Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

– Ну, с кем не бывает… – заприметив неодобрительный взгляд администратора в сторону едва переставлявшего ноги Саши, которого из последних сил поддерживала Рената, сказал Гроссман. – Революция… Великая… Мать ее!

Администратор ничего не ответил, показал, где надо расписаться, и выдал ключи от номера.

Дверь лифта «дзинькнула», смыкая створки за Николаем. Саша привалился лбом и плечом к стене, отдышался.

– Гроссман, – Рената взялась за куртку мужа. – Купи ему антибиотиков.

– Каких?

– Не знаю. Любых. Бинтов купи побольше, ваты. Стерильной. Йода, зеленки, марганца, спирта – чего угодно, все сойдет… Кровоостанавливающее… Пластырь… Нашатырь. Шприцы…

– Пинцет… – пробормотал Саша.

– Какой пинцет? – переспросили Николай и Рената.

Он бессильно махнул рукой.

– Пинцет найди! – распорядилась девушка, ткнув пальцем в грудь Николая.

Гроссман довел их до номера. Рената бросилась в ванную. Как назло, полотенца были светлыми. Придется постараться, чтобы отстирать кровь, но делать нечего. Девушка содрала их с крючков – все сразу, скопом: маленькие, для лица, и побольше, для тела – и ринулась в комнату.

– Сюда! – расстелив полотенца в несколько слоев на кровати, Рената помогла Саше лечь.

Николай вернулся через четверть часа.

– Ампициллин. Пойдет?

– Пойдет! – Рената выхватила шприц, сломала ампулу, набрала полностью пять кубиков, щелчками выбила воздух и, сжав мышцу с внешней стороны плеча Саши, воткнула иглу.

Николай поражался четким, отработанным действиям жены. Прежде она страшилась одного вида крови.

Гроссман протянул ей йод и вату. Девушка вымазала руки йодом, растворила в воде марганец – почти до бордового цвета – обмыла рану, края тоже обработала йодом.

– Давай я сам… – Саша попытался приподняться на локте, но Рената настойчиво прижала его к постели.

Николай обмыл пинцет, окунул в марганец, протер напитанной йодом ватой и подал супруге. Ее рука слегка дрожала, Рената до синевы закусила губу и, раздвинув пальцами края раны, полезла в закровившие ткани.

– Черт! Гроссман! Что ты стоишь? Набери в шприц кровоостанавливающее! Сейчас польет, и сильно!

– Оно в таблетках!

Рената сказала такое, что даже Гроссман никогда не решился бы повторить на людях.

– …Так что ты молчал, идиот?! Давай быстрее!

Саша с трудом проглотил таблетки.

– Потерпи, Сашенька! – умоляла Рената. – Потерпи, пожалуйста! Я ищу ее! Потерпи!

Наконец пинцет наткнулся на пулю. Рената поняла это по звуку. Теперь нужно ухватить ее понадежнее и выдернуть. Как дергают зуб. Недрогнувшей рукой. О боже, боже, помоги!

Саша молча стиснул зубы. У Гроссмана не было сил отвернуться, он не следил за своей мимикой, и каждое движение жены отражалось на его лице ужасной судорогой.

– Все! – вскрикнула Рената и бросила искореженную пулю в стакан с марганцовкой.

Кровь действительно хлынула из отверстия, но девушка зажала его бинтами. Саша потерял сознание. Николай автоматически протянул Ренате нашатырь, но та оттолкнула его руку:

– Не надо! Подожди!

Уняв кровотечение, она наложила повязку и залепила ее пластырем.

– Давай нашатырь!

Саша пришел в себя. Рената скорчилась на полу, заскулила, как умирающий щенок. Жизнь иссякла в ней.

Николай уложил ее на соседнюю койку, под безмолвным взглядом телохранителя прибрался и ушел замывать окровавленные полотенца. В холодной воде пятна отстирались достаточно легко. Только теперь Николай ощутил, что здесь пахнет морем – сквозь вонь антибиотика, йода, марганца, чужой крови…

– Ладно, Шурка… Все будет как надо!

– Не делай ничего с диском… – попросил телохранитель. – Ты осложнишь все…

Гроссман ощутил всплеск ярости, схватил кресло, с грохотом обрушил его рядом с кроватью, сел и, стараясь понижать голос, прошипел:

– Да? А тебя все это не трогает? Нисколько? Они, по-твоему, должны остаться безнаказанными?! Одна сука убила тестя, вторая… – он метнул взгляд на Ренату и не стал продолжать, хотя девушка и спала.

Саша перевел дух:

– Я никогда прежде не мог по-настоящему поговорить с тобой. Да ты меня бы и не слушал… Ты всегда все делал по-своему. Я подчинюсь, у меня нет выбора, но послушай мой последний довод: не делай того, что собираешься сделать. Есть две химерические идеи: спасения этого мира и мести за что-либо. Любой, кто руководствуется лишь ими, заведомо проигрывает.

– Что предлагаешь ты?

– Андрей приедет за диском. Мы отдадим ему диск, и они оставят нас в покое.

– Странный ты, Шура… Странный… – качнул головой Николай. – Мы уже давно разбежались с Ренкой, но как представлю, что этот ублюдок… – он ругнулся. – А ты? Что, нет?

– Все идет своим чередом, Коля.

Гроссман надолго задумался.

– Нет… – в итоге промолвил он. – Я так не могу! Я после этого перестану уважать себя. И Рената со мной согласна. Она, конечно, поддакивает тебе, но в душе согласна со мной.

– В душе? – улыбнулся Саша.

Николай поднялся с кресла, сунул руки в карманы куртки (до сих пор он так и не разделся) и встал у окна. Из их номера открывался вид на Цемесскую бухту, которую подковой окружал Новороссийск. Свинцовое небо молчало. Молчал теперь и Саша. Видимо, хотел ответа.

– Я еще погляжу, что там, на этом ср…м диске, – приподняв бровь, Николай оглянулся через плечо.

Телохранитель слабо вздохнул и уставился в потолок.

Неожиданно в разрыве туч проглянуло солнце, озолотило мерцанием водную гладь. Веселая дорожка покатилась, побежала по морю, запрыгала по причаленным в бухте суденышкам, по крышам портовых построек… Ближе… Ближе…

Робкий скользящий луч прошел сквозь стекло окна, высветил медленно покачивающуюся в воздухе пыль, ласково лизнул рыжие волосы спящей Ренаты, окутал Сашино тело с головы до ног, и Николаю показалось, что телохранитель стал бесплотным, как этот столб света… Нематериальным, неуловимым, исчезающим. Вот он, рядом, его еще можно коснуться. Но глаза его уже гаснут, смотрят в никуда и видят то, что неведомо остальным…

* * *

Андрей дождался сводок. Диск в прилежащей округе не обнаружили.

Естественно, после отъезда опергруппы Серапионов осмотрел кусты еще не единожды, но результат был неутешительным.

– Не хотел я этого делать, – покачивая головой, проговорил он и вернулся в свой джип, – видит бог: не хотел... А придется!..

Серапионов злился теперь по-настоящему. На себя, на весь мир. На себя даже больше. Вряд ли кто-либо видел его таким. Менее страшно было бы узреть перед собой разъяренного тигра или льва без клетки. Отец, возможно, и не подозревал, кого взрастил. Хотя, скорее всего, подозревал, а потому и отправил на это задание… Но кто ж знал, что сынок «лоханется», как первоклассник, из-за бабы да из-за кретина-подельника?! Впрочем, зачем попусту пенять на бабу? Да если бы не она, то везли бы сейчас труп Андрея вместе с остальными в краснодарский морг для проведения судмедэкспертизы. Ну, хоть на том Ренате спасибо. Увы, теперь, скорее всего, придется и эту красавицу, и ее спутников убирать: они посмотрят диск, а там…

Ох, не хотел этого Андрей! Телохранитель, конечно, сволочь: столько народа у Серапионова перевалил за одно сегодняшнее утро. Но если твои подельники – кретины, то туда им и дорога. Естественный отбор. А вообще парень молодец. Андрей хотел бы видеть такого в своей команде. Он сам уже почти сжился с Сашиным образом…

Вот кого он порвет без сожаления, так это длинного красавчика. Так уж он ему надоел за время короткого знакомства – не вышепчешь!

Но Ренатку-солнце Андрей все-таки решил попытаться сохранить. Если, конечно, полной шизофреничкой не окажется и под пули вслед за мужиками не полезет. Там уж бог ей судья, как говорится…

Придется теперь «просеивать» все попутные города. Впрочем – почему все? Слишком далеко они не уйдут: им нужно где-то осесть, зализать раны. Телохранителя зацепило серьезно, Андрей вообще удивился, как тому хватило воли и сил на утренние деяния под Краснодаром. А ведь хватило, своими глазами видел. Прав отец: Терминатор какой-то, а не человек этот Саша. Бабенка тоже не фонтан была, будто ее нильский крокодил пожевал и выплюнул. Нет, далеко они не уедут…

Ну на хрена, на хрена вы, ребята, подобрали этот поганый диск, спрашивается?! Наверняка дело рук лупоглазого недоноска. Тем двоим было не до ползанья по кустам. Как же вы все усложнили!..

Крымск? Оттуда – прямая дорога на Крым, через переправу Керченского пролива. А там и Одесса, где живет мать Николая, недалече… Сели в Симфи на самолет и… Ну, поглядим. Разберемся. Разнюхаем. Отыщем. Работа такая, ничего личного.

«Да, мой мальчик! Да!.. Подыграй мне на кифаре, споем напоследок! А затем ты, как всегда, подашь мне тот самый меч, и на пальце твоем сверкнет перстень. И знак на перстне будет символизировать верховную власть Тепманоры, страны деревьев с белыми стволами! Такова твоя судьба, твоя работа – подавать мне меч, который однажды проклял моего братишку навеки... Если есть правое, то есть и левое. Не мы с тобой изобрели правду и кривду, Фирэ. Не ты первый, не ты последний. Терпи и делай! Делай, мой лучший воин!»

ЗА ТРИ ДНЯ…

Николай вошел в маленький компьютерный клуб и внимательно огляделся. Взрослых в помещении не было, только несколько мальчишек-подростков.

Гроссман вставил диск в дисковод, открыл. И замер.

Бухгалтерия «Саламандр», фамилии сотрудников, счета, еще кое-какие данные – ничего особенного. Конечно, подобная корпоративная информация считается секретной, и для фирмы ее обнародование не слишком желательно. Но не ради этого гонялись за диском «пешки» корпорации, «пешки» ее конкурентов и даже «фигуры» покрупнее. И отнюдь не ради этого «ферзь» «Саламандр» едва не устроил им, противникам, настоящий «Mate of the Queen Gate».

На диске была информация и другого рода. То, что нынче зовется компроматом: данные о сношениях верхушки фирмы с международными террористами; о поставках оружия в «горячие» точки бывшего СССР – например, в Чечню; о тесных связях с наркомафией. Когда что-то похожее показывают в фильмах, это не вызывает особого удивления. Все давно привыкли к подобным кинематографическим фантазиям, пусть изначально и основанным на каких-то фактах или домыслах. Это стало банальным и никому не интересным. Но когда видишь перед собой реальные фамилии, когда осознаешь широкомасштабность всего этого… Когда среди имен коррупционеров встречаешь несколько знакомых, и понимаешь, что их носители – вполне, в общем-то, милые люди в жизни – косвенно виноваты в миллионах смертей… Это не просто страшно. Это чудовищно. А когда видишь цифры, которые обозначают лишь одно: денежный эквивалент пролитой крови этих миллионов… Когда нефть, переработанная в бензин и заправленная в автомобиль, ценится дороже жизни владельца этого автомобиля…

Николай почувствовал, что задыхается. Хотел попросить, чтобы не курили, но мальчишки и так не курили.

Гроссман выхватил диск и, рванув ворот рубашки, выскочил в коридор подышать. Его выворачивало. Он понял, что это лишь половина информации. Дисков было два. Два диска-близнеца. Начало (или продолжение?) у этого подонка, мимикрировавшего под телохранителя. И он в лепешку разобьется, дабы получить вторую половину. Тем более – теперь.

И отныне он уже не будет столь «великодушен». Отморозок понимает, что они обязательно ознакомятся с информацией. И с этого момента станут опасны. Ибо диски можно размножить до бесконечности, раскидать где угодно и шантажировать, шантажировать, шантажировать. Юридической ценности эта информация, разумеется, нести не будет. Ни один суд не примет ее к рассмотрению. Но если эти сведения, да хотя бы парочка, просочатся в прессу, в Интернет… Попадут к конкурентам, наконец... Так или иначе, полетит немало голов у деятелей корпорации и представителей сотрудничающих с нею структур. В их тайном (да уже не таком и тайном, на самом деле) криминальном мире начнется большая война… Которая затем имеет все шансы перейти и во всеобщую, глобальную. Реки начинаются с капель, революции – с искр, а войны… может быть, с таких вот дисков?

Николай с ужасом посмотрел на безобидную компьютерную, как он это называл, «примочку». Так, словно сейчас этот плоский серебристый «бублик» обратится в змею и убьет его. А ведь, если рассудить здраво, они – все трое – теперь уже просто ходячие трупы. И жить им осталось до тех пор, пока «ферзь» одной из сторон не разыщет их и не сотрет с лица земли. И ведь, в какой-то мере, он тоже работает на то, чтобы избежать большей катастрофы меньшей кровью. «Твоя боль – это не моя боль. Прости, чувак, не прими на свой счет! Ничего личного!» – так рассуждают андреи и иже с ними.

Господи, как же все завертелось, запуталось, заморочилось! Разум, интеллект, рассудок убивает человека с момента первого надкуса запретного яблока… Он не позволяет объединиться всем составляющим людской сущности в гармонии и стать Сознанием. Чистым Сознанием, помнящим самое себя в любой ипостаси. Владеющим своей жизнью, своей волей, своими чувствами… Словно на безумной картине Сальвадора Дали, человек сам рвет себя на части. И это вовсе не Уроборос – змей, пожирающий самое себя и возрождающий самое себя. Это – нечто обратное, противоположное. Разрушительное. Никакого воссоздания, только бесконечное дробление, рассоединение, раскол.

Молодой человек, пошатываясь, брел по улицам приморского Города-Героя. И не видел ничего вокруг. И не слышал ничего вокруг.

У них два пути: размножить диск и разослать его во все концы света, а самим – бежать, бежать, бежать до бесконечности, пока не упадут; или отдать этот диск конкурентам «Саламандр», да хотя бы тем же самым Котовским «шестеркам», горстку которых вчера так лихо перестрелял «ферзь». Есть еще третий вариант: таскать диск с собой. Как чемодан без ручки, который и выкинуть жалко, и нести неудобно. Всё время в бегах и скитаниях, в страхе и напряжении.

Танец на углях. Пока танцуешь – живешь…

ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ...

Все выходные Рушинский просидел за компьютером, пытаясь одолеть своего виртуального противника. На ошибку разработчиков эти препятствия не походили. Виктор Николаевич ради интереса прошел игру на «легком» уровне – без сучка и без задоринки. Но вот сложный вариант игры не поддавался.

Там, где другой на его месте уже давно бы плюнул, Рушинский упорно переигрывал и переигрывал. «Фреска» позволяла «сохраняться» лишь в определенных местах, а потому он за все время не продвинулся ни на шаг. Либо сам собиратель фрагментов камня, либо один из монстров неизменно появлялись перед персонажем Виктора Николаевича и с пронзительным воплем: «Ты послужишь деликатесом для червей!» – сносили ему голову быстрыми, почти незаметными движениями. Игра была яркой, живой, атмосферной, однако на сотом принудительном просмотре заставочного ролика «Ты послужишь деликатесом для червей!» (в русифицированной, конечно, версии) Рушинский взбесился. Мало того, что Тварь выпрыгивала отовсюду – даже сваливалась с потолка – так еще и на той скорости, которую она развивала при «сложном» прохождении, не было никакой возможности проделать сразу две операции: защититься самому и отрубить голову ей, как это получалось на простом уровне и как описывалось в «солюшене». А еще эти монстры, которые помогали Твари…

– Ты послужишь деликатесом для червей! – орало в наушниках у главы корпорации «Salamander in fire», а Стас и Костя со смехом поглядывали на бранившегося компаньона.

* * *

Николай увидел их первыми. В окно. Четыре иномарки, среди которых большим черным пятном выделялся треклятый «Ландкрузер» Серапионова. Это конец. Они еще далеко, но уйти не удастся. Гроссман знал.

– Шурка, это они.

Рената на мгновение застыла. Это была ситуация, в точности напоминавшая первый день их побега. Тогда почти те же самые слова сказала, выглянув в окно Сашиной квартиры, Дарья. «Это они»… С той лишь разницей, что все началось в Новосибирске. А закончится в Новороссийске…

Но теперь она уже сама принимала решения. Вихрем пронеслась по номеру, собирая необходимое, пока мужчины готовили оружие. Даже нашла в себе силы ровно и мрачно пошутить, проходя мимо Саши:

– На крышу не полезу!

Саша придержал рукой повязку и поднялся:

– Еще успеем и через двери…

Когда они выскочили из гостиницы, машины можно было различить уже и с земли.

– Коля – за руль!

Гроссман мгновенно подчинился. Саша затолкал Ренату на заднее сидение, хотел уже сесть рядом с Николаем, но взглянул в сторону преследователей. Нет, так – не успеть.

– Коля, гони! – с размаху захлопнул приоткрытую было дверцу и, выхватив из-за пояса оба пистолета, ринулся навстречу автоколонне.

«БМВ» сорвался с места. Рената даже не успела опомниться, как они с жутким визгом тормозов вывернули на соседнюю улицу.

И только тогда до нее дошло, что случилось. Она дико закричала, сорвала голос, зашептала просьбы и проклятья, терзая плечо мужа. Николай лишь сбрасывал ее руку и гнал, гнал, гнал…

Где-то там, далеко позади, еще слышалась стрельба, и стаи напуганных птиц кружили над городом.

– Останови! Останови! Вернись! Я заклинаю тебя! Слышишь? Я выпрыгну! – напрягая связки, шептала девушка, а глаза ее выжигали раскаленные слезы. – Я ненавижу тебя! Вернись туда!

Гроссман молча заблокировал все четыре дверцы.

Они вылетели за город и помчались по пустынной трассе вдоль берега. Над ними, распугивая стайки мелких пичужек – жаворонков – кружил степной орел. Из поднебесья он видел весь город, но ему не было дела до людской суеты.

– Бо...же... – вдруг выдавила Рената, сползая по спинке кресла, и на губах ее выступила кровь. Тело напряглось и расслабилось, по нему прокатилась последняя волна быстрой смерти. Глаза широко раскрылись, но она уже ничего не могла видеть… Зрачки остекленели.

* * *

В самолете, час назад вылетевшем рейсом «Ростов-на-Дону – Новосибирск», вздрогнул и проснулся Влад Ромальцев. Тот самый «размазня-Ромаха» из спортклуба «Горный цветок», приятель сотрудничающего с Котовской группировкой очкастого Дмитрия Аксенова.

Владу привиделось, что он споткнулся и рухнул в бездонную пропасть.

Молодой человек с ужасом отер со лба ледяной пот и своими ярко-синими глазами посмотрел в иллюминатор.

Самолет качнул крыльями. Воздушная яма. Всего-навсего воздушная яма…

* * *

– Нашли на него «заклятие исцеления»! – со смехом посоветовал Серапионов-старший, заглядывая в монитор Рушинского, отчаянно сражавшегося с Собирателем Фрески. – Действует на нежить как яд! Попробуй!

– И давай скорее! – поторопил Саблинов. – Нас ждет машина, Витя!

– Раньше не мог сказать?! – возмутился Рушинский и «отравил» противника «заклинанием исцеления».

Собиратель камней упал на одно колено, уперся рукой в пол и, оставляя за собой кровавые разводы, потащился к тоннелю. Красивые, почти реалистичные движения – это оценил даже Серапионов. Виктор Николаевич добивал врага, обрушивая на него сверху удары и заклинания. Монстры озверели, но и они таяли теперь быстрее, почти не нанося урона главному герою.

– Есть! – как ребенок, радовался игрок, а его персонаж готов был торжествовать победу.

«Квест не пройден!» – сообщила игра и выдала ролик: умирающий Собиратель дополз до Фрески, вложил последний недостающий – сороковой – фрагмент и безжизненно вытянулся на камнях.

Виктор Николаевич долго и витиевато ругался под общий хохот компаньонов.

* * *

Он шагнул в пустоту. Это всегда страшно – в первый момент. Он остался в чуждом пространстве, необычайно светлом, но неприветливом – есть много красивых миров, много прекрасных городов. Однако ничто не заменит тебе твоего – твоего мира, твоего города. Особенно если ты помнишь их…

И он ощутил ее. Танрэй. Она переступила страх. Впервые за все это время.

Но это было лишь начало.

Слепящий свет рассеялся, разбавился тьмой. Наступила гармония, стало видно вначале очертания предметов, затем – тона и полутона, а после проявилась суть.

«Учитель! – обратился он к Белому Зверю Пустыни. – Кулаптр Паском!»

Тот поднял суровую гривастую голову и печально взглянул на него.

«Тринадцатый! Ты здесь…И снова так рано…» – в его рычании не было приветственных ноток. Он скорбел.

Путник сжал руку своей Попутчицы и промолчал. Молчала и она. Отныне на ее уста была наложена печать.

«Я жду, когда вы явитесь иначе. Теперь слушайте!»

Белый Зверь Пустыни поднялся, и в сознание странников полились слова неведомого, но понятного языка:

 
Огонь ломает камни,
Вода терпеливо точит их.
Огонь всего добивается силой,
Воде камни благодарны за красу,
Подаренную их ледяным телам.
Если я буду иметь дело с камнями,
То не стану ломать преграды.
Я наберусь терпения, как ты, о, вода!..
 

Из песка забил родник. Зверь растворился в мареве. На его месте, отделенный от странников ручьем, сидел старик и живыми раскосыми глазами смотрел на них. Путник опустился на одно колено и, протянув руку через ручей, взял с ладони Учителя гладкий гранит, за тысячелетия превращенный волнами в человеческое сердце.

– Твой выбор, – сказал старый Паском. – Танрэй! Вода или пламя?

Она не знала ответа и попятилась. Ее Попутчик не имел права на подсказку. Это был ее и только ее выбор.

– Танрэй! – строго повторил Учитель. – Вода или пламя?!

Попутчик опустил голову, укрытую непроницаемым черным капюшоном.

Учитель явил ей все из недопрожитой жизни. Мгновенно. Ослепительно.

– Огонь сожжет, но ты не будешь страдать. Ты забудешь всё и всех. Ты начнешь все сначала. Вода сохранит, но принесет много мук. Еще очень много мук, Танрэй. Однако ты будешь помнить всё и всех. ВОДА или ПЛАМЯ?! – в третий раз прорычал старик голосом Белого Зверя Пустыни.

И Танрэй метнула взгляд на бьющий из песка родник.

Старик набрал пригоршню воды и плеснул ею на руки Странницы. Она прикрыла глаза, наполнила рот невыносимо горькой, ледяной до ломоты в зубах, кристально чистой жидкостью.

 
И вспыхнул свет…
…Черноту неба полосовали молнии. Змей Апоп вновь вступил в битву.
 

Нефернептет извивалась в пронзающих ее с головы до пят струях – ледяной, вселенской, и раскаленной, земной. Она кричала, кричала от боли, от страха, от чувства, что сила внутри нее готова разорвать бренное тело, если хоть чуть-чуть нарушится гармония. Мужчины и бык укрепляли горячий «гейзер», и каждый отдавал по возможностям. Немур – свое сердце. Колдун – разум. Белый жрец-послушник, обвитый золотистой «пуповиной», – энергию плоти. Он похож был на младенца в материнском чреве, на существо, наиболее далекое от смерти…

Ал-Анпа, аколит верховного, прежде объединял утроенную мощь своих спутников.

Но теперь он ранен, Ал-Анпа, багровый след тянется за ним по каменным плитам храма.

– Танрэй! – голос его, теряющий жизнь, достиг слуха жрицы сквозь рев обезумевшего мироздания. – Танцуй, Танрэй!

Женщина молча сбросила синюю накидку и осталась в наряде Встречи Рассвета.

 
И тогда Танрэй-Нефернептет начала свой танец.
 

Из пучины с шумом и плеском вырвалась огромная солнечная птица.

Люди застились руками: глазам стало невыносимо больно. Никто не мог посмотреть на бессмертного Бену, не ослепнув после этого. И Бену запел. Он воспарял все выше, а песня его становилась все горестнее. Луч солнца ударил в грудь священной цапли.

Жрица кружилась в безмолвном танце. Мертвая рука Ал-Анпа свесилась к воде кипящего бассейна. Белый Хава в ужасе отступил. Бык Немур окаменел. Лишь колдун, гордый, надменный, прекрасный колдун бросил в пучину ветку вербы и воззвал к разуму жрицы.

Черный снег сыпался с небес, черный снег – все, что осталось от птицы Бену.

 
И нужно было подобрать каждую обугленную снежинку, а тогда…
 

Полыхая огненной чешуей, из костров, порожденных гневом бога Солнца, выскочили прыткие ящерицы и набросились на прах священной птицы.

 
Я наберусь терпения, как ты, о, вода!
 

– Нефернептет! Очнись! Что же ты?! – кричал колдун, сотворяя десять огненных плотин, что удерживали бег времени. – Опомнись!

 
Я наберусь терпения, как ты, о, вода!
 

И жрица, набрав пригоршню воды, брызнула ею в саламандр. Ящерицы зашипели, исходя густым паром. Еще пригоршня и еще. Твари отступили и спаслись бегством в родную стихию.

 
Всё, до последней песчинки...
И тогда мертвый пепел зашевелился, из смерти возрождалась жизнь.
И тогда из спокойной воды возник обелиск Бен-Бен, а из ветки вербы на нем проросло древо Ишед.
И тогда на ветвях древа Ишед вспыхнуло огненное гнездо, поддерживающее новорожденного Солнца.
И тогда скорлупа юного светила треснула, а в небо взлетела священная цапля Пятой Эпохи.
И тогда рухнули плотины времени, начиная новый отсчет…
Варо Оритан!
 

Птица подняла полотнища крыльев над собою. Вместо сверкающих перьев в небо потянулись человеческие руки. Рукава раздвинулись, открывая спрятанную под капюшоном голову. Ветер трепал легкие черные одежды Ал-Анпа.

Аколит верховного жреца мягко прыгнул на плиты – словно сильный разыгравшийся зверь. Коснулся рукой камня, оттолкнулся, выпрямился и положил живую, человеческую ладонь на рукоять своего меча.

Танрэй бросилась к нему, и он, рассмеявшись, поймал ее в свои объятья.

 
Жрица скинула капюшон с его головы…
 

* * *

– Ренка! – кричал Николай, выволакивая жену из машины и укладывая на высохшую бурую траву.

Рената была мертва. Пустые глаза смотрели в небо, растрескавшиеся губы блестели от крови. Она была безнадежно мертва.

– Рена! Ладонька! Ну что же ты наделала? – молодой человек теребил и тряс ее, но какого ответа можно добиться от пустой оболочки?

Орел наметил жертву, сложил крылья и спикировал вниз. Лишь одна птаха замешкалась и бросилась к людям – словно за помощью.

– Как же так можно, ну как?! Как?!!

От рывков ее белая рука безвольно болталась, цепляя землю.

Жаворонок пролетал точно над людьми, когда орел нырнул и впился когтями в его тело.

И тогда капля крови убитой птицы, подхваченная ветром, полетела вниз, дрожа и меняя форму. Орел уселся на столб, выдернул мощным клювом кусок плоти своей жертвы и бесцеремонно огляделся по сторонам.

А почти ледяная капля крови упала под сердце женщины.

Тело Ренаты дрогнуло. Она втянула воздух, тяжело, с долгим всхлипом. Изо рта ее выплеснулась белая пена с горчайшим запахом полыни. Николай повернул ее набок. Спазмы то проходили, то вновь овладевали несчастной.

Наконец она вывернулась из рук мужа и, отдыхая, судорожно ловя ртом воздух, какое-то время лежала в траве.

– Ну всё! Всё прошло! Нам нужно ехать, – он неуверенно протянул руку и коснулся пальцами ее волос, перепачканной щеки. – Моя любимая… Я подумал, что… – Николай стряхнул страшное наваждение: – Нам нужно ехать дальше.

Рената подняла голову и непонимающе огляделась. Очень быстро глаза ее приобрели осмысленность, стали непрозрачными, будто кусочки серого гранита. Распухшие губы упрямо изогнулись, дрогнули в улыбке.

– Как ты? А, Рената? Тебе лучше?

В улыбке появилась легкая – не её – лукавинка. Николай думал, что Рената уже разучилась смеяться.

Она приложила к губам указательный палец и виновато покачала головой.

Гроссман нахмурился. Было в том, как она это сделала, что-то нехорошее. Ненормальное. Она что-то хотела сказать и не говорила.

Они сели в машину, и Николай погнал дальше. Рената молчала, глядя перед собой.

– Ты не можешь говорить? Что произошло?

Она опустила глаза, пожала плечами, вздохнула, слегка поморщилась, будто от неприятного вкуса. В машине сильно пахло горечью полыни.

– У тебя что-то во рту? – Николай отвлекся от дороги, одной рукой ухватил ее подбородок. – Покажи.

Она заупрямилась, но потом приоткрыла рот. Гроссман готов был увидеть самое страшное: развороченную десну, прокушенный язык, еще что-нибудь похуже. Но все было в полном порядке.

– Ты пугаешь меня!

Рената напряглась, пытаясь что-то произнести. Выражение лица изменилось, глаза на несколько секунд стали прежними – янтарными, солнечными, с легкой, почти незаметной зеленцой, и в глазах этих растаяло сразу лет десять. Она издала несколько звуков, похожих на слабый стон, и страдальчески сдвинула брови.

– Ты сорвала голос?

Может, и к лучшему, что она не может сейчас говорить? Николай больше всего боялся одного ее вопроса. О Саше. А его больше нет. Странно, страшно поверить в это, представить себе… Еще десять минут назад он прикасался к ним, разговаривал с ними, вел их по этой жизни. А теперь… Теперь Гроссман с трудом вспоминал даже его лицо. В этом было что-то неправильное, что-то несправедливое…

 
«Самое постоянное в ЭТОЙ жизни – наша оболочка.
Мы никуда не денемся от нее. Мы скованы ею, но ею же и хранимы.
И никто не заблуждается более уверенного в том, что так было, так будет и ничего нельзя изменить… Мы сами оценим поступки своего духа через тысячелетия, не помня лиц тех, кто их совершал...
Да и не стараясь вспомнить»…
 

Николай встряхнулся. Кто прошептал ему это?.. Только что в голове прозвучал голос. Не женский, не мужской. Словно он сам разговаривал с собой. Но это не его мысли!

Рената исподтишка поглядела на него, и снова улыбка слегка покривила ее незнакомые губы. Вернее, знакомые… но… не вспомнить. Не вспомнить… Как сон, что не можешь ни воскресить в памяти, ни избыть…

– Рената, некоторое время нам придется поездить по Крыму. Понимаешь? Ты не против? Я боюсь привезти этих… к маме. Когда мы убедимся, что нас потеряли, то поедем в Одессу. Хорошо? Ты понимаешь меня, ладонька?

Она задумчиво кивнула и отвернулась в окно. И Николаю показалось, что ей уже абсолютно все равно, что происходит в этой жизни.

Темнело. Дорога бездушной серой змеей бросалась под колеса, шипела, оставаясь позади. Пахло морем и горькой-горькой полынью…

 
«И никто не заблуждается более уверенного в том, что так было, так будет и ничего нельзя изменить.
Деяния нашего духа оценим мы сами, не помня, какими были наши лица, цвет глаз, волос, кожи...
Мы нереальны, пока существуем только ЗДЕСЬ или только ТАМ.
Вселенная пустит нас к звездам лишь тогда, когда мы найдем гармонию меж тонким и грубым.
Новый виток спирали произойдет непременно.
Однако же…
...Если я буду иметь дело с камнями,
То не стану ломать преграды.
Я наберусь терпения, как ты, о, вода!»