. Небеса предрекали победу ему, нынешнему правителю Та-Кемета, великому воину, брату Усира, ушедшего к извечным богам в Дуат. Кроме того, третий день был днем появления на свет самого Сетха, а это значило, что силы и удача прибудут к нему вдвойне.

С жалостью поглядывали Нетеру на Исет и единородного сына ее, Хора. Не все были удовлетворены решением Ра, но спорить с ним не решился никто. И даже не страх перед своенравным Верховным Судией был тому причиной. С победой Сетха завершится этот нелепый, утомивший всех спор между родственниками почившего правителя.

Нетеру позаботились о том, чтобы смертные в своем мире не стали свидетелями того, что разразится в Ростау.

Дрожала земля, терзаемая противоборством блуждающих звезд Сетх-Эм-Ухэ-Нечер-Эм-Дуаит, Себы-Джа, Хор-Джесера, Себы-Реси-Эн-Пет и Себы-Уэфти-Джа-Пет. Люди в страхе покидали свои жилища и уплывали прочь с острова. Смутен и черен был ныне разлившийся Хапи, великая животворная река Та-Кемета. И прежде чем ступить в тростниковые лодки, присланные Нетеру, селяне задабривали Себека[87]87
  Себек – в егип. мифологии божество плодородия, бог воды, повелевающий разливами Нила. Центр культа – город Шедит (греч. Крокодилополис) в Файюмском оазисе. Изображался в виде крокодила или человека с головой крокодила.


[Закрыть], отправляя по течению увитые цветочными гирляндами, нагруженные хлебами и запеченной бараниной маленькие жертвенные плотики.

– Все ли готово? – с тревогой спрашивала Исет, поглядывая в сторону западного берега, откуда с гор вот-вот должен был нагрянуть Сетх.

– Подожди, мама! – Хор, вместе с братом и хитроумным Тотом обмазывавший гипсом вытесанную из кедрового дерева ладью, улыбнулся матери. – Мы уже скоро.

– Я бы на твоем месте поупражнялся в другом… – заметил Инпу, поднимая кверху перемазанные руки и плечом поправляя съехавшую со лба повязку.

– Не думаю, что Сетх даже волшбой сможет долго удерживать каменную ладью на волнах! – смеясь, откликнулся Хор.

– Но он сможет ее удерживать хотя бы недолго, – приемный сын Исет слегка приподнял черную бровь. – В отличие от тебя.

Премудрый Тот усмехнулся, но ничего не сказал.

– Ты слишком нетерпим к фальши, брат! – Хор залепил гипсом последний необработанный участок на деревянном борту.

– Должность такая… – проворчал Инпу, не спавший уже несколько суток и оттого раздражительный.

– Не серчай, не серчай, Хентиаменти! – наконец вмешался Тот. – Правитель должен обладать чем-то большим, нежели чары или смекалка. А так – это все лишь забавы. Ты же видишь, что Сетх пока подшучивает над судьями. Почему бы не подшутить и над Сетхом? Перед началом главного?

– Главного? – переспросил Хор. – Вы что-то скрываете?

Исет, Тот и Хентиаменти отвели глаза. Юноша пытливо вгляделся в их лица. Кажется, все трое сомневались в его силах. О извечные боги! Если даже сторонники не верят в него, то чего же ждать от недоброжелателей?

Хор вздохнул. Любому человеку, даже если он сын правителя, необходимо чувствовать поддержку. Воин, которого любят и которого провожают на битву с ободряющим кличем, воин, возвращения коего ждет девушка, владеющая его сердцем, воин, в чьих ушах звучит музыка победы еще до начала поединка – вот кто непобедим! Он стоит десяти равных себе по силам. Он может пройти по бамбуковому стволу над пропастью, он способен узреть начало и конец времен, он видит все причины и следствия и рука об руку идет с собственными Ка и Ба – божественной первоосновой всего сущего.

Когда тому же воину твердят, что он ошибается, что он все делает неправильно, что с его подходом преодолеть пропасть по тонкому прутику невозможно, этот несчастный не поднимет и собственный меч. Воина следует хвалить перед битвой и во время оной, воином следует восхищаться. Лишь поражение ставит окончательную точку, лишь гибель его решает все – ошибался он либо нет. Все, что до битвы – лишь гадание на камнях. Особенно если он – молодой воин.

И Хор понял: все, что будет с ним, в дальнейшем зависит лишь от него самого. Да, ему труднее, чем кому бы то ни было. Он – сын Усира, а от сына Усира ждут многого. Он противоречив, ибо юн и малоопытен. Он не дожил еще до возраста своего отца, когда тот стал великим правителем Та-Кемета.

И при этом он должен сам, один, научиться входить в то состояние, в котором другие крушат скалы под влиянием восторженных взоров обожателей. Он должен сам, независимо от кого-либо, стать победоносным и несгибаемым. Сам. Только сам.

– Спасибо, мать… – искренне сказал он, заглядывая в янтарные глаза Исет. – Я понял тебя.

И она печально улыбнулась, разведя руками.

Едва кедровая ладья легла на волны, от западного берега отчалило большое судно, просев сверх меры в воду и вспенивая своей тяжестью буруны вокруг бортов. Исет прикрыла лицо, защищаясь от восходящего Ра, и разглядела стоявшего на палубе брата.

Нетеру собрались у сходен. Со своей сверкающей ладьи спустился Ра и провозгласил:

– Судьями было принято решенье. Для того чтобы рассудить Сетха и Хора, этим юношам назначили мы известное испытание: доплыть до восточного берега Хапи на каменных ладьях. Чьи силы для достижения этого окажутся большими, тому и возложим мы на голову корону Объединенного Царства.

С корабля, доставившего Сетха, на берег спустили большую гранитную ладью. Судно, освобожденное от неимоверной тяжести, всплыло, поднявшись над поверхностью реки на три человеческих роста, а ладья легла на суше, глубоко примяв ил, словно чудовищный крокодил Дуата, Ам-Амат.

– Плачь о себе, Хор, сын Усира и Исет! – насмешливо сказал Сетх, поглядывая, как лебедка тянет его странную лодку к воде. – Моя ладья высечена из гранита в западных скалах. Она весит ровно девятьсот девяносто девять дебенов. Не думаю, что твоя тяжелее моей. И все же очень сомневаюсь, что и ее ты сможешь удерживать на поверхности до восточного берега.

– Плачь о себе, Сетх, сын Геба и Нут, брат предательски убитого Усира и безвременно овдовевшей Исет, мой почтенный дядя! – умышленно перечислив все «регалии» соперника, отозвался Хор. – Моя ладья уже на воде. А твоя?

Сетх что-то буркнул и одним движением руки столкнул свою гранитную глыбу в волны Хапи. Вихрь силы закружил возле него смерчем, замешанным на пламени и северном ветре. Ладья Сетха погрузилась почти по самые края бортов, но не затонула.

Хор же, не применяя никаких чар, легко вспрыгнул в свою, кедровую, лишь слегка просевшую из-за большого слоя гипса.

– Даже в ваянии, племянник, ты никуда не годишься! – крикнул Сетх, отталкиваясь веслом от берега. – Что за камень ты избрал для своей ладьи? Известняк? Он легче гранита, я согласен. Возможно, ты даже доплывешь на своей лоханке до середины реки. Но к тому времени известняк напитается водой и станет тяжелее моего гранита. Лишь пузыри всплывут к поверхности, когда, нахлебавшись, твоя ладья пойдет ко дну!

Хор молча греб, с каждым движением обходя Сетха. И вот он уже далеко впереди. А правителю все тяжелее удержать гранитное судно от потопления, не говоря уж о том, чтобы нарастить скорость.

Лицо Сетха исказила злоба. Черты Смерти проявились в нем. И равновесие сил, за счет которых его ладья держалась на плаву, нарушилось, ибо даже Смерть должна быть гармоничным продолжением Жизни.

Гранитная лодка клюнула носом в воду. Река тут же поглотила ее – мрачная, мутная, суровая.

Исет видела, как брат отводит глаза стоящим на берегу, облачаясь в образ огромного гиппопотама.

С шумом и плеском Сетх бросился в волны и нагнал соперника, преодолевшего более половины пути. Ударом своего меча он отсек заднюю часть ладьи племянника.

– Что я вижу, Хор?! – рассмеялся он тогда. – Как нехорошо – вводить в заблуждение старших! Ты не выполнил условия и плыл на деревянной ладье! Что, этим уловкам обучил тебя твой незабвенный отец в своем Дуате?!

– Не смей вспоминать моего отца, ты, убийца! – вспыхнул Хор, выдергивая меч и бросаясь из тонущей ладьи в реку.

– Поединок убийцы и обманщика? Что ж, это стоит того!

Они скрестили мечи, но тут же оба ушли под воду.

Исет чуяла сердцем и видела внутренним взором, как Сетх пытается утопить ее сына. Инпу обнял ее за плечи, но не могло это ободрить страдающую мать.

– Я говорил, мама, – шепнул Хентиаменти, прижимаясь лбом к ее скуле. – Обман всегда выплывет наружу. А, выплыв, потопит обманщика. Ты зришь это сама…

– Я должна вмешаться, – прошептали ее бескровные губы.

– Нет, мама, нет. Это битва Хора. Это битва Усира, нашего с ним отца… Никто из нас не может вмешаться, иначе мы проиграли…

Хор понял: если не унять гнев, сила не вернется. Но и полюбить своего врага, пожалеть его, как жалеет мать, он не мог. Ярость ушла, и юноша вынырнул на поверхность. Быстро, стремительно, борясь с течением, они с Сетхом плыли к берегу, дабы продолжить Поединок на суше…

Шутки Сетха закончились. Он разгневался по-настоящему.

ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ДВАДЦАТОЕ ИЮЛЯ. РОСТОВ-НА-ДОНУ

Дмитрий с интересом жал кнопки на телевизионном пульте. Марго завернулась в простыню и, поднявшись, на коленях добралась до него по раскладному дивану-«уголку». Положила руки ему на плечи, поцеловала в шею. Аксенов накрыл ее кисть своей ладонью, на мгновение прижмурился, улыбнулся.

Марго показалось, что ночью он был совсем другим. Более обычным, наверное…

– Рита… – сказал он. – Не знаю, как ты к этому отнесешься, но… почему бы не вместе?

– Что – вместе? – удивилась Марго.

Дмитрий оперся рукой на постель и повернулся к ней:

– Почему бы нам с тобой не быть вместе?

– Так сразу?!

– Знаешь, такие вещи лучше решать сразу. Прицениваться, приравниваться – разве это нормально?

– В нашей жизни – да…

– Да ну, ты брось! – Аксенов поморщился. – Нет такой жизни, когда подобное – норма. Это все оправдания слабаков. Ты ошибаешься – и тут же ищешь себе оправдание. Знакомо?

Марго засмеялась и согласно кивнула.

– А потом мучаешься – и все равно твой разум упорно ищет оправдание тому поступку. Когда уже дело сделано и оглядываться поздно. Знакомо?

Она снова кивнула.

– Легче нужно жить! Путей назад не бывает. Чем больше оцениваешь, тем меньше шансов на то, что ты что-то сделаешь…

– Ты совсем другой! – призналась Марго.

– А что ты знаешь обо мне, сестренка? Такой, другой…

– Хм… ты так прикольно сейчас говоришь! Другой – не такой, как несколько часов назад, я имела в виду…

– Ну, быть может, я просто дал волю тому «другому»? Какие вы здесь все нерешительные, зима меня покарай! У меня иногда такое ощущение, что, всеми силами провозглашая Жизнь, вы на самом деле отчаянно стремитесь к Смерти…

– Хочешь кофе, философ?

– Еще бы знать, что это за зверь такой…

– Это зверь, которого пьют, ясно? – Марго нырнула под руку Аксенова и улеглась ему на колени.

– Не яд?

– Хи-хи! Все считают по-разному… Но я его принимаю в неограниченных дозах.

И под внимательным взглядом Дмитрия она приготовила кофе. Аксенов потянул носом воздух:

– Интересный запах!

– Да хватит уже, Дим! Так как же мне расценивать это твое «быть вместе»? Вчера ты сказал, что после смерти сестры заберешь к себе мать и племянника… Давай поговорим в деловом ключе. Тебе нужна воспитательница для Андрейки, и я подхожу на эту роль?

– Оу! Кстати! А это мысль!

Марго хотела рассердиться, потом всмотрелась в его лицо и рассмеялась:

– Да ну тебя с твоими шуточками! Ну достал же!

– Ах да! Вот еще: твой сын отчаянно напоминает мне одного мальчишку, с которым я возился немалое время. И из него вышел толк. Или, по крайней мере, я надеюсь, что выйдет. А потому, сестренка, тебе просто в книге судьбы прописано идти рука об руку с Дмитрием Аксеновым!

– Как у тебя все просто… – Марго нахмурилась и заметно пригорюнилась.

Чаще всего было так: она встречалась с каким-то мужчиной, потом он постепенно начинал ее раздражать, утомлять, бесить. И все хорошее, что было между ними поначалу, перечеркивалось впоследствии горечью ее разочарования. И неизбежным расставанием.

– Сказать тебе одну умную вещь, Рита? – Дмитрий откинулся на спинку дивана и стал задумчиво перебирать ее длинные черные волосы. – Мир ни за нас, ни против нас. Он – параллельно нам. Он нейтрален. Просто мы постоянно что-то планируем, что-то ждем от него, а когда наши мечты не сбываются, мы ощущаем себя так, словно постоянно сражаемся с ним, словно он – наш злейший враг. Повсюду осуждается образ жизни в стиле «плыть по течению». А кто пробовал плыть по течению правильно? М? То-то и оно… Погоди-ка!

Он слегка изменился в лице. Марго ощутила некоторые изменения в окружающем пространстве, и ей стало прохладно.

Другой Дмитрий взглянул на часы, что-то отметил про себя, а затем вымолвил:

– Рита, мне уже пора. Мы не увидимся какое-то время, но не теряй меня…

– Тебе нужно куда-то ехать?

– Примерно так. Потом, когда-нибудь, я расскажу тебе много интересных вещей. А сейчас…

Аксенов легко снялся с дивана, словно наслаждаясь тем, что он молод и силен, мгновенно оделся и, поцеловав Марго, исчез. Рите хотелось плакать. Не из-за Дмитрия. Просто ей казалось, что мир вопреки его словам ополчился против нее. И ничего не изменить…

* * *

Он медленно ехал, почти прижимая свой автомобиль к бордюру, а Рената шла по тротуару, погруженная в свои мысли. Но встречные прохожие обходили ее, неосознанно уступая дорогу.

Дмитрий улыбался. Вот так! Еще совсем чуть-чуть, один маленький шажок – и…

Осталось три дня, если считать нынешний, уже начавшийся. Один маленький шажок! Она уже почти все вспомнила, и люди чувствуют это, люди неосознанно ведут себя с нею так, как вели в те незапамятные времена…

Рената слегка вздрогнула, остановилась и оглянулась. Ее глаза быстро отыскали аксеновскую «Ауди».

Водитель покинул машину. Он положил локоть на приоткрытую дверцу и кивнул Ренате, призывая садиться. Она подошла, на секунду встала возле него. Один, всего лишь один коротенький взгляд, которым они обменялись, сказал многое.

– Здравствуй, сестренка, – сказал он и потянул на себя рычаг. – Здравствуй, царица. Нынче зовут тебя Ренатой?

Женщина кивнула.

– Красивая анаграмма. И означает она, как я понимаю, то же самое?

Рената кивнула еще раз, а взгляд ее читал в его душе, и Дмитрий не закрывался.

– О, зима меня заморозь! Как все это тоскливо... Когда собираемся начать говорить, мой солнечный зайчик?

Она многозначительно улыбнулась и пожала плечами.

– Рэй-эн-та… – пробормотал он. – Танэ-Ра… Танрэй… Нефернептет… Нереяросса… Я не упомню всех твоих имен, многоликая. Ты так старательно пряталась и обманывала меня, но по закону отражения бежала не от меня, а ко мне… Всегда… Бе-бе! – Дмитрий криво ухмыльнулся и сжал игрушечного чертика, что болтался под зеркалом заднего вида; мохнатый уродец с высунутым раздвоенным язычком противно пискнул. – Душновато, да? Последние дни особенно тяжелы... Помнишь?

 
Пройдет затишье. Будет буря,
А после бури, как всегда,
Блестит спокойная вода!..
 

Рената безмолвно двинула губами.

– По-о-о-омнишь! – с удовлетворением констатировал Дмитрий. – Эту – твою, кстати – песню я спел тебе тогда, в царских покоях… вот так же, перед грозой… в тишине…

Она помрачнела. Он коснулся ее волос, ниспадавших на шею обильными золотыми струями, подцепил пальцем тоненькую цепочку с подвеской-крабиком, слегка, будто невзначай, задел Ренатину щеку, и рука его, скользнув по плечу молодой женщины, безвольно упала вниз:

– Я всегда скорблю о том дне… Возможно, это было самое лучшее, что происходило в моей жизни – до и после… И, как мифический преступник Тассатио, я веду отсчет от той ночи… нашей с тобой ночи, помнишь? Мне бы снять шлем да сдохнуть – раз и навсегда сдохнуть. Так все надоело…

И Дмитрий с удивлением ощутил страшную тошноту. Рената улыбалась.

– Нет, сейчас… еще… рано! – сдерживаясь через слово, почти простонал он. – Перестань, сестренка… Не балуйся… – Дмитрий прижал руку к губам. – Это… опасная игра, а ты… не готова к ней…

В глазах Ренаты читался вызов. Молодой человек отрицательно повертел головой:

– Нет, нет! Оставь мое – мне!

Спазм скрутил его. Дмитрий согнулся, зажимая рот обеими ладонями. Из глаз его брызнули слезы. Он собрал все силы, чтобы удержать Разрушителя на прежнем месте.

Рената быстро открыла дверцу и выскочила наружу.

Дмитрий отдышался, тяжело откинувшись на спинку кресла. Глаза его залила чернота:

– Это хорошо, что ты молчишь, звезда Севера! Это хорошо, ибо все, что ты смогла изобрести – это язык, похожий на смесь щебета птиц и предсмертных хрипов бешеной собаки! – прозвучало из его уст на языке Оритана, но фраза была услышана лишь качающимся под зеркалом чертенком.

* * *

– Рената! – Марго появилась в дверях операторской, как недобрый вестник: начальница очень редко заходила в этот кабинет.

Рената оторвалась от работы и не сразу поняла, отчего так тревожно лицо подруги.

Марго мотнула головой, приглашая следовать за собой. В коридоре она коротко бросила:

– Тебя спрашивает Людка. Ничего не знаю, но, судя по голосу, что-то серьезное…

– Рената Александровна? – послышался в трубке плачущий голос Людмилы.

Та издала утвердительное мычание.

– Я не знаю, как это получилось. Саша пропал.

Людмила отвлеклась лишь на пару минут. Только что, казалось бы, сын Ренаты играл на лужайке в парке – и тут его не стало. Он будто растворился в воздухе. Няня обежала весь парк, и никто не мог дать ей вразумительного ответа по поводу маленького мальчика, которого она искала.

Рената беспомощно обернулась и посмотрела на Марго. Та пожала плечами, не понимая, в чем дело. Она склонилась над столом, пряди темных волос упали ей на лицо. На фоне белых панелей, которыми были отделаны стены кабинета, Марго выглядела черной кляксой. И было что-то знакомое во всем ее облике, что-то пугающее…

– Что мне делать, Рената?! – продолжала взывать Людмила. – Может быть, вызвать милицию?

– Езжай домой, – посоветовала Рита Ренате и, взяв из рук подруги трубку, сказала няне: – Мы сейчас приедем.

Рената закрыла лицо руками. Сюжет из ее кошмаров, в котором она теряет сына, в котором происходит страшный катаклизм, а она ищет и не может найти Сашу, даже не представляя, где он, вдруг с невероятной жестокостью воплотился в реальность. Так, что даже не верилось…

– Давай, мать, давай! – Рита быстро вскочила с места, обняла подругу за плечи и повела ее к своей машине. – Гроссман так и не появился?

Рената неспособна была даже двинуть головой.

Холод. В их доме царил холод и космическая пустота. А Людмила плавала в ней, словно обмороженный кусок астероида – лишняя, неестественная…

Ренате хотелось спрятаться и не слышать лопотания подруг. Они обе ничего не понимали. Всё, что предлагали Люда и Марго, заведомо было глупостью. Рената поняла главное. Она осталась один на один с этим миром – как тогда, когда рожала сына. И этот мир, чуждый и незаинтересованный в ее существовании, снова равнодушно смотрел на нее…

«Уйдите!» – жестом попросила она и, свернувшись на постели, замерла.

Няня и Марго переглянулись.

Не поможет никто. Только она сама…

Рената протянула руку и надавила пальцем на кнопку телепульта. Экран засветился, но звук прорвался в тишину квартиры секундой раньше:

– «Слава безумцам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава мудрецам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны!»

Захаровская экранизация сказки Шварца. Бородатый красавец-Янковский в стеганом халате на фоне декораций, облизываемых безжалостными языками огня. И тревожная, безумно прекрасная, но тревожная музыка «за кадром»…

А когда ты знаешь, что бессмертен? А когда знаешь, что любовь твоя – лишь песчинка в причинно-следственной цепочке бытия? А когда понятия «безумец» и «мудрец» становятся тождественными?

И трещит по швам, сгорает привычная картина мира. И снова хочется отринуть откровение, перестать знать о бессмертии, прекратить борьбу с самим собой…

О, Саша! О, Тассатио! Мятежные душа и сердце! Наконец я поняла вас, предел вашего мужества и безрассудства! Вы живете с этим так давно, что даже Природа потеряла бы всякую надежду. А вы живете, верите, любите, надеетесь…

Первое же озарение, первый же лучик истинной Памяти поверг меня в состояние, когда кажется, что ты постигла все, что теперь – лишь замереть и уйти, уйти в небытие, навсегда, храня внутри себя эту безбрежную вселенную… Это случилось со мной уже так давно, и я с трудом заставила себя перешагнуть неведомый рубеж. Только ради сына, который держал меня здесь, который не давал закрыть глаза, спрятаться, увлечься фантомной идеей спасенья через очередную гибель.

 
Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно…
Ни толку, ни сроку, ни в лад, невпопад совершенно…
 

Пустыми глазами смотрела Рената в мерцающий телеэкран…