Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 55 страниц)

– Ребята, все в прошлом, – предупредил Андрей, не желая поощрять причитания Ника. – Сейчас не до того. Давайте так: вы меня выслушаете, сделаете так, как говорю я, и мы разбегаемся. Надеюсь, теперь навсегда…

– Свежо предание, да верится с трудом… – проворчал Николай. – Идем на кухню.

Рената собралась духом и последовала вслед за мужем и Андреем.

«Сильная стала, – подумал Серапионов, исподтишка наблюдая за нею. – Какая сильная!»

– В общем, так… – Андрей оседлал стул и сложил руки на спинке. – Ничего хорошего я вам, конечно, сказать не могу…

– Собственно, как всегда, – Николай налил воды, мельком взглянул на незваного гостя, залпом осушил стакан. – Здесь грохнешь или за город повезешь?

– Хватит херню нести! – нахмурившись, одернул его Андрей. – На вас вышли. Не знаю, как, но вышли. Постараюсь узнать. Слушай и не перебивай…

В этот момент громко заплакал Сашулька. Требовательно, призывно. Они замолчали. Рената сбегала в спальню и вернулась с ним на руках. Андрей внимательно посмотрел на мальчика. Ник отвернулся в окно.

Внезапно зрачки Саши расширились, заняли всю радужку. Он перестал плакать и немного улыбнулся. И Андрей, внутренне потянувшись к нему, ощутил вкус знакомой энергии. Значит, все-таки он был прав, когда думал, что вероятность, хоть и маленькая, но существует… И, в первый момент почувствовав радость, тут же понял: это еще хуже. Хуже, потому что рядом им не быть никогда. Все. Точка.

Он быстро справился с собой.

– Сейчас вы собираетесь, едете со мной. Недели две, а лучше три поживете, не высовываясь. Я договорился с человеком, он, вернее, она будет приносить вам продукты и все, что вы ей скажете. Потом – делайте, что хотите. С Маргаритой Голубевой, да и вообще с прежними знакомыми в контакт не входите. Первое время я буду вам звонить, потом – по обстоятельствам. Устраивает?

– Как узнали? – угрюмо спросил Николай.

– Я бы и сам хотел знать, как узнали… – проворчал Андрей. – Дайте чего-нибудь пожевать, если есть… Ник, собирайся.

Рената заметалась, хотела отдать сына мужу, но Саша захныкал, стал упираться. Гроссман выскочил в комнату. Женщина одной рукой открыла холодильник, замешкалась, покосилась на Андрея и отдала мальчика ему. Серапионов улыбнулся. Выразить свое доверие лучшим способом она бы уже и не смогла.

– Давай, давай, – поторопил он вслух, а про себя подумал: «Не спеши!»

Теплый, легкий, мягкий Сашка лежал на руках спокойно, прижавшись к Серапионову, похлопывая ладошкой по его груди и разглядывая незнакомое лицо. Никогда не ощущал Андрей к своей дочери того, что чувствовал теперь по отношению к этому мальчику. Да что там говорить, тогда все было по-другому. Забыть бы к черту прошлое! Зачеркнуть, стереть…

– Как ты его назвала?

Она показала на губы и виновато улыбнулась. Андрей махнул рукой: какая разница? Наверняка ведь Сашей…

Наскоро затолкнув в себя пищу и даже не заметив, что проглотил, Андрей посмотрел на часы. Рената унесла Сашу в комнату и вернулась, уже полностью одетая.

Серапионов снова подумал, что видятся они, скорее всего, в последний раз.

– Рената, ты можешь меня выслушать?

Царица. Вечно юная, красивая, сияющая. Он еще тогда, в Одессе, поймал себя на том сравнении: царица!

Рената кивнула, сцепила руки за спиной, оперлась на подоконник.

– Я знаю, что не вызываю у тебя никаких хороших чувств. Это неудивительно. Мне жаль, что мы были по разные стороны. Мне жаль, что я причинил тебе много зла. Я не претендую ни на что. Мне не нужно прощения. Просто хочу, чтобы ты знала: я многое бы отдал… я все бы отдал, чтобы изменить прошлое. Но это невозможно.

Она привстала, выпрямилась, продолжая молча глядеть прямо ему в глаза. Ни одна женщина не могла долго смотреть ему в глаза. Ни одна женщина не могла находиться рядом с ним, не испытывая робости. Ни робости, ни ненависти не было в Ренате. Она внимательно слушала. Без укоров, без слез.

Андрей шагнул к ней, обнял. Он и не надеялся, что когда-нибудь сможет сделать подобное, а потому с ужасом подумал теперь, что эти сказочные, неправдоподобные мгновения вот-вот закончатся…

Рената – он чувствовал – расцепила и приподняла руки. Он ощущал ее сомнения, прижимаясь губами к пахшим юной осенью золотым волосам, теплым и мягким, как макушка ее сына. Их сына. И тогда она осторожно обняла его за талию, тело ее стало податливым, напряжение исчезло.

– Солнце… солнышко мое, – прошептал Андрей, проведя пальцами по ее щеке.

Она не отвела лица, когда он поцеловал ее – нежно-нежно, как не целовал еще никого и никогда. И Рената ответила, отозвалась всей своей душой, всем сердцем…

Всё. Время. Иначе он просто никуда ее больше не отпустит, а это… а так, он знал, будет хуже для них для всех. Неправильно, убийственно, безрассудно… Так нельзя. Идиотизм этой игры, которая для него уже перестала быть игрой, заключался именно в том, что так – нельзя…

– Ну все, погнали, – оборвал Андрей сам себя, отводя от нее руки. – Бегом-бегом…

Рената отступила и выскользнула за дверь. Как все запуталось… Не для этих троих запуталось – для него…

Вещей у них было немного. Даже не пришлось возвращаться – все поместилось в его маленькую спортивную машинку сразу. И лишь когда Рената медленно прикрыла за ним дверь своего нового пристанища, он сообразил: вот теперь – точка. Вот теперь-то и пора начинать забывать их имена…

Уже дома, заезжая в гараж, Андрей обратил внимание, что на коврике у заднего кресла валяется какая-то тетрадка в темно-коричневой обложке.

Он поставил машину, взял тетрадь и, наскоро пролистав ее, полностью исписанную, поднялся к себе.

Андрей думал, что, приехав, он сразу же заснет мертвым сном, но этого не случилось. Он прочел все, что было в тетради, все – от и до, – легко разбирая мелкий, убористый и четкий почерк Ренаты. Он знал, что это написала она. Каждая строчка дышала ею.

И… Андрей понял: Рената отнюдь не потеряла разум. Она обретает его. От начала повествования и до конца чувствовалось, как развивается ее видение, как просыпается ее странная, но знакомая и ему память. Он видел, почти осязал картины прошлого, нарисованные этой сказочной женщиной… Любимой женщиной. И навсегда утраченной им женщиной. Такова прихоть судьбы. Или наказание…

* * *

«…Острые зубы отравленной стрелы-змеи впились в лодыжку старого Ра. Вскрикнул он, и тьма пала на храмы и пирамиды Та-Кемета. Заслонила Ра его стража, и наступила среди бела дня глубокая ночь. Лишь спутанные волосы бога Солнца выглядывали из-за щита охранника…

Заохал отравленный Ра, а змея проникла в него и растворилась в нем без остатка.

Инпу спрыгнул вниз, поднял на руки брата, дернул его за нос и засмеялся:

– Тебе ни за что не догнать меня!

И, повизгивая, они тут же нырнули во тьму, оставив меня в смятении.

– Что случилось?! – вскричали Нетеру, Девять первых богов Та-Кемета, являясь в пустыню.

Вместе с ними с вопросом «Что случилось?» выбежала и я, дабы не подумали на меня остальные боги.

– О, дети мои! – простонал отец, терзаясь от невыносимой боли, и я закусывала губы до крови из-за жалости к нему, и сердце мое обливалось кровью, страдая так, словно ядовитая стрела пронзила меня. – Я не могу различить, что же это! Это змея, которой я не знаю, или это стрела, яда наконечника которой я не ведаю… Яд убивает меня…

Никто из Нетеру не мог спасти Ра. Тогда он вспомнил обо мне:

– А где дочь моя, Исет? Призовите ее мне на помощь!

Я предстала пред очами отца.

– Этот яд, отец, страшен тем, что он – часть тебя. И кому, как не тебе, знать, что власть над частью можно получить, лишь произнеся вслух имя владельца целого! Истинное имя, отец! Сотвори имя, отец! Произнеси имя! И я изгоню яд!

– Я не могу сказать тебе своего тайного имени, Исет… – пробормотал Ра, колотясь в судорогах.

Конвульсии отца были моими конвульсиями. Весь мир дрожал, вздыбливались моря и океаны, пожары ползли по владениям Геба, раскалывались горы, исходили дымом и лавой вулканы. И я поняла: если он не произнесет своего имени сейчас, я убью себя, лишь бы не видеть всего этого…

– В этом имени – все мое могущество! – простонал Ра, стискивая зубы. – Как я поведаю тебе такое?!

– Зачем тебе могущество, отец, если ты умираешь, не выпустив Бену из клети?! Погибнет весь мир, Великий Ра! Прозрей же!

– Хорошо, я скажу тебе истинное. Я Хепри утром, Ра в полдень и Атум вечером… Теперь ты знаешь…

Я прочла заклинание, перечислив все имена, что он сказал мне. Но яд продолжал действовать. Он обманул меня.

– Не было твоего сокровенного имени в том, что ты мне говорил, отец! Не медли, пока могут еще уста твои произносить слова!

– Нет! – и старик зарыдал.

Змея сдавила его огненными кольцами, поразила все члены, отняла речь. Я поняла, что все кончено, и потянулась к своему поясу, где припасла для себя яд.

И тут сердце мое тронула просьба. Немая просьба Ра. И он открыл мне истинное свое имя, сердце в сердце. Я трижды прокричала это имя, и ужаленный исцелился. Он уснул, а я, обретя с его сокровенным именем доселе невиданное могущество – могущество Великого Нетеру Атум-Ра – бросилась к моим сыновьям.

– Иди, подойди ко мне, спрячься под крылом твоей матери, Хор-па-харед[56]56
  Хор-па-харед – (Гарпократ – греч.) Хор-ребенок, мальчик с «локоном юности» на правом виске, отрок.


[Закрыть], мальчик мой! Спрячься в последний раз, ибо отныне ты не будешь нуждаться в моей защите! Иди, подойди и ты ко мне, Хентиаменти, сынок! Мне нужна твоя помощь!

И мы с Инпу наделили отрока-Хора силой самого бога Солнца, дабы новый Хор смог встретиться со своим отцом и унаследовать его мудрость, а затем, взойдя на трон Та-Кемета, прекратить братоубийственную войну и объединить Север с Югом.

Я держала за руку старшего сына, глядя на то, как Хор пробуждает Оком Уаджет и обнимает своего отца в пределах Ростау, куда снизошел мой Усир.

Сиянье облекло их. Хор постигал мудрость предательски убитого бога. Мы ждали. Я любовалась ими, такими прекрасными и чистыми. Я чувствовала радость Инпу-Хентиаменти, которому приходилось щурить свои глаза, более привычные к полутьме пещер, нежели к слепящему свету Маат.

– Я навсегда спускаюсь в Дуат, Хор, – молвил Усир, когда сияние померкло, – но не будет мне покоя, ибо я ведаю, что обольщенный Разрушителем и его мечтой о возвращении Изначального мой возлюбленный брат Сетх не пожелает уступить тебе свое место мирным образом. Тебе предстоят тяжелые испытания, мой мальчик. Столь же тяжелые, сколь выпали на долю твоих матери и брата. А потому сердце мое должно знать, что готов ты выдержать невзгоды. Скажи, Хор, какой из поступков, по-твоему, является самым благородным?

Наш сын раздумывал недолго. Он опустился на колено, поцеловал руку Усира и ответил:

– Самым благородным поступком, отец, я считаю помощь невинно пострадавшему.

Супруг благодарно улыбнулся мне, и сердце мое затрепетало от тоски по нему и от гордости за Хора.

– Тебе, возможно, придется сражаться, Хор… – снова посуровев, продолжил Усир. – Какое из животных, участвующих в сражении, ты считаешь самым полезным для воина?

– Самым полезным животным я считаю коня, отец.

Усир – я видела – был доволен его ответом, но слукавил, улыбнулся, притворяясь удивленным:

– Почему же конь, Хор? Самый могучий зверь – лев. Почему ты назвал не его?

Сын поднял свою прекрасную голову, а были они похожи с отцом, как два перышка Маат, и уверенно произнес:

– Лев нужен воину, который защищается. Защищается – значит, боится. Берет льва – значит, не может защититься сам. Умрет лев – погибнет и воин. А конный воин преследует убегающего врага, который, если не настичь его, залижет раны и нанесет удар в спину.

– Воистину, ты готов к испытаниям, мой мальчик! – воскликнул Усир. – Но помни: будь бесстрашен, но не будь безжалостен.

Затем он простился с Хентиаменти. Они всегда были сдержанны друг с другом, а теперь наш старший сын стал совсем взрослым воином, и они понимали, сын – отца, отец – сына, без слов.

Мы с Усиром не коснулись друг друга, не сблизились. Зачем терзать себя? Мы тоже говорили молча. И, уже уходя, мой возлюбленный брат и супруг, обернувшись, коснулся моего сердца:

«В мире много всего, Исет. Но самое главное – это уйти, чтобы вернуться. Прощай!»

ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ

– Докладывайте, – разрешил генерал-лейтенант Яровой, глядя на вошедшего майора и пытаясь понять, почему не встречался с этим своим подчиненным прежде.

– Майор Овчинников. Николай Федорович Овчинников, – представился офицер и, положив перед собою пухлую папку, уселся за стол – как будто подломился. – Заместитель начальника ростовского отдела. Управление ФСК по Чеченской Республике…

– А-а-а… Понятно.

Произнеся лишь это, Яровой теперь молча смотрел на майора. Снова какое-нибудь чрезвычайное происшествие: просто так работники ФСК («фискалы», как их всех называют в сопутствующих органах и в народе) «через головы» не прыгают. По правилам, Овчинников должен был доложить своему начальнику Пахоменко, тот – Зелинскому, Зелинский – Сербову, и уж только Сербову полагалось бы предстать перед генерал-лейтенантом. Но явился Овчинников, которого Яровой видел первый раз в жизни.

Майор свою речь заготовил заранее. Оно и понятно: не каждый день к Яровому в кабинет заходишь…

– Товарищ генерал-лейтенант, дело безотлагательное и довольно запутанное. Начну с того, что нам стали известны дата и место прибытия больших партий оружия и боеприпасов для чеченских боевиков.

Ни одна мышца не дрогнула на лице Ярового. Овчинников расценил это как поощрение к дальнейшему докладу.

– Эти поставки происходят девятого числа каждого месяца в Сержень-Юртовском районе республики. Оружие прибывает всегда в одну и ту же точку, это к северу от местечка Беной, в горах. Известны точные координаты. А теперь к источнику этих сведений…

Хотя лицо генерал-лейтенанта было каменным, во взгляде его шевельнулся интерес. Овчинников с удовлетворением подумал, что явился к Яровому не зря. Возможно, его расчет окажется верным. Цепочка «Пахоменко – Зелинский – Сербов» была неприемлема: кто-то из них (нижестоящий майор не знал, кто именно) связан с теми самыми «поставщиками» и всей этой огромной организацией. Коррумпированные борцы с коррупцией. Парадокс, но такова жизнь, а потому нужно вертеться ужом, чтобы не «лечь», как многие до Овчинникова, в сыру землю. Однако повышение в случае успешной операции – неплохой стимул, чтобы повертеться…

– Сигнал поступил от некого гражданина Ромальцева Владислава Андреевича, жителя Ростова-на-Дону.

Владимир Иванович Яровой готов был услышать что угодно, только не эту простенькую формулировку: «некого жителя Ростова-на-Дону». Это уже интересно. Интересно также и то, что успели «выдоить» из него «фискалы» ростовского отделения Управления по Южному округу… То, что этого В.А.Ромальцева уже нет в списках живых, генерал-лейтенант нисколько не сомневался. С подобными сведениями штатские на свободе не разгуливают, а уж касаемо Чечни…

– Он явился ко мне в сопровождении майора Красова, – продолжал Овчинников, угадывая ход мыслей начальника и понимая, как будет удивлен Яровой в итоге. Мягко говоря – удивлен. – Диапазон сведений, которыми он располагает, огромен. Разумеется, он поделился лишь несколькими фактами, которые мои помощники и лично я проверили. Это касается предотвращения покушения на Голушко в октябре 93-го… Во-первых. Во-вторых, та история с пресс-секретарем при штурме Белого Дома, в том же 93-м… Все совпало, до мелочей, а он называл фамилии и звания. Ромальцев абсолютно компетентен, и у меня нет оснований сомневаться в его осведомленности по поводу Сержень-Юртовской операции. Более того, он указал источник, раскрывать который с целью предания огласке на данный момент было бы неразумно. Это господин Саблинов Станислав Антонович. Таким образом, принимая во внимание, что в этом деле замешана организация, соучредителем которой является Саблинов, можно быть уверенными, что дело обстоит именно так, как утверждает Владислав Ромальцев. Они наверняка связаны с Ближним Востоком. Есть один способ проверить это: 9 сентября командировать группу «федералов» в Чечню, в Беной, и сорвать поставку, захватив ответственных за нее лиц. Впоследствии показания арестованных выведут и на организаторов акции. У меня все, товарищ генерал-лейтенант. Вот документы, содержащие в себе материалы по факту проверки сведений, предоставленных Ромальцевым относительно…

– Понятно, – едва взглянув на распечатки, Яровой отодвинул от себя извлеченные из папки листочки. – Я так понимаю, что Ромальцева «подстраховали» Красовым… Гм… ну что ж, недурственный ход. Понимаю, что вы ждете моей санкции. А как вы, Николай Федорович, сами для себя ответили на вопрос: зачем понадобилось Саблинову «подставляться» и людей своих сдавать образом столь хитрым? М? Просто так, не по служебной необходимости, ответьте…

На этот вопрос Овчинников ответил себе уже давно, и потому даже не задумался:

– Владимир Иванович, здесь все более чем логично: борьба за власть. Соучредителей трое: Саблинов, Серапионов, Рушинский…

– Серапионов… Серапионов… Не Константин ли Геннадьевич Серапионов, что ушел из органов, когда Горбачев подписал указ о Временном положении?

– Да, тот самый, Владимир Иванович.

– Угу… – коротко и тихо промычал Яровой.

Помнил он этого мерзавца, помнил. Довелось им вместе послужить. Хоть и далеко они сидели друг от друга, но шила в мешке не утаишь. Внутри одного отделения такой организации людям равным известно друг о друге многое. А потому полковник Яровой знал все или почти все о полковнике Серапионове. И, соответственно, Серапионов все знал о Яровом. Конфликтов между ними не было, они редко сталкивались по работе, однако Владимир Иванович, стараясь придерживаться нейтралитета в отношениях со всеми коллегами, Константину Геннадьевичу протягивал руку скрепя сердце. Затем их пути разошлись. Серапионов уехал из Ленинграда в Москву, затем, кажется, в глубинку, в Сибирь, и больше о нем Владимир Иванович не слышал. Видимо, Константин Геннадьевич решил следовать принципу «Лучше быть цезарем в деревне, чем солдатом – в Риме». Яровой же получил новое звание и был переведен на должность руководителя Управления ФСК по Южному округу. В этой должности он служит и поныне. Да, как простой солдат Рима…

Тем временем, покуда воспоминания о бывшем коллеге мелькали в мыслях генерал-лейтенанта, майор Овчинников продолжал:

– По моим умозаключениям, Саблинов решил попросту «подсидеть» компаньонов и встать во главе их организации единолично. Выдав такие сведения, он одновременно «обелил» себя перед властью. Не знаю всех нюансов его игры, но предполагаю, что политику он ведет запутанную и опасную. В любом случае, часть информации, которая наведет нас на факты и, вероятно, поможет докопаться до истинных целей господина Саблинова, мы сможем получить в результате успешного исхода бенойской операции. Разумеется, если таковая будет иметь место… – и майор выжидательно поглядел на Ярового.

– Это не может быть разовой акцией, – сделал свой ход генерал-лейтенант. – Мы должны будем устроить массированную атаку – и лишь в этом случае появится возможность раз и навсегда перерезать эту артерию. Ваша информация, Николай Федорович, в высшей степени полезна и достойна благодарности. Оставьте необходимые документы, я поразмыслю на досуге… Можете быть свободны.

Майор поднялся, подвинул папку со всеми документами на стол Ярового и, щелкнув каблуками, покинул кабинет.

Владимир Иванович задумался. На его веку Управлению, под какой бы аббревиатурой оно ни вершило свои дела в бывшем Союзе и нынешней Российской Федерации, еще не приходилось сталкиваться с подобными эксцессами. Хотя, быть может, Яровой был мало осведомлен: тайн хватало и в их организации. В том же ФСБ частенько посмеивались над ними, «фискалами». Мол, вы – религиозные фанатики, но ваша религия – Государство. Да, Яровой верил в свое государство, верил в органы, хотя и знал, что даже сюда проникла коррупция. Однако сам он считал себя честным служителем, абсолютно четко выточенным и ладно пригнанным винтиком в сложнейшем механизме исполинской машины. В этой машине не было богов. В ней были только шестеренки, винтики, гайки, поршни, валы и прочая «начинка», обеспечивающая бесперебойную работу огромного организма. Этот организм, как и любой другой, хотел жить, а потому нещадно эксплуатировал свои составляющие. Когда одно составляющее выходило из строя, оно легко и просто заменялось другим. Исключений не было. Гениев не было. Простое образовывало сложное. Причина и следствие. Закон вселенной, перенесенный человеком с неба на землю и ныне довлеющий над своим создателем. По терминологии ученых питерской группы «Пастырь», в советские времена занимавшейся разработкой психотронного оружия, – некий «эгрегор». И этот «эгрегор» неустанно следил за тем, чтобы его жизнедеятельности ничто не угрожало. Устранял неполадки. Влиял на готовых выйти из-под контроля. Выплевывал «сломавшихся» и «неформатных». Когда кому-то удавалось уцелеть после такого «плевка», этот «кто-то» становился изгоем с обрезанной пуповиной. Машина больше не заботилась о нем, не кормила его, но и он не кормил эту машину. Однако мало было «винтиков», способных жить без ее опеки. Обычно изгои либо опускались, либо эмигрировали, либо гибли. Здесь не было ошибок. Все точно, все по расчету. В одиночку ты – никто и ничто. Тот же исполин, который опекал тебя, когда ты был его составляющим, просто сомнет взбунтовавшуюся «деталь», а затем все пойдет своим чередом. Колосс даже не споткнется. И рождение колосса произошло, когда первый прачеловек взял в руки свою первую дубинку и стал во главе первого стада пралюдей. С тех пор их потомки лишь подпитывали и наращивали мощь этого исполина, а в принципе не менялось уже ничего. Отцом этой машины был Разум – единственное, что отличало homo sapiens от всех остальных видов животных.

Яровой прочел документы, оставленные Овчинниковым. Похоже, Владислав Ромальцев не темнил: сведения подтверждались неопровержимыми фактами, о которых доселе не знал и сам Владимир Иванович. Также не исключено, что умозаключения майора о борьбе за власть между Саблиновым и его партнерами были недалеки от истины. Судя по досье, собранному из множества источников, этот Саблинов был завистливым, желчным, довольно злобным субъектом. Как личная жизнь, так и карьера его не сложились, и теперь, к шестидесяти годам, он вполне мог предпринять отчаянную попытку наверстать упущенное. Н-да… Задача…

В первую очередь, конечно – поставить на ноги заслуживающих доверия коллег-сибиряков, чтобы последили за этим ученым-неудачником. С Серапионовым такой номер не пройдет: бывший «гэбэшник» почует слежку за версту и, по меньшей мере, насторожится. Этого пока не нужно. А вот Рушинского «простучать» тоже стоит.

Теперь что касается самой операции. Рапортовать выше, в Москву? Яровой мог сделать и так. И в то же время он имел полномочия действовать по своему усмотрению «на месте». Кто, как не он, лучше всего разбирается в тонкостях ситуации, создавшейся на юго-западе страны? Рапортовать – это подвергать риску благоприятный исход планируемой операции. За себя генерал-лейтенант ручаться мог, но кто поручится за честность вышестоящих? Овчинников явно знал, к кому обращается, когда шел на доклад к Яровому. Когда майор Красов привел Владислава Ромальцева к Овчинникову, он тоже знал, что делает. Все было просчитано. Но кем? Саблиновым? Как-то не вяжется. Такая интрига скорее в духе Константина Серапионова, который знает подноготную служб безопасности и контрразведки, чем несостоявшегося «светила науки» слабака Саблинова…

Яровой налил себе чаю. Тоненькая долька лимона, попав в чашку, мгновенно высветлила насыщенно-красноватую ароматную жидкость, запрыскала маленькими пузырьками. Генерал-лейтенант бросил в чай две ложки сахара и, посомневавшись, все же добавил третью. Ничего. Говорят, хоть поджелудочной и вредит, зато мозгу полезно.

В то же время при успешном завершении акции перехвата выяснится много нового, что само по себе неплохо. Пусть это будет лишь капля в море. Вероятнее всего, такие поставки совершаются точечно, локально, однако в разных местах. И, убедившись в заинтересованности спецслужб, Саблинов, Ромальцев или бес его знает кто еще выдаст новую порцию сведений об остальных «точках». Скорее всего, выдаст. Единичный срыв совсем не обязательно приведет к краху. Случайная помеха – не более. Никто не поручится за то, что взятых в плен поставщиков и получателей не уничтожат «по-тихому» в тюрьме, как было уже не раз со многими известными террористами и политзаключенными. Здесь, в данном случае, нужна масштабность действий.

Яровой не был подлецом, отнюдь не был. Но и продвинуться по служебной лестнице, тем более – через благое дело – не считал лишним. Засиделся он в этом кабинете, совсем засиделся…

Даже если Саблинов – предатель и ведет свою игру… Ну что ж, пусть ведет. Ему-то, Яровому, какое дело? Здесь каждый преследует свои цели. И на сей раз пути к этим целям у Ярового и Саблинова совпали. Не более того. Владимир Иванович отдавал себе отчет, что не зарывается. Он был достаточно осторожным человеком: жизнь научила. А вот насколько зарывается Станислав Антонович Саблинов в своем далеком Новосибирске – это уже решать самому Станиславу Антоновичу Саблинову. Генерал-лейтенанта больше интересовала реакция Бориса Николаевича, нежели душевные терзания какого-то там Станислава Антоновича. Такая акция мимо внимания Кремля не пройдет…

Допив чай, Владимир Иванович протянул руку к отдельно стоящему у него на столе телефонному аппарату и набрал номер Егора Полянникова, командира подразделения группы антитеррора «Альфа» на Северном Кавказе…