Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)

Они уже выходили, когда Танрэй, сама того не осознавая, открыла запертый мужем замок на двери. Волк стоял высоко на балконе и смотрел им вслед. При бледном свете Селенио на фоне затекавшего тучами неба был виден лишь его статный черный силуэт и зеленые огоньки глаз.

Лишь очутившись на сцене, замаскированная, переодетая, пред лицом сотен жителей Кула-Ори и гостей, Танрэй пришла в себя и словно проснулась.

Кулаптр был, как и все актеры, в маске. Женщине подумалось, что такой, облитый лучами прожекторов, направленных на сцену, он выглядит совсем молодым. Не дряхлела фигура Паскома, не менялся голос…

Танрэй ощущала на себе взгляд. Нет, все смотрели на нее, но это был Взгляд. Заиграла музыка, и за те несколько мгновений, пока они с Паскомом готовились встретиться в танце, молодая учительница перехватила этот Взгляд, посмотрев сквозь прорези в маске на лица зрителей. Ал – спокоен, безразличен, то и дело отвлекается, слушая Кронрэя или шепча что-то на ухо Тессетену. Сетен… Сетен пристально смотрит на нее из-под своих косм: Танрэй отчетливо ощущает его. Прежде ей казалось, что он насмешничает или издевается, когда смотрит именно так, а теперь поняла: ему не нужна маска из папье-маше, он прячется за своей отталкивающей внешностью, да еще и прикрываясь волосами. За те же двенадцать лет Танрэй успела слегка разгадать его. Этот человек не предаст никого и никогда. Даже если ему будет очень тяжело выбрать… И она слегка кивнула ему, ощутив волну поддержки и одобрения с его стороны. Дрэян, молодой командир гвардейцев. Он вроде и следит за действием, но косится на Тессетена. И очень нехорошо косится… Саткрон, тот самый офицер, который едва не убил два года назад Ната и которого Танрэй отныне тихо ненавидела, стоит навытяжку, всем своим видом подчеркивая: «Я здесь несу вахту и мне наплевать на эти дешевые развлечения!» Отец и мать Танрэй. Она, как всегда, что-то шепчет мужу, не сводя глаз с дочери, тот согласно кивает и улыбается, чтобы поддержать новоиспеченную актрису. От него веет нежностью.

А вот Взгляд… И Танрэй поймала его. Это был взгляд Ормоны. Танрэй задохнулась. Она и не подозревала, насколько жена экономиста зла на нее. В ее глазах была не ненависть, не презрение. Хуже. Там клубилась лишь черная злоба.

Оркестр заиграл громче, и Танрэй порхнула в объятия кулаптра.

– Там спектакль поинтереснее? – с улыбкой, чувствующейся в тоне, шепнул Паском.

Танцуя, они изображали любовь между мифической царицей Танэ-Ра и бывшим священнослужителем Тассатио. Легенда о великих аллийцах была любимым произведением Танрэй, хотя ей и не нравились «жертвенные» сюжеты. Это – являлось исключением из правил.

Паском был великолепен. Он двигался с грацией дикой кошки, он просто заражал своей силой приунывшую от взгляда Ормоны Танрэй.

– Спасибо вам, Паском! – шепнула та.

Она не привыкла, что кто-то дает энергию ей…

Две маски. Всего лишь две маски. А за ними – целая жизнь загадочного народа… И если бы не кулаптр – еще неизвестно, получилось бы у актеров передать аллийский дух или нет.

Паском отдавался роли полностью. И все, в том числе Танрэй, в момент «убийства» Правителя, в момент разговора Танэ-Ра и Тассатио в темнице, стали замечать его отчетливое сходство с Сетеном. Он словно играл его самого. Его голос был голосом Тессетена, его жесты, его манера держать голову, чуть склонив тяжелый лоб, принадлежали другу Ала – и более никому…

И когда Паском, сдернув не шлем-«корону», а маску, забился на сцене в своем последнем танце, публика встала. Тяжелая, гулкая музыка висела под сводами павильона, слышная на ассендо, слышная далеко-далеко в окрестностях.

Над Кула-Ори сгущались тучи и мигали молнии приближающейся грозы.

…Соединение, поддерживающее плиту над одной из секций бального зала, слегка дрогнуло и ослабло. Во время проектирования был допущен всего лишь маленький недочет, который созидатели не успели исправить, торопясь воздвигнуть павильон к сроку, и который нейтрализовали за счет более сильного крепления лестницы, ведущей на ассендо. И никто не заметил теперь нескольких песчинок свежей облицовки, осыпавшейся с потолка. Все были поглощены последней сценой спектакля…

– Просто нет слов! – признался Сетен, когда Танрэй и Паском рука об руку, в своих обычных, разве что более нарядных, одеждах вышли в один из бальных залов. – Сестренка! У тебя дар! О вас, Паском, я даже и не говорю!

Кулаптр похлопал его по плечу и с улыбкой покинул свою спутницу.

– Тебе понравилось? О, Природа! Мы столько готовились, а потом исчез Ашшур… Я думала, будет полный провал… Как тебе Ишвар в роли судьи? По-моему, он справился отлично! Почти без запинки говорил на настоящем ори!

– Защебетала, защебетала! – усмехнулся Сетен и слегка коснулся губами ее пальцев. – Можешь гордиться.

– Где Ал?

– Не знаю…

Будь на месте Танрэй кто-нибудь другой, экономисту было бы просто солгать, пряча свое лицо в тени. Но она поняла, что Сетен знает. И даже увидела сквозь стекло купола павильона, что Ал разговаривает на ассендо с Ормоной. Многое было видно внутри этого сказочно-воздушного, изысканно-прозрачного здания…

– Танрэй! Мы с мамой в восторге!

Тессетен предпочел смешаться с толпой, оставив Танрэй в обществе ее родителей, рассыпавшихся похвалами.

И тут громыхнул первый раскат грома. Сразу начался ливень, и все, кто находился на открытом ассендо, заторопились вниз.

Встряхиваясь, по зарослям бежал громадный волк. Дождь застал его в пути.

Гвардейцы сменились на вахте. Теперь те, кто дежурили в павильоне во время спектакля, могли отдохнуть. Саткрон предложил Дрэяну пройтись, но тот отказался.

…Вода просочилась в щель, образовавшуюся между перекрытиями купола. Крепеж слегка дернулся, соединение ослабло еще немного…

Ливень закончился на удивление быстро, ветер живо раздул тучи, вновь приоткрывая лик Селенио. Дома Кула-Ори казались безжизненными, лишь выстроенный на возвышенности, близ реки Кула-Шри, павильон Теснауто сверкал и переливался праздничными огнями. Здесь, в таком отдалении от мятежных Оритана и Ариноры, люди словно забыли о терзающей их мир войне…

– Я едва тебя нашел! – Ал обнял жену за плечи и поцеловал ее в шею.

Танрэй покосилась на сверкнувшую черными глазами Ормону, перевела взгляд на супруга:

– А я и не пряталась…

Он засмеялся:

– Ну прости, что не прибежал с похвалами. Я просил Тессетена извиниться за меня: было срочное дело. Ормона сообщила, что гвардейцы… впрочем, не хочу об этом сейчас. Давай после праздника?

– Говори, коли уж начал, – Танрэй ощутила, что ноги ее стали непослушными, и села на бортик высокого фонтана в центре зала; повсюду кружились танцующие пары и звенела жизнерадостная музыка оританян, этих вечных оптимистов…

– Танрэй…

– Нашли Ашшура?

– Да.

Она закрыла лицо руками. Спрятаться бы сейчас под той удобной маской. Что же это происходит?

– Давай лучше потанцуем, солнышко. Вставай, вставай! Отбрось эти мысли. Убиваться будем завтра…

Ал почти насильно поднял жену, обнял ее и закружил:

– Все изменится. Все пройдет. Мы ведь даже еще и не сталкивались с настоящими трудностями, Танрэй. Ведь ты знаешь старую пословицу: «Если нет противодействия и все идет слишком гладко, то ты либо в чем-то ошибаешься, либо впадаешь в детство».

– По-моему, ты становишься циником, как Тессетен.

– Да, в последнее время мы много с ним общаемся… Как никогда… – Ал угрюмо посмотрел в сторону самозабвенно танцующих неподалеку тестя и тещи.

– Но Сетен умеет вовремя остановиться, а ты – нет… – прошептала Танрэй, и в звуках громкой музыки муж ее не услышал.

Такому человеку, как Ал, цинизм был противопоказан. То, что придавало шарма той же Ормоне и не портило Сетена, в приложении к Алу казалось до отвращения неестественным. Почему? Танрэй не знала. Каждому человеку идет свой фасон платья…

– А ты попробуй снова начать писать стихи и песни, Танрэй! – вдруг сказал он. – Мне кажется, у тебя это получится лучше, чем прежде…

– Я молчала больше пяти лет, Ал. Думаешь, смогу запеть теперь? – улыбнулась она.

– Почему бы нет? Пред звездами мы все равны.

– Таким ты мне нравишься больше, – она шутливо растрепала его густые волосы.

Ал поцеловал ее. Пусть такие проявления и не были приняты у чопорных ори, но здесь не Оритан, да и люди уже совсем не те…

– Кроно бессилен перед их языком, – он поднял палец к небу, которое подмигивало звездами сквозь прозрачный купол здания. – Такой хороший шанс что-то сказать самим себе – будущим. На память. Надеюсь прийти сюда еще не один раз. Здесь так много познавательного, за одну жизнь не изучишь…

– Вот истинные слова! – прозвучал у Танрэй за спиной безучастный металлический голос.

Ормона сегодня превзошла саму себя в красоте. И откровенности. Ее лиловое длинное платье обтягивало соблазнительные, хоть и узкие бедра и представляло собой скорее юбку и две полоски ткани, крест-накрест прикрывавшие высокую литую грудь, неподвластную нападкам времени. Подтянутый загорелый живот был открыт, и в аккуратном пупке сверкал алмазный страз.

– Танрэй не будет против уступить мне своего мужа на один танец?

Ала захлестнула вьюга яростных мыслей жены, но, по совести говоря, ему с самого начала празднества хотелось пообщаться с Ормоной чуть ближе, чем обычно. И в танце это было вполне достижимо.

Жена Тессетена улыбалась в ожидании. И Танрэй пришлось уступить – именно уступить, как сказала Ормона – своего мужа, дабы не показаться невеждой.

Созидатель Кронрэй словно только того и ждал: подхватил златовласую красавицу и, дохнув ей в лицо винными парами, стал горячо и торопливо рассказывать какую-то историю.

Из дальнего угла бального зала за Алом и Ормоной мрачно наблюдал гвардеец Дрэян.

Сетен, посмеиваясь, взирал на них сверху, с мокрого после дождя ассендо, где стоял в полном одиночестве.

…Плита слегка дрогнула. Если бы не громкая музыка, ее скрип можно было бы даже услышать…

Тут грянул заводной и одновременно чувственный мотив. Танрэй догадалась, что это Ормона приказала оркестрантам сыграть именно его.

И вскоре всем танцующим ничего не осталось, как освободить центральное место в зале, ибо лучше Ала и Ормоны это не мог бы станцевать никто. И если сыгранные Танрэй и кулаптром эротические сцены между Танэ-Ра и Тассатио выглядели как очень красивая стилизация, то здесь все было иначе.

Ормона умышленно изгибалась так, чтобы перевязь на ее груди вздергивалась и слегка обнажала тело. Женщина блестящей змеей обвивалась вокруг Ала, ее черные волосы рассыпались, закрывая их обоих от посторонних глаз и намекая – там, под их шатром, происходит нечто интимное, запретное.

Кронрэй растерянно оглянулся на Танрэй. Та молча смотрела на танцующих. Она понимала, что Ал сейчас поглощен Ормоной и готов на любое безумство.

Дрэян стиснул рукоять своего оружия и добела закусил губу, не замечая этого и вполне готовый вспыхнуть.

Танрэй развернулась и направилась в соседний зал, расположенный под ассендо. Ормона выглянула из-за плеча Ала. Заметив удаляющуюся Танрэй, жена экономиста мимолетно улыбнулась.

Оглядевшись (почти все были там, откуда она сбежала), Танрэй, не разбирая пути, взлетела по ступенькам. И лишь когда натолкнулась на Сетена, замерла…

– Надеюсь, ты не собралась сделать то, о чем я подумал? – спросил экономист, красноречиво заглянув через витые перила ассендо вниз.

Высота была головокружительной.

– Нет… Конечно нет… – пробормотала, опомнившись, Танрэй.

– Ну, бывает, что мы, сестренка, не подумав, делаем ошибки, а потом расхлебываем их всю жизнь… На самом деле, конечно, запутываемся еще больше, но думаем, что расхлебываем…

– Сетен, прости, но не мог бы ты сейчас оставить меня одну?

– Не-а! – он одним глотком опустошил свой бокал и поставил его на карниз. – Как же многолики вы, женщины! Иногда вы олицетворяете собой мудрость, а в следующее мгновение можете стать глупее новорожденного младенца...

– Вы с Ормоной – одна душа! – в пылу раздражения выкрикнула Танрэй.

– Увы, да. С прискорбием отмечу, что и вы с Алом – тоже… Наверное, потому до сих пор и вместе… Может быть, и ты одаришь меня танцем, Возрожденная?

Он впервые назвал ее так – на старом ори.

– О нет! Только не под эту музыку! – но Танрэй смягчилась: ироничный и резковатый Сетен сегодня был покладист, как никогда. Хотя он видел, он все видел! Или это игра, или ему все равно.

– Мне не все равно, – вслух отвечая на ее мысли, произнес Тессетен. – Но… Да ничего, пустое. А что касается музыки – я напою тебе другой мотив…

Он склонился к ее уху и тихо запел. Танрэй осторожно положила руки ему на плечи, он коснулся ее талии.

Это была песня об Оритане. О прекрасных золотых храмах Рэйодэна, уходящих верхушками под облака, о горах Эйсетти, где персиковый румянец проступал с восходом солнца на округлых стенах домов, о пылающей красным камнем Коорэалатане, берега которой омывают волны Южного океана…

Танрэй плакала. Она забыла об Але, в ней не было ярости к Ормоне. Исчез и Тессетен. Остался лишь его прекрасный тихий голос – и навсегда потерянный Оритан.

– Видишь, есть много более важных вещей на этом свете, чем измена любимого человека… – сказал он, прижимая голову сникшей от горя Танрэй к своему плечу.

И тут жутким озарением проявилась в ней мысль: много лет назад она выбрала не того. А еще раньше он выбрал не ту. Сетен приоткрылся ей сейчас, и женщина изумилась: как он умел прежде и умеет ныне сдерживать в себе такую бурю?! И совсем другой человек был сейчас перед нею – тот, кем он проступил сквозь ложь своей оболочки во время гнева на гвардейца Саткрона два года назад. Забывшись, тогда Тессетен нечаянно выдал себя. Сейчас, видимо, тоже.

Жуткая маска мизантропа-Сетена съежилась и спала, не в силах больше держаться на его истинном лице.

Танрэй поняла, что не умеют люди любить больше, чем любит он. Она поняла, что не существует в природе столь нежного материала, с коим можно было бы сравнить нежность, питаемую Сетеном к ней. Она поняла, что обо всем этом он может только молчать.

Танрэй провела пальцами по его щеке, ее заалевшие жадными угольками губы уже готовы были получить поцелуй, но Тессетен оборвал наваждение. Перехватив руку Танрэй, на мгновение провел ее ладонью по своему лицу, а затем резко оттолкнул от себя.

– Теперь понимаешь, что не все равно? – с вызовом, откидывая гриву от безобразного чела, почти крикнул он. – Но не так, как думала ты! Это был незабываемый танец, сестричка! А теперь настало время повеселиться и мне!

– Куда ты?

Сетен одним движением освободил плечо от вцепившейся в него руки Танрэй, свысока взглянул на собеседницу:

– Ты, кажется, хотела побыть в одиночестве?

Танрэй отступила.

В это время разгоряченные, позабывшие обо всем на свете, готовые танцевать еще и еще (да вот, жаль, музыка прекратилась!), Ал и Ормона смотрели друг на друга. Грудь у обоих вздымалась от прерывистого дыхания, глаза светились. Тогда Ормона шагнула к нему и на виду у всех поцеловала. Это было не мимолетное касание – поцелуй друзей. Ал ощутил, как ее раскаленный уверенный язычок скользнул ему в рот. И он ответил. Но опомнился первым:

– Все, все, Ормона! Все!

Она тряхнула волосами и отошла.

Все начали оглядываться. Под хрустальной аркой входа, усмехаясь, стоял Тессетен:

– А отчего бы нам, братишка, не поразвлечь публику еще? Поединок?

Люди – даже туземцы, с трудом понимающие язык ори, – охнули.

– Не всерьез, конечно! – тут же оговорился экономист. – Ради зрелища! А то наша четверка сегодня еще не полностью реализовала свои возможности! Что скажешь, Ал?

И без дальнейших околичностей Сетен окунулся в свой любимый морок. Огромный тур, взревев, подскочил на дыбы и с оглушительным грохотом опустился всем своим весом на полированные плиты пола.

Ормона с улыбкой глядела на Ала, стоявшего напротив разъяренного быка. Стройный, даже тонкий из-за черноты одежды мужчина – и косматое золотисто-рыжее чудовище с высокими острыми рогами, нацеленными сейчас в грудь противнику. И два рубина громадных глаз, яростно сверкавших из-под тяжелого мохнатого лба…

…Волк легко перепрыгнул ров, но Саткрон заметил зверя прежде, чем тот, увлеченный своей целью, почуял его…

…Танрэй медленно спускалась по лестнице с ассендо. Нет, ей совсем не хотелось стать свидетельницей того, что сейчас произойдет между Сетеном и мужем. С каждым шагом вязкая апатия овладевала ее телом и разумом, и женщина передвигалась, будто во сне…

…Первый крюк, поддерживающий металлическое перекрытие под потолочной плитой, полностью разогнулся. Плита просела. Отсыревшая штукатурка, крошась, посыпалась вниз, но человек – женщина – лишь бессознательно стряхнула ее с волос, в оцепенении стоя посреди пустого зала…

…Единственное, что успел сделать Ал, это увернуться, сотворить призрачную пелену и бросить ее в морду нападающего тура. Осаженный на скаку, тот хлестнул себя хвостом по крутым бокам и, захрапев, мотнул головой. Пелена растаяла. Последовал удар. Ала отшвырнуло раскаленной волной. Очевидцы вскрикнули. Бык вздыбился над жертвой, готовый со всего размаха всадить в нее рога…

– …Тварь! – сквозь зубы прошипел Саткрон и выстрелил в Ната, когда тот уже приземлялся на ближайший берег рва.

Волк почти по-человечески вскрикнул от неожиданности и от боли в плече. Сбитый ударом «железной молнии», он сорвался с края и покатился по осыпи к воде…

…Ал перекувыркнулся под копытами тура и ледяной волной сшиб его с ног. Павильон содрогнулся…

…Танрэй слышала только музыку, ничего больше. Ни единой мысли не было в ее голове, никакая эмоция не владела сердцем ее…

…Глинистая вода рва сомкнулась над телом Ната. Несколько мгновений – и, когда она уже начала успокаиваться, послышался всплеск. Человеческая рука ухватилась за камень. Из воды метнулась серебристая тень какого-то зверя и растаяла, проникнув в павильон Теснауто. Со всхлипом втянув в себя воздух, на поверхность, по которой плыли кровавые пятна, вынырнул длинноволосый мужчина. Он зажал ладонью плечо и взбежал по осыпи на берег…

…И в тот миг, когда тур вновь бросился на противника, Ал исчез, а вместо него призрачный волк вцепился в бычье горло.

Ал и Сетен видели друг друга безо всякого морока. Оба метили друг другу в лоб сконцентрированной энергией подчинения, и ни один из посылов не достигал цели. Видел их такими, какими они были на самом деле, и еще один человек – кулаптр Паском. Для всех остальных бык и волк обратились в единый серебристый клубок двух равных сил, и этот шар, выбрасывая шипящие нити, с бешеной скоростью катался по залу.

– Не знал, что тебе это доступно, братишка! – сказал Сетен и, не касаясь Ала, опрокинул его навзничь.

Тот расхохотался:

– И что ты завелся? Разве одному мне улыбается Ормона?!

Сетен, метивший кулаком ему в лицо, нарочно помедлил и промахнулся. Ал отдернул голову. Кулак экономиста с гулом ударил в пол.

– Этот мальчишка, Дрэян, мне никто. А ты – мой друг, – буркнул Тессетен.

– Ах, вот в чем дело! И долго еще мы будем смешить народ? – Ал откровенно веселился.

– Пока не набью тебе морду. Кстати, твой волк ранен…

– Да? – Ал проявил морок на себе и глянул на пораненное плечо. – Ладно, потом посмотрю…

Кронрэй с хмельным умилением восхищался поединком:

– Что творят! Что творят!

– Мальчишки… – ворчал тримагестр Солондан, но никуда не уходил…

…Танрэй подняла глаза. Перед нею стоял незнакомый мужчина возраста Ала или моложе. Она ни разу не видела его ни в Кула-Ори, ни где-либо еще, но облик его показался ей странно знакомым. Серые непрозрачные, как кусочки гранита, глаза, пепельно-русые длинные, почти как у Тессетена, волосы, перехваченные на лбу темной повязкой. Одежда слишком старомодна, подобное носили, наверное, тысячу лет назад. Кроме того, мужчина попал под недавний ливень: и волосы, и камзол его были насквозь мокрыми.

Женщина махнула рукою перед лицом, чтобы отогнать наваждение. Но незнакомец не только не исчез, но и коснулся ее рук. Под слышимую только ей музыку они закружились в танце.

– Кто вы? – шепнула она.

Он слегка улыбнулся.

– Я вас знаю?

Мужчина приложил палец к губам. Танрэй смотрела на него, не отрываясь. Ей вспоминались дома Эйсетти, изумрудная река, горы. Все как во сне…

Она не замечала, что незнакомец оттесняет ее к выходу из бальной секции.

– Почему вы… ты… молчишь? – тут она увидела на его плече расползающееся темное пятно и взглянула на свои пальцы. Это была кровь. – Ты ранен?

Вместо ответа он покачал головой, поднял ее на руки, и Танрэй ощутила силу, заключенную в его изящном с виду теле. Ей не хотелось сопротивляться. Она закрыла глаза.

– Ты ранен! Тебе нужно к Паскому…

А он все так же молча уносил ее все дальше от павильона Теснауто…

…Несколько охранников безуспешно рыскали во рве, тыкая палками в воду.

– Вот тут, тут, правее! – Саткрон указал пальцем туда, куда, по его представлению, упал убитый зверь.

– Да тут не видно ничего!

Саткрон посветил на то место фонарем.

– Ничего! – крикнули ему. – Хотя… Вот, на камнях кровь!

– Да, а вот два волчьих следа!

– Ищите! Он не мог далеко уйти, я подстрелил его!

– Может, утонул? – предположил кто-то.

– Да там воды по колено! Ищите!

– Тут, где кровь, еще человеческие следы! Странные такие! Обувь странная – никогда такой не видел!

– Ищите, говорю!

Мимо них по берегу пробежала женщина, в которой выпрямившийся Саткрон узнал ту северянку, жену проклятого Ала.

– Эй! Атме!

Но она не обратила на него внимания и скрылась в темноте.

– Чтоб тебя гады порвали! – пожелал ей Саткрон, хотя прекрасно знал, что всех гадов, когда-либо здесь водившихся, в радиусе многих десятков тысяч ликов распугала подобранная Ормоной команда…

…Последний крюк разогнулся. Крепление не выдержало, и плита резко просела…

…Поединок изменил свой ход. Тессетен внезапно ощутил, что больше не может контролировать себя. Злоба переполнила его сердце. И ему захотелось ошибиться, перебрать силы – чуть-чуть! И все будет кончено! Ведь он сказал ключевое слово – «Поединок»! А это было главным. Ал согласился – значит, он был готов к любому исходу. Хоть этот древний обычай и не практиковался на цивилизованном Оритане уже много тысяч лет, но нынешние воплощения древних «куарт» прекрасно знали правила. Однако Ал не готов, он воспринимает все как шутку, смеется. Что ж, тем лучше!..

…Танрэй видела только фигуру Звездного Странника, раскинувшуюся на полнеба. И никогда еще она не чувствовала себя так светло и легко. Тонкие покровы одежд упали к ее ногам, густая трава приняла попутчиков в свое лоно, а Танрэй смотрела в любимые глаза, где отражались яркие звезды небесного путешественника. Смотрела и не могла насмотреться, повторяя одно лишь имя – «Ал». А он, Ал, по-прежнему был безмолвен…

…И когда тур уже готов был поддеть противника на рога, под ними содрогнулся пол. Сетен замер.

С громким треском лопалось стекло купола. Медленно, как в воде, потолок соседней секции падал вниз. В клубах пыли не было видно ничего. Просел и рухнул ассендо.

– Гвардейцы! Следить за порядком! Всем покинуть зал! – послышался резкий голос кулаптра.

И Тессетен понял, что все силы Паском бросил на то, чтобы удержать лопнувший купол. А в соседнем зале звенели осколки разбитого стекла.

– Ал! Помогай! – крикнул экономист.

Волк исчез. Они вдвоем присоединились к Паскому. Да и все, кто мог оказать поддержку, встали рядом с ними. Остальные бросились к выходам.

Сетен взглянул через плечо. Прижавшись к нему спиной, вверх лил свои презренные силенки командир гвардейцев Дрэян. А Ормона, улыбнувшись им всем, покинула помещение. Хотя могла помочь. И хорошо помочь. Тессетен знал.

Семеро ори, оставшихся внутри, знали, что их ждет. Стекло рухнет вниз и убьет их.

– Вы тоже – к выходу! – приказал Паском.

Не иначе как старик решил пожертвовать собой? Тессетен усмехнулся: ну уж нет! Не кулаптр здесь лишний!

Экономист слегка переместился к целителю. Вслед за ним невольно подвинулся и Дрэян.

– Паском, уведите остальных! – попросил Тессетен, чувствуя, что их силы приходят к концу, а потом хлестнул волосами по лицу командира охраны: – И ты – вон отсюда! Живо!

Купол заскрежетал. Один из отколотых кусков стекла начал отделяться.

Ал отшвырнул Дрэяна вслед за тремя соотечественниками, подчинившимися приказу кулаптра.

«Не поможет никто и ничто! – мелькнуло в мозгу Ала. – Значит, таков наш Путь».

Они успели отступить, прежде чем осколки полетели вниз. И они не поверили сами себе, оказавшись снаружи.

А павильон сминался и складывался, будто был сделан из бумаги. Ал увидел насмерть бледного Кронрэя, чьи созидатели были виной возможных смертей. Встретился глазами с невозмутимо улыбавшейся Ормоной. Заметил бегущих с восточной стороны гвардейцев наружного дозора во главе с Саткроном.

– Сетен! Ты куда?

Экономист же, наоборот, бросился к восточному входу павильона, над обломками которого искрила разорванная электропроводка.

Ал нагнал его при входе в зал.

– Здесь оставалась Танрэй! – глухо молвил Тессетен.

Ал остолбенел. Этого не может быть! Это ложь!

Тессетен исступленно разбрасывал обломки плит. Тур, облик которого он принимал во время полушутливого поединка, был не более чем теленком, если сравнивать по той силе, которую сейчас применял к своим (наверное, уже бессмысленным) действиям экономист.

И Ал с тем же отчаянием бросился на помощь.

С каркаса ассендо сорвалась последняя плита и, грянувшись на кучу обломков, сдвинула ту, возле которой находился Тессетен. Плита ударила его и навалилась сверху ему на ноги.

Сетен вскрикнул и потерял от боли сознание…

…Танрэй обогнула ров. Она слышала грохот и подумала, что это гром. Но павильона больше не было.

Женщина взбиралась по круче все выше и выше, мокрое от ночной росы платье путалось в ногах. Там, наверху, произошла трагедия. Но почему она сама оказалась так далеко отсюда? И что с нею было все это время? Танрэй не помнила ничего. Только Оритан, Эйсетти, тихую музыку и чьи-то сильные руки, которые унесли ее прочь отсюда…

– Мы видели госпожу Танрэй! – твердили стражники.

– Она бежала в джунгли, – добавил Саткрон. – Вон туда, к реке…

Кулаптр быстро и уверенно перевязывал изломанную ногу Сетена. Экономист так и не пришел в себя.

Несколько сотен кула-орийцев толпились возле останков здания. Дрэян тихо распорядился, чтобы наверх подали машину. Он даже не посмотрел на Ормону.

– Это серьезный перелом, учитель? – спросил Ал.

Кулаптр взглянул на него и ответил коротким кивком. Его помощники тотчас подхватили носилки, и как раз подоспела машина.

Ал сел на землю. Если гвардейцы не обманывают, то Танрэй жива… Все живы… И она… Жуткий праздник…

– Ал! – услышал он призыв и вскочил.

К ним бежала Танрэй. Мать с рыданиями бросилась ей навстречу.

Танрэй оттолкнула всех, даже Ала. Вслед за кулаптром она заскочила в машину, увозившую раненого Сетена.

* * *

И привиделось Тессетену в его мучительном сне, что стоит он на берегу гладкого, как зеркало, озера. За его спиной растет величественное древо, простершее в небо раскидистые ветви. Сетен заглянул в воду и увидел там то же дерево, только наоборот, вверх корнями. А сам он не отражался, точно и не было его здесь никогда. На противоположном берегу стоит женщина, тонкая, высокая и темноволосая. Однако эта незнакомка не из реальности, а из отражения. Сетен окликнул ее, и озерная гладь заволновалась, пошла рябью. Это было невыносимо – не видеть ту женщину... Очертя голову он бросился в воду...

...И проснулся.

Рядом с ним в комнате кулаптория сидела молчаливая Ормона.

А Сетен помнил сквозь боль, что там, в темноте, его лица касались золотистые, нежные, как ранняя осень, волосы, помнил горячие слезы – ее слезы, свои слезы… Ему стало стыдно: он не смог стерпеть, он, кажется, выл от боли, пока его везли сюда… Танрэй видела все это… Как теперь он посмотрит ей в глаза?..

– И зачем все это? – спросил Сетен жену.

Она повела красивой бровью, но ничего не ответила – ни вслух, ни так, как они привыкли. Тогда он добавил:

– Мы можем просто расстаться. Без жертв.

Ормона взглянула на мужа, словно подозревала его в неладах с собственным разумом.

– Знаешь, хоть я и ненормальный, хоть меня и можно за деньги показывать на главной городской площади, но неволить тебя я не хочу.

– Супруги-ори не расстаются, – вымолвила Ормона, разжав наконец губы.

– Супруги-ори не изменяют. А если изменяют – они не Попутчики. Это истина.

– Я тоже не слепая, Сетен!

Он усмехнулся и посмотрел на свою изувеченную, обмотанную бинтами ногу.

– Как хочешь. Я предложил.

– Мы еще нужны друг другу.

– Да. Во мне еще есть несколько не отравленных местечек, родная. Наведайся туда. Исправь упущение.

Ормона поднялась:

– Если ты думаешь, что она ждала твоего пробуждения, то ты ошибаешься…

– Тогда ты разучилась мыслить со мной в унисон, Ормона… – с горечью улыбнулся Тессетен.

* * *

Танрэй проснулась с первыми лучами солнца. Мужа дома уже не было.

Что-то изменилось сегодня. Танрэй не могла понять – что. Этому не было названия. Это и радовало, и пугало.

Она подошла к зеркалу. Все, что произошло вчера в павильоне Теснауто, было кошмаром. Она не помнила почти ничего. Вернее, помнила, но урывками. Разрозненные кусочки никак не хотели собираться в общую картину.

Кажется, она проводила машину до кулаптория, потом Паском попросил оставить их наедине с раненым, потом Ал увел ее оттуда… Потом…

О, да! Танрэй поняла, что изменилось, что это за новые ощущения…

А когда поняла, то испугалась. В ней вспыхнула новая жизнь. Она еще никак не проявила себя, ей еще нет и дня. Но…

Танрэй не знала, как отреагирует Ал. И еще – этого не должно было быть! И еще…

В спальню, прихрамывая, вошел Нат. Ночью они, как могли, залечили с Алом его израненное плечо. Какой же негодяй так обошелся с несчастным животным, которое никому в своей жизни – кроме, быть может, нескольких лесных косуль, да и то когда было свободным – не принесло вреда?! Волк стар, за что над ним поиздевались? Это не когти или клыки зверя! Это след от выстрела…

– Нат… Иди ко мне, Натаути…

Волк взобрался на кровать. Танрэй подхватила подол сорочки и прилегла рядом с ним, поглаживая мягкие уши волка:

– Я не знаю, как сказать Алу… Ты узнаешь первым, Нат… Ты будешь рад появлению маленького хозяина?

Нат, не раздумывая, лизнул ее руку и вильнул седым хвостом. Танрэй не была уверена, что это ответ на ее вопрос, но засмеялась:

– Ты умеешь поддержать, мой милый волк!

Нат с юмором посмотрел на нее. Женщина поцеловала его в сухой и шершавый черный нос.

– Если бы ты знал, Натаути, что было этой ночью… – она вспомнила о трагедии в павильоне Теснауто и о Сетене, не обратив никакого внимания на то, как при этих словах внимательно взглянул на нее зверь. – Кажется, я знаю, кто может мне сказать верное слово!