Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 55 страниц)

ВНЕ РЕАЛЬНОСТИ. НИКОГДА. РОСТАУ

«К чему я снова вспоминаю это? А память свежа – словно все произошло еще вчера. Проклятье? Проклятье.

Кому-то забывать, кому-то помнить.

М? Что ты говоришь, родная? Наши избавители очень близко? Да знаю я, знаю…Бассейн – дело хорошее. Пусть копают, я направлю их руку. За тем дело не станет…

Но ты меня отвлекла. Видишь ли, я сейчас немного занят. Замечаешь эту «ось»? Она появилась неспроста. Иначе сложно разбираться в этом «тогда-сейчас-потом». Приходится накалывать реальности на воображаемый штырь, стараясь, чтобы они были «пробиты» правильно, а «рисунок» на этих вселенских кальках идеально совпал каждой черточкой и в итоге сложился бы в общую картину. Картина должна стать не просто реалистичной. Она должна ожить. Только это будет доказательством исчерпывающего решения головоломки. Разум сейчас за пределами снов, иначе вот бы кто свихнулся в первую очередь, видя «завтра» как «вчера» и пересчитывая мириады мгновений «сегодня». Это как в больной фантазии идиота-писателя, что заставляет своего персонажа при очередном редактировании проживать свою маленькую книжную жизнь иначе, нежели в прошлой версии романа. Да что – проживать? Это еще полбеды. А вот умирать по-разному…

Свести разум с ума – дело нелегкое.

Да, да, уже слышу твой насмешливый голос, который говорит о том, что мне, как всегда, нечем больше заняться, кроме как изобретать дурацкие оксюмороны и бросаться избитыми фразами. Что ж, теперь я вижу: ты расположена к общению со своим полузабытым супругом. Тогда, конечно, я отложу всю эту ерунду и… Ну вот, теперь я полностью к твоим услугам. Такая изысканная редкость – твое внимание!

Что? И тебя мучает ностальгия? Родная моя, это так единит нас всех…

Хочешь, вспомним, как мы увиделись с тобой впервые? Оу! Этого мне не забыть. Ты родилась в одну ночь с Алом, но только на другой стороне Земли. Наверное, даже с первым своим криком ты была прекрасна…

Не перебивай, я продолжаю. Да, да, я склонен к сентиментальности. Годы идут, я тоже не молодею.

Гм… Нас познакомила моя волчица, Бэалиа. Ты очень понравилась ей. Ты и впрямь была чудесна в тот серый день. Мы с Бэалиа и волком Ала гуляли в «кратере» – ну, то местечко в большом парке Эйсетти, который все местные называли кратером. Помнишь его? Конечно, помнишь. Не притворяйся.

Накануне мне приснился сон о Луне. Это был страшный сон. Страшный и красивый одновременно. Я чувствовал, как сотрясается Земля. Из пучины морской в небеса поднялась гигантская волна, и я очутился на ее гребне. И волна выбросила в небо плоть от плоти Земли, и я видел, как удаляется наша планета. Мне было холодно и жутко. Я знал, что больше не вернусь домой никогда.

Когда мы бродили с Бэалиа и Натом в «кратере» – пересохшем котловане для лодочных прогулок – я вспоминал свой сон, вспоминал Луну. Это состояние было похоже на мое нынешнее: казалось, я знаю прошлое, настоящее и будущее; мерещилось, что я могу управлять всем этим; мнилось, что я наконец вспомнил, откуда мы пришли…

И тут – ты. Кстати, всегда хотел спросить: что ты делала тогда в том парке? Зачем пришла? Как оказалась на берегу «кратера»? Почему Бэалиа бросилась именно к тебе? Впрочем, все это уже неважно…

Я испугался. Волчица была доброй и никогда не причинила бы вреда человеку, но все-таки душа зверя – загадка…

А ты смеялась и трепала ее белоснежную шерсть. И смело сказала мне: «Что хозяин, что его пес!» Я ответил: «Это псица». Ты махнула рукой: «Неважно! Вас обоих можно показывать за деньги!» Я не слушал. Я понял, что влюбился в тебя. Хотя и знал, что ты приведешь меня к гибели.

Говоришь, это моя особенность, моя черта – влюбляться в того, кто приводит к гибели? Наверное, тебе известно больше, чем мне. Из всех нас одна ты помнила все. И никому ничего не говорила… Нет, я не укоряю…

Подсказываешь, что Ал был таким же, как я, до того, как прийти к Учителю? Ну что ж, я подозревал и это… Тут нет ничего удивительного, хотя бы по одной простой причине… И тебе она известна не хуже…

…Я был счастлив, когда ты согласилась стать моей супругой. И на второй день нашей свадьбы едва не погиб Ал – ты помнишь? Он упал со скалы и разбился почти насмерть… Проклятые горы – его всегда тянуло куда повыше… Вам обоим было по шестнадцать. Теперь я знаю суть, но тогда… Бэалиа пережила Ната ровно на день. И это ведь тоже было неслучайно. Я сам выкармливал из соски их единственного выжившего щенка…

Но я снова отвлекся. Мы ведь вспоминаем нас с тобой. Хотя…что такое – «мы с тобой»? Все настолько перепуталось, что я не могу не думать о той упорядочивающей «оси». Оставить тебя в покое с этой «осью»? Давай попробуем обойтись без нее. Однако в этом случае не жди от меня поэтических описаний и мудрости…

Для меня ты была всем. Но я всегда изумлялся: даже в минуты сумасшедшей страсти ты не позволяла касаться твоих роскошных черных волос. Ха-ха! Говоришь, что это в моем духе – помнить плотские приметы? Да, в моем…

Каждый жест твой, каждое твое слово было исполнено прелести. Ты была совершенна даже в гневе, и все-таки ты почти всегда хранила холодность. Я не чаял в тебе души – а ее в тебе и не было. Я искал твое сердце, пусть бы даже оно оказалось кристаллом льда – а сам выкинул все зеркала, дабы не созерцать своего убожества. Меня тянуло заполнить пустоту – а я не знал, что пытаюсь тем самым накормить бездонную черную дыру. Вся моя любовь, вся страсть, забота, нежность поедались тобой, сжимаясь до состояния песчинки, молекулы, атома. Ты глотала, но отдавать не могла. Такова твоя природа, но без тебя было бы невозможно решить все условия поставленной Задачи.

И когда Ал познакомил меня с «солнцем», которое лишь отдавало, ничего не требуя взамен, которое светилось хрустальной радугой смеха и одаривало своими лучами, своим теплом и светом всех, кто в этом нуждался, я понял, что круг замкнулся… Все составляющие были вместе. И что это были за составляющие, о, Природа! Жаль, ты не слышала моего смеха, сопроводившего жуткую догадку, что озарила меня вместе с улыбкой солнечной девушки, будущей жены нашего с тобой братишки-Ала. Его, этот горький смех, слышал только волк, сын того Ната и моей белой красавицы Бэалиа. Только Нат, волк, и понимал меня в те годы. Кому же еще, как ни атмереро, понять коэразиоре? И, соответственно, наоборот. Правда, тогда я об этом лишь догадывался, блуждая впотьмах без малейшего проблеска света…

Спустя несколько лет Паском увлек нас своей идеей, и больше мы никогда не видели наш Оритан. По крайней мере, таким, каким он остался в наших сердцах навсегда…

А теперь мы с тобой заключены в эту дурацкую куклу, закопаны на глубине семнадцати ликов от поверхности земли и обездвижены. Но ты же знаешь, что это ненадолго. Что такое пять земных лет для тех, кто познал вечность? Я сделаю так, как хочешь ты, но при одном небольшом условии: один раз у меня будет возможность поступить так, как пожелаю сам. Да, это будет совсем маленькое желание. Конечно, оно связано с Танрэй! При чем здесь – «старый прелюбодей»?! Не сердись, Ормона, просто в нашей с тобой ситуации этот вопрос давно утратил свою актуальность. Ну и что ж, что со мной «только отвернись»? Ты дашь фору десяти таким, как я. Итак, ты согласна? Что ж, тогда…

Вперед!»

ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ИЮЛЬ. РОСТОВ-НА-ДОНУ

Шеф отмечал свой день рождения всегда одинаково. Сотрудники фирмы приходили в его кабинет, Ромальцев усаживал всех за стол, болтая с каждым, кто обращался к нему, и перешучиваясь с остальными. Федор Иванович Зеев, совладелец «Финиста», всегда сидел особняком и с царским видом поглядывал на подчиненных. В отличие от Влада, он был «застегнут на все пуговицы» и неприступен.

Для Николая это было третье празднование дня рождения начальника. И ему нравилась та обстановка, которую умел создать Ромальцев во время праздников. А уж на свой день рождения тот «дурковал» вовсю.

Забавно было смотреть на коллег. Кто-то откровенно подхалимничал. Влад, веселясь, принимал игру. Кто-то стоял в сторонке. Кто-то общался с Ромальцевым на равных. Николаю нравилось то, как шеф умел сглаживать острые углы. Гроссман являлся скорее наблюдателем. Вместе с ним работали и интриганы, однако дальше «крысиной возни» их деятельность не заходила: фирма была слишком маленькой для того, чтобы как следует развернуться на закулисном поприще. Были также «рабочие лошадки», чаще всего – женщины бальзаковского возраста, которых все устраивало. Подмазаться к начальству пытались карьеристы. Федор Зеев очень любил «гороховых шутов» – двух парней, недавно окончивших университет. Они потешали старика своими выходками.

Николай по старой привычке сразу повесил на сотрудников «Финиста» ярлыки, и за те три года, что он проработал у Ромальцева, для него в этих людях ничего не изменилось. Сам Гроссман в любимчики не стремился, хоть и выкладывался на работе полностью. Еще бы: Влад по знакомству удостоил его нешуточного оклада. Кроме того, работать Николай умел и любил.

У них с шефом сразу создались особые отношения. Они прекрасно понимали друг друга, даже, бывало, философствовали при встречах, и в то же время Влад не подпускал к себе Николая ближе определенного рубежа. Гроссман, конечно, и не стремился нарушать границу, а умение Ромальцева, не обижая человека, поставить заслон, его восхищало. Все считали Влада открытым, искренним человеком, старожилы компании твердили, что прежде он был совсем иным. Но Николаю казалось, что нет более закрытой личности, чем Влад.

Окно кабинета Ромальцева затенял старый абрикос. Золотистые плоды висели на ветках, напоминая Николаю детство, когда они с приятелями забирались на деревья около дома и ели недозрелые, похожие на пыльные замшевые комочки, абрикосы. Родители стращали – мол, живот прихватит, тогда узнаете, почем фунт лиха. И ни у кого не прихватывало. А в июле спелые, расплющенные, ярко-рыжие абрикосины валялись по всему городу, усеивая дороги и тротуары…

– Сюда наливай, сюда! – это командовала Оля из регистрационного отдела.

– Да подожди ты, я эти бокалы еще не протерла! – (секретарша Юля.)

– …а тот заходит и говорит… – (Семенов, менеджер.)

– Влад Андреич, только что Мирцов звонил…

– Мирцов мог бы и заглянуть. Что хотел?

– Ну, как всегда… – (имидж Лопухова – самый умный, умнее всех. Кроме шефа, тот – свет в окошке!)

– Это все замечательно, а что там у них с нашим буклетом?

– Да все как всегда, Влад Андреич! Вы же сами говорили: хуже нет, когда по знакомству… То у них пленки не «садятся», то технолог в декрете… – Лопухов говорит, а сам любуется своим перстнем на мизинце.

– Так и черт с ними. Ищите другую типографию, мало их разве по городу?

– Влад! – голос Федора Ивановича Зеева. – Давайте уже, как бы, побыстрее!

– Я не знаю, что там девчонки поделить не могут. Дамы, вы что там делите, узнать можно?.. Садитесь уже все, сколько вас ждать?

И едва наступила тишина, в приемной раздался топот. Дверь громко хлопнула. В кабинет ввалились три человека в черных шапках-«чулках» с прорезями для глаз.

– Никому не двигаться! – заорали двое, мотая автоматами. – Все по местам!

Женщины почти одновременно вскрикнули и пригнулись к столу. Николай неосознанным движением ухватил лежащий рядом с тарелкой нож, сунул его в рукав, но Ромальцев тут же положил свою ладонь поверх его руки и прижал к столу. Гроссман вскинул глаза на шефа, но тот глядел на незнакомцев.

– Всем предъявить документы! – продолжали орать незваные гости.

– Да, трудно быть на свете добрым и веселым… – заметил Влад, отпуская руку Николая.

Один из замаскированных кинулся к шефу и приставил к его виску ствол автомата:

– Ты тут главный?

Юля, секретарша, с ужасом закрыла лицо руками. Громко затрезвонил телефон.

– Вы позволите? – Влад отвел от себя автомат и снял трубку. – Да! А, привет, Асенька! Да, спасибо, Незабудка. Угу… Спасибо, спасибо. Ася, у меня тут цирк, я тебе перезвоню минут через семнадцать. Пока.

Николай покосился на стоящего между ними чужака в маске. Если сейчас резко всадить нож в бедро одному из тех, кто находится сзади, и успеть выхватить у него автомат, а шеф не растеряется и нейтрализует того, который между ними, то они могут успеть завладеть ситуацией и вывести из строя третьего.

Влад положил трубку и с улыбкой повернулся к этому самому третьему, который до сих пор не проронил ни звука:

– Спасибо за цирк, Аксенов, но ты, кажется, перестарался…

Незнакомцы засмеялись и содрали маски. Третий оказался Дмитрием.

– Плохо, когда твои шутки никто не понимает… – сказал он, положил автомат на стол возле Юли и нацепил на нос очки. – С днем рождения, Ромаха! Как догадался-то, собака серая?!

Влад поднялся, они с Аксеновым обнялись. Николай незаметно вытряхнул ножик из рукава. Кровь толчками возвращалась в жилы онемевших конечностей. Ну и шутки у них! Идиоты…

Сотрудники загомонили. Юля раздосадовано шлепнула по плечу склонившегося к ее ручке аксеновского парня:

– Придурки!

Он все-таки чмокнул ее кисть и хитро подмигнул девушке:

– Да ладно, че там – лишнего адреналину выпустили!

– Дим, стулья возьмите в приемной и подсаживайтесь к столу! – распорядился Влад.

– Так, парни, метнулись за стульями! Живо! Как твое «ничего», Ромаха?

– Живет и процветает.

Дмитрий пожал руки мужчинам, уселся между Ромальцевым и Николаем, а потом поднял наполненный бокал. Но Влад опередил его тост:

– Всех с Новым годом! Живо-живо, все подняли, выпили, закусили!

– Ты, Ромаха, как всегда… – Аксенов покачал головой, однако подчинился требованию именинника.

– Влад Андреич, а почему Новый год? – поинтересовался один из студентов-скоморохов. – Может, елку поставим?

– Влад Андреич ваш прикалывается так, – объяснил Аксенов, прожевывая бутерброд. – Угораздило вашего шефа родиться 17-го… А это, кажется, в древности Новый год был у кого-то…

– Вот! Молодец: разумеешь! – Ромальцев указал на него пальцем.

– Юлия, а что вы делаете сегодня вечером? – не отступал от секретарши «побитый» парень.

– В тир иду! – съязвила девушка.

– Давно у вас не был… – сказал Дмитрий. – Как у вас баба Неля работает? – он метнул короткий взгляд в сторону пожилой бухгалтерши, которая, склонив голову, выслушивала в этот момент Федора.

– Хорошо работает. Не жалуюсь.

– Ну все, Ромах, спасиб за угощение, пора нам! Надо бы нам с тобой как-нибудь сгонзать на море. Тоже давно там не был. Есть мысли?

– Давай, созвонимся…

– Угу, – Аксенов поднялся. – Все, понеслись!

Его парни беспрекословно покинули кабинет. Пережившие только что несколько жутких минут, работники фирмы оживились.

Влад слегка подался в сторону Николая:

– Ты молодец, – и глазами указал на нож. – Не растерялся…

– Кто это был?

– Как тебе сказать? Старые знакомые. Коля, я хотел предложить кое-что… – он подкурил и передвинул стул еще ближе к Гроссману. – Ты со своей семьей, Марго с сыном, мы с подругой – всем нам собраться бы и двинуть на этих выходных ко мне… в сад-огород…

– На дачу? – по сибирской привычке уточнил Николай.

– Гм… Ну да, – Влад усмехнулся и качнул головой, – на дачу… Как ты на это смотришь?

– Таки положительно.

– Что ж, я рад. С Новым годом! – Влад взял свой бокал и небрежно звякнул его краем о край бокала Гроссмана.

– Так почему же Новый год? – не выдержал Николай.

– Да шутка это, Коля. Шутка.

Гроссман хмыкнул. Богатый день сегодня на розыгрыши: то в стиле первого апреля, то теперь еще – Новый год…

* * *

– А, вот и вы. Здравствуйте!

Лицо у воспитательницы было красным и потным: наклоняться, помогая малышам застегивать обувь, при ее полноте, да еще и в такую жару было нелегко. Отчего это она решила проявить сегодня такую заботливость?..

– Мама! – Саша, как обычно, выскочил из комнаты последним, бросился к матери и, обняв ее бедра, замер.

Рената засмеялась, растрепала его пепельно-русые волосы и присела, чтобы помочь сыну переодеться.

– Мне поговорить с вами нужно, – продолжала Ирина Васильевна, освободившись.

Рената подняла голову и улыбнулась. Поговорить с ней… Воспитательница почувствовала досаду: как разговаривать с Сашиной мамой, если она немая? Другое дело, когда за мальчиком приходит отец. Но это бывает так редко, что его просто не поймать…

– Сам! – сообщил Саша и стал возиться с ремешками на сандалиях.

– Рената… м-м-м… Александровна?

Та кивнула, облокотилась на стенку. Воспитательница отвела ее в сторонку, чтобы не слышали другие, и вдобавок понизила голос:

– Мне неловко говорить вам об этом… Вы ведь замечаете, наверное, что остальные родители косятся на вас и вашего Сашу?

Рената пожала плечами, не меняясь в лице. Ирина Васильевна откашлялась. Конечно, Сашиной матери все равно. Она такая же «тронутая», как и ее сын…

– Я не имею права советовать вам, но… с вашим ребенком тяжело работать. Он… как бы это сказать? Он не создан для детского коллектива…

Гроссман вопросительно двинула бровкой. Что у нее не отнимешь, так это красоты. Но что красота, когда поведение неадекватно? Жаль, нет закона, запрещающего ненормальным рожать детей… А ведь было бы куда гуманнее, если бы всех таких вот свезли в одну колонию, с глаз подальше, и стерилизовали.

Ирина Васильевна тяжело вздохнула. Это давняя история. Она уже давно присматривалась к Саше Гроссману, и малыш вызывал у нее тревогу. Теперь его необычность заметили и родители, а потому стали требовать исключения мальчишки из группы.

При поступлении в ясли он казался перспективным ребенком: очень самостоятельный, совсем не шкодливый, в меру активный… Маленький мужичок. Причем в два года он уже очень хорошо разговаривал, почти не коверкая слов. Просто золото. Но чуть позже Ирина Васильевна поняла смысл поговорки «Золото – из-под цыганского молота».

Еще до появления в садике Саши у ребятишек частенько пропадали из ящиков игрушки, вещи. Дети жаловались – конечно, в меру своих способностей говорить. Поначалу воспитатели не принимали этого всерьез. Малыши любят фантазировать: потеряют игрушку, а потом пытаются спихнуть ответственность на Бабайку или Карабаса Барабаса. Но однажды по весне получилось так, что у Саши исчезли резиновые сапожки. Все группы уже ушли на прогулку, а мальчику не во что было переобуться. Одетые «ясельники» взмокли, многие принялись плакать. Ирине Васильевне пришлось звать помощницу и отправлять детей на улицу под ее присмотром, чтобы ребята не простудились, перегревшись в помещении.

– Куда ты мог их бросить, Саша? – допытывалась воспитательница, находя отраду хотя бы в том, что с этим ребенком можно составить какой-то диалог: многие из ее подопечных не могли связать и двух слов. Искать потерю с такими – это вообще караул.

– В ящик! – мальчик показывал на свой отсек, но тот был пуст.

– Тогда тебе придется посидеть в группе. Ты не можешь гулять в босоножках. Понимаешь? Вспоминай, где ты их оставил…

– Я хочу гулять… – помрачнел мальчик.

Ирина Васильевна знала: Саша очень любит гулять. Вот если бы застенчивой Валечке сказали «посиди в группе», она посчитала бы это подарком судьбы. А Гроссман, не расплескав во дворе свою буйную энергию, потом, в «сон-час», не сможет спать. «Ох и намаемся мы с ним сегодня!» – подумала воспитательница, но тут заметила, что мальчик замер и слегка прикрыл глаза.

– Саша, ты что?

Он не отвечал. Ирина Васильевна испугалась. Она знала многих детей, которым в семье ни в чем не было отказа и которые, впервые столкнувшись с каким-либо запретом, впадали в истерику или в ступор. Она хотела встряхнуть мальчишку, чтобы привести его в чувство, но Саша распахнул глаза, почесал ладошку и указал на ящик маленького Яшеньки:

– Там.

– Что – там?

– Сапоги.

– Твои?

– Да.

– Как же, по-твоему, они там очутились?

Мальчик пожал плечами – в точности так же, как пожимала плечами его бессловесная мать. Торопясь проверить, правду ли он говорит, Ирина Васильевна кинулась к Яшиному шкафчику.

Заваленные вещами (ни Яша, ни его родители не были аккуратистами), в углу стояли нарядные сапожки Саши. Воспитательница странно посмотрела на малыша:

– Это твои?

Он радостно кивнул и тут же переобулся. На все вопросы, связанные с тем, как он узнал об этом, ответить более или менее внятно Саша не смог. Говорил какие-то глупости, будто сунул руку в Яшин отсек и почувствовал, что ладошка зачесалась, когда он дотронулся до сапожек. Но Ирина-то Васильевна видела: мальчишка стоял на месте и никуда руки не совал. Что чесал ладошку – было. Но с места не сходил! И что за глупые фантазии?

Яшенька был как раз из той категории детишек, которые толком еще не научились говорить. На вопрос воспитательницы о Сашиных сапожках он ответил диким ревом. И только через две недели, после исчезновения у робкой Валечки и обнаружения в его ящичке куклы Барби, по которой так убивалась маленькая хохяйка, Ирина Васильевна поняла: нужно срочно беседовать с матерью малолетнего клептомана. Существуют детские психологи, наконец! Не все ведь тяготы влачить на себе педагогам, да еще и за нищенскую зарплату!

А вот мать Яшеньки оказалась дамой с гонором. Мало того, что она, устроив нешуточный скандал, перевела сына в другие ясли, так еще и основательно потрепала нервы самой Ирине Васильевне, которой в связи с этим пришлось дважды бегать по повесткам в суд. Мамаша пыталась обвинить ее в «травмировании детской психики» и, хотя ей не удалось доказать свою правоту, воспитательница содрогалась, вспоминая те малоприятные минуты перед судебными исполнителями. А началось-то все с Саши…

Через полгода, осенью, уже в младшей группе, с этим мальчишкой снова случилась неприятная история. И точно так же – напрямую Сашу не обвинишь. А если бы Ирина Васильевна не видела все собственными глазами, то не поверила бы ни за что, расскажи ей об этом кто-то другой.

После урока лепки воспитательница выделила ребятишкам свободный час – поиграть, побегать. Валечка сидела рядом: Ирина Васильевна помогала ей лепить ежика. Малыши шумели. Разбившись на группки по интересам, все нашли себе занятие.

Но в какой-то момент занятая своими мыслями воспитательница услышала обрывок фразы:

– …твоя мама – больная!..

Ирина Васильевна вздрогнула и подняла голову. Эти слова задира-Вадик, который был старше всех ребят почти на год, адресовал Саше. Было непонятно, с чего началась их перепалка, потому что Саша играл с машинкой, причем в одиночестве, а Вадик стоял над ним, как будто только что подошел. «Подраться ему захотелось? – мелькнуло в голове у воспитательницы. – Родителей наслушался, сами они еще малы, чтобы до таких тем дойти!»

Саша застыл – как тогда, в холле, у кабинок. Ирина Васильевна вскочила, ожидая, что сейчас он ударит обидчика тяжелой игрушкой, и намереваясь пресечь драку.

В этот момент из кухни донесся громкий хлопок, во всем здании погас свет, а воспитательница ощутила жар и ломоту в затылке, словно у нее внезапно подскочило давление. И еще… было достаточно светло, чтобы разглядеть: глаза Саши потемнели, а сам он что есть сил сжимал кулаки и слегка дрожал от напряжения. Вадик отступил, хотя не понял ничего. Но с того момента он обходил Сашу стороной.

Ирина Васильевна вывела Вадима в коридор, попросила подождать и заглянула в кухню.

– Что у вас хлопнуло, Вера Петровна?

Повариха озадаченно вытирала руки о фартук:

– О то ж мабудь пробки повышибло! От, аж конхорка полетела…

– Надо вызвать электриков, – и воспитательница вернулась к Вадиму, который колупал краску на двери и переминался с ноги на ногу. – Вадик, ты уже большой мальчик! Разве можно так говорить? Я поставлю тебя в угол, а потом ты извинишься перед Сашей.

– Он дурак!

– Вадик, ты меня слышал?

– Да, – он понурился.

– Все. Пошли. Вот твой угол, ты наказан.

Не хотелось Ирине Васильевне портить отношения с родителями Вадима: те, зная тяжелый и неусидчивый характер сына, всегда старались преподнести воспитательнице хороший подарок по любому поводу и даже без такового, а тут хочешь – не хочешь, а замечание сделать придется…

И она нашла выход. Просто собрала всех родителей, кроме Гроссманов, и убедительно попросила их не обсуждать в присутствии детей взрослых тем. А потом, не называя имен, объяснила ситуацию. Однако все прекрасно поняли, о чем идет речь, и тут стало выясняться много интересных подробностей. Вернее, они были бы интересными, услышь Ирина Васильевна эти истории по телевизору или прочти в развлекательной газетке.

Наиболее разговорчивые детишки рассказывали, что маленький Гроссман умеет подзывать на улице животных и даже птиц. Поначалу родители им не верили, считая, что это лишь разыгравшееся воображение их чад, но одна из впечатлительных мам-одиночек однажды нарочно пошла вслед за Ренатой и ее сыном. И своими глазами увидела, как Саша, увидев на одном из деревьев дикого голубя-горлинку, протянул руку. Птица сорвалась с ветки и закружила над ним. А Рената, ничуть не удивившись, улыбалась. Правда, голубь так и не сел на руку мальчику, но факт остается фактом: дети не выдумывали. Другая мамаша поделилась своими впечатлениями о том, что ее дочка стала приставать к ней с просьбами сыграть в «холодно-горячо». Когда родители поддались на уговоры и, спрятав куклу дочери, стали направлять девочку по классическим правилам этой игры, Ника запротестовала. Оказывается, дело было в другом: они должны были спрятать под простыню разноцветные предметы, а девочке нужно было угадать их цвет. Игра, вроде бы, безобидная, но в чем ее смысл, родители не поняли. На их вопрос, при чем здесь «холодно-горячо», Ника ответить так и не смогла. Равно как и угадать цвет спрятанных вещей. Валерия Львовна, сменщица Ирины Васильевны, сказала им, что в такие игры она с детьми никогда не играла. И много позже Ника созналась, что эту игру придумал Саша Гроссман и что он каким-то способом всегда угадывает, где что лежит.

На другой день Ирина Васильевна решила выспросить у Саши, в чем дело. Стараясь не вспугнуть мальчика, она предложила поиграть в его любимое «холодно-горячо». Не удивившись, он охотно согласился. Воспитательница положила на стол три листа цветной бумаги и каждый прикрыла – альбомом и книжками. Затем позвала Сашу. Несколько секунд раздумья – и мальчишка безошибочно сказал, что под альбомом лежит желтая, а под книгами – красная и синяя бумажки. Женщина взялась за виски. Совпадение? Повторила еще дважды. Саша угадал.

– Как ты делаешь это, Саша? – тихонько спросила она.

Мальчик пожал плечами.

– Ну… подумай! – Ирина Васильевна сделала голос мягким-мягким и ласковым-ласковым.

– Руке жарко или холодно… – поразмышляв, ответил он.

– Когда жарко, когда холодно?

Саша ткнул пальцем в синюю бумажку: «Холодно», в желтую: «Немножко тепло», в красную: «Горячо».

И тогда воспитательница поняла, что заполучила в свою группу маленькую «мину замедленного действия». У мальчишки было явно не все в порядке с психикой. Ей даже стало не по себе: вдруг он и ее видит, например, раздетой? Или переплетенной сетью кровеносных сосудов. Она слышала о таких детях, но раньше никогда с ними не встречалась и считала подобную информацию журналистской «уткой». Значит, тот взрыв на кухне вполне мог быть делом его рук. Хотя нет – не рук, конечно. Она отчетливо вспомнила ломоту в затылке, свидетельствующую о скачке давления. Неизвестно, как Саша сделал это, но что было бы, если бы этот удар носил направленное действие? В тот раз повезло, а что будет в другой? Когда еще какой-нибудь Вадик или Вася обидит его?

На выходных Ирина Васильевна в третий раз за всю жизнь побежала в церковь и рассказала об этом феномене батюшке. Тот выслушал ее и посоветовал помолиться за мальчугана. Но так и не сказал, лечится ли это в медицинских учреждениях.

– Положись на Господа, раба Божия Ирина…

«На бога надейся, а сам не плошай!» – всю дорогу домой вертелось в мыслях у несчастной воспитательницы.

И с тех пор она не сводила глаз с Саши. Целый год было спокойно. Женщина перевела дух лишь тогда, когда Гроссманы, уйдя в отпуск, уехали в Одессу и забрали с собой сына. Чем он дальше, тем лучше. Для всех.

Сказать о своих опасениях заведующей детсадом Ирина Васильевна не решалась. Интересно, как это будет выглядеть? «Светлана Яковлевна, в нашем садике завелся Гарри Поттер!» Светлана Яковлевна посоветует заказать Гарри Поттеру волшебную палочку, а свихнувшейся воспитательнице, пожалуй, собственноручно закажет передвижную психиатрическую бригаду… Да ведь и доказать ничего невозможно: ну, угадывает ребенок цвета вслепую, ну, любят его животные. Мало ли чувствительных детей? С возрастом пройдет. А вот факт с лопнувшей плитой и коротким замыканием – недоказуем. Да Ирина Васильевна и сама не была уверена, не совпадение ли это.

Однако сегодня ее сомнения разрешились.

Во время «сон-часа» ее вызвала к себе методистка. Пока воспитатели беседовали с организатором педагогической работы в ее кабинете, за детьми в группах присматривали нянечки-помощницы. А нянечки – когорта такая, что за ними самими нужен глаз да глаз. Удостоверившись, что ребятишки спят, няни из младшей и средней групп сбежали на крылечко покурить.

Разумеется, дети только того и ждали. Гвалт поднялся невообразимый: ребятня начала швыряться подушками и скакать по кроватям. У многих дело дошло до драки.

Воспитатели выскочили от методистки. Ирина Васильевна бросилась к своим, в коридоре налетела на прокуренную помощницу, сверкнула на нее глазами, но ничего не сказала. Однако у младших воцарилась внезапная тишина: бесились только в средней группе.

Воспитательница вбежала в комнату, и ей представилось странное зрелище.

Во-первых, комната была выстужена. И это – в середине июля, когда даже мухам лень летать.

Во-вторых, все дети спали. Но как! Судя по их виду, они заснули внезапно, где кто упал. Кто-то лежал поперек кровати, кто-то – на полу. Вадик и подавно скорчился на чужой постели, да еще и вцепившись в косичку Луизе. На лбу спящей девочки наливалась багровая шишка, а рука свисала так, будто перед сном она цеплялась за прутья.

– Катя, тебе выговор! – не удержалась Ирина Васильевна.

Помощница забормотала что-то о прощении. Воспитательница решительным шагом подошла к кровати Саши и сдернула с него простыню. Мальчик спал, как и все остальные. Но – как положено: головой на подушке, телом на матрасе. Из восемнадцати человек, валявшихся во всевозможных позах, он был один, кто лежал нормально. И на фоне остальных это выглядело неестественно.

Няня и воспитательница попытались разбудить ребятишек. Женщин и самих неудержимо потянуло в сон.

Дети зевали (слава богу!), щурились и, отталкивая от себя руки Кати и Ирины Васильевны, снова старались скрючиться, чтобы заснуть. Когда такое было? Чтобы эти хулиганы вели себя так не утром, а среди бела дня? Да еще и все, даже ярые противники «сон-часа»?