Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 55 страниц)

Гроссман курил на балконе. Влад с тревогой скользил взглядом по крышам ближайших домов. Нет, кажется, сегодняшнюю акцию они отложили. Хоть бы ливень начался, что ли, чтобы эти двое носа из дома не казали. Зинаида Петровна права: курить вредно. В данном, конкретном, случае – смертельно вредно. Можно, конечно, если сильно постараться, и дождь им обеспечить, но надолго ли? И силы сейчас на другое нужны.

Не прошло и часа, как на пейджер пришло сообщение от Аксенова…

* * *

У Снежаны была своя жизнь, однако с Андреем она предпочитала поддерживать сносные отношения, а потому всегда встречала его с широкой улыбкой на ослепительно-красивом, но ледяном лице. Все-таки, он полностью содержал и ее, и их общую дочь Оксану, а потому следовало мириться с его редкими «ревизиями». Тем не менее, Снежана боялась его, как огня. При его появлении женщину начинало трясти, а когда он исчезал, она напивалась до беспамятства. И очень хорошо, что эти «ревизии» были настолько редкими…

Восемь лет назад она устроилась секретаршей на фирму к очень молодому, но умному хозяину, папочка которого, как поговаривали, в прошлом служил в КГБ. Парень и впрямь оказался толковым, да к тому же еще, несмотря на молодость – всего двадцать три года – влиятельным бизнесменом. У него были связи, были бешеные деньги. В общем, в его распоряжении было всегда все самое лучшее.

Разумеется, при таком соблазне красивая (все говорили, что она – истинная толстовская Элен Курагина) и расторопная секретарша очень быстро оказалась в постели любвеобильного шефа. Желаемого она достигла очень быстро: чтобы «залететь», ей хватило пары встреч. Андрей пожал плечами и сказал: «Дело твое». Но от Ксюхи не отрекался никогда. Спустя какое-то время Снежана стала тихо ненавидеть дочь, которая теперь оказалась ненужным довеском, не приведя мамашу к вожделенной цели.

Оставляя дочку на нянек, раздобревшая и, к слову, еще более похорошевшая секретарша продолжала работать у Серапионова. Он даже не подумал повысить ее в должности, прекрасно понимая, что на большее Снежана просто неспособна. Тогда она стала пытаться «подцепить» кого-нибудь из компаньонов бывшего любовника. И ей достало глупости делать это, не сходя со служебного места.

Хуже всего было осознавать, что спокойный и невозмутимый Андрей уволил ее вовсе не из ревности. Какая ревность, когда он брезговал к ней прикасаться, и вся их «любовь» закончилась задолго до рождения Оксанки! Свою позицию он объяснил бывшей подружке в домашних условиях предельно лаконично: «Лучше я буду давать тебе деньги, чтобы ты сидела дома с Оксанкой, чем каждый день лицезреть, как ты крутишь своей ж…ой перед моими коллегами, у которых твой круп отнюдь не вызывает эротических чувств».

Заводить любовников на стороне Серапионов ей не запрещал. Не имел он также ничего против того, чтобы Снежана зарегистрировала с кем-нибудь из них отношения. Но… дружки, поматросив, разбегались (возможно, побаиваясь Андрея), а Снежана впадала в депрессии и иногда пила. Несколько раз Серапионову даже пришлось договариваться о ней с бывшими коллегами-врачами, и она проходила всевозможные курсы реабилитации, предварительно избавляясь в абортарии от «подарочка» очередного Ромео. А дамой она была, надо заметить, весьма плодовитой. В итоге Андрею это осточертело, и он сказал, что еще раз – и пусть Снежана воспитывает детский сад в условиях психбольницы, для пущей острастки пообещав забрать у нее свою дочь.

Женщину это отрезвило. Она взяла себя в руки, немного похудела и устроилась на работу. Андрей появлялся все реже – или не желая мешать устройству ее новой жизни, или завертевшись в своих делах.

Ненавидела Оксанку Снежана и еще по одной причине. Девчонка была прирожденной интриганкой («В папашу своего!» – часто в сердцах говаривала мать). Внешне от Андрея ей достались лишь темные волосы, в остальном она была точной копией Снежаны: склонная к полноте, неповоротливая, сероглазая, с фарфорно-белой кожей. Все это очень мило, но иногда девчонка творила такое, что мать не знала, хвататься ей за голову, за бутылку или за сердечные капли. Прекрасно чувствуя стиль отношений между матерью и отцом, Оксана быстро научилась пользоваться слабостями и пороками обоих, проявляя при этом недюжинные актерские дарования. Чего стоил хотя бы тот случай, когда приехавший Андрей долго не мог найти дочь и в итоге обнаружил ее почти посиневшей от холода на балконе, раздетой (а было это накануне Нового Года), клацающей зубами. На вопрос, что она там делала, Оксана, стоически глотая слезы и выдерживая имидж несчастного дитя подземелья, голосом трагика сообщила, что мать выгнала ее на балкон, не позволяя смотреть «Спокойной ночи, малыши!» Снежана, которую и так колотило от вида Серапионова, просто рухнула в обморок. Андрей, разумеется, дочери не поверил, привел в чувство бывшую подружку и ничего насчет этого больше не сказал. И подобные «штучки» (Снежана называла их «закидонами») Оксана вытворяла с завидной регулярностью, шокируя мамашу. Иногда ей все-таки удавалось обмануть отца и навлечь его гнев на материнскую голову. После же прогулки с Андреем девочка частенько рассказывала небылицы уже матери. И однажды Снежана, хорошо напившись, осмелилась воскликнуть: «Почему я не выпила яду, как только забеременела?!» Разумеется, это дословно передалось отцу, и тот предложил Снежане исправить ошибку постфактум. Причем предложил настолько убедительно, что та едва не стала заикаться.

Этим вечером он приехал за Оксаной, чтобы сходить с нею на «Юнону» и «Авось». Приехал задолго до начала спектакля, зная, сколько времени ей и ее мамаше всегда требуется на сборы.

Андрей прошел в комнату. От его внимания не ускользнули некоторые незначительные изменения в интерьере. Он пролистал лежавший на телевизоре журнал, небрежно отбросил его в кресло:

– Вы скоро?

Снежана вернулась из детской спальни и повела полным белоснежным плечом:

– Одевается. Поужинать не хочешь?

Андрей уселся на диване, раскинул руки на валике и отрицательно покачал головой. Снежана, полагая, что действует незаметно, сняла со стены в прихожей фотографию какого-то мужчины. Серапионов усмехнулся: она готова была обвешать картинками, фотографиями и еще чем ни попадя всю квартиру. Чувства меры у этой женщины не было никогда. Равно как и хорошего тона. Теперь у нее в ушах появились какие-то дурацкие серьги, зато хоть красится поменьше и слегка похудела. Но духи и одежда… Интересно, это ей новый хахаль выбрал или она сама? Что ж, если хахаль, то, возможно, они в конце концов и сойдутся. На общей почве безнадежного дурновкусия…

– К школе ее готовишь? – Андрей закинул ногу на ногу.

– Конечно. Тридцать первого на перекличку пойдем.

– Завидую твоему оптимизму…

– Почему? – удивилась она.

– Доживи сначала до тридцать первого, – он аккуратно, одним пальцем, отодвинул в сторону дамский журнал, прикрывавший пачку сигарет. – Опять при ней куришь?

– При ней не курю!

– Расскажи это тому, с фотографии, – с обманчивым добродушием кивнул Серапионов и даже слегка улыбнулся. – В квартире воняет, как в коммуналке с алкашами…

Снежана потупилась.

– Оксана! – вдруг крикнул Андрей и с удовлетворением отметил: бывшая подружка сильно вздрогнула от его возгласа и обрушилась в кресло. – Мы опоздаем, детка!

– Ну сча-а-ас! – раздался капризный детский голосок из спальни.

– Когда мы уедем, проветри квартиру.

– Хорошо… – беззвучно пролепетала Снежана, мечтая, чтобы они поскорее убрались.

Раздались тяжелые шаги, и в зале возникла наряженная полная девочка. Андрей подпер подбородок большим пальцем и слегка покусал фалангу указательного, с трудом сдерживая смех. Увы, но дурновкусие передается по наследству.

Совершенно без намеков на талию, широкая, угловатая, Оксана надела трикотажное блестящее платье в обтяжку по фигуре, с какими-то идиотскими рюшами на подоле, розочками по вырезу ворота и бантиками по бокам. Личико, безусловно хорошенькое, портили безобразные дешевые заколки и кошмарная прическа.

– Кажется, мне до ее замужества придется ходить с вами по магазинам и выбирать для нее тряпки… – вздохнул Серапионов, поднялся, кинул на Снежану убийственный взгляд и, подойдя к дочери, положил ей руки на плечи. – Пойдем, детка, проветрим твой гардероб…

Когда они удалились переодеваться, Снежана бессильно уронила голову на подлокотник и разрыдалась.

Пока Оксана переодевала платье, Андрей посмотрел ее рисунки. Принцессы, феи, золушки… Стандарт. Он слегка дернул уголками рта. Сойдет. На большее никто и не рассчитывал. Игры «в доктора» в детском саду, плавно переходящие в обжимания в пустой классной комнате и ранний брак «по залету». Если он вообще состоится, этот брак. Нет, Оксанку надо отсюда забирать, иначе она со стопроцентной вероятностью повторит судьбу своей мамаши…

– Па, смотри!

Андрей оглянулся и кивнул. Ну вот, уже гораздо лучше. Хотя походить с нею по магазинам не помешает. Потом как-нибудь…

– Садись, Оксана, – он усадил дочь перед зеркалом, распутал заколки, расчесал ее густые длинные волосы, собрал их в «хвост» на затылке, а затем просто закрутил этот «хвост» в клубочек и заколол шпильками.

Стирать мамину помаду пришлось салфетками, причем довольно долго.

Ребенок преобразился. Андрей снова вздохнул, похлопал ее по плечу и со словами:

– Пойдем, не то опоздаем, – направился в прихожую.

Оксана кокетливо прищурилась в отражение, похлопала себя по щекам, а потом вприпрыжку помчалась за отцом.

Выйдя из подъезда, она умышленно замедлила шаг, чтобы в степенной неторопливости насладиться «завидками» гуляющих сверстников. Андрей с ироничной усмешкой держал открытой для нее заднюю дверцу своего джипа. Оксана демонстративно подала ему руку и, со всей доступной ее неуклюжему телу грацией, вскарабкалась в машину.

Зал Консерватории был полон.

– Пап, а что такое «Рок-опера»? – спросила Оксана, стараясь перекричать всех.

– Садись, – Андрей притянул ее за руку и усадил в кресло. – Это наш театр, Санкт-Петербургский. Название театра, понимаешь? Спектакли играют, где говорят и поют: рок-оперы, мюзиклы…

Боже мой! Девице семь лет! Андрей не переставал удивляться. Хорошо хоть читать умеет, и то заслуга молодчины-гувернантки…

– А мне скучно, когда поют.

– Тебе понравится. Тут красиво поют, – посулил Серапионов.

Оксана недоверчиво покривилась и во время спектакля извертелась так, что Андрей дал себе зарок: впредь покупать ей кассеты и диски с тупыми американскими мультиками – пока не поумнеет. Пусть смотрит всю эту белиберду дома и не ставит его в нелепое положение перед людьми…

А когда актеры исполняли самую известную сагу спектакля, ему пришлось даже шикнуть на дочь. После чего с трудом удалось настроиться на нужную волну. Он рассчитывал отвести здесь душу, а получилось то, что получилось… Хочешь испортить себе впечатление от чего-либо – возьми с собой ребенка.

 
Не мигают, слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни.
Возвращаться – плохая примета,
Я тебя никогда не увижу.
 

И вдруг Серапионову вспомнились те строфы стихотворения Андрея Вознесенского, которые традиционно пропускаются в «Юноне» и «Авось». И холодок побежал по его спине от какой-то смутной, неоформившейся догадки:

 
Даже если на землю вернемся
Мы вторично, согласно Гафизу,
Мы, конечно, с тобой разминемся,
Я тебя никогда не увижу.
 

 
И окажется так минимальным
Наше непониманье с тобою
Перед будущим непониманьем
Двух живых с пустотой неживою…
 

Со сцены же звучало другое – последнее, повторяемое не один раз – четверостишие:

 
И качнется бессмысленной мыслью
Пара фраз, долетевших оттуда:
«Я тебя никогда не увижу,
Я тебя никогда не забуду»…
 

Разочарованный, недовольный, привезя Оксану к матери, Андрей даже не стал (к Снежаниному удовольствию) больше придираться к мелочам.

– Когда ты в следующий раз приедешь, Андрей? – спросила осмелевшая женщина.

Серапионов не удостоил ее ответа и поехал к себе в офис. Было уже поздно, в здании не было никого, кроме расшаркавшейся перед ним охраны. Самое время спокойно поработать. Не ехать же домой дрыхнуть, в конце концов. В таком настроении Андрей приезжать домой не любил.

– У вас, Андрей Константиныч, в кабинете весь вечер телефон разрывается, – услужливо сообщил один из охранников. – Все давно ушли, а там трезвонит и трезвонит…

Серапионов поморщился и ушел к себе.

И, словно только того и дожидался, аппарат действительно грянул громкой, еще более громкой из-за тишины в здании, трелью. Ч-черт бы вас всех побрал…

– Да, слушаю, – Андрей со всего размаха упал в кресло и слегка отъехал в нем к стене.

– Андрей Константинович, поговорить надо, – произнес негромкий мужской и, что самое главное, абсолютно незнакомый голос. – Это очень важно.

Серапионов потер переносицу:

– Слушаю вас. С кем имею честь?..

– В Ростове-на-Дону очень плохая погода, – серьезно сказали на том конце провода.

Андрей напрягся, но все же решил проверить кое-какие соображения:

– Так что ж, мне выслать туда партию зонтов?

– Андрей, дело серьезное. Требуется ваша помощь.

– Кому?

– Тем, чьи имена вы не хотели слышать больше никогда…

И ровные короткие гудки в абсолютной пустоте. Андрей отключил трубку, подъехал к столу и медленно, как под водой, прихватил себя за волосы у виска.

Этого не может быть. Эту его фразу слышали только двое – и ни единой душой больше. Что происходит? Говорил явно не Николай. Но, быть может, говорили по его просьбе? Исключено. Гроссман вряд ли узнал бы этот номер. А даже если бы и узнал, то ни за что не стал бы звонить. Сдох бы, но не стал. От гордости своей. От гордыни… Ренатка-солнце? Та вообще не в себе, что бы она сказала? И кому? И как, кто, почему на них вышли? Случайность? Да в Ростове жителей – больше миллиона. Случайность… Кто-то из «крыши» Голубевой опознал? Нет, Андрей специально проверял: среди них – ни одного посвященного. Потому и решился вступить в контакт с Маргаритой. Иначе эти недотепы вообще с голода подохли бы там… Придется разбираться.

Серапионов поймал себя на том, что, раздумывая, напевает себе под нос мотив саги из спектакля.

– Да уж, черт возьми! – сказал он, вставая и подхватывая со стола ключи. – Вас-то забудешь…

* * *

Влад повесил трубку на рычаги и вышел из переговорного пункта. Осталось предпринять последний ход, потом – дождаться приезда Андрея, передать подопечных «из рук в руки» – и в Бахчисарай.

Родители Хусейна жили в большом частном доме в Советском районе. Влад подошел к высоким, выкрашенным зеленой краской металлическим воротам и позвонил. Во дворе гавкнула, но, принюхавшись, тут же смолкла большая собака.

Отец Хусейна, полный высокий чеченец, шаркая тапочками по дорожке, подошел к воротам.

– Кто?

– Я к Хусейну.

– А-а-а… Жди, позову.

Калитку он так и не открыл. Усманов-младший встретил Влада быстро, тут же пригласил в дом.

– Влад, друг мой, – объяснил он родителям.

Ромальцев и отец Хусейна обменялись рукопожатиями, Влад слегка поклонился неулыбчивой матери.

Во всех комнатах, которые миновали молодые люди, висело много ковров, столы и полки были заставлены серебряными и мельхиоровыми статуэтками, какие делают в Сирии и Иране. В зале на ковре красовалось два кинжала в ножнах. Здесь царила особая атмосфера и витал запах пряностей.

– Большая просьба будет у меня к тебе, Хусейн, – заговорил Ромальцев, присаживаясь в очень мягкое кресло.

Через столик от него, в таком же кресле, разместился и Горец, поджав под себя босую ногу. Тут же появилась мать, поставила перед сыном и гостем две пиалы с ароматным чаем, а также вазочку с чеченской халвой.

– Спасибо, нани, – улыбнулся Хусейн, но женщина молча повернулась и ушла. – Угу?

Влад заговорил:

– Горец, очень нужна твоя помощь. Моим близким грозит серьезная опасность… – (Хусейн нахмурился.). – Но пока нельзя пугать их, предупреждая об этом. Просто нужно за ними приглядеть. Женщина знает меня, и я не хочу больше светиться. Я должен взять на себя мужчину, а тебя очень прошу: посмотри за ней хотя бы денек, завтра.

Горец не стал расспрашивать, просто кивнул.

– Что я должен сделать, если замечу опасность?

– Подойди к ней и ребенку. Под любым предлогом подойди. Помоги с коляской – да что угодно… Пока опасность не исчезнет.

– Послушай, Ромаха… Если все так серьезно, я могу друзей подогнать, чтоб разобрались с вашими обидчиками.

– Все не так просто, Горец. Уж поверь мне.

– Хорошо, верю. Когда начать?

– Я заеду за тобой рано утром. Отвезу, покажу.

Влад из вежливости допил чай, поднялся, поблагодарил.

Горец улыбнулся своей стеснительной, почти девичьей улыбкой. Удивительно, что эта улыбка нисколько не убавляла мужественности богатыря…

На прощание суровая мать Хусейна пожелала Владу:

– Марша гуойла[54]54
  Марша гуойла – свободного пути тебе (чеченск.)


[Закрыть].

И Горец добавил:

– Дэла маршалла дуойла[55]55
  Дэла маршалла дуойла – пусть Бог тебе поможет (сделает свободу) (чеченск.)


[Закрыть]. До завтра…

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ…

Гроссман чувствовал: что-то происходит. Он не мог понять, что именно, однако попросил жену воздержаться от прогулки. Рената, и без того полусонная, кивнула и ответила знаками, что будет отсыпаться весь день: этой ночью Сашулька вел себя особенно активно и не давал ей сомкнуть глаз. Она и сама испытывала смутную тревогу. Ее смущала вчерашняя встреча с Владом. Уж слишком инициативен был этот человек, видевший ее второй раз в жизни. Слишком невероятны были и Ренатины ощущения в его присутствии. Слишком странной была его последняя фраза в лифте. Все это вызывало некоторые опасения. Вокруг что-то творится. Что-то готовится, но женщина не знала, что. Хотелось собраться и снова бежать, бежать, бежать…

Николай был настороже, когда вышел из дома. Подозрительным казалось все: люди, проезжающие машины, даже то, как пахло в воздухе. Он убеждал себя, что это отголоски прежней паранойи, что нельзя поддаваться и допускать возвращения мании преследования, которой они с женой «болели» почти год. Это уже слишком для нервов…

Как-то по-особенному взглянул на него светловолосый детина, который возился во дворе со своим автомобилем. Показалось, конечно. Однако Николай прежде никогда не замечал, чтобы здешние жители занимались ремонтом машин не у гаражей, а возле подъездов.

Богатырь давно забыл о его существовании, и Гроссман отправился на остановку.

* * *

Влад посмотрел на часы. Как узнать, что он приехал? Что бы на его месте сделал сам Ромальцев? А то, что и хотел сделать: отправился бы к Марго.

Николаю работать еще два часа. Хусейн у дома Ренаты. Наверное, во второй раз перетряхнул всю свою машину…

Влад остановился за полквартала от офиса Маргариты.

Укол.

У входа в здание, плавно завернув, паркуется темно-вишневый спортивный автомобиль. Это он. Славься, Природа! Теперь можно быть почти спокойным.

Ромальцев видел, как из спортивной машины вышел мужчина. Да, это он. Стройный, подтянутый, словно постоянно «на вдохе», стремительный. Хлопнув дверцей, приезжий незаметно жмет кнопочку на брелке, и автомобиль отзывается легким писком.

Когда мужчина взбежал по ступенькам, Влад завел мотор и придавил педаль газа.

* * *

– Маргарита Валерьевна! – послышался знакомый голос.

Марго подняла голову. В ее кабинет вошел молодой человек. Держался он так, словно это был его собственный кабинет. И она безошибочно поняла, кто это.

Быстрый, приметливый женский глаз ухватил все. Темноволосый, темноглазый, очень приятной внешности, если не считать неуютного колючего взгляда. Впрочем, когда он слегка улыбнулся, это впечатление растаяло. Черные брюки, черная жилетка и свободная белая рубашка в романтическом стиле. Очень ему к лицу… Хорош. Ну, Ренка! Мало ей красавца-Ника? Марго даже усмехнулась, правда, про себя.

– Добрый вечер, Маргарита Валерьевна, – не дожидаясь приглашения, мужчина уселся напротив нее.

Вблизи видно: он очень устал. Вокруг глаз – морщинки бессонницы, сами глаза с краснотой, взгляд немного лихорадочный, с нездоровым блеском. Руки крепкие, но изящные. «Интеллигентные» руки. Марго такие нравились.

– Кофе, наверное? – спросила она и подумала: представится или нет?

– Давайте кофе, – он равнодушно отмахнулся. – Я Андрей. Как живете-поживаете?

– Все в порядке.

Марго поставила перед ним чашечку только что сваренного кофе.

– То есть, исключительно все в порядке? – уточнил он.

– Конечно.

Он потер пальцем нижнюю губу, немного подумал.

– Угу…

– Вас, наверное, интересует, как дела у… у ваших знакомых?

– Да уж интересует, – с кажущейся рассеянностью ответил Андрей и глотнул из чашки. – Хороший кофе, благодарю…

– Они сняли квартиру. С мальчиком тоже все хорошо. Правда, говорят, он Ренке не дает спать, но…

– Ренке? – он слегка улыбнулся. – Момент про квартиру. Вы мне адресок черкните где-нибудь. И номер телефона…

– У них нет телефона.

– Тогда только адрес, что ж поделать...

Марго села и записала. Андрей все больше нравился ей.

– У вас установлено видеонаблюдение? – скользнув взглядом по написанному, Андрей положил листочек во внутренний кармашек жилетки.

– Нет.

– Угу… Что ж вы так… То есть, буквально на днях к вам никто не заходил, о Гроссманах не спрашивал?

Марго ощутила, что ноги ее подкашиваются. Значит, он приехал не просто так. Значит, что-то случилось.

– Нет… – с испугом ответила она. – А…

– Подождите, – перебил Андрей, не желая сбиваться с мысли: он и без того гнал, не останавливаясь, почти сутки, так что теперь в голове была каша из воспоминаний о мелькающих деревьях, сером дорожном полотне, встречных и попутных машинах. – Подождите. Давно вы были у Гроссманов?

– Дня три назад.

– Они никому ничего не просили передать?

– Нет.

– Они были спокойны?

– Насколько это возможно – да…

– Ваша «крыша» давно здесь не появлялась?

Юлить в этом вопросе с ним было бы глупо.

– Неделю, наверное, никого не было. А то и больше. Андрей, скажите: что-то произошло?

– Маргарита Валерьевна, давайте договоримся? – попросил он и мягко накрыл своей ладонью кисть Марго. – Я буду спрашивать, вы будете отвечать. Угу?

Угрозы в его тоне не было ни на толику, и тем не менее Голубева поняла, что поступать нужно именно так, как говорит он, и не иначе. Женщина кивнула, и он убрал руку.

– Моя убедительная просьба к вам. Если у вас кто-либо, даже ваша собственная бабушка, будет спрашивать о местонахождении Ренаты или Николая, вы делаете большие круглые глаза. У вас очень красивые глаза, и вы будете выглядеть еще прекраснее. Вы понятия не имеете, куда уехали супруги Гроссман. Вот мой номер. Не сочтите за труд запомнить все приметы осведомлявшегося, набрать меня и рассказать во всех подробностях, как что было. Договорились?

– Конечно.

– То же самое относится и к «странным» звонкам. Вопрос такого характера: кто, кроме вас и Гроссманов, знает, что произошло с ними?

Марго перебрала в памяти все возможные варианты и покачала головой:

– Никто.

Андрей прищелкнул языком, затем поднялся:

– Спасибо за информацию. Всего доброго.

И – словно его здесь никогда не существовало.

Марго бесцельно переложила подшивки и папки на своем столе с одного места на другое. Андрей, значит…

– Ну, Ренка… – пробормотала она. – Эсмеральда отдыхает…

* * *

– Что делаешь в Ростове, бригадир? – помешивая трубочкой коктейль, Серапионов взглянул на Клима.

Для разговора он пригласил новосибирца в ресторан «Золотой кот» в Буденовском переулке. Неплохое заведение, да и отдохнуть не мешает. Выспаться бы еще, но не до жиру…

– А… и не спрашивайте, Андрей Константиныч. Батюшка ваш работенку дал, уж и не знаю, хоть в петлю лезь…

– А что такое?

– Между нами, ладно? – «бригадир» слегка пригнулся к столу. – Я ведь все больше по бизнесменам, по политикам каким… ну, понимаете… А тут бабенку грохнуть надо. Да еще и с пацаном новорожденным.

– Да ну? – усмехнулся Серапионов. – И чем же Константину Геннадьевичу пацан новорожденный не угодил?

– Откуда ж мне знать? Мне говорят – я делаю… Про сопляка, правда, сказал – типа, это на твое усмотрение, а бабу с мужиком привезешь холодненькими. Вот уж второй день подойти к ним не могу, в одиночестве застать. Сказать откровенно, гадко себя чувствую… Такого делать ни разу не приходилось, бляха-муха… Говорю ж: хоть в петлю полезай.

– Всегда что-то бывает в первый раз. А что за баба, как не секрет?

– О! – Клим подал ему свадебную фотографию Ренаты и Николая. – Во какая краля. У Ярика аж слюни текли, когда увидел, он рыжих-то очень любит. И вот такую надо – фьюить!.. А… лучше и не думать сейчас… – он спрятал снимок.

– Погоди, а не Гроссманы ли это?

– Они самые… А че, знаете таких?

– Ну, еще бы не знать. У меня с ними свои счеты. Слушай, бригадир. А уступи ты их мне! Мне с этой шалавой ой как поговорить не терпится напоследок. И тебе работы поменьше. М?

Клим растерянно смотрел на сына своего босса. Нерешительно покачал головой:

– Мне папаня ваш голову отвинтит…

– Ну а что ж? Мы никому и не скажем, что это не твоих рук дело. Тебе-то что? – «соблазнял» Андрей, надкусывая румяное яблоко. – О! Какие тут яблоки ароматные! Хочешь? – и он со странной улыбочкой воззрился на собеседника.

– Но вы ж понимаете: мне трупаки привезть надо. На показ.

– Так привезешь. Я тебе координаты скину, все чин-чинарем. По рукам?

Лицо Клима прояснилось.

– А по рукам! Только… это…

– Да без «бэ»! – в том же духе откликнулся Серапионов-младший. – Так что, яблочко не хочешь?

«Бригадир» с облегчением вздохнул и помотал головой.

– Ладно, с тобой хорошо, но дела делать надо. В общем, ты тут отдыхай, расслабляйся. Парней своих, вон, покорми, угощаю, – Андрей поднялся и кинул на стол две пятисотдолларовые бумажки. – Устали, небось? Нынче ночью будет тебе белка, будет и свисток.

– Какие белка-свисток, Андрей Константиныч?

Скорпион повернулся:

– Бригадир, а что это у тебя имя странное такое, старомодное? Сейчас так и не называют…

– А не имя это, Андрей Константиныч. Погоняло. Они меня Полиграфом величать пытались, потом поняли, что… не надо так делать…

– Ясно, – Андрей обвел его ироническим взглядом: и правда ведь похож! А Серапионов-то весь вечер, глядя на него и думая о своем, пытался сообразить, кого этот Клим ему напоминает. – Ну, бывай, Климушко, бывай!

* * *

– Здорово, Степаныч! Дежуришь?

Доктор поднял голову. Андрюха Серапионов. Почти не изменился с тех лет.

– О-о-о! Заходи!

Они поболтали ни о чем и обо всем.

– Крикливые у тебя сегодня бабенки, Степа, – сказал Серапионов, который в поисках кабинета заведующего миновал как минимум две палаты рожениц. – У меня дело к тебе такое… деликатное. В морг мне нужно.

Степан Степаныч непонимающе уставился на него, потом засмеялся:

– А не рано ли?

– Да нет, – хмыкнул Андрей. – Как раз самое оно. Я серьезно, Степа. Ты уж удружи по старинке.

– Ну, разберемся, разберемся. Ты мне еще за рыжую свою должен. Шучу…

– Не отказываюсь: должен. Давай, все до кучи собери, там уж рассчитаюсь.

– А что тебе в морге понадобилось?

– Парочка неопознанных. Женщина молодая и мужчина – нашего с тобой примерно возраста… Только мне самому на них поглядеть нужно.

– М-да… Это уже к судмедэкспертам надо постучаться, их епархия. Когда тебе надо?

– Прямо сейчас, Степа. Прямо сейчас.

* * *

– Алло? – с трудом размыкая глаза, простонала в трубку Маргарита; ужас какой-то: в первом часу ночи…

– Маргарита Валерьевна, это я. Я сейчас подхожу к вашей квартире, вы мне дверь откройте…

Марго встрепенулась. Снова этот Андрей. Кошмар! Оставят ее уже в покое с Гроссманами или нет?!

Женщина быстро накинула халат, покрепче прикрыла дверь в комнату сына.

Серапионов стоял на пороге. Когда Марго открыла, он скользнул в прихожую и, понизив голос, спросил:

– У вас машина на ходу?

– Да, – шепнула она.

– Оденьтесь, пожалуйста, покажите, где ваш гараж. Это в последний раз, Маргарита Валерьевна, больше я вас не потревожу. Уж извините.

Марго не ожидала услышать слова извинения от такого человека, как он, и сумбурно проговорила, что, дескать, ничего страшного.

Андрей ждал в коридоре.

До гаража было минут десять ходу. Оба молчали.

Голубева выгнала свой автомобиль и протянула Андрею ключи.

– Я покупаю у вас вашу машину, – он взял брелок и вместо него вложил в руки растерянной женщины две толстые пачки денег. – Обратно добежите сами? У меня времени в обрез.

– А…ы…у… Да.

– Ну и славно. Благодарю вас. Обо всем – полное молчание. Завтра объявите машину в угон.

Марго так и осталась на месте, провожая взглядом удаляющиеся красные габариты своей несчастной «шестерки».

* * *

Сиваш остался далеко позади. Влад топил педаль в пол. Осталось немного. Скоро начнет светать, в Бахчисарай он доберется вместе с солнцем. Что ж, у него получилось быстрее, чем он рассчитывал. Это хорошо, да только двое суток без сна уже начинают сказываться на координации движений. Чтобы ехать обратно, нужно будет или пару часов подремать, или подключить резерв. Делать последнее очень не хотелось: мало ли что его ожидает впереди. Лучше уж обычный сон…

* * *

Слегка поморщившись от звука взрыва, Андрей вышел из-за дерева и направился к берегу. «Шестерка» Голубевой пылала. Он нарочно прикрутил взрывчатку точно под сидениями водителя и пассажира: теперь там бушевал огонь. Подождав несколько минут, Серапионов сходил к своей «Субару», вытащил маленький огнетушитель и полил салон пеной. Нужно, чтобы кое-какие приметы остались. Для папочки дорогого.

Глаза закрывались. Андрей тяжело упал за руль и набрал номер Клима:

– Все сделано. Забирайте пирожки. Левый берег, три километра от плотины, в логе.

– Понял, Андрей Константиныч… Благодарствую.

Серапионов откинулся на подголовник. Ну как же узнал отец, а? Надо будет поспрашивать на эту тему бычков из «крыши» над фирмой Голубевой. Вот заведется одна такая крыса в зернохранилище, потом вся мука гнилая… Может, Маргарита кого-нибудь выведет на чистую воду. Хотя – оно ей надо? Тетка и так переполошилась не на шутку. Нет, Голубева не могла их выдать. Слишком опасная игра, а у нее чересчур много слабых мест: сын, работа, да и на самоубийцу она не похожа. Нет, не Голубева это. Кто-то другой «крысячит»… И еще: кто предупредил Андрея? Надо бы найти этого доброжелателя, поблагодарить. А заодно узнать, на кой ему это было нужно. Что-то здесь нечисто.

Все, пора.

* * *

Николай ощутил, что его потрясли за плечо. Встревоженное лицо Ренаты.

Уже почти совсем светло, но до подъема на работу (Гроссман взглянул на часы) спать бы еще и спать.

– Что, ладонька?

Она приподняла палец, потом показала, что кто-то стучался. Николай прислушался. Оба вздрогнули от короткого резкого звонка, последовавшего за тем стуком.

– Тихо! – сказал он и, натянув брюки с майкой, подкрался к двери, затем посмотрел в глазок. – О, господи ты боже мой… Снова это… – Николай со стоном открыл дверь и впустил Андрея.

Серапионов вошел, но Гроссман отвернулся, чтобы не видеть его, защелкнул замок.

В прихожей возникла Рената и, прижав ладонь к груди, привалилась к стене.