Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 55 страниц)

– Мне уж можешь не объяснять, я тебя хорошо понимаю. Я к тому тебе о них сказал, что мальчишка, ваш с Сокольниковой, – живой. Абсолютно точная информация. Они только взрослых порешили. Может, и отыщешь пацана, если понадобится...

– Спасибо, Виктор Николаевич…

– Да за что уж тут спасибо… – невесело усмехнулся Рушинский.

Серапионов понял: раскол у них нешуточный. Если Виктор решился втайне от Константина рассказать ему такое, то это говорит лишь об одном. О том, что все катится к чертям. Похоже, отец действительно рыл под Саблинова. Может быть, подстроил ему смерть – мало ли у него для этого в наличии средств? Заниматься «раскопками» Андрей, конечно, не станет: зачем ему это? И Саблинов вызывал у него стойкую неприязнь. Помер – туда ему и дорога, прости господи. Только вот за что, интересно, попал он к Константину Геннадьевичу в немилость? Что такого мог сделать неумный Саблинов, чтобы навлечь на себя гнев отца? Вопрос.

– Ты, Андрюш, охране своей доверяешь?

– Какой охране? – поднял голову Андрей.

– Телохранителям своим…

– У меня нет телохранителей.

– Как – нет?

– Ну так. Нет.

– Хороший ход. И проблемы с плеч долой, как говорится… А я вот теперь своим секьюрити не доверяю. Даже Цезаря, вон, Брут ухойдокал… Че уж о нас, грешных, говорить… Все с оглядкой хожу, да только знаю, что если папка твой «отмашку» им даст – мне не жить…

Может быть, еще год назад трусость Рушинского вызвала бы в Андрее презрение. Теперь же что-то изменилось в самом Серапионове. Он по-прежнему относился к опасности как к игре. Но стал понимать других людей, которых что-то держит, что-то тянет в этом мире. Понимать стал и принимать. Рушинский трусил как-то обаятельно, естественно. Не скрывал этого. И вовсе не презрение это пробуждало в Андрее, а скорее уважение: имеет человек в себе силы признать свою слабость… Не каждый бизнесмен на такое пойдет, далеко не каждый.

– Не знаю уж, кто там против нас работает, Андрюша… Да только пальцем в небо: не мы, так кто-нибудь другой этим займется… Свято место пусто не бывает. Всегда найдутся другие какие-нибудь «Саламандры». Так что… робингудство все это… Может, Костины бывшие сослуживцы отомстить ему так пытаются? Только это смысл и имело бы. Не из идеологических же побуждений такие вещи делаются, согласен? Я уж думал-думал. А! Бесполезно… Чушь, бред, пустое… Забыли. Праздник все же…

С приездом жены и дочерей Виктора Николаевича в доме стало веселее. Девчонки у Рушинского были совсем юными – семнадцати и двадцати одного года. Пухленькие, миловидные. Младшая чем-то напоминала Оксанку, только Вика Рушинская была уже более женственной, фигуристой. А Ольга, старшая, сразу заинтересовалась Андреем. Отец только посмеивался, наблюдая за ними. Нет, Андрюшке не место во всем этом дерьме, созданном Костей. Не похож он на отца. И на прежнего себя, каким его помнил Рушинский, тоже теперь не похож. Тот Андрей вряд ли понравился бы Оле. Виктор Николаевич хорошо знал своих дочерей. И радовался глаз его, видя что-то светлое, неиспорченное в обоих – и в Ольге, и в Андрее: как они смеялись, как Оля кокетничала, как Андрюша в шутку поддерживал игру. Одним словом, дети еще совсем. Взрослые, но дети. Пусть парень отдохнет от будней. Да и Ольке не мешает посмотреть, каким должен быть настоящий мужик. А то как приводит кого-нибудь с родителями знакомить – хоть стой, хоть падай… До серьезного у них, конечно, не дойдет. Не успеет. Андрей утром улетает. Да и не станет Серапионов (Виктор Николаевич прекрасно видел) форсировать события. Милый утонченный флирт – это пожалуйста. Андрюшка в том очевидный мастак. А чтобы по-настоящему влюбиться, так Ольге побольше времени нужно. Не легкомысленная она девушка. Пусть резвятся. Чудо что за Новый год! Эх, если бы еще не вся эта беда, Рушинский был бы совсем счастлив в ту ночь…

А утром водитель Виктора Николаевича отвез Андрея в Толмачево, и через четыре часа Серапионов снова был в сумрачном Питере.

Домой Андрею не хотелось. В самолете он почти выспался, на душе было тяжко от полученной информации, от задетых воспоминаний о Ренатке и сыне, от очередного осознания суетности всего происходящего.

Молодой человек бродил по набережной Робеспьера – от Потемкинской до проспекта Чернышевского. Тонкий слой свежевыпавшего снега устилал асфальт нетронутым, ровным покрывалом. Снег похрустывал под ногами.

Город еще спал после праздника. Было безветренно и сыро. Два бронзовых шемякинских сфинкса на фоне темного, затянутого низкими тучами неба сегодня смотрелись как-то по-особенному тревожно. И это притягивало Андрея, как тянет свет, как влечет иллюзия жизнетворного тепла ночную бабочку…

«Живой» стороной лиц египетские чудовища взирали на одинокого прохожего. «Мертвой» – на противоположный берег, на жуткое, погруженное в ореол тьмы, здание Крестов. Давным-давно Константин Геннадьевич показывал маленькому Андрюше один дом, недалеко отсюда, на Литейном. В то время сфинксов Шемякина еще не было и в помине. Андрей ощутил тогда ужас. Ледяная лапа вцепилась ему в горло, стало нечем дышать, слезы навернулись на глаза, ноги ослабли. Отец ничего этого не замечал. Он сказал: «А здесь, Андрей, прежде вершились многие судьбы». И мальчик запомнил это, хорошо запомнил, как и свое необъяснимое переживание…

…Что-то готовится. Что-то будет. Что-то витает в воздухе…

СПУСТЯ НЕДЕЛЮ

В семье Пожидаевых авторитет родителей был непререкаемой истиной. Два поколения Пожидаевых родились и выросли в Грозном, где даже у русских сильны были патриархальные традиции.

Дома Настю звали Асей. Она была очень тихой и невзрачной девушкой и не пользовалась большой популярностью у мужчин Ростова. Маленькая, с песочного цвета волосами, не очень ровной кожей – напоминание о подростковых временах. В компании подружек всегда отходила на второй план, терялась. Ася не слишком интересовала других людей, но никому и не мешала. Женщина-тень. «Тихоня». Впрочем, удобная «тихоня»: с такой без малейших опасений можно познакомить своего парня и не бояться, что он позарится на такую «серую мышку». И потому другие дамы любили ее общество.

Она была умна и начитанна, однако мало кому показывала эти свои качества. И лишь один человек ценил ее по достоинству, лишь один придумал ей верное и очень ласковое прозвище – «Незабудка». Скромный, маленький цветочек, теряющийся среди буйной зелени листьев. Коснись его – и тут же облетят голубые лепесточки.

Они с Хусейном выросли на одной улице, учились в старой «второй» школе, выстроенной еще в царские времена и находившейся в одном архитектурном комплексе с нефтяным институтом имени Миллионщикова. Поначалу, будучи детьми, они дразнили друг друга, звали один другого по фамилиям. Хусейн был старше Аси на три года и первым предложил дружбу. Правда, им обоим приходилось таиться от родителей. И когда наступила юность, стало понятно: каждый сделал свой сердечный выбор.

Есть поговорка о запретном плоде, который сладок. Однако к Насте с Хусейном эта поговорка не имела ни малейшего отношения. Они не переступали черту, крепко держась жестких внутренних принципов.

Усманов в первый раз сделал ей предложение еще в Грозном. Но стоило Асе заикнуться об этом родителям, с отцом едва не случился удар, а мать запретила дочке встречаться с «этой нерусью». «Они тебя со свету сживут! Ты еще глупая, не знаешь жизни, – объясняла Пожидаева-старшая восемнадцатилетней девушке. – А я знаю, каково живется с Мусаевым тете Вале. Бабка, свекровь, дяде Юсупу всю жизнь про Валю гадости говорила! Все время их ссорит. Валька жаловалась, что однажды бабка ей обварила руки кипятком. Потом говорила – случайно, мол… И Юсуп даже укорить мать не мог с этими их идиотскими законами. Ты тоже так хочешь?»

Переубеждать родителей было бессмысленно. Сердце Аси обливалось кровью, когда она дала отказ. Хусейн понял, в чем дело, молча пережил это, но разорвать отношения не позволил. Таясь еще больше, молодые люди продолжали видеться. Не раз девушка плакала, тайком проклиная себя за то, что родилась русской. Не раз добрый и терпеливый Хусейн доходил до того, что, проводив любимую к ее дому, разбивал кулаки о кору попутных деревьев, думая, что она не видит. А она видела. И знала, что в такие минуты он жалеет о своей национальности. Глупые, если рассуждать в теории, предубеждения на практике убивали двух духовно близких людей. Людей, созданных друг для друга. Попутчиков.

Семь лет, долгих семь лет тянулось все это. Поначалу Ася надеялась: вот, переедут они в Ростов-на-Дону, а там границы сотрутся, родители изменят мнение о Хусейне и дадут согласие на их брак. Даже Усмановы давно не отговаривали сына от женитьбы на русской, а дядя Зелимхан, отец Хусейна, один раз даже встречался с Ильей Пожидаевым, стремясь уладить недоразумения и уговорить не мешать любящим друг друга детям. Не тут-то было: Илья Ильич вежливо-непреклонно отверг «мировую». Зелимхан Усманов лишь развел руками: сделать больше для своего сына он не мог. «Решайте сами», – сказал он Хусейну и больше никогда не заговаривал с ним о Насте.

А этой осенью Хусейн пропал.

Подождав месяц, исхудавшая от переживаний Ася бросилась на его поиски. На работе об Усманове ничего не знали. Девушка разыскала спортивный клуб, в котором, по рассказам Хусейна, он встречался со своими друзьями. Но ребята – все как один мускулистые крепкие парни бойцовой внешности – тоже не смогли сказать ей ничего толкового. Усмановы подали в розыск. Мать Хусейна смотрела на девушку пустым взглядом, как будто та была виновата в исчезновении сына, дядя Зелимхан сухо пообещал позвонить, если что-то выяснится.

К зиме у Насти началось нервное расстройство. Она поняла, что с любимым случилось что-то непоправимое. Она чувствовала, что он должен быть где-то рядом, что он жив. Но все говорило об обратном.

Впервые в жизни девушка сорвалась, накричала на мать и на тетку, сказав, что лучше бы она вняла тогда просьбам Хусейна и убежала с ним подальше отсюда. «Посмотрите на себя! – дрожа в истерике, задыхаясь, стонала Ася. – Вы же сами считаете всех нерусских врагами! Почему они должны думать о нас лучше? Я слушалась ваших глупых запретов, а надо было сделать по-своему! А теперь он погиб – вы счастливы? Вы не люди, вы – уроды! Вы моральные уроды! Вы не лучше тех бандитов, из-за которых мы уехали! Понятно?!»

Мать и отцова сестра испуганно таращились на взбунтовавшуюся девушку. Ася кричала до обморока и пришла в себя лишь в больнице, после укола успокоительного.

Когда к ней являлись посетители, она ложилась на кровать и отворачивалась к стенке. Ее хотели выписать перед Новым годом, но она отказалась и попросила подождать. Ася ненавидела теперь всех, но больше всего – саму себя. И знала, что дома она просто накинет себе на шею петлю или вскроет вены.

Когда выписка состоялась, девушка стояла на пороге больницы и не знала, куда идти. Она уже решила, что к родителям не вернется ни за что.

Ася медленно брела по городу. Холодно, слякоть… Январь... Умереть бы сейчас…

Она не замечала, что почти наравне с нею, очень медленно, по дороге едет небольшая иномарка. Поселенные в предвоенном, тревожном Грозном инстинкты выживания теперь исчезли. Она не хотела жить. Никакая машина, даже столь явно следующая по пятам, не могла напугать девушку.

– Ася! – послышался знакомый голос.

Ася вздрогнула, не поверив ушам. Сердце подпрыгнуло до самого горла, затрепетало мотыльком.

Но из чужого автомобиля вышел чужой мужчина – высокий синеглазый брюнет в теплой кожаной куртке.

– Откуда вы меня знаете? – спросила девушка, ведь Асей называли ее только самые близкие друзья.

– Садитесь, – тихо сказал он. – Я подвезу вас до дома.

– Мне не нужно домой.

В нем что-то изменилось – девушка даже не успела моргнуть.

– Нужно, Незабудка, нужно. Все будет хорошо…

Ася тихо вскрикнула. Мужчина усадил ее в машину, сел рядом, за руль, мягко улыбнулся:

– Меня зовут Владиславом, – в голосе прозвучал едва заметный кавказский акцент. В точности как у…

Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась. Она сходит с ума. Все это – галлюцинации.

– Ася, Незабудка! Не нужно! Слышишь? Поверь, теперь все будет как нельзя лучше. Нужно только чуть-чуть еще потерпеть. Угу? – незнакомец вложил Настину ладонь в свою, их пальцы сплелись. И тогда он слегка сжал их.

– Кто вы? – девушка смотрела на их соединенные руки и не верила: так всегда делал Хусейн. Всегда – приветствуя, прощаясь…

– Пусть это будет нашей тайной, Попутчица. Хорошо? Когда будет поставлена точка, все изменится. Я ведь долго терпел, потерпи и ты, Незабудка. Я люблю тебя. Просто… просто поверь – и все.

– Я сошла с ума? – улыбаясь от полного отчаяния, спросила Ася: кажется, еще чуть-чуть – и у нее снова начнется истерика из-за правдоподобности этого бреда.

– Ну нет, нет. Конечно, нет! – мужчина уверенно обнял ее и прижал к своему плечу, а несчастная даже не нашла в себе сил сопротивляться. – Я понимаю: это пугает, в это нельзя поверить. Но ты поверь. Ты ведь верила Хусейну?

Она вздрогнула:

– Да.

– Так поверь теперь Владу Ромальцеву. Хватит ошибок. Хватит.

– Ты… Хусейн?

– Тс-с-с! – он улыбнулся, приложил палец к губам. – Я ведь говорю тебе: пусть это будет нашей маленькой тайной. Просто знай: я рядом.

– Что ты сделал с собой и… и как?!

– Это очень долгая история, Незабудка. Я не смогу рассказать тебе всего, это не нужно. Один человек помог мне, теперь я должен помочь этому человеку…

– Хусейн… Я сошла с ума, но… пусть. Я готова верить чему угодно и кому угодно.

– Вот и хорошо, – он отвел с ее лба растрепанные от ветра волосы, и тут выражение глаз его изменилось, а затем изменился и голос: – Настя, мне пора. Я отвезу тебя домой. У меня мало времени. Запомни: все будет хорошо. Глупостей делать не нужно.

Это был другой человек, и Ася невольно отстранилась от чужака. Снова мелькнула мысль о помешательстве.

Влад завел машину и подвез девушку к ее дому.

– Спасибо… – пробормотала она, собираясь выходить.

– Подожди! – сухой и сдержанный Ромальцев снова заговорил знакомым, мягким и любимым ею голосом. – У меня есть для тебя подарок к Новому году…

Он сунул руку в карман на чехле кресла и подал девушке узкую длинную коробочку, завернутую в праздничную фольгу.

– Что это?

– Это китайский «ловец духов». Он отпугивает все невзгоды и притягивает все хорошее. Вспоминая о Хусейне, дотронься до этих палочек. И когда они зазвенят, он узнает: ты думаешь о нем… До встречи, Незабудка!

Повесив китайский талисман в своей комнате и впервые услышав его мелодичный звон, Ася почувствовала успокоение и вздохнула свободной грудью. Пусть он всегда висит здесь, возле окна, на сквозняке. Пусть всегда нежно позванивают металлические трубочки. Потому что она всегда помнит и думает о Хусейне…

А Влад, улыбаясь Асиному «изобретению», ехал в Гудермес, к семье Комаровых, матери и дочери погибшего в чеченском плену Романа.

И уже через два дня женщины озирались по сторонам в бахчисарайской квартире, так и не узнав, кем был их странный провожатый, без малейшей запинки говоривший с русскими – по-русски, а с чеченцами – на чеченском, благодаря чему они втроем легко выехали за пределы охваченной ненавистью и войной республики. Мужчина исчез, даже не попрощавшись. И только Таня заметила:

– Мам, он чем-то напомнил мне Ромку…

Комарова тяжело вздохнула, понимая, что сына, скорее всего, уже нет в живых. Беженкам предстояло обустраиваться на новом месте…

ДВАДЦАТЫЕ ЧИСЛА ФЕВРАЛЯ

Умозаключения Константина Геннадьевича были неверными. Он ошибся. Саблинова подставили. Теперь это было ясно: вчера вечером Серапионов узнал, что счета покойного Станислава Антоновича, до которых Константин пытался добраться, заморожены. Были обыски у родственников и людей Саблинова. В общем, налицо явная «подстава».

Бывший «гэбист» порадовался одному: в тот день, когда скончался компаньон, он отдал приказ взорвать саблиновскую машину; но удар хватил Стаса прежде, чем тот успел сесть в автомобиль, и на совести Константина теперь не висело невинной жертвы друга. Все-таки, со Стасом они были в неплохих отношениях много лет, вместе прошли огонь, воду и медные трубы, а это просто так не отбросишь, не отмахнешься.

Но тогда кто? Рушинский? Куда поехал Андрей в этот Новый год? К Витьке. А что, если…

Константин Геннадьевич сидел в ложе оперного театра и под арию Ленского сжимал кулаки, не слыша певца, не замечая нацеленного в его сторону бинокля из ложи напротив.

Это помешательство. Не мог же Андрей докатиться до того, чтобы из-за публичной девки, из-за неизвестно от кого рожденного ублюдка предать родного отца… Не таков Андрей. Но если над ним поработал Рушинский? Это с виду он – добрячок-мужичок, «повернутый» на играх. На самом деле – умен и хитер. Возможно, даже коварен. Мог наплести мальчишке что угодно, а тот… тот знал все. И только Андрей мог рискнуть начать такую атаку, только он является серьезным противником, а не Витька. И вполне в его стиле подставить кого-то, замесив многоходовую интригу. Любовь – такая гадость, которая и из гения может сделать идиота, Константин Геннадьевич уже не раз за свою долгую жизнь убеждался в этом. Бабы-охранницы выпускают из тюрьмы зверей-террористов, умнейшие мужики убивают друг друга из-за смазливой стервы. Испокон веков идет эта борьба двух начал… Человеческий фактор, черт возьми! На кой только он сдался, этот человеческий фактор, в безличном механизме? Глупость людская, гормональный сдвиг, спутывающий все карты…

Загнали, загнали они Константина в огненный круг. Никому теперь верить нельзя. Все врагами стали, даже сын родной. Ведь не посовестится, растопчет отца, который его холил и лелеял всю жизнь, который его в люди вывел, который сотворил его от и до… Наверняка ведь Витька не выдержал, признался, что Сокольникову с ее мужем убрали. Тут несоответствие небольшое, конечно: ведь гонения начались еще до того, как Андрей мог узнать о смерти своей «зазнобы». Но мало ли… Может, он прежде только пугнуть отца хотел, а теперь от отчаяния и более закрученную игру начал. Андрюшке ведь на жизнь свою наплевать. Он воин, не раззява… Да, вырастил на свою голову змееныша Константин Геннадьевич…

 
Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?..
 

Вон мэр сидит, в соседней ложе. Тоже на «Онегина» явился, благодетель... Знает ли он хоть что-нибудь о происходящем? Может, и знает. В фойе раскланялся с Серапионовым, как ни в чем не бывало, а что уж там на самом деле в кулуарах творится – Константин Геннадьевич не ведает. Пришлось ему в строгий «карантин» теперь уйти. Что ни говори, боязно. Пока ты лев, тебе все кланяются. А как сафари начинается, так царь зверей хуже шакала становится. Того и гляди – копье в бок швырнут… В высших эшелонах власти тоже головы летят одна за другой. Кто успевает – бежит из страны, а кого-то и сцапать успевают. Те, которые только вчера им же челом били… В полном соответствии с мыслью Достоевского: худший тиран – вчерашний раб, пощады от такого не жди. Дракон умер – да здравствует Дракон!

Присутствовал в зале и Евгений Борисович Котов, извечный враг Серапионова. Он-то и смотрел на конкурента в бинокль из ложи напротив. Любовался очевидным смятением властелина. Теперь-то, загнанного в угол, Скорпиона можно взять голыми руками. И к сотрудничеству призвать – под предлогом дележа сфер влияния. Теперь-то жало его силу утратило…

Котов ухмыльнулся. А ведь иногда, чтобы первенство выиграть, можно и не суетиться. Можно руки сложить и ждать, когда рыбка сама в невод наведается. Как с Ростовом и получилось. Саламандровский диск полтора года назад из-под носа ушел, потерь среди кощеевых ребят было много. И в итоге Евгений Борисович решил, что дешевле будет в сторонку отойти. В любом случае он не в проигрыше останется. И тут – пожалуйста. Расторопный ростовский бизнесмен Дима Аксенов такую информацию преподнес на блюдечке, что Котов в ножки ему поклониться был готов на радостях. Уж он расстарался, чтобы там, у ребят, все вышло как надо. Парадную дорожку раскатал, а они, молодцы, в четыре руки такой ноктюрн забацали – любо-дорого взглянуть. Вон, результат сидит, лоб свой белый хмурит. Один уже в лучший мир отправился, второй от страха трясется, а этот еще бодрится, даже в народ выходит. Ну, ничего. У Евгения Борисовича и другие ноты хорошей партитуры найдутся. «Куда, куда вы удалились», говорите? Ничего-ничего. Маленький заключительный шажок – и вся власть будет в руках у Котова. Главное – все головы срубить Змею-Горынычу трехголовому. Одна есть, только слабенькой была та головушка… Вот Скорпиона бы заполучить, а Рушинский уже и не страшен. Хорошо чувствовать себя на белом коне да Георгием Победоносцем с копьем, пронзающим чудище-страшилище!

Костлявое лицо Котова в полутьме казалось черепом. Черепом в оскале смерти. Телохранители знать не знали, отчего усмехается шеф, но замечали, что спектакль он не смотрит, а все косится в ложу напротив. К Константину Серапионову. Задумал что-то старик, не иначе.

– Константин Геннадьевич! – воскликнул Евгений Борисович, увидев Серапионова после спектакля в фойе. – Здравствовать вам и здравствовать! Вот уж не чаял на одном спектакле встретиться! И как вам «Евгений Онегин», батенька?

– Вам тоже не болеть, Евгений Борисович, голубчик. Хороший спектакль получился, на уровне, – в том же духе откликнулся конкурент, пожимая руку Котова и глядя ему в глаза своими серыми «жалами».

«Неужто Андрей Кощею продался, не побрезговал?! Все может быть… Уж больно довольная рожа у Котова…»

– А что бы нам на мировую с вами не пойти, Константин Геннадьевич? Может, хватит уже делить да перекраивать? Объединим силы, так сказать. Сплотимся… Как вы на это смотрите? – прямо в лоб заявил Евгений Борисович. И вид у него при этом был совершенно серьезным.

– Так это вы все перекраиваете, господин Котов. Мы-то давно при деле, на чужие горизонты не засматриваемся… – Серапионов сунул руки в рукава поданного телохранителем пальто и насмешливо прищурился.

– Да уж наслышан я о ваших неприятностях, господин Серапионов. И понял: делить-то нам нечего. А пред лицом опасности нам, наоборот, объединиться бы следовало. Что за междоусобица на пороге XXI века? Дикость, средневековье… Феодализмом попахивает…

– Говоря по совести, Евгений Борисович, и мне распри надоели. Вы встретиться, никак, хотите?

– Вы мысли мои читаете, Константин Геннадьевич! Почему бы на нейтральной территории не поискать нам общий язык? А давайте в «Доме актера» завтра и побеседуем? В это же время…

– А что? Достойное место. Раз уж вы настаиваете – я не против!

– Чудненько! Я даже не ожидал! Ну вот и войне конец, видимо. Как вы считаете? Завтра начнется новая эра?

– Э-э-э… Ну, я бы так кардинально не загадывал, господин Котов. Но посмотрим, что у вас имеется в распоряжении, а также заинтересует ли это меня… До завтра, Евгений Борисович.

– Буду ждать с нетерпением, Константин Геннадьевич. В 21.00 в «Доме актера». Tete-a-tete, только охрана.

Серапионов кивнул. Он и не собирался вмешивать в свои дела Рушинского.

«Последователи всегда во сто крат более жестоки и свирепы, нежели их духовные учителя! Как бы ни была возвышенна идея, ученики сумеют опустить ее на дно».

Константин Геннадьевич вздрогнул: теперь он слышит голоса. Дожил…

* * *

Влад посмотрел на брата, на его жену, на Зинаиду Петровну. Денис, Светка и мать чувствовали, что он приготовил им какой-то сюрприз.

Чувствуя их нетерпение, Ромальцев улыбнулся:

– Дениска, вот вам свадебное путешествие, – он показал три билета: «Круиз. Италия – Тунис – Египет – Мексика – остров Пасхи – Индия». Яркие картинки, привлекающие глаз. – Как обещал. Надеюсь, останетесь довольны… Ма, ну и тебе с ними придется поехать. Кто-то же должен приглядывать за тем, чтобы Дениска не разнес на радостях пирамиды…

– Ух ты! – Денис был в восторге. – Светка, смотри!

– У меня загранпаспорта нет… – смутилась та.

– У тебя еще почти месяц в запасе, – ответил Влад. – Займись оформлением!

– Владичка, а ты?! – вмешалась мать.

– А у меня работа, ма. Никак. В другой раз.

– Без тебя – не поеду! – заупрямилась она. – Ты посмотри, на кого стал похож!

– А это – не обсуждается. Через месяц вас не должно быть в России.

– Ты прямо как будто спровадить нас отсюда хочешь! – пошутил Денис. – Спасиб, Владька! Удружил!

Братья обнялись. Младший не мог поверить удаче. На кругосветное путешествие он сам заработал бы еще очень нескоро. А так хотелось посмотреть мир! Да и Светка древностями увлекается. Правда, хоть и пошутил Денис, но ощущение, что Влад нарочно отсылает их всех подальше из России, у него действительно было. Что настораживало... Уж не вляпался ли во что-то нехорошее скрытный братец? Окружение у него то еще… Но мать зря укоряет его: Владька нынче в тысячу раз лучше выглядит, чем тогда, у Дениса и Светы на свадьбе. Это она по привычке цепляется, все от любимого сыночка оторваться не может.

Оставшись вдвоем с братом, молодой человек все-таки попытался выведать у старшего брата причины такой расточительной заботы о близких.

– Да люблю я вас просто! – чуть расширив от удивления глаза, сказал Влад как о само собой разумеющемся факте.

– А… Ну, ладно тогда. Веселый ты, Владька, стал. Что, неужели цель у тебя в жизни появилась наконец?

Влад уселся на подоконник, приоткрыл фрамугу, глубоко затянулся сигаретой и засмеялся:

– Денис, вот веришь – нет: ты первый, кто правильно это понял. Все у вас будет хорошо. А о том, как там сейчас в Египте, Мексике и Индии, ты мне по приезде расскажешь… Я туда, видно, еще нескоро выберусь.

* * *

Одного сегодняшнего взгляда Кости вполне хватило Рушинскому, чтобы понять: пора уносить отсюда ноги. Ко всем чертям. Плевать, что там уготовил ему Серапионов, даже думать об этом не хочется. Виктор Николаевич решил: в такие игры он не игрок. Косте нечего терять, он идет ва-банк, он рвет все. Вот-вот доберутся и до него, но прежде он поставил себе целью уничтожить всех, кто мог бы спастись. Так сказать, отомстить априори.

Рушинский подумал об Андрее. А ведь обезумевший старик может и на сыне своем отыграться. Вполне вероятно. Тут не надо быть семи пядей во лбу: мальчишка один раз подвел, значит, способен на все – именно так, скорее всего, рассуждает подозрительный Серапионов-старший. И плевать на родство. Тут уже никаких условностей.

В такой опасной ситуации у людей два пути: либо быть крысой, бегущей с корабля, и думать только о собственной шкуре, либо быть той же бегущей с корабля крысой, но еще сохранившей крохи порядочности. И Рушинский предпочел бы отнести себя ко второй категории. Андрюшка, особенно после той встречи Нового года, стал ему еще более симпатичен. Душа Виктора Николаевича и прежде побаливала за парня, а теперь, после того, как тот «приоткрылся» на празднике перед ним и перед его родными (Олька до сих пор тайком вздыхает по Серапионову-младшему), пожилому бизнесмену и подавно было тяжко представить, что может сделать агонизирующий зверь, если ему взбредет в голову в чем-то заподозрить Андрея. В его распоряжении еще немало рычагов. Рушинский-то сбежит, вовремя сбежит, ибо все на его глазах происходит. А парень – далеко. Не знает, что здесь творится. Не ожидает удара в спину, да еще и от родного отца: не так его сердце и душа устроены. И каким бы он ни был умным и осторожным, а не пуля-дура, так штык-молодец. И даже хоронить будет некому…

Собираясь к отъезду, Рушинский поглядывал на телефон. Нет. Звонить нужно уже из-за границы, находясь в безопасности. Вполне вероятно, что Костя станет искать его и там, но шансов найти у него будет уже гораздо меньше. А Виктору Николаевичу, чтоб облегчить душу, что нужно? Да малость! Набрать питерский номер и объяснить ситуацию. Андрей – умница, сам разберется, что делать. Ни для кого не секрет: владеющий информацией, владеет миром. Он, Рушинский, сделает то, что зависит от него. Даже если и ошибается насчет замыслов бывшего друга, то «уж лучше перебдеть, чем недобдеть», как шутят в народе. Им всем уже терять нечего. Может, Андрей и обидится на него за осквернение имени отца, но пусть лучше обидится, чем погибнет.

Виктор Николаевич подошел к зеркалу и, подмигнув, спросил сам у себя:

– Ну что, доигрался, эмигрант В.Н.Рушинский? То-то же! Впредь – наука будет…

* * *

Котов уже сидел в полутемном зале, ожидая приезда Серапионова. Сегодня решится все! Все! Затяжная, многолетняя вражда закончится здесь, в этом ресторанчике. Разве это не повод, чтобы отметить?

У окон, за спиной у Евгения Борисовича, в неподвижности застыло пятеро охранников. Их и не заметишь, но когда необходимо внушение, они готовы проявить себя и выйти на первый план. Самые лучшие телохранители в Новосибирске были у троих: у Котова, у Серапионова и у покойного Сокольникова. Может, в столицах и покруче сыщешь, но Котов не задавался такой целью. Эти ребята никогда его не подводили.

Евгений Борисович разглядывал меню, а одним глазом нет-нет да посматривал в сторону лестницы. Он нарочно сел так, чтобы сразу увидеть поднимающихся.

– Идут, – слегка наклоняясь к шефу, тихо сообщил Павел, начальник охраны Котова, затем коснулся пальцами «пуговки» наушника и сказал в микрофончик тем секьюрити, которые находились внизу: – Шестеро? Хорошо.

Котов расслабился внешне и напрягся внутренне. Со Скорпионом надо быть настороже. Силы равны…

Константин, войдя, заполнил своей персоной весь зал. Серапионов умел это делать, когда хотел. Ну что ж, вот мы и начали бряцать оружием, господин конкурент…

– Я уже решил было, что вы передумали, Константин Геннадьевич! – воскликнул Котов.

Серапионов сдержанно кивнул, приветствуя своего неприятеля. Телохранители выстроились у него за спиной и тоже «исчезли». Гм… Паша сказал – шестеро, а со Скорпионом здесь – только четверо. Значит, двух оставил внизу. Да, встреча приобретает пикантную остроту… Боится Скорпион.

К столу едва ли не на цыпочках подкралась официантка. Тщательно записала заказы. Выскользнула прочь.

– Прохладно сегодня… – заметил Котов, наблюдая за Серапионовым.

Тот слегка поморщился:

– Давайте ближе к теме, Евгений Борисович. Времени у меня не так уж много…

– Не узнаю Константина Серапионова! Вы ли это, мой вальяжный недруг?

Котов провоцировал его на избитую кинематографическую фразу в стиле «Прекратите паясничать», но Скорпион только усмехнулся:

– Надеюсь, до лезгинки на столе дело не дойдет?

– Почему же не дойдет? Официант! «Лезгинку» на стол! А я ведь знал, знал, что именно этот сорт коньячка вам по душе, Константин Геннадьевич! Видите, как угадал… Да я и сам его люблю, честно признаться…

Веселишься, Кощей? Ну, сегодня-то ты вспомнишь позапрошлогоднюю Казань… Если успеешь.