Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 55 страниц)

ЗА ДВАДЦАТЬ ТРИ ДНЯ...

– Он очень умен. Но ум его зол, – предсказательница Нереяросса сломала ветку, бросила ее в костер и поднялась. – Очень зол...

Голос ее растянулся в воздухе и смешался с дымом. Так было всегда, и ничего нельзя изменить – он пробовал, пытался, стонал от бессилия, но не мог исправить того, что произошло и что повторялось снова и снова.

– Ум не может быть злым, – крикнул он вдогонку и пошел следом. – Жестким, жестоким, но не злым! Зло – от недоумия, пойми!.. Недоумие попускает отсутствие сердца и духа! Недоумие верит только в «здесь и сейчас»! Оно не знает «завтра», Нереяросса, оно не помнит «вчера»!

…Нереяросса по-прежнему не слышит и не хочет понимать его. Она снова запрыгивает на своего каурого, хлопает красавца-скакуна по шее. Конь дергает шкурой у нее под ладонью и прядет ушами. От него исходит неповторимый аромат – сколь же призывен этот запах для чад степей! И Нереяросса припадает лицом к жесткой гриве, вдыхает конский дух. В последний раз…

Все повторяется. Не высказанные когда-то слова не будут произнесены и сейчас: таков закон. Её не удержишь здесь. Не заставишь оглянуться... Не поедешь следом. Это уже было, есть и будет.

– Я сделаю круг и вернусь, – говорит Нереяросса и босыми пятками ударяет каурого в бока.

Она уже не вернется. Самое ужасное – знать это и переживать снова. Проклятье обеих реальностей, наложенное самим Временем – не злым, но жестоким...

Душа и сердце не помнят языка, на котором ты говорил. Им неведомы сотворенные руками приспособления, коими неоднократно пользовался ты на своем Пути. Узки или круглы были твои глаза, светлой или темной кожа – твоему «куарт» неизвестно, потому что неважно.

Дух и сердце помнят другое. Дым костра, завораживающее мерцание языков пламени, журчание воды, высоту неба, шорох песка, туманную зелень гор, причудливые кристаллы снежинок… Это не память рассудка, это переживет века, тысячелетия, вселенные… Все обратится в пепел и прах, все вернется на обод колеса, стремясь к тому, чтобы стать осью, а душа и сердце не забывают ничего из того, что важно…

Вот и его дух помнит, страдает, а сердце, как и прежде, рвется за Нереяроссой, хотя уже поздно. Ее сжигал огонь, опаляя молнией; топила вода, накрывая гигантской волной; уничтожал ветер, сбрасывая с горней вершины; хоронил камень, подставляя твердую грань под беззащитное тело; ядом своим убивала природа, насылая змей и демонов-пауков. Нет ничего, что не происходило бы с нею. Ни одна напасть не миновала стороной «куарт» Нереяроссы, а виной тому изначально был он, вернее, сердце его, которое не выдержало, его разум и дух, которые не совладали с порывом приземленной воли. Это было в незапамятные времена, однако уже ничего нельзя исправить. Лишь беспрекословно идти вперед и слепо нащупывать дорогу в зыбком болоте жизни.

Ноги ведут обратно к кибиткам, к догорающему в ночи костру. Тело и разум еще не знают и не могут знать...

Ему приходится мириться с неведением, притворяться, что все так же, как было тогда, впервые...

Луна пробежала по небосводу длинный путь – из одного созвездия в другое – прежде чем стало пора.

Каурый – взмыленный, со взглядом невольного убийцы – встретился ему у кургана. И снова сердце выпрыгивает из груди от отчаяния, и опять бунтует душа... И хочется кричать, рычать, проклинать всё и вся от бессилия.

Все было кончено, как он, отчаявшийся, ни прикрывал ладонями огонек жизни прекрасной возлюбленной, предсказательницы, не учуявшей своей смерти. Так было всегда, но зачем же снова, теперь, когда она почти все вспомнила?! Это несправедливо...

Реальности дробятся: в одной – он, склонившийся над телом Нереяроссы, огненновласая голова которой размозжена о камень; в другой – голос Учителя, мановением ока вернувшего все это обратно:

– Ты знаешь, Тринадцатый, как она это вспомнила. Ты огорчен? Не стоит того...

Но ему не становится легче от утешений верховного, «взошедшего», Учителя. «Взошедшего» давно и не раз пережившего все, что он переживает сейчас. Непрерывность бытия – это закон змея, что кусает сам себя за хвост…

– Она могла бы, могла бы вспомнить! – повторял он, прижимая к себе опустевшую оболочку и глядя в небо, которое медленно светлело на востоке.

Мятущимся взглядом нельзя встречать Рассвет.

– Я не хочу больше повторения этого! – воскликнул он.

И последние слова кулаптра Паскома, Учителя: «Мы нереальны, пока существуем только здесь или только там. Вселенная пустит нас к звездам лишь тогда, когда мы найдем гармонию меж тонким и грубым. Новый виток спирали произойдет непременно. Однако же…»

И тут же все свернулось. Реальности сменились…

* * *

«Раз мышка, два мышка, три мышка... Раз ромашка, два ромашка... Три... – начала считать Рената, чтобы заставить себя заснуть, но ей страшно хотелось воды и голова трещала так, словно кто-то с размаху ударил ее кирпичом по затылку. – Господи! Зачем я вчера столько пила? Раз ромашка, два… И где я?..»

Послышался стук, который, наверное, в другом состоянии она сочла бы тихим. Сейчас это было сравнимо с горным обвалом или грохотом упавшего рояля. «Ну кому понадоби…»

Саша вскочил, словно и не спал, мгновенно оделся и скользнул к двери. Стук повторился. Рената лихорадочно застегивала джинсы. Ее трясло и от страха, и с похмелья.

Чуть двинув губами, телохранитель беззвучно велел ей ответить. Девушка прокашлялась и крикнула:

– Сейчас!

Это «сейчас» чуть не разломило Ренате голову, загудело набатом во всем теле. Саша показал ей спрятаться в ванной, а затем, встав сбоку от двери, нарочито громко щелкнул замком.

В номер шагнул высокий мужчина во всем черном.

– Слушаю вас внимательно, слегка волнуясь, – произнес телохранитель.

В глазах вошедшего мелькнул страх. Он ощутил, что в него только что целились из пистолета: рука Саши характерно придерживала что-то в кармане пиджака. У гостя не осталось сомнений, что при необходимости этот парень, не задумываясь, нажал бы на курок.

Телохранитель оглядел визитера. Это был очень красивый, статный брюнет в кожаных куртке и брюках. Причем, судя по манерам, – не из бедных и не из робких.

– Я Николай Гроссман, – представился он. – Муж Ренаты. Бывший муж. Вы мне звонили.

Услышав имя, Рената вначале выглянула, а потом и вовсе вышла из-за двери:

– Гроссман, что ты здесь делаешь?

– Здрасьте вам в окошко за теплый прием! – отозвался Николай. – Я тут уже который день! В метро со всеми бомжами поперезнакомился, пока вас дожидаюсь! Войти пригласите, или в прихожей будем разговоры разговаривать?

В дверь снова постучали, и брюнет предупредил телохранителя:

– Это вещи принесли. Её вещи.

Портье втащил в номер чемодан, получил от Гроссмана чаевые и удалился. Саша слегка покачнул головой в направлении комнаты. Николай усмехнулся своим мыслям.

– Как ты нас нашел, Гроссман? – силы покинули Ренату, и она рухнула на кровать.

– Шо с тобой, горемычная? Перебрала ненароком? – попал в точку бывший супруг. – На твоем месте пора и о душе подумать… А найти вас – не фиг делать…

Саша промолчал. А вот Рената огрызнулась:

– Мы не успели снять квартиру!

– А вас, извиняюсь, Сашей звать? – уточнил Николай, пропустив ее слова мимо ушей. – Так вот, Саша. Тут рядом рынок есть. Не знаете? Как выйдете из гостиницы, к метро, потом направо. Шмотьем торгуют. У прилавка с нижним бельем сидит наперсточник. К нему уже третий день один и тот же лох подходит. Его накалывают, а он снова ставки делает. Накалывают, а он снова… Так вы к тому лоху подойдите и ему лапшу на уши вешайте. Мне – не надо. Хату в Москве снять – это только свистнуть громче, так шо не смешите мои тапочки.

Рената застонала. Специфическая речь и не поддающийся анализу строй мысли бывшего одессита Гроссмана был напоминанием о перечеркнутом прошлом. А уж сейчас, когда разламывается голова…

– Гроссман, зачем ты сюда приехал?

Николай очень удивился:

– И шо ты хочешь этим сказать? Может, это не ты мне звонила, ладонька? А как насчет «Целую ваши микрочипы»?

– Но я не просила приезжать… Вернее, я не думала, что тебя прине… что ты приедешь. Мне нужно было только поговорить насчет «дипломата», – не открывая глаз, пояснила она и не преминула подколоть: – Кстати, а тебе уже выдали медаль «За освобождение Новосибирска»?

– Нет. Я таки намерен туда вернуться, – ни на секунду не потерялся бывший муж. – За «дипломат» – не скажу ничего. А вот за диск имею сказать пару слов…

– За какой диск? – переспросила Рената.

Николай перевел взгляд огромных черных глаз с нее на телохранителя:

– Ой, да не морочьте мне голову! Вы шо, только бежали? Вам было некогда пошевелить извилинами? Саша, я на вас удивляюсь! С вас нужен диск. В ладонькиной квартире был серьезный обыск, унесли системный блок. Это за что-то говорит? Тесть записал какой-то компромат на диск. Они думают, диск у вас. Все дела…

– Я ничего не знаю ни о каком диске! – всполошилась Рената. – Правда, Саша! Не знаю!

Тот кивнул и посмотрел на Николая:

– Вам что-нибудь известно о местонахождении этого диска? В камере хранения «Шереметьево» не оказалось ничего…

– По этому поводу вы и напились?

– Блин! – перебила Гроссмана Рената и убежала в ванную.

Николай уже нормальным языком рассказал телохранителю о своем разговоре с «чиновником» Константином и о просьбе последнего позвонить, когда появятся хоть какие-то сведения о жене. Он привык общаться с близкими в одесской манере, но о делах беседовал всерьез.

– Мы звонили вам в последний раз перед Казанью, – сказал телохранитель. – Трубку поднял чужой.

– Так я и думал. Хм… чужой… Вовремя я, получается, в Москву улетел…

Саша слегка улыбнулся. Несмотря на все прошлые недоразумения с Ренатой, Николай оказался человеком прямым и открытым. Да и Гроссман ощутил к охраннику бывшей жены расположенность: точно давно уже знал его. И это невзирая на их очевидную связь с Ренатой. Уж такие вещи Николай распознавал с первого взгляда. Ну, что сделаешь – поезд ушел, да и он уже смирился. Правда, увидев ее, красивую даже в жестоком похмелье, молодой человек вновь ощутил болезненный укол сожаления.

Девушка вернулась, покачиваясь, добрела до кровати и опять рухнула лицом в подушку:

– Что стало с моей квартирой, Ник? Ты ведь заходил ко мне? – она сглотнула, прижав пальцы к губам.

– Судя по виду твоей квартиры, ладонька, там ни много, ни мало – в полной темноте два слона искали булавочную головку. Или занимались боксом. А не исключено, шо начали одним и кончили вторым...

– Я вижу, что все эти дни в Москве, Гроссман, тебе не с кем было поговорить… Разве только с бомжами?

Николай прикурил и выложил ноги в стильных черных сапогах-«казачках» на низенький столик.

– Да могла бы и поблагодарить. Я целый чемодан твоих шмоток тащил: как чуял, что полуголая укатила…

– Укатила… – мрачно фыркнула она. – Видел бы ты, как мы «укатывали» оттуда.

– Да упаси меня боженька, – отмахнулся Николай.

– Коль, Саш, что помогает с похмелья, а?

– Выспаться тебе надо, – ответил Саша.

– …и пожрать как следует, – добавил экс-супруг. – Да и я еще не завтракал, так что кое-что вам сюда заказал.

– Думать о еде не могу… Мутит.

– А это, ладонька, не надо было напитки разнокалиберные смешивать, вот шо я тебе скажу!..

Рената поковырялась вилкой в принесенном салате, с отвращением покосилась на жирные оладьи и свернулась в клубочек под одеялом.

– Так что, Шура, дальше-то думаете делать? Кстати, предлагаю на «ты», а то неловко как-то…

Саша кивнул и привстал, пожимая большую, но изящную кисть Николая.

– Ну вот и нормально. Шо там Ренка? Задрыхла? Ну и исхудала она, погляжу! Пить, по секрету, она никогда не умела. Вы уже сколько мыкаетесь? С месяц?

– Недели три, – Саша потер щеку, на которой остался шрам от пули.

В некотором роде ситуация, при которой он в присутствии Ренаты общается с ее бывшим мужем, забавляла и телохранителя. Но Саша предпочел не задумываться об этом.

– А на самолете не полетели – думали, отстанут они от вас? – проницательно заметил Гроссман.

– Вроде того.

– Да и самолетов она боится, – вспомнил Николай. – Веришь, нет: мы даже в Египет и во Францию с ней на поезде ездили. Страх, видите ли, высоты у нее. Ну, так а дальше что собираетесь делать?

– Пока побыть в Москве, а потом – смотря по обстановке. В Ростове-на-Дону у меня живет сестра. Рената говорила, что у нее там есть подруга…

– Угу, Маргоша. Стильная дивчина, кстати! Там хотите спрятаться, что ли?

– Нам теперь одно остается: искать тихий угол. Где влияние наших «друзей» не распространяется.

– А если в загранку? Хотя да… какое вам, – Гроссман безнадежно махнул рукой. – Разве только нелегалами. Но, в общем-то, сейчас и Украина – зарубежье… Ох, не знаю, не знаю… Вообще, Шура, дивлюсь я на вас и поражаюсь: как вас еще не грохнули? Не в обиду тебе будет сказано, конечно. Просто головой ты не думаешь совсем. Ну да главное, что живы. А уж если сразу выжили, то теперь все шансы есть.

– Ты можешь предложить альтернативу? – невозмутимо уточнил телохранитель.

Гроссман поглядел в его непрозрачные серые глаза и развел руками:

– Разве только свое общество. Я ведь теперь тоже как бы в бегах. Примете компаньоном?

Ни на секунду не задумавшись, Саша коротко кивнул…

…Рената проснулась от фразы, произнесенной знакомым голосом. До нее не сразу дошло, что это говорит человек из ее прошлой жизни. С человеком этим она порвала давно и наверняка:

– Башкой рискуешь, Шура!

– Не впервой! – с усмешкой ответил другой знакомый голос, от звучания которого у нее теплело на сердце.

Девушка испуганно открыла глаза, вообразив, что Саша и ее бывший ссорятся. Но ее взору предстала совсем иная картина: они играли в маленькие «дорожные» шахматы Николая.

– Обалдеть! – сообщила она, потягиваясь и гибко поворачиваясь набок: похмелье отпустило, чувствовала она себя вполне сносно. Магнитный шахматный набор был хорошо знаком ей: у короля белых, которыми играл Ник, еще при ней откололась с макушки черненькая «пимпочка», шеи коней были изящно изогнуты, как у живых рысаков, а ладьи-«туры» изображались не в виде общепринятых башенок с бойницами, а на манер египетских человекобыков, несущих на рогах серпик лодки. – Ну, и кто кого?

– Сама-то как думаешь? – усмехнулся Гроссман. – В такой игре всегда мозги выигрывают. Говорю же: телохранитель твой вообще башкой не думает. Где его тесть раскопал – не представляю! Сейчас устрою ему мат в королевских вратах, а он даже не видит…

Саша улыбнулся, но девушка рассердилась:

– Ой-вей, Гроссман, не зли меня, блин! Я уж промолчу о том, какими местами думаешь ты, когда на горизонте появляются длинные ножки!

– Ох-ох-ох!

Пока они пикировались, телохранитель молча проделал рокировку[13]13
  Рокировка – (от персидского «roch» – ладья) одновременный ход королем и ладьей, при котором король переставляется через одно поле по направлению к ладье, а затем ладья ставится рядом с королем по другую сторону.


[Закрыть], переместив короля и «минотавра».

– Ну ладно, – согласился Николай, правда, чуть растерянно. – Ну, пусть не в королевских…

– И не мат! – хихикнула она, когда черная пешка добралась до владений белых и заменила погибшего ферзя.

– Ну ладно, пат… – экс-супруг пожал плечами. – И на старуху когда-нибудь найдется свой Раскольников…

ЗА ДВЕ НЕДЕЛИ...

Послеоперационные шрамы у Андрея заживали дольше, чем предполагали отец и Рушинский. Однако молодой человек отнесся к этому философски: он досконально ознакомился с предстоящим делом и хорошо отдохнул.

Он собирался выехать в офис, когда его вниманием завладели кадры новостийной телепередачи по каналу ОРТ.

– …В ночь с 28 на 29 октября в Западном административном округе города Москвы Дорогомилово на Кутузовском проспекте произошла крупная перестрелка. Как сообщили в правоохранительных органах Дорогомиловского района, в перестрелке участвовали две криминальные группировки. В результате погибло девять человек, в том числе двое случайных прохожих. Один госпитализирован в тяжелом состоянии. Сильно поврежден также оказавшийся в центре событий автомобиль гражданина города Новосибирска Котова Евгения Борисовича, 1937 года рождения. Водитель и пассажир не пострадали. По предварительной версии УВД и прокуратуры Москвы, перестрелка явилась итогом так называемых «криминальных разборок» между враждующими группировками. Ведется следствие…

Андрей усмехнулся. Хорошо начинается неделя, если с понедельника на вторник ребята «оказавшегося в центре событий» Кощея сцепились с саламандровскими. Наверняка дело обстояло иначе, но об этом следует узнать у отца. Скорее всего, на Кутузовском было куда горячее: девять жмуриков – это явно результат хорошего взрыва. Но хитрый Кощей, само собой, подстраховался. Вряд ли это просто везение.

Серапионов-младший подошел к зеркалу. Непривычная прическа, еще более непривычный цвет волос. Парикмахеры постарались на славу. Андрей придирчиво оглядел себя. Синяки под глазами все никак не пройдут, но в целом – он даже сам не ожидал такого эффекта. Вроде, ничего особенно и не изменилось, знакомые узнают, паспортный контроль он тоже сможет проходить без проблем. Но что-то неуловимо иное проступило в его лице, и, глядя на фото прототипа, молодой человек убеждался: он стал почти точной копией своего врага. Хотя… собственно, почему врага? Андрей ни разу не виделся с этим Александром, чтобы испытывать к нему ненависть, а после изучения информации о телохранителе дочери Полковника Серапионов почувствовал даже симпатию к человеку, которого ему впоследствии придется не только изображать, но, возможно, и уничтожить.

Андрей вставил в глаза серые контактные линзы и проморгался. Вот теперь – сходство стопроцентное.

Рушинский сидел за компьютером и увлеченно играл. Саблинов что-то писал, отца не было.

Молодой человек вошел и поставил кейс.

– Андрюша! – кивнул Станислав Антонович, на мгновение отрываясь от бумаг. – Здравствуй, здравствуй! Ух, как тебя отделали! Дозволь минуточку, я сейчас закончу.

Словно почувствовав сына, в офис вошел и Константин Геннадьевич. На нем по-прежнему был гипсовый воротник, но двигаться Серапионову-старшему он уже не мешал.

– Н-да! – сказал Константин, оглядывая Андрея с головы до пят. – Мастерски! Витя, поклон твоему хирургу!

– Угу! – откликнулся увлеченный игрой Рушинский.

Он никак не мог пройти квест[14]14
  Квест – (от англ. «question» – «вопрос») задание, решение загадки, головоломка (в комп. играх).


[Закрыть]. Условия заключались в том, чтобы уничтожить некого противника, собиравшего пазлы фрески, и завладеть этой фреской самому. Но противник был хитер и проворен, его действиями руководила компьютерная программа, а игроман Рушинский выставил сложный уровень. И потому Виктор Николаевич время от времени поругивался, убитый какой-нибудь тварью, защищавшей противника, и никак не мог раздобыть ни единого пазла.

– Косячная игра, походу! – жаловался он и нервно подкуривал. – Эта сволочь постоянно «респится»[15]15
  «Респ» – восстановление, воскрешение игрового персонажа или монстра.


[Закрыть] … Я уже и так, и эдак!.. А еще он переходит в режим «бесконечная жизнь», и тогда вообще смысл игры пропадает…

– Можно подумать, так он есть… – проворчал себе под нос Саблинов и снисходительно посмотрел на Рушинского.

И Константин Геннадьевич, и Станислав Антонович давно свыклись со слабостями азартного компаньона. В прежние времена он просаживал огромные суммы в казино, и акционеры всерьез подумывали избавиться от него. Но с появлением компьютерных игр страсть Рушинского переключилась на войну с виртуальными монстрами – к удовлетворению соучредителей фирмы и к счастью для самого себя.

– Я слышал о перестрелке на Кутузовском, – сказал Андрей. – Что там произошло?

– А, уже новости посмотрел… – Константин Геннадьевич слегка улыбнулся. – Чутье Котова не подвело: успел в последний момент в другую машину пересесть… Так наши его и не достали. А теперь кто его знает, где он. Удобный момент упустили… Ну ничего, Казань я ему все равно припомню, сочтемся. Ладно, шут с ним, с Котовым. Ты-то сам, Андрей, как себя чувствуешь? Готов – к трудовым будням?

– Все в порядке, – лаконично ответствовал Серапионов-младший.

– Котовские ребята там вовсю шерстят бывших московских знакомых твоего телохранителя. Про кого узнали, конечно. Тут им до нас как до луны… Так уж и тебе теперь, Андрюша, прямая дорога в Москву. Начинай без шума, аккуратно… А там – по обстоятельствам. Ну, не мне тебя учить.

– Нет, ну ты посмотри! – снова взревел «убитый» Рушинский. – Достал он меня!

– С богом! Держи билет, Андрей. Вылетаешь нынче вечером.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Андрей забрал кейс и вышел прочь.

* * *

– Мне снова приснился этот сон... – Рената потянулась в кресле и выпрямилась; покоряя километр за километром, джип несся по трассе. – Это что-то значит, я чувствую…

Привольно раскинувшийся на заднем сидении автомобиля, Николай не преминул откликнуться:

– Всяко-разно значит, ладонька! С этого момента видения именуем глюками и начинаем лечить шизофрению…

Рената обернулась:

– Гроссман?! Ты еще здесь?! Я так надеялась: проснусь – и ты окажешься просто кошмаром! – и добавила уже для Саши: – Полцарства тому, кто растолкует мне значение этого сна!

– Опа! А оно у тебя есть, полцарства? – съехидничал бывший муж.

– Саша, у нас работает катапульта?

Придерживая руль, Саша с усмешкой посмотрел на препирающихся супругов:

– Если говорить простым разумным языком, тут действуют генетические аспекты, превращающие интерпсихические отношения в интрапсихические, после чего происходит опосредование выбора и сублимация процесса интериоризации на примере образов и символов…

Рената приоткрыла рот:

– Саш, а можно узнать: с кем ты сейчас разговаривал?

Гроссман подхватил идею:

– Шура пытался сказать тебе, что это у тебя самый банальный подростковый кризис – прыщики, недовольство собой, комплекс «мои предки – законченные придурки» и так далее...

– Не совсем, – возразил Саша. – Я хотел сказать тебе, – он взглянул на отражение Ника в зеркале заднего вида, – что люди трезвого рассудка всегда стремятся разговаривать с душой и телом на таком вот «языке»…

Николай парировал знаменитой фразой Декарта:

– Мыслю – следовательно, существую.

– Существуешь или живешь?

Николай помрачнел и примолк. Девушка усмехнулась:

– Да ну вас обоих! Лучше уж я магнитофон включу, может, хоть там чего доброго скажут... Надеюсь, никто не против? – и, заручившись молчаливым согласием спутников, Рената стала переключать радиоканалы, заполненные «белым шумом». – Кажется, пусто… Жаль… – но вдруг она поймала волну, на которой звучала песня, и оживилась: – Боже! Это Розенбаум! Папа так любил его слушать… Какой голос!

 
…А душа – она бы рада
Возвратиться, да никак:
Заколочен дом, как надо,
И закрыт на два замка…
И она могла бы, в общем,
В щель под дверью проскочить,
Только гордые не ропщут
И не жгут чужой свечи,
И не жгут чужой свечи...
Ведь нет у одиночества
Имени и отчества,
Ну, а мне в плечо твое
Так уткнуться хочется...
 

Рената прикрыла глаза. Читала она где-то о том, что, когда ищешь ответ на беспокоящий тебя вопрос, он приходит неожиданно, извне: из строчек в книге, из песен, из услышанной на улице реплики постороннего человека. Почему так повелось – неизвестно. Американцы называют это явление «ангел из библиотеки». Вот и теперь девушке показалось, что она как никогда близка к разгадке, что «ангел» уже осенил ее своим крылом, однако присутствие Гроссмана действовало ей на нервы и мешало сосредоточиться.

Рената была против настойчивого желания экс-мужа сопровождать их в опасном путешествии. Самое странное, что Саша принял Николая и убедил девушку смириться с присутствием третьего. Хотя нет. Самое странное заключалось вовсе не в этом. Телохранитель держался с Гроссманом так, словно они были уже сто лет знакомы. Девушка замечала: Саша знает все его слабые и сильные стороны. В точности так же он знал сильные и слабые стороны самой Ренаты, а потому она не удивлялась. Но то, что Ник на подсознательном уровне тоже поймет и примет своего соперника, девушка не ожидала. Саша и Николай вели себя скорее как старые друзья, и женская интуиция Ренаты подсказывала: это вовсе не затишье перед грядущей бурей, это что-то совсем иное, качественно иное. Они оба подначивали друг друга, но было это беззлобно, как шутливая игра между собакой и ее хозяином. Саша временами даже спорил с Гроссманом, что вызывало у Ренаты прилив непонятной ревности. С нею он не спорил никогда, и ей было обидно.

– Скоро будет Тула… – сообщил Саша. – Ты будешь звонить Иванченко, Рената?

– Да. Хотя мне и неудобно навязываться…

– Неудобно шубу в трусы заправлять! – снова вмешался Гроссман. – Я таки не прочь отдохнуть с дороги…

Девушка вздохнула:

– У меня теплится слабая надежда, что дядя Толя может что-нибудь знать о…

– Забудь! – отмахнулся Николай. – Ничего он не может знать! Это нереально.

– Умеешь ты утешить, Гроссман…

– А то! Обращайся, если что…

Николай острил, однако шутки его получались саркастическими, и молодой человек ничего не мог с собой поделать. Ситуация у них сложилась патовая. Он чувствовал себя в роли некой «собаки на сене», как в пословице: «Ни себе, ни людям». И невозмутимость Саши не могла его обмануть. Кто-то из них был третьим лишним. Гроссман знал, что телохранитель в любом случае сможет сгладить острые углы и не допустить конфликтов, и это, если говорить по совести, Ника раздражало.

Прежде Гроссману было незнакомо чувство ревности. Ревновали обычно его, он являлся для всех своих женщин светом в окошке. Даже уход жены был (в его понимании) показателем слабости. Ее слабости. Она хлопнула дверью, унося в сердце любовь к нему, пусть и омраченную бесконечными изменами. Его изменами. И Ник был уверен: рано или поздно она вернется. Перебесится и вернется. А вот теперь у Ренаты появился некто, занявший ее душу целиком, и места бывшему супругу здесь уже не было. В каждом движении бывшей жены и ее… гм… телохранителя, в каждом их взгляде чувствовалось то, что Николай когда-то не смог дать ей. Не мимолетное увлечение, а что-то, не поддающееся контролю рассудка. Не страсть. Не месть. А он-то надеялся…

О чем думал Саша, было непонятно. Он препоручил Гроссману обязанность размышлять, рассуждать и рассчитывать, а сам контролировал события как бы со стороны. Если Гроссман решал, что поступить нужно так, а не иначе, телохранитель беспрекословно подчинялся. Но стоило малейшему сомнению закрасться в голову Николая, Саша тут же угадывал его нерешительность (каким образом он делал это – анализу не подлежало) и провоцировал беседу. В процессе разговора завязывался спор, приводящий, как это ни странно, к незаметной корректировке первоначальных замыслов Ника. Именно такой исход и удивлял Ренату, готовую к любым инцидентам. Девушка терялась и недоумевала: по логике вещей, эти двое должны были ссориться – из-за нее. Но вместо этого они действовали как единый слаженный механизм, обоюдно. С одной стороны – чудесно: стало гораздо легче и проще. С другой – слегка настораживало…

…Лес поредел. Дорога слегка вильнула, и в туманной дымке вдалеке показался город…

* * *

Раечка Мезудина вышла из лифта первой. Фобосов последовал за своей «утешительницей».

Мезудина первой заметила, что дверь в квартиру не заперта.

– Снова у тебя гости… – проворчала женщина. – Я поехала. Надоело мне это до делов…

Она развернулась, но Михаил удержал ее.

– Стоп.! Никаких гостей. Не должно. Быть.!

– Может, ментов вызвать? – Раиса попятилась и понизила голос до шепота.

Фобосов тоже не решался войти и мялся у порога. Тут раскрылась дверь. На пороге стоял Саша:

– А… это вы… – бесцветно проговорил он, медленно извлекая руку из кармана черного плаща (весьма дорогого, подметил журналист, поправляя очки). – Привет, – и посторонился в дверях.

– О! Здорово.! Ну. Ты жук.! – журналист поправил очки, коротким жестом толкнув их в перемычку на носу. – А ты. Почему. Не уехал?

– Куда? – заинтересовался Саша.

– Ну… куда. Вы. Там. Собирались.? – «печатал» Фобосов. – Откуда. Мне. Знать.?

– Вернулись, – неожиданный гость поморщился.

– Чего. Стряслось.?

Мезудина обратила внимание, что Алекс нездоров: под глазами – темные круги, голос простуженный, с хрипотцой.

– Мы одну вещь у тебя забыли... Извини за беспорядок, я тут порылся второпях... немного...

Раечка с приоткрытым ртом оценила, что в понимании Алекса означает «немного»: в Мишиной квартире и так-то невозможно ступить, не споткнувшись о какой-нибудь хлам, а после «рытья второпях» все завалено лазерными дисками. Алекс просто вытряхивал их из упаковок, проверял содержание на компьютере и отбрасывал в сторону. Мезудина даже не думала, что у Фобосова так много этих дисков.

Хозяин квартиры тоже в замешательстве смотрел на учиненное безобразие и не мог подыскать слов, только руками развел:

– Что за… вещь?

– «Кадэшка». Я тебе давал ее. Помнишь? – испытующий взгляд исподлобья.

– Когда?! – остолбенел Фобосов. – Ты… путаешь. Что-то. Александр.!

– А тебе, Рая? – колючий взгляд впился в Мезудину.

– Ч-что? А! Нет! Я понятия не имею… У меня и компьютера-то, реально, нет…

Саша утомленно повел головой.

– Черт! – сквозь зубы бросил он. – Ну, вы тут... сами как-нибудь приберитесь...

Михаил и Рая проводили его взглядом. Посмотрели друг на друга.

– А как он. В квартиру. Попал?! – опомнившись, вымолвил журналист.

– Ты ему ключи давал, – подсказала Мезудина.

– Он их. В прошлый. Раз. Вернул…

Раиса почесала в голове, лохматя и без того растрепанные волосы, подумала и отправилась на балкон.

Алекс вышел из подъезда. Все, на первый взгляд, в нем было по-прежнему: идеально прямая спина, гордо приподнятая голова, легкая походка… Но что-то не так, подсказывало Мезудиной женское чутье. Что-то не то.

Он уселся в шикарный черный «Ландкрузер» и на бешеной скорости выехал со двора. Соседские бабушки на лавочке во все глаза таращились на громадный, иноземного вида, автомобиль. Тема для дальнейших обсуждений была готова:

– Носятся, как оглашенные! Откуда только деньгу берут на машины такие? – громко выступила одна, и остальные тут же подхватили:

– Всю страну разворовали, сволочи!..

Мезудина вернулась в комнату. Фобосов сурово разбирал завалы. Она подсела помогать, задумалась, покусала изувеченную пирсингом нижнюю губу и вдруг выдала:

– Это паранойя, Миш. Он – не Алекс…

– Чего?!

– Да. И есть у меня реальное подозрение, что мы с тобой еще легко отделались. Надеюсь, отделались…

– Глупости!

Спорить Раиса не стала.

* * *

Андрей развернул потертую бумажку, найденную им в кармане поношенной женской куртки в квартире Фобосова. По описаниям, именно в этой куртке Сокольникова бежала из Новосибирска. Серапионов чуял: это нужная бумажка. И, хотя поиски диска не увенчались успехом (да, это было бы слишком просто), к бывшему однокурснику своего прототипа он заходил не зря.

«Москва, 2408». «Шереметьево»… И шестизначный набор полусмытых цифр... Стирали эту бумажку, что ли? Что это означает – «Москва, 2408»? Ясно, что не название очередного романа Владимира Войновича...

Андрей завел машину. А означает это, скорее всего, номер камеры в Шереметьевском аэропорту и код замка. Неспроста они так рвались в Москву. Получается, что прежде у них диска и не было… Что ж, и теперь его в камере наверняка нет. Уже нет. И сами они уехали из города, журналист сказал это ясным языком. Однако отработать версию с камерой хранения нужно до конца.